Личное удовольствие

19 Марлен Тодд

Должна признаться, я возлагала большие надежды на духи, в основе которых будет лежать окситоцин — так называемое „Объятие гормонов". Если бы это удалось, то пользователь духов и тот, кто однажды вдохнул их, стал бы эмоционально богаче, душевно теплее и заботливее. Мне казалось, что современный мир нуждается в таких духах. Они представляли собой ценность не только для мужчин, но и для женщин.

Однако на самом деле „Объятия" могли иметь и более широкое применение. Можно использовать ароматическую основу моих духов в любых местах: будь то вентиляторы в домах, в офисах или на фабриках. Это дало бы эффект ослабления стрессов, позволило бы избежать излишней нервозности и, безусловно, создало бы более благоприятную атмосферу между людьми, находящимися в данном помещении.

Другими словами, благодаря этим духам могла наступить эмоциональная революция.

Казалось совершенно ошеломляющим, невероятным, какой эффект „Объятия" могли дать при широком применении. Их можно было использовать, например, в специальных таблетках от моли или как средство, очищающее и дезодорирующее запахи в тюрьмах. Их можно было использовать на важных дипломатических конференциях, да и просто на дружеских вечеринках.

Наш специальный отдел выполнил мой запрос в отношении аэрозольной формы синтетического окситоцина, который должны были прислать из Европы. А пока я полностью погрузилась в экспериментирование и записи по поводу этого нового аромата.

Композиция духов включает в себя несколько ступеней: сначала вы создаете основной элемент, так называемое сердце запаха, а потом добавляете другие запахи, которые, вместе составляя букет, тем не менее, немножко различаются в восприятии во времени и создают тем самым „последовательность прочувствования". Центральным ароматом моего проекта был запах цитруса. Я начала готовить концентрированный лимонный экстракт, чтобы затем добавить туда запах лаванды. Окситоцин не имел специфического аромата, или, во всяком случае, как указывалось в статье, отдушка была очень незначительна, поэтому запах цитруса вполне мог ее нейтрализовать либо просто замаскировать. Что было очень важно для создания „Объятий".

Когда наконец в контейнерах мне привезли гормон, который я так долго ждала, я принесла эти контейнеры в лабораторию и расставила вокруг своего рабочего стола. В лаборатории находились еще два „носа", но они целиком были погружены в собственные проекты и не обращали на меня никакого внимания.

Я приготовила несколько тонких полосок промокательной бумаги и села за стол. Затем, надев тонкие перчатки из латекса, взяла одну полоску бумаги и обработала ее окситоциновым спреем, после чего быстро провела ею перед носом и вдохнула. Я ничего не почувствовала.

Тогда я поднесла полоску ближе и вдохнула глубже. Мне удалось уловить какой-то странный запах: не сказать, чтобы приятный, но вроде бы и не плохой. Я опять сделала вдох. Этот слабый аромат смущал меня. В моей практике парфюмера еще не было случая, чтобы я не сумела вспомнить запах. Но самое интересное было то, что он не был похож абсолютно ни на что. Запах был ни цитрусовый, ни цветочный, ни животный, ни масляный, и я не могла понять, какие эмоции он у меня вызывает.

Я подвесила бумажку специальным образом, чтобы она высыхала. Затем медленно пошла вдоль полок, читая наклейки и пытаясь таким образом восстановить в памяти чувство, которое вызвала у меня эта отдушка. Но я не нашла ничего, что могло бы навеять мне какие-либо воспоминания. Окситоцин, казалось, имел какой-то уникальный аромат.

Я вернулась к моему столу и снова понюхала обработанную окситоцином бумажку. На этот раз необыкновенный аромат ощущался четче, был более концентрированным. Запах сухого образца стал несколько приятнее и вызывал в моей памяти какую-то ассоциацию, которую я никак не могла уловить. Я опять понюхала и опять пришла к выводу, что этот запах пробуждает во мне эмоциональные воспоминания. Но я все равно не понимала, какие именно.

Я взяла свою бумажку и направилась к рабочему столу Мери Гудбоди. Это была самая непривлекательная женщина из всех, которых я когда-либо видела: с ужасной фигурой и очень некрасивым лицом, но с невероятно добрым характером. И, совершенно определенно, она была высококлассным „носом". Когда я подошла к ней, она подняла голову и посмотрела на меня.

— Мери, — обратилась я к ней, — я все понимаю и сама терпеть не могу, когда мне мешают работать, но не могла бы ты все-таки понюхать этот образец и сказать мне, напоминает ли тебе что-нибудь этот запах?

— Конечно, — приветливо ответила она, — давай сюда.

Мери взяла полоску и быстро провела ею перед своим носом, делая легкий вдох.

— Странно, — проговорила она.

Затем поднесла полоску ближе к носу и вдохнула поглубже. Было совершенно очевидно, что она озадачена так же, как и я; Мери в недоумении уставилась на исследуемый образец и покачала головой.

— Этот запах вызывает у тебя какие-нибудь воспоминания? — спросила я.

Мери еще раз провела бумажной перед носом и закрыла глаза. Так она сидела примерно минуту. Потом вдруг широко раскрыла глаза.

— Боже мой! — с триумфом воскликнула она.

— Ну что это, что? Этот запах что-то напомнил тебе?

— Розово-лиловый цвет, — сказала она.

И вы знаете, она была абсолютно права. Запах окситоцина действительно ассоциировался с розово-лиловым цветом.

Я наклонилась и поцеловала Мери в щеку.

— Ты просто чудо, — произнесла я, — и, как всегда, права. Большущее тебе спасибо.

— Что это за состав? — спросила она с любопытством, передавая мне мой образец.

— Кое-что новое, — ответила я и направилась к своему столу, чувствуя себя взволнованной.

То, что требовали от нас представители компании „Дарси и сыновья", полностью соответствовало розово-лиловому цвету. Они хотели, чтобы „Объятия" были мягким, чувствительным, ностальгическим запахом. Какой еще цвет мог вызывать приятные воспоминания лучше, чем розово-лиловый?

Я не торопилась испробовать окситоцин на своей коже, сначала мне хотелось понять, как этот препарат влияет на настроение и поведение.

Следовало также выяснить, каковым окажется воздействие окситоцина при его длительном использовании: если это вдруг повлечет за собой какие-нибудь возбуждающие эффекты, то от него придется немедленно отказаться.

Одно из наших фармакологических подразделений разрабатывало новый ингалятор для назального употребления. Я отправилась к ним в лабораторию и спросила одного из химиков, Тони Седона, не может ли он дать мне пустые пластиковые ингаляторы. Он принес мне три штуки.

Остаток дня я провела, тщательно заполняя ингаляторы стерильными шариками ваты, которые потом пропитала синтетическим окситоцином. Закончив, я вставила трубки ингалятора в ноздри и сделала глубокий вдох. У меня сразу же появилась физическая реакция: я ощутила, как по всему телу разливается приятное тепло. Через секунду я увидела, что моя кожа порозовела, и почувствовала дрожь в паху и под мышками. Но все эти симптомы длились не более одной-двух минут. Затем они куда-то исчезли — я спокойно встала и отправилась в подземный гараж, чтобы ехать домой с Грегом Бэрроу.

Мы всю дорогу болтали о совершенно незначащих вещах, а когда были уже на подъезде к дому, Грег вдруг сказал:

— Высади меня, пожалуйста, здесь, Марлен. Мейбл просила купить молоко. Дальше я дойду пешком.

— Конечно, дорогой, — ответила я. — Но тебе нет необходимости иди домой пешком: я подожду тебя, мой драгоценный.

Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

— Зачем ты будешь ждать меня, Марлен? Ты же наверняка торопишься домой.

— Никаких проблем, — весело воскликнула я. — У Германа сегодня вечером очередной клиент, а мы с Таней поужинаем салатом. Мне не надо готовить, и я с удовольствием подожду тебя.

Он больше ничего не сказал и ушел в магазин, а когда вернулся, молча сел в машину, и мы поехали дальше. Перед тем как высадить Грега возле его дома, я, наклонившись к нему, сжала его руку и поцеловала в щеку.

— Желаю тебе чудесного-чудесного вечера, — сказала я. — И хорошего сна. Я люблю тебя, Грег.

— Спасибо, — сконфуженно пробормотал он и поторопился вылезти из машины.

Таня была в столовой и накрывала стол для ужина.

— Привет, моя радость, — проворковала я. — Ты просто очаровательна в своих джинсах и футболке. Иди сюда, мама поцелует свою малышку.

Таня бросила на меня странный взгляд.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Никогда не чувствовала себя лучше. Дай-ка я еще разок поцелую тебя.

Герман оказался дома. Он спустился вниз побритый, умытый и одетый для своего очередного ужина.

— О! Ну, ты роскошно выглядишь, — воскликнула я, обнимая мужа. — Я вышла замуж за кинозвезду.

Он, принюхиваясь, наклонился ко мне:

— Если бы я не знал тебя лучше, то решил бы, что ты напилась.

— Люблю твои шутки. — Я засмеялась. — Просто обожаю все твои шутки. О, дорогой, возвращайся домой, как только сможешь. — Оглянувшись, дабы увериться, что Тани нет рядом, я продолжила: — Любимый! Ты и я, мы чудесно проведем сегодняшнюю ночь. Это будет длинная-длинная ночь, и она будет стоить того. Я люблю тебя, Герман.

— А? — изумленно выдохнул он. — Конечно… — И быстро ретировался.

Я помню, что говорила без остановки в течение всего ужина. Но ближе к концу — на меня навалилась страшная сонливость — я испугалась, что не сумею добраться до постели и упаду где-нибудь.

— Мне необходимо сделать перерыв, — сказала я Тане. — Доканчивай ужин без меня. А когда закончишь, иди занимайся своими делами. Я спущусь позже и все вымою. Я люблю тебя, детонька. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!

Мне удалось кое-как забраться на второй этаж, но я была слишком беспомощна, чтобы переодеться. Я просто скинула верхнюю одежду и повалилась на кровать, пребывая уже в глубоком сне. Конечно же, я не спустилась в этот вечер вниз, чтобы вымыть тарелки и убрать со стола. И, разумеется, не очнулась, когда вернулся домой мой муж. Я проспала двенадцать часов.

Все мои сны были розово-лилового цвета.