Лукьяненко

Глава первая

Весна 1943 года выдалась особенно трудной для Павла Пантелеймоновича. Вернувшись из эвакуации, он застал хозяйство селекционной станции полностью разоренным гитлеровцами. Они еще упорно цеплялись за «Голубую линию», не желая уходить из-под Новороссийска и с Тамани. Все лето продолжались ожесточенные бои в кубанском небе. Имена Покрышкина и девушек-летчиц из авиаполка Марины Расковой, которых враг прозвал «ночными ведьмами», были тогда у всех на устах. Не хватало рабочих рук. Повсюду, в каждой семье, были страдание и горе. Но духом не падал никто. Продолжалась война, и хлеб был нужен и солдатам на фронте, ив героическом тылу. Лукьяненко с утроенной энергией взялся за свое дело.

Почти перед самой войной в крае районируются сорта его селекции. Это Гибрид-622, Краснодарка-622/2 и Первенец-51. Краснодарка отличалась от исходной родительской формы по трем признакам. Во-первых, она стала более зимостойкой, чем Гибрид-622. Этого удалось достичь благодаря отбору растений с более длинной стадией яровизации. И, конечно, сорт был устойчив против ржавчины. Здесь ученым совмещены два важных признака — повышенная зимостойкость с ржавчиноустойчивостью.

Кто спорит. Краснодарка давала не совсем вкусный, крупнопористый хлеб. Но шла война, и уборочные работы проходили с большим напряжением. Единственные и главные тогда труженики в поле — старики, вернувшиеся с фронта калеки, женщины и дети — не всегда успевали управиться в срок. Но особенностью Краснодарки как раз и было то, что она могла долго стоять, не осыпалась на корню. Потому что такой она и была в свое время задумана селекционером. Это обстоятельство теперь оказалось весьма кстати, потому и выручило не одно хозяйство.

В разное время жизнь ставила перед селекцией и разные задачи. Одной из многих была работа по переделке озимого сорта в яровой. Это обусловливалось тем, что при бесснежных и морозных зимах озимые погибают на больших площадях, и тогда ничего не остается, как весной в возможно более ранние и сжатые сроки произвести подсев яровыми на поврежденных полях.

Лукьяненко задался целью переделать озимый сорт Ворошиловка в яровую, с тем чтобы семенами этого же сорта весной подсевать участки с погибшими растениями.

В 1944 году Павел Пантелеймонович закладывает первый опыт. На делянках площадью по 10 квадратных метров каждая было высеяно несколько сортов как озимой, так и яровой пшеницы. Один посев озимой пшеницы Ворошиловская был произведен 23 марта, другие же были посеяны еще под зиму. Лишь единичные растения смогли выколоситься к лету и дали урожай. Причем выбрасывание колоса и созревание проходили неодновременно — с июня до сентябри. Собранный урожай был невелик, но все до зернышка отобрали, с тем чтобы в будущем, 1945 году 30 марта высеять сто линий этих растений. В качестве контроля через каждые десять номеров росла озимая пшеница сорта Ворошиловка.

День Победы застал их с Полиной Александровной в хлопотах: весной у селекционеров нерабочих дней не бывает. Они вышли в поле, но душу заливала светлая радость: будто что-то тяжкое и страшное исчезло вдруг и солнце тут же без меры засияло во все концы. Из недалеких палисадников кричали воробьи. Со стороны въездной аллеи, усаженной белой акацией, веяло теплым ветерком. Молодой дубнячок, скорее похожий на высокие кусты, выплескивал соловьиную трель. Изредка, как бы не осмелясь сыграть на волшебной флейте, пробовала неизъяснимо печальный голос иволга. Реяли над полем щуры, мелькая то зеленым брюшком, то ржавыми спинками. И тут же траурно зачернели границы делянок. Но как от печки, где выпекают хлеб, пробивался от них неистребимый пшеничный дух…

Они молча побрели с поля, хотя время возвращаться еще не подошло. Путь их лежал к братской могиле, что находилась теперь почти под окнами кабинета Павла Пантелеймоновича и в которой лежал их сын. Они наломали веточек сирени и положили их к подножию памятника. Долго не мог он оторвать жену от холодного черного камня, к которому она словно приросла. Радость Победы, и слезы, и боль — все смешалось в эти минуты, но все же преобладала великая обновляющая сила весны и надежды.

И снова труды, снова дни, наполненные кропотливой работой. Через месяц они с удовлетворением отмечали, что второе поколение озимой пшеницы Ворошиловка хорошо заколосилось. Хотя процесс колошения продолжался с 15 июня до 7 июля, это говорило о том, что они близки к цели. Конечно, выход в трубку Ворошиловки по сравнению с яровым Тэтчер задерживался, особенно выделялась в этом отношении семья № 38. Но получены и ранние формы, такие, как семья № 27. Они ведь заколосились одновременно с контрольными яровыми! К радости от удачно завершенного труда прибавилась еще одна — Павел Пантелеймонович награждается медалью «За оборону Кавказа». Труд селекционера этим самым был как бы приравнен к ратному. Зимними вечерами Павел Пантелеймонович давно взял за правило присаживаться к приготовленному для занятий столику и делать наброски. Он привык работать обстоятельно и на совесть, потому никогда не спешил. По многу раз сверялся со своими записями, сравнивал, обобщал. Все это содержалось у него в полном порядке. Он всю жизнь придерживался девиза, выраженного еще в древности в латинской фразе: «Quod non est in actis, non est in mundo»[13]. Не составляет труда написать материалы для отчета, а вот поделиться размышлениями по поводу успешно проделанной работы — тут надо приложить старания иного рода. Начал он свою статью с объяснения целей и задач, стоявших перед ним:

«Это весьма интересный факт, указывающий на возможность получения… сортов универсального использования, одинаково пригодных для озимого и ярового посева. С организационно-хозяйственной стороны культура сортов универсального использования в озимом и яровом посеве может представлять большие выгоды уже хотя бы потому, что при изреживании озимых в результате неблагоприятных условий зимовки или выдувания ветрами, что нередко наблюдается в ряде районов края, можно будет производить подсев весной озимой пшеницы семенами того же сорта. Кроме того, некоторые из полученных нами форм яровых Ворошиловка в яровом посеве созревали на 10–15 дней позже, чем в озимом посеве».

Объясняя выгоды и необходимость создания подобного сорта, Лукьяненко пояснял: «…высевом такого сорта в озимом и яровом посеве можно будет обеспечить равномерный ход уборки и более рациональное использование комбайнов в уборочный период». Практический выход, польза от затраченных усилий — все это непременное условие для него, поэтому ученый говорит: «В 1949 году будет закончено сортоиспытание яровых форм Вороши-ловки в озимом и яровом посеве, и в 1950 году лучшие ярово-зимостойкие сорта будут переданы для производственной оценки в колхозы».

Казалось бы, как просто и быстро! Но сколько за этими словами, цифрами и фактами предыдущей, обычной, черновой работы! Сколько поисков, терпения, выдержки и смекалки!

На следующий, 1946 год, когда он был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», высеяли уже яровой формы Ворошиловки 65 линий. Большинство линий, как отмечает Лукьяненко, несмотря на поздний срок посева, пошло в трубку, то есть проявило все качества яровой формы.

Здесь он наблюдает интересное явление: несмотря на то, что первые два поколения уже зарекомендовали себя как яровые формы, в третьем поколении некоторые из линий так и не пошли в трубку, то есть вели себя как озимые.

При выведении нового сорта тщательно бракуются пшеничные растения, не выдержавшие экзамена на устойчивость к ржавчине. По этому поводу он замечает: «Самым важным и интересным моментом в поведении измененных форм оказалось то, что они выявили картину сильного расщепления сорта Ворошиловка по устойчивости к бурой и желтой ржавчине».

Начиная работу с озимой пшеницей Ворошиловка, Лукьяненко прекрасно знал ее свойства. И то, что сорт сильно поражался ржавчиной, было ему хорошо известно. На начальном этапе работы с полученным сортом он обнаружил, что здесь «выщеплялись сильно поражаемые, мало поражаемые и устойчивые к бурой ржавчине формы», и далее отмечает, что «формы, устойчивые во втором поколении, сохранили устойчивость и в последующих поколениях, а восприимчивые формы остались восприимчивыми».

Положительным результатом своей работы ученый-практпк справедливо считает «получение устойчивых к бурой ржавчине форм из сильно расщепляющегося сорта (в прошлом устойчивого к ней) путем воспитания…». Он не без оснований называет свой успешный опыт «новым фактом в селекции, который представляет собой большой практический и теоретический интерес».

В проделанном эксперименте Павлу Пантелеймоновичу удалось проследить, как «устойчивость к ржавчине находится в зависимости от условий прохождения стадий развития». Здесь же Лукьяненко утверждает: «Одной из важных причин «порчи» сортов по устойчивости к бурой ржавчине является расщепление гибридных сортов».

Работа с переделкой сортов Ворошиловка из озимой формы в яровую помогла определить и другое интересное направление — возможность получения подобным методом сортов универсального использования, одинаково пригодных для озимого и для ярового посевов. Прослеживая поведение яровой формы Ворошиловки в озимом посеве, Лукьяненко установил, что некоторые линии яровой Ворошиловки по перезимовке не отличались от контроля — озимой Ворошиловки. Об этом красноречиво свидетельствует случай, когда в суровую бесснежную зиму 1948/49 года с двадцатиградусными морозами на опорном пункте Краснодарской госселекстанции, расположенном в северной зоне края, яровые формы Ворошиловки имели следующий процент сохранности растений к весне: 1) озимая пшеница Ворошиловка — 75,5; 2) яровая форма Ворошиловки — 78,8.

Достижение налицо — лучшие формы яровой Ворошиловки-84 и 30 не уступали исходному озимому сорту.

В трудные годы войны, да и в не менее тяжкое послевоенное время велись работы по переделке, перевоспитанию озимой пшеницы Ворошиловки в яровую форму. Но все увенчалось победой. За успехи в селекции пшениц Лукьяненко избирается в 1948 году действительным членом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина.

Павлу Пантелеймоновичу было о чем рассказать коллегам по академии. Особенно об особых природных условиях Кубани. Урожаи озимой пшеницы часто гибнут там уже в начале июня, во время налива зерна. И причина тут не только в ржавчине или в полегании. К этому присовокупляются ливневые дожди при высоких температурах воздуха. Он видит выход в одном — нужно создать раннеспелые сорта, чтобы' они наливались уже к концу мая, то есть к более ранним срокам.

Полученный на Краснодарской селекционной станнин в результате многолетней кропотливой работы от скрещивания сорта американской селекции Канред-Фулькастер и ярового сорта аргентинской пшеницы новый сорт, названный Скороспелка, отличался в самом главном — он дал по сорок два центнера с гектара и тем превзошел в испытаниях стандарт Новоукраинку-83 на двенадцать центнеров.

Как и всегда при выведении нового сорта, прежде всего ученого интересует устойчивость растений против ржавчины. Это был своего рода «конек» Павла Пантелеймоновича, и тут он достиг исключительного совершенства. Делом этим он занимался, как правило, лично. Новые сорта Кубанская-131 и Кубанская-133 отличала прежде всего повышенная устойчивость к ржавчине.

В послевоенное время в Краснодаре велись большие работы по переделке природы сортов озимых пшениц в яровые и наоборот. Немалые выгоды для государства видел Лукьяненко в случае, если удастся внедрить в производство готовящийся к сдаче сорт Ворошиловка.

Путь в селекции, избранный Лукьяненко, был трудным, но исключительно верным. Его имя заняло почетное место в ряду выдающихся селекционеров страны. Это единодушно признали все, кто хоть в какой-то степени знал о его работах. Павел Пантелеймонович гордился признанием личных его заслуг, заслуг сотрудников, вместе с которыми он шагал по верной дороге. Партия и народ поддержали его позицию, значит, надо работать с утроенной энергией, чтобы оправдать столь высокое доверие, — так он понимал цель своей жизни. Так и жил.

Оглядывая порой пройденный им жизненный путь, Павел Пантелеймонович сознавал, что сорта, выведенные им, он поднимал, как строитель по кирпичу поднимает здание. Шаг за шагом, этап за этапом — и все выше, все ближе к заветной цели. С созданием каждого нового сорта все жестче требования предъявлялись к нему. Павел Пантелеймонович придет наконец к выводу: сорту, претендующему на жизненные права, необходимо иметь самые разнообразные качества. Всего он насчитает двадцать шесть признаков, которые должны характеризовать сорт идеальный, мечту селекционеров.

Колоссальный опыт, огромный практический багаж дадут Лукьяненко право сделать такой вывод. С самого начала своей работы Павел Пантелеймонович вместе с Полиной Александровной много времени и сил тратил на отбор растений с нужными качествами. Их интересовала прежде всего продуктивность, и они обращали особое внимание на формирование куста. В работу шли растения, у которых дружно, одновременно развиваются основные стебли. Подлежали браковке растения, у которых такие стебли по мере развития отставали в росте один от другого, и возникало крайне нежелательное в практике селекционера явление, именуемое подгоном. Это ведет к неодновременному созреванию колосьев, а значит, и к снижению качества зерна в конечном счете. Кропотливейшая работа с микроскопом — наблюдение за точками роста — дала Полине Александровне многое. В конце концов при выведении сорта Скороспелка-3 им удалось отобрать такие формы, у которых точки роста (а их у Скороспелки-3 до 35) формировались и созревали одновременно. И как знать, получи этот сорт соответствующую доработку в свое время, возможно, он оставил бы далеко позади себя даже ныне существующие…

Вообще каждый сорт, выведенный П. П. Лукьяненко, для своего времени был незаурядным явлением. Недаром многие из них занимали еще и не так давно значительные площади.

Районированная в 1953 году, Новоукраинка-84 отличалась лучшими качествами по сравнению с Новоукраинкой-83. Достаточно представить себе, в каком состоянии находились тогда наши поля, израненные войной, когда самая элементарная техника порой отсутствовала в колхозах. О применении же минеральных удобрений и говорить не приходилось. И вот в тех условиях этот сорт мог давать в среднем по краю до 38 центнеров с гектара. Замечательный сорт! Хлеб из Новоукраинки отличался великолепными качествами. Исстрадавшийся за годы войны народ получил щедрый дар от селекционера! Кроме того, это был хлеб экспортного значения, что, как известно, служит высшей похвалой любому сорту.

Новоукраинка-83 — это определенная ступень в работе П. П. Лукьяненко, показатель дальнейшего совершенствования и роста по пути прогресса. Но отнюдь не «просчета», как это попытается представить впоследствии кое-кто.

По сравнению с предшествующими сортами Новоукраинка-83 в два раза меньше полегала, в два раза меньше поражалась ржавчиной, независимо от условий перезимовки или погодных условий в весенне-летний период.

И еще одна поразительная особенность этого сорта. Качество его не снизилось за все годы возделывания. К сожалению, причины такого поведения Новоукраинки остались неизученными.

Был летний погожий день. Вместе с директором селекционной станции Пакудиным отправился Павел Пантелеймонович осматривать поля. Кроме основной территории, земли под испытаниями располагались еще и чуть поодаль. Добрались они, как обычно, на «одиннадцатом номере». Агроному неспроста нужны крепкие ноги — не один десяток километров в день приходится отмахивать. Хлеб тогда стал созревать, и Павел Пантелеймонович тут же, как это он любил делать всегда, с ходу вошел в пшеницу. Так с разбегу бросаются в желанную отраду и негу речную. Директор за ним едва поспевает. Видеть надо было, как шагал Лукьяненко! По-особому как-то он делал это, по-своему. Картина была! Выбрались наконец. На таком ходу будто и сделать ничего не было возможно, ан нет. Смотрит Захар Андреевич, а у Лукьяненко меж пальцев обеих рук колоски зажаты. Как он успел подметить и сорвать их — не понять.

Словно и не слыша восторгов, рассматривая одному ему ведомое, Павел Пантелеймонович будто сам для себя бурчит: «Попробуем-ка еще вот эти. Что-нибудь да сделаем». И, озорно подмигнув, от радости напевает: «Сегодня — ты, а завтра — я!» Все близко знавшие ученого давно подметили, что этот напев из «Пиковой дамы» Лукьяненко предпочитает всем прочим, если ему что-то удается.

Подошла осень. Павел Пантелеймонович немало сил потратил на то, чтобы окончательно выправить все недостатки у нового сорта. Все выходило как будто неплохо — и колос хороший, и мука отличного качества, урожайность высокая. Но что-то ему не совсем нравилось у этого сорта. Он всегда придерживался того мнения, что заботливая мать не выпустит на люди свое дитя неумытым и неухоженным. «Нет, не совсем готова Новоукраинка, тут что-то надо еще делать», — негромко, но убежденно отвечал он на восторженные «ахи» своих поклонников и доброжелателей.

Вместе с Захаром Андреевичем проходил он как-то по территории. В старом сарае перемолачивали зерно. Стучала веялка. Они подошли на шум и спросили рабочих, как идет дело. Сами набрали на ладонь уже отвеянного и среди великолепного отборного зерна тут же заметили неотмолоченные семена. Директор спросил рабочих, почему много брака. Те ответили, что этот сорт больше и не отмолачивается. Павел Пантелеймонович ничего не сказал, повернулся и вышел.

Что он такое делал с Новоукраинкой и как — этого никто не знает. Но вскоре сорт всех порадовал не только прежними своими качествами, но и отличным обмолотом. Выведенная под его руководством Новоукрапнка-84 была предназначена для возделывания в северной зоне Краснодарского края, где, как правило, получают высококачественное товарное зерно. Сорт обладал лучшей зимостойкостью по сравнению с исходной формой.

Глава вторая

В 1957 году к Павлу Пантелеймоновичу приходит большое признание. За свои достижения в области селекции он награждается орденом Ленина и Золотой медалью «Серп и Молот». Теперь он носит высокое звание Героя Социалистического Труда. Но, как и прежде, с ранней весны до поздней осени, да и зимой частенько его видят во многих уголках края. С той, видимо, поры, когда он сам еще заведовал сортоучастками, осталась у Павла Пантелеймоновича на всю жизнь искренняя симпатия к работникам сортоучастков, к их судьбам. При первой же возможности, как только академик узнавал о нужде какого-либо агронома сортоучастка, он делал все, чтобы помочь человеку. То беспокоится, чтобы непременно обеспечили семью инвалида топливом на зиму, то хлопочет об увеличении пенсии, другому же поможет с жильем. У него были налажены давнишние связи с заведующими почти всех сортоучастков края. Держались они на истинно человеческой основе взаимного притяжения и лукьяненковского обаяния. Те, кто-знал его, отмечали прежде всего именно эту важнейшую особенность характера Павла Пантелеймоновича.

Со многими из агрономов на сортоучастках он был дружен. Такие добрые отношения на протяжении долгих лет сохранились у него и с заведующим сортоучастком в станице Абадзехской. Расположилась она на берегу короткой, но полноводной речки Белой. Мчится среди просторной долины белесый от размытых в верховьях горных пород поток, всего несколько часов назад сбежавший с ледников Фишта.

Заехали они с начальником инспектуры края по сортоиспытаниям В. В. Усенко в Абадзехскую, да там и заночевать пришлось. Было это уже в 1958 году. Вечером за чашкой чая под шум перекатываемых полноводной речкой камней сидели они у своего давнего друга на веранде и поеживались. От воды в тот поздний час тянуло холодком. Павел Пантелеймонович спросил радушного хозяина, когда тот отодвигал на край стола лукошко с ежевикой и кизилом, чтоб поставить сковородку с жареными лисичками:

— А что за хлопчик, который с вами сегодня вечером был?

— Это Пучков Юра. Студент.

— Ну и как он?

— Ничего, справляется. Из города, правда, парень. Москвич! Ну, да я из него агронома сделаю. Толковый будет специалист.

— Надо бы мне на тот год пригласить его к себе, — заинтересовавшись окончательно, сказал Павел Пантелеймонович. — Понравился он мне, работящий. У нас каждый год студенты из Тимирязевки на практике бывают. Чего там, многие побега кукурузы от мышея не отличат, а таких, как этот, ни разу не присылали. Как бы его мне заполучить на тот год? Владимир Васильевич, ты напомни мне потом о нем, когда в Краснодар вернемся, чтоб я похлопотал, — сказал Лукьяненко, обращаясь к Усенко.

Юрий Пучков приехал на другой год в Краснодар и проходил практику у Лукьяненко, а вернулся в Москву и через полтора месяца послал на Кубань письмо. Павел Пантелеймонович читал и думал, что пролетели у парня каникулы, и вот снова начались занятия. На последнем курсе учится, сейчас изучает частную селекцию, семеноводство, технологию сельскохозяйственных продуктов, плодоводство, разведение сельскохозяйственных животных, философию, растениеводство и организацию сельскохозяйственного производства. Учится на шофера-любителя. Эти строки живо напомнили Лукьяненко его студенческую молодость. А в конце письма он прочел просьбу:

«Хотелось бы услышать от Вас предложения, советы по дипломной работе, чтобы она была более полной. Дипломную работу я хотел бы с Вашего разрешения прислать Вам на рецензию. Я буду стараться, чтобы завершить ее хорошо».

Через некоторое время пришло из Москвы второе письмо, из которого Павел Пантелеймонович узнал, что студенческая жизнь у Пучкова идет своим ходом. Парень напористый — при всей загруженности занимается, находит время для занятий в кружке. Продолжает осваивать автомобиль. Что ж, дело это для агронома не лишнее. Лукьяненко еще раз пробежал глазами письмо и нашел строки, где молодой человек писал, что сдал экзамены по растениеводству, плодоводству, технологии сельскохозяйственных продуктов и организации социалистических сельскохозяйственных предприятий.

«Молодец, все сдал на «отлично», — подумал Павел Пантелеймонович. — А что он пишет в дипломной? Энергия всхожести и прорастания… Тема интересная, пусть трудится. Что еще? А, вот просьба: «Скоро нас будут распределять на работу. На кафедре селекции нам говорят и направляют нас на то, чтобы мы сами выбирали себе места. Некоторые из нас уже определили свое место, получили вызов на работу. Встал и передо мной такой вопрос. Я хотел бы посоветоваться с Вами, каким путем идти мне дальше в жизнь. Безусловно, меня интересует генетика и селекция. Распределение у нас будет в феврале месяце, а выпуск в июне. Нет ли возможностей устроиться у Вас? Прошу Вас, Павел Пантелеймонович, помочь мне в этом вопросе!» О чем речь? Надо немедленно посылать запрос — этот парень будет работать с ним.

В середине апреля Павел Пантелеймонович распечатал письмо от Пучкова и увидел там заявление с просьбой принять его на работу. Значит, комиссия удовлетворила вызов, который он посылал в Тимирязевскую академию. Хорошо, пусть теперь заканчивает оформление диплома: близится день, защитится. Как он назвал тему? Да, «Влияние сроков и способов уборки озимой пшеницы на урожай и качество зерна». Не зря, значит, прошли беседы во время практики здесь, в Краснодаре, с практикантом, не пропали даром, как без толку оброненное зерно на дороге. Пусть приезжает.

Набежали горячие дни, и присуждение Ленинской премии за выдающийся вклад в развитие советской селекции застало академика в нескончаемых трудах. Сделано немало, но сколько планов впереди. Вот-вот можно будет говорить о новых сортах, отзывчивых на орошение и повышенные дозы минеральных удобрений. Но пока все это только на подходе…

По дороге с Сенного базара, проходя по улице Октябрьской в направлении улицы имени Горького, Павел Пантелеймонович непременно оглядывал здание бывшей церкви — памятника жертвам холерной эпидемии, выложенное из красного, теперь уже почерневшего кирпича. Тысячи жизней унесла в те годы страшная азиатская гостья.

Опустели тогда наполовину кубанские станицы. Еще мальчиком он знал всю эту историю по страшным рассказам дедушки Тимофея, да и отец не раз говорил ему об этом…

В то время в Ивановской атаманствовал Савченко. Убыль холерных по станице достигла такой угрожающей цифры, что областное начальство вынуждено было направить туда комиссию с целью выяснить на месте причину столь высокой смертности.

А дело доходило до того, что погребали по нескольку человек в одной могиле. Холерные содержались в некоем подобии больницы. Рядом с больными на полу лежали умирающие, и никому не было до них дела. Молодому казаку, приставленному к ним, было страшно входить в эту комнату — боялся сам заразиться. Ежедневно на кладбище, в той стороне, где закапывали сапных лошадей, хоронили, едва успевая отпевать, по нескольку десятков жителей.

Не помогали никакие меры предосторожности — ни присыпание свежих могил известкой, ни обязательное кипячение воды перед употреблением. Беда была еще в том, что жители, боясь пуще холеры «больницы», подолгу не сообщали о заболевших родственниках. День ото дня постепенно все большее число заражалось в тесных хатах…

Вот почему всякий раз, идя на Сенной рынок или же возвращаясь с него по Октябрьской улице, он при взгляде на старое и заброшенное здание вспоминал Ивановскую и всю эту печальную историю…

А придя домой, получил очередное письмо от мачехи. «Посылаю я вам привет, Павлуша и Полина, и желаю я вам самых лучших благ. Деньги я получила 17 апреля», — ну и все прочее о себе сообщала Прасковья Емельяновна. Совсем она стала плоха. Да и годы-то, годы какие — за девятый десяток перевалило…

Через год (а шел уже 1959-й) П. П. Лукьяненко получил еще одно письмо из Ивановской от мачехи — на этот раз последнее:

«Добрый день, Павлуша, Полина и Оличка, — писала она. — Передаю я вам свой низкий сердечный поклон. Получила я деньги 14 марта, за которые очень благодарна, не забывай, Павлуша…

Как ваше здоровье, а мое здоровье неважное. Ножечки мои никак ничем не збавлю. Не знаю, что делать с ними.

До свидания. Целую крепко. Мать Лукьяненко».

С этим грустным письмом он уловил себя на том, что все чаще стали являться ему такие дальние теперь годы и ранняя, еще того времени, когда, кроме домотканой рубахи, он ничего и не знал, жизнь, вернее, крошечные лоскутки той заревой поры, что отшумела, отпела и успокоилась навеки. Что ж, отлетели и теперь никому не надобны ее заботы, и остались всего лишь поминки по ней, светлые и грустные, как все далекое, отболевшее.

В трудах на делянках, встречах, на симпозиумах и конференциях, поездках по колхозам и совхозам, казалось, похожие один на один бежали дни, из них складывались месяцы, годы.

В середине декабря 1962 года Павел Пантелеймонович получил письмо из Болгарии от своего ученика, агронома Георгия Петрова.

«Прошу принять мою большую благодарность за теплый прием, внимание — заботы, которыми Вы меня удостоили. Предоставили тематические планы, отчеты. Ваши труды, регистры, журналы, материал в столе и особенно личные беседы с Вами дали мне возможность познакомиться близко и полно с Вашей работой и приложенными Вашими методами, Вашими взглядами по различным вопросам. Все это пополнило некоторые пропуски в моих знаниях, сделало меня более уверенным и дало возможность дооформить мой взгляд как селекционера по пшенице».

Георгий Петров признавался, сколь незабываемыми для него останутся их совместные поездки по краю, когда они смогли побывать на многих опорных пунктах, в колхозах и совхозах. Вспоминал он и о прогулках до Анапы и Сочи, которые им удавалось совершать в свободное от работы время.

Болгарский ученый сообщил Павлу Пантелеймоновичу, что его коллега в июне побывал на симпозиумах по методам полевых отчетов и по селекции и генетике в Будапеште. От него Петров узнал, что самые морозоустойчивые сорта на Украине выведены профессором Ремесло. Это Мироновская-264 и Мироновская-808, которые достигают урожайности в 60 центнеров с гектара и дали на 4–6 центнеров с гектара больше Безостой-1.

«Английский представитель задал вопрос: «Можно ли озимые сорта пшеницы переделать в яровые?» — писал Петров. — Докладчик по этому вопросу — о переделке яровых в озимые — Шандор Райки, директор института Мартонвашар около Будапешта, сказал, что это невозможно и ему неизвестны до сих пор такие результаты. Ни один из присутствующих на симпозиуме не ответил больше на этот вопрос.

Интересно, неужели ни один из присутствующих незнаком достаточно с литературой по этому вопросу или они молчали по другим причинам?

Знали ли они о переделке сорта Ворошиловка в яровую?»

Прочитав письмо, Павел Пантелеймонович улыбнулся. Кому, как не ему, было знать лучше других этот вопрос, на решение которого ушло несколько лет жизни.

Нынешний Кубанский научно-исследовательский институт сельского хозяйства историю имеет долгую и интересную. Из документов, да и от старожилов города Павел Пантелеймонович знал, что незадолго до революции с 1914 года начали строить опытную станцию по ту сторону дороги, что прилегает к кубанскому берегу. Благодаря выгодности задуманного дела и предприимчивости первых организаторов с первых дней развернулась довольно-таки активная деятельность на опытной станции по опробованию и внедрению на кубанских нивах заграничной покупной сельскохозяйственной техники. Еще бы! Кубань в то время была в полном смысле слова наводнена орудиями самых разных типов и марок — плуги, локомобили, жнейки и всякие иные машины — все это ввозилось в богатый южный край для выгодной продажи из Франции, Бельгии, Англии, далекой Америки ввиду полной беспомощности отечественной промышленности. Говорят, к тому времени относится и испытание американских машин для посадки кукурузы.

Первые метелки риса в опытном деле на Кубани были также получены в то время. В силу различного рода обстоятельств увлечение рисом оказалось безуспешным. Несмотря на значительные средства, затраченные на выращивание этого капризного растения, урожай, то есть то, ради чего, собственно, и проводились опыты, оказался скудным. Всего несколько метелок риса при затраченных из войсковой казны 500 рублях! Сохранилось и дошло до него предание той поры. Он живо представлял себе эту сцену, как младший помощник наказного атамана Лебедев вызвал для отчета в свою канцелярию того, кто проводил опыты с рисом. Привстав из-за стола, он почти перегнулся через него и переспрашивает:

— Так сколько вы затратили на опыт?

— Пятьсот рублей, — ответил агроном.

— А сколько риса получили?

— Вот это. — И агроном собирается поднести Лебедеву жалкий снопик, с трудом составленный из десятка метелок, не более.

В этот миг помощник атамана изо всей силы перетягивает неудачливого испытателя палкой по плечу так, что бедняга от неожиданности орет не своим голосом и бросается к двери. Переполошенные дневальные, ничего еще толком не уразумев, надавали ему тумаков, решив, что посетитель угрожал безопасности их начальника.

— Будете знать в другой раз, сукины дети, как деньги казенные переводить, — несется вслед агроному негодующий крик.

Лукьяненко, разумеется, не раз слышал об этой истории, и хотя, конечно, не мог одобрить такого рода расправу, но для себя он сделал навсегда определенный вывод. Всякая работа в области селекции, как и во всем опытном деле, должна основываться на здравом практическом смысле. Не дело селекционера заниматься экспериментами, носящими отвлеченный, откровенно теоретический характер. От результатов его работы, то есть от созданного им сорта, зависит во многом благосостояние рядового колхозника, колхоза или совхоза, государства в целом. Да и в международной политике хлеб играет порой немаловажную роль. Так что и в этом отношении Павлу Пантелеймоновичу была понятна вся мера ответственности, которая ложится на его плечи во всякой работе по выведению новых сортов пшеницы. Это чувство хозяйского отношения ко всему, что его окружает, стремление всегда и везде выделить из многого то единственное, что составляет стержень, то есть то, ради чего ведется вся работа — ради извлечения пользы в первую очередь, — оно было заложено в нем самой природой труженика-крестьянина. Это отмечали все, кто встречался с ним или близко знал. И цепкость взгляда, и удивительную сметливость, исключительную добросовестность — все это соединил он в себе во имя все той же задачи, отбрасывая все, что несущественно, то, без чего можно обойтись. Потому что, если бы он не отсекал и не отбрасывал все, что мешало ему углубляться в суть работы, он бы так и не смог добиться столь удивительных результатов. Абсолютно никаких.