Лесные узоры

НОВОЕ — ПЕРВОЕ

Люди издавна пытались определить смысл жизни. Одни говорили, что в этом мире нет ничего нового, а если кто и утверждает: вот оно, новое, — то это всего лишь основательно забытое старое. Другие — что жизнь человеческая всего лишь горсть песчинок золотых, на время взятая у вечных берегов.

В этих рассуждениях мне слышатся голоса усталых и разочарованных людей. Почему усталых? Почему разочарованных? Видимо, от неустройства общественной жизни в давние времена, оттого, что не нашли они, куда приложить свои силы. Да, возможно, что нам отпущена природой очень малая кроха времени по сравнению с миллиардными пластами лет, в течение которых формировались планеты и наша Земля. Этот малый срок мы не в состоянии увеличить даже вдвое, наоборот, ухитряемся укладываться зачастую в половину его. Мы — гости на ликующе-торжественном празднике Жизни. Конечно, ничто не дается людям готовым, им необходимо что-то устраивать, хлопотать, поправлять и обновлять, чтоб радость была полнее и праздник жизни стал краше.

И вот, если с таких позиций рассматривать жизнь, то вся наша деятельность, само наше существование обретают особое оптимистическое звучание, глубокий смысл. Даже выполняя порой неприятную работу, мы расчищаем место для будущих радостей и счастья. И уж коль праздник, так он повсюду, во всем, в каждом проявлении жизни. Природа так обставляет нашу жизнь декорациями, что ни одним днем, ни одним закатом или восходом солнца не повторяется. Надо лишь видеть эти обновления вокруг, не гасить в себе любопытства, не думать, что красота может жить где-то лишь в Африке, или, скажем, в Гренландии, откуда Рокуэлл Кент привез нам на холстах немыслимо яркие пейзажи, полные световых эффектов. Я на минуту представил, что приехал бы среди зимы в Хабаровск человек, сроду не видевший снегов, застывшей ледяной реки, белых бескрайних лугов, наших зимних забав. Как был бы он поражен необычайностью наших мест, какую поэму сочинил бы, воспевая наши снега и глубокую синеву небес! А мы? Видим ли мы все это, не закрываем ли порой умышленно глаза на прекрасное?

Настроившись так, я вышел из дому. Было 6 апреля… Обычный весенний день. Но ведь каждый дарованный нам день жизни — праздник. И все вчерашнее исчезло, растворилось в потоке времени, и сегодня должно быть все НОВОЕ — ПЕРВОЕ.

Я шел тропой к Амуру. Два дня назад выпал небольшой снег. Еще вчера, пока не шевелил его ветер, деревья, кустарники стояли заснеженными и нарядными, одетыми в пушистые белые рукавички, отягощенные. Они радостно распрямлялись, когда набегавший ветерок стряхивал с них эту ношу.

Сегодня они голы и чуточку сиротливы оттого, что лишились снежного убора и не приобрели еще летнего — зеленого. Лишь кое-где на ветках поблескивают ледышки — застывшие вдруг капельки влаги. Они посверкивают, как редкие алмазные броши, пронизываемые солнечным лучом. Сегодня природа хочет выглядеть скромной, и единственное, на что она не скупится, это на солнце. Свет льется потоками с голубого неба и кладет на белые пятна нерастаявшего снега пронзительно синие сетки теней.

Снег отступил с тротуаров, дорог, с пригорков, но по газонам, под кустами и на Амуре оставался еще нетронутым. Узенькая тропка и отдельные темные цепочки следов, свиваясь в веревочку, тянулись от ступенек набережной к Амуру и на его левый берег. Возле Утеса темная длинная полынья. Я видел ее вчера, но сегодня она стала больше и узким рукавом отделила прибрежную кромку от остального ледяного поля. Смельчаки перебросили через нее доску и по ней переходят на лед, не замочив ног. Но ведь это рискованно: в газетах давно объявлено о необходимости прекратить хождение через Амур.

Какая-то девочка в ярком малиновом пальтишке по-своему напоминает об этом людям. Мелко семеня, она вытаптывает на белом нетронутом снегу обращение к несознательным гражданам: «Не ходи…» Буквы получаются огромные, но чистого пространства в запасе много, и, наверное, она хочет написать: «Не ходить. Опасно». Девочка «пишет» обращение очень старательно, вся поглощена этим занятием; протоптав одну букву, делает скачок на другую, чтоб они отделялись. Буква «И» начертана с ошибкой, сопутствующей первоклашкам: косая черточка идет не слева вверх, а справа. Но девочка, конечно, права и ведет себя правильно; увидев непорядок, сама принимает меры, чтоб кто-то по оплошности не попал в беду и не испортил праздника себе и другим.

Жаль только, что солнце к полудню растопит снег и не оставит на берегу этой предупредительной надписи.

Итак, новый наряд у кустарников, полынья и первая дощечка, переброшенная через нее, и первая запечатленная мысль на снегу, вызванная новым днем и новыми обстоятельствами…

По соседству темнеет вторая, более широкая полынья. Там выход воды из купального бассейна; она парит даже в самые сильные морозы. Сегодня над нею вьется пара чаек. Они только что прилетели сюда откуда-то издалека, машут крылами устало, они грязно-желтого цвета и выглядят утомленными чернорабочими весны; птицам, наверное, хочется есть, а поживиться тут пока нечем, и голод заставляет их летать над полыньей, вместо того, чтобы сесть и дать отдых натруженным крыльям. Полынья — это еще не Амур, он еще весь в ледяной броне, и чайкам придется поголодать. Им бы повременить с неделю в теплых краях, но вечный зов природы послал их сюда, за сотни километров, и они будут летать, кружить над крохотными озерцами чистой воды. Так путешественника-бродягу по весне манят дали, а осенью отчий дом.

Чайки — вестницы весны — не одиноки: над городским парком кружит коршун, распластав огромные крылья и подрагивая на виражах маховыми перьями, растопыренными, как пальцы у человека, с завязанными глазами ищущего опоры. Коршун тоже первый в наступающей весне, такой же новый и первый, как почки у тополей, первые полыньи, первые лужицы на тротуарах, первые робкие кучевые облака.

Все было ново и необычно в этом вечно повторяющемся, но таком молодом и новом мире. И разве можно не любить жизнь? Разве можно согласиться, что наш сегодняшний день — лишь многократная копия давно прошедшего? Нет, я в это не верю, я тогда не жил, я живу сегодня, все открываю заново, и каждый день для меня праздник.