Ленка и мертвецы

История 10. Свет и тень

Ленка была права: слухи разлетались по деревне со скоростью ветра. После того как Володя сходил с ней на танцы, хотя они даже не вошли в зал, где играла музыка, редкий сосед не спрашивал у городского следователя, когда свадьба. Бабушки грозили пальцем и наказывали: «Ленку нашу не обижай, а то знаем мы вас, мужиков». Детвора вслед кричала: «Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Такого ажиотажа Володя, конечно, не ожидал. Он с удивлением осознал, что Лену в Клюквине знают буквально все. А еще закралась в голову приятная мысль: если она понимала, что их появление на празднике может вызвать такую реакцию, — значит… Значит, сама не против. И вероятно, он ей нравится.

А Володя давно ни на кого, кроме Лены, не смотрел, но отчего-то не решался проявлять интерес более настойчиво. Что-то в ее взгляде настораживало его, рождало смутные сомнения. Казалось, пока они молчат о взаимной симпатии — все хорошо, но если облечь эту симпатию в слова или поступки, то все разрушится и Ленка от него отвернется.

Это было похоже на первую юношескую влюбленность, хрупкую, как хрустальный сосуд, наполненный несбыточными мечтами. Володя удивлялся сам себе. Взрослый, опытный мужик, все в жизни повидавший, с работой, которая давно должна была убить в душе всю романтику. И вот — ловит бабочек в животе, когда видит эту девчонку.

Ленка не всегда работала на заправке в ночные смены: бывало, что выходила и днем. Если дела на службе позволяли, вечером Володя забирал ее на своей машине и отвозил домой. Так было и в этот раз.

Он вышел из авто и открыл дверцу со стороны пассажира:

— Добро пожаловать домой, Елена Прекрасная, — улыбнулся он, подавая ей руку.

Лена вышла, зябко кутаясь в осеннее пальто и оглядываясь на теплые родные окна. Сентябрь выдался холодным и пасмурным.

— Может быть, все-таки сходим как-нибудь в кино? — рискнул Володя. — Говорят, молния два раза в одно место не бьет, возьмем такси. Я угощаю.

— Ты про аварию, в которую мы попали, когда поехали в кафе? — Ленка улыбнулась, но, как показалось Вове, натянуто. — Я уже почти забыла, не переживай.

«Вопрос про кино она проигнорировала. Но, с другой стороны, не отказала ведь. А может быть, просто считает меня слишком старым? Все-таки почти пятнадцать лет разницы», — пронеслось у него в голове.

— Ой, смотри, Володь, что это?

Он обернулся и обалдел от зрелища, которое им открылось.

Из соседнего дома на улицу вышел дед Макар, шестидесятипятилетний муж бабы Вали. На тонкие, кривые старческие ноги были натянуты черные капроновые колготки, поверх которых красовалась джинсовая мини-юбка. Вместо привычной телогрейки широкую дедовскую грудь прикрывала женская блузка — судя по фасону, взятая в шкафу у невестки. На плече висела ее же сумочка.

— Ленка, привет! — помахал Макар оторопевшей соседке. И Лена увидела, что ногти у деда намазаны красным лаком.

— О, а это кто? Что-то я его раньше не видела. Познакомишь? — сказал Макар, заприметив Володю.

В следующую секунду из калитки вылетела соседка баба Валя.

— Батюшки! Позор на мои седины! Макар! Ты куда? Стой! Господи, за что мне это наказание! Ленка, звони, звони!

— Куда? — Ленка, как и Володя, смотрела на происходящее огромными глазами и ничего не понимала.

— Пожарным! В скорую! В МЧС звони! А лучше сразу в дурку! Но я телефона не знаю. Спятил совсем ведь! Спятил дед мой на старости лет!

Услышав крики, Макар обернулся.

— Это вообще кто? — выдал он хриплым басом.

— Кто? Я — кто? Всё! Дожили! Жену узнавать перестал!

От абсурда происходящего Володю начал душить смех. Он понимал, что у деда Макара что-то случилось с головой и это, похоже, серьезно. Но поделать с собой ничего не мог.

— Баб Валь, он пьяный, что ли? — спросила Ленка.

— Ох, доченька, если б пьяный! Не пил. Давно уж не пил. Врача надо! Может, это инсульт?

Баба Валя была белая как мел, глаза на мокром месте. Но Володя уже не мог сдерживаться, он показал соседке телефон — мол, пошел звонить, — сел в машину, где расхохотался в голос.

В стекло постучала Ленка.

— Ты, надеюсь, еще никуда не звонил? — спросила она его очень серьезно.

— Так точно, не успел. Прости. Но это очень смешно! — Володя продолжал хихикать, как ребенок.

— Да уж… Главное, не звони никуда.

— Почему?

— Он не сошел с ума. В нем мертвец.

Кое-как, где уговорами, а где угрозами, деда Макара удалось увести обратно в дом и усадить на диван в кухне.

— А зеленый чай есть? — спросил Макар, манерно закидывая ногу на ногу и вызывая новую порцию охов и ахов у бабы Вали.

— Баб Валь, не переживайте, налейте чай, какой есть. Сейчас разберемся, — попыталась успокоить соседку Лена.

— Тебя как зовут-то? — обратилась она к Макару.

— Ну ты, Ленка, зазналась! Или не узнала? Что, похорошела я?

Лена пожала плечами.

— Наташка я! Наташа Кошкина. Одноклассницу забыла! Эх ты! Не так уж и много лет прошло со школы! — Макар осуждающе покачал головой.

Володя обратил внимание, как Лена побледнела.

— Да, Наташ, прости. Дела, замоталась. И ты… изменилась.

— Что? Наташа Кошкина? Так она же померла! — ошалело посмотрела на мужа баба Валя и хлопнулась в обморок.

А дед Макар внезапно сменил позу на более привычную для больных суставов, по-стариковски откашлялся и удивленно захлопал накрашенными ресницами:

— Что тут происходит? Валька! Ты чего на полу разлеглась? Вставай, чайник на плите свистит.

* * *

Родители Наташи Кошкиной жили на соседней улице, недалеко от школы.

Ленка проучилась с Наташей в одном классе все одиннадцать лет, но подругами они не были. Через месяц после выпускного Наташу сбила машина. Водитель скрылся и найден не был. Хоронили девчонку всей школой.

С тех пор и до сегодняшнего дня Наташина мама, тетя Люба, носила только темное, словно вдова.

Когда Ленка решила сходить к ней поговорить, та открыла дверь в коричневом мешковатом платье, на ногах потертые калоши, под мышкой — истрепанный веник.

— Здравствуй, Леночка. Какими судьбами к нам?

Голос у тети Любы был ласковый, взгляд добрый. Она, видимо, занималась уборкой, но сразу же предложила выпить чаю, поставила на стол свежую пастилу.

— Вот, бери смелее. Таточка моя очень это угощение любила, я теперь из сладкого только пастилу и покупаю. В память о дочке.

— Спасибо, теть Люб. А Тата — это вы так Наташу называли?

— Ну да… Ната, Тата. Домашнее имя такое, — улыбнулась тетя Люба. — Так ты расскажи, как дела твои? Учишься? Или работаешь? В деревне говорят, ухажер у тебя появился солидный.

— Ой, теть Люб, я на заправке работаю, которая на повороте к нам стоит. А с учебой… Да ПТУ окончила — и хватит пока.

Ленка судорожно думала, как подступиться к разговору, как вызнать у тети Любы поподробнее, что случилось с Наташей, что может держать ее душу на этом свете. Задавать вопросы в лоб было страшновато.

— Хорошо, что ты зашла, Леночка. Смотрю на тебя, и сердце радуется. А моя Татка тоже, наверное, отучилась бы сейчас, диплом получила.

— А на кого она училась? То есть… училась бы. — Лена отхлебнула чаю.

— На психолога документы подала. Представляешь? Хотела людям помогать.

— Как на психолога? А я слышала, что она поваром стать хотела.

— Это кто тебе сказал? Настька, что ли, Строганова?

— Почему Настька?

— Так они подружки были не разлей вода. Это Настька ее подбивала в техникум на повара идти. А у Таты никогда к этому способностей не было. В семнадцать лет только и могла, что макароны сварить да глазунью пожарить. Какой из нее повар? Она мне сама говорила: «Мам, ну что это за работа? Там у плиты стоишь, домой придешь — и опять готовить? Нет уж». Только Настя настаивала, что хочет вместе с Татой учиться. Вот Татка ей и сказала, что пойдет на повара, а сама на психолога пошла. Да только так и не довелось поучиться.

— Точно, они же дружили с Настей! Я и забыла уже. И что, Наташа ей так и не сказала, что не хочет быть поваром?

— Сказала. Как раз в день своей смерти. Ох и разругались они тогда. Я еще подумала: тоже мне, лучшая подруга, совсем в ней нет уважения к людям! Для Насти только ее дела, ее интересы, ее потребности существовали. А остальные должны были подстраиваться. Если Настя сказала, что Тата с ней идет учиться, то Тата должна идти. Вот и поскандалили…

Девчонки в тот день на танцы в город собирались, в клуб какой-то. Но в итоге Настя домой пошла, а Тата нарядилась и одна поехала. Я иной раз, грешным делом, думаю, а не прокляла ли ее Настька? Прости господи! Но все в деревне знают, что мать ее колдовала и что тетка ее колдует. Хоть нехорошо на людей наговаривать, но мысли… мысли-то разные в голове вертятся, не остановить.

Тетя Люба принялась нервно протирать чистый стол тряпочкой. Ленка не стала рассказывать ей о том, что случилось с дедом Макаром. Она обещала сходить на могилу Наташи и при случае поставить за нее свечку в храме, а потом позвонила Володе.

После рассказа мамы умершей одноклассницы в голову Ленки закрались страшные подозрения. Но чтобы все выяснить наверняка, она хотела кое о чем договориться с Володей.

Вечером он приехал на заправку.

— Давай рассказывай.

— Помнишь, мы с тобой и с участковым ночью к Строгановым на участок ходили? Там еще Аглая Собакина заклинания в огороде читала.

— Помню, конечно. Как такое забудешь? Ух и страшная бабка! Так я и не понял, что она там делала-то?

— Я сначала тоже не поняла, а потом... Слышал, какие слова дети говорят, когда в ладушки играют?

— «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…» Да кто ж этого не знает! Кажется, она то же самое там нашептывала. Совсем с ума сошла.

— Не сошла. Тебя никогда не удивляло, что в детском стишке речь про кашку и бражку?

— Ну я как-то вообще об этом не думал. Стишок и стишок, кашка и бражка отлично рифмуются.

— А ты подумай теперь. Кашка и бражка — это то, чем покойников испокон веков поминали. А стишок этот — пересказ старого обряда. Раньше в этих краях народ жил. Когда у них кто-то умирал, делали глиняный слепок с его руки. И если надо было с покойником связаться, ставишь свою руку в его руку и поминаешь человека. Вот тебе и «ладушки».

— Ого!

И Ленка тихо-тихо запела на протяжный мотив:

— Ладушки, ладушки,

Где были? — У бабушки.

Что ели? — Кашку.

Что пили? — Бражку.

У Володи по спине побежали мурашки.

— Все, остановись! А то мне уже кажется, что сейчас моя бабушка-покойница явится.

Ленка усмехнулась.

— Допустим, про стишок я понял. То есть Аглая в огороде связывалась с кем-то из духов своей семьи? Ты об этом мне хотела рассказать?

— Да, но тут вопрос не в том, с кем именно связывалась Аглая с помощью старого ритуала. Вопрос — зачем? И вот что я думаю. Настя, у которой чета Собакиных гостила, — ведьмина дочь. У них вообще это по крови передается — от матери к дочери. Только вот ведьмам все равно учиться приходится, чтобы колдовать. А мать Насти мертва. И я думаю, что Аглая приезжала именно для того, чтобы учить Настю вместо родной матери. И с помощью ритуала старая ведьма звала кого-то из рода ей в помощь.

— Так, а дед Макар тут при чем?

Вспомнив его, Володя непроизвольно заулыбался.

— Понимаешь, Строгановы всегда любили покойников себе на службу ставить, чтобы они всю работу за них выполняли — и за домом следить, и в огороде работать. А Наташа Кошкина, которая в деда вселилась, — бывшая Настина подруга. Я думаю, что она решила ее призвать и на службу себе поставить, но что-то пошло не так. Впрочем, как душа Наташки оказалась привязанной к деду Макару, пока не понимаю.

— Вот это да! Что, серьезно? Можно покойника заставить на себя работать? Н-да, не тем я делом занимаюсь, — попытался сострить Володя.

— Это не смешно, — отрезала Ленка.

— Прости, но с тобой как пообщаешься, так не знаешь, то ли сон все это, то ли реальность.

— Я поняла. Не веришь — до свидания! Дверь там! — Она показала ему на выход с заправки.

— Стой, стой! Товарищ начальник, не обижайся. Но ты сама подумай: двадцать первый век на дворе, искусственный интеллект, интернет, космические корабли, а ты мне про живых мертвецов рассказываешь. Это ты выросла в деревне. А мне, думаешь, легко перестроиться? Но я ведь с тобой, я тебе верю. — Он поймал ее руку и притянул к себе, как бы невзначай обняв за талию. — Лена… Елена Прекрасная… Я тебе верю. Говори, что делать.

— Хорошо. — Лена убрала его руки и сделала вид, что ей надо что-то проверить за кассой.

— Я хочу с Настей Строгановой поговорить. Но боюсь. Я-то нормальный человек, колдовать не умею.

Володя хитро улыбнулся.

— Я не ведьма! — сверкнула глазами в его сторону Ленка.

— Да понял я, понял! — поднял руки Володя, словно сдавался ей в плен.

— Короче, завтра пойду к Строгановой. Ты со мной. А сейчас поезжай домой!

— Слушаюсь, товарищ начальник!

* * *

После разговора с Ленкой баба Валя заперла Макара в пристройке к дому. Это была «мужская берлога», которую дед построил и обставил еще лет десять назад, когда был помоложе и посильнее.

У одной стены на широких стеллажах хранились рабочие инструменты, стопки старых газет и журналов. В противоположном углу стояли старый, пропахший машинным маслом диван, советский стол-книжка и торшер. Для редких гостей — табуретка.

Жена выдала Макару кастрюлю свежих щей, хлеб в салфетке, ведро в качестве унитаза и велела сидеть тихо, пока Ленка не придумает, как выгнать из него дух умершей девушки.

Баба Валя знала Ленку сызмальства. А с прабабкой Ленкиной даже дружила. Так что Валя верила каждому слову девушки.

Макар большую часть дня не замечал в себе присутствие кого-либо чужеродного и просто читал старую прессу, ел или спал. Наташка просыпалась в нем к вечеру.

Дух девушки явно не понимал, где находится и что произошло. Она стучалась в дверь, кричала стариковским голосом, чтобы ее выпустили. А баба Валя тихонько плакала, слушая, как ее дед и девушка в нем мечутся по пристройке.

Что может быть ужаснее, чем проснуться от смертельного сна и оказаться запертой в клетке? В чужом теле… в чужом доме, среди чужих людей…

— Бедная девочка, бедная девочка, — шептала баба Валя и молилась, чтобы Ленка поскорее нашла способ упокоить душу Наташи Кошкиной.

Отоспавшись после ночной смены на заправке, Лена заглянула к соседям.

— Как он, баб Валь? — спросила она, войдя в дом.

— Ой, днем-то все ничего. А вечером плохо. Ты уж разберись побыстрее, переживаю я сильно. — Баба Валя мялась на пороге.

— Я пытаюсь. Потому и заглянула к вам. Хочу понять, где же Наташина душа к нему прицепилась. Не ходил дед Макар на кладбище в последние дни?

— Как не ходить, ходил. У нас же невестка забеременеть не может. Ей батюшка в церкви сказал усердно молиться, и чтобы обязательно всех родственников умерших помянули. Как она мне про это рассказала, так я и послала деда на могилках наших семейных прибраться. Он и ходил. Как раз перед тем, как… как это все с ним приключилось.

Ленка даже по памяти легко могла бы рассказать, где чьи родственники лежат на деревенском кладбище и какие у них стоят памятники. И все-таки она решила сходить туда и проверить свои догадки.

Родители деда Макара были похоронены довольно далеко от могилки Кошкиной. Родители бабы Вали и того дальше. Но ведь если дух Наташи вселился в деда именно там, на кладбище, старик должен был быть где-то неподалеку от захоронения девушки.

Лена отыскала могилу одноклассницы.

С черной гранитной плиты на нее смотрела совсем еще девчонка с задорным взглядом и пышными бантами в волосах. Должно быть, для памятника взяли фото со школьного «Последнего звонка».

Ленка огляделась. Справа — могилки старших Кошкиных, слева похоронены Кравчуки, сзади Ивановы, спереди Розановы. Все эти люди не имели к деду Макару никакого отношения.

Лена обошла могилу кругом и тут неподалеку от старших Кошкиных, за кустом рябины, обнаружила странную безымянную могилку. Она не была как-то огорожена, только маленький памятник с крестом обозначал, что здесь в земле кто-то лежит. Возле него сидела маленькая куколка в выцветшем платье.

«Да это же могилка мертворожденного ребенка!» — поняла Ленка.

В таких случаях место под отдельное захоронение на кладбище не выделялось, родители обычно подхоранивали крошку к кому-то из родственников. Но случалось и так, что самовольно закапывали где-то в неприметных местах кладбища, только не подписывали.

Лена расправила на куколке платье.

Мертвецы не цепляются к человеку, если у него все спокойно на душе. Может быть, этот младенец — деда Макара и бабы Вали? Если дед сильно тосковал по нему или чувствовал вину за его гибель, то дух Наташки мог вселиться в старика, то есть, вернувшись в мир живых, занять пустое место в душе скорбящего.

Вечером Володя зашел за Леной домой, и они вместе заглянули к соседям. Отперли деда Макара, который пока еще был в здравом уме, и вместе отправились к дому Насти Строгановой.

— Дочка, а нам точно к ней идти надо? Может, ну его, само пройдет? — спросил дед Макар. Ему было не по себе от всего, что происходило в последнее время. Но Лена уверенно кивнула:

— Надо, сосед, надо.

На Осиновой, как всегда, было темно. У дома Строгановых Лена, поправив шарф, попросила Володю остаться на улице.

— Побудь здесь. Сама не знаю, чего боюсь, но мне так спокойнее будет. — Лена сжала его ладонь горячей рукой.

Володя улыбнулся:

— Кричи, если что, — и подмигнул.

Ленка с Макаром вошли в открытую калитку, постучали в дверь и исчезли в избе.

Володя мерз, всматривался в темное осеннее небо, курил, глядя на свет в окне дома Строгановых, и прислушивался, пытаясь понять, все ли там спокойно, все ли хорошо.

Послышались тяжелые шаги, и Володю по-свойски обняла баба Валя.

— О, а вы что тут? Ленка же не велела, — удивился следователь.

— Велела не велела… Что она мне, указ, что ли? Тут на мужа моего колдуют, а я дома буду сидеть, пироги есть? Ох, Володя, хорошая жена мужа своего одного в дом к ведьме не отпустит.

— Вы, баб Валь, самая лучшая жена. Не сомневаюсь.

— А что там делается-то? Тихо как-то. Может, поближе подойдем?

— Поближе?

— Ну тебе самому-то неинтересно? Калитка открыта, и вон свет из-под двери пробивается, значит, и она не заперта. Пошли на крыльцо встанем и через дверь послушаем, о чем они там говорят. А то, может, и твою Ленку заколдовали уже.

Володя усмехнулся. Ох уж эти деревенские женщины! Но ему было приятно, что и баба Валя уже считала, что Ленка — «его».

Они тихонько пробрались на крыльцо и приоткрыли незапертую дверь. Баба Валя права: отсюда отлично слышно, что происходит в доме.

Настя заливисто хохотала, даже не пытаясь сдерживаться. Дед Макар хлопал на нее широко открытыми глазами и поджимал губы, прямо как это при жизни делала Наташка Кошкина.

— Настя, ну харэ ржать! — сказал старик и сел нога на ногу. — Ты чего от меня хотела-то? А то поздно уже, мать волнуется. Мне домой надо.

Настя вытерла рукавом слезы, выступившие на глазах от смеха, и посмотрела на Ленку.

— Да, нехорошо с дедом Макаром вышло. Только я, честное слово, не видела его на кладбище. Я вызывала Наташку, но решила, что ритуал не удался, и пошла домой. А все, оказывается, получилось! Просто не так, как я хотела.

— Ты о каком Макаре? — встряла в разговор мертвая Наташа.

— Подруга, погоди! Все узнаешь. — Настя продолжала хихикать и, кажется, еще не понимала всей серьезности ситуации.

— Значит, так, — без лишних предисловий начала Лена. — Делай что хочешь, а Наташу надо отпустить. Что тебе, кровных родственников мало, которые всегда вам служили? Зачем тебе Кошкина?

— А не твое дело! Из-за тебя, между прочим, мне больше родня не служит! А знаешь, каково это — одной остаться? Где силу брать? А Наташка, может, единственный человек, который меня понимал.

— То есть тебе поболтать захотелось, и ты решила поднять из могилы подругу? Нормальный подход. Далеко пойдешь! — Ленка встала напротив Насти и уперла руки в бока.

— А ты что, жизни меня учить пришла? — Настя тоже подбоченилась.

— Жизни тебя пусть твоя тетка учит. Она ж тебе бабку призвала в помощь. Что, думаешь, я не знаю? — с вызовом сказала Ленка.

— Глазастая какая. Это наши семейные дела. В них не лезь! Иди вон на кладбище сходи, поищи себе сиротливую душу и ее спасай. — Настя стала теснить Ленку к выходу.

— Вот этим и занимаюсь. Отпусти Наташу! — та не сдавалась.

— Так она сама к Макару привязалась. Я только позвала, а уж они сами сцепились — водой не разольешь. Видать, у Макара-то за душой грех большой. Так что, подруженька, тебе надо — ты деда Макара и исповедуй. А потом отпускай свою Наташку.

— Зря ты так, Настя! Думаешь, можно вот так поступать и жить дальше счастливо? — Ленка загородила собой ошарашенного Макара и вперилась в глаза Насте.

— А ты мне не угрожай! У нас с тобой договор был: ты ко мне не суешься — и я тебя не трогаю. Ты договор нарушила. Так что добра от меня не жди. — Настя указала Ленке на дверь.

Дед Макар, который все это время слушал их разговор ушами Наташи и смотрел глазами Наташи, тоже поднялся с места.

— Так, я, конечно, не много из вашего разговора поняла, но от слов про ведьму меня что-то стало укачивать. Настя, так это что, правда?

— Правда! — огрызнулась Настя.

— Так, подруга, мы с тобой когда из-за моего поступления на психолога поссорились, ты какие-то слова прошептала. Я не разобрала. И еще вслед мне крикнула: «Хорошей дороги!» Настя, что это было-то? — вспомнила Наташка.

— Да, прокляла я тебя! Прокляла! Ты и попала под машину, — очень обыденно и без малейшего сожаления призналась Настя.

Ленка была безмерно рада, когда оказалось, что и баба Валя, и Володя стоят прямо у двери на крыльце Строгановых.

У Наташки после услышанного началась настоящая истерика. Одно дело, когда рыдает и лезет в драку молодая девчонка, тонкая и легкая, словно перышко, и совсем другое, когда это взрослый мужчина с сединой в волосах и приличным пузом.

Володя едва смог удержать Макара, когда тот кричал Наташкиным голосом, что выцарапает Насте глаза.

Кое-как вытащив старика на улицу, усадили его на лавку перед Настиным домом. Идти он не мог — его шатало от всего пережитого. Наташка рыдала в нем еще минут пять или десять, потом внезапно затихла.

Макар посмотрел на присутствующих непонимающими красными от слез глазами, а потом схватился за сердце.

— Ох, Валька! Давит как! Староват я для таких приключений.

— Скорую вызываем? — сразу потянулся к телефону Володя. — С сердцем шутки плохи.

— Да нет, Володь, не надо врачей. Если это опять начнется, они ж меня в дурку сдадут, а я и помру там.

— Ох, Макарушка, — заплакала баба Валя, — за что же это все на нас с тобой свалилося?

Макар взял жену за руку, посадил рядом с собой на лавку и обнял за плечи.

— Права эта ведьма. Не нам с тобой это свалилось, а мне. И грех есть у меня, за который расплачиваюсь.

— Да какой грех? Какой грех? Что ты городишь?

— Тише, баба моя, тише. Молчи, пока рассказываю.

И дед Макар начал каяться.

Почти двадцать лет назад, когда были они с Валей еще молодые, лет по сорок с гаком, случилась у бабы Вали незапланированная беременность. Она уже и не ждала. Сын взрослый, в институте учится, а тут на тебе — задержка с «красными делами» приключилась.

Валя уже решила, что это климакс, пошла к врачу. А тот ей и сообщил радостную новость, что будет у них еще один ребеночек.

Новость эта Макара с Валей не обрадовала. Они считали себя старыми для детей, да и с деньгами было не очень — все отдавали сыну на учебу. Ну куда им еще младенца? Скоро уж внуки пойдут, а тут… «Позор на всю деревню!» — говорила Валентина. И все же записаться на аборт рука у нее не поднялась.

Доносила беременность до третьего месяца легко и просто, словно ее и не было. А потом ей назначили стандартное обследование, которое показало: ждут они девочку, и велика вероятность, что родится она с большими проблемами со здоровьем. А еще вероятнее — будет дауном. Как объяснил врач, так бывает, если оба родителя уже немолоды — «генетический сбой».

Эта новость подкосила Валентину. Она рыдала целыми днями, не в силах принять диагноз. Начала стесняться своего растущего живота, совсем перестала выходить из дома.

«Она хоть и больная, а живая! Не могу я взять грех на душу, не могу убить ее. А как жить дальше, не понимаю», — плакала Валя, говоря о дочери.

Макар молчал. Он смотрел, как растет в жене смертная черная тоска, как вынимает из нее все соки. Как Валя перестала есть, как редко встает с постели, как жадно целует сына в лоб, словно прощается.

«Утоплюсь», — сказала как-то Валентина, отказавшись от каши, которую он сварил для нее собственноручно.

Макар ударил по столу кулаком так, что Валя вздрогнула. Потом оделся и вышел на улицу.

Куда он ходил и где был, Валя до сегодняшнего вечера не знала. А теперь дед Макар признался, что в тот день он пошел к матери Насти Строгановой. Дарья была в расцвете лет и сил. Дала ему какой-то отвар и велела по чуть-чуть подливать жене в чай. Что он потом и делал три дня подряд. И Валентина пила, не догадываясь, что любимый решил избавить ее от мучений.

На четвертый день у Вали началось кровотечение. Ее забрали на скорой, и появилась на свет мертвая девочка. Как сказали эскулапы, совершенно здоровая и совсем не даун. Но по неизвестной причине материнское тело ее отвергло.

Трупик муж с женой забрали домой и самовольно похоронили в безымянной могилке на кладбище. О своем горе никому не рассказывали.

Когда дед Макар закончил свою историю, рыдали все — и баба Валя, и Ленка, и Володя украдкой смахивал подкатившую слезу.

Старики обнялись. Макар повторял, уткнувшись ей в плечо:

— Прости меня, прости дурака!

А баба Валя шептала мужу ласковые слова:

— Ты не виноват, мой хороший, не виноват! Это я тебя заставила. Я же счастлива была, когда меня в больницу с кровотечением увозили.

— Господи! А и правда легче, — вздохнул полной грудью дед Макар. — Покаялся тебе и хоть дышать могу.

Ленка улыбнулась. Ей тоже захотелось обнять деда Макара, и она не стала себя сдерживать. Присоединился к ним и Володя.

И тут тело деда дернулось, и всех, кто держал его в объятиях, в этот момент обдало жаром.

Баба Валя и Володя ничего не заметили, а Ленка увидела, как вылетела из старика душа погибшей Наташи. Видно, покаяние сделало свое дело, больше мертвой девушке не было места в теле Макара.

Наташа заметалась по палисаднику, и тут на крыльце показалась Настя. Она держала в руке старое зеркало, которое Лена уже видела у Аглаи Собакиной. Этой вещицей она, словно сачком, поймала душу Наташи Кошкиной. И та исчезла за мутным стеклом.