Ловушка для беглецов

Глава двенадцатая. НА РАЗВЕДКУ

Я придумал и даже сам удивился, как все легко и просто получается: Фимка идет домой и берет две лопаты. Я видел, у них в гараже стоят. Он приносит их сюда, и мы втроем идем на берег реки и за кустами, чтобы нас никто не видел, роем пещеру. Потом обкладываем ее досками, укрепляем столбами. Материалу вон сколько хочешь! Из одних поваленных заборов можно дом сделать. Потом оставляем Алёшку всего на одну ночь, а сами, как и было намечено, приходим к нему рано утром и тоже остаемся в пещере. Живем вместе до тех пор, пока его мать не приедет. А чтобы время зря не пропадало, по ночам сколачиваем плот. Как только она приезжает, мы прощаемся с Алёшкой и на плоту отчаливаем. А дальше по течению до Оки — красота!..

— Пашк, — прервал мои размышления Фимка, — ну что делать будем?

— Делать? А вот что!..

Я рассказал им свой план.

— Это ты здорово с пещерой придумал! — похвалил меня Фимка. — Только успеем ли вырыть?

— Успеем. Там берег песчаный — копать одно удовольствие. Быстро сделаем. Главное, что все очень просто, — сказал я. — А о стороже с его ворованной тканью мы письмо в милицию напишем.

— Правильно! — согласился Фимка. — А то за уши хватает, крутит, а сам вор.

Я встал:

— Значит, решили!

— Паша, — неожиданно подал голос Алёшка, — а вдруг мама уже приехала?

— А правда, вдруг приехала, — поддержал его Фимка. — А мы тут сидим. Он же неделю назад письмо послал. Она и на самолете может прилететь.

— На самолете?.. — И я тоскливо посмотрел на них.

Мне сейчас почему-то не очень хотелось, чтобы мать

Алёшки приезжала так быстро. Ведь гораздо интереснее пещеру вырыть, чем… чем не рыть ее.

— Как хотите… — вроде бы согласился я. — Но только совсем неизвестно, может, она и не приехала, это еще проверить надо. А своя пещера всегда пригодится. Давайте сделаем так: ты, Фимк, побежишь за лопатами, а я в это время на разведку, в город. Встретимся здесь, на чердаке. Ну как — годится?

— Годится, — согласился Фимка.

Алёшка не вытерпел и подошел ко мне:

— Можно я с тобой, Паша?! — Видно было, что ему очень хотелось поскорее встретиться с матерью. Но нельзя ему было сейчас уходить с чердака.

— Ты что, маленький, не понимаешь? Тебя наверняка ищут, — объяснял я ему. — Если увидят, сразу схватят и к этой, тете Клаве. И все — крышка! Усек?

Алёшка вздохнул.

Он рассказал, где живут его родственники. Я дал ему последние указания, и мы втроем подошли к чердачной двери.

Осторожно выглянув, я увидел, как по шоссе проехал грузовик и скрылся за домами нашего поселка. Но туда можно было и не смотреть. Я знал, что с дороги чердак почти не виден. Его отлично маскировали старые липы, растущие рядом с конторой. Дядя Вася тоже не мог нас заметить, потому что длинная кирпичная стена от полуразрушенного склада надежно перекрывала будку сторожа.

— Все тихо, — сказал я Фимке. — Можно спускаться. Давай ты первый.

Мы сбросили один конец розовой лестницы на землю, второй был крепко привязан к бревну. Выбирать нам не приходилось, слезть можно было только по розовой материи, веревка-то оказалась короткой.

— Страшновато, — откровенно признался Фимка, посмотрев вниз.

— Если хочешь — я первый полезу?

— Нет, ты лучше стой, смотри, чтоб не оборвалось.

Фимка тяжелее меня и не очень ловкий, поэтому я за

него немного побаивался. Но в этот раз у него все получилось не хуже, чем у верхолаза. Он сгреб под себя материю и потихоньку, как нас учили на уроках физкультуры, когда мы лазили по толстому канату, спустился вниз. Конечно, он пыхтел как паровоз и даже два раза стукнулся об стенку, но главное, что он был уже на земле.

— Молодец! — похвалил я его и повернулся к Алёшке: — Ты запомнил? Условный сигнал тот лее — три свистка.

— Паша, а если сторож без вас придет?..

— Не придет, — успокоил я его. — А если придет, спрячься вон под теми корзинами, — я показал в дальний угол чердака, — и последи за ним. Понял?

Алёшка кивнул.

— Ты не бойся — мы скоро. — И я начал спускаться.

Мне очень хотелось показать Фимке, как я лихо умею это

делать, поэтому я держался за материю только одними руками, а ногами отталкивался от стены. Я видел, так спускаются альпинисты со скал. Но лучше бы мне этого не делать! На середине пути ботинок за что-то зацепился, сгоряча я рванул его, и тут же ноги мои соскользнули со стены, и я больно ударился о выпуклые бревна. Конечно, удержался, не упал, но уже осторожно и не торопясь преодолел остальной путь.

— Пашк, больно?! — подскочил Фимка.

У меня левая нога немного побаливала, но я, конечно, не подал виду:

— Да так — ничего особенного…

— Здорово ты шмякнулся!

— И ничего не шмякнулся, просто не рассчитал…

— Вот это да! — удивился Фимка. — У тебя даже подметка оторвалась!.. Смотри.

Точно, у одного ботинка подметка была оторвана больше чем наполовину. Я отогнул ее и увидел темно-синий носок с маленькой дырочкой на мизинце. Ботинки были старые, но я знал, что мне все равно попадет за них.

— Это ты, наверно, за гвоздь зацепился. Нога не болит? — участливо спросил Фимка.

— Да ладно тебе! — отмахнулся я.

Мне было обидно, что я спустился хуже Фимки, а тут еще и подошву оторвал. Но ему же не докажешь, что все дело в альпинистских ботинках — мои-то скользят. Чтобы он не приставал со своими дурацкими вопросами, я отвернулся и посмотрел на чердак. Алёшка глядел сверху испуганно, видно было, что он тоже переживал за меня. Я не выдержал:

— Ну что смотришь! Все нормально. Убирай лестницу.

Алёшка быстро втянул материю на чердак.

— Пока! — сказал я Фимке. — Тебе направо, мне налево.

— Может, на автобусе лучше? — кивнул Фимка на рваный ботинок.

— Без тебя знаю! Ты давай быстрее с лопатами возвращайся.

Ты тоже скорей приходи, — сказал он, и мы, помахав на прощание Алёшке, пошли в разные стороны.

Фимка побежал в поселок к себе домой, а я заковылял через огороды в парк, за которым сразу начинался город.

Как мне объяснил Алёшка, его родственники жили напротив аптеки в пятиэтажном доме. Наша школа находится неподалеку, и я сразу вспомнил этот дом, потому что на нем стоит «Труд». Ну, на крыше слово такое составлено из больших букв. На двух соседних домах «Мир» и «Май», а над Алешкиной тетей Клавой — «Труд».

Я знал, что туда топать прилично и лучше было бы доехать, но не хотелось рисковать. Механик так и пасся на автобусной остановке — это было его любимое место. Он там все лавочки своим именем изрезал.

«Ничего, — думал я, идя по аллее парка и поглядывая по сторонам, — тише едешь — дальше будешь. Главное, что теперь все уже ясно. Если даже Алешкина мать через месяц приедет, все равно проживем. С продуктами, наверно, будет плохо… Но ничего — выкрутимся. Вон огородов сколько! Огурцы, редиска, а там, глядишь, и помидоры поспеют…»

Я старался идти быстро, но это у меня плохо получалось: мешал разорванный ботинок. В парке еще можно было не обращать внимания на то, что подошва подворачивается и шлепает о землю, потому что народу здесь почти не было. Но в городе, когда я пошел по центральной улице и прохожие стали на меня оглядываться, пришлось пойти совсем медленно. Но и так тоже было не очень хорошо идти, потому что теперь я почти волочил ногу, стараясь не отрывать ее от асфальта. Конечно, теперь никто не видел рваного ботинка, но походка зато стала какой-то чудной. Со стороны, наверное, могло показаться, что у меня одна нога короче другой.

Но это все было бы еще ничего, если б мне по дороге не попалось мороженое. Из-за него я, кажется, потом и заболел. Хотя любой на моем месте не выдержал бы — продавался пломбир в стаканчиках! Нет, вначале я решил не тратить деньги — они нужны были для дела, а потом подумал: «Почему не купить? Я ведь не себе одному, а всем. И потом, надо же как-то отметить начало нашей новой жизни. Алёшка с Фимкой еще как обрадуются, когда я им на чердак принесу мороженое! Здравствуйте, а я с подарком! Вот вам гостинец из города».

Я как представил все это — сразу купил три порции. Одну не выдержал и стал облизывать, а две сунул в карманы куртки.

«Ничего — не растает, — решил я. — Разведаю и быстренько обратно».

Когда я уже подходил к дому, где жили Алешкины родственники, мне встретился милиционер. Высокий, он шел среди людей спокойненько, не обращая ни на кого внимания и совсем не зная, где лежит ворованная ткань. Когда он приблизился ко мне, сердце у меня так сильно застучало, что я даже забыл про мороженое. Мне так захотелось остановить этого милиционера и рассказать ему о лестнице, о стороже — в общем, все-все.

Но я не остановил его и прошел мимо. Конечно, если б мы рассказали милиции о ворах, то нас, глядишь, и правда наградили бы, только ведь тогда пришлось бы признаться, что мы дневники сожгли. А если родители про дневники узнают, то ни на что не посмотрят, всыплют, как говорит мой отец, «за милую душу»! Нет, нельзя было ничего рассказывать. Все наши планы рухнули бы. Да и из-за Алёшки тоже надо молчать.

«Ладно, потерпите немного, — думал я, — скоро письмо получите. Тогда посмотрим, как дядя Вася запрыгает!..»

Свернув в переулок, я вошел во двор Алешкиного дома, но тут же кинулся назад и притаился за углом.

Отдышавшись, я потихоньку выглянул. Во дворе все было обыкновенно. Стояли качели, детская горка, песочницы для малышей, сушилось белье, развешенное на веревках. Около дальнего подъезда, куда мне и надо было пройти, на лавочке сидела старушка. Но не это испугало меня.

В центре двора находился скверик. Росли высокие кусты, несколько тоненьких берёз, желтые цветы на круглой клумбе. И в этом скверике я увидел дядю Игната, отца Бяшика. Он стоял боком ко мне, курил и, казалось, кого-то ждал, неожиданно посмотрел в мою сторону, еще немного, и он заметил бы меня, но я успел снова спрятаться за угол.