Лесные узоры

ДЯТЛЫ-КРИТИКИ

Был хороший весенний день. Конец марта, самый перевал, когда солнышко начинает перебарывать стужу, воздух напитывается влагой, а в голубом небе из марева над лесами начинают образовываться рыхлые облака, похожие пока лишь на волны тумана. С крыш капель, чирикают воробьи, ласковое тепло обволакивает, и хорошо в такой час сидеть в затишке, не открывая глаз, а только ощущая всем лицом солнце.

Но я не мог усидеть на месте, меня потянуло пройтись и глянуть, как похозяйничала весна не в поселке, где ей помогают сами люди, а в лесу. Он ведь тоже меняет свое лицо — лес. Березники, ранее одинаково серые поверху, напитались краснотой, это почки пробудились с теплом, и теперь они резко выделяются среди осиновых зарослей. Осины позеленели корой, а уж редкие среди них ели и кедры, те посвежели так, будто дождик промыл их запыленные темные шубы.

В лесу свежо, дышится глубоко. Снег еще лежит всей толщей, здесь еще нет проталин, он только стал крупнозернистым, тяжелым, напитавшимся водой, как подмоченный сахар. На нем уже не прочтешь следов, не разгадаешь, кто пробегал, от следов лишь полуразмытые ямки.

На тропке поблескивает отраженным светом зеркальная ледяная корочка — наст. Она рушится при малейшем прикосновении, с шорохом опадает. Весенний наст бывает гибельным для птиц, ночующих под снегом — тетеревов, рябчиков. Особенно для последних. С вечера зароются, а ночью мороз закует лунку, вот птица и попадает в ловушку.

Близ тропы из-под снега показываются сизые перья рябчика. Ночевал в лунке и погиб? Едва ли! Скорее попал в лапы колонка или соболя. Сейчас не разобрать следов, солнце заровняло их. Маленькая лесная драма — гибель птицы. Мои симпатии на стороне рябка. Бедный рябчик! Хотя почему-бы не подумать, что рябчик спас жизнь соболю? Ведь зимой зверьку много трудней прокормиться, чем птице, для которой довольно почек. Можно думать и так, это, пожалуй, справедливее, но почему-то не хочется. Соболь, если это был он, наелся и залег в гнезде, а птица — вот она, остались ее перья.

Присел отдохнуть на валежину, послушать лесную тишину, и вижу березку. Бедная! Весь ее ствол полосой сверху донизу издолбан дятлом. Снег под ней усыпан корой и щепой. Даже не верится, что такая малая красноголовая птаха может столько надолбить за один прием. А ведь долбила, в поте лица своего птичьего добывала хлеб — засевшего под корой червяка-древоточца. Представляю, как в звонкой тишине леса раздавался бодрый стукоток дятла. Маленький, пестрый, с красной головкой, энергичный, он с размаху тюкал острым клювом, и щепки отлетали в сторону. И опять — бедная березка, эк тебя изуродовал дятел! Совсем беззащитная. Плохо, когда у дерева мало или совсем нет защитников — синиц, поползней, которые своевременно обирают насекомых. А потом прилетит дятел и изуродует весь ствол.

Смотришь и представляешь, как это было, и сопереживаешь: ведь дереву тоже, наверное, больно, когда его долбят. Живое существо корежится, пищит, отстраняется, даже может убежать, улететь, а береза на вечном приколе — где взошла, там ей и умирать, и даже веткой не пошевелит, когда не то что дятел — злой человек замахнется топором. Разве мало у нас неразумных, разудалых, готовых ломать и рубить без нужды, бывает в лесах?!

Вспомнилось, как на берегу Ольджикана-реки увидел несколько огромных сосен. И все снизу отесаны, вот-вот рухнут, а на стволе у одной прибита гвоздями доска с надписью: «Дерево-великан, но оно безоружно, на его защиту встанем дружно!» Верная надпись, но зачем же гвоздями прямо в здоровое тело? Место там было бойкое, лодки приставали, люди ехали с промысла, прежде чем дальше пускаться в путь, чаевали, а щепу на костер где брать? Вот и тесали с деревьев, даже с того, которое с доской. Встали на защиту, называется!

Еще хуже на Муравьином острове, на полпути к Чукчагирскому озеру. Там повадились разводить костер под лиственницей-гигантом. Полствола на человеческий рост выгорело корытом. И какое дерево — памятник! На стволе затеска с надписью: «Баранов. 1882 год». Когда только край начинали заселять, прошел здесь инженер, либо топограф, оставил след. Его самого уже и не вспоминает никто, а дерево помнит. Ну ладно — простой инженер. А если бы Арсеньев, именем которого город назван и поселки, так тоже костер под деревом?

Много человек по неразумности своей мордует природу, деревья тоже, вот и представляется березка безвинной жертвой. И не думается вовсе, что дятел-злодей не калечил ее, а лечил, да притом очень старательно, чтобы настичь червяка, не дать ему подсушить березку.

Почему-то перекинулись мысли на себя. Мы, пишущие, часто обижаемся на критику, каждое замечание встречаем в штыки, а ведь критики тоже отыскивают червоточину, как те дятлы, стараются уберечь наши произведения — повесть, роман ли. Они тоже пытаются извлечь неверную или неясно выраженную мыслишку из нашего текста, чтоб оздоровить его. Правда, не всем и не всегда это удается, иной долбает по живому, невпопад. Но ведь не всякий и дятел сразу определяет, где затаилась личинка. В целом же и те и другие — доктора. Будем же к ним терпимы.

Вот и выходит, что лес полезно посещать даже тогда, когда он гол и спит еще беспробудно.