Люди Смутного времени

В начале XVII века на московском престоле сменилось четыре самодержца: Борне и Федор Годуновы, Лжедмитрий, Василий Шуйский. Смутное время выдвинуло на авансцену истории многих выдающихся личностей, но далее учебники нередко обходят стороной человека, который стоял у истоков Смуты и не только уцелел в горшие гражданской войны, но вышел из нее победителем. Речь идет о Федоре Никитиче Романове.

Боярское правление

Палаты бояр Романовых на Варварке

Бояре Романовы вели свою родословную от Андрея Ивановича Кобылы, приближенного великого князя московского Ивана Калиты. Романовы-цари предпочитали считать своим предком знатного владетеля прусского Гланда Камбила Дивоновича, личность вполне мифическую. Впрочем, были и другие версии: например, что Андрей Кобыла был выходцем из Великого Новгорода, где существовала Кобылья улица. До начала XVI века Романовы именовались Кошкиными (от прозвища пятого сына Андрея — Федора Кошки), затем Захарьиными и Юрьевыми.

На протяжении нескольких столетий история рода Кобылиных — Кошкиных — Захарьиных неразрывно связана с историей России. Верные слуги московских государей принимали участие во всех ключевых событиях XIV–XVI веков: занимались дипломатией, участвовали в войнах и жестоко подавляли «крамолу». Они принимали участие в походах Ивана III на вольный Новгород и стали в начале 1480-х годов великокняжескими наместниками, причем организовали в городе страшный погром. Они же сурово расправились с ересью «жидовствующих», устроив — впервые на Руси — аутодафе в лучших традициях испанской инквизиции.

Настоящее возвышение Захарьиных было связано с женитьбой Ивана IV на дочери окольничего Романа Юрьевича Захарьина в феврале 1547 года. Молодой царь решил во всем следовать примеру своего отца и устроил всероссийский конкурс невест. Всем дворянам, имевшим дочерей от 12 лет и старше, повелевалось без промедления везти их на смотрины (первый тур «судили» наместники земель и специальные уполномоченные Боярской думы): «Кто же из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни».

Однако Иван IV не стал дожидаться, чем закончится долгая процедура. Его выбор пал на шестнадцатилетнюю красавицу Анастасию Захарьину, знакомую ему с детства: ее дядя был одним из опекунов царя. Впрочем, Иван IV не мог не учитывать и другого обстоятельства: клан Захарьиных был силен, многочислен, связан родственными узами с влиятельными фамилиями князей Бельских, Оболенских и др.

Выросшая в тереме, Анастасия не вмешивалась в дела мужа. Но се родня попыталась занять самые выгодные места у государственной кормушки.

Это стало причиной серьезного политического кризиса в марте 1553 года: когда Иван Грозный опасно занемог, бояре отказались целовать крест шестимесячному сыну Анастасии Дмитрию. Возможную узурпацию власти «худородными» Захарьиными-Юрьевыми княжеская аристократия расценила как «великих родов бесчестье». Общее мнение большинства членов Боярской думы и правительства — Избранной рады — выразил окольничий Федор Адашев, отец царского любимца: «Тебе государю и сыну твоему царевичу князю Дмитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братьею, нам не служить. Сын твой еще в пеленках, а владеть нами будут Захарьины… А мы уж от бояр в твое малолетство беды видали многие». «И был мятеж большой, шум и речи многие во всех боярах».

Вместо «пеленочника» Дмитрия на престол оппозиция выдвигала двоюродного брата царя Владимира Андреевича. Он был сыном Андрея Ивановича, удельного князя Стариц-кого. Детство свое он провел в тюрьме, вышел на свободу только в 1540 году после смерти Елены Глинской. Возможно, желание отомстить победило врожденную осторожность, но он вызвал из Старицы отряды своих сторонников-дворян, раздавал им деньги.

В роковой момент Захарьины дрогнули. Они ограничились тем, что запретили охране дворца пускать Владимира Андреевича к царю. Ивану IV пришлось обратиться к родственникам жены со следующими словами: «Вы дали мне и сыну моему душу на том, что будете нам служить, а другие бояре сына моего на государстве не хотят видеть. Так если станется надо мною воля Бюжия, умру я, то вы пожалуйста не забудьте, на чем мне и сыну моему крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда Бог укажет. А вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы: так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали».

Трудно представить, как бы развивались события, если бы Иван Васильевич умер в марте 1553 года. Не исключено, что Москва стала бы ареной кровопролитных сражений между сторонниками и противниками династии. Ставки в этой борьбе были высоки: высшая власть или смерть на плахе. Но царь выздоровел (некоторые историки выдвигали версию, что болезнь Ивана IV была мнимая — весь спектакль был задуман для того, чтобы проверить лояльность своего ближайшего окружения), и кризис миновал.

Захарьины отомстили за перенесенное унижение: уже после смерти Анастасии, последовавшей в 1560 году, они обвинили членов Избранной рады в том, что те якобы «счаровали» царицу. Грозный поверил навету. Полетели головы… Когда царь по случаю второго брака «разделился» с сыновьями, Захарьины возглавили «двор» царевича Ивана. Отныне в отсутствие Грозного управление государством переходило в руки наследника, а фактически — в руки бояр Никиты и Данилы Захарьиных-Юрьевых.

Первый московский плейбой

Точный год появления на свет Федора Никитича неизвестен. Старший сын боярина Никиты Романова-Юрьева от второго брака родился между 1554 и 1560 годами. В детстве он получил хорошее образование, знал латынь. Известно, что, занимаясь но рукописной грамматике, написанной лично английским послом Джеромом Горсссм, он «находил большое удовольствие в занятии английским языком». Он соединял любовь к книгам с любовью к развлечениям, отличался красивой наружностью. Никто лучше его не умел ездить верхом. Главным хобби Романова была охота — псовая и соколиная.

Веселый и приветливый, Федор слыл на Москве первым щеголем, выражаясь современным языком — плейбоем. Современники писали, что «если портной, сделавши кому-нибудь платье и примерив, хотел похвалить, то говорил своему заказчику: теперь ты совершенный Федор Никитич».

Есть в биографии Федора Никитича одна привлекательная деталь. Он, двоюродный брат царя Федора Ивановича, женился — по любви — на дочери бедного костромского дворянина Шестова Ксении. По тогдашним понятиям — явный мезальянс. Родные уговаривали молодого боярина одуматься, по Романов настоял на своем. Брак с Ксенией оказался счастливым, жена родила ему пятерых сыновей и дочь.

Но не только забавы («прохлады», как говорили в то время) интересовали Романова. Он сделал неплохую придворную карьеру. В 1586 году Федор Никитич — боярин и наместник нижегородский, в 1590 году в качестве воеводы участвует в походе на Швецию, в 1593–1594 годах — наместник псковский и руководит переговорами с послами австрийского императора Рудольфа II. Несмотря на молодость, он становится главным дворовым воеводой и одним из руководителей Ближней думы. Тайны придворной интриги он постигал наравне с искусством высокой политики.

Очень скоро ему пришлось применить свои знания на практике…

Убийство в Угличе

Борис Годунов. Гравюра. 1721 г.

Сразу после смерти Ивана Грозного власти выслали семейство Нагих под крепким караулом в Углич. В мае 1591 года царевич Дмитрий был убит. Эта смерть и по сей день остается одной из величайших загадок русской истории.

Розыск, который вела в Угличе специальная следственная комиссия во главе с князем Василием Шуйским, привел к выводу о непричастности Бориса Годунова к гибели царевича. Именно поэтому многие отказываются верить в справедливость расследован и я. Слишком много странностей и несообразностей: толпа горожан, в первые же минуты после убийства направленная против конкретных лиц, отсутствие свидетелей, ложные улики…

Кто подослал убийц к Дмитрию, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Зато можем ответить на вопрос, кому была выгодна смерть царевича.

Во-первых, Дмитрий (чьи шансы получить престол после смерти брата Федора Ивановича возрастали с каждым годом) был серьезно настроен против московских бояр. Родственники царевича Нагие в равной степени ненавидели как Годуновых, сославших их в глухую провинцию, так и Романовых. И соответствующим образом воспитывали ребенка. Очевидцы рассказывали, что любимым развлечением царевича зимой было налепить снежных баб, назвать их именами бояр и рубить им головы острой саблей или четвертовать… Приход к власти Дмитрия означал для Романовых неминуемую гибель.

Во-вторых, никто не мог в то время точно сказать, кому достанется трон после смерти последнего из Рюриковичей. Наибольшими правами на престол обладал не Борис Годунов, а Федор Никитич Романов. К тому же убийство в Угличе могло вызвать народные волнения и даже привести к падению правительства. Таким образом, гибель Дмитрия была Борису Годунову невыгодна. А вот для Романовых она в любом случае являлась шагом к престолу.

Завещание, которого не было

При жизни цари Федора Романовых и Годуновых связывала общая цель — оградить власть царя Федора Ивановича от притязаний аристократов, которые, как писал Иван Тимофеев, «долго не могли поверить, что царя Ивана нет более в живых. Когда же поняли, что это не во сне… многие из первых благородных вельмож, помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать но своей воле…».

Однако незадолго до смерти царя Федора Ивановича между Романовыми и Годуновым пробежала черная кошка.

Собственно, они рассорились после того, как умерла Феодосия — дочь Федора и Ирины Годуновой — и выяснилось, что у царя не будет наследника.

После смерти Федора Ивановича в Москве ходили упорные слухи, что, умирая, царь «приказал быть по себе на престоле братаннчу своему, Федору Никитичу Романову». Однако завещание не сохранилось. Если оно и было написано, то его легко могли уничтожить царица Ирина, Борис Годунов, ее брат и «правитель», или патриарх Иов, всецело обязанный последнему своим послом.

Конрад Буссов в своих мемуарах привел ходившую в народе историю, согласно которой царица Ирина убеждала мужа вручить скипетр Годунову, по царь предложил его своему двоюродному брату Федору Романову; тот уступил скипетр брату Александру Никитичу, Александр — третьему брату Ивану, Иван — Михаилу… Царь потерял терпение и сказал: «Так возьми же его, кто хочет!» Туг сквозь толпу придворных протиснулся Годунов и схватил скипетр. История занятная, однако в то, что Федор Никитич Романов мог добровольно уступить власть, верится с трудом. Напротив, в Коломенском дворце был найден его портрет (парсуна) в царском одеянии, с подписью «Царь Федор Микитович Романов».

Однако с парадным портретом Романов поспешил. Борьба в Боярской думе приобрела весьма острый характер. Польский посол писал, что между боярами «возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимные убийства и пролитие крови». У Романовых в Боярской думе имелось большое число сторонников. На стороне Бориса были «административный ресурс» и поддержка патриарха. Тем не менее Годунову пришлось дать Федору Романову «страшную клятву», что будет держать его как брата и помощника в делах государственного управления. Но сотрудничество между двумя честолюбцами продолжалось недолго.

Колдовской процесс

В 1600 году Годунов серьезно занемог. Слухи о его неминуемой смерти гуляли по столице и заставили царя пойти на беспрецедентный шаг: его вынесли на носилках на Красную площадь и показали народу. Однако Романовых это не остановило. Они стали готовиться к новой схватке за престол. В Москву из вотчин было вызвано множество вооруженных слуг.

Годуновы сделали свою карьеру в секретных службах (Дмитрий Годунов руководил Постельным приказом, заведовал политическим сыском, сам Борис некоторое время был шефом личной охраны Грозного), поэтому у них везде имелись свои глаза и уши. Борис Годунов был первым правителем, который развил систему тайного шпионажа до крайних пределов. Дьявол, говорит летописец, вложил Борису мысль знать все, что делается в государстве. Поэтому но московским улицам «то и дело сновали мерзавцы да подслушивали». Главную роль в системе тайного надзора играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которым было объявлено прощение в обмен за услуги. Доносительство расцвело пышным цветом: доносили друг на друга бояре, доносили жены на мужей, отцы — на детей. Если подозреваемые признавались хоть в чем-либо, их заключали в темницы, а имения разоряли; запирательство же считали признаком виновности.

Правительство своевременно узнало о заговоре Романовых.

Польский дипломат, находившийся с миссией в Москве, 26 октября записал в своем дневнике: «Этой ночью мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля) с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу». Вооруженная боярская свита оказала стрельцам отчаянное сопротивление. Двор Романовых был взят штурмом, сторонников Романовых перебили, уцелевших бросили в застенок. «Новый летописец» рассказывает, что «Федора Никитича з братьею и с племянником… приводима не одиново к пытке». Жестоко пытали и слуг, однако, несмотря на все усилия палачей, приближенные Романовых «помираху многия на пытках, государей своих не оклеветаху».

Что же хотели узнать власти?

После ликвидации мятежа власти стали готовить против своих политических оппонентов грандиозный процесс.

Дворянин Второй-Бартенев, служивший казначеем у Александра Никитича, подал царю извет на своего боярина, сообщив, что тот хранит у себя в казне волшебные коренья и хочет «испортить» царскую семью. По приказу Годунова особая боярская комиссия во главе с окольничим Михаилом Салтыковым (он приходился родственником Романовым: таким образом Годуновы хотели изобразить видимость объективности) произвела обыск на захваченном подворье и действительно обнаружила отраву. Романовы утверждали, что улики подброшены. Однако корешки доставили на патриарший двор, где собрались Боярская дума и высшее духовенство. В их присутствии царь велел Салтыкову раскрыть принесенные мешки и «корение из мешков выкласти на стол».

Романовым предъявили самое страшное в средневековой Руси обвинение — в колдовстве. Колдовство и чародейство являлись занятиями крайне рискованными. В XVI веке подобное обвинение вело на плаху, причем не только в России — пик «колдовских процессов» пришелся на это время и в Западной Европе. Обвинение было смертельно опасным даже для членов правящей династии — так, первую жену Василия III Соломонию Сабурову удалось упрятать в монастырь, лишь пригрозив ей казнью за «колдовство»: та, в надежде вернуть любовь мужа, прыскала заговоренной водой «сорочку, и порты, и иное какое платье» великого князя.

А. Васнецов. «Площадь Ивана Великого в Кремле»

Что интересно, Романовы в прошлом сами весьма успешно использовали это грозное оружие. Известно, что, когда в 1547 году в Москве вспыхнуло народное восстание против князей Глинских, их обвиняли именно в чернокнижии, в том, что якобы ближайшие родственники Грозного колдовством зажгли Москву. «Княгиня Анна Глинская (бабка Ивана Грозного) с своими детьми волховала: вынимала сердца человеческие да клала в воду, да тою водой, ездя по Москве, кропила, оттого Москва и выгорела». Эти слухи распускали Романовы, они же спровоцировали бунт. Теперь они наступили на собственные «грабли».

Государев изменник

Один из героев трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» так описывает режим Годунова:

И действительно, выборный царь не решился публично казнить своих врагов. Четырех братьев Романовых: Александра, Василия, Ивана и Михаила — отправили в ссылку, Федора в сопровождении приставов привезли в отдаленный Антониев-Спиский монастырь на Двине, где насильно постригли в монахи под именем Филарета. Жену Федора Ксению постригли под именем Марфы и сослали в Заонежье; детей, Михаила с сестрой, сослали на Белоозеро.

Зять Федора Никитича, боярин князь Борис Черкасский, умер в белоозерском застенке. Опале подверглись все родственники и приятели Федора Романова: князья Иван Сицкин и Александр Реннин, глава Посольского приказа дьяк Василии Щелкалов, дворяне Карповы, Пушкины. Из всех братьев Никитичей в живых остались лишь Федор и Иван.

Патриарх Московский и всея Руси Филарет (Романов). Миниатюра из «Титулярника». 1672 г.

…Для Федора Романова ссылка в монастырь оказалась настоящей катастрофой. Человек в монашеском клобуке не мог запять царский престол. Первые годы Федор Романов, привыкший к роскошной жизни, с трудом привыкал к монашеской аскезе. Старец Филарет тосковал по семье и говорил своему слуге: «Милые мои дотки! Маленькие бедные остались; кому их кормить и поить? А жена моя бедная, не знаю, жива ли? Чаю, завезли ее туда, куда и слух не зайдет…» Впрочем, история сохранила и другие (удивительные!) слова Филарета в отношении своих родных: «Хоть бы их раньше Бог прибрал… а мне бы не мешали».

Жизнь Федора в монастыре мало отличалась от заточения. Однако, несмотря на то что Годунов наказывал: «Кто придет и станет с ним разговаривать или принесет письмо, человека этого схватить и прислать в Москву», сторонникам Романовых удалось наладить связь со своим лидером.

В начале 1605 года пристав Воейков, отвечавший за заключение Романова, с тревогой сообщал в Москву, что поведение Филарета резко изменилось. «Живет старец Филарет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется, все говорит про птиц ловчих да про собак, как он в мире живал. Старцев бранит и бить хочет и говорит им: «Увидите, каков я вперед буду».

Чему радовался Романов? Ларчик открывается просто: в октябре 1604 года во главе польских отрядов границу России перешел человек, объявивший себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием…

Проект Лжедмитрий

Кем в действительности был Лжедмитрий? Любопытно, что Борис Годунов, по сохранившимся свидетельствам, прямо говорил: появление самозванца — дело рук бояр. Официальная же версия годуновского правительства излагалась в дипломатических нотах, адресованных польскому двору. В них было сказано буквально следующее: Юшка Отрепьев, «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернь, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы…». Посольский приказ сфальсифицировал биографию Отрепьева. Московским властям важно было представить Григория Отрепьева как одиночку, за спиной которого не стоят никакие серьезные силы. В действительности Отрепьев был «человеком Романовых».

Сначала он служил Михаилу Никитичу Романову, затем князю Борису Черкасскому. За несколько лет службы Отрепьев занял при дворе Никитичей достаточно высокое положение, как говорит летописец, вошел у них «в честь». При боярских дворах дворяне такого ранга служили обычно дворецкими, конюшими, воеводами. После разгрома мятежа Романовых в 1600 году ближние слуги Никитичей были казнены. Отрепьева тоже ожидала виселица. Спасаясь «от смертныя казни». 20-летний Юрий постригся в монахи под именем Григория и бежал в провинцию. Однако вскоре он снова появляется в Москве, и едва ли по собственной воле. Видимо, уцелевшие члены «романовской партии» продолжали делать на него ставку. Именно с их легкой руки Отрепьев был принят в аристократический Чудов монастырь. Карьера его на монашеском поприще была просто феерической! Вначале Григория отличил архимандрит Пафнутий, который сделал его своим келейником. Затем он стал придворным самого патриарха Иова, рукоположившего Отрепьева в дьяконы. В штаге писцов и помощников он присутствовал на заседаниях Ближней думы.

Известно, что самозванец был образованным человеком, знакомым с историей, имел литературные способности и каллиграфический почерк; по поручению патриарха он сочинял каноны святым. Образование Отрепьев получил на службе у Романовых, которые, очевидно, имели в отношении его далеко идущие планы.

Кроме того, известно, что Отрепьев имел неплохую военную подготовку. Так, 21 января 1605 года в сражении у села Добрыничи с превосходящим царским войском он лично возглавил атаку отряда гусар. Отбросив авангардные конные отряды правительственных войск на правом фланге, польские всадники атаковали находящуюся в центре русскую пехоту.

Для человека, не имеющего достаточного военного опыта, это был безрассудный поступок. Если же предположить, что Юрий Богданович Отрепьев был «боевым холопом» бояр Романовых, все встает на свои места. В этот разряд относились и дети боярские, и дворяне, которые могли командовать крупными отрядами.

Уже в XIX веке историки считали, что Лжедмитрий стал орудием в руках некоей боярской группировки, которая, уверив его в том, что он и есть чудом спасшийся от убийц сын Ивана Грозного, отправила его в Литву, а после тонко рассчитанными маневрами парализовала сопротивление правительстве иных войск и подготовила предательский удар в спину — восстание в армии и в Москве.

«Мы можем только гадать об имени сценариста Великой смуты, — пишет исследователь Смуты А. Б. Широкорад, — но достоверно можем сказать, что это был интеллектуал XVII века. Он мог быть боярином или дворянином, выполнявшим роль советника при большом боярине, а скорее всего это было лицо духовное. В любом случае это был москвич, близкий ко двору и хорошо знавший тайные механизмы власти. Можно предположить, что через иностранцев и чиновников Посольского приказа сей «интеллектуал» знал о событиях в Португалии».

Почему нас интересуют события, происходившие на другом конце Европы? Судите сами. В 1578 году португальский король Себастьян отправился завоевывать Северную Африку и в битве при Алкасер-Квивире был наголову разбит. Только 60 человек из 18 тысяч солдат вернулись с поля брани, а сам король пропал без вести, не оставив наследников. Трон занял его ближний родственник — король Испании Филипп II, однако ему пришлось столкнуться с самозванцами Лжесебастьянами (их было не менее четырех). Аналогия с ситуацией в России очевидна. Пана Климент VIII на полях донесения от 1 ноября 1603 года, извещавшего его о появлении Лжедмитрия, написал: «Это вроде воскресшего короля Португальскаго».

В царствование Романовых было «неприлично» называть организаторов интриги но именам. Однако факты прямо указывают на эту семью, и в первую очередь на самого старшего в роду — Федора Никитича. Одним из таких фактов является то, что слухи о чудесном спасении царевича Дмитрия стали циркулировать сразу после того, как власти разгромили заговор Романовых. Жак Маржерет, прибывший в Москву в 1600 году, отметил в своих записках: «Прослышав, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, царь Борис с тех пор только и делал, что пытал и мучил по этому поводу…»

Когда могла зародиться идея операции «Лжедмитрий»? Видимо, не сразу. Пока у Романовых, ближайших родственников последнего «законного» царя Федора Ивановича, были основания рассчитывать на «мирный» приход к власти после смерти Бориса Годунова, мифический «сын Грозного» им не только не был нужен, но и пугал все карты. Все изменилось после того, как власти разгромили их заговор. В 1600 году казалось, что опала навсегда покончила с могуществом рода Романовых. Оставалось только одно — месть.

Дальнейший ход событий хорошо известен. Борис Годунов скончался 13 апреля 1605 года (царские недоброжелатели немедленно распустили слух о том, что он отравился, терзаемый страхом перед самозванцем). Войска Лжедмитрия I вошли в столицу. Самозванец сполна оплатил счета Романовых: династия Годуновых прекратила свое существование.

Ростовский митрополит

Лжедмитрий вернул из ссылки всех своих мнимых родственников, в том числе и Романовых. Ивану Романову был пожалован боярский чин. Существует рассказ архиепископа Арсения Елассопского о том, что самозванец сделал Филарету весьма необычное предложение: сложить с себя монашество и вернуться в Боярскую думу. Когда же тот отказался, царь назначил его епископом Ростовским, вскоре возведя в сан митрополита.

Филарета одни современники характеризовали как «мужа в учениях божественных зело изящного», другие же рассказывали, что митрополит плохо разумел Священное Писание. Но, видимо, дал того времени большего и не требовалось.

Филарету пришлось отбыть в свою епархию.

Почему Романов не остался в Москве? Видимо, он не нашел общего языка с самозванцем, ближний круг которого составили худородные польские шляхтичи и авантюристы типа Петра Басманова и Богдана Бельского… Трезво оценив обстановку, Филарет понял, что удержаться на престоле Лжедмитрию I будет труднее, чем завоевать Москву. Кроме этого, ему едва ли могли понравиться нововведения Лжедмитрия, который объявил себя «императором», преобразовал Боярскую думу в «сенат» (он отвел постоянные места в «сенате» патриарху и архиереям, так что Филарет Романов получил возможность участвовать в обсуждении государственных дел), приказал построить в Москве костел и иезуитский колледж.

После четырех летней ссылки Филарет Романов вернулся в другую страну. «Во всех сословиях, — писал Конрад Буссов, — воцарились раздоры и несогласия; никто не доверял своему ближнему; цены товаров возвысились неимоверно; богачи брали росты больше жидовских; бедных везде притесняли… Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам, о нестерпимом глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и разврате». Как признавал Авраамий Палицын, «впали мы в объядение и в пьянство великое, в блуд и в лихвы, и в неправды, и во всякие злые дела».

…18 мая 1605 года в качестве ростовского митрополита Филарет участвовал в церемонии бракосочетания Лжедмитрия и Марины Мнишек. А через десять дней принял участие в свержении самозванца. Ворвавшиеся в Кремль заговорщики убили Лжедмитрия. А потом еще три дня бояре делили власть.

Однако, возможно, еще до переворота бояре договорились между собой о том, что новый царь не будет' мстить за прежние «досады» и станет управлять государством «по общему совету».

В конце концов трон достался князю Василию Шуйскому. Филарету Романову был обещан чин патриарха.

Сразу же после того, как Василия Шуйского «выкрикнули» на царство, Филарет был направлен в Углич на поиски подлинных останков царевича Дмитрия. Это была одна из важнейших пиаровских акций новой власти: народу необходимо было внушить, что больше самозванцев на Руси не будет. Филарет блестяще справился с поставленной задачей: мощи Дмитрия были найдены нетленными. Иностранцы, впрочем, предположили, что останки настоящего царевича подменили и вместо них на всеобщее обозрение выставили тело только что умершего мальчика.

Ио пока Филарет находился в Угличе, в Москве назревала новая смута. Сначала на могиле самозванца стали происходить чудеса и различные знамения. Власти распорядились сжечь труп Лжедмитрия, а прах развеять по ветру (существует легенда, что нм выстрелили из Царь-пушки). Однако уже через неделю после переворота на улицах Москвы появились подметные письма, подписанные… самим Дмитрием! Народ возмутился. На Красной площади собралась огромная толпа приверженцев Дмитрия. Шуйскому грозила смертельная опасность, но он успел запереть ворота Кремля и выкатить на стены пушки.

Следствие, организованное властями, назвало организатора беспорядков. Оказалось, что «прелестные листы» составлял… Филарет Романов! Первоначально планировалось провести коронацию после посвящения в сап патриарха Филарета и торжественного захоронения в Архангельском соборе останков подлинного сына Грозного. Напуганный волнениями, Шуйский велел короновать себя за три дня до возвращения Романова из Углича. Коронация прошла в спешке, «в присутствии более черни, чем благородных», как отмечал очевидец.

Тушинский патриарх

Новым патриархом всея Руси стал митрополит Казанский Гермоген. Филарет Романов остался на старой должности.

Между тем события развивались своим чередом. В России появился второй Лжедмитрий. Его войска громили правительственные отряды, города сдавались ему без боя. В июне 1608 года новый самозванец предпринял попытку штурмом взять Москву, был отбит и отошел к селу Тушино, где разбил укрепленный лагерь. Царские войска под командованием молодого полководца Михаила Скопина-Шуйского и боярина Ивана Романова заняли позицию напротив Тушина — на Ходынке. Наступил длительный период двоевластия. И в Москве, и в Тушине сидели царь и царица (Марина Мнишек признала в Лжедмитрии II своего чудом спасшегося мужа). У обоих царей были Боярская дума, приказы, войско, оба жаловали своим сторонникам поместья и мобилизовывали ратных людей.

Тушино представляло необычное зрелище. Основанная на холме близ впадения речки Сходни в Москву-реку «воровская столица» имела диковинный вид. На вершине холма стояла просторная рубленая изба, служившая «царской» резиденцией. За «дворцом» располагались здания приказов и Боярской думы, жилища русской знати и шатры польских гусар. Остальная часть Тушина состояла из наспех выстроенных шалашей и палаток, буквально утопавших в грязи.

В Тушино съезжались искатели приключений, авантюристы, бояре, недовольные Василием Шуйским. А в мае 1608 года здесь объявился Филарет Романов. Его появление в «воровской столице» окутано тайной. С одной стороны, митртполита Ростовского привезли в Тушино силой, после того как Ростов был взят отрядами Лжедмитрия II. С другой стороны, Филарет быстро прижился в лагере своего «двоюродного брата». Лжедмитрий II даже пожаловал Романова в патриархи. В этом качестве Филарет ведал всеми церковными делами на территории, подконтрольной самозванцу.

«Филарет, — говорит Авраамий Палицын, — был разумен, не склонялся ни направо, ни налево». Он отправлял богослужение, номинал Тушинского вора Дмитрием. Тем разительнее сравнение с позицией, занятой другими православными иерархами: за неприятие самозванца пострадали епископ Суздальский Галактион и епископ Коломенский Иосиф, принял мученическую смерть в Тушине архиепископ Тверской Феоктист. Однако патриарх Гермоген, строгий к изменникам, в своих воззваниях к народу отзывался о Филарете, что не своею волею, а по нужде тот находится в Тушине, и за это патриарх молит о нем Бога. Крайне удобное положение!

Тушинская Боярская дума была достаточно представительной: возглавлял Думу князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, в ней заседали бывшие приближенные Лжедмитрия I: боярин Михаил Салтыков, князь Василий Рубец-Мосальский и Григорий Шаховской. Однако значительную силу представляли и родственники «патриарха» Филарета: князья Роман Троекуров, Дмитрий Черкасский, Андрей Сицкий.

Какую роль играл Филарет в определении политики «тушинского правительства»? Некоторые историки считают, что именно он руководил «родственником», не отличавшимся ни умом, ни образованием. Так или иначе, Филарет поддерживал «государя Дмитрия Ивановича»… до того самого момента, когда посчитал для себя более выгодным перейти на сторону польского короля Сигизмунда III. Когда дела самозванца ухудшились, Филарет стал одним из инициаторов приглашения королевича Владислава на московский престол.

В самом факте приглашения королевича не содержалось «национальной измены». Россия могла иметь царя польского происхождения точно так же, как сама Польша имела короля из шведской династии Ваза, Англия — короля из шотландской династии Стюартов. Однако осенью 1609 года под предлогом наведения порядка в сопредельной стране королевская армия перешла русскую границу и осадила Смоленск…

Филарет предложил Владиславу условия, существенно ограничивающие его власть. По сути дела, это был вариант Великой хартии вольностей, в котором можно даже распознать элементы правового государства! Будущий монарх не должен был вмешиваться в церковные дела, отбирать имения у бояр, лишать великих люден чинов безвинно. Он должен был обещать никого не казнить без ведома Боярской думы и без суда и следствия…

Филарет вовремя переметнулся в стан интервентов: Тушинский лагерь развалился. Лжедмитрий II бежал в Калугу. В мае 1610 года Филарет Романов выехал из Тушина с последними польскими отрядами, чтобы найти пристанище в королевском лагере под Смоленском. Но он не успел добраться до места назначения. Царские воеводы пленили его и отправили в Москву. Василий Шуйский не осмелился судить «воровского» патриарха и опрометчиво разрешил ему остатки в столице, где все эти годы проживал сын Филарета Михаил. В лице Филарета Шуйские приобрели опаснейшего врага.

… Москва торжественно встречала своего освободителя — 24-летнего боярина Михаила Скопипа-Шуйского — племянника царя, талантливого военачальника и ловкого дипломата. Разгромив войска самозванца, Скопни сделался чрезвычайно популярен в народе. Василий Иванович Шуйский был бездетен. Племянник мог наследовать ему… Но этого не произошло: воевода внезапно скончался. Современники винили в его смерти Шуйского, который опасался, что племянник отберет у него власть. (Надо сказать, что у царя были все основания для подобных опасений: вокруг молодого полководца группировались люди, активно подталкивавшие его на совершение дворцового переворота. Прокопий Ляпунов прямо называл Скопина «новым государем, царем всея Руси», о чем агенты сразу же донесли Шуйскому. Последовало объяснение дяди с племянником. Как пишет Р. Г. Скрынников, «в пылу семейной ссоры Скопин будто бы посоветовал дяде оставить трон, чтобы земля избрала другого царя, способного объединить истерзанную междоусобием страну».)

В смерти Скопина молва сразу же обвинила его тез ку Екатерину, супругу Дмитрия Шуйского, брата царя, которая будто бы бросила яд в его чашу с вином во время пира. Екатерина Шуйская была дочерью знаменитого опричника Малюты Скуратова и могла иметь доступ к «снадобьям», которыми еще Иван Грозный травил неугодных ему бояр.

Однако сейчас этот вывод кажется не столь однозначным. Могли ли Шуйские срубить сук, на котором сидели — в прямом смысле этого слова? Без Михаила Скопина режим царя Василия не продержался и месяца. В конце июня 1610 года «наследник престола» Дмитрий Шуйский, человек надменный, неспособный, пустой и мелочный, как характеризовали его современники, был наголову разбит поляками в сражении при Клушине. Уже 7 июля Василия Шуйского «свели со двора» и насильно постригли в монахи. Опять возникает вопрос: кому же была выгодна смерть Скопина? И опять — в который раз — встает фигура Филарета Романова, который избавился от очередного кандидата в борьбе за московский престол.

Великий посол

Боярская дума в период междуцарствия но давней традиции выделяла особую комиссию для управления страной из числа самых знатных своих членов. В состав знаменитой Семибоярщины от клана Романовых вошел боярин Иван Никитич. А Филарет вместе с князем Василием Голицыным возглавил «великое посольство», которое должно было завершить мирные переговоры и заключить соглашение о вступлении королевича Владислава на московский престол. С послами под Смоленск выехало около 50 человек, представлявших все палаты Земского собора.

Переговоры затянулись на семь месяцев. Камнем преткновения стал вопрос о крещении королевича в православную веру. Католик на русском престоле для Филарета был немыслим. Поляки же требовали, чтобы послы в первую очередь приказали защитникам Смоленска сдать город. Филарет отказался — под предлогом того, что не может поступить так без учета мнения патриарха и «Совета всея земли». «Как будет сын твой на Московском государстве — все Московское государство будет под сыном твоим, не токмо Смоленск, — говорил Филарет Сигизмунду. — И тебе, государю, не стоит стояти под вотчиною сына своего: мы всем Московским государством целовали крест сыну твоему, а ты стоишь под Смоленском…»

Филарет вел двойную игру: предлагая престол польскому королевичу, он не расставался с мыслью посадить на него своего 16-летнего сына Михаила. И потому предъявлял полякам заведомо неприемлемые условия («Буде де крестится, и Владислав нам государь, а буде не крестится, и нам он не надобен»), одновременно поддерживая антипольские настроения в России. Ход переговоров показывает, что Филарет был прекрасно осведомлен о положении дел в России. Когда Семибоярщина направила послам грамоту, предписывающую им во всем идти на уступки польской стороне, Филарет решительно отказался, ссылаясь на то, что грамоту не завизировал патриарх Гермоген, а подписи князей Ивана Воротынского и Андрея Голицына «приложены но неволи, что сидят в заточении…». Наконец, когда в апреле 1611 года земское ополчение подошло к Москве, Сигизмунду III донесли, что все это делается с ведома «великих послов». 13 апреля их арестовали и отправили в Польшу под крепким караулом. Филарет пробыл в польском плену до 1619 года.

В плену Романову жилось несладко. Во всяком случае, Филарет на всю оставшуюся жизнь сохранил ненависть к полякам (уже будучи правителем России, он вел вполне ксенофобскую политику, пресекал любые попытки контактов с Европой, жег еретические книги, считал, что «изо всех еретиков самые худшие — папские латиняне»; можно сказать, что «железный занавес» упал на Россию именно при нем).

Однако и из польского плена Филарету удавалось руководить делами в Москве. Известно, что Филарет вошел в историю российских спецслужб, придумав «тайнопись» — шифр, который использовался в дипломатической переписке (он стал называть такие письма не «затейными», как это было принято на Руси, а «закрытыми»). Не исключено, что это открытие он применял, тайно переписываясь со своим родственником Федором Шереметевым, который после изгнания поляков возглавил в Москве «романовскую партию». Мечта Филарета сбылась: Земский собор избрал Михаила Романова «государем всея Руси».

Вполне вероятно, что те, кто выбирал нового царя, выбирали вовсе не Михаила Романова, который был «зело кроток и милостив», да еще и слаб здоровьем («так скорбел ножками, что до возка и из возка в креслах носят»), а его отца, про которого такое сказать было невозможно. Филарет обладал глубоким умом, решительностью, обширными знаниями и богатым личным опытом, но в первую очередь громадным честолюбием…

В 1618 году поляки подписали мирное соглашение с Россией. Члены «великого посольства» были обменяны на пленных поляков. 14 июня 1619 года Филарет торжественно встречен в Москве и утвержден на патриаршем престоле. Вскоре он стал фактическим правителем страны, получив официальный титул «великого государя» (патриархов на Руси обычно именовали «великий господин»).

Один из современников оставил нам такой портрет Филарета: «Был ростом и полноты средних… нравом был опальчив и мнителен, а такой владетельный, что и сам царь его боялся. Бояр и всякого чипа людей из царского синклита томил заточениями необратными и другими наказаниями. К духовному сану был милостив и не сребролюбив, всеми царскими делами и ратными владел». К концу своих дней старший Романов, изгнанный из царского дворца Годуновым и всю жизнь мечтавший о высшей власти, все же получил ее. И даже ввел в русский язык слово «самодержавие», видимо исходя из необходимости дать определение своему правлению.