Лекции профессора Московской Духовной Академии А. И. Осипова

Проблема Церкви по существу является центральной в понимании можно сказать всех или, по крайней мере, всех основных вопросов христианской веры. Если нет правильного понимания о Церкви, очень трудно дать правильное освещение вопросам не только связанным с самыми центральными положениями христианства, но и с теми, которые вытекают из них – то есть множество вопросов практического характера. Ибо Церковь с одной стороны, кажется, является реальностью нашей жизни, а с другой стороны – постоянно остается вопросом: что она есть? С одной стороны мы слышим и поем в храме, и читаем о том, что она есть единая, святая, соборная и апостольская; с другой стороны, сталкиваясь с конкретной действительностью, находясь, так сказать, внутри Церкви, (многие – работая в церкви, многие – приходя в церковь, слушая о Церкви, читая о Церкви; смотря на реакцию официальных церковных властей на различные вопросы как религиозного, так и мирского характера) мы подчас встаем в некое недоумение. Как это может святая Церковь и вдруг так реагировать на то или иное событие мировой жизни или религиозной жизни?

Это один, кстати, из тех вопросов, который волнует очень многих, и волнует он потому, что действительно не всегда ясно мы представляем себе, что такое Церковь по существу. Мы привыкли видеть Церковь как некое общество, которое имеет определенную структуру жизни, управления – то есть целый механизм, который подчас очень положительно воспринимаем нашим сознанием, а иногда вызывает определенные отрицательные эмоции. Все зависит от того, как эта структура не только действует, но и к каким результатам приводит это действие. Есть два по крайней мере принципиально различных – не противоположных, но различных – понимания Церкви. На самом деле их гораздо больше – я не буду вас вводить в дебри других пониманий, потому что это далеко нас уведет – а по крайней мере два, очень серьезных понимания Церкви. Я бы сказал так: одно из этих пониманий ставит в центр понимания Церкви – Бога, другое – человека.

Как примерно можно дать образ Церкви в первом случае? Алексей Степанович Хомяков, – один из наших выдающихся мыслителей, я бы сказал, даже богословов, хотя он и не получил специального богословского образования, но занимался изучением святых Отцов, истории Церкви и был глубоко вовлечен в церковную проблематику – говорил о Церкви совсем иначе чем говорили наши все учебники, и… может быть говорят и до сих пор. Он давал такое определение Церкви, которое вызвало у одних – изумление, у других – негодование и неприятие. В чем причина? Что такое произошло? Ведь он сказал не что‑то, что соответствовало бы, например, католическому пониманию, протестантскому пониманию, или если хотите, какому‑нибудь вообще нехристианскому – нет! Все его слова, все его мысли вполне укладывались в рамки христианской веры и жизни, но он сказал нечто отличное от того, к чему мы привыкли.

Может быть сначала я скажу о том, к чему мы привыкли и что мы сейчас можем прочитать во всех наших учебниках, наших катехизисах. Мы привыкли к тому, что Церковь есть ничто иное, как богоустановленное общество людей, – верующих людей, – которые имеют естественно одну веру, одни и те же таинства, церковную дисциплину, священноначалие. Вот что такое Церковь. И, вы знаете, это понимание вполне устраивало всех. Не важно, что эта формулировка была заимствована нами из других источников, потому что в святоотеческих источниках мы не находим таких определений Церкви, в Священном Писании мы такого не находим – это была одна из попыток дать определение Церкви, исходя из реальной ситуации церковной жизни. В чем недостаток этого определения? Он бросается сразу в глаза: на первый план поставлено общество людей, человек. Здесь, так сказать, хотя и не прямо – подсознательно, но утверждается, что человек является тем центром, который образует, если хотите, Церковь. Что отсюда проистекает?

Если Церковь это есть общество людей – неважно, что оно установлено Богом, Богом все установлено, Богом все сотворено, и сам человек, и весь мир – то, значит, отличие Церкви от других обществ людей заключается только в сторонах, так сказать, чисто идейных; но сама‑то Церковь есть общество людей. А если это есть общество людей, то в таком случае мы становимся перед труднейшим вопросом жизни – вот тем, который обозначен сначала. Как же она может быть святой тогда? – если это есть общество людей. В чем тогда проявляется ее святость? Этот вопрос постоянно стоял и до сих пор стоит при вот таком подходе к пониманию Церкви. А вы знаете, что именно это определение Церкви мы находим во всех наших катехизисах, догматических богословиях и т. д.

Хомяков предложил нечто иное: он написал интересную работу «Церковь одна», но написал анонимно и выдал ее за перевод с греческого. Там он дал иное определение Церкви. Кстати, когда митрополит Московский Филарет Дроздов прочитал эту работу – вот умница был – он сказал: нет, это кто‑то из наших! Какое же определение он дал? Он сказал о Церкви таким образом: «Церковь есть единство Божьей благодати живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати». У него даже нет слова общество! Весь акцент на чем сделан? – единство благодати Божьей! Ну, может быть лучше сказать, что это единство Духа Божия, живущего во множестве тех, кто покоряется благодати. Можно бы сказать иначе, что Церковь есть единство именно Духа Божьего, который живет в тех людях, которые стремятся в своей жизни осуществить Евангелие.

Единство Духа Божьего в людях, а не общество людей, которые придерживаются вот таких‑то взглядов – ибо придерживаться взглядов можно разных. Нет, нет! Церковь это в первую очередь единство Божественного Духа! Знаете, что такое единодушие: всем известно. Именно единодушие объединяет часто людей, причем настолько объединяет, что подчас мы встречаем такие примеры, когда люди имеют различные взгляды на ряд вопросов, но они единодушны, тем не менее, в чем‑то основном. Вот это единодушие, – в данном случае связанное с Духом Святым, то есть с Благодатью Божьей, – оно оказывается первичным, определяющим моментом в понимании Церкви. Не случайно (и точно) многие богословы прямо говорят, что Церковь есть богочеловеческий организм, а не человекобожьий… Богочеловеческий!.. Подчеркивается очень великая истина для христианской Церкви: Бог создал Церковь! Сами апостолы только вошли в Церковь, мы только входим в Церковь – не образуем… Понимаете? Мы можем кажется что‑то образовать – пожалуйста, любая партия может образовать что‑то – нет, нет!.. Тут процесс совсем другой: мы не образуем – мы входим в Церковь!

Апостолы только тогда стали Церковью (вся совокупность, множество учеников Христовых), когда наступила Пятидесятница, то есть сошествие Духа Святого совершилось – тогда только стала Церковь! То есть оказывается вот это Божественное начало, как оно естественно и должно быть, в любой ситуации нашей человеческой должно быть первичным, а не вторичным. Вот отсюда можно тогда понять и то определение, с которым кажется трудно не согласиться, и которое также красной нитью проходит через всю нашу святоотеческую и богословскую литературу.

Церковь Богочеловеческий организм, и вот здесь мы подходим к весьма существенному моменту понимания Церкви – это организм, а не механизм! Тот же Хомяков очень хорошо очертил то различие, которое существует в понимании Церкви между католичеством, протестантством и православием. Он изобразил это в таких хороших, интересных, ярких словах: если мы обратимся к католическому пониманию Церкви, то первое что бросается в глаза, это мощный, единый монолит, в котором каждый кирпичик скреплен с другим таким раствором, что никуда не пошевелится! Единая строжайшая дисциплина; великолепная система управления, возглавляемая одним лицом (как вот водитель за рулем – он один управляет) – все прочие подчинены ему – монолит!..

Если возьмем протестантское понимание Церкви, находим нечто другое. Что другое? Он дает такой образ: куча, если хотите, мешок песка – песок… Все песчинки кажется вместе, все они в одном объеме, в одном мешке, но каждая песчинка, обладая свободой действия и передвижения, в то же время практически только касается других песчинок, а не имеет с ними никакой органической связи! В мгновение ока они могут рассыпаться – и рассыпаются, действительно. Это мы и видим: от кучи песка отсыпаются другие кучки и все это происходит… Песок!.. Песчинки, не связанные друг с другом, хотя кажется и образуют некое единство – эту кучу.

Вот на фоне этих двух образов становится понятным, в чем принципиальное отличие православного понимания Церкви от этих других. Он (Хомяков) говорит: православное понимание можно уподобить образу организма, живой клеточке – каждый человек это клеточка, живая клеточка, которая входит в организм… Да, она живет в организме, но она не просто живет в нем – она и действует на него! И не просто действует на него – что значит, действует? – она соединена с каждой другой клеточкой! Любая клеточка организма воздействует на другую, состояние одной воспринимается сразу всеми… Это передается невидимыми, может быть нам еще незнакомыми – теперь‑то более знакомыми – импульсами. Все соединено воедино – кажется никто никому особенно и не подчинен – все находятся в единстве, но совсем не в единстве монолита стены, совсем не в единстве мешка с песком, а организма – каждая клеточка чувствует другую и действует на нее.

Вот оно какое понимание Церкви подлинное! Не случайно – и это становится теперь понятным – выражение апостола Павла, когда он говорит о Церкви как теле Христа. Тело Христа… – ведь речь идет о каком теле? – не о мертвом же, ясно! Речь идет о человечности Христа, об этом живом организме, который одухотворен Божеством. Церковь это Тело Христово! Каждый входящий в церковь становится живой клеточкой этого организма, одухотворяемой с одной стороны тем Духом Божьим, который пребывает в ней; с другой стороны – сам включается в эту жизнь, сам уже воздействует на это тело (причем воздействует подчас очень эффективно), и получает в свою очередь импульсы на себя.

Итак, Церковь оказывается – есть организм, но как мы воспринимаем этот организм? Очень по разному… Мы говорим: Церковь есть организм – какая Церковь?.. Русская?.. Сербская?.. Или Греческая?.. Речь идет в данном случае вот о том явлении в истории Церкви, которое начинается со слов Христа: «Созижду (создам) Мою Церковь и врата адовы не одолеют ее». Он (Христос) сказал: создам Церковь, то есть Свою Церковь… В чем тут дело? О чем идет речь? Может быть стоит здесь напомнить очень интересные мысли, которые приводит один из наших профессоров дореволюционной Академии Богдашевский, и которые дают возможность уяснения еще некоторых моментов связанных с пониманием Церкви. Он обращается к греческому слову, которое мы перевели как церковь. Это слово звучит так: эклисия. Он говорит, что такое эклисия? Эклисия это собрание людей – каких? – призванных (экалео – призывать, приглашать, созывать). Но что это означает? Ведь если мы обратимся к истории греков и посмотрим, какие там имели место собрания, то найдем три их формы. Одно из этих собраний: когда созываются – ну, будем говорить современным языком – люди, состоящие в государственном управлении, наиболее значимые люди государства. Оказывается, когда созываются эти люди – элита общества – это собрание называлось синклитом. Но были и другие собрания… Вдруг неожиданно люди по какому‑то поводу собирались – стихийно собирались, неожиданно, иногда и ожидаемо: праздники, какие‑то мероприятия – собирались люди. Иногда это была беспорядочная толпа, иногда это было что‑то и упорядоченное, но просто возникающее так сказать, без определенного, если хотите, созывания. В греческом языке такие собрания назывались агора. А вот была и третья категория. Она особенно хорошо себя показывает в полисах–государствах (городах–государствах), когда все основные вопросы решал народ. Да… Что это такое было? Это было специальное собрание, на которое приглашались все граждане, имеющие право гражданства в этом городе. Именно созывались специально, но не верхушка, не элита общества, а все которые законно были гражданами этого города. Вот собрание всех, специальное созывание всех, кто имел право голоса, называлось у греков эклисия. Вот когда собрание, вот когда призванные назывались у греков эклисией.

Какое это имеет значение для понимания Церкви? А вот какое… Церковь это оказывается не просто собрание верующих – нет, не просто! Человек может и верить, но еще не быть членом Церкви – он еще не из призванных. Членом Церкви становится только тот, кто не только уверовал, но и крестился, то есть стал членом Церкви; стал законным гражданином вот этого города. Вот эти все люди, независимо от их положения – слышите? – независимо от их положения… (Речь идет не о синклите. В переводе на современный язык можно было бы сказать, что речь идет не только об иерархии, а речь идет обо всех.)… вот эти все члены Церкви отныне призываются для участия в решении всех важнейших вопросов, которые стоят перед всею Церковью!

В послании восточных патриархов есть такое выражение, когда они реагируют на западное понимание Церкви… Они говорят: Церковь это не есть только одна иерархия, это не есть только элита ученая – нет, нет! – Церковь это весь народ! Под народом что разумеется? – все созванные, то есть сюда входят и иерархия – весь народ… Иногда думают под народом разуметь так: то есть – иерархия, а то – народ. Это все равно что, знаете, отрезать голову… и вот вам – народ!.. Ничего подобного – как раз нет! Идея здесь очень серьезная: оказывается реальными членами Церкви, теми которые призваны участвовать в жизни Церкви, в решении всех ее вопросов, являются все! Оказывается Церковь – эклисия, то есть собрание всех законных членов этого, будем говорить, Небесного града!

Для понимания Церкви, по–моему, очень имеют большое значение те слова и те характеристики, которые мы находим в символе веры. Там даются такие характеристики: единая, святая, соборная и апостольская. Давайте посмотрим на эти характеристики для того, чтобы лучше составить для себя облик Церкви.

Что значит единая? Это самое простое: ниа по–гречески, то есть одна – одна – Церквей не много. Когда мы называем разные Церкви по именам, то это вовсе не означает, что будто бы Церквей много – это только, если хотите, широкие члены Церкви или множественные члены Церкви и больше ничего. Церковь же – одна! Потому что, повторяю, – что она есть? – она есть единство Духа Божьего во всех тех верующих, которые в жизни стремятся исполнить Евангелие. Так вот: эти верующие всюду находятся: и в России, и в Сербии, и в Греции, и в Болгарии – да, где бы они ни были – это не имеет значения! Эти разделения на Церкви – чисто структурные явления, внешние, кожные (от слова кожа) – они совершенно не касаются существа Церкви. Это дисциплинарная сторона, чисто формальная. Церковь же остается одной – она только одна, а не множество этих Церквей! Вот о чем говорит характеристика: верую во единую Церковь.

Святость Церкви? Вот мы подходим к вопросу, который волновал и волнует очень многих – и законно волнует. С одной стороны – Святая Церковь, с другой стороны – кто является ее членами? Даже самые святые и те же по существу не святы! Если Пимен Великий говорил: «Поверьте, братья, куда будет ввергнут Сатана, туда буду ввергнут я»; если Сесой Великий, умирая и просветившись как Солнце, умолял Бога дать ему еще время на покаяние; то это были вовсе не слова лицемерия, и это было у них вовсе не обманом зрения (если уж они обманывались, то простите, что уж о нас говорить?). Это же не обман был: ни осознанный, то есть лицемерие – ни неосознанный, то есть они видели не таковыми, какие они есть на самом деле – нет! Они видели как раз лучше, точнее и яснее, чем мы видим себя! Точнее, лучше сказать иначе: мы вообще себя не видим, а они‑то на самом деле видели, кто они есть перед лицом Всесвятого бога. Поэтому, как же понять, что Церковь свята, если оказывается даже святые были по существу не святы?

Это понимается следующим образом: что происходит в таинстве крещения? В таинстве крещения происходит рождение в верующем человеке вот того нового – святого человека: в нашей ветхости, в нашей греховности, в нашей недостойности!.. Какое рождение? – как семя. Очень многие святые Отцы повторяют это слово: семя. Апостол Павел пишет, что крещение есть «…баня (то есть омовение) паки бытия» (паки, это значит вторично) – второго рождения. Подчеркивает именно этот важнейший факт: что происходит рождение, в данном случае, может быть, точнее бы сказать – зарождение; всевается семя благодати Божьей, семя вот этого нового человека – Христова – в нашу ветхость, или, обращаясь к Евангельской притче о закваске, можно сказать иначе… Помните, Христос говорил: «Царство Божие подобно женщине, которая берет закваску и кладет в три меры муки». Не забудем, что нашим Богом является Бог–Троица; не забудем, что человек есть образ Божий – он тоже троица с маленькой буквы. Именно в эту троичность человеческую закладывается вот эта закваска Божественного Семени, которое призвано переквасить нашу страстность, нашу греховность, нашу эгоистичность, нашу смертность – переквасить, как переквашивается тесто! Так вот, если исходить из этого, то мы теперь поймем, что оказывается вот эта закваска, или это семя, получаемое человеком в таинстве крещения, является определяющим началом в нем – началом новой жизни. Вот оно где маленькое семечко – драгоценнейшая жемчужина, которая дается каждому крещенному человеку. Вот это жемчужина есть та святыня, которая живет в каждом христианине. От христианина конечно зависит, даст ли он этому семени прорасти, то есть будет ли он вести христианскую жизнь, или он останется язычником. Будет вести правильную духовную жизнь – это семя будет прорастать; постепенно станет древом; будет приносить плоды, о которых пишет апостол Павел; это есть любовь, радость, мир, если хотите, душевный и со всеми; долготерпение, ибо «…тяготы друг друга носите и так и исполните закон Христов»; кротость, воздержание. Вот они плоды – плоды того древа, которое произрастает из семени крещения! Неслучайно Марк Подвижник говорит, что в крещении дается такая полнота благодати, к которой уже ничего нельзя прибавить. Да, крещение – все, ибо это семя того нового человека, которое создал Христос своей жертвой. Он воссоздал нашу природу – человеческую; Он стал новым Адамом, как говорит апостол Павел; и от этого Адама мы, оказывается, получили возможность «…паки бытия», то есть второго рождения.

Так вот: Церковь, – а как известно таинство крещения дается в Церкви и только в Церкви, не в храме, а в Церкви (под Церковью мы сейчас подразумеваем не храм, все таинства есть функция Церкви) – …так вот оказывается Церковь пребывает в каждом крещенном вот этой своей святыней: вот этим зерном, семенем, которое дается каждому верующему. Да, в какой степени это семя развивается, это зависит от человека: от его личной свободы, личного произволения, труда, подвига, усилий. Это совершенно верно! Эта святыня может постепенно его преображать, расширяться, переквашивать – а может, конечно, лежать как в пирамидах тысячи лет и не давать никакого плода, и тогда мы знаем, что Господь говорит о таком человеке, которому дали талант, а он зарыл его в землю. Вот он, кстати, талант‑то, а он зарыл его в землю!.. Мы знаем: отдать его тем, кто приобрел на данные ему таланты еще столько же талантов.

Так вот: Церковь, оказывается, пребывает в каждом человеке этой святыней; в каждом крещенном, и каждый человек (что для нас очень важно) лишь в той мере приобщен к Церкви; лишь в той мере является причастным Церкви, в какой мере он дает возможность этой святыне прорастать в своей душе. Вот только в какой мере человек принадлежит к Церкви! Не случайно же во время исповеди – все мы обращали внимание и знаем, какую молитву читает священник: «Над каждым из нас примири и соедини Святей Твоей Церкви». Оказывается жизнью ненормальной, жизнью по страстям, особенно произвольными грехами (это самое страшное, то есть произвольными, когда мы можем не грешить, но грешим), этими грехами в нас пресекается связь с организмом. Знаете, вот как у больных вдруг начинается гангрена: еще кажется этот пальчик здоров, то есть он еще в теле, он еще связан со всем телом, но уже начинается поражение у этого органа… Это поражение может к чему привести? – к полному омертвению. К такому омертвению, что уже приходится отсекать этот член! Оказывается, с каждым человеком происходит то же самое – тот же самый процесс…

Членство в Церкви совсем не означает формального просто крещения; формальной, если хотите, принадлежности к какой‑то общине; формальной исповеди; формального причащения и участия, будем говорить, во всей богослужебной практической жизни; формального чтения молитв – вычитывания; формального совершения богослужения… Что значит формального, я говорю: не в том смысле, что человек не верит в то, что делает – да нет, он кажется, верит, но это не касается его души. В каком смысле – не касается души? Вот здесь особенно важно подчеркнуть: вся святоотеческая мысль, единогласно, без каких‑либо исключений говорит о том, что без исполнения заповедей Евангелия ни о какой причастности Церкви не может быть и речи. Никакое крещение, никакое причащение ничего не даст человеку само по себе, без личного, сознательного понуждения к исполнению заповедей. Можно всю жизнь причащаться – и остаться без причастия! Можно креститься – и остаться без благодати Божьей! Как святые насчет этого решительно пишут!!! Решительно! Серафим Саровский говорит: «На земле ты причастился, а на Небе остался непричащенным!» Кирилл Иерусалимский о том, кто с лукавством или неискренне принимает крещение, говорит так: «Люди тебя крестили, а Дух Святой – не будет тебя крестить!» Какие суровые слова произносят!? Иоанн Златоуст пишет о священстве: «Душа священника должна быть чище лучей солнечных, чтобы не отступил от нее Дух Святой!»

Наша принадлежность к Церкви это не магический вход в круг каких‑то людей: постоянно – постоянно, иначе и быть не может – человеческая свобода, человеческая личность каждого определяет степень его участия в Церкви! Ничто формальное не может удержать нас в Церкви! Ничто! Никакие таинства! По толкованию очень многих, Иуда перед предательством причастился – к чему это привело? – мы знаем… Апостол Павел пишет: «Кто недостойно причащается, тот суд себе ест и пьет!» Вот оказывается, – еще раз повторяю: это очень важно для всех нас иметь в своем сознании – мы очень большое внимание придаем внешней церковной жизни, и забываем о том, что вся церковная жизнь внешняя является не целью, а средством – средством вхождения в Церковь. Можно всю жизнь отслужить у Престола и оказаться негодным, отвергнутым Богом. Это серьезнейшие вещи!

Оказывается, это сопричастие Церкви происходит только при правильной духовной жизни и чем характеризуется? Чем характеризуется вот эта реальная принадлежность к Церкви? Степенью ревности человека в исполнении заповедей Евангелия. Здесь, здесь вот центр! – вот цель – там, где нет его – бессмысленна вся эта внешность! Вы слышите? – бессмысленна! Никакие таинства не спасут.

Так вот, теперь отсюда мы понимаем, что такое святость Церкви: оказывается христианин, принявший крещение и участвующий во всей литургической, я ее назову, церковной жизни – то есть принимающий таинства – он лишь в той степени принадлежит Церкви – лишь в той – в какой он действительно, искренне пытается осуществить Евангелие в своей жизни! Можно сказать глубже: лишь в той мере человек принадлежит Церкви, в какой он приобретает видение греха своего и приобретает смирение отсюда. Святые Отцы высказывают эту мысль единогласно и всюду: мерою смирения измеряется уровень духовной жизни человека. Можно перевести так: измеряется степень причастности человека Церкви.

Вот отсюда, кстати, мы еще раз можем увидеть какое различие по существу имеют два понимания Церкви. Одно из них – первое, о котором мы говорим, – это есть единство Духа Святого в совокупности тех верующих, которые в своей жизни исполняют Евангелие. И другое определение Церкви, которое называют: Церковь это общество людей, имеющих единую веру, таинства, иерархию и т. д. Ведь вы же понимаете, что можно все это иметь, и на самом деле ничего по существу не иметь… При этом понимании кто членом Церкви является? – каждый крещенный и неанафемаствованный, независимо от святости или порочности его жизни. При таком внешнем понимании Церкви оказывается – все являются членами Церкви, независимо (вы только подумайте!) от их ревности жизни по Евангелию!..

Напротив, первое понимание об этом только и говорит: это единство Духа Святого в тех, которые стремятся исполнить Евангелие, понуждают себя к этому! Вот оказывается, кто становится причастным Церкви, членом Церкви, участником церковной жизни; то есть участником в теле Христовом!.. Вы понимает, даже участником в этом!..

Так вот: что означает святость Церкви? Как она согласуется с наличием того, что общество людей ее составляющих, является грешным? Вот оказывается каким образом: каждый принадлежит Церкви лишь в той мере, в какой он приобретает вот эту благодать Духа Святого через исполнение заповедей. Лишь в этой мере он и причастен! Степень причастности Церкви может быть весьма и весьма различна… Лучше сказать: Церковь это не клетка, в которую можно войти и дверка захлопнется, и все – я член этой Церкви. Ничего подобного! Это причастность, которая может раздвигаться очень и очень широко: от предельной широты общения со Христом и Богом, до полного даже отпадения от Церкви!

Итак, вот как понимается святость Церкви. Значит, она живет в каждом верующем этим семенем, данным человеку, и каждый причастен к ней по мере своей правильной духовной жизни.

Еще несколько слов о соборности. То же самое, это один из тех вопросов, которые часто возникают и которые к сожалению остаются неясными: что же такое соборная Церковь? Многие понимают так: соборная Церковь это потому, что Соборы собираются. Ну а Соборы не собираются? Последний Вселенский Собор – VII–й – был в 787 году… Так теперь что – Церковь не соборная? Речь идет совсем не об этом… Соборы являются только одним из выражений церковной жизни. Соборность есть нечто совсем другое!

По–гречески здесь стоит термин: кафолики. Это слово состоит из двух, если хотите, частей: каф – предлог, олос – значит, целый, целостный. Одно из пониманий этого термина, которое мне, например, нравится, заключается вот в чем: кафолический, переведенный нашими славянскими вероучителями как соборный, означает целостность, собранность во едино. Какую собранность? – не каменную кладку католицизма, не мешок гороха или песка протестантизма, а целостность организма… Организма!.. Церковь соборна: мы все в той мере причастны Церкви, в какой мы живем по церковному, и мы‑то и образуем из себя организм! Мы все входим в организм: кафолики – каф олос! Церковь представляет из себя не машину, не что‑то собранное из разных частей, а образует единый, целостный – кафолики – целостный организм! Вот оказывается что такое кафолическая Церковь! А отсюда проистекает много следствий конечно: это, следовательно, означает и истинность Церкви; следовательно, означает и тот образ постижения истины, который имеет место в Церкви.

Каким образом постигаем истинность того или иного момента вероучения? Есть такой термин: консенсус патрум – согласие Отцов! Опять согласие! – это же термин по своей идее прямо соединимый с соборностью! Всюду присутствует это начало соединения, – этого органического единства. Значит, кафолический в данном случае предполагает и истинность, исходящую из соборности, из целостности. Истина не то, что говорит один человек, или даже несколько человек – нет, нет! – истина то, что соответствует целостному восприятию Церкви, как таковой. И эта целостность постигается в единодушии тех, которые, мы не сомневаемся, по существу действительно приобщились Духу Божьему и являются действительными членами Церкви. Это соборный голос Отцов – Святых Отцов! Вот что означает кафолический.

Ну и, в конечном счете, последнее свойство, которое называется в символе веры и которое тоже о многом говорит: Церковь Апостольская. Настолько, я вам скажу, этот вопрос серьезен сейчас, что это трудно переоценить. Сейчас, в наш век интенсивных межхристианских и интерконфесиональных связей. Что такое Апостольская Церковь, это вопрос очень важный! Все христианские конфесии нашего времени прямо называют себя апостольскими церквами. Все: и католическая, и вся совокупность множества церквей протестантского толка – все называют себя апостольскими. Один из вопросов, который стоит в экуменическом движении, это вопрос об апостольском преемстве, об апостоличности Церкви. Ибо действительно верно: Церковь та, которая построена на апостолах, почему она и называется Апостольской. Они нам дали само Священное Писание; они записали учение Гоподне; они дали первую интерпретацию, если хотите, первое разъяснение этого учения Гоподня в своих посланиях! На апостолах стоит Церковь! Они же осуществили первую заповедь Христа: «Вшедши, научите вся языки», то есть все народы – они показали пример этой проповеди! Показали не просто пример ревности – нет, нет! Ревность подчас возникает ой с какой силой у человека, который только что услыхал, – он еще ничего не знает, но уже готов кричать и проповедовать всему миру православие, и такие подчас вещи проповедует, что за голову схватишься! Нет, нет, не о ревности речь действительно идет: ревность без мудрости – да избавит Бог!

Речь идет о другом: апостолы‑то когда пошли проповедовать? Пятьдесят дней были в Иерусалиме в страхе и трепете! Сидели за закрытыми дверями «страха ради иудейского» и голоса не показывали! Они тогда пошли проповедовать тогда, когда действительно получили Святого Духа Божьего – вот когда! Да, в их времена это было чудо! Это было сверхъестественное явление, без которого Церковь не могла бы существовать – христианства бы не было без этого факта! Но это же был первый век; это же, если хотите, исключение чрезвычайное; но этим обозначено великое дело!

Не приобщившись Духа Божьего, не пожив по–христиански, не узнав себя – кто я есть на самом деле, не смирившись (я бы особенно обратил на это внимание), не увидев себя грешником, не смирившись и не получив духа, ну хоть бы благожелательства к другим людям, не с высока, а с низоты, если хотите, видеть людей равными себе – без всего этого не смеет человек выходить на проповедь! Апостолы тогда только пошли, когда получили Духа Божьего и когда смирились. Помните, как апостол Павел просил – просил, умолял, трижды обращался ко Христу, чтобы Он исцелил его!? Помните, писал: «Был дан мне ангел сатанинский, пакостник плоти. Трижды молил я Бога, чтобы освободил меня от этого мучителя!» Что ответил Господь? Известно, что Он сказал, нельзя оказывается ему было дать: «Достаточно тебе Моей благодати, ибо сила Моя в немощах совершается».

Только человек, который увидит что он действительно не выше других, а что он немощный и больной – может быть гораздо больше других он болен – только этот человек может быть истинным проповедником христианства; истинным проповедником того апостольского слова, на котором стоит христианство! Не может быть проповедником человек не смирившийся, гордый, видящий себя выше других и потому не имеющий любви к другим людям. Любовь рождается только из подлинного видения своего недостоинства, своей неспособности быть настоящим христианином! Когда я увижу, что я ничто, – ничего не могу без Бога сделать, – тогда только я отнесусь с жалостью, если хотите; с пониманием, с состраданием к другому человеку – с любовью. Нет любви – нет христианства! Нет любви – нет проповеди христианской, хотя бы вам тут трижды доктора проповедовали, что угодно!.. Нет этого и быть не может! Любой дьявол и бес знает в тысячу раз больше, чем все доктора богословия – любви у них нет. А любви нет потому, что нет смирения и не может быть!

Вот о чем говорит признак Апостольской Церкви! К сожалению, об этом мы почему‑то как‑то опускаем и не говорим… Вот что такое Церковь Апостольская, а не только то, о чем все говорят: что да, она основана на апостолах; ну, верно, основана две тысячи лет тому назад; что дана заповедь проповедовать, продолжать миссию апостольскую. Вот тут великолепно, вот тут я сразу поднимаю голову! – да, сейчас я буду проповедовать; слушайте меня, я вас «научу». О самом главном забываем: что невозможна проповедь христианства; проповедь христианского Бога – Христа, который есть воплощение любви, об этом говорит крест; не имея в себе любви! Нельзя проповедовать христианство; Христа, смирившегося до предела – до креста, до позора величайшего; не имея смирения.

Вот о чем говорит апостоличность Церкви. Вот что такое: верую в Апостольскую Церковь. Вот оказывается, где может быть хоть маленький намек на апостольство в христианине, когда он может продолжать, – с величайшим смирением, будучи поставлен в условия необходимости и понимая заповедь Божью, – проповедовать христианство. Вот когда он может! Только любовью христиане побеждали мир и обратили языческий мир в христианский – только отсутствием любви развращается христианство! Сколь бы пышно оно не было, – хоть миллионы церквей и монастырей, хоть самые торжественные богослужения – все это в мгновение ока будет слизано, как коровьим языком: как это имело место в 1917 году. Потому что не в этом христианство, потому что не в этом Церковь – внешность это атрибут второстепенный, вторичный, малозначащий! Да, он отчасти нужный, но не это же главное…

Вот что такое апостоличность – это главное. И вот сейчас еще об одном, не главном, хотя очень серьезном для нашего времени моменте. Я уже сказал, что сейчас проблема апостоличности является одной из актуальных проблем в межхристианских связях. Верно, все Церкви заявляют о своей апостоличности: православная, католическая, протестантские и т. д., а вот исходя из только что сказанного, мы можем отчасти хотя бы понять, где же заключена эта апостоличность? По каким признакам можно узнать, Церковь ложная или истинная?

Есть три признака… Очень важные, существенные признаки; правда, о них не каждый может судить – для этого нужно иметь может быть и достаточное богословское образование, – но их нужно знать. Мы прекрасно понимаем, в каждой Церкви – в православной, не православной – всюду люди грешные и поэтому, если мы начнем судить о Церкви по внешним проявлениям жизни, то здесь мы во веки веков ни до чего не договоримся. Есть другие признаки, надо искать объективные признаки, а не субъективно воспринимаемые.

В чем же эти объективные признаки? Первый и важный объективный признак, свидетельствующий о том, что мы имеем дело действительно с Церковью, это правильное вероучение. Понимаете, кто может судить о том правильно ли вероучение или неправильно? Ну, правда же, что здесь надо довольно много знать? Есть ли возможность, в конце концов, оценить? Есть!.. Все‑таки есть… Вся, если хотите, наша церковная вера, христианская вера, в конечном счете, базируется на определениях первого тысячелетия. Все основные догматические вопросы – вероучительные – были там рассмотрены, благодаря злобе еретиков. Были рассмотрены, как это не парадоксально, но именно так! То есть существует некая основа веры, есть некая сумма вероучительных истин – есть она! Только нужно заняться и посмотреть, в какой мере та или иная христианская Церковь соответствует вот этим основополагающим истинам веры. Это первый принцип.

Второй, о котором к великому сожалению почти никогда не говорят, а который, если хотите, составляет живой нерв, самую жизнь Церкви! О чем идет речь? Речь идет об основах духовной жизни, о принципах – не о самой духовной жизни, ибо это дело личное каждого человека и туда заглянуть довольно трудно… И тем более мы не можем судить о совокупности людей, принадлежащих к Церкви: какова духовная жизнь в какой‑нибудь там Вестфальской Лютеранской Церкви?.. Что мы можем тут судить? Нет, речь идет совсем не об этом: речь идет о принципах духовной жизни! Эти принципы мы можем изучать теоретически, головой, даже независимо от нашего отношения – то есть можем объективно подходить к этому вопросу, и посмотреть, что соответствует и что не соответствует духовной жизни. Опять, каким образом?

Вот здесь уже необходимо знание святоотеческого учения – аскетического учения. Например, можно себе воображать Бога и ангелов во время молитвы? Игнатий Лойола скажет: не только можно – нужно! Пишет целую книгу «Духовные упражнения», почти каждое из которых сопровождается таким понуждением: «Вообрази себе…», «Представь себе…» и начинаются картины… Древние Отцы категорически запрещают это!.. Симеон Богослов, выражая учение Отцов, даже так говорил: «Тот, кто воображает себе во время молитвы Бога или ангелов, или святых, в конечном счете, может сойти с ума». Посмотрите, какой вопрос серьезный!.. Как молиться? – ах, какой это важный вопрос! Можно так, что четки только сверкают в руках, а Святые Отцы говорят, что не может быть правильной молитвы, если она не совершается с вниманием… – это душа молитвы: внимание – …с вниманием, благоговением и сокрушением сердца. Посмотрите!.. Богу нужно не наше празднословие… Апостол Павел пишет: «Лучше пять слов умом, чем тьму (то есть десять тысяч) – языком». Подумайте только!..

Одним словом принципы духовной жизни, это в высшей степени важная область, то есть это центральная область – это и есть сама религиозная жизнь. И если догматы мы можем понимать или не понимать, ошибаться или не ошибаться, – они касаются, так сказать, теоретической стороны, – то духовная жизнь есть сама жизнь, во время которой мы можем или приобщаться к Богу, или напротив – уходить от Бога, впадать в прелестное состояние, в самомнение! Примеров этого бесчисленное множество!..

Поэтому тщательное изучение теоретических основ духовной жизни может показать нам, действительно ли это Церковь, содержит ли она в себе или уже ушла от этих начал жизни и оказалась неизвестно где? Это в высшей степени важный вопрос и речь идет, повторяю, не о морали; речь идет не о нравственных категориях!.. Мораль всегда была примерно одинакова: ну, все что написано в Евангелии, то и написано – там… нельзя убивать, нельзя красть, правда же? Всем понятно… Нельзя обманывать, лгать, прелюбодействовать и т. д. Так сказать, примерно одинакова… Нет, нет – речь идет совсем не о морали! Это совершенно другая сфера, хотя и связанная с духовной…

Мораль и духовность, это совершенно разные сферы! Я могу быть высокоморальным человеком, и в то же время в бесовской гордыне находиться! Вот вам и вся мораль… – дом, построенный на песке!.. Поэтому вот эта вторая сторона церковного учения в высшей степени важна.

Ну, и наконец, третье: это церковное устройство, которое тоже может о многом говорить. Но это сфера, так сказать, уже совсем особая – мне не хочется даже распространяться. Речь идет здесь и об иерархии, речь идет и об управлении церковном, речь идет и о функциях церковного управления, как такового. Одним словом, оказывается, есть некие критерии, по которым мы можем судить о том, чем является данная Церковь.

Последнее, что хочу сказать: каждая поместная Церковь есть, конечно же, Церковь, но она может быть и не Церковью… Она может быть вообще, чем угодно!.. Что это за странная вещь, правда? Да, да! Это может быть именно так! Каждая Церковь поместная стремится – имеет, если хотите, своей внутренней интенцией стремление к тому идеалу, которым является Христом установленная Церковь. Ведь Церковь‑то, в конце концов, наполняют люди – люди, как мы сказали, грешные; все же действуют друг на друга, и Церковь оказывается в своей реальной жизни может или возвышаться, или деградировать. Да, да! Римская Церковь была первой из Православных Церквей – стала католической! Например, Церкви Германские были когда‑то Православными Церквами, а стали уже не только католическими, но и протестантскими Церквами. Оказывается, каждая поместная Церковь может деградировать – может! – и ничем здесь не забронирована она. Может выродиться и вообще перестать быть Церковью. Господь же сказал: «Когда придет Сын Человеческий, найдет ли веру на Земле?» Смотрите, какая форма выражения: «…найдет ли?..», то есть прямо, если хотите, на грани – может быть что‑то и есть, но почти ничего и нет! На грани!..

Ведь не спасет же положения название Православная или Католическая, то есть, Кафолическая, – дело же не в названии. И то название – Православная – хорошее, и Католическая, то есть Кафолическая – нисколько не хуже! Правда же? Дело‑то не в названии, а в содержании, и вот содержание‑то это и составляет существо Церкви! Задача каждой поместной Церкви – стремиться к своему идеалу, но в какой степени она его достигает, это вопрос другой. Но одно только явно: когда Церковь поместная деградирует в своей духовной жизни, обязательно начинается деградация в области вероучительной, и уж тем более в области сохранения принципов духовной жизни: здесь уже – непременно!

Возьмите сейчас, что творится на Западе – так называемое движение харизматиков, или пятидесятничество – вдруг вспомнили, что в первом веке Дух Святой сходил же на апостолов. Правда? А почему бы и сейчас не мог? Не сходит?.. Ничего – заставим! Давайте соберемся сейчас, погасим свет, зажжем свечечки, включим музыку хорошую: что‑нибудь соответствующее, замолчим и в полном молчании мы ощутим… Мы ощутим!.. Кто‑то один ощутит… два ощутит… три… Вообще интересные, я вам скажу, картинки… Полное молчание, сидят – вдруг, встает он или она и начинает говорить… Что начинает говорить? То, что оказывается Дух ей (или ему) повелевает сказать, и один за другим… Часто это вещи, которым можно только удивляться: иногда пустые, иногда это просто внешнее такое пустое благочестие, иногда это невероятные рассуждение о каких‑то вещах самых… даже не хочется говорить о каких вещах!.. Это оказывается Дух Святой сходит и говорит – почему? – а потому что я сел и замолчал! Как просто приобретается Дух Святой!? О–о, вы даже и не знали!.. Православные отстают невероятно! Очень просто приобрести Духа Святого – Он есть! – просто нужно создать вот эти внешние условия и накатит Дух святой!.. Вот беда‑то…

То есть люди совершенно не интересуются опытом – послушайте, это же не расуждения, а опытом – величайших святых, причем – бесспорных святых, Церкви хотя бы первого тысячелетия, когда не было разделения еще. Посмотрите, о чем они говорят? Как приобретается Дух Святой? Конечно, парадоксальная совершенно вещь: с одной стороны – в крещении кажется получаем полноту всего, с другой стороны – вдруг задача стяжать Дух Святой, приобрести!.. Да, совершенно верно! Святые Отцы об этом неуклонно говорят: что Бог это не есть птичка, которую можно заманить в клетку – нет! Дух Святой может прийти и уйти, и рождение Духа Святого это та реальность, которую переживают, которую получают только те, кто имеют правильную христианскую жизнь, которая неизменно основывается на исполнении заповедей Божьих, а не создание какого‑то антуража соответствующего, при котором я вдруг могу ощутить на себе дыхание Духа. Забыли об этом совершенно!..

Вот это и приводит к самым печальным последствиям… Называют Церковью, а Церкви‑то и нет!.. Действительно по замыслу художника, – помните? – неудачного: рисовал–рисовал льва, а получилась все‑таки собака. А что? А ничего – напишем: се лев, а не собака.

Так вот, мы должны понять, что оказывается никакая из поместных Церквей не забронирована от деградации. Почему все Отцы говорят: необходимо трезвение, внимание, тонус… Нельзя сказать: коли православные – все, нам море по колено! Не будем этого делать, не спасет слово – спасет только жизнь!

Итак, без соответствующей жизни, конечно, не может быть и соответствующей Церкви, а Церковь познается по тому учению, которое преподается в этой Церкви; по тем святым, которые канонизируются этой Церковью… Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты. Скажи мне, кто твои святые, и я скажу, кто ты – Церковь. Вот ведь вещи какие!

Вопросы и ответы

ВОПРОС: Обращаясь к святоотеческому наследию, приходится констатировать, что не только время нас отделяет от Святых Отцов, но и сами Отцы писали свои творения применительно к своему времени. Подчас можно встретиться с такими высказываниями Святых Отцов, которые если и не противоречат друг другу, но плохо и согласуются. Как же быть в таких случаях? Есть ли в православии критерий, по которому можно было бы судить о правильности высказываний Святых Отцов?

ОТВЕТ: Да, это хороший вопрос. Обращаясь к Святым Отцам: тот, кто читал, знает, что даже сами они предупреждали о том, что не каждый из их советов относится ко всем. Ибо есть советы, которые относятся к отшельникам; есть тем, которые живут в общежительном монастыре, но на очень высоком духовном уровне; есть тем, которые только начинают христианскую жизнь – есть разные категории, и поэтому этот вопрос действительно по существу. Как конкретно решается этот вопрос?

Первое: к великому счастью, я лучшего слова пожалуй не найду, для нашей (Русской) Церкви оказалось возможным понять святоотеческое наследие, благодаря учению ближайших к нам подвижников. Некоторые из них канонизированы, другие может быть нет, но есть возможность. В частности, я вот всегда обращаю внимание всех на тот факт, что творения Игнатия Брянчанинова являются ничем иным как кратким сводом всего святоотеческого учения по всем важнейшим вопросам духовной жизни. Чем они хороши? Это не ученые исследования, в которых подводятся, знаете ли, итоги – нет! Его творения замечательны тем, что он переложил учение Святых Отцов о духовной жизни применительно к бездуховному состоянию своего общества.

Они написаны в середине прошлого (XIX) столетия – тот, кто знаком с историей России или историей Церкви, знает, что из себя представляло в духовном отношении это общество. Это общество бездуховное, атеистическое, нигилистическое: все заражено было западными совершенно различными протестантскими и прочими идеями… Его творения в этом отношении представляют уникальное явление: возможность познакомится с святоотеческим учением в том именно ключе, который нужен для нас.

Это первое и важное. Но не только он: например, «Письма о духовной жизни» святителя Феофана Затворника. Вообще, его письма последнего, затворнического периода – не предыдущего. Там очень много схоластического, он же был профессором Петербургской Академии, а от профессоров ничего не ждите доброго – ну, кроме него, конечно. Так вот: его последние письма из затвора конечно замечательны, тут ничего уже не скажешь! «Письма игуменьи Арсении», до чего же замечательны! Правда… Она пишет очень глубоко, очень серьезно – видимо по своему интеллекту она человек очень высокого уровня – но как прекрасно она изображает!.. А из наших, из современных я бы особенно отметил «Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна» – просты, доступны… Это замечательные, я вам скажу, письма – великолепные просто! – такое назидание для людей всякого уровня. И «Письма к духовным детям» игумена Никона Воробьева.

Я вам перечисляю вот тех немногих для того, чтобы не рассыпаться так сказать. Это, мне кажется, золотой кладезь, который даст нам возможность правильно понимать и древних Отцов. Кстати и среди древних есть же такие творения, которые можно читать совершенно спокойно. Например, «Поучения аввы Дорофея» просты, доступны, прекрасны… Но вот названные сочинения и работы дают нам возможность правильно понимать Святых Отцов и не ошибиться как раз в самых важных вопросах – вопросах духовной жизни. Это первый и очень, я бы сказал, важный момент.

Второй: великое благо, если у кого есть духовный руководитель, который мог бы ответить на возникающие вопросы. Это конечно великое благо. Почему я говорю великое благо? Не только в смысле значимости, но я бы сказал другое – в смысле исключительной редкости. Увы, наши подвижники прошлого пишут об этом с горечью и сожалением!.. Начиная, если хотите, с Нила Сорского (это XV‑XVI век), он даже на Афон поехал – не нашел там руководителя… Представляете? Паисий Величковский в XVIII веке пошел туда, на Афон, – не нашел там руководителя, и уж был рад–радешенек, когда нашел там книги, вот это «Добротолюбие», которое он и перевел на славянский язык. Увы, с самого начала второго тысячелетия все жалуются на отсутствие духовников: редко–редко можно встретить надлежащего руководителя. В наше время это конечно величайшая редкость! Величайшая: в смысле, чтобы наставник, видя душу человека, мог ответить…

Но, как пишет тот же святитель Игнатий, еще встречаются старшие братья – то есть те люди, которые стремятся к правильной христианской жизни; которые знают Святых Отцов; которые не умствуют, не мудрствуют, а передают то, что говорил Отцы. Как это понять? Что это означает? Святитель Игнатий пишет: Нил Сорский никогда не давал ответы от себя на возникающие вопросы, а всегда искал их у Святых Отцов, и если сразу не находил, то давал ответ позднее. Другие Отцы следовали тому же самому принципу. Тот же Макарий Оптинский и Леонид или Лев – в последствии, в схиме – следовали тому же правилу. Не давали советов от себя обычно, относили человека к Святым Отцам, говорили: вот такой‑то Отец по такому‑то вопросу учит так. Это было, как он пишет, признаком их правильного духовного устроения… Но в последствии стало все больше и больше появляться псевдодуховников, которые командуют направо и налево! Они все на свете знают: вам надо замуж выйти или жениться? – пожалуйста, никаких проблем! – они вам все скажут. Тут же вам найдут кого угодно… И идут приказы действительно во все стороны – моментальное решение всех проблем! Женись, разводись, выходи замуж, стройся, переезжай, покупай, продавай – всё знают!.. Бедные люди… Игнатий Брянчанинов их так и называл: «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия старцы, принимающие на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований». Вот таких надо бы избегать всячески.

Вообще, как только видите, приказывает человек, надо бежать как от огня; ибо это признак явной гордыни, мнения о себе; вот этого «душепагубного актерства и печальнейшей комедии». От этих надо бежать, но есть же люди спокойные, которые о себе вовсе не мнят; которые действительно помогут вам решить те или иные вопросы; покажут вам, что говорит тот или иной Святой Отец по данному вопросу; вместе с вами подумает; не знает – скажет, что не знает; и вам это будет как елей на душу. Вы увидите, что с вами говорит человек, а не вождь тоталитарной секты, который знает всё на свете.

Игнатий Брянчанинов обращает внимание на это серьезнейшее явление духовной и церковной жизни своего времени, а оно остается и серьезнейшим явлением нашего времени. Не случайно уже наш Священный Синод даже выступил с особым посланием, предупреждающим людей от вот этих псевдодуховников, псевдостарцев. Это действительно какая‑то беда и вот люди обращаются в христианство и, не зная, на любого которого увидели, тут же бросаются и все, что прикажет –это от Господа Бога исходит! Ай- ай- ай… А тут еще идея: ко мне подходит один студент в сане и говорит: «Алексей Ильич, мне сказали, не буду говорить кто, что если вас спрашивают, первая мысль, какая вам придет в голову – это и есть от Бога». Ай, говорю, голубчик, далеко же ты пойдешь, если последуешь этому… Бедные святые, вот они этого никак не знали!.. Поэтому молились, читали Святых Отцов, находили и наконец давали совет. А тут, видите, как просто? Первая мысль, которая придет в мою дурную голову, это и есть от Бога… Как просто решаем?.. Уже себя богодухновенными видим только потому, что, видите ли, принял сан.

Вот до каких глубоких ошибок можно дойти, я вам скажу, беда, которая может поразить очень большие слои нашего населения. Сколько семейных драм из‑за этого происходит – сколько конфликтов, сколько испорченных судеб человеческих – только из‑за этих испорченных всезнающих духовников. Тут нужно быть крайне осторожным, крайне внимательным… Есть еще разумные, искренние священники у нас, к ним нужно и обращаться. Первый признак, что в человеке что‑то есть – это действительное смирение, отсутствие приказов, отсутствие вот этого, знаете, повелительного тона. Это конечно один из признаков, сами понимаете.

ВОПРОС: Поясните, пожалуйста, богословский смысл диалога в газете «Русский вестник» относительно ваших высказываний о человеческой ипостаси Иисуса Христа. Что не учитывают и в чем неправы ваши оппоненты?

ОТВЕТ: Ну, вы сразу, они неправы – может быть я неправ. Я отношусь к этому спокойно. Богословские дискуссии должны быть, должны иметь место – об этом и апостол Павел пишет. Только должны они проходить в дружеском тоне: а может я ошибаюсь. Что жалко – там нет дружественности… Там уже говорят люди, которые «непогрешимы» – вот это очень жалко. А с «непогрешимыми» невозможно вести дискуссию, вот это первая, так сказать беда. Ну, сами понимаете, человек непогрешим!

Второе – это уже имеет не менее серьезное значение – по таким богословским вопросам не только нельзя вести дискуссию в светской прессе, но и нельзя вести дискуссию среди тех, кто не получил специального богословского образования. Обращение же в светскую прессу с подобного рода вопросами я не знаю, чем только можно объяснить… – или сознательно хотят подорвать авторитет Церкви, или посмеяться… Меня просили ответить – да вы что!? Это публично, перед всеми, в светской прессе начать вести дискуссию по таким вопросам?! Да это же будет надругательство над нашим богословием! Как же это можно делать? Смешно было бы, если в светской прессе какие‑нибудь физики там, занимающиеся там струнами, открыли бы дискуссию!.. Все бы сказали: что это такое? Мы ничего не понимаем. Тем более, мы же должны с благоговением относиться к своей вере, а здесь – в «Русский вестник»! Ну, это просто беда!

Ну, а теперь о сути проблемы. Речь идет о том, какую человеческую природу принял Христос – поврежденную или неповрежденную? Коротко: если Он при воплощении уже исцелил природу и она была у Него уже неповрежденной, то есть той, которая была у первозданного Адама, то дело спасения уже завершено, ибо вся суть спасения в том, чтобы восставить, восстановить то, что было повреждено грехом. Понятно?.. В грехопадении совершилось всё повреждение… Если уже в Боговоплощении всё это уже сделано, что из этого следует? Крест не нужен!.. И смерть не нужна!.. Всё закончено… Уже в воплощении всё сделано!.. То есть это есть уже прямое крестоборчество! Отпадает нужда в кресте!.. Вот это суть дела, я не хочу вдаваться в детали, потому что, сами понимаете, тут есть много разных вещей, но суть – понятна, да? Господь пришел ради того, чтобы спасти нас, то есть исцелить от того, что последовало за грехом Адама: смерть, болезни, страдания и т. д. Утверждают мои оппоненты, что в воплощении Он уже все совершил и у Него уже была природа первозданная – бессмертная, нетленная и прочее. Я спрашиваю: а зачем крест тогда нужен? Тогда Ему надо было прямо возноситься сразу!

К тому же, второе, уже было это в истории… Я только удивляюсь, что эти оппоненты или не знают этого, или причины другие… Была такая ересь: автартадакетов, которая именно это утверждала. Это монофизитская ересь, которые утверждали (Все монофизиты, кстати. Папа Гонорий даже за это был осужден!), что Бог Слово в Своем воплощении воспринял первозданную природу Адама. И никакой другой и не могло быть, еще бы – монофизит! Разве мог Бог Слово соединиться настолько, что даже поглотить человеческую природу – разве могло это быть, если природа была поврежденной?! Конечно, нет! Поэтому все монофизиты так учили. Когда им задавали вопрос: ну а как же тогда, если первозданная природа, значит, она не могла уже умереть; она же не могла, значит, страдать; ибо Адам до грехопадения не страдал? И когда он мог умереть? Бог сказал: «…смертью умрешь…», – когда? – если нарушишь… То есть смерти до этого не было. Если это так, задают вопрос, тогда как же Христос‑то – страдал или не страдал? Вопрос же? Если Он уже природу имел первозданную?.. Ответ: природа у Него была бесстрастная, Он страдать не мог, но когда Он хотел, то Он мог страдать. Он захотел, тогда значит, бессмертная природа умерла. Захотел Он – просто не потому что потребность была в теле, а вот Он принимал на себя и тогда – ел. Эта ересь называется: автартадакетов, от слова дакеты, то есть кажущиеся, принимающие вид. На самом‑то деле Его существо не нуждалось ни в чем, но Он, снисходя к окружающим, ел и пил. Эти ереси, так же как и все монофизитство, были осуждены на Вселенском Соборе. Ну, вот видите, это опять все поднимается на щит и начинается война. Но я повторяю еще раз: если люди действительно ошибаются, если они действительно люди искренние и хотят обсудить этот вопрос, то надо его обсуждать не на страницах «Русского вестника». Во–первых: многие из них могут ко мне лично обратиться; не хочется ко мне – пожалуйста, можно в Академию – богословская комиссия; не хочется в Академию – есть синодальная богословская комиссия – почему в «Русский вестник»? Вопрос, в чем дело? А ответ?.. Сразу просматривается: церковный человек, желающий действительно выяснить, так делать не будет! Значит, причины другие. Причина, наверное, скрывается где‑то не в церковных источниках, потому что церковный человек так делать не может.

ВОПРОС: Объясните, пожалуйста, что такое апофатический метод в науке?

ОТВЕТ: Это не в науке, а в богословии. Это так называемый отрицательный метод: он заключается в том, что поскольку Бог превышает все возможности нашего рационального постижения Его – Бога – то, следовательно, ничего конкретного о Нем мы сказать не можем. «Бога никто же виде нигде же». В этом состоит апофатический метод: что каждое наше определение Бога будет страдать ограниченностью и, следовательно, неточностью. Вот в этом состоит апофатизм. Его не достатком является то, что если мы вообще не будем говорить о Боге, то тогда как же мы будем верить в Бога? К чему же будем стремиться? Для каждого мировоззрения религиозного Бог есть тот идеал, к которому должен стремиться человек. А чтобы стремиться к нему, надо знать, к чему стремиться. Так вот: отсюда возникает катафатический метод, будем говорить, или подход к пониманию Бога – то есть когда даются характеристики Бога высшие для доступного человеческого сознания. Бог есть любовь, Бог есть разум, Бог есть мудрость, Бог есть смирение… Вот эти вот положительные характеристики дают человеку возможность ориентироваться в своей жизни. Это не есть точные характеристики, поскольку мы и сами до конца не знаем, что такое любовь, смирение, что такое мудрость – кто это скажет? Правда же? Но зато дается правильный вектор, направление: одно дело – справедливость и правда, а другое дело – ложь! Итак, что я избираю? Если я верю в Бога, то я избираю справедливость. Одно дело – любовь, а другое дело – ненависть! Христианство призывает к чему? К любви… и, напротив, осуждает ненависть. Таким образом катафатическое богословие дает возможность правильной ориентации человеческой жизни.

ВОПРОС: На исповеди мы каемся в своих личных грехах, а сейчас говорят о всенародном покаянии за семьдесят лет атеизма и прочее. Что это такое? Многие были октябрятами, пионерами. Нужно ли в этом каяться?

ОТВЕТ: Ну, дело вот в чем. Бывают же действительно грехи личные, а бывают грехи и общие. Ну вот, например, шайка разбойников, правда же? Они же вместе совершали одни и те же грехи, я думаю, что они могут и вместе каяться. Бывают такие вещи… Были вот бунты разные и, действительно, народ мог тогда каяться: вот эти бунтовщики все могли понять, что они совершали вместе какой‑то грех. Можно говорить о другом: о том, что если у нас происходят негативные те или иные события, значит, мы в чем‑то погрешили, – каждый в чем‑то – и здесь требуется индивидуальное очищение своей души покаянием и исповедью. Так что эти вещи понятны. Непонятны бывают другие вещи… Когда, например, нас призывают каяться в грехе убийства… возьмем Александра II. Или не призывают еще в этом каяться? Нет? Александра II? Нет… Павла I? – в спальне зарезали. Почему‑то не призывают тоже. Или Петра III? – его задушили. Или Федора Борисовича Годунова? – на сороковой день восставшая толпа его убила. Должны каяться? Или в конце концов за то, что Каин убил Авеля?! Правда, может покаемся? Вы понимаете, что за абсурд?.. Что за странности такие? Причем тут?.. За меня никто не может покаяться, кроме меня! Даже жена за мужа не может покаяться, говорят даже так – батюшки чего‑то отправляют. Та говорит: все грехи его знаю, а батюшка такой упрямый – не соглашается – нет, пусть сам приходит! Да куда же это годится такое?

Так вот: конечно же каждый человек может каяться за те поступки, которые он совершил против Бога, против совести. Поэтому за все там какого‑то рода убийства пусть даже императора, когда призывают каяться весь народ, то это звучит очень странно! Очень странно! Каждый должен за свое преступление каяться… Если мы так начнем рассуждать, так тогда, простите, за всю историю столько накопилось… и что же это будет? Все грехи на нас? Всех предыдущих поколений? Такого не знает Евангелие, такого не знает святоотеческая мысль. Хотя всеобщее покаяние, это что означает? Давайте все каяться, все мы нагрешили, у каждого есть грехи, вы слышите? – у всех, но у каждого свои. Да, и в этом смысле можно призывать к всеобщему покаянию… И было бы, я считаю, очень хорошо, если бы какой‑то день в году, например, всем провести в посте, молитве и покаянии – всем! Каждый в своих грехах. А не в том смысле: всеобщее покаяние за убийство Павла I. Вот это уже действительно непонимание природы покаяния. Повторяю еще раз: никто за меня не может покаяться, кроме меня самого! Так же и мы не можем каяться за своих праотцев, за то, что они согрешили – я покаюсь за своего отца, а он скажет: а чего ты, я вовсе не каюсь! А я вовсе не каюсь, что ты за меня каешься?! А я не хочу каяться. Молиться мы можем за них – вот это да. Молиться за своих отцов можем и должны! Каяться – только за самих себя. Вот это очень важно.

ВОПРОС: Алексей Ильич, как тогда понимать крещение и причащение маленьких детей? Они‑то не могут еще не могут сознавать и полностью понимать все происходящее.

ОТВЕТ: Ну, я говорил уже сегодня, что Церковь есть организм, в котором мы все связаны друг с другом, и никто не связан между собой так близко, как дети и родители – особенно вот те дети, которые еще не имеют ни свободы, ни сознания совершить добро или зло. И в этом смысле, детей можно крестить и потому Церковь издревле такое крещение осуществляет. Еще во времена апостолов даже целые семьи крестились – семьями – естественно, детей не исключили из числа крещенных! В этом смысле понимаем, в чем дело, но в то же время, параллельно, существовала и другая практика, очень интересная. Например, если мы возьмем особенно прославляемых нами святителей: Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и т. д. – все они крестились в очень позднем возрасте. Все они крестились после двадцати лет: двадцать четыре, двадцать шесть, двадцать восемь лет – Василий Великий вообще в тридцать лет. Крестились очень поздно, потому что их родители считали, что спасающей верой является вера человека самого – разумная; требуется воля самого человека – чтобы он уверовал, он подъял на себя подвиг соответствующей жизни и сознательно принял крещение. Такая практика была и, как мы видим, ее придерживались такие великие авторитеты Церкви, как вышеназванные, но в Церкви есть и то, и другое. То есть и крещение детей действительно, и крещение взрослых – само собой разумеется. Но у нас сейчас вошло в практику крестить детей сразу – это уже дело родителей, но родители берут на себя огромную ответственность!.. Если они крестят просто по обычаю и просто так, то есть громадная опасность в том, что дар – вот это семя Божье – не должным образом подействует на ребенка, и он может вырасти неизвестно кем. Были случаи, передают по крайней мере вот так: Иоанн Кронштадтский некоторых детей не причащал… Детей!.. Более того, говорил: «Уберите от меня этих змеенышей!» Даже так – святых детей!.. Дело вот в чем: вы понимаете, конечно, что ребенок ничего не сознает и вся ответственность возлагается на родителей, поэтому если кто хочет причастить ребенка действительно с пользой, тот должен своим разумом, своей волей и своими действиями заменять ребенка – готовиться надо к этому. Не от телевизора схватить и бежать к обедне: там еще не кончили причащать? Или прийти с ребенком и мешать другим молиться… Нужно готовиться родителям и тогда может быть степень ревности родителей будет степенью полезности для самого ребенка святого причащения. Так же и крещение. Таинство не магия – надо это запомнить. «Дай мне сердце свое, сыне. Кто верует и креститься, спасен будет». Это нужно помнить и если дети не могут еще ни веровать, ни креститься сами, то родители берут на себя огромную ответственность за него, – вы слышите? – поручаются за него! Поручаются за то, что он, когда подрастет, сделается христианином. Для этого родителям нужно соответствующим образом воспитывать ребенка и вести соответствующую христианскую жизнь. Ну и надо сказать, что конечно же то благодатное действие, которое человек может испытать в таинстве крещения, может произойти только в том возрасте, когда человек уже что‑то осознает – мы, когда крестим детей, лишаем их этого великого благодатного опыта. Представьте себе, когда человек осознает, переживает это действие благодати, у него останется след на всю жизнь – это будет потрясающий опыт!.. Мы лишаем детей этого опыта, но это дело, повторяю, каждого родителя – как вы желаете. Многие крестят почему? Чтобы не болел… Причащают почему? Чтобы не кричал… Не о спасении речь идет, а о том, что рассматривают эти вещи, как одно из средств земного благополучия. Вот здесь надо предупреждать: «В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном грехом». Когда мы Бога рассматриваем как средство, а не как цель – беда может поразить нас! Крещение и причащение это не средства – это цель, если хотите, цель спасения человека и когда ради спасения совершаются – да! Так тогда родители берут на себя огромную ответственность: воспитать ребенка, чтобы не оказался этот бисер посеянный попранным этим человеком, когда он станет взрослым человеком.

ВОПРОС: Я была инженером, потом осталась без работы и через биржу труда получила специальность парикмахера и косметички, но батюшка мне сказал, что работать парикмахером и косметичкой грех. Как мне быть? Неужто и правда, лучше работать уборщицей, чем парикмахером?

ОТВЕТ: Учтите, что на такого рода вопросы вам может ответить только прозорливый человек. Я не знаю вас. Работа в парикмахерской сопряжена с общением, с ближайшим соприкосновением – не зная человека, мне трудно сказать – может быть, он прав, может быть – нет. Вы сами понимаете, что тут же надо знать человека, – причем, хорошо нужно знать! Ну, я думаю, что здесь батюшка, наверное, знает хорошо эту женщину; знает ее внутренний мир; знает ее расположение как к добрым, так и дурным сторонам жизни, и по–видимому все оценив, дал ей такой совет. Потому что я не верю, чтобы батюшка, так сказать, приказывал и прямо говорил, что это грех и т. д. Это уже очень большая ответственность на себя, но я думаю так, как мы сегодня только что говорили: истинный духовник советует. Он посоветует, что это вам не стоит, потому что видите – у вас то‑то, другое и третье; а лучше бы вам другое, если есть это лучшее. Я полагаю, что вот такая была, видимо, ситуация, но я ответить на этот вопрос вот так прямо не могу.

ВОПРОС: Если смерть наказание за грех, то почему умирают невинные животные?

ОТВЕТ: Смерть вовсе не наказание за грех, а есть естественное следствие греха. Я люблю приводить пример: когда человек выбрасывается с какого‑то этажа, кто его наказывает, скажите, что он умирает? Смерть есть следствие расторжения связи с Богом – вот в чем и состоял этот акт первых людей! Расторгнута была, вот этой горделивой мыслью стать как боги, была расторгнута связь с Богом! Бог есть источник жизни, ибо Им мы живем и движемся, и существуем. Вот где природа смерти: это есть следствие, а не акт мести! Вы слышите? Потому что наказание мы понимаем как? Вот это сделал? – так вот тебе! Этого у Бога нет, Бог есть любовь – вот кто Он есть. Какая любовь, при этом? Потому что часто возникает вопрос о правде и любви… Бог это не существо, которое между правдой и любовью не знает куда деться – толи по любви поступить, то ли по правде, а Боги есть правильная любовь, праведная любовь – праведная! Мы очень часто неправильно поступаем: мы поступаем неправильно по отношению к своим близким и родным, потому что начинаем заниматься попустительством; мы неправильно поступаем по отношению к тем, кто нам неприятен, мы к ним начинаем придираться – Бог есть праведная любовь. То есть Он поступает всегда с любовью, которая приносит человеку благо и только благо! Пример, постоянный пример, который я привожу на лекциях даже: больного туберкулезом – на курорт, больного аппендицитом – под нож. Инопланетянин что бы сказал? Первый, наверное, угодил очень ему, этому дяденьке в халате, а второй – ну и насолил же ему: тут же под нож, раздеть до гола, да еще ножом располосовать! Ну, ясно?! Как же? – ясно!.. Вот так и мы к сожалению понимаем. Бог есть правильная, праведная любовь и Он всегда поступает по любви. В данном случае – да, смерть есть закономерное следствие греха, а не наказание Божье. А весь животный мир и весь окружающий мир есть ничто иное, (Вот вам богословские, так сказать, размышления – совсем не учение Церкви. Посмотрим, до чего могут докатиться богословы.) как продолжение нашего тела человеческого. Мы должны к нему относиться как к телу своему – не варварски, как относятся, а как к своему телу. Животный мир есть продолжение, если хотите, нашего тела – это есть тоже наша плоть, которую мы должны и греть, и любить, и оберегать, и отстригать, и отрезать, когда есть что‑то болезненное, и т. д. Так что отсюда и смерть животного, в конечном счете, обусловлена вот этим смертным состоянием человека.

ВОПРОС: На что прежде всего должен обращать внимание человек, готовящий себя к священническому служению? Какие существуют недостатки в системе обучения в современных духовных семинариях?

ОТВЕТ: Ну, если кого интересует, я вам советую почитать «Шесть слов о священстве» Иоанна Златоуста. В первом томе: вы там можете увидеть, что такое священство, и на что следует обратить внимание. Священник это не обычный верующий человек, который, в конечном счете, заботится о спасении личном и своей семьи – священство это единственное из таинств, которое принимается не для себя. Единственное!.. Все прочие таинства мы принимаем для себя – это таинство принимается ради других, для других! А вот при каком условии я могу принять на себя такую миссию – вот эту, апостольскую – мы с вами сегодня говорили: что такое Апостольская Церковь, что такое апостольская проповедь. Так вот, священником может быть только тот человек, который: во–первых, приобрел хотя бы начала христианской духовности, которая связана с видением своего греха, с видением своей неспособности без Бога сделать хоть одно доброе дело по существу. Это так важно видеть! Святые оплакивали свои добродетели, как грехи – мы, конечно, этого не видим, а это необходимо. Так вот, тот человек, который увидит себя действительно грешным, действительно смирится, тот человек уже получил основания для того, чтобы помочь другим людям. Видеть грех, увидеть свою немощь, смириться и через это с любовью отнестись к другим – вот первое условие, без которого человек не должен принимать сан.

Второе условие заключается в знании, теоретическом знании святоотеческого наследия, знании того, что нужно человеку для спасения. То есть здесь уже требуется изучение духовной истории; знание канонов Церкви; знание, если хотите, психологии верующего человека; но особенно знание Священного Писания и творений Святых Отцов. Потому что он должен уже заботиться не только о себе, а о том, чтобы помочь другим.

Третье – природная способность человека. Священник это не жрец – жрецы совершают там что‑то культовое и все! Священник же это не просто совершитель священнослужений, а священник – это педагог, это учитель, это наставник! Вот в чем основная его функция, а как вы знаете, не все рождаются педагогами. Не все: у каждого свои способности есть, так чтобы стать священником, нужно иметь именно эту способность, если хотите, педагогическую способность – умение общаться с человеком, помочь человеку, наставить человека. Для этого нужны соответствующие способности. Как узнать? Нужно бы других поспрашивать или через кого‑то. Потому что если я прямо спрошу: как, у меня есть способности? – мне скажут: конечно, ну что вы, Алексей Ильич, лучший в мире! Лучше через друзей узнать, что думают о моих талантах умные люди, к мнению которых я должен бы прислушаться. И вот я услышу, что сказал тот, другой, десятый, и теперь я могу подумать: да, что‑то никто не видит во мне воспитателя, пожалуй, лучше воздержаться.

Вот, по крайней мере, три условия, которые нужны при принятии священства, но лучше почитать Иоанна Златоуста. Нужно помнить, что говорит Иоанн Златоуст. Первое: мало кто из священников спасается. Второе: душа священника должна быть чище лучей солнечных. Подумайте, какие непростые вещи. Но достаточно…

ВОПРОС: Насколько действенна записка во здравие или об упокоении поданная заочно? Если человек подает сорокоуст, но не молится сам по причине занятости или другим, как это действует на душу человека, о котором молятся?

ОТВЕТ: К великому сожалению, мы не протестанты. Там как просто: достаточно поверить, что две тысячи лет тому назад пришел Христос, принес свою жертву и нам теперь достаточно веровать, что Он наш Спаситель – и мы спасены. Православие, «к сожалению», утверждает «нехорошую» вещь: Бог не может спасти нас без нас. Не может! Что вы со мной ни делайте: насильно крестите, причащайте, я не знаю, чего только ни делайте без меня, когда мне это все равно – ничто это меня не спасет! Так и здесь: нельзя забывать о том, что записка наша является только средством перенесения информации какой? Моего слова, моего участия в этом. Мы стали подменять… Вот видите, цивилизация что делает? – подменяет мое участие вот этой формальной бумажкой! Варсонофий Великий говорит: «Дай мне медный обол (это полкопейки), я тебе отсыплю тогда тысячу талантов!» Талант – это двадцать шесть килограммов золота. Тысяча талантов золота, но дай, дай… полкопейки… дай! Говоришь, некогда помолиться? – неправда! Неправда!.. Что, не можешь вздохнуть, найти тридцати секунд?.. Неправда… Это самооправдание, а коли уж здесь лукавишь, тогда что ж ты хочешь? Богу даешь этот лукавый плод? – нельзя этого делать. Все что мы пишем, мы должны молиться! Иначе во что это обращается? В магию какую‑то? Христианство это не магия, а это живые отношения между человеческой душой и Богом. Всегда у нас есть время вздохнуть – есть время! Бог не требует от нас чего‑то особенного, а вздохнуть: вот, сел человек на тридцать секунд и вздохнул от всей души и умом, и сердцем – и тело даже, если хотите, участвует во время искреннего вздоха. Это не может человек сделать? Может. Это нужно!.. И надо знать, что без нашего участия и молитва священника может оказаться в сто раз менее действенной, чем с нашим участием. Ибо Бог спасает не без нас. Поэтому надо обязательно самим молиться.

ВОПРОС: Ваше отношение к деятельности и трудам Александра Меня.

ОТВЕТ: Вы, наверное, говорите о литературных трудах, я надеюсь? Отношение следующее: он религиозный писатель, такой, я бы сказал, общехристианский писатель. Очень интересный, – у него огромный фактический материал; привлечена громаднейшая литература; работали очень многие, по–видимому, специалисты; – ну то, что работали специалисты, это я знаю из беседы с ним, но в то же время, поскольку работали именно специалисты, просто люди малознакомые или не знакомые с богословием, а может он сам, тут я затрудняюсь, – но у него встречается ряд вещей, которые являются совершенно неверными. Просто неверными! Причем эти вещи имеют принципиальный характер. На одну из них я успел ему указать, но нам не удалось поговорить, к сожалению, потому что это случилось в храме и мимоходом, а встретиться не удалось. А вещи очень серьезные. Когда он пишет, что индийские брахманы достигали того же самого, что достигали аскеты всех времен и всех народов… Перевести это слово: всех времен и всех народов? – знак равенства – всех религий. Когда они переживали то же самое, что и аскеты всех других времен и всех народов, только называли по–разному эту постигаемую реальность, а именно: даосисты это называли Дао, буддисты – нирвана, кабаллисты – энсоф, а христиане – Богом; то я когда это прочитал, сказал: отец Александр, это что же такое? Это же теософия чистейшей воды! Христос и не нужен!!! Оказывается, все аскеты всего мира без всякого Христа постигают одну и ту же реальность!? Христос говорит: «Без Меня не можете творить и ничесоже. Меня знает только тот, кому Отец откроет». Так? А это что же такое? Ну, типичная, я вам скажу, теософская идея. Я думаю, вот эта идея у него неоднократно проходит, и я считаю, что это является сильнейшим ударом по его сочинениям. Это очень сильная дискредитация, потому что здесь просто ниспровержение христианства, как такового. Но есть и другие вещи… Вот, например, в вестнике «Архадем», – к сожалению, я забыл, какой номер, тогда он еще назывался «Р. С. Хадем», Русское Студенческое христианское Движение – я читал интервью его, которое он давал соотечественникам своим евреям у себя там, где он служил. И вот они спрашивали его: «Отец Александр, на что нам ориентироваться на католическую Церковь или на православную?» И вот его ответ, черным по белому: хотя католическая Церковь ближе нашему еврейскому духу, тем не менее, я не советую ориентироваться ни на католическую, ни на православную Церковь, а ориентируйтесь на единую Церковь будущего. Это говорит православный священник? Я очень сожалею, что мне не удалось поговорить с ним. Это говорит не только о его философских воззрениях, а это говорит о чем‑то более серьезном. Ну и например такие вещи… Я ехал однажды с писателем, великим поклонником его, отца Александра Меня, он его называл великим своим духовником и т. д. Он мне говорит: «Алексей Ильич, почему вы так его оцениваете? Он же великий человек…» и т. д. Ну, я ему и привел вот эти теософские идеи – реакция была замечательная: «У него не было помощников, почему вы ему не помогли?» Я говорю: батюшки мои, и здесь я виноват! Оказывается, я должен был помочь. Это было конечно замечательно. Но что он сказал, этот писатель? И он пишет это в своей книжке, что в саду он (Мень) любил работать, и все время у него был включен приемник. Я говорю: неужели вы не понимаете тогда, какая духовная жизнь здесь присутствовала? Если я не могу без приемника даже в саду побыть? Он светский писатель, он, по–видимому, даже не понимает, что такое молитва, что это, по крайней мере, хотя бы… ну, тишина в душе… Ну человек просто не понимает этих вещей!.. Но для человека более или менее разбирающегося это совершенно понятно: тут включишь послушать последние известия на десять минут и ждешь, когда ж они кончаться! Так что, у меня впечатление вот такое…

ВОПРОС: Я хочу спросить ваше мнение по поводу исихазма.

ОТВЕТ: Ну, хочу вам сказать, что, во–первых, с этим термином связаны многие вещи. Они связаны и с культурно–историческими аспектами жизни, и социальными, и в данном случае вопрос поставлен, конечно, не об этом, а речь идет об аскетическом явлении – о явлении духовной жизни. Ну, я говорил уже, что исихия – значит молчание, и приводил вам слова Варсонофия Великого. Как это оценивать нам самим, и в какой степени мы должны стремиться к этому? Дело в том, что это общее название, которое характеризует нормальное состояние человека. Нормальное, то есть то, которое постепенно освобождается от власти греха и страстей. Вы знаете, что одним из следствий этого освобождения, является приобретение в душе мира. Мира, вот чего мы не имеем – наверное, все это чувствуют – мы не имеем в душе мира. У нас все время какая‑то суета, все время чего‑то ждем, на что‑то надеемся, чего‑то беспокоимся – подчас даже беспредметно! Нет конкретно ничего, что бы направило наши чувства – нет. Все время присутствует какого‑то рода волнение – приятное, неприятное – но постоянно. Все подвижники говорят о том, что человек способен приобрести мир, и что этот мир невыразим словами, и Господь Сам сказал: «Мой мир даю вам…», не так, как мир в смысле мирской дает вам – Я даю вам мир Свой… Вот это состояние мира Святые Отцы оценивают как нечто в высшей степени великое. Вот это состояние мира есть состояние молчания души, когда душа оказывается способной без слов общаться с Богом – молиться Богу. Вы заметили, когда читаете даже про себя молитву, что язык все время движется? Про себя читаете, не вслух – нет, нет! Мы молимся языком, у нас нет умной молитвы – молитвы умом. У нас ее нет. Эта умная молитва имеет степени погружения и вот как раз то молчание или тот мир, который способен приобрести человек, является наилучшей атмосферой, при которой человеческая личность может встречаться с Богом. В мире Бог и здесь человек соприкасается с Богом! К этому естественно надо стремиться, а уж кто и в какой мере достигнет этого мира – это вопрос другой, но, скажу вам, этот мир достигается тем, что побеждаются страсти. Там где нет побеждения страстей, там нет этого мира. Пимен Великий писал: «Многие думают о совершенстве и бесстрастии, но лишь немногие достигают его». Но я вам еще скажу: плох тот идеал, который не выше нашей головы – это уже не идеал. Так вот: эта исихия, это молчание, этот мир – это действительно великая радость души, это великое блаженство, это великое блаженство, не какое‑нибудь, а великое! Об этом свидетельствует колоссальный опыт наших предшественников, наших святых, и скажу дальше, что Господь искренне стремящемуся и делающему дает временами вкушение этого мира. Потому что многие думают, что вот, человек познает свой грех, начинается чуть ли не отчаяние – ничего подобного! Это познание греха своего, это сокрушение сопрягается вот с теми состояниями, которые Господь дет душе – состояния утешения; одним из них является переживание, хотя бы иногда, вот этого состояния мира. Это великое благо! Его надо удерживать, сколько это возможно и молиться в это время, потому что обычно эти минуты бывают очень и очень редкими и непродолжительными.

ВОПРОС: Алексей Ильич, у меня такой вопрос к вам. В последнее время я заметил такую тенденцию: молодые священники, именно молодые священники, часто исповедуют монархические, а часто и даже националистические идеи.

ОТВЕТ: Ну, во–первых, тоска по власти – такой, может быть, разумной и сильной власти, коротая на данном этапе у многих отождествляется с монархической властью. Мне кажется, по идее самой, монархическая власть самая лучшая – по самой идее. Здесь меньше может быть таких сторон, которые способствуют извращению власти: нет подкупа, нет борьбы партий, целью которых является достижение своих каких‑то групповых интересов и т. д.; но как показывает история, даже эта власть – монархическая – оказывается, способна к потрясающей деградации. Мы видим, к чему привела эта деградация в России – видим! Вопреки всем решениям Соборов Вселенских и поместных; вопреки прямому учению Церкви, которая запрещает мирянину командовать иерархами, возглавлять Церковь – вопреки всему, начиная с Петра I, это практиковалось! Павел I вообще объявил себя главой Церкви!.. Мы поносим католиков, за что? За то, что там Папа является главой Церкви непогрешимым, но он все‑таки архиерей – мы же превзошли, конечно! Ну, мы, как всегда превосходим – а у нас мирянин глава Церкви! Где? Где?! Какие Соборы?! Соборные правила говорят только о противоположном: отлучению подлежит тот мирянин, который вдруг руководить, господствовать или управлять епископами и т. д. Так что оказывается, что эта лучшая, как мне кажется, в социальном отношении форма власти, способна к страшной деградации, и мы видим, что в России она, в конечном счете, привела к революции. Потому что революция не есть дело случайное и не есть дело заговора каких‑то сил – нет, нет. Здесь совокупность, очень большая совокупность обстоятельств. Кстати, это связано и с положением Церкви в Российской империи. Ведь мы же не можем забывать, что писал, например, в 1869 году митрополит Киевский Арсений: «Церковь наша находится в жестоком утеснении и порабощении под видом лукавого попечения о ней». Если вы прочитаете обращение Святейшего Синода, написанное митрополитом Московским Филаретом Дроздовым; обращение, в котором содержится указание на действительное положение нашей Церкви в Российской империи, то вы придете просто в ужас! Какое‑то полнейшее бесправие; какое насилие какого‑то там отставного офицера над нашим священноначалием; какое внедрение в дела Церкви!.. Если хотите, вот даже сейчас наша Церковь находится в неизмеримо большей независимости, чем во времена Царской власти! Что вы?! Там все находилось в ведении светской власти, вплоть до перевода епископов, назначения епископов, канонизации кого бы то ни было… Тем не мене, в социальном плане, я считаю, что монархическая власть наиболее естественная и наиболее может быть правильная, а испортить можно все, что угодно. И я думаю, что по этой причине сейчас сильны вот эти мотивы, какая‑то тоска, идеализация потрясающая этой монархической власти. Забыли обо всем: и митрополите Филарете – святителе, кстати, и святом; о митрополите Арсении; забыли о том, что делали императоры – как измывались над нашей Церковью; как Екатерина II три четверти монастырей одним махом закрыла; что она делала с нашими пастырями; что она сделала с митрополитом Арсением Мациевичем, например – мы всё забыли! У нас идет вот односторонняя идеализация… Мы должны быть трезвы и внимательны: да, есть положительные стороны, есть отрицательные стороны, но синодальный период, когда Церковь попала под власть зачастую неверующих людей!!! Вы же понимаете, что часто обер–прокуроры были неверующими людьми, более того – были масонами, врагами даже были веры – во главе, управляли всей Церковью! Это что такое?! Здесь требуется просто знакомство с историей: надо бы почитать немножко… Может быть, тогда иначе относились бы к этим вещам – ну, просто более сдержано. Да, есть положительные вещи, есть и отрицательные. Знаете, говорят, что можно и любовью задушить? Так и здесь, – «верховный покровитель православия»… когда ставит во главе таких обер–прокуроров, которые душат Церковь!.. Это же имело место… Так что мы должны быть здесь сдержаны и осторожны… Но, я вам говорю, что вот эта идиллическая картина, которая рисуется вот в современных статейках о том, что при царской власти было – она создает вот эту, ну… тенденцию, что ли – эйфорию, и отсюда возникают подобного рода вещи.

Ну, в отношении национализма, я не знаю, что вы имеете в виду, но совершенно очевидно, что у нас подчас происходит! У нас какие угодно могут быть оскорбления в адрес русского народа – открытая подчас русофобия, это же факт!.. И вдруг, когда кто‑то скажет в защиту – его тут же объявляют националистом! Это – у себя дома… Попробовали бы в Израиле сделать это! – тогда бы узнали, что это такое. Там бы сказали эти смельчаки… Нет! Так что, я не знаю… Но действительно и здесь подчас есть крайние националистические проявления – крайние! Вообще, я вам скажу: все крайности одинаково вредны, и нет такой доброй вещи, которую нельзя бы было испортить.

ВОПРОС: Как быть в ситуации, когда женщина тридцати шести лет, искренне верующая, ходящая в церковь, читающая молитвы, на протяжении двух лет постоянно болеет, и правда ли, что через беды и болезни происходит очищение души и тела?

ОТВЕТ: Это может происходить только при одном условии, то есть очищение души через болезни: если человек воспринимает это, как действие любви Божьей. Как действие, обусловленное, следовательно, его внутренними, духовными болезнями. Вот был же пример: для человека, у которого острый аппендицит – его нужно под нож. Нужно запомнить, что промысел Божий в том и заключается, что это есть действие любви Божьей – нет наказания у Бога, есть любовь праведная, а любовь действует как? Когда какая‑то болезнь, как будет действовать мать или отец – увы! У ребенка болит зуб, он верещит, а его тащат; верещит, а ему держат ручки, его сажают в кресло – это же издеватели и палачи, вот что скажут – а ребенка говорят, лечат… Так вот: нужно осознать, значит, вся суть в этой ситуации, а она у каждого из нас случается. Следовательно, у меня есть что‑то то в душе, что с необходимостью требует вот подобного рода вещей. Марк Подвижник говорил, что все страдания наши, все скорби, знает, откуда появляются? Поразительная вещь! Это, кстати, можем знать мы – это не могут знать вот там, за стеной. «Всё бедственное и скорбное случающееся с нами, происходит за возношение наше». Оказывается, последней вот этой инстанцией, если хотите, последним корнем – ядовитым корнем, является возношение наше! Вообще, мы не знаем себя. Конечно, я понимаю, что хорошо это, когда у человека ничего не болит и он начинает философствовать. Я понимаю, как трудно терпеть болезнь – по–моему, каждый из нас это знает, все же мы болели, все знаем, но нужно знать, что Господь не даст нам – ни на одну йоту! – не даст нам лишних страданий. Не только душе, но и телу. Ни на одну йоту, ибо Он есть совершенная любовь!.. Если это происходит, значит во мне есть то, что необходимо требует этих болезней. Вот, например, разговаривал я с одной… Она сейчас уже старая, а была красивая девушка и вот отравилась потом так, что отнялись руки и ноги, потом священник один исцелил ее руки – ноги у нее остались таковыми. И вот иногда, время от времени разговариваем… Говорю: Лиза, ну что ты?.. Пошла бы замуж там и т. д., – начинаем расписывать… Она говорит: конечно, обязательно!.. Ну а сейчас, ты посмотри‑ка… Одним словом, каждому человеку Бог дает, исходя из его и природных каких‑то склонностей, и степени ревности его души, и способности этой души, я бы сказал, хотя бы отчасти к духовной жизни. Надо запомнить одно и великое: ни одну, повторяю, йоту страдания без крайней, самой крайней нужды. Если мы будем так смотреть, то, я вам скажу, великое благо приобретем мы, а может быть даже и постепенно исцеление.