Люди без имени

28. В шахте

Около десяти километров по горам движется машина, чтобы доставить русских к месту работы, где люлька, установленная на наклонных рельсах, развезет пленных по горизонтальному стволу шахты на все этажи. Финны садятся в вагоны на территории завода, и маленький мотовоз по тоннелю доставляет их к месту соединения тоннеля с горизонтальным стволом. На расстоянии трехсот метров от горизонтального ствола имеется вертикальный, но клеть подъемника еще не работает. Шахта имеет шесть этажей. Никель выходит прямо на поверхность, и там идет разработка; бурят вертикальные скважины и взрывают. Руду машинами и вручную сгребают в яму, где имеется решетка. Поверхность соединена с первым этажом, на нем руду из люков перегружают в вагонетки и опускают на третий, минуя второй, который соединен ходом сообщения непосредственно с шестым. С шестого этажа руда увозится на завод. Разработка в забоях ведется на третьем и пятом этажах. На остальных идут подготовительные работы и пробивается тоннель: соединяют горизонтальный и вертикальные стволы под землей. Соединение между ними имеется только на третьем этаже. На нем, пятом и первом, бегают маленькие мотовозы. Ведется спешная работа, чтобы сделать один наклонный ход с поверхности и до шестого этажа, для устранения задержек во время перегрузок руды на этажах; ход рассчитан так, что проходит через все этажи, и в случае необходимости может перекрываться на любом этаже.

Территория поверхностной разработки и горизонтального подъемника с кузницей огорожена колючей проволокой. Вертикальный подъемник не попал в зону проволочного заграждения. В двадцати метрах от него — караульное помещение и вход в зону. Вход в шахту с поверхности и машинное отделение охраняют немцы. Подступы к спускам в шахту укреплены бетонными и земляными дотами. Охрана довозит русских до подъемника и наблюдает только за теми, кто остается наверху. Солдаты в шахту спускаются редко — и то ради любопытства.

Мастер Кола, долговязый детина, с громадным носом и веснушчатым лицом, длинными, как у орангутанга, руками, руководит поверхностными работами. Кола — откупщик от службы — при всяком удобном случае рассказывает военнопленным, как он в сороковом году на Мурманском направлении зарезал красноармейца. Мастер бьет русских, многие не хотят с ним работать и уходят в шахту, хотя на поверхности гораздо легче.

Распределение рабочей силы — военнопленных — производил Кола. Наиболее физически здоровых русских он оставлял на поверхности. Не миновал рук Колы и Леонид. Мастер осмотрел Маевского с ног до головы, ощупал мускулы, и остался недоволен.

— В рот загляни — просчитай все ли зубы? — сказал переводчик Алексей на финском языке.

— Кола оставил Леонида в покое и подошел вплотную к переводчику.

— Вы говорите хорошо по-фински? — спросил он.

— Нет, я говорю на родном языке! — ответил Алексей.

— Вы финн? Очень хорошо — останетесь на поверхности, а он — в шахту, на пятый этаж.

Причина, по которой переводчик был отправлен в шахту на общие работы, была следующая: пленный, больной дизентерией, отказался выйти на работу; его начал избивать и насильно выгонять старшина Гаврилов. Первый, кто осмелился не только возразить Гаврилову, но оказать физическое сопротивление, был переводчик Алексей. Он заступился за больного, и сам пошел на его место.

Нападение на старшину лагеря вызвало недовольство со стороны начальства. Перед строем всего лагеря сержант Эндриксон упрекнул Алексея в том, что он, финн, отказался идти в финскую армию добровольцем и заступился за русских.

— Я финн, но не изменник, — ответил сержанту на русском, а потом на финском языке Алексей, за что получил удар в лицо. Спокойный и выдержанный переводчик ответил тем же. Его быстро связали и волоком вытащили за зону с намерением расстрелять. Барон Пуронен не согласился: он был все же финн, а не русский. Алексей отстоял восемь часов под мешком, ушел из барака переводчиков, поселился в общем бараке вместе с русскими и так оказался в шахте.

На пятый этаж опускались в последнюю очередь, поэтому Леонид отошел в сторону и стал наблюдать за товарищами. Они давно уже освоились с шахтой, знали свои работы, наиболее плохие места, куда нежелательно попадать и вслух обсуждали, как бы на сегодняшний день увильнуть от плохой работы.

Леонид внимательно слушал и старался вникнуть в их разговор.

— В прошлую смену мы работали «правильно», — говорил пискливым голосом невысокий военнопленный, одетый в шахтерский костюм, — я пришел в забой раньше финна и вижу: машины не установлены и бурить надо под самым потолком. Плохи дела, — сказал я себе, — семь потов прольешь пока перетащишь машины и стойки, не легче и тянуть шланги, особенно воздушный.

И стал я думать, как избавиться от работы. Машину разбить — опасно, стойку испортить — хуже для себя сделаешь: придется все время буровую машину держать на руках…

— Ты расписал все как по маслу, — прервал его рядом стоящий с ним военнопленный, — у бурильщика всего три вещи: остается перерезать шланги, не правда ли?

— Перерезать, — продолжал первый, — принесут из мастерской конус и соединят — дело пятиминутное! Я придумал другое: свернул шланг, заложил камнями и сел сверху. Приходит мой финн: — «Почему не работаешь?» Шлангов нет, — отвечаю я. — И давай мы с ним искать по забою, где лежат они. Походим — походим, сядем покурим и снова искать. Так полсмены и проискали. Пришел мастер и взял нас в шоры: «Если нет шлангов — другую работу делайте. Разбейте большие куски никеля, чтобы не застряли в люке». Мой финн не особо трудолюбив. Когда ушел мастер, он говорит: — Пусть разбивает сам, а мы их в люк столкнем — дальше не наше дело». Ну, думаю, пропажа найдется, а сам едва сдерживаю смех. Финн отвернул большой кусок руды и заметил шланг. Почесал затылок и говорит мне: «Дураки, искали полдня, а сами седели на них». Время было обеда, и мы ушли в мастерскую. После обеда немного пришлось пошевелиться.

— Это хорошо, что так обошлось, — сказал Громов, — вы спросите Яшку Филина, как они вагонетку с пути столкнули. Расскажи, не стесняйся.

— Про какую вагонетку ты говоришь? — спросил Филин.

— Про ту, которую вы столкнули с пути, когда чистили между рельс, потом нагрузили ее и сидели с важным видом, оживая помощи, мол она сошла груженая! Пришел мастер, а ты и говоришь: — «Господин, мастер, надо бы мотовоз — двоим не поднять!» Он ответил: «Хорошо! Сейчас подам!» Ушел и тотчас вернулся с палкой и заставил вас поднимать груженую вагонетку на рельсы. Так, что ли? — обратился Громов к напарнику Филина.

— Было дело, — подтвердил он, — но откуда тебе об этом известно?

— Кто-кто, а Мишка Громов все знает, — сказал Гаврила Быков.

— Когда пришел мастер, я сидел в динамитном складе. Заметив его, перебрался в уборную. Другого выхода не было — выйти нельзя: мастер не дурак, поймет, что с шестого этажа на третий в уборную не ходят.

— Так ты, друг, был не в лучшем положении, чем мы, — перебил Громова Филин, — просидеть полчаса в шахтерской отхожей не большое удовольствие!

— Наша очередь пришла, — сказал Громов, обращаясь к Леониду, не обращая внимания на насмешки и колкие замечания в его адрес. — Садись, да не поднимай голову высоко: в одном месте имеется выступ — можно задеть головой.

Люлька плавно заскользила по рельсам и не останавливаясь на промежуточных этажах быстро достигла своего назначения. Военнопленные вышли, заправили карбидные лампы и разошлись по своим местам. Леонид остался один. Электролампочка тускло освещала место, где он стоял. В полумраке Леонид заметил несколько столов, не которых стояли шахтерские продуктовые металлические ящики, а дальше была непроглядная тьма, проглотившая его товарищей. На верху Леонида предупредили, что около столов он должен дожидаться человека, который выдаст ему лампу и укажет место работы. Маевский нерешительно подошел к столу и хотел сесть на скамейку, но сильный свет электрической лампочки неожиданно ослепил его глаза. В темноте Леонид не заметил сидящего человека за столом, который давно наблюдал за его поведением.

Незнакомый человек встал, зажег карбидную лампу, подал пленному и сделал знак рукой следовать за ним. Он шел быстро по главному штреку, как человек, хорошо знавший местность. Леонид едва поспевал за ним, не махая лампой, боясь, как бы она не потухла, и часто спотыкался о валявшиеся куски руды. Они минули несколько люков, из которых нагружается руда в вагонетки, и свернули в боковой штрек, в конце которого стояла лестница, по которой поднялись в забой. В нем было совершенно темно, только в дальнем углу еле заметно мерцала лампа, крючком зацепленная за выступ стены.

Спутник Леонида крикнул шахтеру и полез обратно. Леонид подошел к рабочему и поздоровался. Шахтер, не поворачиваясь к пленному, кивнул головой и продолжал заниматься своим делом. Леонид понял, что он спешит зарядить пробуренные шпуры, сел в сторонке и стал наблюдать, как рабочий круглым шестом утрамбовывает динамит. В предпоследнюю палочку динамита вставляет детонатор и осторожно придавливает. Закончив заряжать, надрезал шнуры, убрал машину и шланги, снял лампу и показал Леониду как поджигать. Шнуры с шипеньем загорелись, рабочий побежал в сторону — включил воздух, чтобы после взрыва проветрить забой, и начал быстро спускаться по лестнице. Леонид побежал за ним, запнулся и упал. Лампа потухла.

Маевский растерялся и в темноте на ощупь начал искать лампу. Он ползал долго, порезал руку и расшиб колено, но найти никак не мог. Вспомнив, что вот-вот последуют взрывы, пошел в ту сторону, где по его предположению, был спуск в штрек.

Заметив шахтера внизу на лестнице, Леонид подумал: — «Сейчас он спросит, где лампа? А потом будут смеяться надо мной, как я в первый день своей работы в шахте потерял лампу и самообладание. Они будут говорить, что все русские трусы и бестолковый народ и ставить меня в пример. Не упустят случая пошутить товарищи, которые может быть, в первый день чувствовали себя гораздо хуже, чем я, но не показывали вида!»

Под впечатлением этих мыслей Маевский решительно повернул обратно и тут только вспомнил, что в кармане у него есть спички. С помощью их он быстро разыскал лампу, не было только капсюля, и спустился в штрек, где его поджидал финн. Рабочий закурил, затем порылся в кармане и достал несколько капсюлей, осмотрел их, и один подал Леониду, потом не спеша пошел на обед. Один за другим следовали взрывы.

Вскоре собрались все шахтеры. Они вешали лампы на стену и садились за стол. Пили кофе молча, сосредоточенно прожевывая хлеб. Собирая все крошки. Пленные собирались в кучу и разговаривали, курили, ожидая, когда закончится обед. Некоторые шахтеры отламывали куски хлеба от своей порции и давали тем русским, с которыми они работали.

Военнопленные замечали — шахтеры делились хлебом с большой неохотой не потому, что им было жаль его, а потому, что они не имели лишнего и недоедали сами ежедневно.

К концу обеда пришел невысокого роста с круглым и румяным лицом шахтер. Его внешний вид во многом отличался от остальных шахтеров, и Леонид сразу понял, что это не иначе, как сам мастер смены и узнал в нем своего недавнего спутника.

С приходом мастера завязался разговор.

— Матушка есть? — обратился он к Леониду певучим приятным голосом.

— Я не женат, — ответил Леонид, зная, что под словом матушка мастер подразумевает жену.

— Плохо! Плохо! — продолжал мастер. — У всех русских есть «матушка», а у тебя нет! А где работал до плена?

— Учился в институте, а потом служил во флоте, — ответил Леонид. С первого взгляда мастер произвел неплохое впечатление на Маевского.

— Ого, матрос! Учился в институте! — Он покачал головой и, обращаясь уже к рабочим, сказал: — Ему не место в шахте, катать вагонетки мог бы и другой!

— Мастер разговорчив, любопытен и пока неплохо относится к нам, — сказал Филин.

Через неделю Леонид освоился в шахте и самостоятельно работал бурильщиком.

Николай Солдатов работает в кузнице — закаляет буры, делает шплинты и исполняет всевозможные работы. В свободное время кует финские ножи на продажу. Ручки делает наборные или выливает из алюминия. Ножи в ходу. Их охотно приобретают немцы и финны.

Громов собирает отработанные буры. Он ходит свободно, по всем этажам и появляется на поверхности.

Как только Леонид осмотрелся и изучил шахту, пришел к убеждению, что самым уязвимым местом в шахте является воздушные шланги. Собирать товарищей и говорить по поводу этого он счел ненужным, лишь вызвал Громова и дал инструкции.

— Михаил, — сказал Маевский, — ты будешь связным с остальными членами группы. В ближайшее время передай всем товарищам, что мы будем портить и уничтожать воздушные резиновые шланги — их меньше, и они представляют наибольшую ценность. Для всех должно быть понятно, что без них не могут работать буровые машины, лебедки, а подводить трубы к местам бурения не практично и слишком дорого. Шланги резать на куски, они пойдут на подошвы для финский сапог, а что нельзя пронести, зарывайте. Там, где нельзя резать, прокалывайте — финны будут ремонтировать сами. Один прокол — шланг уже неполноценный. Твоя задача сообщить по всем этажам, кроме пятого, здесь я займусь сам.

Дальше Громов не стал слушать и поспешил передать сообщение товарищам. Он привык понимать с полуслова и когда его спрашивали, каким образом лучше сделать то или другое дело, Михаил сердился и ворчал: — Как тебе удобнее, так и действуй, важен результат! Смотри, перед нами шланг, в десяти метрах шахтер! Резать ножом на глазах у всех опасно. Я пойду к шахтеру и попрошу закурить, и ровно через пятнадцать минут он пойдет в мастерскую за конусом для соединения шлангов.

Громов подходит к бурильщику, ставит около него принесенные буры, собирает отработанные и уходит. Через несколько минут бурильщик замечает, что воздух слабо вращает бур, и находит в нескольких шагах от себя место, где просачивается из шланга воздух. Шахтер долго не думает, выключает воздух и обрезает шланг — завтра его необходимо надставлять, но рабочего это не интересует.

— Попробуй, догадайся, как я сделал это? — спрашивает Громов собеседника и не дождавшись ответа показывает деревянную подошву своих ботинок. На ней чуть заметно торчит заостренный гвоздь.

Скоро стал ощущаться острый недостаток в воздушных шлангах. В деле уничтожения их отличался Громов. Солдатов бездействовал. Правда, он изготовлял недоброкачественные шплинты, что вызвало недовольство начальства, и ему дали соответствующий инструктаж.

Вскоре для Леонида наступили черные дни. Мастеру Коле кто-то сообщил, что Леонид был коммунистом. Он спустился на пятый этаж посмотреть на русского коммуниста и рассказать всем.

В забое появился перед обеденным перерывом и, отозвав в сторону шахтера, сообщил ему: — С тобой работает нехороший человек!

Сказанных слов мастером Колой было достаточно, чтобы изменилось отношение рабочего к военнопленному. Он ударил Леонида буром по спине и выгнал из забоя. Во время обеденного перерыва шахтер ни разу не посмотрел в сторону Маевского и хлеб, принесенный ему, демонстративно отдал другому русскому, что не могло ускользнуть от внимания шахтеров и пленных.

Когда закончился обед, Кола взял Леонида за ворот гимнастерки и вывел на середину площадки. Показывая пальцем на пленного, он сказал: — Смотрите! Русский коммунист! — и размахнувшись, ударил в лицо Леонида. Маевский отпрянул назад, стена помешала ему упасть, и он спиной прислонился к ней.

— Теперь понятно, за что выгнали из забоя, — сказал Леонид, и посмотрел в сторону шахтеров. Военнопленные затихли. Финны заспорили между собой. Из-за стола поднялся пожилой шахтер, не спеша подошел к Маевскому и пристально посмотрел в глаза. Он был на две головы выше пленного и, одетый в шахтерский костюм, казался великаном. Совершенно седые волосы прядями свисали на лицо. Из-под густых бровей смотрели впалые, совершенно бесцветные глаза. Леонид с трудом удержался, чтобы не отвести взор. Затем старый шахтер подошел и положил свою громадную руку на его плечо. Мастер поверхностных разработок, размахивая руками, прищелкивая языком и тяжело сопя, стал доказывать ему что-то. Их разговор для пленных был непонятен, но они решил, что старый рабочий не одобряет поведение мастера.

Другие шахтеры продолжали спорить между собой, негодующие сжимали кулаки, готовые наброситься друг на друга. Напарник Леонида взял лампу и удалился.

— Оказывается не все подлецы! — сказал Филин и, выбрав момент, когда на русских не обращали внимания, бросил в Колу лампу. Удар пришелся по каске, лампа раскрылась, и карбид залепил лицо мастеру.

Поведение русских вызвало негодование мастера. Он схватил двухметровый бур и поочередно подбегал к каждому военнопленному спрашивал: — Кто ударил?

Несколько шахтеров поднялись со своих мест и намеревались пойти на помощь мастеру, но старый рабочий прикрикнул на них, и они поспешили удалиться на работу.

— Я не выпущу вас живыми отсюда, пока не узнаю, кто бросил в меня лампу! — сказал Кола, угрожающе поднимая вверх бур.

— Не быть в живых и тебе, если на то дело пошло, — сказал Гаврила Быков, подступая к мастеру.

В это время остановилась люлька, и из нее вышел мастер смены. Он сразу понял, что случилось что-то неладное и спросил:

— В чем дело?

Кола бросил бур и начал объяснять мастеру:

— Кто-то из русских ударил меня по голове лампой…

— Как это так, ни с того, ни с сего взяли и ударили? — перебил Колу мастер.

— Я все время нахожусь среди пленных и меня никто не бьет! А потом не понятно — почему ты здесь? Место твое на поверхности!

— Они первый ударил русского, вот и получилось недоразумение, — сказал пожилой шахтер.

Мастер посмотрел на часы. Шахтеры поспешно стали удаляться на работу.

— Поедем наверх, — сказал мастер Коле, — я сегодня там не был. Он дал сигнал, и люлька тронулась с места. — Я вижу жить тебе надоело, Кола! Сегодня ударили лампой, завтра — буром, и крикнуть не успеешь! Пора понять — сорок первый год миновал…

После обеда никто из шахтеров не взял Леонида с собой. Он часто стал получать зуботычины и пинки от некоторых шахтеров, и все смены ходил с лопаткой, прочищал пути и под люками. Некоторые украдкой совали ему куски хлеба, но взять совместно работать боялись. Мастер Кола ежедневно бил его. Если в начале смены при спуске в шахту не ударит, то изобьет после смены или во время обеденного перерыва. Леонид постоянно ходи в синяках. Наконец Кола отправил его на второй этаж катать вагонетки, где попарно работали специалисты-немцы. Их четверо: Франц Форстер с Августом; Тео Скрупчак, говоривший на русском языке, с косым маленьким Вилли Ротермандом.

Франц — жуткий человек, всегда подгоняет в работе. Тео ненавидит русских. Хотя он и говорит по-русски, но спросить его ни о чет нельзя. Вилли, выживший из ума старик, добр, когда его хвалишь и соглашаешься с ним. Только у Августа есть человеческие чувства.

Леонид с равнодушным видом работает, но сам внимательно прислушивается к их разговору — они этого не подозревают. Август настолько откровенен и чистосердечен в своих разговорах, что от него можно узнать многое. Через них Леонид подробно узнал о Сталинграде. Сталинград — постоянная тема их разговоров. Более всех горячился Август — участник Сталинградской битвы — за провинность отправленный в шахту. Он недоволен и резок в отношении Гитлера, не верит и в победу. Победоносно и патриотически настроен один Вилли — друг мастера Колы, который выменивает у него табак и сигареты.