Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

ГЛАВА ПЕРВАЯ Первая луна зимы / Мэндун-цзи

В первую луну зимы солнце в Вэй. На закате восходит Вэй, на рассвете — Цисин. Дни этой луны — жэнь и гуй, ее ди — Чжуансюй, ее шэнь — Сюаньмин, твари — в панцирях, нота — юй, тональность — инчжун, число — шесть, вкус — соленый, запах — гнили, жертвы — входу, и первейшая — почки.

Воды начинают замерзать; землю сковывает холод. Фазан вступает в большую воду, оборачивается устрицей. Радуга прячется, ее не видно.

Сын неба поселяется в левых покоях Сюаньтана, выезжает на темной колеснице, правит железными скакунами. Водружает темное знамя, облачается в черное одеяние, убирается темной яшмой. Вкушает клейкое просо и кабанье мясо. Его утварь — <просторная и глубокая> (хун и янь).

В этой луне справляют лидун — становление зимы. За три дня до становления зимы тайши, явясь пред сыном неба, возвещает: «В такой-то день быть становлению зимы: жизнетворная сила шэндэ начинает проявляться в воде!» Тогда сын неба постится.

В день становления зимы сын неба самолично ведет трех гунов, девять цинов и дафу в Северное предместье для индун — встречи зимы. По возвращении жалует родню погибших на службе и привечает сирот и вдов.

В этой луне повелевает тайбу, вознеся молитвы, гадать на панцирях и бирках, разглядывать трещины и разбирать триграммы, дабы знать добрые и дурные предзнаменования. Затем проверяют, нет ли льстящих высшим или нарушающих законы, и повинных карают. Никто не должен избежать кары или скрыться от наказания.

В этой луне сын неба впервые надевает меха. Повелевает приказным, возглашая: «Ци неба воспаряет вверх, ци земли стремится вниз. Небо и земля более не сообщаются; они заперты, пришла зима». Повелевает всем приказным со тщанием укрывать и прятать; ведающим обучением отправиться в путь для надзора за сборами и припасами, дабы не было уклонившихся от сборов; следует также нарастить городские стены и валы, оберегать ворота городов и селений, исправлять замки и запоры, засовы и щеколды; укрепить также печатки и печати; подготовить к обороне рубежи и границы, привести в готовность крепости и форты, проверить заставы и мосты, перекрыть проходы и тропы; следует также проверить правила погребения, определить виды траурных одеяний, проследить за толщиной стенок внешних и внутренних саркофагов, измерить величину, высоту и ширину могил и курганов сообразно с рангами и званиями благородных и подлого люда.

В этой луне надзирающий за мастеровыми приступает к сравнению достижений; расставляются по порядку жертвенные сосуды в соответствии с мерой и законом; никто не должен чрезмерной вычурностью смущать сердца высших; превыше же всего прилежание и стремление к благу. Имя мастера должно стоять на изделии, дабы можно было установить меру его усердия, а в случае, если в работе изыщется недолжное, и покарать, дабы ограничить произвол в ремесле.

В этой луне устраивают большое питье и едят приготовленное на пару. Затем сын неба возносит моление естественным основам жизни о благоприятном новом годе. Свершают большое заклание с молитвами на алтаре земли и у ворот городов и селений; приносят жертвы родоначальнику, возносят пять молитв; в этом обретают земледельцы отдохновение от трудов.

В этой луне сын неба повелевает тысяцким и сотникам обучать воинским наукам: стрельбе, управлению колесницей и борьбе.

В этой луне повелевает также начальнику вод и смотрителю рыбного приказа собирать налог с рек, источников, прудов и озер. Никто не должен смущать покой или обирать простой народ, бедный люд, дабы не навлечь на сына неба гнев низов. Если же объявятся супостаты, их следует карать без пощады.

Если в первую луну зимы ввести весенние указы — мороз схватит непрочно, ци земли просочится, народ будет уходить и скитаться. Если ввести летние указы — начнутся бури и ураганы, зима не будет холодной, спящие твари вновь проснутся. Если ввести осенние указы — снег и иней выпадут не ко времени; пойдут мелкие военные стычки, часть страны отойдет к врагу.

ГЛАВА ВТОРАЯ Скромное погребение / Цзе сан

Понимать, что есть жизнь, — основа основ для мудреца, понимать, что есть смерть, — высшее его стремление. Познание жизни заключено в отказе от нанесения ей зла; это и есть вскармливание жизни. Но знание смерти заключено в отказе от нанесения ей зла; это и есть оставление в мире усопших. Понимание этих двух вещей доступно одному лишь мудрецу.

Каждому живущему между небом и землею предстоит смерть: избегнуть этого нельзя. Для почтительного сына самое дорогое — это его родители. Для любящих родителей самое дорогое — их дети. Скорбь о родной плоти и кости в природе человека, для него невыносимо, чтобы тело умершего, самого дорогого и любимого, было брошено в канаву. Оттого и появился обычай погребать умерших.

Хоронить означает укрывать, и в этом почтительные сыновья и любящие родители осмотрительны. Тот же, кто осмотрителен, принимает во внимание ход мыслей людей живущих. Принять же во внимание ход мыслей людей живущих означает прежде всего подумать о том, как бы не потревожили, не разрыли могилы. Не потревожат же и не разроют могилы тогда, когда не увидят в этом никакой выгоды. Запора сильнее не бывает.

В старину хоронили на широких пустошах, во глубине гор и были вполне спокойны за могилы. Дело было не в жемчуге и яшме, или великих сокровищах, — о могиле не могли не заботиться по другой причине. Если ее сделали бы недостаточно глубокой, ее могли бы раскопать лисы, а если бы сделали излишне глубокой, ее могли бы залить подземные воды. Потому при захоронениях предпочитали вершины холмов, дабы избежать напасти от лис и бед от подземных вод. В этом должно быть умельцами; но при этом тем более не следует забывать об опасностях от воров, разбойников и бедах от смутьянов! Ведь иначе уподобишься тому слепому, который, осторожно огибая столб, все же спотыкается о малый колышек! А беды от лис, подземных вод, воров, разбойников и смутьянов и есть самый большой из всех этих колышков. Почтительные сыновья и любящие родители, избегнувшие этой напасти, можно сказать, познали истинную природу погребения.

Добрый гроб и саркофаг вполне способны защитить от муравьев, медведок, змей и всякой мошкары. Однако суетные властители нашего времени возводят огромные курганы не в помышлении об умершем, а в чаянии славы от живущих, ибо пышность похорон почитают за заслугу, а скромность погребения — за позор. Они стремятся не к благу для умерших, а к угождению живущим, а это не есть образ мыслей любящего родителя и почтительного сына.

Когда умирает отец, главное для почтительного сына — не пребывать в праздности. Когда умирает сын, главное для любящего отца — не бездействовать. Если же при погребении самого дорогого, самого любимого руководствоваться страстями живущих, о каком тогда упокоении усопшего может идти речь?!

Когда народ стремится к выгоде, он, чтобы достичь ее, готов идти под градом стрел, ступать по обнаженному лезвию, проливать кровь, вырывать печень. Дикарь, никогда не слышавший о культуре, способен попрать родных, братьев и друзей ради достижения выгоды. Но сейчас поступать иначе означает прослыть опасным или неумным. Завладевшему богатством же больше всего хочется разъезжать в экипаже, есть мясо и оставить достаточно сыновьям и внукам. Даже мудрец не в состоянии удержать от этого; во времена же смуты и подавно.

Посему чем больше страна, чем богаче семья, тем пышнее похороны. Покойникам кладут в рот мелкий жемчуг, точно рыбьей чешуей покрывают тело яшмой. Каждый тащит дорогие вещи, колокола, треножники, чайники для вина, металлические зеркала; ведут еще коней, несут одеяния, покрывала, копья, мечи — всего и не перечесть. Нет ничего, чего не нужно было бы для поддержания жизни живых. Возьмутся воздвигать усыпальницу — гробы внутренний и внешний обернут несколько раз, вокруг засыплют древесный уголь, с внешней стороны обложат камнями. Ясно, что грабители, прослышав, передают сведения друг другу, и как бы ни были власти суровы, им никакими карами не остановить преступников.

Чем больше времени проходит с момента погребения, тем меньше думают об усопшем, а чем меньше о нем думают, тем беспечнее сторожа. А чем беспечнее сторожа, тем меньше уверенности, что драгоценные сосуды в могиле останутся в целости.

Когда нынешние суетные люди совершают погребальный обряд, взгромождают гроб на огромные дроги, а знаменами, подобными облакам, оперением бунчуков застилают небо. Впереди несут опахала и стяги, по бокам — жемчуг и яшму, позади — расшитые наколенники, орнаменты. Тьма народу тянут тяжи гроба с левой и правой сторон — да ведь это можно разве при похоронах военачальника! Если это на потеху народу — тогда да, куда уж красивее, куда уж величественней! Но усопшему это ни к чему. То же, что действительно несет благо усопшему, доступно даже любящим родителям и почтительным сыновьям из бедных стран, где живут простые люди.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ У Упокоение усопших / Ань сы

В наше время курганы и могильные холмы огромны и высоки, как горы, стоят часто, как деревья в лесу. Усыпальницы словно башни или парадные лестницы в столичном дворце или в городе. Конечно, похвастаться перед людьми своим богатством можно, но обращаться так с усопшими недопустимо. Ведь для них тысячи лет что единый миг.

Век человека не превышает ста годов, а в среднем не больше шестидесяти. Тот, кому эти сто или шестьдесят лет покажутся бесконечностью, обманется в своих надеждах. Но кто позаботится о бесконечности для усопшего, может этого достичь.

Если бы, допустим, некто установил на вершине могильного холма стелу с такой надписью: «Эту могилу нельзя не ограбить, ибо в ней полно всякой утвари, жемчуга, яшмы, дорогих безделушек, сокровищ и драгоценных сосудов, и посему тот, кто ограбит ее, станет важным богачом, и род его из поколения в поколение станет ездить в экипажах и есть мясо!» — то люди, конечно, стали бы над этим смеяться, считая его ненормальным. Между тем богатые захоронения в наше время представляют собой именно такую картину!

С самых древних времен и до наших дней не существовало государства, которое не пришло бы к погибели. А среди погибших царств не было такого, где не были бы потом ограблены могилы. Из тех, что видели мы собственными глазами или о которых слышали, погибли Ци, Цзин, Янь, Сун, Чжуншань; нет больше Чжао, Вэй и Хань, а ведь все это — древние державы. Тех же царств, что погибли еще прежде них, не счесть. А посему нет ни одной великой могилы, которая не была бы разграблена. Ныне же все наперебой их воздвигают вновь!

Когда правитель не в состоянии удержать в повиновении народ, тогда отцы мирятся с непочтительностью сыновей, старшие братья попустительствуют дерзким младшим; тогда и те, кто в деревнях и волостях приставлен к котлам, готовы их бросить и, хотя и не хотят пахать землю и собирать хворост, все же не осмеливаются занимать и общественные должности. Тем не менее все ищут прекрасных одеяний и изысканных яств и, изощрившись умом до последних пределов, чего только не творят! Сбиваются в многочисленные шайки, уходят в горы, прячутся по зарослям, нападают и грабят. А заодно присматриваются и к известным курганам, большим могилам, богатым захоронениям. Потом просятся на постой к тем, кто живет в удобном месте, и, не зная отдыха ни днем, ни ночью, ведут подкопы и конечно же получают искомое и делят между собой! Не стоит ли задуматься почтительным сыновьям, верноподданным, любящим родителям и добрым друзьям над тем, что тут к самому дорогому и любимому сами они привлекают на позор и потраву разбойников, грабителей, воров и худых людишек!

Яо похоронен в Гулине, среди деревьев. Шунь похоронен в Цзиши; он не изменил своим правилам. Юй похоронен в Гуйцзи; он не хотел тревожить людей. Не то чтобы государи древности жалели затрат или чуждались трудов; просто они думали об умерших. Единственное, о чем государи древности печалились, это когда оскверняли прах. Оскверняли прах при разграблении, скромное же погребение не ограбят. Посему могилы прежних царей всегда отличались скромностью. Непременным считалось лишь согласие и единение. Что же понимали под согласием и единением? Погребение в горах или в лесу было согласно горам и лесам; погребение на склонах или равнинах было едино со склонами и равнинами. Это и называлось любовью к человеку. Ибо любящих человека — тьма, а знающих, что есть любовь к человеку, немного.

Не успело еще погибнуть царство Сун, как уже была разграблена могила Вэнь-гуна на востоке от столицы; не успело еще исчезнуть царство Ци, как уже раскопали могилу Чжуан-гуна. Когда в стране еще покой и порядок, и то бывает такое; что же говорить о том, что случится через сотню поколений, когда государство исчезнет?!

Посему да не оставят это рассуждение своим вниманием почтительные сыновья, верноподданные, любящие родители и добрые друзья. Ведь не то ли, о чем речь, имеют в виду, когда говорят о зле, наносимом тому, что любят? Так и в песне поется:

Тут как раз о том и речь, что люди не способны различать подобное! По этой причине им одно и то же то кажется похожим на ложь, то кажется похожим на правду. И то, что они считают за ложь, похоже на правду, и то, что они считают правдой, похоже на ложь. А когда правда и ложь строго не разграничены, а пристрастия или гнев уже ввергли человека в борьбу и распри, то я не то чтобы был против борьбы или спора, но просто не могу признать того, из-за чего в данном случае они возникли. Ибо, прежде чем вступать в какую-либо борьбу или спор, нужно точно определить для себя, что есть истина и что есть ложь.

Ныне же по большей части спешат вступить в борьбу, не разобравшись еще, в чем истина, в чем ложь. Это — величайшее из заблуждений!

Луский Цзи Сунь был в трауре. Конфуций прибыл к нему, дабы выразить соболезнование. Вошел в ворота, стал с левой стороны, потом следом за гостями вошел в дом. Хозяин как раз убирал покойника нефритом. Конфуций прошел гостиную и заторопился по ступеням. Вышел в зал и вздохнул: «Убирает яшмой! Да ведь это все равно что бросить кости посреди равнины!» Пробежать через двор, поспешить по ступеням — это не совсем по ритуалу. Но Конфуций поступил так, чтобы указать на упущение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Сокровище / И бао

В старину не то чтобы не было сокровищ, но люди ценили иное.

Суньшу Ао заболел. Перед смертью он предостерег сына: «Царь много раз хотел пожаловать мне хороший удел, но я не брал. Когда я умру, царь наш станет жаловать тебя, но доброй земли не бери. Между Чу и Юэ есть холмик усопших, земля там тощая, слава о ней ходит недобрая. Чусцы опасаются ее из-за душ покойников, а юэсцы из-за веры в знамения: только эту и бери — ею можно владеть долго». Суньшу Ао умер, и царь действительно предлагал его сыну выгодные земли, но тот отказался и попросил холмик усопших. Потому и по сей день потомки его эту землю не утратили.

Знание Суньшу Ао состояло в том, что он видел выгоду в том, в чем ее не видели другие: он знал, что то, что ненавистно людям, можно обратить себе на пользу. Этим и отличаются владеющие дао от людей заурядных.

У Юнь бежал, чусцы послали погоню. Когда он поднялся на гору Тайхан, он взглянул в сторону царства Чжэн и сказал: «У этой страны местоположение неудобное, а народ там многознающий. Правитель там заурядный. Не стоит идти к нему с моими планами». И он, оставив Чжэн, направился в Сюй. Явился к сюйскому гуну и спросил, куда ему идти. Тот ничего не сказал, повернулся лицом на юго-восток и сплюнул. Как бы получив награду, У Юнь почтительно поклонился и сказал: «Я понял, куда мне идти». И он направился в царство У. Проходя через Чу, он достиг берега реки Цзян, где ему нужно было переправиться. Заметив старика в маленькой лодчонке, собирающегося ловить рыбу, подошел и попросил его перевезти. Старик перевез его через реку. У Юнь осведомился о его имени и роде, но ответа не получил. Тогда У Юнь снял свой меч и протянул старику со словами: «Этот меч стоит тысячу цзиней, хочу преподнести его почтенному». Но старик меча не взял, ответив: «По законам Чу тот, кто поймает У Юня, будет пожалован титулом чжигуя, жалованьем в десять тысяч даней и тысячью и[320] золотом. Вот тут проходил У Юнь, а я его не схватил. К чему же мне ваш меч ценой в тысячу цзиней?» У Юнь, добравшись до У, послал людей найти старика с реки Цзян, но его не нашли. С тех пор У Юнь всегда приносил за столом жертву тому старику, обращаясь к нему со словами: «О старик на реке! Небо и земля велики и обильны без меры, и всяк занят своим; тот же, кто занят тем, чтобы достичь недеяния не ради выгоды, — имени того нельзя узнать, а самого его нельзя найти. Именно таков ты, старик на реке!»

В царстве Сун один крестьянин при пахоте нашел яшму и хотел преподнести ее городскому начальнику Цзы Ханю, но тот ее не принял. Крестьянин стал его упрашивать: «Это для меня сокровище. Хотелось бы, чтобы вы, начальник, благосклонно приняли его в дар». Цзы Хань ответил: «Для тебя сокровище — яшма, а для меня сокровище — в отказе ее принять». Тогда старейшины Сун рассудили: «Не то чтобы для Цзы Ханя не существовало сокровищ, но сокровищем он считает иное».

Если положить перед ребенком сто цзиней и клейкое просо, ребенок, конечно, возьмет клейкое просо. Если положить перед деревенщиной нефрит рода Хэ и сто цзиней, деревенщина, конечно, возьмет сто цзиней. Если же положить перед мудрецом слова о дао и дэ и нефрит рода Хэ, мудрец, конечно, предпочтет слова. Так что чем тоньше знание, тем тоньше ценимое; и чем грубее знание, тем грубее ценимое.

ГЛАВА ПЯТАЯ О разном употреблении / И юн

Вещи различаются между собой, и человек употребляет их различными способами. В этом причина порядка и смуты, существования и гибели, жизни и смерти.

Посему обширность пределов государства и мощь и сила войска не означают сами по себе для него покоя. Почет и знатное происхождение, высокое положение еще не означают сами по себе известности. Все зависит от того, каким образом эти вещи будут употреблены.

Цзе и Чжоу[321] использовали свои способности таким образом, что это привело их к гибели. Тан и У[322] использовали свои способности таким образом, что это привело их на царство.

Некогда Тан увидел, как ставят сеть. Ее устанавливали со всех четырех сторон и притом приговаривали: «С небес спускающиеся, по земле рыскающие, отовсюду стекающиеся — все в мою сеть!» Тан сказал на это: «Ох-хо! Всех изведут! Кто же так поступает, кроме Цзе!» И он убрал сеть с трех сторон, оставив только с одной, сказав в поучение: «Некогда Чжу Мо придумал ловчую сеть и вершу. Люди нынче научились их плести, пусть же кто хочет идти влево, идет влево, кто хочет идти вправо, идет вправо, кто желает стремиться ввысь, стремится ввысь, и кто желает спускаться вниз, спускается без препятствий. Брать можно лишь того, кто нарушит этот порядок».

Услышав об этом, в царствах к югу от реки Хань сказали: «Доброта Тана простирается уже на птиц и зверей». И сорок городов отошло к нему.

Люди, ставившие сеть со всех четырех сторон, неизвестно, поймали бы птичку или же нет, а Тан, убрав сеть с трех сторон и оставив только с одной, тем самым уловил сорок городов, а не то что птичку.

Некогда чжоуский Вэнь-ван послал людей копать пруд, и они откопали скелет какого-то человека. Чины доложили об этом Вэнь-вану, и он велел: «Погребите снова». Доложили, что у могилы нет хозяев. Вэнь-ван сказал: «Владеющий Поднебесной — хозяин Поднебесной. Владеющий царством — хозяин царства. Разве я ему — не хозяин?» И он приказал чинам облачить останки, положить в гроб и предать погребению. В Поднебесной, прослышав об этом, заговорили: «Как разумен Вэнь-ван! Милость его простирается даже на кости и прах, не тем более ли — на живых людей?»

Так что бывает, что и сокровище, обретенное неразумным, обращается во вред стране. Вэнь-ван же и сгнившие кости сумел использовать для прославления своей воли. Ибо для древних мудрецов не было вещи, которую нельзя было бы употребить должным образом.

К Конфуцию приехал ученик из дальних мест. Тот спросил, держа посох на плече: «Здоров ли ваш дед?» Потом перехватил посох двумя руками и, отвесив поклон, спросил: «Здоровы ли ваши родители?» Потом поставил посох на землю и спросил: «Здоровы ли ваши старшие и младшие братья?» Оперся на посох и спросил: «Здоровы ли жена и дети?»

Так Конфуций и посохом в шесть чи мог показать различия в благородстве и подлости по рангам, провести грань между дальними и ближними. Тем более легко это было бы сделать ему с помощью раздачи постов и жалований.

В старину ценили меткую стрельбу из лука за то, что это давало возможность вырастить малых и накормить старых. Люди нашего века ценят меткую стрельбу из лука за то, что это дает возможность нападать и грабить. Самые искусные в этом грабят малых и притесняют слабых, сделав грабеж своим занятием.

Когда патока попадает в руки доброжелательному человеку, тот употребляет ее на то, чтобы подкормить больных и старых. Когда патока попадает в руки разбойникам Чжи и Ци Цзу[323], они употребляют ее на то, чтобы открывать запоры и снимать засовы.