Личное удовольствие

5 Доктор Черри Ноубл

Среди моих пациентов Чес был единственным ветераном вьетнамской войны. Я проработала всю литературу по этой теме, но так и не оказалась достаточно подготовленной к серьезности его проблем. К счастью, по мере наших совместных усилий проблемы все же разрешались. Однако прошло почти два года, прежде чем стало возможным сделать наши каждодневные встречи более редкими. Я не утверждаю, что именно мое мастерство психиатра привело к тому, что у Чеса исчезли мучающие его ночные кошмары, или тяжелая депрессия, или внезапные приступы неподконтрольного всхлипывания. Я считаю, что без его активного участия не было бы никакого успеха. Он помог себе сам. Чес Тодд — очень сильный человек.

Пока мы занимались лечением, я обнаружила, что он мне нравится. Сначала он вел себя как личность со склонностью к скатологическому юмору. Но затем, убедившись, что на меня это не действует, стал говорить почти нормально. У него оказалась мягкая и ранимая душа — я поняла, что именно это и есть настоящий Чес.

Я не касалась его атрофированного либидо, а выздоровление не могло быть полным без решения этого аспекта. Я надеялась, что сексуальные проблемы решатся сами по себе. Доктора лечат, природа успокаивает. Но прошло уже несколько лет с тех пор, как закончились наши сеансы, а я так и не заметила прогресса.

Чес запер дверь за своим братом. Я позвонила и услышала шум мотора его инвалидной коляски. Через минуту он открыл дверь и, увидев меня, заулыбался.

— Сегодня у меня чудесный день! Вы очень элегантны. Розовый — определенно ваш цвет. Входите.

Его студия была в полнейшем беспорядке. На столе виднелись следы ленча с Германом. Я начала убирать грязные тарелки.

— Оставьте это, Черри. Я уберу все сам. Хотите маринованный огурец с укропом?

— Нет, спасибо, — ответила я, рассмеявшись.

— Тогда „Джек Дэниелс"?

— Чуть-чуть. И много-много воды со льдом. Я сделаю сама.

— Будьте как дома.

Это было ветхое строение, но Чес оборудовал в нем крошечную кухню, которая содержалась в идеальном порядке. Я приготовила свой напиток и села на шаткий стул с высокой спинкой напротив хозяина.

— Я встретила Германа на улице, — сказала я. — Вы хорошо посидели?

— Как обычно. Я всегда рад его видеть. Раз в неделю. Я люблю своего брата, но много Германа — это уже не для меня.

— Почему вы так говорите, Чес?

— Он слишком большой развратник. У него одна забота — гоняться за женщинами. Почему мужчины ведут себя таким образом, док?

— Причины могут быть различны. Вы говорите, он постоянно гоняется за женщинами? Ему удается их поймать?

— Конечно, — рассмеялся Чес. — Если ему можно верить. Как вы называете нимфомана-мужчину?

— Я называю его дураком. Но, возможно, вы предпочтете другой термин — сатир. Мужчина, который страдает от чрезмерных сексуальных страстей.

— Не похоже, чтобы Герман страдал, — усмехнулся он. — Прямая противоположность мне, правда?

— Гм, — промычала я. Мы оба улыбнулись. — Хорошо, Чес. Я не буду так с вами. Как продвигается работа?

— Легче не стало. Я думал, что со временем мне будет проще писать, но этого не произошло.

— Мне до сих пор интересно, почему вы начали писать книги для детей?

— Потому, что в глубине души я дитя.

— Будьте серьезны.

— Мне даже самому было непонятно, почему я стал писать сказки. И знаете, что я решил? Что это способ убежать от реальности.

— Я полагаю, мы оба согласимся, что не существует такой вещи, как реальность. Есть только наше отношение к ней.

— М-м. Ну, скажем так: я воспринимаю реальность как мир, который меня не вполне устраивает. Вот почему я создал мир муравья Томми.

Он налил себе еще. Я никогда не встречала человека, который пил бы так много и не пьянел. Мне было страшно представить, как выглядит его печень.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я спокойно. — Бывают ночные кошмары?

— Нет. Я сплю без снов.

— Подавленность?

— Только в том случае, если плохо пишется. Не беспокойтесь за меня, док. Я в порядке.

— Никаких сожалений?

— О чем?

— А я думала, мы договорились не играть в прятки. Сожаления по поводу ваших сексуальных устремлений, разумеется.

— А… это. — Он сделал большой глоток. — Я могу с этим жить.

— Согласна. Но хотите ли?

— У меня нет выбора, — ответил он низким голосом.

— Уверена, что есть, — возразила я сердито. — Я наблюдала, как из развалины вы превратились в энергичного, деятельного человека, способного начать новую жизнь. И это сделала не терапия. И не я. Это произошло потому, что вы захотели измениться.

Он покачал головой:

— Я знаю, что я собой представляю. И знаю все причины так же хорошо, как и вы.

— Чес, вы не хотели бы опять начать наши сеансы? Допустим, дважды в неделю. Я могу приезжать сюда. Может быть, нам удастся с этим справиться.

— Нет, — буркнул он. — Спасибо, но нет.

Я посмотрела на него, но Чес отвел глаза. Верхнюю часть тела сидящего передо мной мужчины можно было бы назвать эталоном развитых мускулов. Перила и разнообразные ручки, прикрепленные вдоль стен по всей студии, позволяли ему самому ложиться спать, пользоваться туалетом и душем. Для Чеса было жизненно необходимым стать независимым — вот еще причина, почему он отказался от моей помощи.

— Вы думаете, что ваше страдание очищает душу? — спросила я.

— Я не хочу говорить об этом.

Я кивнула, допила напиток и поднялась. Чес позволил мне поцеловать его в щеку. Я была уже около двери, когда услышала его голос:

— Черри.

Я вернулась в студию.

— Если я передумаю, — произнес он с комической ухмылкой, — вы узнаете первая.

Я вышла на улицу и села на горячее сиденье „ягуара". Затем закурила. Вообще, я курю редко, но в тот момент мне это было необходимо. Мне казалось, что между Чесом и мной существует нечто большее, чем дружба между врачом и пациентом. Я знала, как я отношусь к Чесу, и думала, что знаю, как он относится ко мне.

Конечно, я могла все это придумать и все-таки надеялась, что мои ощущения не врут. Потому что от этого зависело не только его возможное счастье, но и мое.