Люди Смутного времени

Самое начало XVI века — краткое время стабильности в беспокойном Московском княжестве. И потому традиционно не очень интересное для историков и совсем не привлекательное для романистов. Европу сотрясали религиозные воины и династические распри, а у нас — тишь да гладь. Начало XVI века с его чинностью и благолепием — предисловие к целой главе русской истории, в которую вошли одно из самых кровавых и деспотических правлений, освоение Урала и Сибири, взятие Казани, окончательное установление крепостного права, Смутное время, интервенция и, наконец, гибель династии и утверждение новой. Конечно, предисловие можно пропустить, но делать этого не стоит: у него в истории оказалось на редкость долгое эхо, слышное и много веков спустя. Так, «женское правление» на русском престоле началось не с вдовы Петра I Екатерины Алексеевны и даже не с его сводной сестры царевны Софьи, а с вдовы Василия III — великой княгини Елены Глинской. Этой незаурядной женщине, не любимой современниками и не понятой потомками, мы обязаны появлением в российской политической истории такого понятия, как «регент». С нее же началась история фаворитизма в России. Эта эпоха опровергла миф о том, будто в России невозможны реформы. В эти времена на редкость энергично и эффективно были осуществлены денежная реформа и реформа административная, развивалась торговля, укреплялась, как сейчас бы сказал и, властная вертикаль. Русский мир не ждал особых потрясений, но уже родился Иван Васильевич Грозный…

Золотой век Московии

Великий князь Василий III.

Гравюра из книги С. Герберштейна

В первые десятилетия нового, XVI века Русское государство вступило в пору расцвета и благополучия. Великий князь Василий III (в ту пору уже иногда называвшийся царем) присоединил к своим владениям Псков и Рязань. Успешно воевал с Литвой (именно при нем в русской армии появились первые отряды «пищальников», вооруженных огнестрельным оружием). Василий Храбрый (так его именовали в литовских хрониках) сумел взять и утвердить за собой Смоленск. В 1524 году была основана знаменитая Макарьевская ярмарка на Волге. В Москве начался бум каменного строительства. Итальянский архитектор Алевиз Фрязин построил в Кремле белокаменный Архангельский собор, шедевр европейского зодчества того времени. Начато было возведение и других великолепных архитектурных памятников — колокольни Ивана Великого и церкви Вознесения в селе Коломенское. На это же время приходится открытие, ставшее для России поистине судьбоносным: в 1.505 году кремлевские монахи изобрели водку (правда, сначала напиток использовали в качестве антисептика).

Наконец, именно в правление Василия III монах Филорей из Спасо-Елиазаровского монастыря под Псковом формулирует национальную идею, единственно удачную за всю историю России («Москва — Третий Рим»), во многом определившую направление русской церковной и политической жизни не только XVI и XVII веков, но и последующих столетий.

Посол императора Максимилиана I, Сигизмунд Герберштейн писал в своих «Записках о Московитских делах», что Василий «властью своею над подданными превосходил всех монархов в целом свете».

Все рухнуло в один момент.

Государь всея Руси Василий III, сын Ивана Великого и византийской принцессы Софьи Палеолог, скончался в декабре 1533 года. Ему было всего 54 года. Смерть его — неожиданная, нелепая — казалась современникам проявлением загадочного «божьего промысла». Жизнь великого князя была оборвана… «болячкой», которую мы сейчас назвали бы фурункулом, не придав ей особого значения. Не придали значения «болячке» московского монарха и современники — впоследствии это послужило причиной возникновения слухов о том, что великого князя отравили или неправильно лечили (что в условиях того времени было одно и то же)…

Кто знает, как повернулась бы история России, проживи великий князь подольше.

Елена Прекрасная

Время Смуты в России принято отсчитывать от того момента, как со смертью царя Федора Ивановича прервалась династия Ивана Калиты. На деле Смутное время началось на сто лет раньше…

От брака с Соломонией Сабуровой у великого князя Василия III не было детей, и в 1525 году он развелся с нею, подложив бесплодной супруге принять постриг.

Для Руси того времени это был беспримерный шаг. Уход в монастырь одного из супругов дозволялся православной церковью лишь при обоюдном согласии обоих. Кроме того, ни о каком новом браке при живой первой жене и речи быть не могло! Если вообще второй брак (после смерти жены) церковь допускала с трудом, считая его «полузаконным», то этот мог расцениваться не иначе как прелюбодеяние. Так, во всяком случае, считал историк А. А. Зимин.

В первый, но не в последний раз в русской истории личная жизнь монарха оказалась принесенной в жертву политическим интересам придворных группировок. Инициаторами развода выступило ближайшее окружение великого князя. «Худородные» дьяки, такие как Иван Шигона-Поджогин, не имевшие при дворе иной опоры, кроме личного расположения монарха, справедливо полагали, что в случае смерти Василия III его брат Юрий Иванович, дмитровский удельный князь, займет престол и наложит на них опалу. Именно поэтому они всеми правдами и неправдами способствовали разводу. Против Василия III резко выступила и часть боярства, в первую очередь родственники жены: Сабуровы, Симеон Курбский, дед знаменитого «политэмигранта», не менее знаменитый писатель Максим Грек, крупный публицист начала XVI века Васслан Патрикеев. Пробовала сопротивляться разводу сама Соломония, да так, что Ивану Шигоне пришлось применить плеть. Бывшую государыню, ставшую старицей Софьей, отвезли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь, который с этого времени стал традиционным местом заточения опостылевших жен русских царей.

Уже в монастыре Соломопия будто бы родила сына, которого назвали Юрием (Георгием). Но даже появление на свет наследника не помешало новому браку великого князя.

…Когда Василий III в первый раз решил жениться, со всей Руси в Кремль свозили боярских дочерей. Это был греческий обычай — смотрины: все греческое культивировалось в Третьем Риме. По некоторым сведениям, невест было 1500. Итальянский историк Павел Иовий оставил описание грандиозной церемонии: «Московские государи поручают освидетельствовать девиц… падежным сановникам и верным боярыням так, что самыя сокровенные части тела не остаются без подробного рассмотрения. Та, которая понравится царю, объявляется достойною брачного воссоединения. Прочие же соперницы ее по красоте, стыдливости и скромности нередко в тот же самый день но милости царя обручаются с боярами и военными сановниками». Великий князь Василий Иванович был первым русским монархом, решившимся на новый тип сватовства.

Однако вторая жена Василия III не побеждала в средневековом «конкурсе красоты» — ее кандидатура была выбрана заранее. История умалчивает, где и когда великий князь впервые увидел книжку Елену Глинскую — традиционно русские боярышни были обречены на затворничество в теремах, где их никто не мог увидеть. Так что заговор (или сговор) был налицо.

К. Лебедев. «Царица Елена Глинская с детьми»

Елена Глинская, дочь выходца из Литвы, воспитывалась на западной культуре. Она была прекрасно образована: знала немецкий и польский языки, а также атынь. «Это нравилось московскому государю. Равно как и красота молодой княжны: летописец прямо говорит, что женился московский великий князь «лепоты ради ея лица и благообразна возраста, наипаче же целомудрия ради». Что касается ее «целомудрия», тут можно ставить большой вопросительный знак: свадьба состоялась в рекордно короткие сроки — через два месяца после развода.

Новая жена Василия III по праву считалась красивейшей женщиной своего времени, хотя и «худородной». Впрочем, сами Глинские утверждали, что после того, как разбитый на Куликовом поле хан Мамай погиб, проиграв схватку со своим соперником Тохтамышем, сыновья свергнутою правителя Золотой Орды бежали в Великое княжество Литовское, крестились и получили в удел город Глинск. Вряд ли стоит верить этой истории: в ту пору все крупные феодалы стремились вывести свою родословную от каких-то экзотических пришельцев…

От того времени нам осталось первое описание кремлевской свадьбы — пышной, по-настоящему царской, своим церемониалом напоминавшей Византию. Видимо, пафосом церемонии Василий III хотел заглушить слухи о незаконности женитьбы.

Дальше — больше. 47-летний Василий III настолько пленился прекрасной Еленой, что остриг бороду, оставив себе по польской моде одни усы (по тем временам совершенно недопустимое деяние для православного человека), сменил русскую одежду на польский кунтуш и, подобно молодому франту, переобулся в красные сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носами. (Летописец даже вынужден был оправдывать своего монарха: «Царям подобает обновляться и украшаться всячески».)

Эти ухищрения не помогли: в течение четырех с лишним лет у великокняжеской четы не было детей. Только на пятом году брака родился сын Иван, а в следующем. 1534 году — Юрий. Это всеми было воспринято как чудо.

Вне закона

Вопрос, являлся ли Иван Грозный сыном Василия III, не на шутку волновал современников. Интерес был отнюдь не праздный: тот или иной ответ на пего в XVI веке мог, при соответствующих условиях, вызвать потрясение государства и кровопролитную феодальную войну, как это уже случилось при Василии II Темном.

Самому Ивану IV приходилось отбиваться от порочащих его слухов на протяжении всей жизни. И даже использовать для этого пропагандистский аппарат: главный идеолог его правления и знаменитый публицист XVI века Иван Пересветов вынужден был доказывать в своих сочинениях, что царь «произошел от сердечных молитв ко Господу отца своего государя великого князя Василия Ивановича всея Руси и матери его благоверный велики я княгини Елены о умножении плоду царского».

Детство Ивана Грозного — настоящий калейдоскоп загадок. Вот что он сам писал князю Андрею Курбскому: «Остались мы круглыми сиротами — никто лам не помогал… Воспитывали, как последних бедняков. Натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Сколько раз мне и поесть не давали вовремя…» Иван описывает, что его держали, как «убожайшую чадь» (как убогого): полуголодного, в нетопленых покоях. В принципе такое могло быть возможным только в одном случае — Ивана при дворе не считали законным наследником престола! И не только потому, что второй брак Василия III был незаконным. Боярская знать не признавала детей Елены Глинской детьми великого князя. Настоящим отцом называли молодого боярина Ивана Федоровича Овчину-Оболенского, бывшего дружкой великой княгини на ее свадьбе, где он должен был «колпак держать, с князем в мыльне мыться и у постели с князем спать». Возможно, не случайно, что «мамкой» наследника стала родная сестра князя Овчины — боярыня Аграфена Челядпина.

Что знал Иван Грозный о тайне своего рождения? Широко ли распространились позорящие царя слухи или об этом шептались лишь в узкому кругу придворных? Косвенный ответ на эти вопросы дает такой факт. Сразу после своего совершеннолетия «велел князь казнити… князя Федора княжь Иванова сына Овчина-Оболенского… посадили на кол на лугу за Москвою-рекою против юрода». Его брата, князя Ивана Дорогобужского, обезглавили на льду Москвы-реки. Федор Овчинин приходился родным сыном боярину Оболенскому, а с Иваном IV его связывали годы детской дружбы. Но, видимо, слухи о незаконном рождении нужно было пресечь кровью…

Справедливости ради стоит отметить, что Иван Грозный был неповинен в смерти своего возможною брата. Летописи свидетельствуют о том, что инициатором кровавой расправы над Овчининым стала бабка царя, Анна Глинская. При жизни великой княгини Елены она ничего не могла поделать с «сердечным другом» своей дочери, по после коронации внука расправилась со всеми родственниками ненавистного фаворита.

Неизвестный Юрий

Некоторые историки видят доказательство «незаконнорожденности» Грозного в плохой наследственности, которую династия Калиты якобы приобрела от Овчины-Оболенского (в его роду были случаи психических расстройств, эпилепсии и др.). Как известно, царь Иван Васильевич в детстве был болезненным ребенком (во время отлучек из Москвы Василий III часто писал письма княгине Елене, беспокоясь о здоровье сына). Его младшего брата Юрия считали слабоумным — «не смыслен и прост и на все добро не строен». Самые резкие слова принадлежат Андрею Курбскому: Юрий был «без ума, без памяти и бессловесен, как див». Справедлива ли эта оценка? Известно, что Юрий получил хорошее образование: его воспитателем был боярин Степан Колычев, отец Филиппа Колычева, будущего московского митрополита. Юрий Васильевич сопровождал старшего брата в поездках по стране, ходил в походы, участвовал в работе Земских соборов. Когда в 1552 году Иван IV отправился покорять Казань, он оставил брата «ведать Москву» (что но терминологии того времени означало управлять страной), а заодно заботиться о молодой царице Анастасии Романовне, которая была беременна первенцем — Дмитрием. Понятно, что глухонемому идиоту такое ответственное дело не поручили бы.

А. Васнецов. «Гонцы. Ранним утром в Кремле»

В 1553 году Юрий получил от брата крупный удел (включавший Углич, Калугу, Малоярославец, Медынь, Мезецк), которым управлял до самой смерти. Когда в 1554 году у Ивана IV родился сын Иван (Дмитрий к тому времени уже умер), опекуном назначили Владимира Андреевича Старицкого, но после смерти наследника удельный князь был обязан повиноваться Юрию.

В 16 лет Юрий женился на Ульяне, дочери князя Дмитрия Палецкого, происходившего из древнего рода стародубских князей. По свидетельству современников, Палецкая отличалась замечательным умом и сердечностью. У Юрия и Ульяны родился сын Василий…

Скончался Юрий Васильевич в 1563 году в возрасте 30 лет. В народе ходили слухи, что Иван Грозный, получив донос, будто бы Юрий хочет его убить, приказал тайно умертвить брата. (Косвенным подтверждением этого может быть то обстоятельство, что тесть Юрия, князь Дмитрий Паленкой, поддержал интригу против Ивана IV в 1553 году, когда во время болезни государя разразился династический кризис. Однако к самой княгине Ульяне Грозный относился с любовью: когда через год после смерти мужа она постриглась в Новодевичьем монастыре под именем Александры, царь устроил ей в кельях пышный двор, приставил к ней для услуг сановников, даровал богатые поместья.) Слуги, которым было поручено казнить Юрия, не выполнили приказ, более того — бежали вместе с ним к турецкому султану. Там он принял мусульманскую веру и был наречен Кудеяром. Эту легенду использовал в своем романе «Кудеяр» историк Н. И. Костомаров. Конечно, исторический роман — не летопись, а его автор имеет право на вымысел. Бесспорно другое: в 1560— 1580-х годах против Грозного была развязана настоящая психологическая война. Ее жертвой и стал брат Ивана IV — князь Юрий Васильевич.

Блистательный авантюрист

После смерти Василия III трехлетний Иван был официально провозглашен великим князем.

Василий III «приказал беречи князя Ивана до пятнадцати лет своим боярам немногим» — регентскому совету, в который вошли князья Василий и Иван Шуйские, бояре Михаил Воронцов, Михаил Тучков и Михаил Захарьин-Юрьев. Главную же роль в управлении государством был намерен играть князь Михаил Глинский, родной дядя великой княгини.

Михаил Львович Глинский был одним из самых блестящих авантюристов Европы своего времени. Кажется, ему лучше подошел бы век XVIII, главными действующими лицами которого были люди с непомерным честолюбием, жаждой власти и желанием любыми способами заполучить то, что не принадлежало им по праву.

В молодости князь Михайло перешел из православия в католичество, выучился говорить на нескольких иностранных языках, получил образование в одном из европейских университетов и стал дипломированным врачом (впрочем, недоброжелатели утверждали, что больше всех прочих искусств Глинского интересовало искусство составления ядов). Он служил в войсках саксонского курфюрста Альбрехта, выполнял дипломатические поручения австрийского императора Максимилиана I в Италии и Испании. В Польше кондотьер сумел войти в доверие к королю Александру, который в 1499 году сделал его маршалком своего двора, а фактически — правителем Великого княжества Литовского. Современники отмечали, что он был лучшим воеводой короля. Польская знать опасалась, что Глинский по смерти бездетного монарха сможет завладеть короной в обход правящей династии. Дальнейшее развитие событий показало, что князь Михайло был на это способен.

В 1506 году, когда король Александр умер и на краковский престол вступил его младший брат Сигизмунд, Глинский возглавил мятеж русских, украинских и белорусских феодалов, вступив в союз с крымским ханом Менгли-Гиреем и молдавским господарем. И почти добился желаемой цели — самому стать владетельным государем. Но проиграл. Великий князь Московский воспользовался случаем и предложил ему защиту, милость и жалованье. Обширный клан Глинских отъехал со своими сторонниками в Московию. «В кормление» им дали два города — Ярославец и Боровск.

Когда в 1512 году между Москвой и Литвой вновь вспыхнула война, Глинский послал своих агентов в Силезию, Чехию и Германию вербовать конных воинов, кнехтов и пушкарей. Московские рати двинулись в поход, войском командовал сам государь, Глинский был назначен одним из воевод Большого полка. В немалой степени благодаря ему 1 августа 1514 года был взят Смоленск.

Князь надеялся, что в благодарность его сделают герцогом Смоленским. Когда же стало ясно, что Василий III и не думает превращать древний русский юрод в новое удельное княжество, Глинский совершил новый кульбит в своей политической карьере: вступил в тайные сношения со своим злейшим врагом Сигизмундом и попытался бежать в лагерь противника. По дороге его поймали. Изменника заковали в цепи, отправили в Москву и приговорили к смертной казни. Характерно, что за отважного авантюриста вступились коронованные особы. В 1517 году в Москву прибыли австрийские послы во главе с Сигизмундом Герберштейном: император Максимилиан I просил отпустить Глинского в Испанию. Великий князь ответил отказом. Выхлопотала Глинскому свободу и вновь приблизила ко двору его племянница Елена, ставшая супругой Василия III. И уже вскоре Михаил Львович стал при московском великом князе тем. кем он был при польском короле.

В своих предсмертных распоряжениях Василий III, обращаясь к боярам, просил их, между прочим, не обижать князя Михаила, как родственника его жены, считать за своего, а назначая Глинского в советники к Елене, просил его. чтобы за великую княгиню и сыновей его он «кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал». Так оно, собственно, и случилось.

Тайны дворцовых переворотов

«Эпоха дворцовых переворотов». Термин, придуманный историком В. О. Ключевским, стал чуть ли не синонимом XVIII века, когда заговоры сопровождали каждое царствование. Но с большим основанием это определение можно применить к началу XVI столетия…

Почему великий князь Василий III до последнею скрывал свою болезнь от своей жены Елены? Почему не оповестил Боярскую думу? Почему тайно сжег свою духовную грамоту?

Когда Елена Глинская прямо спросила умирающего мужа: «Кому же поручаешь бедную супругу и детей?» — Василий ответил: «Иван будет государем, а тебе, следуя обыкновению наших отцов, я назначил в духовной своей грамоте по достоянию, как прежним великим княгиням». «Достоянием» вдов князей династии Калиты был монашеский куколь… Василий III по только не питал иллюзий в отношении способностей жены управлять государством, но и остерегался ее возможного вмешательства в дела правления: о завещании мужа, передающем всю власть в стране регентскому совету, Глинская узнала последней.

При жизни великого князя Елена не смела ослушаться мужа. Но после его смерти не согласилась с отведенной ею ролью.

Самую серьезную угрозу новому правлению представлял Юрий Иванович, удельный князь Дмитровский. Веками на Руси существовала традиция передавать престол от старшего брата к младшему. Брат великого князя ждал этот момента 25 лет (до рождения в 1530 году наследника Ивана). В Москве знали о честолюбивых амбициях удельного князя, неудивительно, что шпионы великого князя пристально за ним следили.

Очень скоро великой княгине Елене донесли, что сторонники Юрия ведут переговоры с московскими боярами — зовут их к себе на службу. Власти поспешили предотвратить мятеж. Через педелю после кончины Василия III его брата арестовали и бросили в темницу, где тот умер «страдальческой смертью, гладкой нуждой» (уморили голодом).

…Женщина того времени не могла править государством. По своему близкому родству к княгине Елене, по своим летам и опытности в государственных делах Михаил Глинский рассчитывал стать главным руководителем страны. Но коса нашла на камень. Вдова великого князя обратилась за помощью к Боярской думе, во главе которой стоял князь Иван Овчина-Оболенский, открыто ставший ее любовником (возможно, это было «платой» за поддержку). Сигизмунд Гербер-штейн писал австрийскому двору: «Сразу после смерти государя вдова его стала позорить царское ложе с неким (князем) по прозвищу Овчина…».

Между регентским советом и Боярской думой сложились весьма напряженные отношения. Польские информаторы так изображали положение дел в Кремле: «Бояре там едва не режут друг друга поясами; источник распрей — то обстоятельство, что всеми делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре — князья Бельский и Овчина — старше опекунов по положению, по ничего не решают».

Пытаясь прибрать власть к рукам, Михаил Глинский открыто порицал великую княгиню Елену за ее поведение и «смело и твердо говорил племяннице о стыде разврата, всегда гнусного, еще гнуснейшего на троне, где народ ищет добродетели, оправдывающей власть самодержавную», по выражению историка Н. М. Карамзина. Овчина-Оболенский в свою очередь обвинил Глинского в намерениях «овладеть государством». Припомнил ему и скоропостижную смерть Василшс III (Глинский находился рядом с великим князем в последние дни его жизни). Регента бросили в темницу (в камеру, в которой когда-то содержался Дмитрий Иванович, внук Ивана III), ослепили, заковали в цепи. Умер он в 1534 году. Были арестованы и другие опекуны — Воронцов и Юрьев. Шуйские пытались бежать, но также оказались за решеткой.

Тень за троном

В 1534 году Елена Глинская окончательно упразднила регентский совет, но существу совершив государственный переворот. Фактическим правителем державы стал князь Иван Овчина-Оболенский.

На арену открытой политики вышел человек, долгое время державшийся в тени. Василий III редко прибегал к советам бояр, решая государственные дела, как говорили, «сам-третий у постели». Ближайшими его помощниками были люди незнатного происхождения. Напротив, Иван Овчина-Оболенский происходил из черниговских великих князей-Рюриковичей. по родовитости уступая разве что суздальским «принцам крови» Шуйским.

Пушка, отлитая в Москве Павлином Фрязиным.

Миниатюра из «Лицевого летописного свода»

Какова была роль Овчины в принятии важных решений? В свое время Н. И. Костомаров так охарактеризовал великого князя Московского Василия II Темного (деда Василия III): это был человек «ограниченных дарований, слабого ума и слабой воли, но вместе с тем способный на всякие злодеяния и вероломства». Впоследствии, ослепленный Димитрием Шемякой, Василий Васильевич «все остальное время правления отличается твердостью, умом и решительностью. Очевидно, что именем слепого князя управляли умные и деятельные люди». Все сказанное историком можно отнести и ко времени правления Елены Глинской.

То, что Овчина-Оболенский был человеком умным, доказывает его блестящая придворная карьера, то, что князь Иван Федорович был человеком деятельным, — военная служба. Он с ранних лет участвовал в походах против Литвы и татар, с 1519 года командовал передовым полком армии — должность, на которую назначали не просто родовитых аристократов, а талантливых полководцев. Современные исследователи считают князя едва ли не лучшим русским воеводой того времени. Так, в 1534 году московские полки под его командованием вступили в Литву и дошли до столицы Вильно, «практически не понеся потерь», по словам историка В. В. Похлебкина.

Так что карьеру боярин сделал не в великокняжеской спальне. Василий III оценил заслуги князя и незадолго до своей кончины пожаловал ему титул конюшего — старшего боярина Думы.

Через посредство фаворита с Глинской сообщались иностранные правительства, он вел переговоры, решал неотложные дела. При Овчине-Оболенском утвердились дружественные связи Москвы со Швецией, Ливонией. Во многом благодаря искусной дипломатии князя Ивана Федоровича Казань признала свою зависимость от России.

Во время правления Елены Глинской быт предпринят ряд важных реформ, в частности местного самоуправления. Обязанность преследовать «лихих людей» была возложена на выборных дворян — губных старост, то есть окружных судей.

И практически сразу после обретения Овчиной-Оболенским «высшей власти» на Руси грянула первая в ее истории денежная реформа.

Денежная реформа

Россия во все времена испытывала нехватку драгоценных металлов. Но в начале 30-х годов XVI века в стране разразился настоящий денежный кризис, вызванный стихийно возникшим и быстро распространившимся повсюду обрезыванием монеты. С некоторых монет срезали до половины металла. Виновным отсекали руки, лили расплавленное олово в горло, чтобы неповадно было портить казенные деньги. Казни не помогли. Выходом из наступившего расстройства денежного обращения должна была стать денежная реформа, осуществленная в 1534 году.

В Воскресенской летописи имеется запись, датируемая мартом 7043 (1535) года: «Того же месяца марта князь велики Иван Васнльевичь веса Руси и его мати великаа княгини Елена велели переделывати старые денги на новой чекан того для, что было в старых денгах много обрезаных денех и подмесу; а старым денгам впрок ходити не велели…» Понятно, что ни четырсхлетний великий князь Иван, ни его мать не были инициаторами реформы. А вот фигура главного боярина Овчины-Оболенского за этими нововведениями угадывается легко.

Основу денежного обращения составили серебряные «копейки» весовой нормой 0,68 грамма (свое название монеты получили по изображению на лицевой стороне всадника с копьем), 0,34-граммовые «деньги» (или «сабельники», поскольку на лицевой стороне был изображен вооруженный мечом всадник) и «полушки» весом 0,17 грамма. Более полная система соотношения русских денежных единиц была зафиксирована в Торговой книге: рубль = 2 полтины =10 гривен = 100 копеек = 200 денег = 400 полушек.

Серебряные полушка и копейка.

Монеты, выпущенные по денежной реформе 1535 г.

В результате реформы 1534 года возникла единая монетная система Русского государства, были окончательно унифицированы денежные системы рапсе экономически мало связанных областей, прежде всего Новгорода и Москвы. Это позволило общерусской экономике развиваться значительно успешнее, особенно в середине XVI века. Благодаря реформе Глинской — Овчины русская денежная система достигла нового качественного экономического и технического уровня (обеспечение и выполнение чеканки монет). Это также имело огромное значение для активизации русской внешней торговли, прежде всего с Европой. Выпуск монет был сконцентрирован в руках государства. Таким образом, введение государственной монополии стало основой создания устойчивого выпуска монет, что позволило государству получать дополнительный доход. «Лишние» деньги шли на строительство крепостей и содержание армии.

Русская железная маска

Своего младшего брата Андрея великий князь Василий III любил. Видимо, потому и назначил одним из своих душеприказчиков. После разгона регентского совета князь Андрей укрылся в своей удельной столице — Старице. И хотя подписал «проклятую» грамоту о верной службе правительнице, постоянно ждал опалы. В свою очередь в Кремле ожидали от него всяческих козней и ограничивали во всем. За отказ от прав «опекунства» он просил Елену Глинскую о прибавлении новых земель к его уделу — ему отказали. Наконец, в 1537 году по совету Овчины-Оболенского Елена решила вызвать старицкого князя в Москву под предлогом большого совета о войне с Казанью. Три раза его приглашали в Москву, три раза он отговаривался болезнью.

Князь Андрей всеми силами старался убедить правительницу в своей лояльности. Для этого даже отправил на государеву службу почти все свои войска. Не помогло. Исход противостояния центра и удельного «региона» решила обыкновенная провокация: один из старицких бояр — князь Василий Голубой-Ростовский — решил переметнуться на сторону Елены и тайно послал к Овчине-Оболенскому гонца с вестью о том, что удельный князь собирается бежать в Литву. Московские полки под командованием фаворита двинулись к Старице. Предупрежденный о подходе правительственных войск, князь Андрей с женой и маленьким сыном Владимиром бросился из Старицы в Торжок. Отсюда он действительно мог уйти в Литву, но вместо этого принял решение сопротивляться и повернул к Новгороду. С помощью новгородских дворян он надеялся покончить с властью Овчины-Оболенского.

Посулами и уговорами ему удалось собрать войско. Однако князь Андрей Иванович не решился вступить в битву с московской армией и согласился на переговоры. Все было разыграно как по нотам: Овчина-Оболенский «поцеловал крест», что волос не упадет с головы удельного князя, когда тот добровольно приедет в Москву. В столице же Елена разыграла удивление: как мог Овчина без согласования с правительницей заключить такое соглашение? Конюшему боярину была объявлена «словесная» опала.

Князя Андрея посадили «в заточенье на смерть». На узника надели подобие железной маски — тяжелую «шляпу железную» и за полгода уморили в тюрьме («лета 7046-го князя Андреа Ивановича декабря не стало в нужи»). Годовалого сына Владимира и жену Ефросинью Хованскую правительница Елена тоже приказала бросить в темницу. По «великой дороге» от Москвы до Новгорода Овчина-Оболенский велел расставить виселицы, на которых повесили сторонников бывшего удельного князя.

Овчина стоит выделки

Власть, как известно, портит человека. Иван Овчина-Оболенский, первый фаворит московского престола, быстро приобрел привычки, свойственные представителям этой «профессии». Он был надменен со знатью и груб с нижестоящими, предпочитал все вопросы решать сам, лишь для вида советуясь с правительницей, открыто игнорировал Боярскую думу. За что и поплатился.

3 апреля 1538 года великая княгиня Елена неожиданно скончалась. Ей было не больше 25 лет. Скоропостижная смерть молодой женщины вызвала слухи об ее отравлении. Об этом писал Сигизмунд Гербертштейн в своих донесениях венскому двору. Результаты исследования захоронения Глинской, выполненного уже в наше время, дают основания утверждать, что эти предположения не так уж беспочвенны: в останках правительницы был обнаружен мышьяк.

Конюший боярин князь Иван Овчина-Оболенский вполне мог остаться у власти в качестве главного опекуна малолетнего царя Ивана даже после смерти своей благодетельницы. Но у него не было поддержки среди членов Боярской думы. Более того, многие бояре встретили кончину Елены Глинской с ликованием. Спор о том, кто будет управлять государством, решился во время погребения великой княгини. Тогда бывший регент князь Михаил Тучков, как позднее утверждал Иван Грозный, произнес «многие надменные словеса» и тем уподобился ехидне, «отрыгивающей яд». О чем были эти «словеса», навсегда запомнившиеся семилетнему мальчику? Видимо, бывшему фавориту припомнили непозволительную связь с матерью царя.

Внезапность смерти правительницы не позволила Овчине подпить по тревоге войска, на которые он мог бы опереться. Напротив, князья Шуйские успели вызвать в столицу своих «боевых холопов». Результат не заставил себя ждать.

О дальнейшей судьбе бывшего фаворита существуют разные предположения. По одной из версий, Овчина-Оболенский был «рассечен на куски» сторонниками Шуйских на седьмой день после смерти Глинской. По другой — боярина схватили «боярским советом князя Василия Шуйского и брата его князя Ивана и иных единомысленных им… и посадиша его в палате за дворцом у конюшни, и умориша его гладом и тягостию железною». По третьей версии, состоялся суд, приговоривший Овчину к смертной казни за намерение «овладеть государством» (как мы помним, именно в этом преступлении князь Иван Федорович обвинил Михаила Глинского). Сестру его Аграфену Челяднину сослали на север в Каргополь и насильно постригли в монахини.

С этого времени начинается непрерывная борьба боярских группировок за власть. Шуйских у престола сменяли Бельские, Челядниных — Гинские. Вооруженные отряды противоборствующих кланов нередко брали штурмом Кремль и устраивали резню. Лучше, чем Иван Грозный, о том никто не поведает: «Бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили… тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе… Сокровища матери перенесли в большую казну, а остальное разделили… Все расхитили коварным образом… Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки». Классическая характеристика Смутного времени.