Легенда о лиловом драконе

Глава тридцать девятая: Награда для героев

Тила с остервенением кусал губы, не зная, как поступить. С одной стороны, он уже давно стал замечать, что с папашей происходит неладное и что он сам не всегда понимает, что творит. С другой, он все-таки был его отцом, и Тиле полагалось оставаться на его стороне при любых обстоятельствах. Или, быть может, пришло время принимать собственные решения?

А ведь начиналось все довольно мирно и даже вполне чинно. Более или менее расправившись с эпидемией, градоначальник решил выказать почтение главному, как он считал, творцу этого чуда, прилюдно поблагодарить и наградить героя. Выбрал для этого праздничный день, когда ему полагалось выступать на ярмарочной площади в честь дня основания Армелона, и после поздравительных фраз принялся расписывать достоинства недавно основанного в городе госпиталя и его роль в борьбе с эпидемией. А потом попросил подняться на трибуну несколько ошарашенного Эйнарда и торжественно вручил ему наградную грамоту и тысячу рольдингов на дальнейшее развитие госпиталя. Народ встретил эти действия весьма одобрительно, воздав хвалу и названному избавителю, и рачительному и великодушному градоначальнику, не забывшему отметить сии заслуги. И все было просто замечательно до того момента, пока пришедший в себя Эйнард не заявил во всеуслышание, что он, конечно, весьма признателен господину градоначальнику за внимание к своей скромной персоне, да только шапка не по Сеньке. И нет никакой его заслуги в спасении армелонцев от смертельной болезни, потому как сам он валялся в беспамятстве в то время, как другие совершали чудо. И чтобы не слыть неблагодарным, он хочет прямо сейчас перед всем городом назвать их имена.

Градоначальник изменился в лице, понимая, о ком говорит Эйнард, но помешать ему не успел.

— Мой друг Лил, которого тут почему-то считают драконом, принес в Армелон целебные тубер-грибы, — улыбнулся Эйнард и, не обращая ни малейшего внимания на притихшую в ожидании толпу, продолжил: — А моя сестра изготовила из них лекарство и раздала его всем нуждающимся. И я думаю, что именно они достойны награды и почета.

По площади разнесся гул: где-то возмущенный, где-то одобрительный. Первый, разумеется, был громче, и, вероятнее всего, ненавистники драконов победили бы, если бы градоначальник не решил взять дело в свои руки и не поинтересовался у Эйнарда со снисходительностью, видел ли тот когда-нибудь настоящего дракона. На что Эйнард сверкнул глазами и заявил, что не только видел, но и спал с ним под одной крышей и считает счастливым тот день, когда боги благословили его знакомством с Лилом.

— Иначе вместо того, чтобы принимать награду из ваших рук, я давно кормил бы червей на армелонском кладбище, — заметил он и усмехнулся. — И ваш сын, кстати, тоже.

У градоначальника задвигались желваки, но в этот момент кто-то из присутствовавших на площади бесстрашно вступился в поддержку Лила, заявив, что за полгода проживания в городе тот еще не причинил никому вреда, и толпа послушно подхватила высказанную мысль. Послышался ропот, среди которого то и дело можно было услышать фразы о том, что драконье слово нерушимо, что с подачи Лила были пойманы лесные разбойники, что он бескорыстно пожертвовал бесценное лекарство, чтобы спасти жизни армелонцев. Градоначальник еще пытался как-то урезонить свой народ, напоминая о том, сколько горя принесли драконы людям, но Тила уже понимал, что отец проиграл. И лучшим, что глава Армелона мог сейчас сделать, было признание правоты Эйнарда и предложение разделить награду между всеми тремя спасителями. Но, к сожалению, в последнее время градоначальнику стало отказывать хладнокровие и соседствующая с ним разумность. Он только все больше разъярялся, не понимая, что своим сопротивлением вызывает как раз обратную реакцию, и тем самым настраивал людей против себя, и в какой-то момент Тила почувствовал, что пора оказать отцу посильную помощь.

— Господин градоначальник всегда прислушивается к мнению своего народа! — громогласно объявил он. — И если большинство из вас считает, что дракон должен быть награжден, мы обязательно изыщем способ удовлетворить это желание! То же самое касается сестры досточтимого Эйнарда. Глава Армелона уважительно относится к каждому его жителю, вне зависимости от пола и родовой принадлежности! Поэтому если названные граждане поднимутся сейчас на трибуну…

Но ни Лила, ни Ильги на ярмарочной площади не оказалось. Однако это отнюдь не отбило у армелонцев желания воздать своим спасителям по заслугам. Смекнувший свою выгоду отец пообещал гражданам лично проследить, чтобы награда нашла героев, и уже дома огорошил Тилу сообщением, что именно ему предстоит доставить эти самые награды по назначению.

— Вообще-то это прямая обязанность градоначальника, — насмешливо заметил Тила, и не думая выполнять приказание отца. — По крайней мере, во время его присутствия в городе.

— Именно так, — странно усмехнулся тот и самым ранним утром отправился с визитом в Бедиверстоун. И у Тилы не возникло ни малейшего сомнения, что отец вернется не раньше, чем его поручение будет исполнено.

Делать было нечего: Тила сам подставился, желая помочь отцу, и теперь вынужден был держать данное народу слово, отправившись с вежливым визитом к новоявленным героям Армелона.

Ох, сколько проклятий он послал в адрес отца, его гордыни и своей участливости. Смолчал бы — и не пришлось бы сейчас позориться, раздраженно топчась у ограды дома, где последние семь месяцев обитал дракон. И где жила бывшая Тилина невеста. И где заправляла ненавидевшая его Риана. И встретят его здесь явно не с радостью, несмотря на праздничный повод.

Тила нарочито расправил плечи и принял важный и независимый вид. Твердым шагом пересек двор и решительно постучал в двери деревянного дома.

Открыл ему Лил, и это было, пожалуй, лучшим вариантом развития событий из всех возможных.

— Очередная награда! — буркнул Тила, не дожидаясь вопросов драконыша, дабы не выпускать ситуацию из-под контроля. — Чтобы ты мог поскорее выплатить долг и свалить из Армелона на все четыре стороны.

Лил заинтересованно посмотрел на него, а Тила придумал еще с десяток проклятий в истребление накатывающего ощущения унижения.

— Да я вроде не жаловался, — усмехнулся Лил. Тила скрипнул зубами.

— Без тебя нашлись защитники, — огрызнулся он. — Еще пара подвигов — и поставим тебе памятник. На народные средства.

— Главное — не посмертно, — заметил Лил, и Тила осекся. И чего он, на самом деле, накинулся на драконыша? Сам же понимал, что Лил заслужил эту награду как никто другой. И грибы ему эти несчастные дались непростой ценой: будь отцовские бойцы чуть порасторопнее, памятник потребовалось бы воздвигать уже на кладбище. И это за желание спасти едва не казнивших его армелонцев. И Тилу, в том числе.

— Не боись! — вдруг заявил он и почти силком всучил бывшему врагу мешочек с монетами. — Я свое дело знаю!

Не пускаясь в дальнейшие объяснения, Тила развернулся и покинул жилище сестер. Однако задача его была выполнена лишь наполовину. Немного продышавшись и успокоив пульс, Тила направился к дому Эйнарда, дабы вручить награду его сестре и покончить на этом с благими делами. Однако дверь ему открыла повитуха, и она же сообщила, что дочь покуда в госпитале, но очень скоро вернется, и если Тиле будет угодно подождать…

В сотый раз помянув Энду и не обращая внимания на приглашение хозяйки дома, Тила откланялся и поспешил ретироваться. Не хватало еще с повитухой цацкаться. Даже к лучшему, что дочь ее сейчас не дома и Тиле не пришлось рассыпать благодарности перед всем семейством. Вот вызовет в госпитале армелонскую героиню и тихонько наедине вручит ей награду. Чтобы никто даже заподозрить его не мог в знакомстве с дочерью повитухи. Это ж в страшном сне не приснится. Ну и работа у отца: всякую чернь уважить.

Тила вышел из дома повитухи с облегчением, но чем ближе он подходил к месту назначения, тем тяжелее становилось на душе. Объяснить это было невозможно, разве что неожиданно проснувшимся чутьем. Оно, кстати, практически никогда не подводило Тилу, и он привык доверять этому чувству. Но какие неприятности могли поджидать впереди? С драконышем он уже пообщался, а больше врагов у сына градоначальника не водилось. Напротив, все стремились угодить ему и завоевать его дружбу. Да и чутье вещало вовсе не об опасности, а о каких-то иных вещах. Но Тиле было лень в этом разбираться. С трудом преодолевая очередной приступ неприязни к своему заданию, он наконец достиг госпиталя и решительно прошел внутрь. И, заметив промелькнувший в дверном проеме знакомый силуэт хрупкой девушки, наконец все понял.

Ильга!

Глупая невоспитанная девчонка, от издевательского смеха которой он не мог отделаться уже не одну неделю.

Энда всех подери!

И как он не догадался, что сестрой Эйнарда может быть только Ильга? Что именно она ухаживала за братом в госпитале, когда того свалила страшная болезнь. Что одна она способна была изготовить лекарство для борьбы с эпидемией. И что лишь она могла теперь помогать Эйнарду с пациентами.

Тила дернулся, желая немедленно исчезнуть, хоть провалившись сквозь землю, хоть растворившись в воздухе, лишь бы Ильга не заметила. Не хватало еще объясняться с ней в свете их последнего разговора. Никакая награда и никакой долг не стоили того унижения, что испытал тогда Тила. Даже когда драконыш в детстве уделывал его одним взглядом. Даже когда он спасал ему жизнь. Даже когда Тила узнал об измене невесты и свалившемся на их семью позоре, он не чувствовал себя столь же задетым, как после смеха Ильги. Он, конечно, в чем-то был сам виноват, но какое это имело значение? Тила не собирался когда-либо еще общаться этой девицей. И пусть отец от гнева хоть все стены в доме слюной забрызжит, будет сам выполнять свои обязанности. А Тила сейчас просто неслышно оставит госпиталь, покуда его никто не увидел, и…

— Ба! Какие у нас гости! — раздалось прямо за спиной, и он, напряженный, будто тетива лука, даже подпрыгнул от неожиданности. И тут же услышал знакомый грудной смех. Беанна. Божественная Триада, а она-то что здесь делает? — Помогаю будущему мужу, — сообщила Беанна, и Тила понял, что, по крайней мере, часть вопроса задал вслух. И опять вздрогнул: кого она имеет в виду? Они расстались больше полугода назад: неужели нашелся дурень, что согласился взять в жены распутницу? Или Беанна решила… — Не бойся, не тебе, — снова рассмеялась она, очевидно, поняв по его вытянувшемуся лицу ход мыслей. — С тобой мы, слава Ойре, все давно выяснили, и, думаю, ты рад этому уж точно не меньше моего. А потому я никак не ожидала увидеть сейчас тебя. Какими судьбами? Раздача грибов давно закончилась.

Тила оставил этот язвительный тон без внимания и скрепя сердце сообщил о цели своего визита. У Беанны округлились глаза.

— Серьезно? Господин градоначальник наконец оценил женский труд? Да еще и не посмотрел на то, что награду заслужила дочь какой-то повитухи?

Тила сжал кулаки. Собственные мысли, озвученные Беанной в столь неприглядном свете, показались вдруг низкими и крамольными. Что с того, что мать Ильги занимается столь мало ценящимся делом? Стоило только вспомнить, как сам Тила льнул к заботливым девичьим рукам, готовый отдать полжизни за глоток воды, а потом с затаенной надеждой ждал, что у Ильги найдется для него целебный отвар. Кто она такая, его тогда интересовало в последнюю очередь.

Лицо у Тилы покрылось краской, и он, не справившись, отвернулся от Беанны, чтобы та не поняла, как ему стыдно. Только этого не хватало!

Беанна, однако, сделав какие-то одной ей известные выводы, вдруг заулыбалась и окликнула Ильгу. Та пообещала через минуту подойти, а у Тилы неожиданно сильно застучало сердце, как не стучало даже перед боем. И потом каждый шаг приближающейся Ильги — легкий и почти неслышный — отдавался в его груди барабанной дробью. Тила ждал ее, как осужденный палача, без права на помилование. Слишком ярок в воспоминаниях был еще ее смех. И слишком тягостна собственная бестактность.

— Добрый день, — поздоровалась с ним Ильга так, словно они виделись каждый день и были, по меньшей мере, добрыми соседями. — Что-то случилось? Надеюсь, вы здоровы?

Ничего не понимая, Тила кивнул. Разве она не должна была изображать оскорбленное достоинство после их предыдущей беседы? Или закатить ему скандал в продолжение недавних событий? Почему же ведет себя так, будто ничего не случилось? И почему… Тилу это так задевает?

— От имени армелонских граждан и от себя лично… — начал он выученную за годы отцовского правления торжественную фразу, чтобы избавиться от непонятных чувств, но тут же осекся, осознав, что говорит неправильно. — То есть, тьфу, и от лица градоначальника хочу выразить тебе… вам признательность за помощь в сложные для города времена… время… — Тила тряхнул головой, пытаясь вспомнить нужные слова и чувствуя себя полнейшим олухом. Лицо вместе с шеей пылали, а на проклятия не хватало никакой фантазии. За что же отец его так наказал? — И вручить… вам… этот небольшой дар в знак признательности… и неоценимой… — Энда, и как у отца получается говорить складно и правильно? Или на него в такие моменты не смотрят бархатные серые глаза, не моргая, а словно… ловя каждое слово? — Короче, возьми… те! — разъярившись на самого себя, Тила резко протянул Ильге грамоту и мешочек с монетами. — Там все написано!

Он знал, что ведет себя, как самая настоящая свинья, а вовсе не как сын градоначальника. И на месте Ильги он швырнул бы этот кошель себе в лицо за подобное представление. Но она только спокойно приняла жгущие руки презенты и без самой крохотной улыбки поблагодарила за оказанную честь.

— Это наш долг — помогать каждому нуждающемуся, — объяснила она самым ровным тоном. — Но для развития госпиталя эти деньги придутся как нельзя более кстати. Сожалею, что вам пришлось потратить столько усилий на неприятного вам человека. В следующий раз можете просто бросить монеты в ящичек при входе. Туда, где написано: «Пожертвования».

С этими словами она развернулась и исчезла за тем же дверным проемом, откуда пришла. А Тила остался стоять, будто облитый грязью, и к бессильной ярости, бьющей в груди фонтаном, почему-то примешивалось совершенно бессмысленное разочарование.