Лето без каникул

4

Игорь шел на экзамен в школу, как всегда, через базарную площадь и по привычке задержался у щита, где вывешивалась местная районная газета. Обычно, чтобы прочитать ее, ему требовалось не более двух минут. Все относящееся к сельскому хозяйству — как там сеют, пропалывают или убирают — его не интересовало. Все новости из-за рубежа, по стране и области печатались в газете с опозданием и уже были ему известны. А что там идет в кино? Какие предстоят передачи по телевизору? Для этого достаточно одного взгляда. Но в это утро его заинтересовало нечто такое, на что раньше он не обратил бы внимания. Это было объявление Мостостроя. На сдельную работу требуются трактористы: заработок не меньше восьмидесяти рублей. Шутка сказать, какие деньги!

С мыслью об этом он пришел в школу и сел за отдельную парту. Анна Михайловна объявила темы сочинений. Среди них тему «Комсомольцы в годы гражданской войны». Игорь переглянулся с Рюмахиным. Тот подмигнул: угадал? Игорь знал, что к этой теме бросится весь класс. Конечно, кроме Игнашова, возможно, еще и Нины Богдановой, ну и Андрея Кочергина. А он что выберет? И подумал о газетном объявлении. Пока он тут пишет сочинение, все места займут. Значит, надо и сочинение написать, и в город успеть. Это решило все. Взять тему полегче. За два часа напишет. Как раз к автобусу.

Он первый положил на стол стопку исписанных листов и поспешил к автобусной остановке. Скорее, скорее, чтобы не опоздать. У навеса, выкрашенного в голубой цвет, люди. Значит, автобуса еще не было. Пять-десять минут можно подождать. И хорошо, что мало пассажиров. Не тот час, когда автобусы битком набиты. Да и пора не та. Перегрузка всегда в конце лета. Отъезд дачников, да и своих. Кто на учебу, кто устраиваться в город. Легко сняться из деревни в город. Уложил чемодан и поехал. Долго ли собиралась Антонина? Многое ли взяла с собой? Вот из города в деревню — другое дело. Грузовой машины мало. В деревне ни тебе общежития, ни бани, в иной и столовой не найдешь. На пустом месте да с пустыми руками жить не начнешь.

На повороте улицы у базарной площади показался автобус. Очередь зашевелилась, сбилась в кучу, словно свилась в клубок. Ой, никак полна машина — глядите, не просвечивает! Совсем пустая — в окнах пассажиров не видно. Автобус был не пустой и не полный. Игорю даже удалось занять место у приподнятой оконной створки. Он сел, откинулся на спинку и только после того, как ему в лицо подул пахнущий бензином сквознячок, почувствовал усталость. Не шутка — за два часа написать десять страниц! Но думать о сочинении не хотелось. Написал как будто без ошибок — и ладно. А как — на четверку или пятерку — не все ли равно, если он решил идти работать. Автобус шел по шоссе. Асфальт, дорожные указатели, каменные побеленные столбики, похожие на выбежавших к обочине дороги зайцев. Еще недавно весной и осенью здесь вязли в грязи грузовые и легковые автомашины, а зимой даже председательский вездеход не мог пробиться сквозь снежные сугробы. Шоферы поминали шутливым, но недобрым словом: будь ей пусто, этой дороге на Пустоши. А теперь навстречу громыхали тяжелые самосвалы, неслись трехтонки, сверкающие легковушки и в тот момент, когда они равнялись с автобусом, казалось, их подхватывал вихрь, и они исчезали в зеленом сумраке леса. А ведь, в сущности, это всего лишь сельская дорога… Где ее пешеходы и скрипящие переваливающиеся телеги? И страшные ухабы? Она словно очнулась после долгого тяжелого сна, сама устремилась вперед вместе с мчащимися по ней машинами и перестала быть дорогой бесконечных и грустных верст.

Строительство моста раскинулось на полдороге между Пустошами и городом — там, где проселок, идущий на Большие Пустоши, соединялся с автотрассой, берущей свое начало где-то у самого Новгорода. Игорь вышел из автобуса и направился в контору прораба, разместившуюся у ворот строительной площадки в большом фургоне с порванными автопокрышками. Прораб — маленький, лысый, но весьма подвижной человек — успел взглянуть на Игоря изучающим недоверчивым взглядом, сказать по телефону, что никакой арматуры он не получал, и погрозить пальцем в окно шоферу, который, въезжая во двор, задел ворота.

— Так, значит, хочешь, парень, в трактористы? Конечно, трактористы стройке нужны, но какие трактористы? Думаешь, те, что ищут стаж для вуза? Ну да ладно, а трактор-то хорошо знаешь?

— Мальчишкой с отцом пахал, потом в школе три года изучали.

— Скажи пожалуйста, какой специалист!

— А это верно в объявлении, что восемьдесят рублей заработок?

— Ежели аварий не будет, и сто заработаешь.

— Только сразу я не могу приступить к работе. Экзамены у меня. Но я наверстаю Честное слово, наверстаю.

— Наверстаешь, не наверстаешь, там видно будет. А как сможешь — приходи. Эх, беда с вами, помощниками. Я-то что, как-нибудь до первого июля потерплю. А государству каково! Два года на производстве стажа ради, потом три года в армии, а там еще пять лет в вузе. Раньше тридцати лет от вас отдачи не жди. Вот так получается! Плохо получается!

Игорь вернулся в Большие Пустоши после полудня.

Что сказать матери? Ездил… ездил… Ездил в Малые Пустоши к одному парню. А сочинение, конечно, написал. Первый сдал. Все будет в порядке, мама. Теперь, когда растерянность прошла, он врал вдохновенно и не боясь быть разоблаченным. На такую тему и чтобы не написать хорошо! Вот увидишь, мама, даже Володька Рюмахин пятерку получит. А четверку наверняка. И очень хотелось сказать ей: «Если бы ты знала, что я придумал. Скоро мы с тобой заживем — лучше не надо. Что ни месяц — восемьдесят целковых буду получать».

Вечером Игорь готовился к экзамену по физике. В сенях стукнула щеколда. Подумал: не иначе — кто-нибудь из ребят. Но дверь распахнулась, и на пороге он увидел директора школы.

— Наталья Захаровна дома? — Егор Васильевич не поздоровался с ним, не взглянул на него.

Вошла мать, держа в руках полные ведра.

— Проходите в горницу, Егор Васильевич!

Он словно не расслышал. Остался на кухне и даже не присел. Это уже немилость. Игорь ждал, затаившись.

— Так вот, Наталья Захаровна, разговор будет не с Игорем, а с вами. Ваш Игорь показал себя человеком безответственным и легкомысленным. Такой дал сбой на экзаменационном старте. И это кандидат на золотую медаль! Нет, он обычный середнячок. Тему-то выбрал самую легкую. И написал не намного лучше Рюмахина. Конечно, свою пятерку он получил. Но с натяжкой. Неужели на физике и математике он не покажет себя? Что с ним? А это, Наталья Захаровна, вам лучше знать!

Игорь больше всего боялся, что вот сейчас мать заплачет, начнет рассказывать об отце, своем сиротстве жены и матери. Но она молчала. Спокойная, невозмутимая, она стояла, держа в руках ведра. Она забыла о них, и лишь вода, изредка выплескивавшаяся на пол через край ведра, выдавала ее волнение.

— Вы уж извините, Егор Васильевич, что обеспокоили вас.

И больше ни слова не сказала. И молча проводила его на крыльцо. Только после того, как Егор Васильевич скрылся за воротами и миновал переулок, она проговорила тихо:

— Ну, говори, что надумал?

Он все рассказал. Она слушала его и не верила.

— Так, значит, не поедешь учиться? Мне хочешь помочь? На стройку пойти? Так, так. — И, не сдержавшись, крикнула: — Да знай я раньше, что ты трактористом станешь, иль тянула бы тебя до последнего класса? Выходит, дерюгу шелком вышивала. Вот уж спасибо так спасибо. Не велика твоя должность! — Мать горестно замолчала. — Одно дело замесуха — раз, раз и готово тесто, а другое — хлеб печь, с вечера квашню готовь. На все свое время требуется. А десять лет тракториста готовить — тратить время зря. Э, да, видно, то, что простой женщине понятно, то вам, ученым да образованным, колом не втемяшить.

— Мама, ты пойми меня.

— А ты сам себя понимаешь? Ну, хорошо, не хочешь дальше учиться. Ну, хочешь мне помочь, на работу идти. Согласна. Пусть будет так. Но только скажи теперь, как же ты думаешь мне помочь? С каких рублей? Ну, отвечай, что молчишь?

Игорь подошел к матери, сказал, боясь взглянуть ей в глаза:

— Ты меня прости, что я с тобой не посоветовался.

— Ладно, спросил, не спросил, как уразумел. Только я тебя не об этом спрашиваю. Как думаешь помочь мне? И на какие шиши сам будешь жить?

— Трактористом буду на стройке, я же сказал.

— И что же ты заработаешь?

— Восемьдесят рублей, мама! Я точно узнал.

— Ну, пусть восемьдесят. Себя прокормишь, а нам что останется? Выходит, все равно — работать ты будешь или учиться в институте.

— Я все до копейки буду приносить. Простая математика.

— Математика! — Это он учит ее, как деньги в хозяйстве считать. Да против нее никакая математика не выстоит. На четверых в одной семье четырех рублей хватит, а в отдельности — две на две — все пять изведешь.

Игорь с трудом сдержал улыбку. А ведь мама действительно математик. Да еще какой.

— Ты послушай меня…

— А я и слушать тебя не хочу.

Он долго не мог заснуть. Как она решит? А может быть, уже решила? Испытывает. Сегодня отказываешься, а завтра пожалеешь. Пожалеет ли он? Сколько лет мечтал о большом городе, институте, новой, неведомой жизни. Конечно, жалко и обидно расстаться со всем этим, особенно сейчас.

Поднявшись рано утром, он вышел в сени и, умываясь, тайком взглянул на мать. Она пронесла мимо охапку дров и ничего ему не сказала. Только после завтрака, когда собрался к себе на чердак, она остановила его:

— Так вот, Игорь, если уж хочешь помочь мне, надо в Больших Пустошах оставаться, в колхозе работать.

— За трудодни?

— С этих трудодней вся Россия кормится.

— Думаешь, там тебе и корову и поросенка сразу дадут? Не так все просто, мама.

— Просто не просто, а на своей почтовой службе я одна работница, а в колхозе Верушка с Оленькой и те найдут для себя дело. Да и усадьба не семь соток будет. Разница, сынок. И картошка своя, и дрова не покупные. И не буду, что ни день, подсчитывать, сколько на обед, ужин, завтрак. Разве не видишь? Все считаем. И картошку, и ломоть хлеба, и каждую копейку. — И, словно разговаривая сама с собой, тихо сказала: — Думала ли ты, Наталья, что придется тебе посылать сына в колхоз? А может быть, и не надо было самой из колхоза уходить?

— Мама, если ты считаешь, что надо в колхозе работать, я согласен. Только не расстраивайся.

— А ты меня не утешай! — Она, взглянув на часы, засуетилась. — Ранняя доставка, а она тары-бары развела. — И крикнула уже из кухни: — Смотри, чтобы Егор Васильевич больше на тебя не жаловался!