Лесные узоры

ТОПОЛЯ

Весны бывают разными и непохожими одна на другую так же, как люди. Я расскажу об одной.

Еще держались морозы, но солнце вставало по утрам много раньше, чем в середине зимы, и на покой уходило позднее. Если прежде оно скатывалось за горизонт, едва не задевая за изломы хребта Хехцир, то теперь пряталось за тальниками на левом берегу Амура, описывая над землей дугу более высокую и долгую. Светило оно ярче, смотрело пристальнее, заметно иссушивало снега, но до проталин было еще далеко. Здесь, на Востоке, весна приходит исподволь, словно крадучись, не так смело и внезапно, как в центральных областях России.

О наступлении весны говорил и календарь, а внешне все вроде оставалось еще по-старому: не размягчались снега, спрессованные метелями и морозом, не появлялись днем рыхлые облака, по-прежнему морозными оставались вечерние зори, и ветерок, если вдруг потянет с заречья, заставлял прохожих поднимать воротники пальто.

Но вдруг выдался теплый тихий денек, небо заголубело сильнее обычного, снега засверкали ярче. Я видел вереницы горожан, идущих в сторону Амура: они шли на берег реки, в парк, на любимое место отдыха.

Да, весна ждала, что зима уступит ей по-хорошему, не дождалась и пошла шагать по земле. Крошился ледяной наст на тропинках, внезапно размякший от тепла, оживленно засуетились воробьи на ильмах, засверкала капель с крыш.

Хабаровск смело можно назвать ильмово-тополевым, потому что эти породы преобладают в его зеленых насаждениях. Тополя раньше других деревьев распускаются весной, а ильмы зато держат листву зеленой вплоть до морозов. Но главное — это их неприхотливость к уходу и среде обитания: где ни посади, там и растут.

В парке тополей полно, и еще издали я приметил, что цвет их изменился: к серо-зеленоватой окраске их стволов и ветвей подмешались коричневые тона — цвет почек. Сами кроны деревьев вроде бы чуточку от этого загустели. Значит, тополя почуяли весну, проснулись.

На набережной гуляли люди. Иные стояли у парапета, подставив лицо солнышку и жмурясь от его слепящих лучей. И никто не обращал внимания на тополя. Всех манили голубевшие в легком мареве дали: весной очень притягательно смотреть на сопки, застывшие голубой взметнувшейся волной, и мечтать о дальних странствиях, даже зная наверное, что никуда из города не уедешь.

От земли едва ощутимо доносился запах талого снега, сходный с тем, какой распространяется по квартире, когда внесут с мороза стираное белье. К этому аромату примешивались запахи отогревшейся коры и почек. Я шел по аллее, касаясь раскинутыми руками ветвей в стволов, и руки мои тоже запахли весенними соками леса, волнующими и неповторимыми.

Как приятно пахнут тополя, когда солнце только-только начинает отогревать их кору! Я прислонился лицом к зеленоватой коре, чуть шероховатой, прохладной, но уже не обледенелой, как зимой, и близко перед собой увидел ветку. С такого расстояния замечаешь и годичные кольца, и суставчатые коленца, и сами почки, навострившиеся, как кончики копий.

В малых ветвях и почках произошли неуловимые перемены: ранее слабые, теперь они наполнились, словно их подпирало изнутри соками. Почки были напружены, как груди у девчонки, еще не смеющей отважиться на первые мальчишечьи поцелуи, но уже мечтающей о них. Казалось, чуть пристальней взглянет солнце, приласкает лучами, и брызнут почки янтарной, дивно пахучей смолкой, и, не выдержав напора, раздадутся коричневые кожурки, освобождая из долгого плена зародыши листьев. Только чуть-чуть больше тепла, только самый незначительный толчок, хотя бы в виде прибавки светового дня — и скрытые в тополе пружины стремительно развернутся, и вспыхнет дерево зеленым факелом.

Когда я смотрю на тополя, они напоминают мне бодрых, неунывающих людей, всегда готовых к действию. За эту заложенную в них скрытую энергию, готовность к невзгодам, неприхотливость и жизнелюбие я очень люблю тополя. Они дают нам, людям, пример, как надо держаться, как противостоять бедам. Ведь тополя и мы — дети одной матери — природы.

Тополь — белый, пахучий, серебристый, душистый, пирамидальный, осокорь, сухара, рай-дерево. Повсюду он разный, по-всякому называют его люди. Не могу не сказать особо о нашем дальневосточном тополе — тополе Максимовича. Гигантскими серо-серебристыми колоннами с рубчатой грубой корою стоят эти величавые деревья по берегам горных рек, не смешиваясь с остальной лесной братией. У многих к старости ураганные ветры обламывают ветвистую крону, но ствол, облепленный ковригами трутовиков, продолжает стоять еще годы.

По-разному относятся к тополям. Иные охаивают их за пух, обильно устилающий улицы, за древесину — рыхлую и якобы непригодную для строительства. Но какие замечательные лодки — баты, ульмагды и оморочки — выдалбливают из их цельных стволов нанайцы, удэгейцы, ульчи! Каких только поделок — от черпака до шкатулок — не выделывают из тополя с помощью простого ножа. Как дружно тополь заселяет берега и галечные косы горных рек, поднимаясь на, казалось бы, бесплодных каменистых россыпях, чтоб уберечь берега от размыва и буйства воды. Как хорошо он может иссушивать болото, где и канавы-то мало помогают. Как огнисто расцвечивается осенью, нарядным ковром устилая под собой землю, чтобы умершей листвой дать силы уставшим корням на следующее лето. Жаль только, что дворники не понимают этого и пускают листву на дым, и тогда на улицах печально пахнет увяданием.

Но особенно хорош тополь в начале лета, когда вдруг прольется короткий теплый дождь. Тогда весь город благоухает тополевым ароматом. Да и поздним летом, обремененный тяжелой густой листвой, он доставляет радость, весело пошумливая кроной под окнами многоэтажных домов, повинуясь набежавшему ветру.

Есть такие строки в стихах Павла Халова. И он прав: в такие минуты дерево кажется парусом корабля, который вот-вот двинется с места.

Пусть же всюду шумят тополя — первыми подающие весть о наступлении весны!