КНИГА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ Третья луна лета / Цзися-цзи

В третью луну лета солнце в Лю. На закате восходит Синь, на рассвете — Куй. Дни этой луны — бин и дин, ее ди — Яньди, шэнь — Чжуюн, твари — пернатые, нота — чжи, тональность — линьчжун, число — семь, вкус — горький, запах — гари, жертвы — очагу, и первейшая — легкие.

Начинают дуть холодные ветры. Под стрехой заводится сверчок. Ястребы учатся охотиться. Сопревшая трава оборачивается светлячками.

Сын неба поселяется в правых покоях Минтана, выезжает на колеснице цвета киновари, правит красными конями. Водружает красное знамя, облачается в красное одеяние, убирается красной яшмой. Вкушает бобы и цыплят. Его утварь — <высокая и объемная> (гао и цу).

В этой луне следует повеление начальнику рыболовного приказа идти за крокодилами, брать аллигаторов, ловить черепах и морских черепах.

Затем следует повеление начальнику приказа гор и озер приступить к заготовке леса и камыша.

В этой луне следует повеление четырем смотрителям собирать травы во всех ста волостях на фураж жертвенному скоту. Следует повеление народу не жалеть сил, дабы воздать шанди высокого неба, духам знаменитых гор и великих потоков и четырех стран света должные жертвы в храме предков и на алтарях земли и прося с молитвами о счастье для народа.

В этой луне следуют повеления приказным приказа женских работ относительно изготовления красок для узоров фу-фу, вэнь и чжан, дабы все исполнялось согласно установленным образцам и без всяких отклонений. Ни в желтом, ни в черном, ни в лазурном, ни в красном не должно быть ничего плохого или недоброкачественного, как и не должно быть места ложному или крикливому, ибо краски пойдут на крашение жертвенных одежд, приносимых в жертву в предместном храме предков, а равно и на знамена и одеяния, по которым будут отличать благородных от подлых, высшие ранги от низших.

В этой луне пышны кроны деревьев. Вследствие этого следует повеление лесничим отправиться в горы и надзирать за деревьями, дабы никто не смел валить или обдирать лес.

Не должно предпринимать земляных работ, собирать чжухоу, набирать войско или тревожить простой народ. Не следует браться за большие дела, поскольку этим можно потревожить и рассеять ци. Нельзя издавать указов, противных времени и вредящих делам Шэнь-нуна. Потоки вод настолько обильны и неудержимы, что повелевают самому Шэнь-нуну следить за работами на дамбах и плотинах. Если начать большие дела, постигнет небесная кара.

В этой луне земля влажна и жирна. Душно, ливни следуют чередой. Когда сожженную траву мочат в воде, она от этого становится жухлой, как после кипятка, и ее можно пустить на удобрение полей и улучшение земель.

Если в этой луне отдавать правильные указания, сладостные дожди будут идти во всех трех декадах по два дня. Если в последнюю луну лета ввести весенние указы — злаки и плоды осыплются и опадут, в стране будет много простуженных и кашляющих, а народ станет покидать свои жилища. Если ввести осенние указы — холмики и низины будут затоплены, хлеба не поспеют, у женщин часты будут выкидыши. Если ввести зимние указы — холодная ци явится не ко времени, соколы и ястребы рано ринутся за добычей, народ станет стекаться за городские стены.

В центре — земля. Дни ее — у и цзи, ди — Хуан-ди, шэнь — Хоуту. Ее твари — голые. Ее нота — гун, тональность — гун хуанчжуна. Ее число — пять, вкус — сладкий, запах — ароматный. Жертвы — среднему дождевому желобу, и первейшая — сердце.

Сын неба поселяется в Тайши храма Таймяо, выезжает на большой колеснице, правит желтыми конями, облачается в желтое одеяние, убирается желтой яшмой. Вкушает просо и говядину. Его утварь — <круглая и пузатая> (юань и янь).

ГЛАВА ВТОРАЯ О звукоряде / Инь люй

От тона хуанчжун рождается тон линьчжун, от тона линьчжун — тайцу, от тайцу — наньлюй, от наньлюй — гусянь, от гусянь — инчжун, от инчжун — жуйбинь, от жуйбинь — далюй, от далюй — ицзэ, от ицзэ — цзячжун, от цзячжун — уи, от уи — чжунлюй.

Если трубку-камертон удлинить на одну треть ее длины, тон станет выше. Если трубку-камертон укоротить на одну треть ее длины — тон станет ниже. Тоны хуанчжун, далюй, тайцу, цзячжун, гусянь, чжунли, жуйбинь — верхние. Тоны линьчжун, ицзэ, наньлюй, уи, инчжун — нижние.

Во времена великих мудрецов, когда мир пришел к истинному закону, слияние ци неба и земли породило ветер. Когда солнце пришло в некое положение, луна придала этому ветру определенной высоты звук, как у колокола, и таким образом появились двенадцать тонов. Во второй луне зимы, в самый короткий день родился тон хуанчжун. В последний месяц зимы родился далюй, в первую луну весны — тайцу, во вторую — цзячжун, в последнюю — гусянь. В первую луну лета родился чжунлюй, во вторую, в самый длинный день — жуйбинь, в последнюю — линьчжун. В первую луну осени родился ицзэ, во вторую луну — наньлюй, в третью — уи, а в первую луну зимы — инчжун.

Когда фэнци неба и земли в правильном соотношении, двенадцать тонов утверждены.

В луну тона хуанчжун не следует предпринимать земляных работ и следует быть осмотрительным, открывая закрытое, дабы укрепить небо, запереть землю и сохранить янци в рассеянном состоянии.

В луну тона далюй число лун исчерпано. Новый год еще не вошел в силу, и крестьянам нечем заняться.

В луну тона тайцу начинает проявляться янци, деревья и травы во множестве подают признаки жизни, земледельцам следует повеление начинать пахоту, дабы не было упущено время.

В луну цзячжун приходит время для щедрости, широты, согласия и равновесия, когда следуют милосердию и отказываются от наказаний. Не должно ничего предпринимать, дабы не нанести ущерба жизни всех.

В луну гусянь прокладывают пути, проводят дороги, исправляют и очищают рвы и канавы. Когда это повеление выполнено, отовсюду притекает благоприятная ци.

В луну чжунлюй не созывают больших сборищ. Надзирают и проверяют состояние земледельческих работ. Бурно растут трава и деревья. Не следует смущать сердце народа.

В луну жуйбинь янци поднимается вверх. Предоставляют отдых сильным и питают малых. Если правление беспокойно, рано засохнут деревья и травы. В луну линьчжун деревья и травы в цвету. Инь готова к своим губительным делам. Нельзя приступать к большим работам, дабы подкрепить янци.

В луну ицзэ исправляют законы, заново устанавливают меры наказания, собирают и муштруют войско. Следует осудить изменивших долгу, дабы обезопасить дальние рубежи.

В луну наньлюй погружающиеся в спячку твари заползают в норки. Тогда поторапливают крестьян с уборкой урожая, не допуская расслабленности и лености; каждый должен приложить все старания.

В луну уи спешат вынести приговоры в соответствии с законами, не допуская послаблении. Не следует оставлять незавершенных следствий, но все дела довести до конца.

В луну тона инчжун прекращается движение инь и ян. Все закрывается, наступает зима. Исправляют сообразно рангам похоронные обряды и направляют мысли народа на конечное.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ О началах музыки / Инь чу

Сяский хоу Кун Цзя[280] охотился у горы Дунъянфу, когда случился ураган и стало темно, как ночью. Кун Цзя сбился с пути и зашел в крестьянский дом, где как раз родился ребенок. Все тогда заговорили: «К нам пришел властитель, какой счастливый день! Ребенка ждет большое счастье!» Но другие говорили: «Нет, не быть счастью, его непременно постигнет беда!» Тогда правитель взял ребенка с собой, сказав при этом: «Я сделаю его своим сыном, и кто тогда посмеет причинить ему вред?» Мальчик уже стал взрослым, когда сломался шест у шатра и упавший топор отсек ему ступню. Поэтому он сделался привратником[281]. Кун Цзя тогда сказал: «Ах, как тороплива судьба!» И сложил песню о рубящем топоре. Так было положено начало восточным напевам.

Когда Юй завершил свои великие дела, он как-то встретил деву с горы Тушань. Поскольку она была ему незнакома, он прошел мимо нее, намереваясь осматривать южные земли[282]. Тогда дева с горы Тушань вместе со своей служанкой стала дожидаться Юя на южном склоне горы Тушань. Она потом сложила песню, которая начиналась словами: «Ах, жду я его!» Так было положено начало южным напевам.

Чжоу-гун и Шао-гун собрали эти напевы и дали им название «К югу от Чжоу» и «К югу от Шао».

Чжоуский царь Чжао пошел походом на царство Чу. Синь Юйми, великан и силач, стоял в его колеснице по правую руку. На обратном пути они переезжали по наводному мосту реку Хань. Мост подломился, и царь вместе с Цай-гуном упали в воду. Синь Юйми вытащил царя на северный берег[283], а потом вернулся и спас Цай-гуна. Чжоу-гун дождался его в Сиди и пожаловал ему титул Чжан-гуна[284].

Инь Чжэнцзя переселился на запад от реки Хэ, но все вспоминал о старой своей родине. От этого и пошли западные напевы. Чжан-гун продолжил эту тему, когда жил у западных гор. Циньский Му-гун отобрал из этих напевов то, что стало известно как первые циньские песни.

Ю Сун-ши[285] построил для двух своих красавиц дочерей девятиярусный терем. Когда они ели и пили, там всегда играла музыка. Поэтому божества-предки ди[286] послали ласточку взглянуть на них. Ласточка запела: «аи-аи...» Девушкам это понравилось, они поймали ласточку и посадили ее под нефритовый колпак. Через некоторое время они сняли колпак, чтобы на нее взглянуть; ласточка снесла два яичка, улетела на север и больше не возвращалась. Сестры тогда сочинили песенку, где были слова: «Ласточка, ласточка, ты улетела». Так было положено начало северным напевам.

Всякая музыка рождается в сердце человека. Когда чувство охватывает сердце, его трепет рождает звуки; то, о чем поют вовне, изменяет затем сердца внутри. Посему, послушав песни, можно судить и о нравах, а познав нравы, нетрудно узнать и устремления. Зная устремления, увидишь и дэ[287]. Сила или слабость, ум или глупость, благородство и подлость — все обретает осязаемые формы в музыке, так что спрятать их невозможно. Посему и говорится: суждение, основанное на постижении музыки, глубоко.

Если земля тоща, на ней не вырастут большие деревья. Если вода мутна, рыбы и черепахи в ней будут мелкие. Если время порочно, обряды будут извращенными, а музыка скабрезной. Таковы песни Чжэн и Вэй[288], мелодии тутовых деревьев.

Это любят лишь в странах, охваченных смутой, этому радуются лишь те, в ком слабо дэ. Когда появляется порочная и легкомысленная музыка, тогда чувства людей направляются на порок и разврат. Это-то и рождает все виды любострастия и безумия. Посему благородный обращается к дао[289], дабы совершенствовать дэ. Истинное дэ порождает истинную музыку. Гармоничная музыка помогает установить согласие. И когда музыка становится гармоничной, народ обращается к дао земли.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Основа музыки / Чжи юэ

Кто желает послушать музыку высшего порядка, тому следует отправиться в страну высшего образа правления. Ибо где правит благородство, там и музыка зовет к высокому, и где правит подлость, там и музыка зовет к низости. И у поколения, проникнутого смутой, сходит за радость распутство. Нынче вот закроют окна, запрут двери и шумят так, что сотрясаются небо и земля.

Во времена Чэн Тана[290] перед дворцом вырос колос. Он вылез из земли на закате, а на рассвете был уже настолько толст, что его невозможно было обхватить двумя руками. Прорицатель просил соизволения гадать о причине на щите черепахи, но Тан прогнал его со словами: «Я слышал, что благие знамения предвещают счастье. Но если при благих знамениях творить дурные дела, счастья не будет. Дурные знамения предвещают несчастья. Но если при дурных знамениях творить добрые дела, несчастья не будет». И он стал созывать совет рано, а покидать его поздно, стал осведомляться о больных и отдавать почести умершим и помыслы свои стал направлять на доброе и помощь народу. И через три дня колос пропал. Посему и говорится: «Несчастье — опора счастья, счастье — сосуд несчастья». Однако очевидно это лишь для мудреца. Человеку толпы откуда может быть известно сокровенное??

В шестую луну восьмого года правления чжоуский Вэнь-ван[291] заболел и слег. На пятый день его болезни случилось землетрясение, не распространившееся, однако, за пределы столицы ни к северу, ни к югу, ни к востоку, ни к западу. Тогда прорицатели стали упрашивать: «Мы, ваши подданные, слыхали, что землетрясения подвластны правителям. Ныне вы, царь, в горячке пятый день, случилось землетрясение, которое не вышло за пределы чжоуской столицы. Все подданные охвачены страхом. Выражаем просьбу: прекратите это несчастье!» Вэнь-ван отвечал: «Как же могу я прекратить это несчастье?» Тогда прорицатели сказали: «Следует начать большие работы, согнать массу народа, начать надстраивать столичные стены, и беда, быть может, отступит». Вэнь-ван ответил: «Это невозможно! Небо ниспосылает знамения, дабы покарать преступного. Очевидно, я виновен в преступлениях. Вот небо и наказывает меня. И если я начну большие работы, сгоню массу народа, начну надстраивать столичные стены, я этим лишь усугублю свои вины. Нет, это невозможно! Мне следует заняться своим поведением и взяться за добрые дела, тогда, быть может, беда и отступит». И он пересмотрел придворные обряды, оказал расположение чжухоу[292], одарив их конями и мехами, исправил свои наставления и указы, наградил смельчаков яшмой и шелком, распределил по достоинству ранги и титулы, размежевал по справедливости наделы, облагодетельствовав тем многих подданных. И в недолгом времени недуг его прекратился. Землетрясение случилось на восьмой год правления Вэнь-вана. После этого он правил еще сорок три года. Скончался он, процарствовав пятьдесят один год. Так Вэнь-ван прекращал бедствия и уничтожал последствия дурных знамений.

Во времена Цзин-гуна из царства Сун в созвездии Синь появилась звезда-огонь Инхо[293]. Цзин-гун, охваченный страхом, призвал к себе Цзы Вэя[294] и спросил: «К чему бы это Инхо в Синь?» Цзы Вэй сказал: «Инхо — это кара небес. Созвездие Синь — это область царства Сун. Вас, господин, постигнет несчастье. Однако вину можно приписать и правящему министру». Цзин-гун сказал: «Мы правим страной вместе с министром, и если за это предать его одного смерти, это будет недобрым знаком». Цзы Вэй сказал: «Может, это вина народа?» Цзин-гун отвечал: «Если умрет весь народ, то кем же тогда я стану править? Лучше уж умереть самому!» Цзы Вэй сказал: «Может, повинен неурожай?» Цзин-гун сказал: «В голодный год из-за неурожая народ, конечно, вымрет. Быть правителем и убивать подданных ради того, чтобы выжить самому, — кто же сочтет меня после этого правителем? Нет, это мне веление судьбы, и я обязан принять его. Вы можете больше ничего не говорить». Цзы Вэй было ушел, но потом повернулся и с поклоном сказал: «Я, ваш слуга, осмелюсь вас поздравить. Говорят, небо высоко, но слышит голос малого человека. Вы, господин, трижды в речах выразили совершенное дэ, и небо трижды наградит вас. Нынешним же вечером Инхо передвинется на три стоянки, и ваша, господин, жизнь продлится на двадцать один год». Цзин-гун спросил тогда: «Откуда это вам известно?» И услышал в ответ: «За три добрых речи следует три награды. Значит, Инхо передвинется на три стоянки[295]. В каждой четверти неба по семь созвездий, от одной стоянки до другой считается семь лет. Трижды семь — двадцать один. Поэтому я и говорю, что ваша жизнь, господин, продлится на двадцать один год. Я прошу позволения лечь у подножия трона и ждать этого события. Если Инхо не передвинется, прошу лишить меня жизни». Цзин-гун сказал: «Быть посему!» В тот же вечер Инхо передвинулась на три стоянки.

ГЛАВА ПЯТАЯ О миропорядке / Мин ли

Пять ди и три вана[296] достигли высшего понимания музыки. Правитель царства, охваченного смутой, не имеющий никакого представления о музыке, — это правитель заурядный. Хотя он по милости неба и попал в правители, но что составляет суть истинного правителя, ему неизвестно. Поистине он достоин сочувствия, ибо подобен пытающемуся сидеть прямо в покосившемся доме. То, что ему покажется прямым, прямым отнюдь не будет.

Жизнь не есть следствие проявления одной силы[297], рост не есть следствие исполнения одной вещью своего предназначения, и в завершении — успех не одного обретшего форму. Туда, где соберется много справедливых, счастье не может не прийти, и там, где соберется масса распутных, беда не заставит себя ждать.

И тогда ветры и дожди начинаются не ко времени, сладостные дожди не орошают землю, иней и снег не по сезону, холод и жар не когда следует, инь и ян[298] не по порядку, четыре времени года не в срок сменяют друг друга. Народ пускается во всевозможное распутство, становится склонным к суете. У птиц и зверей птенцы и звереныши рождаются уродами и не растут, деревья и травы сохнут и не тянутся вверх, пять злаков[299] вянут не созревши. Тут, конечно, нечего и думать, чтобы правитель мог иметь представление о музыке.

Там, где велика смута, правитель и подданные подозревают друг в друге злодеев, старый и малый друг друга убивают, отец и сын едва терпят друг друга, братья чернят друг друга, друзья восстают один против другого, супруг обманывает супруга. День ото дня каждый становится опасней для другого, связи между людьми прекращаются. Сердца ожесточаются, как у зверей, любострастие и жажда выгоды растут, понятие о долге и порядке отсутствует.

Облака тогда начинают громоздиться то в виде пса, то коня, то стаей белых лебедей, то тележным обозом, а то еще в виде человека в лазурном одеянии с красной головой и неподвижного. Имя ему: Небесный Враг.

Или еще бывает, что облака как висящее знамя, красное. Это зовется облачным знаменем. А то еще бывают видом как бьющийся табун коней, это зовется: вспугнутые кони. Или бывают видом как цветущий луг, поверху желтый, понизу белый, это зовется: знамя Чи Ю[300].

У солнца тогда, бывает, появляются другие солнца, пожирающие друг друга. Бывает, что другие солнца с боков, бывают — сверху, от этого похоже то на ореол, то на серьги. А то солнце не светит, или свет его не дает тени, или еще множество солнц восходит разом, или среди дня мрак, или ночью светло.

И на луне знак, что быть затмению — подобие серег или тень по бокам. Бывает, что сразу четыре луны на небе, бывает, что две равно яркие. Или малая луна является над большой, или большая над малой. Бывает, луна пожирает звезды, бывает, сама затмевается. Бывает, что от луны нет света.

Из звезд тогда является Инхо, или комета-хуэйсин, или еще небесная Балка, или Небесный Сандал, или Небесный Бамбук, или небесная Листва, или Небесный Щит, или еще Звезда Злодеев, Звезда Борьбы, Звезда Гостей[301].

А ци[302] в это время приобретают вид смерчей, наверху не упирающихся в небо, внизу не достигающих земли. Бывают такие, что наверху широки, а книзу заостряются, или подобные потокам вод, или похожие на горный лес. Весной идет желтый чад, летом — черный, осенью — лазоревый, зимой — красный[303].

Являются также и зловещие предзнаменования: рождаются на свет связанные, как ремнем; или черт везет на хребте человека; от зайца родится фазан, а от фазана — перепелка. Саранча тогда налетает на страну; ее скрежет как ропот толпы. Ползучие гады пересекают страну с востока на запад; кони и буйволы разговаривают; псы совокупляются со свиньями. В города приходят волки. С неба падают люди. Совы резвятся на рыночной площади. Кабаны рыщут по улицам. У коней вырастают рога; являются петухи о пяти ногах; свиньи рождаются без копыт; у кур много яиц-болтунов. Алтарь земли смещается. У свиней рождаются собаки.

Когда в стране наличествует все это, а государь не проявляет стремления изменить свое поведение, шанди[304] ниспосылает еще большие беды, несчастья и моры, и это неизбежно. Тогда бунт, погибель, смерть, траур и уничтожение царят безраздельно; недород, разруха, великий голод присутствуют постоянно. И все это порождено смутой в стране. Бед от этого не счесть. Если даже пустить на бамбуковые планки весь бамбук царств Чу и Юэ, их не хватит, чтобы описать весь этот ужас. Поэтому Цзы Хуа-цзы[305] говорил: «Народ в смутные времена состоит из великанов, карликов и уродов всех видов. Многие безумны и больны проказой, на дорогах полно женщин с детьми за спинами. Во множестве встречаются слепые, плешивые, горбатые и колченогие, и всякие диковины рождаются скопом».

А посему как может быть истинная музыка доступна правителю смутного века? А если истинная музыка ему недоступна, его музыка нерадостна.

Загрузка...