Летопись 2. Черновики

Ушедший король

«— Куда мчишься ты, ночной всадник? Сломанное копье в руке твоей, и кровавый лоскут повязан на нем — знак беды. Что за весть гонит тебя? Хрусталь на груди твоей, знак Стражей плоскогорья. Неужели Безымянный Ужас проснулся вновь?

— Не спрашивай о том, что знаешь и так. Не терзай мне душу. Молитесь, приносите жертвы богам, вешайте обереги на спины, не спите, не спите! Уже слышны шаги мертвых, уже идут лишенные души напиться крови. Безымянный Ужас жаждет жертвы! Спасайтесь, уходите!»

Так начинается Песнь об Ушедшем Короле, что и поныне поют к востоку от моря Рун, от побережья до черных гор, там, где когда-то была страна Ана, что означает просто «земля».

«— Сойди с высокой башни, светлая госпожа. Обрежь свои косы, надень вдовий наряд. Муж твой, наш король и господин, лежит мертвым на Злом плоскогорье. Плачь и радуйся. Плачь — он не вернется. Радуйся — он не вернется отнять жизнь у тебя и сына твоего. Стрела в груди его, стрела Стражей, что выплавлена из стали, серебра и свинца. Такова была воля его, ибо не хотел он стать оборотнем, не хотел отдавать душу свою во власть Безымянного Ужаса. Мы выполнили волю его.»

«— О мать моя, о звезда моя, помоги мне. Страх простер крылья над страной. Люди смотрят на меня, и в глазах их беспомощное отчаяние. Что делать мне? Я так молод. Лишь вчера трижды подняли меня воины на щите, и трижды боевой клич прозвучал в честь мою. Лишь вчера венец страны Ана коснулся головы моей. Что делать мне, мама? Разве не мне, сыну, отомстить за смерть отца? Разве не мне, королю, защитить свой народ? Мама, помоги мне!

— Сын мой, король мой… Я только женщина и мало знаю. Прикажи — созовем мудрых, призовем Стражей. То, что знают они, узнаешь и ты.

— Повели же созвать совет мудрых, мама. Я должен знать.»

«— Государь, ежели надеешься победить то, что не имеет имени — оставь надежды. Чтобы победить, надо знать. Вся же наша мудрость — почти ничто.

— Говорите все равно. Говорите все, что известно. Я хочу знать.

— Да будет так. Знай же, говорят наши предания и летописи о том, что почти тысячу лет назад пришли наши предки в эти края. И пришел в ту пору с востока человек в черных одеждах. Учителем стал он для сильных и мудрых нашего края, и предков твоих в те поры избрали мы государями нашими. С тех пор день прихода его первым днем считается в жреческом календаре Ана. Триста лет минуло с ухода его, и впервые узнали мы о том, что спит на Уртуган-ана. Мало что мы можем сказать. Знаем лишь, что Белый город временами является там, и нет в нем жизни, и нет в нем теней, и Зов звучит оттуда в думах людей. И тот, кто слишком близко к плоскогорью, не может противиться ему и идет туда. И то, что живет там, вырывает из него душу. И живой мертвец, неуязвимый для обычного оружия, возвращается в свой дом, чтобы убить родных своих и, испив их крови, вернуться на плоскогорье и, отдав силу своей призрачной жизни Безымянному, лечь там мертвым телом. Говорят, настанет час, и восстанут мертвые, и не будет спасения никому. Как смерч пронесутся они по миру, и не останется в нем живого, и все души станут пищей Безымянному. Все сильнее Зов, все шире круг смерти и ужаса. И только стражи, одаренные богами магической силой Ор, неподвластны Зову. И лишь магическая стрела, направленная рукой стража, может остановить лишенного души. Но мало Стражей. И лишь предупредить могут они об опасности. Кто знает, устоят ли они, когда Безымянный поглотит души всех остальных…

— Страшны твои слова. Неужели нет никакого спасения? Даже надежды? Неужели остается только ждать часа?

— Он еще не скоро пробьет. Много поколений еще смогут…

— Молчи! Нет цели жизни, обреченной на гибель, нет смысла! И разве можно спокойно жить, зная, что все обречено на гибель, хоть и отдаленную?

— Не спеши, о король. В те годы, когда Черный мудрец был среди нас, был один мудрый человек из рода Тауру, что ныне Верховные жрецы нашей страны. В дар получил он стрелу со знаком Ока. Так было сказано — если настанет страшный час, пусти ее в небо на рассвете. Куда ляжет она острием — иди туда. Возьми же стрелу, король.

— Чем отплачу тебе за бесценный дар?

— Спаси страну, государь.

— Но куда же я приду? Сколько идти и к кому?

— Стрела поведет. Сердце скажет. Иди же, о король!»

На юго-запад, ночью и днем мчится гнедой конь. Быстро и глухо стучат копыта, быстро и глухо бъется горячее молодое сердце всадника. Отзывается земля, словно торопит его. Вот уже не камни гор под копытами, а глухо ухающая земля равнин и пыльно-шуршащая почва степей. Закаты гаснут в тревожных глазах, ущербная луна плывет над левым плечом, степные волки сопровождают бег коня, и их тоскливый вой, словно плач — спеши, спеши, всадник, торопись, ибо время против тебя. И снова горы впереди. Все ближе и ближе они, и надеждой бьется сердце короля. Но не выдержало сердце коня. Как единственного друга оплакал его всадник, и, как воину, мечом вырыл могилу ему. Теперь один идет он, выбиваясь из сил. И вот горы раскрылись перед ним. Уже давно ничего не ел он, только сизоватые ягоды барбариса, да ледяная вода горных ручьев служат пищей и питьем ему.

Туманная горная долина вновь смыкается узким проходом. Все ближе цель, все горячее железный наконечник со знаком Ока. Все меньше сил у короля. Одежда его — лохмотья, он почти бос, лицо почернело от солнца и пыли, и лишь черные глаза горят упрямо. И он идет, уже почти ничего не видя, ибо не гаснет надежда в сердце его.

Словно призрак, встал из тумана всадник на вороном коне, и стальной венец венчает его гордую голову. Надменно и холодно его красивое лицо, насмешливо смотрят светлые глаза, ибо запыленный оборванец в лохмотьях носит на голове тонкий серебряный венец, и драгоценный меч с витой серебряной рукоятью на поясе его.

— Остановись. Кто ты таков, и что ищешь в земле Мордор?

Гордостью вспыхнули глаза короля.

— Я не привык отвечать первому встречному!

— Мне ты ответишь, ибо я страж этой земли.

— Прочь с дороги!

Взвизгнул обнаженный меч. Всадник коротко усмехнулся и поднял правую руку. И меч страны Ана, вспыхнув, рассыпался звенящими искрами. Король побледнел от унижения и досады.

— Кто ты и куда идешь?

Молча вынул король стрелу из-за пазухи и подал всаднику. С любопытством посмотрел тот на стрелу, затем на пришельца, и улыбка его сменилась озабоченностью:

— Ты пришел верно. Следуй за мной.

Досадно было королю идти пешим и безоружным, но сдержал он свой гнев и гордость, ибо судьба страны Ана лежала на плечах его.

Зал пел. Тихо-тихо, еле слышно. Спокойно и печально стало молодому королю, и отчаяние его сменилось надеждой. Только сейчас он ощутил, насколько устал. И под бременем беды своей и усталости склонился он к ногам того, кто сидел перед ним на простом высоком троне из черного камня, на чьем челе был узкий венец со светлым камнем.

Черный мудрец держал в руках древнюю зрячую стрелу и смотрел в лицо короля — измученное и упорное с черными глазами и твердым ртом, с упрямо сдвинутыми прямыми черными бровями. Король говорил, и тревога просыпалась в душе Черного мудреца, и сочуствием светились холодные глаза стража Мордора.

— Ты слышал все. Помоги моему народу. Бери все, что хочешь — помоги. Жизнь моя пусть будет жертвой тебе. Помоги! Если хочешь — рабом стану твоим. Помоги!

— Не унижай меня. Мне не нужны рабы. Если бы я мог, я бы помог тебе, государь. Но, боюсь, это не под силу мне.

— Но кто же тогда поможет!

— Был давным-давно в Арде один… человек. Он мог.

— Но где же он? Может, он поможет…

— Он ушел… Он не успел… Он знал о тварях, подобных той, что живет на плоскогорье Уртуган-ана. И для борьбы с ними создал он драконов, существ великой силы и мудрости. Но ушел он давно. А драконов ныне мало, и большинство из них выродились, забыв о предназначении своем, и сами стали опасны…

— Значит, все… Нет надежды. Прости меня, мудрый, но я должен идти. Может, боги будут милостивы ко мне. Я вызову Ужас на поединок — может, удастся… Прощай.

Волоча ноги, словно старец, пошел король к двери.

Но страж преградил ему путь.

— Остановись. Ты дерзок и горд, человек. Выслушай сначала.

— Будь у меня меч, ты не посмел бы так говорить со мной, — скрипнул зубами король.

— У тебя будет меч, и многое другое, король, — негромко сказал мудрец. — Останься. Ты победишь Безымянный Ужас. Теперь я вижу.

— Я? Я — простой смертный человек? Если даже ты не в силах, то как…

— Ты. Смертный человек. Ибо людям, только людям дано менять судьбы Арды. А ты силен сердцем, король, и ни ты, ни я не знаем всей твоей силы. Останься. Все, что знаю и умею — отдам тебе. Ты победишь.

— Как долго тебя не было, сын мой… Ты все тот же и — другой. Люди с трудом выдерживают твой взгляд…

— А ты, мама?

— Я — мать. Каким бы ты ни стал, ты для меня все тот же мальчик, все горести и радости которого я знаю как свои.

— Мама… Четыре года… Каждый день мучителен — время против меня. Я должен спешить.

— Мальчик мой, послушай меня. Может, оставишь все как есть? Ведь когда еще настанет конец! Ты спокойно проживешь свою жизнь, и дети твои, и внуки… Еще много лет, много веков впереди…

— Что ты говоришь, мама! Разве можно жить спокойно, зная, что обречены младенцы во чревах матерей, что все деяния, устремленные в грядущее, бесполезны, что напрасно все, для чего живет человек? Что скажут люди, видя меня в веселье и праздности? И я буду жить, заливая свой звериный страх вином и глуша стоны еще неродившегося и обреченного не родиться, пьяной музыкой пиров?

— Не слушай меня. Я мать, и материнская слепая любовь говорит во мне. Не слушай. Иди своим путем, мальчик мой.

— Прости меня, мама.

В тронном зале королевского замка Анахон, в столице земли Ана, городе того же имени, что и замок, собрался великий Совет мудрых и сильных земли Ана. И молодой король сидел на резном троне, а по правую руку сидела его мать. С невольным страхом и благоговением смотрели люди на его лицо, неуловимо изменившееся, на странный меч, лежавший на его коленях, на невиданный перстень с туманным недобрым опалом.

И так сказал корль:

— Я вернулся, чтобы опять уйти. Тот, кого предки наши называли мудрецом в черных одеждах, — да зовут его отныне Черным Повелителем — дал мне силу и мудрость. И потому завтра иду я на Злое плоскогорье. Не смейте останавливать меня! — воскликнул он, пресекая все робкие попытки отговорить его.

— Я иду. Кто последует за мной?

Вздох ужаса пронесся по замершему залу. И семеро Стражей подняли к небу обнаженные мечи в знак клятвы на жизнь и на смерть.

Тогда встал молодой король и, сняв с головы тонкий серебрянный венец страны Ана, возложил его на голову матери. Она сидела очень прямо, изо всех сил сдерживая свое горе — королева не должна быть слабой. Поцеловав руку ее, как вассал, поднялся он и покинул тронный зал.

За неделю до самого длинного в году дня выступил маленький отряд. Все ближе и ближе Злое плоскогорье. Все тяжелее сердце короля, все яснее слышит он, чувствует он присутствие чужой враждебной воли. Пустые села и замки, разрушенные башни. Люди ушли, спасаясь от Безымянного. Страх живет здесь. Ни зверя, ни птицы, лишь заросли кривых деревьев, колючего кустарника да жестких трав. Только тоскливые вздохи ветра.

«Я чувствую тебя. Ты не властно надо мною. Бойся. Я иду. Стражи не слышат тебя, но и не подчинить тебе их. Я — слышу. Я найду тебя. Я иду.»

Вот и последний переход. Последняя башня Стражей. Там, наверху, венчая узкую тропу, как клыки торчат две скалы, охраняя вход на Злое плоскогорье. Ночь опустилась на землю. Тишина. Могильная тишь. Король велел завести коней за ограду башни и разжечь огонь на сигнальной площадке — как вызов Безымянному. Он обошел башню по ходу солнца и произнес заклятие Преграды, скрепив его знаком Запрета. Теперь люди и кони в безопасности, по крайней мере, до следующего вечера. Он вошел в башню. Молча они ели и пили, и красноватые отблески огня делали лицо короля похожим на лик древнего бронзового изваяния забытого божества.

— Слушайте меня и запоминайте все. На рассвете я уйду. Пусть никто из вас не покидает стен башни, грани магического круга. Вот это даю я вам, — сказал он, доставая из-за пазухи темный каменный шар.

Медленно провел он кинжалом по ладони и положил руку на гладкую поверхность. Мгновенно исчезла кровь, словно камень впитал ее, и в глубине его вспыхнула и забилась алая искра.

— Следите внимательно. Если шар помутнеет и погаснет — бегите и уводите людей как можно дальше. Станет шар прозрачным — я погиб, но и Безымянный Ужас тоже. Если же шар распадется, и лишь искра останется от него — все кончено, и я жив. Тогда можете подняться на плоскогорье. Все.

Он вздохнул. Ночь поворачивала к рассвету, но еще было несколько часов темноты. Он лег. Но глаза его были открыты, и пламя плясало в них. На рассвете Стражи проводили его. Молча смотрели они, как поднимается он к скалам-клыкам. Вот он исчез. Оставалось ждать.

…Страшное несоответствие земли и неба. Живой нежный рассвет — и неподвижное мертвое безмолвие плоскогорья. Здесь нет ветра. Нет запаха. Нет тления, и мертвые тела лежат высохшими мумиями. Оружие мертвых не ржавеет. Один — совсем рядом, поперек тропы. Стрела Стражей в груди. Отец. Король стиснул зубы, обходя мертвого.

«Даже достойного погребения нет тебе, отец. Душа твоя скитается, но, хвала богам и Стражам, она свободна. А что будет с моей душой?»

Солнце медленно ползет к зениту. Надо успеть до полудня. Что это? Словно какая-то незримая преграда. Сгусток чужой воли. Король нервно усмехнулся. Нашел. Что ж, тем лучше. Он достал из-за пазухи связку палочек из омелы и пошел посолонь, отмечая круг. Затем мечом провел по окружности и произнес заклятие Преграды. Теперь, если он достаточно силен, твари трудно будет вырваться из круга, а Зов ее вовсе не проникнет за преграду.

Король посмотрел на тени. Уже совсем немного до полудня. Он сбросил плащ. На нем не было доспехов — будь они трижды закляты, они ничто в том чужом мире, в который он сейчас шагнет. Только меч, перстень с опалом да алмаз с вырезанным на нем заклятьем Света берет он с собой. Полдень. Король выпрямился и шагнул в круг. Для тех, кто мог бы видеть его, он просто исчез бы. Белый город без теней. Без ветра. Без жизни. Без смерти. Город Нигде, пришедший из Ниоткуда. Король пошел противусолонь, ведя мечом круг, отсекая связь города с миром Арды.

Отсекая себе обратный путь. Все. Теперь они заперты в этом коконе один на один.

Заклятье Света и сила алмаза задержат здесь полдень, и тварь не прикинется тенью и не возьмет сил из не-света, не-тьмы. Он чувствовал присутствие чужой воли. Где-то здесь. Надо заставить тварь проявить себя, заставить принять образ. Чем станет она, каким чудовищем? Он прикрыл глаза и произнес заклятье Образа. Тишина. Ничего, только сухой скрученный лист упал откуда-то к его ногам. «Здесь нет листьев», — подумал король, касаясь мечом листа.

— Х-х-а-а…, — одуряющая тошнотворная волна страха и ненависти.

Серый ком студенистого бесформенного тумана клубится у его ног. Чужие мысли шипели в его мозгу, лишая воли, цепеня душу, обволакивая.

— Ты пришел… сильный… хорошо. Иди ко мне… Мы станем одно… Власть… Сила… Мы вырвемся… Иди же, иди, сдайся… Власть…

Он тряхнул головой. Не поддаваться. Вновь прозвучало заклятье Образа. Он ожидал чего угодно, только не этого. Перед ним стоял его двойник. И на миг король забыл, что нельзя смотреть ему в глаза, нельзя, в нем нет силы дракона…

И засасывающая, уничтожающая пустота глянула ему в душу, лишая воли, сознания, уничтожая его «я». Звон упавшего меча и пронзительный холод отозвавшегося на безмолвный крик о помощи перстня вернули его. Он встал, шатаясь. Жуткая слабость. Теперь тварь отняла часть его силы.

Теперь он был слабее. Дурак. Непростительная ошибка. Опал начал тихо светиться. Зеленое слабое пламя билось на его руке. Двойник увидел, что король стряхнул наваждение. Волна злобы и страха. Выхватив тусклый серый меч, двойник бросился на него.

Часы прошли? Дни? Годы? Они оба были в крови, что таяла, касаясь. Мечи их плавились от чужой крови. Они катались по белым плитам, обжигая кровью друг друга. Король устал, страшно устал. Но это радовало его. Даже если он будет побежден, тварь не сможет воспользоваться его силой. Но его разум… Нет, нет, нельзя. Как звери они рвали друг друга. И вот — двойник в схватке сорвал алмаз с шеи короля, и он рассыпался хлопьями черной грязи…

Беззащитен. Теперь тварь уйдет. Нет! Опал пламенел желтым, перстень стал горячим. В ужасе король увидел, как, разрушая определенность очертаний мира, закручивается серая спираль, как теряет образ двойник. И тогда он собрал все силы, и белый луч ударил из перстня в спину двойника. Дикий, непереносимый визг. Серое пятно исчезло, двойник вновь обрел образ. Все. Теперь никогда, ни за что твари не уйти из Арды и не выйти из Города, даже если овладеет королем. А король уже не мог пошевелиться, бессильно лежал на камнях. То, что он увидел там, за серым пятном, было слишком невероятным, страшным. Лик Пустоты. Хаос. Сознание не выдерживало. Безумие стояло над ним. И тварь, осознав, что все кончено, бросилась к нему, с визгом кромсая обломком меча его неподвижное тело. Опал вспыхнул непереносимо-белым и исчез.

Черной трещиной разорвался мир, и огромные мохнатые звезды дохнули ветром в лицо. Король увидел, как звездный луч клинка опустился на голову его двойника, и руки, державшие рукоять меча, были скованы. Звездная ночь обрушилась на короля, и далекое эхо прошептало: «Ты победил, человек…»

Ветер коснулся его щеки. «Здесь не бывает ветра», — вяло подумал он, и вдруг вспомнил все. Над ним гасли звезды. Утро. Он лежал в кругу, но Города не было. Король тихо засмеялся и слезы потекли по его щекам. Кончено. Зло ушло с плоскогорья. Ушло. Обращено в ничто. И тварь не вырвалась. Не ушла в Пустоту, неся в нее силу убитых людей. Нет… Он пошевелился. Если бы он мог сказать, что именно у него болит, он, может, ощутил бы боль. Но он не слышал ее, он был комком боли. Король приподнял голову. Где-то высоко кружились стервятники. Он был рад даже им — жизнь возвращалась на плоскогорье.

Теперь он хотел жить. С трудом он пополз к скалам, оставляя за собой широкую полосу крови,

«Проклятый Благословенный… он же не мог войти в Арду… неужели я сумел хоть на миг прорвать Стену Ночи… а тварь бросилась туда спасаться, он ее и добил… А, да, наверное, я все же не хотел… чтобы она завладела душой… пытался уйти из Арды…»

Он опять засмеялся сквозь слезы. Он понимал, что умирает.

…К рассвету темный шар, что, казалось помутнел необратимо, вдруг стал прозрачным и раскололся, открыв алый как кровь карбункул. И тогда Стражи бросились наверх, по тропе, на плоскогорье. Они почти сразу нашли его. Он сидел, привалившись спиной к большому камню, сжимая в руке оплавленный огрызок меча.

Они вдруг замерли, робея подойти к нему. На них смотрел совершенно седой человек, и никто теперь не мог выдержать его взгляда. Никто теперь не мог сказать, какого цвета у него глаза. Он улыбался, и в углу его рта пузырилась кровь. Он был почти нагим, и то красно-бурое, что они приняли за одежду, было коркой замешанной на крови глины.

Полгода прошло с той поры, как всадники с факелами пронеслись по земле Ана, возвещая великую весть о победе над Ужасом. Радость бурлила в сердцах людей. Горе угнетало их души — король умирал. Лучшие лекари со всех концов земли Ана и из сопредельных стран ничего не могли сделать, ибо ушла из него сила жизни. Они поражались тому, что он вообще еще жив. Словно он ждал какого-то часа, чтобы умереть.

Он не вставал со своего ложа. Он не спал и почти не говорил. Лицо его в свете свеч казалось призрачным, словно вылепленным из горного снега. И мать сидела рядом с ним, уже потеряв всякую надежду.

«Мальчик мой… А я хотела, чтобы ты нашел себе невесту… я бы нянчила твоих детей… Как ты был красив, как я гордилась тобой, сын мой… Как все любили тебя…»

Прозрачная исхудавшая рука касалась ее рук.

«Мама… я не хочу умирать. Но это уже не в моей воле. Жизнь ушла из меня. Прости меня, мама. Так должно было быть. Прости.»

Приходили друзья, приходили те, кто любил его, и он улыбался им через силу синеватыми губами.

Зимней ночью распахнулись двери покоя, как от порыва ветра. На пороге высокий человек и черный плащ бьется крыльями за спиной. Красивое лицо полно тревоги и боли. И, увидев его, умирающий приподнялся на ложе. И упала к ногам незнакомца королева, умоляя спасти сына.

— Владычица, — сказал он, бережно помогая ей подняться, — я могу спасти его. Но тогда он должен будет уйти, и никогда ты больше не увидишь его. Он не сможет больше жить среди людей. Или же он умрет. Выбирай.

— Какая же мать пожелает смерти своему ребенку, — тихо сказала мать.

— Тогда я увезу его на плоскогорье. Там я исцелю его, и ты еще раз увидишь его перед разлукой.

Крылатый конь уносил их к плоскогорью.

Черный всадник осторожно держал на руках тело короля. И вдруг умирающий заговорил:

— Благодарю тебя, друг. Прости, что был дерзок с тобой. Хорошо, что ты увез меня — пусть мать думает, что я не умер. Скажи Повелителю, что я сделал что мог… Прощай.

Он закрыл глаза. Жизнь еще не ушла из него, и он ощущал прикосновение ледяных осторожных пальцев к его незаживающим ранам.

Словно иглы вонзались в его тело. И все слабее он ощущал этот холод, все тяжелее наваливалась на него тьма. Обнаженное тело короля на снегу казалось белым, словно отлитым из чистого серебра в свете холодной зимней луны. Раны его закрылись, но даже на обновленном теле его остались следы — как живая летопись великой битвы с Безымянным Ужасом.

И тогда второй склонился над ним, положив одну руку на лоб, другую — на сердце умершего. И медленно, неуверенно забилось сердце короля, затем все сильнее и сильнее; он начал дышать ровно и спокойно, как дышат спящие. Тогда пришелец из черной страны встал и, подняв руки к небу, принял в руки черную зимнюю ночь полной луны, и из ладоней его легла она на тело спящего черными одеждами.

Первый склонился и поцеловал лежащего в губы, и не ощутил проснувшийся король холода этого прикосновения. Он стоял, глядя в черное небо, и холодный свежий ветер гор разметал его седые волосы, и черными крыльями бился плащ за его спиной. И тот, кто принес его сюда, молча взял меч и провел лезвием по ладони. Кровь закапала на снег. И они без слов соединили руки в крепком пожатии. Так побратимами стали они, простив друг другу все былые обиды.

Так вернулся король, и долго не могла никак проститься с ним мать. И не был поцелуй его болезненным для нее, ибо была она мать.

На рассвете долгой зимней ночи исчезли в гаснущей звездной тьме два крылатых всадника, и один их них был в серебряном венце страны Ана. Уносили они карбункул, родившийся из крови короля и оплавленный обломок его меча. Так поют в тех землях, где когда-то была страна Ана, извечная с той поры союзница Черного Повелителя.

Так вернулся в черный замок Ушедший Король. И из рук Черного Повелителя принял он меч, клинок которого был откован из лучей зимней луны и перстень, в котором отныне был алый карбункул. Теперь Великим Магом называли его, и не было равного ему среди сынов Арды. Так стал он Вторым из Девяти. Но этого нет в песнях страны Ана. Погибшей страны Ана.