Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Никола Гриффит – лауреат премий «Небьюла», премии Джеймса Типтри-младшего и пятикратно – премии «Лямбда». В числе написанных ею научно-фантастических: романов «Аммонит» («Ammonite») и «Медленная река» («Slow River»), завоевавшая премию «Небъюла». Перу Гриффит также принадлежит популярная серия детективных романов про Ауд Торвиген, в которую входят «Стой» («Stay»), «Всегда» («Always») и «Синее место» («The Blue Place»). Совместно со Стивеном Пейджелом она выпускает антологии «Искривление пейзажа» («Bending the Landscape»): «Искривление пейзажа. Хоррор» («Bending the Landscape: Honor»), «Искривление пейзажа. Фэнтези» («Bending the Landscape: Fantasy») и «Искривление пейзажа. Научная фантастика» («Bending the Landscape: Science Fiction»). Родившись в Лидсе, Великобритания, теперь Гриффит живет в Сиэтле.

Представленный ниже рассказ переносит нас в стрип-клуб, на вечер приват-танца, где многое происходит не на глазах, а скорее, под покровом, и не только под покровом одежд.

Началось все, как это часто бывает в таких случаях, в баре – у длинного мрачного сооружения из красного дерева вдоль стены сиэтлского «Квин Сити Грилл», отполированного временем и немалым количеством подбородков. Музыка затихала. Ричард и Коди – ее настоящее имя было Кэндис, но его не знал никто из познакомившихся с ней после окончания средней школы – жили на разных побережьях, но сегодня вечером они уже в третий раз за год пили вместе. Уставившись на тени, сгущавшиеся по углам бара, Коди старалась не думать о своей безликой комнате в отеле. Вместо этого она думала о том, что в последние шесть месяцев видит Ричарда чаще, чем своих друзей в Сан-Франциско, и что она, вероятно, увидит его снова через несколько недель, когда их компании будут участвовать в тендере в Атланте.

– Тебе никогда не приходило в голову, – сказала она, – каково это – иметь, знаешь, нормальную работу, когда встаешь в понедельник утром и едешь в офис, и то же самое во вторник, и в среду, и в четверг, каждую неделю, кроме отпуска?

– Ты забыла пятницу.

– Что?

Они начали с мохито, усугубили дело коктейлем Джеймса Бонда, а теперь заходили на посадку по глиссаде из текилы с прицепом из разливного пива.

– Я сказал, ты забыла пятницу. Понедельник, вторник…

– Верно, – признала Коди. – Верно. Чересчур много гребаных подробностей. Но ты думал когда-нибудь? Насчет нормальной жизни?

Реальная жизнь, в одном городе, с реальными друзьями.

Ричард молчал так долго, что Коди развернулась на барном стуле взглянуть на него. Он поигрывал пустым стаканом.

– У меня уже есть работа, – сказал он. – Не разъездная.

– Ах, черт.

Она помнила, как они встретились, как раз после первого краха доткомов, на конференции выпускников по синергизму биомеханики и экспертной программной архитектуры принятия решений или какой-то фигни в этом роде, что было нелепо, потому что он собирался заниматься когнитивной психологией, а она – прикладной математикой. Но компьютеры оказались чуждой интегрирующей технологией, заставлявшей самые разнообразные странные ответвления знаний объединяться и работать так, как не было предусмотрено природой. Подобно монстру Франкенштейна, сказал Ричард, когда она упомянула об этом, и Коди тогда купила ему выпивку, потому что он понял это. Два месяца спустя они столкнулись на похожей конференции, потом снова на каком-то корпоративе, вскоре после того как оба создали стартапы социальных СМИ. Так все и шло, пока – оба тогда уже завлекали питчами венчурных инвесторов на торговых выставках – они не сумели преодолеть обязательную сдержанность, дистанцирующую иронию и не начали списываться друг с другом по электронке, договариваясь об обедах, коктейлях, билетах на игры. Они были молоды, красивы и очень, очень умны. Более того, у них не было решительно никакого романтического интереса друг к другу.

Теперь они встречались, мотаясь повсюду в качестве представителей своих изголодавшихся по кредитам компаний и толкая все более безнадежные питчи перед лидирующими в отрасли голиафами на тему того, почему им нужна шустрость и сноровка голодных Давидов.

Коди не сказала Ричарду что в последнее время ее питчи были все больше о том, почему голиафы могут посчитать прибыльным поглотить теряющего последнюю надежду Давида, на которого она работала, вместе со всеми его прогрессивными, мотивированными, саморегулируемыми сотрудниками, чьи фондовые опционы и планы 401(к)[53] теперь ничего не стоили. Но вернуться обратно в академические кущи означало на самом деле признать поражение.

Она вздохнула.

– Где?

– Чапел-Хилл[54]. И это не… Ладно, о'кей, это как бы академическая работа, но на самом деле нет.

– Угу.

– Нет, правда. С одной новой компанией, совместным предприятием WishtleNet и университетом Северной…

– Понятно.

– Дай же мне закончить. – Напиваясь, Ричард обожал поучать. – Представь себе Google Labs или Xerox PARC, только более странные. Полно денег, полно толковых аспирантов, делающих то, что я им велел, полно синектических исследований, не вызывающие раздражения вице-президенты, которые говорят, что у меня есть шесть месяцев для продвижения софта на рынке, даже если он полное барахло.

– Ясно.

Вот только Винс, операционный директор Коди, сказал, что, если ей удастся заключить контракт в Атланте, ее саму сделают вице-президентом.

– Коди, это круто. Все, о чем мы говорили последние шесть-семь лет, все эти когнитивные патернализмы и модификации поведения, модулируемо-резонансная компьютерная графика, алгоритмы интуитивного обучения…

– Ну да, ну да.

– …они хотят, чтобы я занимался этим. Хотят, чтобы я определил новые поля интереса. Очень круто.

Коди лишь покачала головой. Круто. Крутизна опять не вспомнила покормить рыбку в аквариуме, когда тебя снова не было в городе.

– Стартуем в следующем месяце, – сказал он.

Коди ощутила ужасную усталость.

– Тебя не будет в Атланте.

– Нет.

– Атланта в августе. Придется мне самой. Вот черт.

– Самой? А как же все эти красотки в откровенных летних нарядах?

Брови Коди полезли на лоб. Она потерла их.

– Ну, на Буна я никак не рассчитываю. На Буна и его низкопробные забавы со стрип-клубом.

– Он клиент.

– Твое сочувствие меня просто убивает.

Он пожал плечами.

– Я думал, девица с приватным танцем – твоя главная эротическая мечта.

Голова у нее раскалывалась. Теперь он вознамерился поговорить про Даллас.

– То, о чем ты нам рассказывала, – где, черт побери, это было?

– В Далласе.

Мог бы уже забыть об этом.

– Ты и вправду этим увлекалась. Ты что, краснеешь?

– Нет.

Три года назад ей исполнилось двадцать восемь, у нее были четыре миллиона долларов в фондовом опционе и вера в то, что коллеги по партизанскому программированию – ее друзья. Ха. И теперь, вероятно, половина гиков[55] Юга слыхала про самую ее интимную фантазию. Включая Буна. Она проглотила остатки текилы. Мерзкое пойло, когда тепловатое. Коди потянулась за своей курткой.

– Я пошла. Если только у тебя нет никаких идей, как заключить этот контракт без грязных игр с Буном. Вот уж не думала.

Она отпихнула стакан и встала.

– Эта встреча в Атланте когда? Восемь, девять недель?

– Примерно так.

Она бросила два доллара двадцать центов на стойку бара.

– Возможно, я смогу помочь?

– С Буном? Ладно.

Но обычно ангельское лицо Ричарда было мрачным. Он выудил из кармана телефон и положил его на стойку бара.

– Просто доверься мне на минуточку, – сказал он и ткнул пальцем в иконку памяти. Та подмигнула красным. – Что бы ни случилось, обещаю, что никто никогда не услышит этой записи, кроме тебя.

Коди бросила куртку обратно.

– Звучит прямо-таки зловеще.

– Тут, скорее, вопрос, хм, вопрос этики.

– О боже, Ричард. Ты просто истеричка.

Она заметила взгляд бармена, обращенный на их стаканы, и села.

– Я тоже занимался Атлантой, – сказал он. – Как и ты, я прекрасно понимаю, что будет после того, как вы проведете свои презентации для Буна.

– «Золотой Ключ», – кивнула она.

Так говорили все. Солнце встает, правительство требует налоги, Бун выслушивает предлагаемые цены и ведет всех в «Золотой Ключ».

– …но мне нужно знать от тебя, можешь ты или нет пойти на то, чтобы выплатить наличными крупную сумму, тысяч, скажем, до пяти, чтобы заполучить этот контракт.

Она фыркнула.

– Пять против возможных восьми? А ты как думаешь?

Он указал на телефон.

– Ладно. Да. Я могу позволить себе такие расходы.

Он улыбнулся, двигая челюстью совсем не по-ричардовски, словно питон, разевающий пасть, чтобы поглотить свинью. Коди едва не вскочила, но этот миг прошел.

– Ты должна разрешить мне доступ к твоим медицинским картам, – сказал он.

И вот они здесь, в Мариетте[56], где живут обитатели штата Джорджия, не трогающие чужаков среди лесов только потому, что не знают, что это за люди: семеро мужчин и одна женщина, шагнувшие из цитадели Буна – башни из белого бетона и зеленого стекла – под августовское солнце, раскаленное настолько, что плавился асфальт. Солнечные очки Буна сверкнули, когда он повернулся навстречу группе.

– Одна работа без забавы делает Джека скучным, право. И Джил тоже, – кивок в сторону Коди.

Она кивнула в ответ и постаралась не щуриться. Щурясь, она выглядела по-дурацки: ничего хорошего, когда все вокруг разодеты в пижонские летние деловые костюмы, принятые на Восточном побережье, и щеголяют южным загаром. По крайней мере, парень из Портленда тоже забыл свои солнечные очки.

Словно маленькое стадо, они двинулись через размякшую, вязкую парковку: типу из Бостона придется проститься со своими светло-желтыми мокасинами.

– Дейв, – обратился Бун к парню из Остина, – возьми этих троих. Я знаю, ты в курсе, куда мы направляемся.

– Конечно, – отозвался Дейв, и семеро мужчин рассмеялись, демонстрируя всеобщее «все-мы-тут-люди-бывалые-нас-ничем-не-удивишь».

Коди недоставало Ричарда. И она все еще злилась на него за то, что он вывалил на нее все эти новости лишь в последнюю неделю. Почему он не сказал раньше, что не приедет в Атланту? Почему не сказал еще в Сиэтле? И эта работа в университете: что там у него стряслось? Лузер. Но ей хотелось бы, чтобы он был тут.

Машина Буна оказалась вульгарным гибридным серебристым «Мерседесом». Он открыл пассажирскую дверь с улыбкой, как бы говорящей «Да-я-знаю-мужчины-и-женщины-равны-но-я-рожден-на-Юге-ну-что-тут-поделаешь?», на что Коди отреагировала должным образом, иронически приподняв брови. Ха, в очках бы это не получилось. Парень из Нью-Йорка и Бостонские Мокасины забрались назад. Остальные залезали в темно-зеленый прокатный внедорожник Дейва. Полноразмерный внедорожник. Совсем не круто. На этом он теряет очки. Она удовлетворенно защелкнула ремень безопасности.

По дороге в клуб Коди предоставила двоим с заднего сиденья наперебой общаться с Буном. Она уставилась в окно. Встреча прошла отлично. Было ясно, что лишь она, Дейв и парень из Денвера представляют компании, способные поспорить за этот контракт, и Коди была вполне уверена в своем превосходстве над денверцами в том, что касалось массового выпуска. Значит, она и Дейв. Если бы только они не ехали в «Золотой Ключ». Боже. При мысли о людях, которые будут наблюдать, как она смотрит на этих женщин, и полагать, будто знают, о чем она при этом думает, кожу у нее на голове начало пощипывать от пота. Под струей кондиционированного воздуха лицо ее застыло.

За два дня до отъезда в Атланту она связалась с Винсом по электронке, чтобы объяснить, что в стрип-клубе неловкость будет испытывать не она, но мужчины и что он мог бы, во всяком случае, задуматься об этом, позвонить Буну и организовать ей презентацию днем раньше или позже всех остальных. Через полчаса она получила ответ, короткий и по существу: ты едешь, детка, и все тут. Она глубоко вздохнула и отправилась к нему в офис.

Он разговаривал по телефону, расхаживая взад и вперед, но Коди не успела даже постучаться, как взмахом руки он пригласил ее зайти. Закрыв рукой трубку, он бросил:

– Мне нужно закончить разговор, это ненадолго.

И снова зашагал, крича:

– Черт побери, Рик, я хочу, чтобы это было сделано. Когда мы встречались на той неделе, ты заверил меня… Да. Никаких проблем, сказал ты. Никаких, блин, проблем! Так что сделай это, найди способ.

Он с грохотом швырнул трубку, покачал головой и переключился на нее.

– Коди, что ты хотела? Если насчет Атланты, я не желаю об этом слышать.

– Винс…

– Бун не дурак. Он тащит людей в этот стрип-клуб, потому что любит наблюдать, как они себя ведут под давлением. Ты лучшее из того, что у нас есть, ты же знаешь. Просто будь собой, и все будет в порядке. Устрой ему хорошую презентацию и не строй из себя герл-скаута, когда начнут показывать сиськи. Сможешь ты это пережить?

– Мне только не нравится…

– Господи Иисусе, Коди. Непохоже, чтобы ты до сих пор никогда не видела голых женщин. Ты хочешь стать вице-президентом? Скажи мне только: да или нет?

Коди вздохнула.

– Да.

– Рад слышать. А теперь марш отсюда.

«Золотой Ключ» был словно иной мир: прохладный, благоухающий фруктовыми нотками пива, шумный, с низкими басовыми звуками, от которых у нее завибрировало в животе; с темными углами и ярко освещенной сценой в центре, с тремя хромовыми шестами и лазерными стробами. Танцевала лишь одна женщина. Было еще только начало седьмого, но зал уже наполовину заполнился. Кто-то где-то курил дорогие сигары. Интересно, кому клуб заплатил за такую возможность.

Бун распорядился сдвинуть вместе два столика у самой сцены, неподалеку от центрального пилона. Парень из Нью-Йорка сел слева от Буна, Дейв – справа. Коди заняла место с краю, вне поля зрения Буна. Ей следует быть невозмутимой и ироничной во всех своих словах и поступках. Непробиваемой.

Новая танцовщица: рыжие волосы до плеч, закрывшие лицо, когда она закрутилась вокруг правого пилона. На ней была юбка величиной с ремень и шестидюймовые каблуки из полупрозрачного пластика, украшенные неприлично розовыми цветочками. Без шеста она, наверное, не смогла бы даже стоять. Однако выделывает кое-что интересное задницей, подумала Коди и украдкой провела пальцем по верхней губе. Слава богу, сухо. Очко в их пользу за кондиционирование воздуха.

Нью-Йорк тронул ее за руку. Он ткнул большим пальцем в сторону Буна, который подался вперед, и прокричал:

– Что вы желаете выпить?

– Какая разница?

Он осклабился.

– Здесь не подают забродивший виноградный сок под видом шампанского. Заведение подходит к выбору напитков серьезно.

Превосходно.

– «Маргариту». С солью.

Если коктейль достаточно кислый, ей не захочется глотать его.

Танцовщица повисла на шесте вниз головой и расстегнула лифчик. Ее груди выглядели произведением современного искусства, почти что архитектурным.

– Боже мой, – отметила Коди, – да это же Святая София.

– Что? – выкрикнул ньюйоркец. – Ее зовут София?

– Нет, – закричала Коди в ответ, – ее груди… Неважно.

– Искусственные, – кивнул ньюйоркец.

Появились напитки, поданные блондинкой, на которой не было ничего, кроме пурпурных бархатных стрингов и улыбки. Она обращалась к Буну «миленький» – он был завсегдатаем, а к Коди – «дорогуша».

Коди сумела оторвать взгляд от невероятных сосков достаточно надолго, чтобы отыскать долларовую бумажку и бросить ее на поднос с напитками. Двое мужчин засовывали свои презенты под джи-стринг: пятерку и десятку. Блондинка, уходя, подмигнула Коди. Ньюйоркец заметил это и ухмыльнулся. Коди попробовала свою «Маргариту»: кислятина. Она все равно сделала глоток.

Музыка изменилась, теперь это был ритмичный ремикс мэм-музыки: Slowhand группы Pointer Sisters. Басовая тема шла непрерывно, сдавливая живот Коди, будто теплая рука. Она облизнула губы и сосредоточилась на своем напитке. Левый пилон заняла другая танцовщица, с мягкими черными кудрями, а рыжеволосая переместилась на четвереньках в центр сцены и оказалась прямо перед их столом, медленно вращая попой, поглядывая на них через плечо, щурясь, словно кошка. У Буна, Дейва, у всех парней в руках были купюры: «О-о, крошка, у меня есть то, что тебе нужно». Рыжеволосая медленно пятилась к ним, выгибая спину в мнимом экстазе – но заходящем не настолько далеко, чтобы не заметить самую крупную купюру: двадцатку Буна. Она позволила подразнить себя ею, пощекотать купюрой внутреннюю поверхность бедра и провести по груди вокруг соска, прежде чем оттянуть пояс псевдоюбки и спрятать туда двадцатку. Остальные, вероятно, и не заметили, что она собрала у них деньги по очереди – двадцатку Буна, десятку Дейва, две пятерки. Потом танцовщица переместилась вправо, к толпе хипстеров, просидевших здесь дольше, чем нужно: двое из них размахивали пятидесятидолларовыми бумажками. Танцовщица изобразила совокупительные движения перед купюрой, находившейся на уровне ее таза. Она потрясающе владела своими мышцами. Нью-Йорк рядом с Коди с трудом сглотнул и полез за бумажником. Но было поздно. Хипстер широко ухмылялся, а танцовщица коснулась его щеки, склонила голову набок, что-то сказала. Он встал, и под одобрительное гиканье приятелей они с рыжеволосой скрылись за тяжелой матовой стеклянной дверью в дальней части зала.

«О, крошка…» Лицо Дейва было теперь скорее красным, чем загорелым. Он вытянул из бумажника пятидесятку, похрустел ею, сложил вдоль и поманил оставшуюся танцовщицу.

– Эй, кудрявая, иди и получи ее!

– Да! – тенором подхватил Нью-Йорк.

Портленд и Бостон, казалось, были поглощены своими напитками.

Бун поймал взгляд Коди и слегка улыбнулся. Она пожала плечами и развела руками, словно говоря: ну это же их деньги, – и он улыбнулся снова, на этот раз с оттенком скептицизма. Ах, черт.

– Дорогуша? – официантка в бархатном джи-стринге подошла вплотную и склонилась над Коди, сосками взъерошив ей волосы и мазнув по щеке.

Коди взглянула в ее выцветшие голубые глаза и отыскала десятидолларовую банкноту. Она с улыбкой засунула ее под стринг на бедре женщины и поманила пальцем, чтобы та снова склонилась к ней поближе.

– Я сочла бы за личное одолжение, если бы вы принесли мне еще один такой же чудесный коктейль, – сказала она женщине на ухо, – но без текилы.

– Все, что угодно. Но мне все равно придется посчитать по полной стоимости.

– Разумеется. Главное, чтобы он выглядел как надо.

Коди мотнула головой в сторону остальных.

– Предоставьте это мне, дорогуша. Я состряпаю для вас самую натурально выглядящую «Маргариту» во всем Дикси. Они будут сражены, сражены начисто вашей стойкостью. Это будет наш маленький секрет.

Она нежно погладила руку и плечо Коди, провела тыльной стороной ладони по ее груди.

– Меня зовут Мими. Если вам понадобится еще что-нибудь, потом.

Она одарила Коди знойным взглядом и направилась к бару. Кожа на ее играющих ягодицах выглядела неестественно гладкой, будто фарфор. Косметика, решила Коди.

Кудрявая заметила пятидесятку Дейва и теперь возлежала перед их столом на спине. Коди она представлялась роботом с заглючившей программой, подчиняющимся безумным командам: сжать, разжать, выгнуться дугой, дернуться в эту сторону и в ту. Тот, кто создавал ее, хорошо поработал над мускулами: каждый на виду, округлый, налитый силой, мягкий на ощупь. Какая досада, что создателям не хватило воображения на выражение лица и способностей, чтобы заронить хоть какую-нибудь искорку в ее глаза.

Груди, закачавшиеся у нее перед носом, возвестили о прибытии безалкогольного коктейля. Она выудила из портмоне десятку и потянулась к набедренной повязке Мими.

Официантка отступила на полшага, отложила поднос и обеими руками свела свои груди вместе.

– Может, предпочтешь положить ее сюда, дорогуша?

Коди моргнула.

– Можно засовывать ее медленно. Тогда, возможно, мы сможем познакомиться получше.

Но глаза ее, как и у робота, оставались пустыми.

– Ты чересчур горяча для меня, Мими.

Коди сунула купюру в джи-стринг и постаралась не чувствовать полыхнувшую в Мими ненависть. Она пригубила напиток и украдкой благоразумно заглянула в свой бумажник. Все это обходилось компании в целое состояние.

Бун с бесстрастным выражением лица наблюдал за Дейвом и ньюйоркцем. Потом он с любопытством взглянул в ее сторону. Приглашение к разговору?

Она поднялась. И повернулась взглянуть на сцену как раз в тот миг, когда длинноволосая женщина в ковбойских ботинках вышла к центральному шесту.

До сих пор для Куки все шло как обычно, и голеностоп вел себя лучше, чем она ожидала. Ботинки помогли. Она не могла вспомнить, когда сделала для себя эту пометку, «Ковбои и индейцы!», но это было внушено ей свыше. Она на автопилоте извивалась, и сгибалась, и надувала губы, и выпячивала грудь. Может, сделать рентген лодыжки? Нет. Это просто растяжение. Две таблетки ибупрофена и немного льда, и все будет в порядке.

Приличная толпа для вечера вторника. Есть и щедрые транжиры, но Джинджер уже раскрутила их на четыре приватных танца. Ну что же, всегда найдутся еще мужчины, у которых денег больше, чем здравого смысла. Она бросила взгляд за кулисы. Дэнни держал ее шляпу. Он кивнул. Она двигалась автоматически, отсчитывая про себя, и едва из колонок донеслись первые свистки саундтрека Морриконе к фильму «Хороший, плохой, злой», она вскинула руку, поймала шляпу и нахлобучила ее на голову. О-о, малышка, отлично сегодня, отлично. Она улыбнулась и медленно двинулась на авансцену. Женщина за первым столиком стояла. Куки заметила вспышку очень дорогих часов, и без какой-либо видимой причины ее захлестнула уверенность, что сегодняшний вечер и впрямь будет очень удачным. Куки, крошка, сказала она себе, сегодня ты станешь богатой.

И, увидев эту шляпу, эту важную походку, Коди позабыла про Буна с его контрактом, про свою непробиваемость, позабыла обо всем. Танцовщица была хороша, гибкая и нежная, сильная, как лань. Стразами на ее шляпе было выложено имя, Куки, и еще на девушке были крошечный топик из оленьей кожи с бахромой, и нечто вроде набедренной повязки – лоскутки замши, свисающие с талии спереди и сзади, но не с боков, – и устрашающие шпоры на ботинках. Она взглянула прямо на Коди и улыбнулась, и ее глаза не были пустыми.

Частью разума Коди понимала, что Бун видел, как она встала, и теперь он наблюдает, как она смотрит на эту танцовщицу, и что ей нужно остановиться, или сесть, или перейти к Буну на другой конец стола, но другая ее часть – та, что любила выпить в барах для байкеров, тусоваться ночь напролет под вопли Acid Girls из динамиков до последнего цента в кармане, та часть ее, которая загрузила свой пикап и, покинув Флориду, проделала за рулем весь путь до Западного побережья, когда ей было всего девятнадцать, которая висела однажды, зацепившись лишь коленями, на балконе девятого этажа, для того лишь, чтобы доказать, что она это может, – этой ее части не было дела ни до чего, кроме женщины с длинными каштановыми волосами.

Волосы были прямыми, как у индианки, и заканчивались на дюйм выше края набедренной повязки, и по движениям девушки было понятно, что шляпа и шпоры – это трофеи, снятые с мертвого мужчины. Когда танцовщица провела руками по телу, Коди знала, что в них зажаты ножи. Когда мужские голоса завели свой ритмичный речитатив, она увидела, как эта женщина скачет по равнине, спрыгивает с коня и на ходу срывает с себя одежду.

Музыка сменилась, но вновь забили барабаны, и теперь Куки склонилась, словно девушка над прудом, приспуская бретельки топика с плеч, достаточно, чтобы наполовину обнажить грудь, но не до конца, и она задумчиво коснулась своих грудей и принялась наносить на них боевую раскраску. Разрисовав все, что было видно, она спускала оленью кожу все ниже, так что каждая грудь покоилась, будто плод сатсума[57], на мягком основании, потом она повернулась спиной к публике, перекинула волосы через плечо и изучила отражение своих ягодиц в воде. Она легонько повернулась, так и этак, приподнимая задний замшевый лоскут – один краешек, потом другой, отпустила его, раздумывая, проверила каждую ягодицу на ощупь, словно решая, как раскрасить ее. Потом она разгладила оленью кожу обеими ладонями, так что та туго натянулась, и оценила результат. Нахмурилась. Провела указательным пальцем вдоль джи-стринга. Улыбнулась. Она выставила зад, пару раз вильнула им, засунула большие пальцы за поясную ленту джи-стринга и сдернула его прочь. Набедренная повязка осталась на месте. Топик по-прежнему был зажат у нее под грудями.

И маленькой лесби это нравилось, Куки знала. С нежной, как крем, улыбкой, приближаясь в танце, она видела, как пятна румянца расползаются по щекам женщины, как приоткрываются ее губы и расслабляются сжатые в кулаки пальцы. Профессиональный маникюр, красивый покрой одежды, туфли ручной работы. Мужчины в зале превратились в досадную помеху. Вот ее приз.

Один из мужчин за столом потянулся и просунул двадцатидолларовую бумажку между сыромятным ремешком набедренной повязки и ее бедром, но Куки едва перевела на него взгляд, обращенный к женщине. Двадцать здесь, пятьдесят там – невелика разница по сравнению с этим. Для тебя, одними губами произнесла она и, чуть повернувшись, напрягла все мышцы, потом сняла шляпу, завела руку за спину и откинула кверху полотнище набедренной повязки.

Она слышала, как кто-то кричит – высокий краснолицый парень с пятидесятидолларовой купюрой в руке, – но продолжала, не отрываясь, смотреть на женщину.

А потом музыка изменилась, и Джинджер возвратилась с приватного танца, и Куки увидела, как Кристи рука об руку со своей лощеной добычей намереваются удалиться в заднюю комнату, и значит, ей пора было надеть обратно кое-что из одежды и работать дальше.

Пять минут, беззвучно сказала она женщине.

Куки, думала Коди, пока танцовщица вновь опустила на место замшевый лоскут, грациозно выпрямилась и снова надела шляпу. Куки. Она смотрела, как Куки уходит со сцены, унося с собой все тепло и свет. Коди следует пойти за ней, разве нет? Пять минут, сказала она.

– Сука! – снова взревел Дейв. – Мои деньги для тебя недостаточно хороши? Чертова… Да пошел ты!

Он сбросил руку Буна со своей руки, потом понял, что натворил.

– Блин. Это… Это просто… Ну, вы же знаете, как это бывает. Но пятьдесят баксов…

– Черт, Дейв, может, она поняла, что это фальшивка, – весело воскликнул Бун.

Дейв выдавил смешок и засунул купюру в карман.

– Ну да, а может, просто не знает цифр.

Бун рассмеялся, но все за столом расслышали пренебрежительные нотки в его голосе.

– Пожалуй, друзья, на сегодня хватит.

Но Коди не слушала, потому что перед ней стояла Куки: без шляпы, замша и джи-стринг снова на своих местах.

– Ладно, парни, похоже, Коди мы потеряли, – рассмеялся Бун, совсем другим смехом, чем во время разговора с Дейвом. – Эй, девочка, позаботься о такси до дома, слышишь? Назови швейцару мое имя. Пошли, парни, мы уходим.

– Коди. Это твое имя? – спросила Куки, беря ее за руку.

Коди молча кивнула.

– А я Куки. Как хорошо встретить здесь женщину.

Еще один кивок. «Как дела?» – хотелось сказать Коди, но это было бессмысленно.

– Хочешь потанцевать со мной? Только ты и я, приватно?

– Да.

– Нам нужно заплатить за комнату.

– Да.

– Я люблю танцевать с женщинами. Это заводит меня, просто приводит в восторг. Я понимаю, чего хотят женщины, Коди. Хочешь, я покажу тебе?

– Да, – ответила Коди, слегка удивившись, что ноги еще достаточно слушаются ее, чтобы последовать за Куки в дверь из матового стекла.

Полночь. Гостиничный номер. Коди сидит на кровати, слишком возбужденная, чтобы лечь. Уличный фонарь светит из-за незадернутых портьер, заливая комнату желтым натриевым сиянием. Кондиционер рычит, выбиваясь из сил, но ее кожа горит огнем. Куки. Губы Куки, бедра Куки, щека Куки, и подбородок, и живот. Ее бедра, и попа, и груди. О, ее груди, их мягкая тяжесть на ладонях Коди.

Она поднимает руки, переворачивает их ладонями кверху и пристально разглядывает. Они такие же, как всегда. Она отводит взгляд, задумчиво растирая запястья. Куки.

Прекрати. Что за чертовщина с ней приключилась? Она сходила в стрип-клуб и поимела секс за деньги. В первый раз, о'кей, так что некоторого смущения можно было ожидать, но это все грязно, а не романтично. С ней работала профессионалка, и ее развели на сотни долларов. О боже, и Бун… Она выставила себя законченной идиоткой.

Почему же она чувствует себя такой счастливой?

Коди, ты такая красивая, сказала она. О да, да, не останавливайся, Коди. Отдайся мне, отдайся мне вся. И Коди отдавалась. И Куки тоже… Куки была безупречна. Она понимала все и все предугадывала. Что сказать, что сделать, когда польстить и подстегнуть, когда улыбнуться или быть покорной, когда подбодрить, когда не поддаваться. Словно читала мысли. И она тоже почувствовала что-то, Коди знала это. Почувствовала. Невозможно сымитировать эти расширившиеся зрачки, этот румянец, эту блестящую россыпь пота и эту роскошную влагу. Или возможно?

Боже. Она сходит с ума. Коди потерла лоб. Куки – профессионалка, и все это было ненастоящим.

Она встала. Шерстяной ковер колол босые ноги. Это была реальность. Ее одежда болталась на спинке стула возле письменного стола; она провоняла сигарным дымом. Невелика потеря. Коди все равно понятия не имела, почему выбрала эти широкие брюки. Она не надевала их около года. Если подумать, и эти дурацкие часы она не носила примерно столько же. Куки ненавидит запах сигар, так она сказала, расстегивая…

Прекрати. Прекрати немедленно.

Она перенесла брюки на кровать и вытряхнула из карманов чеки. Восемь чеков. Она заплатила за восемь приватных танцев, и плюс чаевые… Боже. Арендная плата за два месяца. О чем она только думала?

Мы должны заплатить за комнату, говорила Куки, но я верну тебе половину. Потому что я не в силах ждать. О, Коди, пожалуйста. Я хочу тебя снова.

– Черт побери все!

Собственная ярость вдруг напугала ее, и она затихла, прислушиваясь. В соседних номерах ни шороха, ни звука.

Дай мне номер твоего телефона в гостинице, сказала Куки. Я позвоню тебе завтра. Такого никогда раньше не было. Это реальность.

А если это было… Она может перенести дату вылета. Как-нибудь объяснит Винсу.

О господи! Тот великий контракт растаял во вспышке похоти. Винс ее убьет.

Но зато, о, у нее было почти три часа секса, лучшего за всю ее жизнь. Все было именно так, как она воображала в своих фантазиях. Я знаю точно, чего ты хочешь, сказала Куки и доказала это.

Но Коди знала тоже, вот в чем дело. Она знала, когда хриплое дыхание и сжимающиеся кулаки означают, что теперь пришла очередь Куки, что теперь Куки хочет, чтобы ее трогали, хочет нарушить все личные и клубные правила, чтобы ею овладели прямо на спинке кресла, просто ради удовольствия.

Коди сгребла чеки в кучу. Она никак не могла понять. Она платила за секс. Это не было романом. Но она чувствовала, как напрягались влагалищные мышцы Куки, ощущала эту дрожь в ее промежности, эти схватки и спазмы оргазма. Они не были поддельными. Во второй раз, во всяком случае, не были.

Коди дрожала. Кондиционер наконец начал действовать. Она растерла застывшие ноги. У Куки ноги длинные и красивые и каждый ноготок покрыт прозрачным лаком. Она сказала, что подвернула лодыжку. Коди держала эту лодыжку в руках, целовала ее, гладила, улыбка Куки была прекрасна.

– Как ты растянула ее? – спросила Коди.

И Куки рассказала ей про падение с высоты пяти футов со стены для скалолазания, и они поговорили о скалолазании и рафтинге, и Коди поведала ей о том, как ей было семь лет, и она увидела Цирк дю Солей и захотела стать артисткой на трапециях, и от этого они перешли к теме брюшного пресса, а от нее – снова к сексу.

Она прошлепала в ванную, по-прежнему не заморачиваясь насчет света. Едва она поднесла ко рту зубную щетку, запах, исходящий от пальцев, заставил непроизвольно напрячься все ее мускулы. Она выронила зубную щетку, склонилась над раковиной и зарыдала.

Синее, синее утро Атланты. Коди не спала. Завтракать не хотелось. Ее рейс в четыре пополудни.

Она лишилась контракта, лишилась ночного сна, лишилась разума и самоуважения и спустила в унитаз арендную плату за два месяца. Она никогда больше не увидит Куки – и непонятно, почему это ее так волнует.

Зазвонил телефон. «Куки!» – подумала она, ненавидя себя за это.

– Алло?

– Ваш сотовый телефон выключен, но я позвонил Винсу во Фриско, и он сказал мне, что вы в отеле «Вестин».

Бун. Она закрыла глаза.

– Самолет у вас не раньше четырех, верно? Коди, вы тут?

– Да. Я тут.

– Если вы не слишком вымотаны, может, не будете возражать заглянуть ко мне в офис? Мы накормим вас ланчем.

– Ланчем?

– Ну да. Знаете, такая еда. Что, на Западном побережье не едят ланч?

– Едят. Я имею в виду: зачем?

Он хохотнул.

– Потому что нам нужно утрясти кое-какие детали этого контракта. Ну, скажем, к одиннадцати тридцати?

– Да, отлично. Хорошо, – брякнула она наобум и положила трубку.

Она уставилась на свой чемодан. Одежда. Ей нужно переменить одежду. Неужели он действительно отдает ей контракт?

Телефон зазвонил снова.

– Алло? – нерешительно произнесла она, ожидая услышать кого угодно, от господа бога до самого дьявола.

– Привет, Коди. Это я.

– Ричард?

– Да. Послушай, как дела?

– Я не… Дела… – Она набрала в грудь побольше воздуха. – Я получила контракт.

– Здорово, просто великолепно. Но как прошел вчерашний вечер?

– Господи, Ричард, я не могу болтать сейчас. У меня нет времени. Я уже на полпути к Буну, доглаживаю последнюю тряпку. – Ей нужно все обдумать. – Я позвоню тебе через недельку-другую, хорошо?

– Нет, Коди, подожди. Только не делай ничего, что ты…

– Потом, ладно?

Она бросила трубку на рычаг. Как он догадался позвонить в «Вестин»? Почему его заботит, как она провела вечер? Она снова потерла лоб. Еда может помочь при контракте. При головной боли, хотела она сказать. И расплылась в улыбке: контракт. Она чертовски ловко выиграла этот контракт. Она точно получит огромный бонус. Она точно станет вице-президентом. Она точно опоздает.

В ванной она подняла зубную щетку, смыла с нее грязную пасту и решительно отказалась думать о прошлой ночи.

Куки позвонила в отель.

– Это Коди. Оставьте сообщение, или перезвоните мне на мобильный, – и дальше цепочка цифр, начинающихся с 216. Сан-Франциско. Все верно. Прошлой ночью она говорила Куки: Сан-Франциско с его туманом, и горы, и большой эспрессо воскресным утром.

Может, все к лучшему. Что-нибудь затушит этот жар Атланты.

Буну хотелось не столько обсуждать детали, сколько смеяться, и подливать кофе, и учить Коди есть сэндвич «по-бой». В конце концов, если они собираются работать вместе, им следует познакомиться получше, разве он не прав? И никаких упоминаний о стрип-клубах или приватных танцах почти до самого конца, когда он подписал письмо о намерениях, протянул его ей и сказал:

– Мне нравится, как вы себя ведете. Возьмите хоть этого парня из Остина, Дейва. Никакого воспитания. Неумерен в выпивке, не может держать себя в руках и называет женщин по именам при всех. Но вы: никакой похвальбы, никаких пышных фраз, вы просто сидите тихонько, а потом вцепляетесь в подвернувшуюся возможность.

Он лукаво улыбнулся.

– Поступайте так же и в бизнесе, и мы с вами кое-что заработаем.

И теперь, когда спина Коди еще помнила его дружеское похлопывание, в сумке для ноутбука лежало письмо, а лицо ее, ожидающей машину чтобы ехать в аэропорт, согревало солнце, она начала каким-то образом забывать о своем смятении. У нее был великолепный секс, она заложила основу для выгодных рабочих отношений, ей тридцать один, и она вот-вот станет вице-президентом, и ее даже не мучает похмелье.

Пришла машина, и Коди забралась в прохладный салон в зеленых тонах.

Целых десять минут она позволяла миру за окнами скользить мимо, прежде чем достала письмо о намерениях. Она перечитала его дважды. Энергичная подпись. Упоительный ряд нулей перед десятичной точкой. Если все останется как есть, один этот контракт позволит им держаться на плаву, пока они не отыщут еще несколько источников дохода. И это сделала она. И никто другой. Она была чертовски хороша! Кому-нибудь следовало бы устроить для нее грандиозный праздничный ужин.

Она достала телефон, покрутила его в руках. Уровень сигнала менялся по мере того, как машина перемещалась от соты к соте. Кому бы позвонить? Ни один человек в здравом уме не пожелал бы обедать с Винсом. Ричард лишь захочет узнать все подробности, а она пока не желает говорить об этих самых подробностях; и в любом случае, он в Каролине. Полная задница.

Прием внезапно стал уверенным, и ее телефон пискнул: голосовое сообщение.

– Привет. Это Куки. Я знаю, ты не выходишь раньше полудня. Если ты… Я знаю, это странно, но прошлая ночь была… Черт. Слушай, может, ты мне не поверишь, но я не могу перестать думать о тебе. Я хочу увидеть тебя, ладно? Я буду в парке, том, про который я тебе говорила. В Пидмонте. На скамейке около озера. Я сейчас иду туда, и я жду. Надеюсь, ты придешь. Я принесу пончики. Ты любишь пончики? Я буду ждать. Пожалуйста.

О-о-о, ты другая, о-о, ты совсем особенная, о-о, сделай это, детка, просто заплати еще тысячу долларов, и я буду любить тебя вечно. Непременно. Но голос Куки звучал так тихо, так неуверенно, словно ее слова были правдой. Но так, разумеется, и должно быть. Такова ее жизнь: притворяться и играть. Используя людей.

Лицо Коди начало покалывать. Если честно, сказала она себе, кто кого здесь на самом деле использовал? Кто отхватил большой контракт, кто получил в точности то, чего хотел: грандиозный секс безо всяких хлопот, ну, и по соответствующей цене.

Все это очень запутанно. Она так устала. Она уезжает. В любом случае, уже поздно, думала она, пока машина плавно скользила по автостраде.

Женщина сидит в одиночестве на скамейке, быть может, ей жарко, быть может, хочется пить, хочется принять ванну. Она боится встать и пойти в туалет, а вдруг пропустит того, кого она ждет. Быть может, сладкий аромат пончиков напомнил ей, что она голодна, но она не станет есть их, потому что хотела подарить их, всю дюжину, во всем великолепии, своей любимой, увидеть ее счастливую улыбку. Она будет колупать облупившуюся краску деревянной скамейки и вскидывать глаза всякий раз, когда кто-нибудь, похожий на Коди, проходит мимо, и всякий раз снова разочаровываться. В ее жизни приключилась одна волшебная история, весьма похожая на чудо, но горячее упитанное солнце спускается все ниже, и она понимает, что это чудо, эта мечта должна умереть, потому что та, на которую она возлагала все свои надежды, испугалась, не слишком ли глупо она будет выглядеть. Или не захотела признаться, что использовала женщину для секса и вышвырнула ее прочь.

Коди прищурилась, взглянула на часы. Она подалась вперед и кашлянула.

Водитель взглянул на нее в зеркало.

– Мэм?

– Где находится парк Пидмонт?

– К северо-востоку от центра.

– Мы проедем мимо него по дороге в аэропорт?

– Нет, мэм.

Она сошла с ума. Но единственное, что ждет ее дома, – банка с рыбкой.

– Отвезите меня туда.

Без шляпы и ботинок, в джинсах, сандалиях и топике на бретельках, какой Коди и сама могла бы носить, Куки выглядела юной. Это подтверждал и язык ее тела. Волосы были заплетены в косу. Она перебрасывала ее с плеча на плечо, ерзая на скамейке и озираясь по сторонам. При виде Коди на лице ее вспыхнула широкая улыбка, открытая и беззащитная.

– Сколько тебе лет? – выпалила Коди.

Лицо замкнулось.

– Двадцать шесть. А тебе?

– Тридцать один.

Коди не стала садиться. Они смотрели друг на друга.

– У меня лицо запачкалось?

– Нет. Прости. Оно выглядит… ты выглядишь иначе.

– Ты ожидала, что в свой выходной я буду одеваться так же, как там?

– Нет! Нет. – Но отчасти она ждала этого. – Ну вот. У тебя часто бывают выходные?

Короткий смешок.

– Не могу себе этого позволить. За них не платят. Ни зарплату, ни страховку, ни в пенсионный фонд, ни в счет оплачиваемого отпуска.

Коди покраснела.

– Зарабатывать по две тысячи баксов за ночь – не худший вариант.

– Я их стоила?

Ее запах заполнил рот Коди. «Да!» – хотелось ей крикнуть. Да, и еще в сто раз больше. Но это не имело смысла, поэтому она просто продолжала стоять.

– Ты заплатила двадцать две сотни. Заведение снимает шестьдесят процентов. Из моих восьмидесяти восьми Дэнни забирает еше двадцать процентов, и – нет, он охранник, а не сутенер, а я никогда не делала этого до прошлой ночи. И – нет, я не жду, что ты поверишь мне. Потом еше костюмы, прическа, эпиляция, косметика… – Она откинулась назад, раскинув руки по спинке скамьи. – Вот ты скажи… Три часа кряду трахаться с совершенно чужим человеком – стоит это пяти сотен долларов?

Ее рот растянулся в вымученной улыбке, но глаза блестели. Она закинула лодыжку на колено другой ноги.

– Как твой голеностоп, еще болит? – Слова будто выскочили сами.

Куки отвернулась, пару раз моргнула. Коди оказалась на коленях перед скамьей.

– Куки? Куки, не плачь.

– Сюзанна, – сказала она, все еще отворачиваясь.

– Что?

– Сюзанна. Это мое настоящее имя. Сюзанна Херрера. – Она свирепо уставилась на Коди. – Я Сюзанна Херрера. Я танцовщица, а не шлюха, и я хочу знать, что ты сделала со мной.

– Что я?..

– Я танцую. Я дразню, я намекаю. Вам это нравится, вы даете мне деньги, и это нравится мне. Время от времени я танцую приватный танец, но всегда по правилам: руки на подлокотниках, в одежде, немножко коснуться, немножко потереться, потому что мне нужны дополнительные деньги. Я танцую, вы платите. Это моя работа. Но это, это не работа! Я не знаю, что это. Это безумие.

Я позволила тебе… – Ее щеки побурели. – И я сделала бы это снова, и не за деньги. Просто так. Безумие. У меня такое чувство… Как будто… Я даже не знаю, как сказать! Я хочу говорить с тобой, слушать, как ты рассказываешь про свой бизнес. Я хочу увидеть твой дом. Я всю ночь не спала. Думала о тебе: твоя улыбка, твои руки, как остро я чувствовала, что дарю тебе наслаждение, как тепло мне было в твоих объятиях. И мне страшно.

– Мне тоже, – сказала Коди, и ей действительно было страшно, очень, потому что она начинала догадываться, что с ними случилось, и все это выглядело как очень скверная шутка.

– Тебе-то не страшно.

Сюзанна скрестила руки на груди и снова отвернулась.

– Страшно. Ку… Сюзанна, ты что же, думаешь… Черт. Нелепо даже говорить об этом. Посмотри на меня. Пожалуйста. Спасибо. Ты что же, думаешь, что я…

Она не могла выговорить это. Она не верила.

После долгой паузы Сюзанна выдавила:

– Танцовщицы не влюбляются в клиентов.

Это задело.

– Клиенты не влюбляются в шлюх.

– Я не…

– Я тоже.

Они уставились друг на друга. У Коди зазвонил телефон. Она, не глядя, выключила его.

– Мое полное имя – Кэндис Марсинко. Сегодня после обеда я должна лететь обратно в Сан-Франциско, но смогу вернуться в Атланту в конце недели. Мы могли бы, ну, знаешь, разговаривать, сходить в кино, погулять в парке.

Боже, кажется, она перебрала все банальности до единой. Она попробовала снова.

– Я хочу встретиться с тобой, познакомиться с твоей кошкой.

– У меня нет кошки.

– Тогда с твоей собакой.

Кончай этот детский лепет. Но она не могла.

– Я хочу узнать, давно ли ты живешь в Атланте, и что из еды любишь, и победят ли, на твой взгляд, «Смельчаки»[58] вечером, и хорошо ли тебе спится в моих объятиях.

Она чувствовала себя идиоткой.

Сюзанна некоторое время смотрела на нее, потом взяла стоящую рядом коробку.

– Ты любишь Krispy Kreme [59]?

Когда Коди вновь включила телефон в аэропорту, там было сообщение от Ричарда: «Позвони мне, это важно». Но ей нужно было бежать на самолет.

В воздухе она склонилась головой к иллюминатору и слушала гул двигателей.

Сюзанна, сидящая на скамье до самого заката, размышляющая о том, что любовь – это для богатых.

Палевый лабрадор пробегает мимо, вывернув голову в попытке увидеть собственное ухо. Из пасти вывален язык, радостный и розовый. Собаки любят. Собаками владеют.

Она рвет на кусочки последние три пончика и бросает их уткам.

В четверг Винс и вся управленческая команда чествовали Коди шампанским. Она воспользовалась возможностью и отпросилась на пятницу и еще на два дня в начале следующей недели. Винс не мог сказать «нет», не выглядя при этом мелочным, поэтому объявил ей, что вице-президентам не нужно спрашивать разрешения.

Вице-президент. Она широко улыбнулась и на мгновение почувствовала себя почти нормально. Вице-президент. Круто.

В пятницу утром она только вышла из душа, как раздался звонок в дверь. Она так изумилась, что едва сообразила надеть халат перед тем, как открыть.

– О, картинка просто на диво.

– Ричард!

– Не то чтобы я не оценил твой жест, но не могла бы ты затянуть потуже этот пояс, по крайней мере пока мы не выпьем кофе? Вот, пожалуйста, латте, двойной большой, два процента.

Она пошла одеваться. Когда она вернулась, вытирая волосы полотенцем, он удобно устроился на диване, закинув лодыжку на колено, точно как Сюзанна в парке.

– Завидую твоему лесбийскому умению устраиваться с комфортом.

Она повязала полотенце вокруг шеи, села и отхлебнула латте.

– Перефразируя тебя же, не то чтобы я не оценила этот кофе, но… какого черта ты здесь?

Он выложил свой телефон на стол рядом с ее чашкой.

– Помнишь это?

– Твой телефон?

Он достал из футляра для ноутбука флешку и бросил выразительный взгляд на нее, потом на Коди.

– Ричард, у меня были просто безумные несколько дней, и в четыре у меня самолет. Быть может… – Быть может, она сошла с ума, быть может, она отменит… – В любом случае, не мог бы ты сразу перейти к делу?

– Пей свой кофе. Он тебе понадобится. И расскажи мне, что произошло во вторник вечером. – Он выставил перед собой ладонь. – Просто расскажи мне. Потому что я предполагаю, что ты провела бурную ночь с юной красоткой по имени Куки.

Она долго-долго молчала.

– Сюзанна, – произнесла она наконец.

– А. Вы зашли настолько далеко? Сюзанна Херрера, двадцать четыре…

– Двадцать шесть.

– Двадцать четыре. Поверь мне. Мать Антония Херрера, отец неизвестен. Общинный колледж Данвуди, бакалавр по деловому администрированию – ох и лицо у тебя – и один арест за хранение запрещенных веществ. Здорова как бык. В настоящий момент не принимает ничего, кроме противозачаточных пилюль.

– Пилюль?

– А что?

– Ничего. Продолжай.

– Случаи лекарственной аллергии неизвестны, хотя отмечена удивительная толерантность к некоторым веществам, например тиопенталу натрия[60] и терпазина гидрохлориду.

Коди уловила нечто, понятное ей.

– Погоди. Я знаю этот препарат. Это же…

– RU-четыреста восемьдесят шесть для памяти. Он самый.

– О господи, Ричард, ты же не давал ей этого! Ты не заставил ее забыть все, что было!

– Не то, что было во вторник.

Коди озадаченно умолкла.

Он вставил флешку в ноутбук и повернул экран, чтобы она могла видеть иконки звуковых файлов.

– Все станет понятно, когда ты прослушаешь это.

– Но у меня нет времени. У меня самолет…

– Если в Атланту, то ты захочешь отменить вылет. Просто послушай. Потом я отвечу на вопросы.

Он запустил запись.

– …ни случилось, обещаю, что никто никогда не услышит этой записи, кроме тебя.

– Звучит прямо-таки зловеще.

При звуке собственного голоса она подпрыгнула.

– Что…

– Ш-ш.

– …скорее, вопрос, хм, вопрос этики.

– О боже, Ричард. Ты просто истеричка.

Пауза. Звяканье.

– Я тоже занимался Атлантой. Как и ты, я прекрасно понимаю, что будет после того, как ты проведешь свои презентации для Буна.

– «Золотой Ключ».

– …но мне нужно знать от тебя, можешь ты или нет пойти на то, чтобы выплатить наличными крупную сумму, тысяч, скажем, до пяти, чтобы заполучить этот контракт.

Он нажал на паузу.

– Заказать что-нибудь?

– Нет.

Пищевод Коди сжался намертво. Она едва могла глотать собственную слюну, не то что латте. Но картон в ее руке был теплым и гладким, успокаивающим, а за спиной Ричарда безмятежно плавала взад и вперед ее рыбка.

– Терпазин – хорошее снадобье. Мы смогли отлично рассчитать твою дозировку. Сюзанна оказалась чуть более крепким орешком. Потрясающий метаболизм.

– Ты же сказал, что не давал ей…

– В последние пару недель – нет. Но ты приняла его шесть раз, а она семь. Теперь слушай.

Шесть раз?

– …исследования памяти и ее восстановление. Очень увлекательно. В полном соответствии с работой я изучал, как люди формируют привязанности. Это все вопрос знакомости. Ты подпускаешь кого-то достаточно близко или достаточно часто, и затем твой разум действительно начинает воспринимать этого человека как друга или родственника.

Пауза.

– Есть способы для того, чтобы человеку было легче принять тебя.

Звон бутылки о стакан.

– Я уже рассказывал тебе про исследования, доказавшие, что проще простого заставить субъекта А предугадывать потребности субъекта Б и удовлетворять их.

– Ну так не рассказывай мне снова.

У нее такой самоуверенный, даже скучающий голос. Женщина, никогда даже не думавшая использовать слово «любовь».

– …дает толчок процессу ознакомления. Например, субъект А работает в книжном магазине и одинока, и в грустную минуту ей становится легче от шоколада. И в один прекрасный день появляется субъект Б, у него при себе есть шоколадка, он говорит: «Привет, у вас такой печальный вид, когда я грущу, мне помогает шоколад, не желаете ли?» – и А ест шоколад и думает: «Вау, этот Б очень чуткий, и заботливый, и так похож на меня», и поэтому он тут же зачисляется в категорию почти друзей. Устроить что-то в этом роде очень легко. Вам нужно лишь достаточно много знать про субъект А.

Достаточно много знать. Коди оттолкнула от себя ноутбук.

– Я не верю этому.

– Нет?

Коди не ответила.

– Ты сидела в том баре в Сиэтле, и ты слушала и затем подписала временный отказ от прав.

Он выложил на стол рядом с ее рукой листок бумаги. Внизу была ее подпись – немного небрежная, но ее.

– Потом ты приняла терпазин и забыла про все это.

– Такое я бы не забыла.

Он поднял руку. Другой дотянулся и перетащил ползунок громкости вправо.

– Прими таблетку.

– Ладно, ладно. – Пауза. Звяканье кубиков льда. – Господи. Какая гадость!

– В следующий раз поместим его в капсулу. Скажи спасибо, что это не вазопрессин. От того ты бы просто обблевалась. Говорю по собственному опыту.

Он остановил файл.

– Так и есть. Как бы там ни было, через неделю после Сиэтла я приехал сюда и ты подписала более надежный пакет документов. – Он протянул ей толстую подшивку бумаг. – Поверь мне, они железобетонные.

– Погоди. – Не глядя, она уронила пачку на колени. – Ты приходил сюда? В мою квартиру?

– Приходил. Я дал тебе прослушать ту же запись, что и теперь, показал тебе исходный отказ от прав. – Он кивнул на ее колени. – Ты подписала. Я дал тебе тиопентал натрия, у нас состоялся первый сеанс. Ты приняла еще один терпазин.

– Я не помню.

Ричард пожал плечами.

– Это было. – Он постучал пальцами по папке у нее на коленях. – Здесь подписанные отказы от прав на все сеансы.

– Сколько раз, ты говоришь?

– Шесть. Четыре здесь, два в Северной Каролине.

– Но я не помню!

Рыбка в аквариуме моталась туда-сюда, туда-сюда. Коди закрыла глаза. Открыла. Рыбка по-прежнему была на месте. Ричард тоже. Она могла даже вспомнить тяжесть грудей Сюзанны на своих ладонях.

– Лучше дослушай остальное. И прочти это.

Он включил запись.

– О’кей. Подумай, каково это будет, если ты много знаешь про кого-то, и вы вдруг встретитесь: ты знаешь про нее, и она знает про тебя, но единственное, что ты сознаешь, – что ценишь этого человека, и доверяешь ему, и чувствуешь свою с ним связь. Теперь представь, что может случиться, если добавить в это уравнение секс.

– Надеюсь, хороший секс.

– Наилучший. Существует множество исследований, насколько сильными могут быть сексуальные узы, в особенности для женщин. Если у женщины был оргазм в присутствии другой особы, в течение нескольких последующих дней ее гормональный фон становится повышенно чувствительным к присутствию любовника: всякий раз, как он входит в комнату, ее организм во множестве рассылает химические сигналы типа окситоцина, кричащие: «Друг! Друг!» Это верно даже в случае с теми людьми, которые, как вы разумом понимаете, не годятся для вас. Вы проделываете это с кем-то совместимым, кто подходит вам – не важно, подходит на самом деле или просто так кажется, – и возникает химическая связь с перспективой стать суперклеем для людей. Это и есть любовь: связь, которая возобновляется каждые несколько дней, пока мозг не перенастроится полностью. Итак, я хотел знать, что будет, если свести друг с другом двух сексуально совместимых людей, волшебным образом точно – точно! – знающих, чего другой хочет в постели, но не помнящих ничего про то, откуда у них эти знания…

Коди быстро нажала на паузу.

– Любовь, – повторила она. – Любовь? Твою мать, что ты сделал со мной?

– Ты сама это с собой сделала. Слушай дальше.

И она слушала. После почти часового прослушивания она взяла пачку распечаток, которые Ричард достал из портфеля.

Она взглянула на часы.

– Все еще думаешь насчет самолета?

Коди не знала, о чем она думает.

– Его можно сдать? – спросил он. – Билет?

Коди кивнула.

– Дай его мне. Я аннулирую его для тебя. Ты всегда можешь перезаказать билет на завтра. Но ты должна прочесть.

Не в силах пошевелиться, она смотрела, как Ричард берет телефон и набирает номер. Когда вызов пошел, он повернулся к ней, одними губами произнес: «Читай!» и снова отвернулся.

И она начала читать, лишь смутно замечая, как Ричард, препираясь, продвигается все выше по должностной иерархии авиакомпании.

После первой сотни страниц про субъект К и субъект С он принес ей свежий кофе. В одном месте она остановилась в смятении.

– Что?

– Не могу поверить, что говорила тебе это.

Он заглянул ей через плечо.

– О, пикантное местечко. Перестань краснеть. Я все это уже слышал. Несколько раз. Тиопентал натрия заставит рассказать все что угодно. К тому же ты не помнишь, как говорила мне это, так с какой стати смущаться?

Она взглянула на свою рыбку. Это не важно. Не важно. Коди взяла бумаги и снова углубилась в них. С таким же успехом можно покончить с этим.

Странице примерно на трехсотой он пошел на кухню приготовить ланч. Она не помнила, чтобы ела его, но, покончив к семи вечера с последней страницей, увидела, что тарелка возле ее локтя пуста, и услышала конец фразы Ричарда, звонившего в службу доставки китайского ресторанчика на углу неподалеку. Было ясно, что он уже проделывал это прежде. С ее телефона, в ее квартире. А она не помнила.

Как бы ей хотелось накормить его терпазином, чтобы он забыл все то, чего до сих пор она не рассказывала ни одной живой душе.

Она попыталась собраться с мыслями.

Он попросил у нее разрешения использовать ее в эксперименте. Это должно было означать, что ей будет комфортно в том клубе в Атланте, что она. возможно, даже неплохо проведет пару часов, и это поможет ему в работе и будет оплачено до некоторой степени ею из средств на представительские расходы. Он съездил в «Золотой Ключ», и выбрал среди танцовщиц Сюзанну как наиболее подходящую для удовлетворения ее фантазий – а он кое-что знал о ее предпочтениях по той дурацкой, дурацкой ночи в Далласе, – и побеседовал с ней в том же духе. Только Сюзанне заплатили.

Дважды, подумала Коди. Я заплатила ей тоже.

Итак, Ричард прилетал в Сан-Франциско, был на квартире у Коди и дал ей тиопентал натрия, и она разразилась словесным поносом насчет своих сексуальных фантазий, со всеми нюансами, и подробностями, и оттенками наслаждения. В Северной Каролине она поведала ему об этих фантазиях снова, еще более откровенно, поощряемая вообразить все в мельчайших деталях, представить, что это уже произошло, а ей в это время делали функциональную МРТ и анализировали газовый состав крови.

Ричард положил трубку.

– Еда будет в течение тридцати минут.

Коди заставила себя оставаться сосредоточенной, думать, вопреки смятению.

– Для чего были нужны все эти МРТ и… – она заглянула в листок, – ТМС во время, э-э-э, воображаемых интерлюдий?

– Мы выстроили нечто вроде карты изменений активности твоего мозга и гормонального фона, что ты будешь чувствовать, если кто-нибудь в самом деле проделает все это с тобой. Нечто вроде пеленгатора суперэмпатии. От Сюзанны, разумеется. Мы давали прослушать твои слова вам обеим, одновременно с транскраниальным магнитным стимулированием для увеличения пластичности мозга – перенастройки.

– И, – она пролистала страницы до раздела, озаглавленного «Теоретические обоснования», – ты дал мне, нам, окситоцин?

– Нет. Мы хотели выделить переменные факторы. Окситоцин ты добавила сама, позже. – Он широко улыбнулся. – Это красивая часть. Все, что здесь есть, ты сделала сама. Это твои надежды, твои гормоны, твои потребности. Твои. Мы предложили кое-что каждой из вас – то, до чего вы сами могли и не додуматься: эти дорогие часы и свободная одежда, шляпа и шпоры у Куки. Но остальное – это ты и Куки, я имею в виду, Сюзанна. Но вы двое были настолько нацелены друг на друга, что если это не стало лучшим сексом в твоей жизни, я съем этот стол.

Он похлопал по крышке стола.

Она сделала сама.

– Ты не можешь опубликовать это, – сказала она.

– Это – нет. – Он взял распечатку МРТ и полюбовался ею. – Пока нам достаточно знать, что метод работает.

Она ждала от себя вспышки ярости, но ничего не случилось.

– Это реально?

– Проект? Вполне.

Проект. Она смотрела, как он собирает документы и складывает их аккуратной стопкой.

– Не проект, – поправила она. – Не ТМС, не МРТ, не терпазин. Вот это. – Она похлопала себя по груди. – Это реально?

Он склонил голову набок.

– Реальна ли любовь? Большинство людей, похоже, думает, что да. Но если ты имеешь в виду то, что ты теперь чувствуешь, я отвечу тебе: не знаю. И не думаю, что сканы смогут дать ответ. Но они могут сказать, изменилась ли ты: твои данные были на удивление очевидными. Не то что у Куки. У Сюзанны.

Он снова вытащил функциональную томограмму, полюбовался на нее еще немножко и положил обратно в стопку.

– Что ты имеешь в виду?

– Данные. Твои были совершенно последовательными. Ее… странными.

– Странными. – Ее мозг словно работал в ином измерении. Чтобы мысль оформилась, требовалась целая вечность. – Типа лжи?

– Она вообще много врала.

– Но могла ли она лгать мне? Насчет своих чувств?

Он пожал плечами:

– Откуда нам знать?

Коди уставилась на него.

– Книги, – произнесла она, силясь вспомнить то, что читала когда-то. – Там говорится, что любовь – это контур обратной связи, верно?

– В рамках индивидуальной пластичности мозга, да.

– Значит, это обоюдно. Я не могу любить кого-то, если он не любит меня. Если это любовь.

Он бросил на нее странный взгляд.

– Взаимосвязь не подтверждается данными.

Ричард помолчал и добавил уже мягче:

– Мы не знаем.

«Жалость, – поняла она. – Он жалеет меня». Она ощутила, как внутри впервые шевельнулось нечто, запрятанное столь глубоко, что она даже не могла подыскать этому определения.

– Что ты со мной сделал? Что еще ты сделал со мной?

– С тобой? Для тебя.

– Ты заставил меня испытать некие чувства к женщине, которая трахается за деньги. Которая помешана на деньгах.

– Как и ты, если хорошенько подумать. То же самое.

– Я – нет.

– Вот как, ты что, сделала это из любви к науке?

Коди сменила тактику.

– Сюзанна знает?

– Утром я лечу в Атланту.

– Ее звуковые файлы у тебя с собой?

– Конечно.

– Дай мне послушать их.

– Это неэтично.

Неэтично.

– По-моему, ты чудовище, – сказала она, но без гнева.

– Значит, я нашел странный способ продемонстрировать это, ты не находишь? В обмен на несколько щекотливых экспериментальных сеансов, о которых ты даже не помнишь, я дал тебе контракт, подружку и целую ночь развлечений.

Она уставилась на него.

– Ты ждешь от меня благодарностей…

– Ты только посмотри вокруг. Посмотри. Голые стены. Рыбка, господи прости.

– Вон отсюда.

– О, продолжай…

– Вон.

– Завтра это все будет уже в прошлом.

– Богом клянусь, если ты немедленно не уйдешь, я набью тебе морду.

Ее голос звучал на удивление спокойно. Был ли это шок, или же так себя ведут влюбленные, или что-то в этом роде? Она понятия не имела.

– И можешь положить эти бумаги обратно. Они мои, это мои личные мысли. Оставь их прямо там, на столе. И флешку тоже.

Он вытащил флешку, положил ее поверх бумаг, убрал ноутбук и встал. Она открыла перед ним дверь.

Он был уже на выходе, когда она сказала:

– Ричард. Ты не можешь рассказать все это Сюзанне.

– Нет?

– Это слишком большой удар.

– Ты, похоже, очень неплохо с ним справляешься.

– Я, по крайней мере, уже знала тебя. Или думала, что знаю. Для нее ты будешь совершенным незнакомцем. Ты просто не можешь. Это… бесчеловечно. А она такая юная.

– Юная? Не смеши меня. Ты рядом с ней просто ребенок.

Он ушел.

Куки танцевала. Она не хотела думать о телефонных звонках. Не хотела думать ни о чем. Блин.

Но это были деньги.

Прожектора жгли, но кондиционеры гнали холод. Она покрылась гусиной кожей.

– Эй, милашка, пошли со мной в заднюю комнату, – позвал усатый клиент в скверном галстуке. Он был пьян.

Она знала этот тип людей. Начнет распускать руки, попытается лапать ее, а когда она позовет Дэнни, сдуется и откажется платить.

– Ну конечно, – произнесла она своим особым, самым шелковым голоском. – Посмотрим, водится ли у тебя зелень.

И приглашающе свела руками груди. Он засунул между них купюру.

– На пятерку много не купишь, малыш.

– Да за пятерку я куплю тебя, кукла, – заявил он, красуясь перед дружками.

Один из них хихикнул. Мерзкий звук для мужчины, подумала Куки.

– За пятерку я куплю тебя пять раз!

– Долго сочинял, дорогуша?

– Какого хрена? – Он был сбит с толку.

– Я говорю, мозг у тебя, должно быть, еще меньше, чем твой член, а тот, в свой черед, даже меньше твоего бумажника, сказала бы я, да только сомневаюсь, что такое может быть.

Она выдернула бумажку из его пальцев, засунула ее под джи-стринг и удалилась. В раздевалке она оглядела себя в зеркале. Двадцать четыре – слишком много для этого. Определенно. Она понятия не имела, который час. Она просунула голову в дверь.

– Дэнни!

– Да, куколка.

– Сколько времени?

Придется когда-нибудь завести себе часы. Хорошие дорогие часы.

– Десять минут, – сообщил Дэнни.

– Какого?

– Одиннадцатого.

На Западном побережье на три часа меньше. Она разложила свой ночной улов, пересчитала его, минуту подумала, отложила две сотни купюрами по пять долларов и по одному. Снова высунула голову за дверь.

– Дэнни!

– Я тут, куколка.

– Я ухожу.

– Тебе нехорошо? – Он неспешно протопал по коридору и, тяжело дыша, остановился возле двери.

– Нехорошо от всего этого.

– Мистер Перголетти говорит…

– Передай мистеру Перголетти, чтобы шел подальше. Я ухожу. Серьезно. – Она передала ему пачку банкнот. – Теперь присматривай за девочками. И всего тебе наилучшего.

– Нашла что-нибудь более подходящее?

– Скажем так, посмотрим.

В холодильнике у Коди стояла бутылка пива. Она открыла ее, аккуратно перелила в стакан, пристально глядя на бежевую пену. Стакан: она никогда не пила пива из стакана. Она вылила пиво в раковину. Она уже не представляла, что в этой жизни реально, но была твердо уверена, что от алкоголя станет еще хуже.

Вместо этого она заварила зеленый чай и уселась у окна. Солнце нависло над заливом. Что видит из своей комнаты Сюзанна? Зажила ли ее лодыжка? Противозачаточные таблетки, боже правый. И – о, этот аромат ее кожи.

Она теряет рассудок.

Она не знала, кого ненавидит больше: Ричарда, сделавшего это предложение, или себя, принявшую его. Или Сюзанну. Сюзанна сделала это ради денег.

Или, может… Но – противозачаточные таблетки?

А что, если Сюзанна почувствовала… чем бы это ни было? Стало ли оно от этого реальностью? Все это лишь эксперимент, все было запланировано. Подделка. Но у нее не было ощущения подделки. Ей хотелось обнимать Сюзанну, целовать ее лодыжку, защищать ее от целого мира. От всех Ричардов мира.

Она схватилась за телефонную трубку, в десятый раз вспомнив, что у нее нет ни адреса, ни номера телефона. Она позвонила в справочное, где ей сообщили, что в списках жителей города и пригородов Атланты Сюзанна Херрера не числится. Это Коди не удивило, удивило лишь то, насколько мало это для нее значит.

Она набрала номер «Золотого Ключа». Ответил мужчина, назвавшийся Перголетти.

– Куки? Она ушла. Они всегда уходят.

Загремела музыка. Все внутренности Коди завибрировали в такт, вспоминая.

– …номера нет. Эй, вас интересует работа?

Коди осторожно положила трубку. Отхлебнула чай. Снова взялась за телефон и позвонила Ричарду.

В кофейне был вечер открытого микрофона. Ричард сидел на диване в задней комнате, как можно дальше от музыки. Две чашки на столе. Одна из них полная.

– Ты знал, что я позвоню.

– Знал.

– Это ты тоже запрограммировал?

– Я ничего не программировал. Я заранее подготовил тебя – и только насчет секса. – Он похлопал по дивану. – Присаживайся, пока не упала.

Она села. Зажмурилась.

– Дай мне ее номер телефона.

– Не могу. Она меня надула. Я позвонил ей в клуб, но она прервала разговор.

Он выглядел расстроенным.

– Что ей известно?

– Я говорил быстро. Не знаю, как много она услышала. Но я сказал, что она не получит оставшиеся деньги, пока мы не доведем дело до конца.

Певец в другом зале пел о любви и разбитых сердцах. Песня была ужасной, но Коди все равно хотелось от нее плакать.

– Как долго это длится?

– Любовь? Не знаю. Я избегал ее, насколько было возможно.

– Что мне делать?

Ричард взялся за чехол для ноутбука.

– Я кое-что запланировал на этот случай.

Он достал маленькую белую картонную коробочку, открыл ее и вытряхнул что-то себе на ладонь. Серый пластиковый ингалятор.

– Что это такое?

– Аналог вазопрессина, созданный, чтобы блокировать рецепторы окситоцина в прилегающих ядрах. Так сказать, антидот.

Они оба уставились на ингалятор.

– Проверено на полевках, – сказал он. – На самках полевок.

Полевки.

– Ты говорил, оно противное на вкус.

– Я пользовался им. На всякий случай. Предпочитаю секс без проблем. И у меня было много секса, но я ни разу не влюблялся. – Он приподнял брови. – Так что он должен помочь.

Гипотеза слоновьего свистка. Эй, Боб, для чего этот свисток? Знаешь, Фред, он отгоняет слонов. Не будь идиотом, Боб, нет здесь никаких слонов. Так это, Фред, благодаря моему свистку.

– Коди.

Он изо всех сил старался выглядеть искренним.

– Мне очень, очень жаль. Я и не думал, что это сработает, причем вот так. Но я правда думаю, что антидот может помочь.

Его лицо вновь стало обычным. Он взял ингалятор.

– Но прежде чем дать его тебе, я должен попросить об одолжении.

Она уставилась на него.

– Когда это я успела что-то задолжать тебе?

– Не мне, науке. Еще один скан, а потом другой – когда ты примешь антидот.

– Возможно, я его не приму. Дай мне номер.

– Любовь – разновидность безумия, ты же знаешь.

– Номер.

В соседнем зале продолжали скверно петь.

– А, ладно. В память о прежних временах.

Ричард вытащил из сумки папку, а из папки – листок. Он толкнул его через стол к ней, а поверх него бросил ингалятор. Она оттолкнула ингалятор, взяла листок. Написано от руки. Почерк Сюзанны.

– Любовь – это просто биохимическое помешательство, – сказал он, – рассчитанное на то, чтобы заставить нас сделать прыжок во тьму, довериться абсолютному незнакомцу. Это нерационально.

Коди ничего не ответила.

– Она наколола нас.

– Она наколола тебя, – сказала Коди. – В меня она, быть может, влюбилась.

Но ингалятор она взяла.

Коди села к окну с телефоном и анкетой, заполненной Сюзанной. Снова и снова набирала она различные комбинации цифр, записанных Сюзанной, выслушивая от автоответчика: «Операция не может быть выполнена». Снова и снова, прикасаясь к анкете кончиком среднего пальца, она на ощупь чувствовала вдавленный след, оставленный сильным почерком Сюзанны. Сильный почерк, сильные руки, сильный рот.

Она не думала о сером ингаляторе в белой коробочке, которую убрала в холодильник – чтобы подольше оставался годным, просто на всякий случай.

Некоторое время спустя она перестала названивать и просто ждала.

Когда в 11:46 ее телефон засветился, она знала, кто это, – еще до того, как увидела на экране код района 404.

– Ты чувствуешь это? – спросила Сюзанна.

– Да.

И Коди не солгала. Чем бы это ни было, откуда бы ни возникло, оно было тут, несмываемое, как чернила. Ей хотелось сказать: «Я не знаю, реально ли это, я не знаю, хорошо ли это». Ей хотелось спросить: «Был ли у тебя секс за деньги с кем-нибудь до меня?» и «Имеет ли это значение?» Ей хотелось знать: «Любила ли ты кого-нибудь прежде?» и «Откуда ты это знаешь?»

Ей хотелось задать вопрос: «Это больно?»

Пробираясь сквозь толпу в аэропорту, Коди выискивала знакомое лицо, чувствуя, как сердце гулко бухает всякий раз, когда ей кажется, что она видит его. Паника или любовь? Она не знала. Она не знала ничего, кроме того, что у нее болит горло.

Кто-то толкнул ее сумкой, и, когда, подняв глаза, она увидела этот затылок, эти гладкие каштановые волосы, такие знакомые после всего лишь одной ночи, все ее кровеносные сосуды будто разом расширились, каждая клеточка рванулась вперед.

Она не шелохнулась. Это был он, самый последний миг. Она еще могла позволить толпе пронести ее мимо и увести отсюда в ночь. Уйти. Вернуться домой. Достать из холодильника ингалятор.

Это было бы разумно. Но Коди, висевшая вниз головой на балконе девятого этажа, Коди, не задумываясь, рискнувшая в Атланте контрактом, эта Коди подумала: «А, пошло оно все…» – и шагнула вперед.

Ты не знаешь. Ты никогда не знаешь.