Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

ГЛАВА ПЕРВАЯ Начало весны / Кай чунь

Когда гремит весенний гром, твари, пребывающие в зимней спячке, начинают двигаться. Когда начинают выпадать сезонные дожди, деревья и травы пускаются в рост. Когда питье, еда и место в согласии — все девять отверстий, сто сочленений и тысяча жил функционируют нормально. Когда властитель внимателен к своей дэ, собирает в себе всякое благо — к нему стекаются фениксы и мудрецы.

Бо по имени Хэ из Гун исправлял свое поведение, с любовью относился к разумным и доброжелательным, и среди морей все приходили под его руку. Когда во времена чжоуского Ли дела пошли плохо и сына неба уже фактически не было, все же вся Поднебесная обращалась к нему и звала его этим титулом.

Отсюда видно, что между вещами существует взаимный отклик. Поэтому и говорится: «Когда есть истинное поведение, есть и истинные свершения». То же и с умелым советником. Когда в его речах изложен истинный закон, тогда устанавливается различие между приобретением и потерей, выгодой и несчастьем. Это, конечно, уже не субъективные речи одного человека!

Когда вэйский Хуэй-ван умер, был установлен определенный день для погребения, но небо послало великий дождь и снег, так что буйволам он доходил до глаз. Тогда подданные предстали перед наследником, говоря: «Снег настолько глубок, что погребение в таких условиях вызовет жертвы со стороны народа и перерасход выделенных средств. Поэтому мы просили бы перенести день похорон». Наследник отвечал: «Если сын, из-за трудностей народа или государственных расходов, не совершит погребения предшествующего царя, это будет с его стороны нарушением долга. Я прошу вас больше об этом не заговаривать». Подданные больше не решились просить у него аудиенции и отправились к первому министру. Первый министр ответил: «Что я могу тут сказать? Здесь может помочь один лишь Хуэй Ши». И он попросил их изложить суть дела Хуэй Ши. Тот согласился и, пустившись в путь, предстал перед наследником престола. Хуэй Ши ему сказал: «Ведь день похорон установлен?» Наследник ответил: «Так». Тогда Хуэй Ши заговорил: «В старину царь Цзи Ли был похоронен у самого края горы Во, и его могилу размыли воды реки Луань, так что показались углы гроба». Вэнь-ван тогда сказал: «О! Это ведь наш владыка желает еще раз увидеть подданных и народ. Посему небо и велело реке Луань показать их ему». И он изъял гроб из могилы и перевез его во дворец, так чтобы народ мог видеть это. Через три же дня он был погребен вновь. Так понимал свой долг Вэнь-ван. А ныне назначен день погребения, а снег идет такой, что буйволов завалило по самые глаза, так что это дело трудно будет выполнить. Уверены ли вы, наследник, что, стремясь соблюсти день погребения, вы не излишне поспешны? Хотелось бы, чтобы вы, наследник, изменили день. Усопший правитель, без сомнения, немного медлит, чтобы проститься с алтарями земли и зерна и успокоить народ черноголовых; от этого дождь и снег. Если вы перенесете день похорон, это будет выполнением долга в понимании Вэнь-вана. Если же все оставите по-прежнему, это будет означать, что вы стыдитесь брать пример с Вэнь-вана». Тогда наследник сказал: «Отлично. Я согласен продлить срок и избрать для погребения другой день».

Хуэй Ши не только вел искусные речи, но и сумел заставить вэйского наследника отложить похороны умершего правителя. Его речи о долге в понимании Вэнь-вана были уместны. Речи о долге Вэнь-вана с целью научить мир — разве это малая заслуга?

Дом Хань возводил новый столичный город, и срок был установлен в пятнадцать дней. Начальником работ был Дуань Цяо. Один из участников опоздал с работами на два дня. Дуань Цяо задержал смотрителя этого участка и держал его в узилище. Сын заключенного отправился к начальнику удела Цзы Гао, чтобы сообщить об этом, и сказал: «Только вы, преждерожденный, можете спасти от смерти моего отца. Я просил бы вас сделать это». Начальник удела Цзы Гао согласился и отправился к Дуань Цяо. Поддерживая его под руку, тот поднялся вместе с ним на городскую стену. Цзы Гао осмотрелся и сказал: «О, какая прекрасная стена! Великий труд. Вам должна быть пожалована большая награда. Ведь с древности и по нынешний день никому еще не удавалось выполнить такой огромный труд и не покарать кого-нибудь при этом». Цзы Гао уехал, а Дуань Цяо в ту же ночь послал человека, чтобы тот снял узы с посаженного чина и отпустил его.

Поэтому и говорится: «Начальник удела Цзы Гао говорил так, чтобы совершить задуманное, без того, чтобы кто-нибудь знал, что он задумал; Дуань Цяо послушал его и совершил что надо, даже не зная, что он совершает». Вот так словом побуждать к делу есть высшее умение. Начальник удела Цзы Гао, можно сказать, умел говорить!

Младший брат Шу Сяна, Яншэ Ху, был в добрых отношениях с Луань Ином. Луань Ин провинился перед домом Цзинь. Тогда цзиньские правители покарали вместе с ним Яншэ Ху, а Шу Сян был обращен в рабство и искалечен. Ци Си сказал на это: «Я слышал, что когда ничтожество попадает на царство, не противиться этому недостойно, а когда благородный человек попадает в беду, недостойно не оказывать ему помощь». Он отправился к Фань Сюань-цзы и подал ему совет в таких словах: «Говорят, что тот, кто умел в управлении страной, не награждает слишком щедро, но и не карает без удержу. Ибо если награждать всех без разбора, то не минуешь и порочных, а если карать всех подряд, то кары не избежит и благородный. Если же по несчастью невозможно избежать злоупотреблений, то лучше уж наградить порочного, нежели покарать благородного. Поэтому Яо, когда речь шла о карах, позволял Шуню карать Гуня, но брал на службу [его сына] Юя. И когда речь шла о карах в доме Чжоу, то карали Гуань Шу и Дай Шу, но делали министром Чжоу-гуна. Вот это и было сдержанностью в карах». Тогда Фань Сюань-цзы велел чинам отпустить Шу Сяна.

Те, кто печется о спасении человека, часто идут навстречу опасностям и страданиям, им подчас не избежать унижений и забот; и все же они не всегда могут спасти человека. А вот Ци Си своими разговорами о дэ прежних царей добился освобождения для Шу Сяна! Поистине, ничто не может заменить учености! И во многих случаях это так!

ГЛАВА ВТОРАЯ Исследование мудрости / Ча сянь

Допустим, есть хороший врач. Он лечит десятерых и девятерых ставит на ноги. Тогда искать его помощи явятся все десять тысяч. Так вот, заслуги и слава разумного человека делают его подобным хорошему врачу, и если правители не ищут у него доброго совета, это можно понять лишь как заблуждение.

Также и в состязании не помогут ни мужество и сила, ни правильно выбранный день, ни разного рода гадания, ни молитвы всех видов: все равно победит самый умелый. Заслуги и слава тоже в этом роде: суть в том, чтобы заполучить разумных людей.

Вэйский Вэнь-хоу считал своим учителем Бу Цзыся, своим другом — Тяньцзы Фана и оказывал уважение Дуань Ганьму. Страна его была управлена, сам он предавался отдыху. Ибо зачем же утруждать свое тело, занимать свой ум мудрому властителю? Он должен уметь схватить главное, вот и все. Когда снег и иней, дождь и роса выпадают ко времени, все сущее растет. Когда нравы людей исправлены, болезни, чудовища и язвы сами собой пропадают. Потому и говорится: «Видом своим напоминает подставку для платья», — этим хотят сказать, что он мало чем занимался.

Фу Цзыцзянь управлял Даньфу. Он играл на цине и сам даже не спускался в зал, но в Даньфу был порядок. Ума Ци уходил в присутствие, когда звезды еще горели на небе, и возвращался домой, когда звезды уже вновь зажигались. Он не знал покоя ни днем, ни ночью, делал все самолично, а Даньфу все так же пребывал в порядке. Когда Ума Ци спросил об этом у Фу Цзыцзяня, тот сказал: «Обо мне можно сказать, что я полагаюсь на людей, а о вас — что вы полагаетесь лишь на собственные силы. Поскольку полагаетесь на собственные силы, постольку все трудитесь; поскольку полагаюсь на людей, постольку отдыхаю».

Фу Цзыцзянь был правителем в полном смысле слова. Все его члены пребывали в покое, глаза и уши были полны здоровья, сердечная ци — в равновесии, а все его чины правили в согласии с долгом. Он знал точное число всему, вот и все. Не таков был Ума Ци. Тот обременял свою жизнь, утруждал свою цзин, не давал покоя ногам и рукам, занимался поучениями и увещеваниями. Хотя при нем и был порядок, но такой порядок несовершенен.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Надеяться на разум / Ци сянь

Если кто хочет ловить цикад на свет, должен подумать о том, чтобы его огонь горел ярко, а потом уже трясти дерево. Если же огонь у него не ярок, что толку трясти дерево? Яркость же огня зависит не только от самого огня, но и от окружающего его мрака.

В нынешний век мир погружен в глубочайший мрак. Если среди властителей людей найдется такой, кто сумеет сделать ясной свою дэ, мужи со всей Поднебесной станут слетаться к нему, как цикады на яркий огонь. Государства не пребывают сами по себе в покое, слава не бывает сама по себе громкой: для этого необходимы разумные мужи.

Чжаоский Цзянь-цзы как-то днем был дома. Он глубоко вздохнул и произнес: «Как странно! Вот уже десять лет стремлюсь я пойти на царство Вэй походом, но Вэй так и не завоевано!» Один из слуг сказал: «С такой мощью, как у Чжао, идти походом на такое слабое царство, как Вэй... Я еще понял бы, если бы вы этого не желали, но если вы этого действительно желаете, то просто прикажите завоевать его!» Цзянь-цзы сказал: «Вы говорите не то. У меня здесь есть десять мужей из Вэй, и, если я соберусь на это царство походом, все десять скажут, что это противоречит долгу. И если я захвачу это царство, я окажусь нарушившим долг». Так во времена Цзянь-цзы Вэй десятью мужами умело сдержать войска Чжао до самой его смерти. В Вэй, можно сказать, умели выбирать людей для службы. Десять мужей отправились в путь, а страна обрела мир. О Цзянь-цзы же можно сказать, что он умел следовать добрым советам. Он слушал тех мужей и не нападал на малых, не грабил слабых и не заслужил недоброй славы.

Когда вэйский Вэнь-хоу проезжал мимо ворот дома Дуань Ганьму, он склонился в своей колеснице. Слуга у него спросил: «Отчего вы поклонились?» Тот отвечал: «Разве это не дом Дуань Ганьму? Дуань Ганьму, несомненно, разумный муж. Как же я могу не склоняться перед ним? К тому же я слышал, что Дуань Ганьму не желал бы поменяться со мною местами, как же я посмею смотреть на него свысока? Дуань Ганьму славен своей дэ, а я славен лишь своими землями; он богат своим чувством долга, а я богат всего лишь своим имением». Тогда слуга спросил: «Отчего бы тогда вам не поставить его первым министром?» И действительно, тот попросил Дуань Ганьму стать первым министром, но Дуань Ганьму отказался принять назначение. Тогда правитель назначил ему жалованье в миллион даней и стал его время от времени навещать. Народ был этому рад и в похвалу этому сложил такой куплет:

Через некоторое время в Цинь стали собирать войска, чтобы напасть на Вэй. Тогда Сыма Тан предстал перед циньским правителем и сказал: «Дуань Ганьму — муж разумный, правитель Вэй оказывает ему почести, и все об этом знают. Лучше бы не идти войной!» Циньский правитель счел это разумным, остановил войска и отказался от похода.

Вэйский Вэнь-хоу, можно сказать, умел воевать. Ибо стоит лишь людям узнать, что благородный муж собрался на войну, и даже еще до выхода его войска победа ему обеспечена. Когда же на войну собирается заурядный человек, грохот барабанов подобен грому, от криков дрожит земля; пыль летит до небес; падает дождь стрел, убитых и раненых вывозят телегами, ступают по кишкам, забрызганным кровью невинного народа, убитых — целые озера. Неизвестно, останется ли царство, будет ли жив правитель. Как это далеко от долга и милосердия!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Понимание деяний / Шэнь вэй

Я есть субъект деяния, Поднебесная есть объект деяния. Понимающий, что он делает, знает, что важно, что не важно. Если некто, допустим, отрубит себе голову, чтобы сменить шапку, или убьет свое тело, чтобы переменить одежду, все этому поразятся. А почему? Да потому, что шапка для того, чтобы прикрывать голову, одежда для того, чтобы прикрывать тело. Когда же жертвуют тем, что покрывают, ради того, чем покрывают, конечно, не ведают, что творят.

В наше время, правда, погоня за наживой приводит как раз к тому, что подвергают опасностям тело, наносят ущерб своей жизни, подставляют горло, готовы расстаться с головой ради наживы. Это, конечно, все потому же: не понимают, что творят.

Великий царь Дань Фу жил в Бинь. На его владения напали варвары ди. Он хотел откупиться от них мехами и шелком, но они не приняли даров; хотел откупиться жемчугом и яшмой, но и этого не взяли, потому что им нужна была земля. Тогда великий царь Дань Фу сказал: «Оставаться со старшими братьями, отправив на смерть младших, оставаться с отцами, отправив на смерть сыновей, — для меня это невыносимо. Если все дело в месте, пусть уж мои подданные станут подданными варваров ди, какая им разница. К тому же я слышал, что ради того, что вскармливает, нельзя жертвовать теми, кого вскармливают». И он хлестнул коня и уехал. Народ же собрался и последовал за ним; потом они основали новое царство у подножия горы Ци.

Великий царь Дань Фу, можно сказать, умел почитать жизнь. Тот же, кто умеет почитать жизнь, не станет вредить ей вскармливанием во времена знатности и богатства и не станет рисковать своим телом ради наживы во времена бедности и унижения. Когда кто-либо получает по наследству от предшественника высокие ранги и большое жалованье, он всегда будет с трудом с этим расставаться. Истоки жизни вдали, а теряют ее легко. Разве это не заблуждение?

Государства Хань и Вэй спорили друг с другом из-за земель. Цзы Хуа-цзы встретился тогда с Чжаоли-хоу. Вид у того был опечаленный. Цзы Хуа-цзы сказал: «Положим, перед вами был бы документ, в котором было бы записано: возьмете левой рукой, потеряете правую, возьмете правой, потеряете левую; если же все же решитесь на это — обретете Поднебесную. Вы бы взяли или нет?» Чжаоли-хоу ответил: «Я, несчастный, не взял бы». Тогда Цзы Хуа-цзы сказал ему: «Прекрасно! Если смотреть с этой точки зрения, то две руки важнее Поднебесной. Но тело ведь важнее двух рук. Хань же, конечно, не важнее Поднебесной. А то, из-за чего сейчас распря, конечно же не важнее целой Хань. Вы же ныне утруждаете себя, вредите собственной жизни, печалясь о том, что не достигли малости?» Чжаоли-хоу сказал: «Да, много было у меня умелых советников, но никогда не доводилось мне слышать такие речи!»

О Цзы Хуа-цзы можно сказать, что он понимал разницу между важным и неважным. А когда человек знает разницу между важным и неважным, он не ошибается в своих суждениях.

Сын гуна из Чжуншани по имени Моу сказал Чжань-цзы: «Когда человек телом на реках и у морей, а помыслами все же во дворце, что с этим можно поделать?» Чжань-цзы сказал: «Нужно ценить жизнь. Когда ценят жизнь, презирают выгоду». Моу сказал: «А если, даже зная это, невозможно справиться с собой, что тогда?» Чжань-цзы сказал: «Если нет сил справиться с собой, лучше последовать своему желанию — тогда духу меньше вреда. Когда же человек не может справиться с собой и все же заставляет себя не следовать своим желаниям, это называется усугублением вреда. Кто же усугубляет вред, не живет долго».

ГЛАВА ПЯТАЯ Любовь к сродному / Ай лэй

Доброжелательный по отношению к другим существам, но недоброжелательный по отношению к человеку не может считаться истинно доброжелательным. Недоброжелательный по отношению к другим существам, доброжелательный исключительно к человеку все же должен считаться доброжелательным. Ибо то, что есть доброжелательность, есть доброжелательность в отношении сродных. Посему доброжелательный к человеку будет доброжелателен и к народу; он ничего не пожалеет, чтобы послужить к народной пользе.

В поучении Шэнь-нуна сказано: «Когда муж в расцвете сил не пашет, кто-то в мире из-за него голодает. Когда женщина в расцвете лет не ткет, кто-то в мире из-за нее терпит холод». Поэтому сам он пахал, а жена его ткала, чтобы этим показать, как народу достичь благополучия.

Разумный человек не считает далеким путь от моря до моря и всегда спешит ко двору царя или гуна. Делает он это не ради выгоды, а для того, чтобы послужить к выгоде народа. Кто же среди правителей способен сделать народ целью служения, к тому обращаются все в Поднебесной.

Царствующий не непременно должен быть озабочен укреплением лат, муштровкой войска, поисками бравых солдат и умелых офицеров; ему не обязательно брать чужие города и предавать смерти чужих подданных. В прежние времена было много царствовавших, но в деяниях своих они отличались друг от друга; в чем они были сходны, так это в том, как в свое время они стремились обеспечить народное благо и устранить народное горе.

Гуншу Бань создал высокие облачные лестницы для захвата царства Сун. Прослышав об этом, Мо-цзы отправился туда в путь из Шу. Одежда на нем истрепалась, ноги он сбил; шел день и ночь без устали и через десять дней и десять ночей достиг столицы Чу — города Ина. Там он предстал перед чуским царем и сказал: «Я, ничтожный человек с севера, слышал, что вы, великий государь, намерены захватить Сун. Верить ли этому?» Царь сказал: «Так». Мо-цзы сказал: «Вы будете нападать на Сун, только если будете уверены, что захватите его, или же будете нападать и в том случае, если узнаете, что вам не захватить Сун и что помимо этого вы прослывете несправедливым?» Царь сказал: «Если я буду уверен, что не захвачу Сун и прослыву несправедливым, зачем же мне будет нападать на него?» Мо-цзы сказал: «Прекрасно! Так я полагаю, что Сун вам не взять». Царь сказал: «Гуншу Бань — искусный мастер в Поднебесной, и он уже создал машины, с которыми мы нападем на Сун». Мо-цзы тогда сказал: «Прикажите Гуншу Баню нападать, а я попробую защищаться». Гуншу Бань тогда выставил свои машины, а Мо-цзы построил оборону Сун. Гуншу Бань провел девять атак и девять раз был отбит Мо-цзы, так и не сумев ворваться. Поэтому Чу отказалось от похода на Сун.

Мо-цзы своим умением сумел сдержать Чу и избавить Сун от бедствий — вот что можно сказать по этому поводу.

Мудрые цари и умелые государственные мужи всегда считают главным народное благо. В глубокую старину, до того еще, как были открыты ворота Лунмэн и раздвинуты скалы Люйлян, река Хэ вырвалась через Мэнмэньские горы и своими стремнинами и водоворотами затопила все, так что на поверхности не осталось ни холма, ни поля, ни равнины, ни возвышенности. Это и назвали Великим Потопом. Тогда Юй расчистил русло реки Хэ и провел русло реки Цзян, а также воздвиг озеро Пэнли и осушил восточные земли, чем вызвал к жизни тысячу восемьсот государств. Таковы были свершения Юя. Никто так не потрудился для народа, как он!

Куан Чжан спросил у Хуэй-цзы: «В вашем учении отвергается высокое положение. А ныне вы помогаете цискому наследнику стать царем. Как это понять?» Хуэй-цзы ответил: «Допустим, некто желает во что бы то ни стало ударить по голове своего любимого сына. Лучше уж ему ударить по камню». Куан Чжан сказал: «Вы бы ударили по камню, а он, допустим, нет». Хуэй-цзы сказал: «Тогда я бы подставил ему камень. Важна ведь голова сына, а камень не важен. Разве не лучше будет ударить по неважному, чтобы не бить по важному?» Куан Чжан сказал: «Но циский царь ведет без конца войны. Отчего же это он в походах бьет людей без удержу?» Хуэй-цзы сказал: «Великие становятся царями, уступающие им — ба. Если я помогу цискому царю стать царем всей Поднебесной и тем продлю жизнь народу черноголовых и избавлю его от смерти, то тем самым я заменю камнем голову любимого сына. Как же мне так не поступать?»

Когда народ страдает от холода, он ищет огня; когда страдает от жара, ищет льда; в засуху ищет влаги, в сырость ищет сухого. Холод и жар, сухость и влага противоположны друг другу, но они едины в том, что приносят благо народу. Разве существует один лишь путь, которым можно достичь народного блага? Надо все делать ко времени, вот и все.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Ценить быстроту / Гуй цу

В силе самое ценное — удар; в мысли самое ценное — быстрота. Когда достижение одинаково, выше ценят того, кто достиг быстрее. Когда победа одинакова, меньше ценят того, кто добивался ее дольше. Что ценно в добром скакуне, так это то, что он за день способен покрыть тысячу ли. Если бы ему на это нужно было десять дней, он не отличался бы от клячи. Что ценно в стрелах с маленьким наконечником, так это то, что они летят со скоростью звука спущенной тетивы. Если бы им на это потребовался целый день, это было бы все равно что не стрелять.

У Ци сказал чускому царю: «Чего в Чу с избытком, так это земли; чего не хватает, так это людей. Ныне же вы, государь, хотите с помощью того, чего и так не хватает, пополнить то, чего и так с избытком. Я не в состоянии этого сделать!» Тогда царь повелел знатным людям отправиться заселять пустые земли, чем те были весьма опечалены. Когда чуский царь умер, съехались все эти знатные мужи. В зале, где лежало тело царя, разом выстрелили они в У Ци. Ци тогда вскричал: «Я вам покажу, как надо обращаться с оружием!» И, вырвав из тела стрелу, он бросился к телу царя, воткнул в него стрелу и громко возопил: «Подданные считают царя мятежником! Я, У Ци, должен умереть!» А по чуским законам тому, кто с оружием входил в царскую усыпальницу, грозило жестокое наказание в трех коленах. Поистине рассудок У Ци был быстр!

Когда циский Сян-гун взошел на престол, он из ненависти к Гунсунь У Чжи лишил его жалованья. У Чжи это не понравилось, и он убил Сян-гуна. Сыновья Сян-гуна бежали: Цзю — в царство Лу, Сяо Бо — в Цзюй. Тогда горожане убили У Чжи и остались без правителя. Цзю и Сяо Бо тут же вернулись и подоспели в одно время к воротам дворца, стремясь войти первыми. Тогда Гуань Чжун поднял лук и пустил стрелу в Сяо Бо, но попал в пряжку пояса. Баошу, [правивший колесницей Сяо Бо], велел Сяо Бо быстро лечь. Гуань Чжун решил, что Сяо Бо мертв и, обратившись к Цзю, сказал: «Можно быть спокойным: Сяо Бо умер!» А Баошу удалось попасть во дворец первым. Так Сяо Бо и стал правителем.

Рассудок Баошу был быстр, как стрела с маленьким наконечником, когда он приказал Сяо Бо лечь сразу же после выстрела.

Правитель У из Западного Чжоу послал человека, чтобы тот заколол Лин Хуэя из Восточного Чжоу. Лин Хуэй притворился мертвым, а сыну велел причитать над ним: «Кто же это заколол моего отца?» Подосланный убийца услышал это и решил, что тот уже мертв. Однако его донесение чжоуский У счел ненадежным и строго его наказал.

Род Чжао напал на Чжуншань. В Чжуншани жил богатырь по прозванию У Цююн. Он надел железные латы, взял в руки железную палицу и ринулся в бой. Все, по чему он бил, разлеталось на куски; все, на что кидался, пробивал насквозь. Он хватал одну колесницу и крушил ею другую; хватал человека и лупил им другого. Так пробился он к своему командующему, а потом умер.