Летопись 2. Черновики

Ирисная низина

Нинглор — золотые слезы. Нинглор — золотые цветы ирисов. Яркие, как солнце летнего полдня — но радости нет в долине Сир Нинглор, в Ирисных Низинах по берегам реки Золотых Слез.

Дети не приходят собирать золотые цветы — бывает так, что отсюда не возвращаются, и не узнать, что стало с пропавшими — молчат холодные воды Сир Нинглор, болотистые берега не хранят следов. Затянула ли топь, выпила ли жизнь ледяная река, духи ли зачаровали колдовской пляской, заманили в горы, или убили пещерные твари — не знает никто.

И верят люди: золотые ирисы — это души тех, кто не вернулся с берегов Сир Нинглор. За века — сколько было их? Золотым ковром раскинулись по обе стороны речного потока поля ирисов, и красноватые острые листья их похожи на плохо отмытые от крови клинки.

Нинглор — золотые слезы. Нинглор — золотые цветы ирисов. Бедны здешние земли, бедны и люди, живущие в них, но не найдется смельчаков, что согласились бы вымывать золотые крупицы из белых песков Сир Нинглор: река стережет свои сокровища. Люди говорят — проклято золото Сир Нинглор, и на отливающих красным комочках его — стылая кровь.

И еще говорят — ночами нет места страшнее, чем Ирисные Низины. В Лоэг Нинглорон бродят в безлунные ночи призраки с бескровными лицами и горящими глазами и пьют кровь тех, кто смеет прийти сюда. Горе одинокому путнику, если ночь застигнет его в Ирисных Низинах…

Быть может, все это лишь поверья темных, неграмотных людей, сказки, смешные для сынов Нуменорэ. Кого бояться двум сотням лучших рыцарей нового короля Арнора? Никто не согласился бы сопровождать их через Лоэг Нинглорон — но им и не нужен был проводник.

Позади — победа, впереди — слава; Враг повержен, воинство его — сухие листья на ветру…

Им нечего было бояться.

На исходе был тридцатый день похода. Через несколько дней новый верховный король Верных вступит в свои северные владения. Они разбили лагерь неподалеку от того места, где Сир Нинглор впадает в Великую Реку. Недавний дождь размыл берега; переправу придется искать выше по течению Андуина. Но это будет завтра. На сегодня переход закончен, и солдаты разводят костры. Сухого дерева здесь не найти, и порывистый ветер Йаванниэ скорее мешает, чем помогает раздувать пламя.

Однако день выдался на удивление теплым; лес вдалеке похож на золотые низкие облака, а закатное солнце первого месяца йавиэ, тонущее в золотом и алом, приятно согревает усталое тело.

Дозорных Исилдур решил не выставлять: местность открытая, и, хотя от владений Трандуила их отделяло около тридцати лар — четыре перехода, да примерно в стольких же лар позади оставался благословенный Лориэн — что может случиться здесь, в эльфийских владениях, с королем Верных и его свитой?

Солнце медленно опускалось в наливавшиеся багрянцем облака. Недобрый знак.

Тревожное ощущение, не оставлявшее Элендура с рассвета, усилилось; один из немногих, он так и не снял с пояса меч. За годы, проведеные при дворе Элендила в Арноре, он привык думать, что поверья людей всегда имеют под собой какую-то основу, потому не был склонен с такой беспечностью, как отец, воспринимать слова тех, кто называл Лоэг Нинглорон злой землей. Ну, положим, в призраков и мертвецов, пьющих кровь, он не верил, однако Хитаэглир неподалеку, а у гор этих недобрая слава. И еще — здесь было тихо. Неестественно тихо. Словно невидимые холодные щупальца тянулись от болотистых островков, поросших чахлым кустарником и прозрачно-тонкими деревцами, в которых едва теплилась жизнь. Было бы лучше разбить лагерь выше по течению Андуина. Воспитанник Элендила никогда не был трусом, но здесь ему против воли стало не по себе. И он почти не удивился, услышав хриплый вой, доносившийся с восточной стороны, из поросшей редким леском низины.

Встретившийся им два дня назад человек из небольшого селения на западной границе Леса сказал: отсюда не возвращаются. Исилдур тогда посмеялся над глупыми предрассудками Низших. Пожалуй, и сейчас он не слишком-то обеспокоился: на открытой местности Орки — воины скверные, им бы горы да лес, и превосходство в числе им не сильно поможет. Надеялся еще и на то, что вскоре эти твари поймут — добыча им не по зубам; повадки их известны. И на первых порах его чаянья оправдались: после короткой стычки Орки откатились назад, встретив на своем пути стену щитов, из-за которой Нуменорцы наносили короткие точные удары; сами люди были недосягаемы, стрелы оказались бессильны против их щитов и брони… Стрелы?

Элендур быстро наклонился, поднял с земли стрелу с серым оперением и тускло поблескивающим наконечником. Лук и стрелы — оружие Эльфов и Людей. Орки почти не пользуются ими — да и стрела эта не производила впечатления орочьей. С чего бы люди стали нападать на отряд? Эльфийские стрелы длиннее и легче, оперение у них, как правило, зеленое, у стрел лесных людей — коричнево-бурое…

— Они отступают!

— Не по ним, видно, добыча, — усмехнулся Исилдур, но тут же помрачнел. — Видно, вражье Кольцо их манит. Сам сдох, а недобитки остались.

Задумался. Окликнул стоявшего неподалеку воина:

— Эй, — по всему видно, забыл имя, — охтар!

Солдат почтительно склонился перед ним. То ли, как говорили потом, предвиденье посетило нового короля, то ли просто неспокойно было ему, но он вручил солдату обломки меча Элендила в черных ножнах. Солдат преклонил колена.

— Это ныне я поручаю тебе, — торжественно проговорил Исилдур. — Любой ценой — даже ценою того, что тебя обвият в предательстве — ты должен спасти его. Делай, что хочешь, но это не должно попасть во вражьи руки. Возьми с собой кого-нибудь и иди. Таково мое повеление.

Он величественным жестом отпустил посланников и снова повернулся в сторону леса.

Нет, это не была бродячая орочья банда: те отступили бы. Эти — нет. Казалось, чья-то неумолимая воля гонит их в бой, заставляя забывать даже страх смерти. Но ведь не было уже того, кто мог послать их… или прав был Элронд, и Кольцо Врага — не просто игрушка, дарующая невидимость, и зов Кольца манит злых тварей? Исилдур не слишком верил в это, но и другого объяснения найти не мог. Стена щитов — тангаил — сомкнулась в кольцо. Исилдур все еще рассчитывал продержаться до рассвета, памятуя о том, что Орки боятся солнца. Он заставлял себя надеяться, что копья и мечи удержат вражьих тварей на почтительном расстоянии; здесь и стрелы не помогут, это тебе не зверьё лесное…

Позади кто-то коротко вскрикнул. Исилдур не обернулся, стараясь в темноте разглядеть передвижение врагов.

Аратан и Эстэлмо оттащили раненого к костру.

— Брат, — позвал Аратан, — посмотри; что это?

Элендур склонился над солдатом, с изумлением разглядывая необычайно короткую и тяжелую, почти без древка, стрелу, буквально приколовшую щит к руке. Вторая такая же стрела глубоко засела в горле: видно, воин дернулся, почувствовав боль, и на мгновение открылся.

— Не могу себе представить оружие, из которого можно выпустить такую стрелу, — глухо сказал Аратан.

— Что же, значит… значит, это — демоны против нас? — Эстэлмо посмотрел растерянно и, хоть пытался сдержаться, губы его жалко дрогнули.

— Не отчаивайся, — ободряюще улыбнулся юноше Элендур, — может, все же продержимся.

Сам он на это уже не надеялся.

В ближнем бою Орки выбрали новую тактику. Теперь они скопом бросались на щитовиков и, живые ли, мертвые, но тяжестью своих тел валили нуменорцев на землю и добивали, не давая подняться. Так был убит Кирион, а Аратан смертельно ранен — его, умирающего, сумели отбить и втащить в круг.

Исилдур подошел к Элендуру, склонившемуся над братом, и остановился в тяжелом молчании. Элендур поднял голову:

— Ну что же, — в глуховатом голосе прозвучала горечь насмешки, — непобедимый великий король Верных не может справиться с жалким отребьем? Где же та сила, которой ты похвалялся — властью которой ты проклял целый народ?

В глазах Исилдура вспыхнул гнев — но тут же угас. Он ссутулился, глядя на распростертое на земле окровавленное тело Аратана, внезапно ощутив всю горечь этой потери.

— Эта сила… — медленно начал он, но остановился, пытаясь справиться с чувством горькой вины. На мгновение в глазах Элендура промелькнуло сострадание — только на мгновение.

— Ну, так что? — резко спросил он.

— Я не могу подчинить это своей воле, — устало отозвался Исилдур. — Я… я слишком слаб.

Моя гордость… побеждена. Я не могу даже надеть его: мне кажется, оно снова будет жечь меня.

Я должен был отдать его хранителям Трех…

Таким Элендур еще никогда не видел отца. Больше не торжествующий победитель, не останавливавшийся ни перед чем — будь то удар в спину врагу (Кирдан рассказывал об этом скупо, отрывисто, словно само воспоминание причиняло ему боль) или казнь менестреля на поминальном пиру. Отец, потерявший сыновей — враз постаревший, осунувшийся и беспомощный. И ведь сам со своей глупой самонадеянностью привел их сюда — на смерть… но, может, хоть старшего сына еще можно спасти!

— Сэнъя…

Непривычно мягкие нотки в голосе Исилдура заставили Элендура удивленно приподнять брови. Никогда еще не видел он в глазах Короля Верных такого отчаянья, такой мольбы — сердце дрогнуло от внезапной жалости, Элендур, шагнув к отцу, положил руку ему на плечо. И отвел глаза, прочитав во взгляде отца жгучую благодарность — пусть не за любовь сына, но хоть за сочувствие.

— Сэнъя, — хрипло повторил Исилдур, — послушай, мы еще можем спастись. Всем не уйти, но мы двое…

Элендур отшатнулся; он ждал другого. Лицо его застыло, голос прозвучал резко и недобро:

— Не играй в благородство хотя бы сейчас. У тебя это скверно выходит. Спастись может только один, и ты, верно, уже решил — кто. Ну так беги. Спасай свою шкуру… король. Тебе не привыкать. Я не стану платить за свое спасение чужой кровью.

Исилдур поднял руку, засалоняясь, словно от удара, от жестоких слов сына. Элендур стиснул зубы, заставляя умолкнуть невольную жалость.

— Сэнъя, это ведь простые воины, а ты…

— Королевский сын, хочешь сказать? Это люди. И я ничем не лучше их. Я не предатель. Лучше разделить судьбу братьев, чем быть предателем и трусом.

— Благодарю, королевич, — оскалился Исилдур, — без твоего позволения я не мог уйти.

Воистину, в тебе благородная кровь; я и не ждал от тебя иного решения!

Он никак не мог подавить бьющую его дрожь — не умел справляться с болью, с безнадежным отчаяньем, эти чувства всегда вызывали в нем ярость; он не понимал, что говорит — да это уже и не было важно: сын оттолкнул его, как когда-то оттолкнул отец, не захотел понять — что ж, тем хуже, он действительно не собирается подыхать здесь! Белый гнев застил ему глаза, и словно издалека доносились жестокие слова сына:

— Выслушай, король, что хочет сказать тебе последний твой советник. Ты, отрекшийся от родства с сестрой отца твоего лишь потому, что ее избранником стал человек с более смуглой, чем у тебя, кожей — ныне я отрекаюсь от родства с тобой и говорю: ты не отец мне! Ты, блюститель чистоты крови, узнай хотя бы сейчас — чистая кровь еще не означает чести, мужества и благородства. Ты, предавший своего брата в час опасности, кровью утверждавший свою власть — знай: лишь Элендил достоин был зваться королем Верных, да и был истинным королем во все дни жизни своей; ему давал я клятву верности, и не изменю ей, пока я жив. Ты не король для меня! Беги же, если сумеешь. Здесь нет работы для палача. Здесь умирают воины.

И еще я скажу тебе: недолго будешь ты носить этот венец. Ты заплатишь за кровь, пролитую по твоей вине. Так будет.

Исилдур скрипнул зубами и шагнул в темноту, нашаривая на груди тяжелый медальон на тонкой золотой цепочке — но обернулся, словно надеялся еще, что сын остановит его. Элендур на мгновение прикрыл глаза; голос его прозвучал жестко и насмешливо: — Не бойся. Я воспитанник Элендила, не твой. Я не умею бить в спину.

…Он не смотрел вслед Исилдуру — напряжено вглядывался в темноту, пытаясь понять, не подбираются ли снова Орки.

Страха не было. Может быть, страх живет, пока есть надежда — а надеяться больше было не на что. И некогда размышлять о том, что ждет за гранью: станешь ли странником Неведомых Путей — или, как говорят предания лесных людей, еще одним золотым цветком в Лоэг Нинглорон. Была горечь — почти раскаянье: впервые в жизни он так жестоко говорил с человеком. Пусть все это и было правдой — но «справедливость без милосердия»…

Темные тени медленно приближались.

Тяжело биться почти вслепую — и, как на грех, небо затянули низкие облака… Если бы хоть капля света…

Огонь!

Элендур внутренне выругался: как же не догадался сразу! Орки боятся огня. Отступил к костру, выхватил тлеющую ветку:

— Гоните их огнем!..

Вспыхнувшая было гневная радость схлынула сразу, как только понял, чего стоил этот шаг назад. Эстэлмо, его оруженосец, с глухим стоном осел на землю. Стиснув зубы, Элендур ткнул факелом в перекошенную морду Орка — тот взвыл, пытаясь защитить голову вскинул руки — и нуменорец с силой ударил его клинком в грудь. Словно из-под земли выросла еще одна темная фигура — Элендур взмахнул факелом…

Это был не Орк.

Бледное лицо — без выражения, без возраста. Немигающие жуткие глаза. Тусклый металл кольчуги, темная одежда, темный плащ.

Мертвый, ничего не выражающий взгляд в лицо — завораживающий, как взгляд змеи.

Элендур растерялся всего на миг.

…И последнее, что он ощутил — цепкие, мягкие, словно бескостные пальцы, ощупывающие его тело.

…Наделенному Силой нет дела до боя. Он должен найти. Это должно быть на груди у одного из предводителей. Надо найти. Наставник будет доволен. Великие Безымянные наградят его. Он поймет. В этом — Сила. Так сказал Безликий. Доверил ему. Он найдет.

Хороший воин. Здоровый, сильный. Жаль. Мог бы стать одним из высшего круга Воинов.

Воинов мало. А Орки глупы и трусливы. Этот — смелый. Был. Жаль. Хорошая кровь. Круг не любит проливать кровь: Безымянные милосердны. Но эти не понимают мудрости Наставника, значит — враги. Не хотят служить — должны умереть. Это справедливо.

Было — четверо. Здесь — трое. Мертвы. Этого у них нет. Найти четвертого. Не мог уйти далеко.

Лизнул липкие от крови пальцы.

Соленая, густая. Горячая. Много силы. Говорят, Безымянные пьют кровь и оттого бессмертны. Когда-нибудь он попробует. Не теперь. Надо спешить. Найти след.

…Он бежал, задыхаясь, как загнанный зверь, не разбирая дороги. Уже стих за спиной орочий вой и звуки боя, а он все не мог остановиться, только иногда затравленно оглядывался через плечо — нет ли погони. Доспех был слишком тяжел, но остановиться, чтобы снять его, Исилдур не мог. Здесь, на равнине, не было даже редколесья, как у лагеря Нуменорцев — а ему хотелось забиться куда-нибудь, спрятаться; хоть он и уговаривал себя, что — невидим, от страха это не спасало.

Наконец он повернул на запад, к Андуину. Если перебраться на тот берег — это спасение.

Даже если его будут преследовать, река собьет со следа; тут и орочье чутье не поможет. Он поспешно освободился от доспеха, отшвырнул меч и вошел в воду.

Вода оказалась неожиданно холодной — у него перехватило дыхание. Он надеялся на свои силы — но через несколько минут понял, что переоценил себя; быстрое течение сносило его к югу, нежданная усталость сковала тело, от пронзительного холода сводило ноги — он безуспешно боролся с судорогой. Глупо было бы погибнуть сейчас, когда спасение так близко…

Нет, он, конечно, выкарабкается — нужно только немного передохнуть.

Он перестал бороться с течением и отдался на волю ледяного потока, вертевшего его, как сухой листок, попавший в водоворот. Наконец, решив, что достаточно собрался с силами, он поплыл к западному берегу. Его принесло туда, где Сир Нинглор впадает в Великую Реку — он не знал этого, да ему, пожалуй, уже было все равно — только бы добраться до твердой земли…

Его охватил ужас. Только сейчас он почувствовал, как чудовищно одинок — жалкая песчинка в бескрайних просторах Эндорэ. Равнодушная река и равнодушное небо — никому и ничему нет дела до злосчастного измученного человека. Он вершил волю Валар — а Валар не помнят и не знают о нем… Один, один… Да полно, есть ли они — бессмертные боги в Благословенной земле? — есть ли и сама эта земля?.. Может, нет вообще никого и ничего, кроме него — продрогшего слабеющего человека, захлебывающегося в мутной холодной воде?..

Он не заметил, когда Кольцо, которое так и не смог надеть, как должно — оно не шло дальше второго сустава безымянного пальца — соскользнуло с его руки. И это тоже было неважно: главное — добраться до берега, ведь вот же он — так близко, близко, рукой подать…

Он выполз из воды на болотистый берег — оскальзываясь, цепляясь за пучки жестких листьев, не чувствуя, что его пальцы кровоточат от множества неглубоких длинных порезов.

Онемевшее усталое тело было уже неспособно ощущать боль. Но он был спасен. Спасен. Эта мысль не рождала радости — отстраненное ощущение облегчения, не более. Он был слишком измучен, чтобы думать о чем-либо, кроме сна. Добраться до твердой земли и лечь, лечь… Он не думал ни о тех, кто остался позади, ни о последних словах сына, ни о потере Кольца — только об отдыхе.

Пошатываясь, он поднялся в рост.

Со стороны — чудовищная нелепость: дрожащая вымокшая фигура, одежда разодрана о камни, в жидкой грязи — и сверкающая звезда Элендилмира. Но ему было уже все равно. Об этом он тоже не думал — не было сил.

Он медленно побрел вперед. Нога зацепилась за тонкий прочный корень, и человек чуть было не упал, бессвязно хрипло выругавшись. Чавкала под ногами размытая дождем болотистая почва — больше ни один звук не нарушал тишину Лоэг Нинглорон.

За ним уже давно следило несколько пар глаз. Дважды низко пропела тетива — и без звука, нелепо взмахнув руками, человек рухнул ничком, ткнувшись в жидкую грязь.

…Он шел по следу легко и уверенно, остановившись лишь раз — на исходе второго часа, когда наткнулся на сброшенный доспех Исилдура. Осмотрелся, прислушался к чему-то внутри себя и решительно повернул на восток.

— …Мы не прикасались к нему, господин.

Он коротко кивнул. Хорошо. Это хорошо. Его сильные руки перевернули коченеющее тело, чуткие пальцы зашарили по намокшей окровавленной одежде: две коротких тяжелых стрелы торчали в горле и слева в груди, при падени человек еще глубже загнал их в тело.

Вот оно.

Длинные пальцы Наделенного Силой наткнулись на небольшой тяжелый медальон. Он нашел то, о чем говорил Безликий. Его наполнило чувство удовлетворения. Падаль пусть гниет здесь; но еще одну вещь он возьмет.

Краем плаща Наделенный Силой вытер светлый камень. В разрыве тяжелых облаков показалось бледное размытое пятно луны, и Элендилмир вспыхнул под его пальцами. Да. Здесь тоже сила. Чужая и древняя сила. Безликий будет доволен. В путь.

Он сделал знак Оркам следовать за ним. Надо спешить. Надо успеть до рассвета.

— …Я принес, Великий.

Пальцы Безликого скользнули по медальону. Задержались на мгновение, ощутив неприметную глазу царапину на золоте — там, где по нему скользнул тусклый наконечник стрелы.

Кольцо было там. Было. А теперь?

Чуть более торопливо, чем следовало, он открыл медальон. Словно не веря себе, ощупал его внутри. Разочарование было отвратительным кисло-горьким на вкус.

— Где Кольцо?

Серая фигура склонилась в поклоне — к почтению примешивается изрядная доля страха:

— Великий… я не знаю… Я принес то, что нашел, ничего не утаил, клянусь!

Он не сомневался в том, что это правда — вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову скрывать что-то от Безликого, по их представлениям он — всевидящий. И они недалеки от истины. Но проверить стоило…

— Подойди. Ближе.

Последние несколько шагов Наделенный Силой прополз на коленях — словно серый поджарый пес, виновато виляющий хвостом, не ведающий, чем мог прогневить хозяина.

— Смотри на меня.

Недолгое молчание.

— Вижу, ты говоришь правду. Что ж, я доволен тобой. Ты заслужил награду. Величайшую награду, какую только может получить человек. Ты узришь Наставника и будешь пребывать с Ним во веки веков, и в Белом Граде обретешь покой… вечный покой…

Тонкие белые пальцы ласково гладят виски, и покой наполняет все тело… Темные глаза с восторгом смотрят в скрытое маской лицо, туманятся слезами преданности и благодарности.

— Ни тревог, ни забот, ни страстей — покой, вечный покой…

Глаза человека закрылись, он мягко соскользнул вниз по невысоким ступеням.

Бессмертный некоторое время сидел неподвижно — со стороны казалось, что он задумчиво смотрит на распростертое у его ног тело — потом негромко хлопнул в ладоши:

— Возьмите тело его. Несите его бережно; великого счастья удостоился он, и ныне узрит лик Наставника, пребывающего в вечном и неизменном Покое. Радуйтесь же и возносите хвалу Наставнику в сердцах ваших. И помните — мало желать благой участи, но должно вершить волю Наставника, дабы в урочный час принял Он ваши души. Да будут помыслы ваши чисты, подобно кристаллу, ибо Ему открыты святая святых сердец ваших. Благо будет боящимся Его, которые благоговеют пред лицем его; а нечестивому не будет покоя, и, подобно тени, недолго продержится тот, кто не благоговеет пред Ним; ибо род приходит, и род уходит, и лишь Он пребывает вовеки. Радуйтесь же, избранники Его, дети мои, и стремитесь деяниями вашими приблизить час возвращения Его…