М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

и постоянные жители Пятигорска получали от Михаила

Юрьевича прозвища. И язык же у него был! Как,

бывало, прозовет кого, так кличка и пристанет. Между

приезжими барынями были и belles pâles и grenouilles évanouies **. А дочка калужской помещицы Быховец, имени которой я не помню именно потому, что людей,

окрещенных Лермонтовым, никогда не называли их

христианскими именами, получила прозвище la belle

noire ***. Они жили напротив Верзилиных, и с ними

мы особенно часто видались.

Николай Соломонович Мартынов поселился в до­

мике для приезжих позже нас и явился к нам истым

денди à la Circassienne ****. Он брил по-черкесски го­

лову и носил необъятной величины кинжал, из-за

которого Михаил Юрьевич и прозвал его poignar-

d'ом *****. Эта кличка, приставшая к Мартынову еще

больше, чем другие лермонтовские прозвища, и была

главной причиной их дуэли, наравне с другими малень­

кими делами, поведшими за собой большие послед­

ствия. Они знакомы были еще в Петербурге, и хотя

Лермонтов и не подпускал его особенно близко к себе,

но все же не ставил его наряду с презираемыми им

людьми. Между нами говорилось, что это от того, что

одна из сестер Мартынова пользовалась большим вни­

манием Михаила Юрьевича в прежние годы и что даже

он списал свою княжну Мери именно с нее. Годами

Мартынов был старше нас всех; и, приехавши, сейчас же

принялся перетягивать все внимание belle noire, ми­

лости которой мы все добивались, исключительно на

* увеселительных прогулках ( фр.) .

**бледные красавицы и лягушки в обмороке ( фр) .

*** прекрасной смуглянки ( фр.) .

**** по-черкесски ( фр.) .

***** кинжалом ( фр.) .

416

свою сторону. Хотя Михаил Юрьевич особенного ста­

рания не прилагал, а так только вместе со всеми нами

забавлялся, но действия Мартынова ему не понра­

вились и раздражали его 13. Вследствие этого он на­

смешничал над ним и настаивал на своем прозвище,

не обращая внимания на очевидное неудовольствие

приятеля, пуще прежнего.

Как-то раз, недели за три-четыре до дуэли, мы сго­

ворились, по мысли Лермонтова, устроить пикник

в нашем обычном гроте у Сабанеевских ванн. Распоря­

дителем на наших праздниках бывал обыкновенно

генерал князь Владимир Сергеевич Голицын, но в этот

раз он с чего-то заупрямился и стал говорить, что

неприлично женщин хорошего общества угощать

постоянными трактирными ужинами после танцев с кем

ни попало на открытом воздухе. Лермонтов возразил

ему, что здесь не Петербург, что то, что неприлично

в столице, совершенно на своем месте на водах с разно­

шерстным обществом. На это князь предложил

устроить настоящий бал в казенном Ботаническом саду.

Лермонтов заметил, что не всем это удобно, что казен­

ный сад далеко за городом и что затруднительно будет

препроводить наших дам, усталых после танцев, позд­

нею ночью обратно в город. Ведь биржевых-то дрожек

в городе было 3—4, а свои экипажи у кого были. Так

не на повозках же тащить?

— Так здешних дикарей учить надо! — сказал

князь.

Лермонтов ничего ему не возразил, но этот отзыв

князя Голицына о людях, которых он уважал и в среде

которых жил, засел у него в памяти, и, возвратившись

домой, он сказал нам:

— Господа! На что нам непременное главенство

князя на наших пикниках? Не хочет он быть у н а с , —

и не надо. Мы и без него сумеем справиться.

Не скажи Михаил Юрьевич этих слов, никому бы

из нас и в голову не пришло перечить Голицыну, а тут

словно нас бес дернул. Мы принялись за дело с таким

рвением, что праздник вышел — прелесть. Площадку

перед гротом занесли досками для танцев, грот убрали

зеленью, коврами, фонариками, а гостей звали, по

обыкновению, с бульвара. Лермонтов был очень весел,

не уходил в себя и от души шутил и смеялся, несмотря

на присутствие armée russe. Нечего и говорить, что

князя Голицына не только не пригласили на наш пик-

14 Лермонтов в восп. совр.

417

ник, но даже не дали ему об нем знать. Но ведь немыс­

лимо же было, чтоб он не узнал о нашей проделке

в таком маленьком городишке. Узнал князь и крепко

разгневался: то он у нас голова был, а тут вдруг и гостем

не позван. Да и не хорошо это было: почтенный он

был, заслуженный человек.

Ну да только так не так, а слышим мы через некото­

рое время, что и князь от своей мысли не отстал;

выписывает угощение, устраивает ротонду в казенном

саду, сзывает гостей, а нашей банде ни слова! Михаил

Юрьевич как узнал, что нас-то обошли, и говорит нам:

— Что ж? Прекрасно. Пускай он себе дам из сло­

бодки набирает, благо там капитанш много. Нас он не

зовет, и, даю голову на отсечение, ни одна из наших

дам у него не будет!

Разослал он нас, кого куда, во все стороны с убеди­

тельной просьбой в день княжеского бала пожаловать

на вечеринку к Верзилиным. Мы дельце живо обору­

довали. Никто к князю Голицыну не поехал: ни Верзи-

линские барышни 14, ни дочки доктора Лебединского,

ни Варенька Озерская 15. А про la belle noire и говорить

нечего. Все отозвались, что приглашены уже к Верзи-

линым, а хозяйка Марья Ивановна ничего не знает про

то, что у нее бал собирается.

Вот собрались мы все и перед танцами вздумали

музыкой заняться. А у Михаила Юрьевича, надо вам

знать, была странность: терпеть он не мог, когда кто

из любителей, даже и талантливый, играть или петь

начнет; и всегда это его раздражало.

Я и сам пел, он ничего, мне позволял, потому что

любил меня. Вот тоже и со стихами моими бывало.

Был у нас чиновничек из Петербурга, Отрешков-Тере-

щенко 16 по фамилии, и грамотей считался. Он же

потом первый и написал в русские газеты, не помню

куда именно, о дуэли и смерти Лермонтова. Ну, так вот,

этот чиновник стишки писал. И знаю я, что ничуть не

хуже меня. А вот поди ж ты! Попросит его Михаил

Юрьевич почитать что-нибудь и хвалит, да так хвалит,

что мы рады были бы себе языки пооткусывать, лишь

бы свой хохот скрыть. А мои стишки, хоть и не лучше,

а слушает, ничего не говорит. Ну, так же вот и с музы­

кой было.

А тут, как на грех, засел за фортепиано юнкер

один, офицерства дожидавшийся, Бенкендорф. Играл

он недурно, скорей даже хорошо; но беда в том, что

418

Михаил Юрьевич его не очень-то жаловал; говорили

даже, что и Грушницкого с него списал.

Как началась наша музыка, Михаил Юрьевич

уселся в сторонке, в уголку, ногу на ногу закинув, что

его обычной позой было, и не говорит ничего; а я-то уж

вижу по глазам его, что ему не по себе. Взгляд у него

был необыкновенный, а глаза черные. Верите ли, если

начнет кого, хоть на пари, взглядом п р е с л е д о в а т ь , —

загоняет, места себе человек не найдет. Подошел

я к нему, а он и говорит:

— Слёток! будет с нас музыки. Садись вместо него,

играй кадриль. Пусть уж лучше танцуют.

Я послушался, стал играть французскую кадриль.

Разместились все, а одной барышне кавалера недо­

стало. Михаил Юрьевич почти никогда не танцевал.

Я никогда его танцующим не видал. А тут вдруг Николай

Соломонович, poignard наш, жалует. Запоздал, потому

франт! Как пойдет ноготки полировать да д у ш и т ь с я , —

часы так и бегут. Вошел. Ну просто сияет. Бешметик

беленький, черкеска верблюжьего тонкого сукна без

галунчика, а только черной тесемкой обшита, и сереб­

ряный кинжал чуть не до полу. Как он вошел, ему

и крикнул кто-то из нас:

— Poignard! вот дама. Становитесь в пару, сейчас

начнем.

Он — будто и не слыхал, поморщился слегка и про­

шел в диванную, где сидели Марья Ивановна Верзи-

лина и ее старшая дочь Эмилия Александровна

Клингенберг. Уж очень ему этим poignard'ом надое­

дали. И от своих, и от приезжих, и от l'armée russe

ему другого имени не было. А, на беду, барышня оказа­

лась из бедненьких, и от этого Михаил Юрьевич еще

пуще рассердился. Жаль, забыл я, кто именно была

эта барышня. Однако, ничего, протанцевали кадриль.

Барышня, переконфуженная такая, подходит ко мне

и просит, чтобы пустил я ее играть, а сам бы потанце­

вал. Я пустил ее и вижу, что Мартынов вошел в залу,

а Михаил Юрьевич и говорит громко:

— Велика важность, что poignard'ом назвали. Не

след бы из-за этого неучтивости делать!

А Мартынов в лице изменился и отвечает:

— Михаил Юрьевич! Я много раз просил!.. Пора

бы и перестать!

Михаил Юрьевич сдержался, ничего ему не ответил,

потому что видел, какая от этих слов на всех лицах

419

легла тень. Да только видно было, что его весь вечер

крутило. Тут и с князем Голицыным, которого, в сущ­

ности, он уважал, размолвка, тут и от музыки раздра­

жение, да и мысль, что вот-де барышень лишили и без

того удовольствия по своему же капризу, да еще и ссо­

риться при них вздумали. Вечер-то и сошел благо­

получно.

А после, как кончился ужин, стали мы расходиться,

Михаил Юрьевич и Столыпин поотстали, а Мартынов

подошел к Глебову и говорит ему:

— Послушай, Миша! Скажи Михаилу Юрьевичу,

что мне это крепко надоело. Хорошо пошутить, да

и бросить. Скажи, что дурным может кончиться.

А Лермонтов, откуда ни возьмись, тут как тут.

— Что ж? — г о в о р и т , — можете требовать удов­

летворения.

Мартынов поклонился, и разошлись.

Меня-то при этом не было. Я, как был помоложе

всех, всегда забегал вперед ворота отворять, да мне

после Глебов рассказывал.

Конечно, эта размолвка между приятелями произ­

вела на всех нас неприятное впечатление. Мы с Глебо-

вым говорили об ней до глубокой ночи и решили наутро

собраться всем вместе и потолковать, как делу пособить.

Но ни тогда, ни после, до самой той минуты, когда

мы узнали, что все уже кончено, нам и в голову не при­

ходили какие бы то ни было серьезные опасения.

Думали, так себе, повздорили приятели, а после и поми­

рятся. Только хотелось бы, чтобы поскорее все это

кончилось, потому что мешала их ссора нашим увесе­

лениям. А Мартынов и стрелять-то совсем не умел.

Раз мы стреляли все вместе, забавы ради, так Николай

Соломонович метил в забор, а попал в корову. Так

понятно, что мы и не беспокоились.

На другое утро собрались мы в нашей с Глебовым

комнате. Пришел и некий поручик Дорохов, знамени­

тый тем, что в 14-ти дуэлях участие принимал, за что

и назывался он у нас бретер. Как человек опытный, он

нам и дал совет.

— В т а к и х , — г о в о р и т , — случаях принято против­

ников разлучать на некоторое время. Раздражение

пройдет, а там, бог даст, и сами помирятся.

Мы и его послушаться согласились, да и еще решили

попросить кого-нибудь из старших переговорить с на­

шими спорщиками. Кого же было просить? Петр

420

Семенович Верзилин, может, еще за месяц перед тем

уехал в Варшаву хлопотать о какой-нибудь должности

для себя. Был у нас еще один друг, старик Ильяшенко.

Он нашу банду очень любил, а в особенности Лермон­

това, хотя, бывало, когда станешь его просить не высы­

лать из Пятигорска, он всегда бранится да приговари­

вает: «Убей меня бог, что вы, мальчишки, со мной дела­

ете!» Ну, да его нельзя было в такое дело мешать,

потому что он комендантом Пятигорска был. Думали

полковника Зельмица, что вместе с нами жил, попро­

сить, да решили, что он помолчать не сумеет. Он всегда,

как что-нибудь проведает, сейчас же бежит всех дам

оповещать. Ну, так нам же не было охоты барынь наших

пугать, тем более что и сами мы смотрели на эту

историю как на пустяки. Оставался нам, значит, один

только полковник Манзей, тот самый, которому Лер­

монтов раз сказал:

Куда, седой прелюбодей,

Стремишь своей ты мысли беги?

Кругом с арбузами телеги

И нет порядочных людей!

Позвали мы его, рассказали ему всю историю. Он

поговорить со спорщиками не отказался, но совершенно

основательно заметил, что с Лермонтовым ему не со­

владать, а что лучше было бы, кабы Столыпин с ним

сперва поговорил. Столыпин сейчас же пошел в рабо­

чую комнату, где Михаил Юрьевич чем-то был занят.

Говорили они довольно долго, а мы сидели и ждали,

дыхание притаивши.

Столыпин нам после рассказывал, как было дело.

Он, как только вошел к нему, стал его уговаривать

и сказал, что мы бы все рады были, кабы он уехал.

— Мало тебе и без того неприятностей было?

Только что эта история с Барантом, а тут опять. Уезжай

ты, сделай милость!

Михаил Юрьевич не рассердился: знал ведь, что

все мы его любим.

— И з в о л ь , — г о в о р и т , — уеду и все сделаю, как вы

хотите.

И сказал он тут же, что в случае дуэли Мартынов

пускай делает, как знает, а что сам он целить не ста­

нет. « Р у к а , — с к а з а л , — на него не поднимается!»

Как Столыпин рассказал нам все это, мы обрадова­

лись. Велели лошадь седлать, и уехал наш Михаил

Юрьевич в Железноводск.

421

Устроили мы это дело, да и подумали, что к о н е ц , —

и с Мартыновым всякие предосторожности оставили.

Ан и вышло, что маху дали. Пошли к нему все, стали

его убеждать, а он сидит угрюмый.

— Н е т , — г о в о р и т , — господа, я не шучу. Я много

раз его просил прежде, как друга; а теперь уж от дуэли

не откажусь.

Мы как ни старались — ничего не помогло. Так

и разошлись. Предали все в руки времени. Авось-де он

это так сгоряча, а после, может, и обойдется. Ну, и по­

бежали день за днем. В то время и la belle noire

в Железноводск уехала. Ее матери там надо было

лечиться.

Мы подождали недели полторы 17. Видим, что Мар­

тынов развеселился, о прошлом ни слова не поминает;

стали подумывать о том, как бы изгнанника нашего

из Железноводска вернуть: скучно ведь ему там одному.

Собрались мы все опять. И Манзей тут был, и Дорохов,

и князь Васильчиков, дерптский студент, что лечиться

в Пятигорск приехал 18. Его отец чем-то видным при

дворе государя Николая Павловича был; чуть ли не

шталмейстером, да уж хорошо не помню. И государь

его очень любил, сказывали. Сошлись мы все, а тут

и Мартынов жалует. Догадался он, что ли, о чем мы

речь собрались держать, да только без всяких преди­

словий нас так и огорошил.

— Что ж, г о с п о д а , — г о в о р и т , — скоро ли ожида­

ется благополучное возвращение из путешествия?

Я уж давно дожидаюсь. Можно бы понять, что я не шучу!

Тут кто-то из нас и спросил:

— Кто же у вас секундантом будет?

— Да в о т , — отвечает: — я был бы очень благодарен

князю Васильчикову, если б он согласился сделать мне

эту честь! — и вышел.

Мы давай судить да рядить. А бретер Дорохов

опять свое слово вставил:

— Можно, господа, так устроить, чтобы секундан­

ты постановили какие угодно условия.

Мы и порешили, чтобы они дрались в 30-ти шагах

и чтобы Михаил Юрьевич стоял выше, чем Мартынов.

Вверх еще труднее целить. Сейчас же отправились на

Машук и место там выбрали за кладбищем. Глебов

и еще кто-то, кажется, Столыпин, хорошо не помню,

отправились сообщить об этом Михаилу Юрьевичу,

и встретили его по дороге, в Шотландке, у немки Анны

422

Ивановны. А князь Васильчиков сказал Мартынову,

что будет его секундантом с условием, чтобы никаких

возражений ни со стороны его самого, ни со стороны

его противника не было. Посланные так и сказали

Михаилу Юрьевичу.

Он сказал, что согласен, повторил только опять, что

целить не будет, на воздух выстрелит, как и с Барантом;

и тут же попросил Глебова секундантом у него быть.

Как только переговорили, приезжает la belle noire

с матерью. Уж не знаю, сговорились они так с Михаи­

лом Юрьевичем или случайно она туда приехала; но

он был с ней очень любезен в этот вечер, шутил и сме­

ялся с ней. А у нее, по тогдашней моде, на лбу была

фероньерка надета на узеньком золотом ободке.

Михаил Юрьевич снял с ее головы эту фероньерку

и все время, пока болтал с ней, навертывал на пальцы

гибкий ободок; потом спрятал в правый карман

и сказал ей:

— Оставьте эту вещицу у меня, вам после отдадут 19.

После он вместе с ними в Железноводск вернулся,

а наши посланные в Пятигорск возвратились.

На другой день, 15 июля 1841 года, после обеда,

видим, что Мартынов с Васильчиковым выехали из

ворот на дрожках. Глебов же еще раньше верхом по­

ехал Михаила Юрьевича встретить. А мы дома пир

готовим, шампанского накупили, чтобы примирение

друзей отпраздновать. Так и решили, что Мартынов

уж никак не попадет. Ему первому стрелять, как

обиженной стороне, а Михаил Юрьевич и совсем целить

не станет. Значит, и кончится ничем.

Когда они все сошлись на заранее выбранном месте

и противников поставили, как было условлено: Михаила

Юрьевича выше Мартынова и спиной к М а ш у к у , —

Глебов отмерил 30 шагов и бросил шапку на то место,

где остановился, а князь В а с и л ь ч и к о в , — он такой тон­

кий, длинноногий б ы л , — подошел да и оттолкнул ее

ногой, так что шапка на много шагов еще откатилась.

— Тут вам и стоять, где она л е ж и т , — сказал он

Мартынову.

Мартынов и стал, как было условлено, без возра­

жений. Больше 30-ти шагов — не шутка! Тут хотя бы

и из ружья стрелять. Пистолеты-то были Кухенрейтера,

да и из них на таком расстоянии не попасть. А к тому

ж еще целый день дождь лил, так Машук весь туманом

заволокло: в десяти шагах ничего не видать. Мартынов

423

снял черкеску, а Михаил Юрьевич только сюртук рас­

стегнул. Глебов просчитал до трех раз, и Мартынов

выстрелил. Как дымок-то рассеялся, они и видят, что

Михаил Юрьевич упал. Глебов первый подбежал к нему

и видит, что как раз в правый бок и, руку задевши,

навылет *. И последние свои слова Михаил Юрьевич

ему сказал:

— Миша, умираю...

Тут и Мартынов подошел, земно поклонился

и сказал:

— Прости меня, Михаил Юрьевич!

Потому что, как он после говорил нам всем, не

хотел он убить его, и в ногу, а не в грудь целил.

А мы дома с шампанским ждем. Видим, едут Мар­

тынов и князь Васильчиков. Мы к ним навстречу бро­

сились. Николай Соломонович никому ни слова не

сказал и, темнее ночи, к себе в комнату прошел, а после

прямо отправился к коменданту Ильяшенко и все рас­

сказал ему. Мы с расспросами к князю, а он только

и сказал: «Убит!» — и заплакал. Мы чуть не рехнулись

от неожиданности; все плакали, как малые дети. Пол­

ковник же Зельмиц, как у с л ы ш а л , — бегом к Марии

Ивановне Верзилиной и кричит:

— О-то! ваше превосходительство, наповал!

А та, ничего не зная, ничего и не поняла сразу,

а когда уразумела в чем дело, так, как сидела, на пол

и свалилась. Барышни ее у с л ы х а л и , — и что тут под­

нялось, так и описать нельзя. А Антон Карлыч наш

кашу заварил, да и домой убежал. Положим, хорошо

сделал, что вернулся: он нам-то и понадобился в это

время.

Приехал Глебов, сказал, что покрыл тело шинелью

своею, а сам под дождем больше ждать не мог. А дождь,

перестав было, опять беспрерывный заморосил. Отпра­

вили мы извозчика биржевого за телом, так он с полу­

дороги вернулся: колеса вязнут, ехать невозможно.

И пришлось нам телегу нанять. А послать кого с теле­

гой — и не знаем, потому что все мы никуда не годились

и никто своих слез удержать не мог. Ну, и попросили

* В «Хрестоматии для всех» Гербеля в биографии Лермонтова

сказано, что поэт был убит выстрелом в самое сердце. Но Н. П. Ра­

евский сказал мне, когда я ему указала на это, что этого не могло

быть уже по одному тому, что, держа пистолет в правой руке,

выставляют вперед и правый же бок. Он вполне уверен, что не оши­

бается. ( Примеч. В. П. Желиховской.)

424

полковника Зельмица. Дал я ему своего Николая,

и столыпинский грузин с ними отправился. А грузин,

что Лермонтову служил, так так убивался, так причи­

тал, что его и с места сдвинуть нельзя было. Это

я к тому говорю, что, если бы у Михаила Юрьевича

характер, как многие думают, в самом деле был занос­

чивый и неприятный, так прислуга бы не могла так

к нему привязываться.

Когда тело привезли, мы убрали рабочую комнату

Михаила Юрьевича, заняли у Зельмица большой стол

и накрыли его скатертью. Когда пришлось обмывать

тело, сюртука невозможно было снять, руки совсем

закоченели. Правая рука как держала пистолет, так

и осталась. Нужно было сюртук на спине распороть,

и тут все мы видели, что навылет пуля проскочила,

да и фероньерка belle noire в правом кармане нашлась,

вся в крови. В день похорон m-lle Быховец как сума­

сшедшая прибежала, так ее эта новость поразила,

и взяла свою фероньерку, как она была, даже вымыть,

не то что починить не позволила.

Глебов с Васильчиковым тоже отправились, вслед

за Мартыновым, к коменданту Ильяшенко. И когда

явились они, он сказал:

— Мальчишки, мальчишки, убей меня бог! Что вы

наделали, кого вы убили! — И заплакал старик.

Сейчас же они все трое были на гауптвахту отправ­

лены и сидели там долгое время.

А мы дома снуем из угла в угол как потерянные.

И то уж мы не знали, как вещи-то на свете делаются,

потому что, по тогдашней глупой моде, неверием хвас­

тались, а тут и совсем одурели *. Ходим вокруг тела да

плачем, а для похорон ничего не делаем. Дело было

поздно вечером, из публики никто не узнал, а Марья

Ивановна Верзилина соберется пойти телу покла­

няться, дойдет до подъезда, да и падает без чувств.

Только уж часов в одиннадцать ночи приехал к нам

Ильяшенко, сказал, что гроб уж он заказал, и велел

* Тут Николай Павлович Раевский приводил рассказ о том, как

Лермонтов и Столыпин, будучи проездом в Воронеже, сказали друг

другу, что пойдут побродить в одиночестве, и неожиданно, представ­

ляясь оба неверующими, встретились в соборе, куда каждый пошел

втайне от другого. Столыпин принял удивленный вид и спрашивает:

«Как ты сюда попал?» А Лермонтов смутился так и говорит: «Да ба­

бушка велела Угоднику здешнему молебен отслужить! А ты зачем?»

И когда Столыпин ответил, что и ему тоже бабушка велела, оба отвер­

нулись. Так все же сильно это тогда было! ( Примеч. В. П. Желиховской.)

425

нам завтра пойти священника попросить. Мы уж и сами

об этом подумывали, потому что знали, что бабушка

поэта, Елизавета Алексеевна Арсеньева, женщина

очень богомольная и никогда бы не утешилась, если

б ее внука похоронили не по церковным установле­

ниям. Столыпин, конечно, ее хорошо знал, да и я к ней

в ранней молодости хаживал, потому что наши имения

были смежные, хотя и считались в разных губерниях.

На другой день Столыпин и я отправились к священ­

нику единственной в то время православной церковки

в Пятигорске. Встретила нас красавица-попадья, ска­

зала нам, что слышала о нашем несчастии, поплакала,

но тут же прибавила, что батюшки нет и что вернется

он только к вечеру. Мы стали ее просить, целовали

у нее и ручки, чтобы уговорила она батюшку весь обряд

совершить. Она нам обещала свое содействие, а мы,

чтоб уж она не могла на попятный пойти, тут же ей

и подарочек прислали, разных шелков тогдашних,

и о цене не спрашивали.

Вернулись домой, а народу много набралось: и при­

езжие, и офицеры, и казачки из слободки. Принесли

и гроб, и хорошо так его белым глазетом обили. Мы

уж собрались тело в него класть, когда кто-то из пуб­

лики сказал, что так нельзя, что надо сперва гроб

освятить. А где нам святой воды достать! Посоветовали

нам на слободку послать, потому что там у всякой

казачки есть святая вода в пузырьке за образом, да

у кого-то из прислуги нашлось. Мы хотя, в гроб тело

положивши, и пропели все хором «Святый Боже, свя-

тый крепкий...» и покрестились, даром что не христиане

были, но полагали, что этого недостаточно, и очень

беспокоились об отсутствии священника. Тут же из

публики и подушку в гроб сшили, и цветов принесли,

и нам всем креп на рукава навязали. Нам бы самим

не догадаться.

На другой день опять мы со Столыпиным пошли

к священнику. Матушка-то его предупредила, но он все

же не сразу согласился, и пришлось Столыпину ему,

вместо 50-ти, 200 рублей пообещать. Решили мы с ним,

что, коли своих денег не хватит, у Верзилиных занять;

а уж никак не скупиться. Однако батюшка все настаи­

вал на том, что, по такой-то-де главе Стоглава, дуэлис­

ты причтены к самоубийцам, и потому Михаилу Юрье­

вичу никакой заупокойной службы не полагается

и хоронить его следует вне кладбища. Боялся он очень

426

от архиерея за это выговор получить. Мы стали было

уверять его, что архиерей не узнает, а он тут и го­

ворит:

— Вот если бы комендант дал мне записочку, что

в своем доносе он обо мне не упомянет, я был бы

спокоен.

Мы попробовали у Ильяшенко эту записочку для

священника выпросить, но он сказал, что этого нельзя,

а велел на словах передать, что хуже будет, когда

узнают, что такого человека дали без заупокойных слу­

жений похоронить. Сказали мы это батюшке, а он

опять заартачился. Однако, когда ему еще и икону

обещали в церковь дать, он обещался прийти. А икона

была богатая, в серебряной ризе и с камнями драго­

ц е н н ы м и , — одна из тех, которых бабушка Михаила

Юрьевича ему целый иконостас надарила.

Мы вернулись домой с успокоенным сердцем.

Народу — море целое. Все ждут, а священника все нет.

Как тут быть? Вдруг из публики католический ксендз,

спасибо ему, вызвался.

— Он б о и т с я , — г о в о р и т , — а я не боюсь, и пони­

маю, что такого человека, как собаку, не хоронят.

Давайте-ка я литию и панихиду отслужу.

Мы к этому были привычны, так как в поход с нами

ходили по очереди то католический, то православный

священник, поэтому с радостию согласились.

Когда он отслужил, то и лютеранский священник,

тут бывший, гроб благословил, речь сказал и по-своему

стал служить. Одного только православного батюшки

при сем не было. Уж народ стал расходиться, когда

он пришел, и, узнавши, что священнослужители других

вероисповеданий служили прежде него, отказался

служить, так как нашел, что этого довольно. Насилу

мы его убедили, что на похоронах человека греко-

российского вероисповедания полагается и служение

православное.

При выносе же тела, когда увидел наш батюшка

музыку и солдат, как и следует на похоронах офицера,

он опять испугался.

— Уберите т р у б а ч е й , — г о в о р и т , — нельзя, чтобы

самоубийцу так хоронили.

Пришлось хоть на время спрятать музыку.

Похороны вышли торжественные. Весь народ

был в трауре. И кого только не было на этих по­

хоронах.

427

Когда могилу засыпали, так тут же ее чуть не

разобрали: все бросились на память об Лермонтове

булыжников мелких с его могилы набирать. Потом

долгое еще время всем пятигорским золотых дел масте­

рам только и работы было, что вделывать в браслеты,

серьги и брошки эти камешки. А кольца в моду вошли

тогда масонские, такие, что с одной стороны Гордиев

узел, как тогда называли, а с другой камень с могилы

Лермонтова. После похорон был поминальный обед,

на который пригодилось наше угощение, приготовлен­

ное за два дня пред тем с совсем иною целью. Тогда

же Столыпин отдал батюшке и деньги, и икону; а мы

тогда же и черновую рукопись «Героя нашего времени»,

оказавшуюся в столе в рабочей комнате, на память по

листкам разобрали.

Немецкий художник Шведе нарисовал портрет

с Михаила Юрьевича в гробу для коменданта Илья-

шенко. С него и я сделал копии для себя и для Марии

Ивановны Верзилиной, а после акварелью и для Елиза­

веты Алексеевны Арсеньевой. Этот же художник

нарисовал прекрасный проект памятника на могилу

Лермонтова, для которого в один день было собрано

1500 рублей; но их пришлось возвратить, когда стало

известно, что бабушка поэта хлопочет о перемещении

тела его в ее имение.

Вся наша компания скоро разлетелась. Столыпин

уехал тогда же; Верзилиных вскоре выписал Петр Се­

менович в Варшаву; а я еще долго оставался в Пятигор­

ске и был там, когда гроб, шесть месяцев спустя, вырыли

для отправления в Россию. Впрочем, при этом были еще

и Верзилины. Пришлось мне также быть свидетелем

того, как ненависть прекрасного пола к Мартынову,

сидевшему на гауптвахте, перешла мало-помалу в со­

страдание, смягчаемая его прекрасною, заунывною

игрою на фортепиано и печальным видом его черного

бархатного траура. Глебова и князя Васильчикова

выпустили без всякого наказания, слава богу, благодаря

расположению государя Николая Павловича к отцу

последнего; хотя, говорили, Васильчиков воздержи­

вался от всякого представительства за сына. Да

и сам Мартынов недолго насиделся: он был при­

говорен к церковному покаянию в Киев и уехал

в Россию.

Во время допроса никто из нас не показывал всей

истины, чтобы не впутать в это дело семьи Верзилиных,

428

и приехавший для допроса следователь, жандармский

полковник Кувшинников, сам своими советами помог

нам выгородить Марию Ивановну и ее дочерей.

Доктор Раевский рассказывал нам еще много инте­

ресного, относящегося до прошлого России, но я взя­

лась в этом рассказе записать из его речей только то,

что имеет хоть какую-нибудь связь с жизнью и смертью

одного из известнейших русских поэтов. Поэтому мне

остается упомянуть еще только о встрече его с Нико­

лаем Соломоновичем Мартыновым перед самой Крым­

ской кампанией в одном из московских клубов. Они

никогда не были особенно расположены друг к другу,

но тут встретились как истинные друзья, и много горь­

ких и веселых воспоминаний пришло им на память.

Это была его последняя встреча с одним из знаемых

им людей в то далекое время, когда они жили под

гостеприимной кровлей семьи Верзилиных и состав­

ляли обычный кружок вокруг Михаила Юрьевича

Лермонтова.

Э. А. ШАН-ГИРЕЙ

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕРМОНТОВЕ

Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли

М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой

отвечать и словесно и письменно; даже печатно при­

нуждена была опровергать ложное обвинение, будто

я была причиною дуэли. Но, несмотря на все мои заяв­

ления, многие до сих пор признают во мне княжну

Мери.

Каково же было мое удивление, когда я прочла

в биографии Лермонтова в последнем издании его сочи­

нений: 1 «Старшая дочь ген. Верзилина Эмилия кокет­

ничала с Лермонтовым и Мартыновым, отдавая

преимущество последнему, чем и возбудила в них рев­

ность, что и подало повод к дуэли».

В мае месяце 1841 года М. Ю. Лермонтов приехал

в Пятигорск и был представлен нам в числе прочей

молодежи. Он нисколько не ухаживал за мной, а нахо­

дил особенное удовольствие me taquiner *. Я отделыва­

лась, как могла, то шуткою, то молчанием, ему же

крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддава­

лась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала

Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его

оставить меня в покое. Но, по-видимому, игра эта его

забавляла просто от нечего делать, и он не переставал

меня злить. Однажды он довел меня почти до слез:

я вспылила и сказала, что, ежели бы я была мужчина,

я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла

в упор. Он как будто остался доволен, что наконец

вывел меня из терпения, просил прощенья, и мы поми­

рились, конечно, ненадолго. Как-то раз ездили верхом

* дразнить меня ( фр.) .

430

большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный

Лермонтов предложил мне пари à discrétion *, что на

обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему

редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь

на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бен­

кендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали.

Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой

счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром

рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне огром­

ный прелестный букет в знак проигранного пари.

В начале июля Лермонтов и компания устроили

пикник для своих знакомых дам в гроте Дианы, против

Николаевских ванн. Грот внутри премило был убран

шалями и персидскими шелковыми материями, в виде

персидской палатки, пол устлан коврами, а площадку

и весь бульвар осветили разноцветными фонарями.

Дамскую уборную устроили из зелени и цветов; укра­

шенная дубовыми листьями и цветами люстра освещала

грот, придавая окружающему волшебно-фантастиче­

ский характер. Танцевали по песку, не боясь испортить

ботинки, и разошлись по домам лишь с восходом солнца

в сопровождении музыки. И странное дело! Никому

это не мешало, и больные даже не жаловались на

беспокойство.

Лермонтов иногда бывал весел, болтлив до шалости;

бегали в горелки, играли в кошку-мышку, в серсо; потом

все это изображалось в карикатурах, что нас смешило.

Однажды сестра просила его написать что-нибудь ей

в альбом. Как ни отговаривался Лермонтов, его не слу­

шали, окружили всей толпой, положили перед ним

альбом, дали перо в руки и говорят: «пишите!» И на­

писал он шутку-экспромт:

Надежда Петровна,

Зачем так неровно

Разобран ваш ряд,

И локон небрежно

Над шейкою нежной...

На поясе нож,

C'est un vers qui cloche! **

Зато после нарисовал ей же в альбом акварелью

курда. Все это цело и теперь у дочери ее.

* по усмотрению выигравшего ( фр.) .

**Вот стих, который хромает ( фр.) .

431

Лермонтов жил больше в Железноводске, но часто

приезжал в Пятигорск. По воскресеньям бывали собра­

ния в ресторации, и вот именно 13 июля собралось

к нам несколько девиц и мужчин, и порешили не ехать

в собрание, а провести вечер дома, находя это и прият­

нее и веселее 2. Я не говорила и не танцевала с Лер­

монтовым, потому что в этот вечер он продолжал свои

поддразнивания. Тогда, переменив тон насмешки, он

сказал мне: «М-lle Emilie, je vous en prie, un tour de valse

seulement, pour la dernière fois de ma vie» *. — «Ну уж

так и быть, в последний раз, пойдемте». Михаил Юрье­

вич дал слово не сердить меня больше, и мы, проваль-

сировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоеди­

нился Л. С. Пушкин, который также отличался зло­

язычием, и принялись они вдвоем острить свой язык

à qui mieux **. Несмотря на мои предостережения,

удержать их было трудно. Ничего злого особенно не го­

ворили, но смешного много; но вот увидели Мартынова,

разговаривающего очень любезно с младшей сестрой

моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь

Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на

его счет, называя его «montagnard au grand poignard» *** (Мартынов носил черкеску и замечательной

величины кинжал). Надо же было так случиться, что,

когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово

poignard раздалось по всей зале. Мартынов поблед­

нел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подо­

шел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лер­

монтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои

шутки при д а м а х » , — и так быстро отвернулся и отошел

прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое

замечание: «Язык мой — враг м о й » , — Михаил Юрье­

вич отвечал спокойно: «Ce n'est rien; demain nous serons

bons amis» ****. Танцы продолжались, и я думала, что

тем кончилась вся ссора. На другой день Лермонтов

и Столыпин должны были ехать в Железноводск.

После уж рассказывали мне, что когда выходили от нас,

то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на

что Лермонтов спросил: «Что ж, на дуэль, что ли, вызо­

вешь меня за это?» Мартынов ответил решительно «да»,

* Мадемуазель Эмилия, прошу Вас на один только тур валь­

са, последний раз в моей жизни ( фр.) .

** наперебой ( фр.) .

*** горец с большим кинжалом ( фр.) .

**** Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями ( фр.) .

432

и тут же назначили день. Все старания товарищей

к их примирению оказались напрасными. Действи­

тельно, Лермонтов надоедал Мартынову своими на­

смешками; у него был альбом, где Мартынов изобра­

жен был во всех видах и позах.

Пятнадцатого июля пришли к нам утром кн. Василь­

чиков и еще кто-то, не помню, в самом пасмурном виде;

даже maman заметила и, не подозревая ничего, допра­

шивала их, отчего они в таком дурном настроении, как

никогда она их не видала. Они тотчас замяли этот раз­

говор вопросом о предстоящем князя Голицына бале,

а так как никто из них приглашен не был, то просили

нас прийти на горку смотреть фейерверк и позволить им

явиться туда инкогнито. Жаль было, что лучших тан­

цоров и самых интересных кавалеров не будет на балу,

где предполагалось так много удовольствий. Соби­

раться в сад должны были в шесть часов; но вот с четы­

рех начинает накрапывать мелкий дождь; надеясь, что

он пройдет, мы принарядились, а дождь все сильнее да

сильнее и разразился ливнем с сильнейшей грозой: уда­

ры грома повторялись один за одним, а раскаты в горах

не умолкали. Приходит Дмитревский и, видя нас в ве­

черних туалетах, предлагает позвать этих господвсех

сюда и устроить свой бал; не успел он докончить, как

вбегает в залу полковник Зельмиц (он жил в одном

доме с Мартыновым и Глебовым) с растрепанными

длинными седыми волосами, с испуганным лицом, раз­

махивает руками и кричит: «Один наповал, другой под

арестом!»Мы бросились к нему — что такое, кто на­

повал, где? «Лермонтов убит!»Такое известие и столь

внезапное до того поразило матушку, что с ней сдела­

лась истерика; едва могли ее успокоить. От Дмитрев­

ского узнали мы подробнее, что случилось. Вот что он

нам сообщил.

Когда назначили день, то условились так: Лермон­

тов и Столыпин выедут верхом из Железноводска; а Ва­

сильчиков, Глебов, Мартынов и Трубецкой к ним на­

встречу из Пятигорска. В колонке Каррас Лермонтов

и Столыпин нашли m-lle Быховец и ее больную тетку,

ехавших в Железноводск лечиться; вместе обедали,

и Лермонтов выпросил у Быховец bandeau * золотое,

которое у нее было на голове, с тем что на другой же

день оно будет возвращено ей, ежели не им самим, то

* обруч, который носили на голове ( фр.) .

433

кем-нибудь из его товарищей. Не придавая большого

значения этим словам, она дала ему bandeau, которое

и нашли у него в кармане, что подало повод думать,

не была ли причиною дуэли m-lle Быховец; конечно,

скоро в этом разуверились, a bandeau было возвращено

ей 3. Выехав из колонки, Лермонтов, Столыпин и про­

чие свернули с дороги в лес, недалеко от кладбища,

и остановились на первой полянке, показавшейся им

удобной: выбирать было и трудно под проливным дож­

дем. Первый стрелял Мартынов, а Лермонтов будто бы

прежде сказал секунданту, что стрелять не будет, и был

убит наповал, как рассказывал нам Глебов.

Когда мы несколько пришли в себя от такого тре­

волнения, переоделись и, сидя у открытого окна, смот­

рели на проходящих, то видели, как проскакал Василь­

чиков к коменданту и за доктором; позднее провели

Глебова под караул на гауптвахту. Мартынова же, как

отставного, посадили в тюрьму, где он провел ужасных

три ночи, в сообществе двух арестантов, из которых

один все читал псалтырь, а другой произносил страш­

ные ругательства. Это говорил нам сам Мартынов впо­

следствии 4. К девяти часам все утихло. Вечер был

чудный, тишина в воздухе необыкновенная, луна све­

тила как день. Роковая весть быстро разнеслась по го­

роду. Дуэль— неслыханная вещь в Пятигорске! Многие

ходили смотреть на убитого поэта из любопытства;

знакомые же его из участия и желания узнать о при­

чине дуэли спрашивали нас, но мы и сами ничего

не знали тогда верного. Это хождение туда-сюда про­

должалось до полуночи. Все говорили шепотом, точно

боялись, чтобы их слова не раздались в воздухе и не раз­

будили бы поэта, спавшего уже непробудным сном.

На бульваре и музыка два дня не играла.

На другой день, когда собрались все к панихиде,

долго ждали священника, который с большим трудом

согласился хоронить Лермонтова, уступив убедитель­

ным и неотступным просьбам кн. Васильчикова и дру­

гих, но с условием, чтобы не было музыки и никакого

параду. Наконец приехал отец Павел, но, увидев на

дворе оркестр, тотчас повернул назад; музыку мгновен­

но отправили, но зато много усилий употреблено было,

чтобы вернуть отца Павла. Наконец все уладилось, от­

служили панихиду и проводили на кладбище; гроб нес­

ли товарищи; народу было много, и все шли за гробом

в каком-то благоговейном молчании. Это меня пора-

434

жало: ведь не все же его знали и не все его любили! Так

было тихо, что только слышен был шорох сухой травы

под ногами.

Похоронили и положили небольшой камень с над­

писью: Михаил,как временный знак его могилы

(потому что весной 1842 года его увезли; мы были,

когда вынули его гроб, поставили в свинцовый, помоли­

лись и отправили его в путь). Во время панихиды мы

стояли в другой комнате, где лежал его окровавленный

сюртук, и никому тогда не пришло в голову сохранить

его. Несколько лет спустя мне случилось быть в Тарха­

нах и удалось поклониться праху незабвенного поэта;

над могилою его выстроена маленькая часовня, в ней

стоит один большой образ (какого святого, не помню)

и ветка Палестины, —подаренная ему А. Н. Муравьевым,

в ящике под стеклом. Рядом с Михаилом Юрьевичем

похоронена и бабушка его Арсеньева. Тарханы опусте­

ли, и что сталось теперь с часовней!

Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая

была тогда у бульвара, то ему позволено было выходить

вечером в сопровождении солдата подышать чистым

воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встре­

тили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью; его

белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой

подкладкой произвели на нас неприятное впечатление.

Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя по­

ложительно не могла преодолеть своего страха (ей то­

гда было всего шестнадцать лет). Васильчикову и Гле¬

бову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом

и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас

каждый день до окончания следствия и выезда из Пяти­

горска. Старательно мы все избегали произнести имя

Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприят­

ного воспоминания о горестном событии.

Глебов предложил мне карандашик в камышинке,

который Лермонтов постоянно имел при себе, запи­

сывал и рисовал им что приходилось, и я храню его

в память о поэте, творениями которого я всегда вос­

торгалась!

Глебов рассказывал мне, какие мучительные часы

провел он, оставшись один в лесу, сидя на траве под

проливным дождем. Голова убитого поэта покоилась

у него на к о л е н я х , — темно, кони привязанные ржут,

рвутся, бьют копытами о землю, молния и гром бес­

прерывно; необъяснимо страшно стало! И Глебов хо-

435

тел осторожно спустить голову на шинель, но при этом

движении Лермонтов судорожно зевнул. Глебов остался

недвижим, и так пробыл, пока приехали дрожки, на

которых и привезли бедного Лермонтова на его квар­

тиру.

Не знаю, насколько займет читающую публику мое

воспоминание давно минувшего, но я сказала все, что

было в продолжение двухмесячного моего знакомства

с Лермонтовым. Надеюсь, что наконец перестанут

видеть во мне княжну Мери и, главное, опровергнут

несправедливое обвинение за дуэль.

ВОСПОМИНАНИЯ

(В пересказе В. Д. Корганова)

Воображение рисует нам великих людей либо кра­

савцами, либо уродами. Лермонтов не был красив, но

и не так безобразен, каким рисуют его и каков он на

памятнике; скулы там слишком уж велики, нос слиш­

ком неправилен; волосы он носил здесь летом коротко

остриженными, роста был среднего, говорил приятным

грудным голосом, но самым привлекательным в нем

были глаза — большие, прекрасные, выразительные.

Характера он был неровного, капризного: то услужлив

и любезен, то рассеян и невнимателен. Он любил пове­

селиться, потанцевать, посмеяться, позлословить; часто

затевал пикники и кавалькады, причем брал на себя

нелегкую обязанность распорядителя. Бывало, велит

настлать досок над Провалом, призовет полковую му­

зыку, и мы беззаботно танцуем над бездною, точно

в этой комнате 1. Сначала многие из нас, барышень,

боялись ступить на этот помост, но, глядя на Лермон­

това, с увлечением носившегося в мазурке, и мы наби­

рались смелости, потом привыкли, танцевали, и —

ничего... В гроте он бывал, но редко. Фантазия публики

приписывает этому гроту такое значение в жизни поэта,

какого в действительности не было. Некоторые дей­

ствующие лица в «Герое нашего времени» взяты авто­

ром, так сказать, с натуры; по крайней мере, в Груш­

ницком многое напоминает Кулебякина-Немирного: 2

в княжне Мери можно найти сходство с m-lle Кинья-

ковой 3, Вера списана с личности, в которую Лермонтов

был влюблен и которая не жила в Пятигорске 4. Печо­

рин — тип тогдашних молодых людей... В течение по-

436

следнего месяца он бывал у нас ежедневно; здесь, в этой

самой комнате, он охотно проводил вечера в беседе,

играх и танцах. Бывало, сестра заиграет на пианино,

а он подсядет, свесит голову на грудь и сидит так

неподвижно час и два. Никому он не мешает, никто его

и не тревожит.

Зато как разойдется да пустится играть в кошки-

мышки, так удержу нет! Бывало, поймает меня во дворе,

за кучей камней (они и сейчас лежат там) и ведет тор­

жественно сюда... Сестре моей он вписал в альбом

несколько стихотворений... С будущим мужем моим

был в родстве и дружеских отношениях... Не знаю,

правда ли, что Лермонтов прочел письмо к Мартынову,

но только они постоянно пикировались, хотя были

между собою на «ты»: Лермонтов называл его обыкно­

венно «Мартышкой» и иными кличками. Мартынов был

глуповат, но — красавец и любимец барышень, что часто

раздражало поэта. Тут же, у нас, 13 июля они немного

повздорили, потом ушли вместе с Л. С. Пушкиным

и кн. Трубецким. Впоследствии я узнала, что Мартынов,

выйдя на улицу, погрозил ему отучить от затрагивания

в обществе, на что получил в ответ:

— Вместо угроз лучше делать дело... Меня не запу­

гаешь, я не боюсь дуэли.

На следующий день Мартынов, принявший эти

слова за вызов, послал к нему секундантов, которые

приложили немало усилий, чтоб расстроить дуэль, но

старания их были напрасны; пришлось обсудить усло­

вия и наметить место встречи противников. Лермонтов

заявил, что намерен поехать 15 июля в немецкую коло­

нию Каррас, куда он часто ездил верхом один или в об­

ществе приятелей и дам, он предложил противнику

и всем секундантам встретить его на обратном пути,

что произошло около 7 часов вечера на склоне Машука.

Все сошли с коней, секунданты зарядили револьверы,

расставили дуэлянтов и дали знак стрелять. Лермонтов

подошел к барьеру и стоял спокойно, подняв пистолет

вверх, а Мартынов стал долго прицеливаться, чем вы­

звал упрек секундантов, намеривавшихся уже развести

их, но раздался выстрел, и пуля была в груди поэта,

сраженного наповал. В это время мы сидели у окна,

не зная ничего о дуэли. Разразилась гроза, дождь уси­

ливался. Мимо окна проскакал Мартынов, спешивший

явиться к коменданту и доложить о дуэли; один из

секундантов поехал за доктором, другой — за дро-

437

гами... После дуэли Мартынов был арестован, но не на­

долго, помню его спустя недели две разгуливающим

по бульвару в белой черкеске, в черном бархатном

бешмете на красной подкладке: он, видимо, бравировал

своим поступком; это был фат, довольно глупый и льсти­

вый в разговоре, но очень красивый...

В кармане жилета Лермонтов носил всегда каран­

даш, который я храню уже 48 лет, но никогда еще им

не писала 5.

H. Ф. ТУРОВСКИЙ

ИЗ «ДНЕВНИКА ПОЕЗДКИ ПО РОССИИ

В 1841 ГОДУ»

Между пяти гор — Бештау, Машука, Змеиной, Лы­

сой и Железной — лежит небольшой, красивенький

городок Пятигорск. <...>

Съезд-нынешнего курса невелик и очень незамечате­

лен. Дам мало, да и те... Только в последний месяц

явление хорошенькой генеральши Ор<ло>вой с хоро­

шенькими сестрами М. П. 1 наделало шуму; в честь их

кавалеры дали роскошный bal champêtre * в боковой

аллее бульвара. В тридцать девятом году съезд дам был

тоже невелик и мало интересен; но тогда блистала гра­

финя Ростопчина, которая везде — и в скромной

беседе, и в шумном собрании, и в поэтических мечта­

н и я х , — везде мила, везде завлекательна.

Мужчины — большею частью пехотные жалкие

армейцы, которых сперва выставляют черкесам, как

мишень, а потом калеками присылают лечить на воды.

Есть и гвардейцы: им или вреден север2, или нужен

крестик; также встретите интересных петербуржцев,

искателей новых сил для новых соблазнов столичной

жизни: один из них В. В. Дж. остался мне постоянно

приятным знакомым. Но самые занимательные из по­

сетителей — это помещики в венгерках, с усами и без

причесок; они пожаловали так, от нечего делать: по­

играть в карты и отведать кахетинского.

20 июня.Несносна жизнь в Пятигорске. Отдавши

долг удивления колоссальной природе, остается только

скучать однообразием; один воздух удушливый, серный

отвратит всякого. Вот утренняя картина: в пять часов

* сельский бал ( фр.) .

439

мы видим — по разным направлениям в экипажах, вер­

хом, пешком тянутся к источникам. Эти часы самые

тяжелые; каждый обязан проглотить по нескольку боль­

ших стаканов гадкой теплой воды до десяти и более:

такова непременная метода здешних медиков. Около

полудня все расходятся: кто в ванны, кто домой, где

каждого ожидает стакан маренкового кофе и булка;

обед должен следовать скоро и состоять из тарелки

Wassersuppe и deux oeufs à la coque * со шпинатом.

В пять часов вечера опять все по своим местам — у ко­

лодцев с стаканами в руках. С семи до девяти часов

чопорно прохаживаются по бульвару под звук музыки

полковой;тем должен заключиться день для больных.

Но не всегда тем кончается, и как часто многие напро­

лет просиживают ночи за картами и прямо от столов

как тени побредут к водам; и потом они же бессовестно

толкуют о бесполезности здешнего лечения.

По праздникам бывают собрания в зале гостиницы,

и тутошние очень веселятся.

21 июня.Нынешняя почта насмешила меня; петер­

бургские знакомцы завидуют мне, проказники. Они там

слушают Олебуля и на огне 3 разъезжают по узорчатым

дачам, а я здесь, от нечего делать, карабкаюсь по горам.

Не дальше как вчера чуть было головы не сломил,

въезжая верхом на Машук; и для чего же? Чтобы взгля­

нуть на свое имя и возле 1839 г. поставить 1841. Вид

отсюда в ясную погоду очаровательный, единственный

в природе. У самой подошвы горы белеются Пятигорск

и Горячеводск; между ними узкой лентой вьется Подку-

мок; влево (в 40 в.) Георгиевск как на ладони; по сто­

ронам в разных расстояниях клумбами разбросаны

станицы и аулы; далее донебесные великаны, прости­

раясь амфитеатром, оканчиваются снежною цепью гор,

между которыми Эльбрус, как бы в серебряных волнах,

сливается с Казбеком.

На самой вершине Машука, на небольшой площадке,

возвышается столб; на нем множество имен, надписей,

стихов; тут же простодушная надпись Хозрев-Мирзы:

«Добрая слава, оставленная по себе человеком, лучше

золотых палат» и пр. Как нежно рассуждают эти звери,

а спросить бы у правоверных братий: не болят ли у них

пятки.

* каши на воде и двух яиц всмятку ( нем.и фр.) .

440

Лучшая, приятная для меня прогулка была за восем­

надцать верст в Железноводск; самое название говорит,

что там железные ключи; их много, но самый сильный

и употребительный № 8, который вместе с другими

бьет в диком лесу; между ними идет длинная, проруб­

ленная аллея. Здесь-то в знойный день — истинное на­

слаждение: чистый ароматический воздух, и ни луча сол­

нечного. Есть несколько источников и на открытом

месте, где выстроены казенные домики и вольные для

приезжающих. Виды здешние не отдалены и граничат

взор соседними горами; но зато сколько жизни и све­

жести в природе. Как нежна, усладительна для глаз эта

густая зелень, которою, как зеленым бархатом, покры­

ты горы.

На половине пути лежит немецкая колония, назы­

ваемая Шотландкой; она крестообразно пересечена

двумя улицами; на самой середине, под навесом, стоит

пушка и боевой ящик, так что если бы вздумалось за­

глянуть сюда черкесам, как то и было, то одной пушкой

по всем направлениям можно их засыпать картечью.

В колонии вы найдете дешевый и вкусный обед.

Армяне господствуют в Пятигорске; вся внутренняя

торговля в их руках: армянин и в лавках, и в гостинице,

и в мастерских. Но главное их занятие — серебряные

изделия с чернью, как-то: обделка седел, палок, тру­

бок, колец, наперстков и пр.; все это чрезвычайно

дорого и вовсе не изящно; но раскупается с большой

жадностью; каждый посетитель как бы обязан вы­

везти что-нибудь на память с надписью: «Кавказ,

такого-то года».

Есть несколько хороших лавок персидских с ковра­

ми и азиатскими материями.

Жизненные припасы дешевы до крайности; их по­

ставляют колонисты и мирные черкесы из соседних

аулов.

75 июля.Лермонтова уже нет, вчера оплакивали мы

смерть его. Грустно было видеть печальную церемонию,

еще грустней вспомнить: какой ничтожный случай от­

нял у друзей веселого друга, у нас — лучшего поэта. Вот

подробности несчастного происшествия.

«Язык наш — враг наш». Лермонтов был остер,

и остер иногда до едкости; насмешки, колкости, эпи­

граммы не щадили никого, ни даже самых близких ему;

увлеченный игрою слов или сатирическою мыслию, он

не рассуждал о последствиях: так было и теперь.

441

Пятнадцатого числа утро провел он в небольшом

дамском обществе (у Верзилиных) вместе с приятелем

своим и товарищем по гвардии Мартыновым,который

только что окончил службу в одном из линейных полков

и, уже получивши отставку, не оставлял ни костюма

черкесского, присвоенного линейцам, ни духа лихого

джигитаи тем казался действительно смешным. Лер­

монтов любил его, как доброго малого,но часто забав­

лялся его странностью; теперь же больше, нежели

когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто

подозревать не мог таких ужасных последствий. Один

Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил

в душе тяжелую обиду.

«Оставь свои шутки — или я заставлю тебя мол­

ч а т ь » , — были слова его, когда они возвращались домой.

Готовность всегда и на все— был ответ Лермонтова,

и через час-два новые враги стояли уже на склоне Ма-

шука с пистолетами в руках 4.

Первый выстрел принадлежал Лермонтову, как

вызванному; но он опустил пистолет и сказал против­

нику: «Рука моя не поднимается, стреляй ты, если хо­

чешь...»

Ожесточение не понимает великодушия: курок взве­

ден — паф, и пал поэт бездыханен.

Секунданты не хотели или не сумели затушить

вражды (кн. Васильчиков и конногв. офицер Глебов);

но как бы то ни было, а Лермонтова уже нет, и новый

глубокий траур накинут на литературу русскую, если

не европейскую.

В продолжение двух дней теснились усердные по­

клонники в комнате, где стоял гроб.

Семнадцатого числа, на закате солнца, совершено

погребение. Офицеры несли прах любимого ими това­

рища до могилы, а слезы множества сопровождавших

выразили потерю общую, незаменимую.

Как недавно, увлеченные живою беседой, мы пере­

носились в студенческие годы; вспоминали прошедшее,

разгадывали будущее... Он высказывал мне свои на­

дежды скоро покинуть скучный юг и возвратиться

к удовольствиям севера; я не утаил надежд наших— ли­

тературных,и прочитал на память одно из лучших его

произведений. Черные большие глаза его горели; он,

казалось, утешен был моим восторгом и в благодар­

ность продекламировал несколько стихов, которые

и теперь еще звучат в памяти моей.

442

Вот они:

И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды...

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят — все лучшие годы!

Любить... но кого же?.. на время — не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и все там ничтожно...

Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —

Такая пустая и глупая шутка...

Так провел я в последний раз незабвенные два часа

с незабвенным Лермонтовым.

А. С. ТРАСКИН

ИЗ ПИСЬМА К П. X. ГРАББЕ1

Пятигорск, 17 июля 1841

<...>Из прилагаемого при сем рапорта коменданта

Пятигорска вы узнаете о несчастной и неприятной

истории, происшедшей позавчера. Лермонтов убит на

дуэли с Мартыновым, бывшим казаком Гребенского

войска. Секундантами были Глебов из кавалергардов 2

и князь Васильчиков, один из новых законодателей

Грузии 3. Причину их ссоры узнали только после дуэли;

за несколько часов их видели вместе, и никто не подо­

зревал, что они собираются драться. Лермонтов уже

давно смеялся над Мартыновым и пускал по рукам

карикатуры, наподобие карикатур на г-на Майе, на

смешной костюм Мартынова, который одевался по-чер­

кесски, с длинным к и н ж а л о м , — и называл его «Г-н Пу-

аньяр с Диких гор». Однажды на вечере у Верзилиных он

смеялся над Мартыновым в присутствии дам. Выходя,

Мартынов сказал ему, что заставит его замолчать; Лер­

монтов ему ответил, что не боится его угроз и готов дать

ему удовлетворение, если он считает себя оскорблен­

ным. Отсюда вызов со стороны Мартынова, и секундан­

ты, которых они избрали, не смогли уладить дело,

несмотря на все предпринятые ими усилия; они соби­

рались драться без секундантов 4. Их раздражение

заставляет думать, что у них были и другие взаимные

обиды. Они дрались на расстоянии, которое секун­

данты с 15 условленных шагов увеличили до 20-ти. Лер­

монтов сказал, что он не будет стрелять и станет ждать

выстрела Мартынова. Они подошли к барьеру одновре­

менно; Мартынов выстрелил первым, и Лермонтов упал.

Пуля пробила тело справа налево и прошла через серд-

444

це. Он жил только 5 минут — и не успел произнести

ни одного слова 5.

Пятигорск наполовину заполнен офицерами, поки­

нувшими свои части без всякого законного и письмен­

ного разрешения, приезжающими не для того, чтобы

лечиться, а чтобы развлекаться и ничего не делать;

среди других сюда прибыл г-н Дорохов, который,

конечно уж, не болен. Сами командиры полков позво­

ляют являться сюда кому заблагорассудится, и даже

юнкерам. Было бы необходимо запретить это. Старик

Ильяшенков, доблестный и достойный человек, не на­

делен способностью сдерживать столь беспокойных

молодых людей, и они ходят на голове. Я положил

конец этому и выслал кое-кого из тех, кто проживал

без законного разрешения, и среди прочих князя Тру­

бецкого 6, но не могу привести все в порядок, так как

здесь множество таких, которые не подчинены мне

и даже не состоят на военной службе.

E. Г. БЫХОВЕЦ

ИЗ ПИСЬМА

Пятигорск, 1841 г. августа 5-го, понедельник

Как же я весело провела время. Этот день молодые

люди делали нам пикник в гроте, который был весь

убран шалями; колонны обвиты цветами, и люстры все

из цветов: танцевали мы на площадке около грота; ла­

вочки были обиты прелестными коврами; освещено

было чудесно; вечер очаровательный, небо было так

чисто; деревья от освещения необыкновенно хороши

были, аллея также освещена, и в конце аллеи была

уборная прехорошенькая; два хора музыки. Конфет,

фрукт, мороженого беспрестанно подавали; танцевали

до упада; молодежь была так любезна, занимала своих

гостей; ужинали; после ужина опять танцевали; даже

Лермонтов, который не любил танцевать, и тот был так

весел; оттуда мы шли пешком. Все молодые люди нас

провожали с фонарями; один из них начал немного

шалить. Лермонтов, как cousin, предложил сейчас мне

руку; мы пошли скорей, и он до дому меня проводил.

Мы с ним так дружны были — он мне правнучатый

брат — и всегда называл cousine, а я его cousin и лю­

била как родного брата. Так меня здесь и знали под

именем charmante cousine * Лермонтова. Кто из моло­

дежи приезжал сюда, то сейчас его просили, чтобы он

их познакомил со мной.

Этот пикник последний был; ровно через неделю

мой добрый друг убит, а давно ли он мне этого изверга,

его убийцу, рекомендовал как товарища, друга!

Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смея­

лись; он ужасно самолюбив; карикатуры <на него> его

* очаровательной кузины ( фр.) .

446

беспрестанно прибавлялись; Лермонтов имел дурную

привычку острить. Мартынов всегда ходил в черкеске

и с кинжалом; он его назвал при дамах m-r le poignard

и Sauvage'ом *. Он <Мартынов> тут ему сказал, что при

дамах этого не смеет говорить, тем и кончилось. Лер­

монтов совсем не хотел его обидеть, а так посмеяться

хотел, бывши так хорош с ним.

Это было в одном частном доме. Выходя оттуда,

Мартынка глупый вызвал Лермонтова. Но никто не знал.

На другой день Лермонтов был у нас ничего,

весел; он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно

надоела, судьба его так гнала, государь его не любил,

великий князь ненавидел, <они> не могли его видеть —

и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В. А. Бах­

метьеву; она ему была кузина; я думаю, он и меня

оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней

его любимый разговор был 1.

Чрез четыре дня он поехал на Железные; был <в>

этот день несколько раз у нас и все меня упрашивал

приехать на Железные; это четырнадцать верст отсюда.

Я ему обещала, и 15 <июля> мы отправились в шесть

часов утра, я с Обыденной в коляске, а Дмитревский,

и Бенкендорф, и Пушкин — брат сочинителя — вер­

хами.

На половине дороги в колонке мы пили кофе и за­

втракали. Как приехали на Железные, Лермонтов сей­

час прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли.

Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж

не знаю, какими судьбами коса моя распустилась

и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман.

Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем,

он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно

догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я зна­

ла причину его грусти и думала, что все та же, угова­

ривала его, утешала, как могла, и с полными глазами

слез <он меня> благодарил, что я приехала, умаливал,

чтоб я пришла к нему на квартиру закусить, но я не

согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами.

В колонке обедали. Уезжавши, он целует несколько

раз мою руку и говорит:

— Cousine, душенька, счастливее этого часа не бу­

дет больше в моей жизни.

* господин кинжал и дикарь ( фр.) .

447

Я еще над ним смеялась; так мы и отправились. Это

было в пять часов, а <в> восемь пришли сказать, что он

убит. Никто не знал, что у них дуэль, кроме двух моло­

дых мальчиков, которых они заставили поклясться, что

никому не скажут; они так и сделали.

Лермонтову так жизнь надоела, что ему надо было

первому стрелять, он не хотел, и тот изверг имел духа

долго целиться, и пуля навылет! Ты не поверишь,

как его смерть меня огорчила, я и теперь не могу его

вспомнить.

Прощай, мой милый друг, грустно и пора на почту.

Сестра и брат вам кланяются. Я тебя и детишек целую

бессчетно раз. Не забывай верного твоего друга и обо­

жающую тебя сестру

Катю Быховец.

Сейчас смотрела на часы, на почту еще рано, и я

еще с тобою поговорю. Дмитревский меня раздосадо­

вал ужасно: бандо мое, которое было в крови Лермон­

това, взял, чтоб отдать мне, и потерял его; так грустно,

это бы мне была память. Мне отдали шнурок, на кото­

ром он всегда носил крест. Я была на похоронах; с му­

зыкой его хоронить не позволили, и священника насилу

уговорили его отпеть.

Он мертвый был так хорош, как живой. Портрет его

сняли.

ПОЛЕВОДИН

ИЗ ПИСЬМА

Июля 21-го 1841 г. Пятигорск

Плачьте, милостивый государь, Александр Кононо-

вич, плачьте, надевайте глубокий траур, нашивайте плё-

резы, опепелите Вашу главу, берите из Вашей библио­

теки «Героя нашего времени» и скачите к Лёренцу,

велите переплести его в черный бархат, читайте и плачь­

те. Нашего поэта н е т , — Лермонтов пятнадцатого числа

текущего месяца в семь часов пополудни убит на дуэли

отставным майором Мартыновым. Неисповедимы судь­

бы твои, господи! И этот возрождающийся гений должен

погибнуть от руки подлеца: Мартынов — чистейший

сколок с Дантеса. Этот Мартынов служил прежде

в кавалергардах, по просьбе переведен в Кавказский

корпус капитаном 1, в феврале месяце отставлен с чином

майора, и жил в Пятигорске, обрил голову, оделся

совершенно по-черкесски и тем пленял, или думал пле­

нять, здешнюю публику. Мартынов никем не был терпим

в кругу, который составлялся из молодежи гвардейцев.

Лермонтов, не терпя глупых выходок Мартынова, всегда

весьма умно и резко трунил над Мартыновым, желая,

вероятно, тем заметить, что он ведет себя неприлично

званию дворянина. Мартынов никогда не умел порядоч­

но отшутиться — сердился, Лермонтов более и более

над ним смеялся; но смех его был хотя едок, но всегда

деликатен, так что Мартынов никак не мог к нему при­

драться. В одно время Лермонтов с Мартыновым и про­

чею молодежью были у В<ерзилиных> (семейство

казацкого генерала). Лермонтов в присутствии девиц

трунил над Мартыновым целый вечер, до того, что

Мартынов сделался предметом общего с м е х а , — пред­

логом к тому был его, Мартынова, костюм. Мартынов,

15 Лермонтов в восп. совр.

449

выйдя от Верзилиных вместе с Лермонтовым, просил

его на будущее время удержаться от подобных шуток,

а иначе он заставит его это сделать. На это Лермонтов

отвечал, что он может это сделать завтра и что секун­

дант его об остальном с ним условится. На другой

день, когда секунданты (прапорщик конногвардейский

Глебов и студент князь Васильчиков) 2 узнали о причи­

не ссоры, то употребили все средства помирить их.

Лермонтов был согласен оставить, но Мартынов никак

не соглашался. Приехав на место, назначенное для

дуэли (в двух верстах от города на подошве горы Машу¬

ка, близ кладбища), Лермонтов сказал, что он удовлет­

воряет желанию Мартынова, но стрелять в него ни

в каком случае не будет. Секунданты отмерили для

барьера пять шагов, потом от барьера по пяти шагов

в сторону, развели их по крайний след, вручили им

пистолеты и дали сигнал сходиться. Лермонтов весьма

спокойно подошел первый к барьеру, скрестив вниз

руки, опустил пистолет и взглядом вызвал Мартынова

на выстрел. Мартынов, в душе подлец и трус, зная, что

Лермонтов всегда держит свое слово, и радуясь, что тот

не стреляет, прицелился в Лермонтова. В это время

Лермонтов бросил на Мартынова такой взгляд презре­

ния, что даже секунданты не могли его выдержать

и потупили очи долу(все это сказание секундантов).

У Мартынова опустился пистолет. Потом он, собрав­

шись с духом и будучи подстрекаем презрительным

взглядом Лермонтова, прицелился — выстрел... Поэта

не стало! После выстрела он не сказал ни одного слова,

вздохнул только три раза и простился с жизнью. Он

ранен под грудь навылет. На другой день толпа народа

не отходила от его квартиры. Дамы все приходили

с цветами и усыпали его оными, некоторые делали пре­

краснейшие венки и клали близ тела покойника. Зрели­

ще это было восхитительно и трогательно. Семнадца­

того числа в час поединка его хоронили. Все, что было

в Пятигорске, участвовало в его похоронах. Дамы все

были в трауре, гроб его до самого кладбища несли штаб-

и обер-офицеры, и все без исключения шли пешком до

кладбища. Сожаления и ропот публики не умолкали

ни на минуту. Тут я невольно вспомнил о похоронах

Пушкина. Теперь шестой день после этого печального

события, но ропот не умолкает, явно требуют предать

виновного всей строгости закона, как подлого убийцу.

Пушкин Лев Сергеевич, родной брат нашего бессмерт-

450

ного поэта, весьма убит смертию Лермонтова, он был

лучший его приятель. Лермонтов обедал в этот день

с ним и прочею молодежью в Шотландке (в шести вер­

стах от Пятигорска) и не сказал ни слова о дуэли, кото­

рая должна была состояться чрез час. Пушкин уверяет,

что эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б се­

кунданты были не мальчики, она сделана против всех

правил и чести. <...>

Лермонтов похоронен на кладбище, в нескольких

саженях от места поединка 3. Странная игра природы.

За полчаса до дуэли из тихой и прекрасной погоды

вдруг сделалась величайшая буря; весь город и окрест­

ности были покрыты пылью, так что ничего нельзя было

видеть. Буря утихла, и чрез пять минут пошел пролив­

ной дождь. Секунданты говорят, что как скоро утихла

буря, то тут же началась дуэль, и лишь только Лермон­

тов испустил последний вздох — пошел проливной

дождь. Сама природа плакала об этом человеке. Много

бы еще подробностей я мог Вам сообщить о жизни его

здесь на Кавказе, но лист оканчивается. <...>

Больно вспоминать, что Кавказ в самое короткое

время лишил нас трех прекраснейших писателей —

Марлинского, Веревкина 4 и Лермонтова.

РОЩАНОВСКИЙ

ПОКАЗАНИЯ

В прошлом 1841 году, в июле месяце, кажется, 18

числа, в 4 или 5 часов пополудни, я, слышавши, что име­

ет быть погребено тело умершего поручика Лермонтова,

пошел, по примеру других, к квартире покойника, у во­

рот коей встретил большое стечение жителей г. Пятигор­

ска и посетителей минеральных вод, разговаривавших

между собою: о жизни за гробом, о смерти, рано постиг­

шей молодого поэта, обещавшего много для русской ли­

тературы. Не входя во двор квартиры этой, я с знако­

мыми мне вступил в общий разговор, в коем, между

прочим, мог заметить, что многие как будто с ропотом

говорили, что более двух часов для выноса тела они

дожидаются священника, которого до сих пор нет. Заме­

тя общее постоянное движение многочисленного со­

бравшегося народа, я из любопытства приблизился

к воротам квартиры покойника и тогда увидел на дворе

том, не в дальнем расстоянии от крыльца дома, стоящего

о. протоиерея, возлагавшего на себя епитрахиль; в это

самое время с поспешностию прошел мимо меня во двор

местной приходской церкви диакон, который тотчас,

подойдя к церковнослужителю, стоящему близ о. про­

тоиерея Александровского, взял от него священную

одежду, в которую немедленно облачился, и принял от

него кадило. После этого духовенство это погребальным

гласом обще начало пение: «Святый боже, святый креп­

кий, святый бессмертный, помилуй нас», и с этим вместе

медленно выходило из двора этого; за этим вслед было

несено из комнат тело усопшего поручика Лермонтова.

Духовенство, поя вышеозначенную песнь, тихо шество­

вало к кладбищу; за ним в богато убранном гробе было

попеременно несено тело умершего штаб- и обер-

452

офицерами, одетыми в мундиры, в сопровождении

многочисленного народа, питавшего уважение к памяти

даровитого поэта или к страдальческой смерти его,

принятой на дуэли. Таким образом эта печальная

процессия достигла вновь приготовленной могилы,

в которую был опущен в скорости несомый гроб без

отправления по закону христианского обряда: в этом

я удостоверяю, как самовидец.

А. П. СМОЛЬЯНИНОВ

ИЗ ДНЕВНИКА

9 августа 1841 г.Что сделать с тем, который, поза­

быв все священное, презрев всеми чувствами, попрал,

затоптал стыд, совесть, честь, который, унизившись до

степени животного, отымает у бедного, умирающего го­

лодною смертию, последний кусок, единственную на­

дежду его — и все для того, чтобы удовлетворить свой

каприз, сделать по-своему? Или что сделать с тем, кто,

удовлетворяя своим глупым страстям, позорит, развра­

щает невинную девушку, губит ее навек, и потом через

короткое время сам же покидает ее на произвол судь­

бы? Суд людской определит ли наказание, достойное

этих двух преступников? Глас божий разразится ли над

ними?.. Теперь другой вопрос: как поступить с убийцею

нашей славы, нашей народной гордости, нашего Лер­

монтова, причислить ли его к категории первых двух

преступников или глядеть на него еще хуже — тем бо­

лее что он русский... нет, он не русский после этого, он

недостоин этого священного имени... Увы, Лермонтова

нет, к несчастию, это верно, хотя мы и желаем, чтобы

это были неверные слухи, он убит — убит подлым

образом — рукою Мартынова — дуэль была за М-е

Steritch. Секунданты были со стороны Лермонтова —

Глебов, а со стороны того — Васильчиков — сын Илла­

риона Васильевича — председателя Государственного

совета, и государь сказал ему, что его седины не спа­

сут сына. Кавказ, блаженный Кавказ был свидетелем

Его смерти, он счастлив, по крайней мере, в этом отно­

шении, а мы несчастные, мы бедные, лишены даже

и трупа этого гения нашего века. Рано последовал он

Пушкину, рано скрылся от нас. Поступок Мартынова

подл, низок, ему, конечно, не следовало отказываться

454

от вызова и не следовало также пользоваться сча­

стием — первым выстрелом, он должен был разрядить

его на воздух — в этом случае я скорей бы самим собой

пожертвовал — мне было бы счастие погибнуть от руки

Лермонтова — и честь моя была бы ограждена. Не

так поступил Мартынов, он низок в моих глазах; дайте

мне право, дайте мне власть, я бы выдумал для него

достойное наказание; но я пока простой человек, я ни­

ч т о , — я раздражен и жестоко раздражен — уста мои

одни только в движении, они поминутно лепечут: cara

vendetta, cara vendetta *. Да, это не пустые звуки, не

простые слова — они осуществятся со временем. Две

тени, две милые дорогие тени взывают ко мне, тре­

буют мщения, я отвечу им — заплачу должное долж­

ным — будет время, будет мщение cara, cara, vendetta,

vendetta.

2 октября 1841 г.Кстати о Лермонтове: я должен

загладить мою оговорку, должен описать действитель­

ную причину его смерти, а не ту, которая была мною

рассказана 9 августа, а мне передана в искаженном

виде. Итак, была иная причина смерти Л е р м о н т о в а , —

и эта иная причина достоверна, потому что почерпнута

мною из письма из Пятигорска (где погиб поэт) барона

Розена 1 к брату одного из моих товарищей, который

сам читал мне это письмо. Печальное это событие про­

исходило в Пятигорске, где Лермонтов лечился. Из

числа молодежи тамошнего водяного общества нахо­

дился некто Мартынов, отставной артиллерист 2, редкий

стрелок. Едва показался он в том краю, как своими

странными манерами, неуместными выходками и, как

видно, даже ограниченностию ума навлек какое-то осо­

бое чувство на душу поэта, который сначала начал

тайно, а потом уж и явно над ним насмехаться, давал

ему разные эпитеты, как, например, «Montagnard au

grand poignard» **, и это было не без причины, Марты­

нов носил на себе всегда бурку и имел пистолет.

14 июля 3 Лермонтов был в каком-то особенном располо­

жении д у х а , — видно было, что он был чем-то недоволен,

и в эту минуту нужен был ему человек, над которым

бы он мог излить свое неудовольствие. Является

Мартынов, чего лучше, шутки и колкие сатиры начи­

наются. Мартынов мало обращал на них внимания,

* сладкая месть, сладкая месть ( ит.).

** Горец с большим кинжалом ( фр.) .

455

или, лучше, не принимал их на свой счет и не казался

обиженным. Это кольнуло самолюбие Лермонтова,

который теперь уже прямо адресуется к Мартынову

с вопросом, читал ли он «Героя нашего времени»? —

« Ч и т а л » , — был ответ. «А знаешь, с кого я списал пор­

трет Веры?» — « Н е т » . — «Это твоя сестра». Не знаю,

что было причиною этого вопроса, к чему сказаны эти

слова: «Это твоя сестра», которые стоили Лермонтову

жизни, а нас лишили таланта, таланта р е д к о г о , — след­

ствием этих слов был, конечно, вызов со стороны Мар­

тынова. Благородно он поступил, всякий бы сделал

то же на его месте, но одно его не оправдывает, это

именно то, что зачем он стрелял не на воздух и удар

его был так верен, что был нацелен и попал прямо

в с е р д ц е , — и пуля тогда только достигла своего назна­

чения, когда Лермонтов сам подымал руку и наводил

на противника пистолет. В дополнение выпишу статью

г-на Андриевского, помещенную в 63-м № «Одесского

вестника». Вот она: «Пятигорск. 15 июля около 5 ча­

сов вечера разразилась ужасная буря с молниею и гро­

мом: в это самое время между горами Машуком и Беш­

тау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лер­

монтов. С сокрушением смотрел я на привезенное сюда

бездыханное тело поэта...»

En ce cas je fais ce que font les femmes qui mettent en

P. S. ce qui les intéresse le plus *.

* В этом случае я поступаю так, как поступают женщины,

которые помещают в постскриптуме то, что их больше всего инте­

ресует ( фр.).

T. A. БАКУНИНА

ИЗ ПИСЬМА К H. А. БАКУНИНУ

Пятница, утро, 25 или 26 сентября не знаю, а знаю,

что год 1841...

<Ржевский> 1 сейчас рассказывал про Лермонтова,

он видел его убитого, он знал его и прежде; почти по­

неволе шел он на дуэль, этот страшный дуэль, и там

уже на месте сказал М<артынову>, что отдает ему свой

выстрел, что причина слишком маловажна, слишком

пуста и что он не хочет стреляться с ним. Но Мартынов

непременно требовал, оба прицелились, Лермонтов по­

вернул пистолет в сторону, а тот убил его.

Невыносимо это, всю душу разрывает, так погиб­

нуть, погибнуть поневоле лучшей надежде России; горе

во мне, какое бы ни было, как-то худо облегчается вре­

менем, напротив, это все увеличивающаяся боль, кото­

рую я все сильнее, все мучительнее чувствую, покуда

она не обхватит всю меня и я как будто потеряюсь

в ней.

Об Лермонтове скоро позабудут в России — он еще

так немного с д е л а л , — но не все же забудут, и по себе

чувствую, что скорбь об нем не может пройти, он будет

жить, правда не для многих, но когда же толпа хранила

святое или понимала его.

Мне кажется, я слышу, как все эти умные люди рас­

суждают, толкуют об Лермонтове, одни обвиняют, дру­

гие с важностью извиняют его, просто противно. Если

же не противно, так уморительно смешно. Мне кажется,

«Московский вестник» очень верное выражение этого об­

щества, его ничтожества и чванно-натянутой важности 2.

457

А. Я. БУЛГАКОВ

ИЗ ДНЕВНИКА

Странную имеют судьбу знаменитейшие наши

поэты, большая часть из них умирает насильственною

смертью. Таков был конец Пушкина, Грибоедова, Мар-

линского <Бестужева>... Теперь получено известие

о смерти Лермонтова. Он был прекрасный офицер

и отличнейший поэт, иные сравнивают его даже с самим

Пушкиным. Не стало Лермонтова! Сегодня (26 июля)

получено известие, что он был убит 15 июля в Пяти­

горске на водах; он был убит, убит не на войне, не рукою

черкеса или чеченца, увы, Лермонтов был убит на

дуэли — русским! Вот как рассказывают это печальное

происшествие. Молодой Мартынов Николай (сын

покойного Соломона Михайловича Мартынова, извест­

ного только потому, что он разбогател от московских

винных откупов), служивший прежде в кавалергардском

полку, перешедший оттуда в какой-то казацкий

линейный полк, а потом оставивший совершенно

службу, поехал на Кавказ лечиться. Там съехался он

с Лермонтовым, с коим некогда вместе служил. Марты­

нов показывался всякий день на водах в каком-то

необыкновенном костюме и волочился за одною

дамою, и довольно неудачно. Лермонтов сочинил на

него какие-то стихи, к коим присовокупил и нарисован­

ный им очень похожий портрет Мартынова в странном

его костюме. Все это он поднес самому Мартынову,

первому ему показал сам, но Мартынов не принял это

как шутку, а выйдя из себя, требовал сатисфакции

за то, что называл обидою. Тщетны были все усилия

Лермонтова, ему сделалось наконец невозможным

отклонить настояния своего противника. Назначен

день, час дуэли, выбраны секунданты. Когда явились

458

на место, где надобно было драться, Лермонтов, взяв

пистолет в руки, повторил торжественно Мартынову,

что ему не приходило никогда в голову его обидеть,

даже огорчить, что все это была одна только шутка,

а что ежели Мартынова это обижает, он готов просить

у него прощение не токмо тут, но везде, где он только

захочет!.. «Стреляй! Стреляй!» — был ответ исступлен­

ного Мартынова. Надлежало начинать Лермонтову,

он выстрелил на воздух, желая все кончить глупую

эту ссору дружелюбно, не так великодушно думал

Мартынов, он был довольно бесчеловечен и злобен,

чтобы подойти к самому противнику своему, и выстре­

лил ему прямо в сердце 1. Удар был так силен и верен,

что смерть была столь же скоропостижна, как выстрел.

Несчастный Лермонтов тотчас испустил дух! Удиви­

тельно, что секунданты допустили Мартынова совер­

шить его зверский поступок. Он поступил противу всех

правил чести и благородства и справедливости. Ежели

он хотел, чтобы дуэль совершилась, ему следовало

сказать Лермонтову: извольте зарядить опять ваш

пистолет. Я вам советую хорошенько в меня целиться,

ибо я буду стараться вас убить. Так поступил бы

благородный, храбрый офицер, Мартынов поступил как

убийца. Он посажен в острог, а секунданты на гаупт­

вахту. Одно обстоятельство еще более умножает вину

Мартынова. Убив Лермонтова и страшась ожидавшей

его судьбы, он хотел бежать... бежать, и куда же?

К чеченцам, нашим неприятелям. Он был пойман

на дороге и отдан военному начальству 2. Армия

закавказская оплакивает потерю храброго своего

офицера, а Россия одного из лучших своих поэтов.

Не знаю, что будет с бедною его бабкою Арсеньевой.

Она взяла к себе Лермонтова еще в колыбели, дала

ему отличное воспитание, накопила ему прекрасное

состояние, для него одного жила и долго противилась

нелепому его желанию ехать на Кавказ учиться воен­

ному ремеслу на самом деле. Наконец должна была

согласиться на желание внука своего! 3 Я не знал

Лермонтова, но как не пожалеть об нем?! — хоть

и говорят, что он был нрава сварливого и имел уже

подобного рода историю с сыном французского посла

барона Баранта за жену нашего консула в Гамбурге,

известную красавицу 4.

459

ИЗ ПИСЬМА К П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

31 июля 1841. Москва

Не знаю, известно ли уже у вас о смерти Лермонтова.

Он убит — и убит не черкесом, не чеченцем, а убит

русским на дуэли. Сообщу тебе подробности, кои мне

известны и кои слышал от Путяты 1, а он знает их по

письму князя Владимира Голицына к жене 2. Съехались

в Пятигорске Лермонтов с Мартыновым, сыном Соло­

мона, нашего здешнего покойного Соломона Михай­

ловича 3. Этот сын служил в кавалергардах, перешел

в линейные казаки, наконец вышел в отставку и поехал

лечиться на Кавказ. Он приволачивался за какою-то

дамою, не очень успешно. Лермонтов сделал стихи

и маленькую карикатурку, в коей Мартынов представ­

лен в своей странной одежде, и все это посвятил ему же,

Мартынову, с коим, бывало, служил вместе, но Марты­

нов принял это иначе, вспыхнул, не могли его урезонить,

драться, да и полно. Нельзя было Лермонтову отказать.

Судьба ему предоставляла первый выстрел. Он объявил

Мартынову, что не имел в виду его оскорбить, что все

была одна шутка, и что он ему же все первому показал,

чтобы вместе посмеяться, но что ежели он не так это

принимает, то он, Лермонтов, при всех тотчас же готов

просить у него прощение, но ответ был: «Стреляй!» —

«Я буду стрелять, но только не в т е б я » , — сказал

Лермонтов и выстрелил на в о з д у х , — конечно, справед­

ливость и благородство требовали, чтобы Мартынов

сказал своему сопернику (ежели уже хотел непременно

драться): этак неразумно, заряжай пистолет вновь

и целься получше, потому что я буду искать убить тебя,

вместо того Мартынов подошел к самому Лермонтову,

выстрелил ему à bout portant * прямо в сердце. Смерть

была скоропостижна, как выстрел. Удивительно, что

секунданты допустили такой бесчеловечный поступок.

Слышно также, что Мартынов хотел бежать в Одессу,

а другие говорят, к горцам, как будто Одесса не та же

Россия. Секунданты на гауптвахте, а Мартынов посажен

в острог. Это было 15 июля. Все чрезмерно жалеют

о Лермонтове, одну имел смерть с Пушкиным, а жаль

необычный талант, так много его имел. Жаль!

* в упор ( фр.) .

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

ИЗ ПИСЬМА К А. Я. БУЛГАКОВУ

4 августа 1841 г. Царское Село

Мы все под грустным впечатлением известия о смер­

ти бедного Лермонтова. Большая потеря для нашей

словесности. Он уже многое исполнил, а еще более

обещал. В нашу поэзию стреляют удачнее, нежели

в Людвига-Филиппа 1. Второй раз не дают промаха.

Грустно!..

Сейчас получаю и письмо твое 2. Да, сердечно жаль

Лермонтова, особенно узнавши, что он был так бесче­

ловечно убит. На Пушкина целила, по крайней мере,

французская рука, а русской руке грешно было целить

в Лермонтова, особенно когда он сознавался в своей

вине 3.

ИЗ «ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ»

В одно время с выпискою из письма Жуковского

дошло до меня известие о смерти Лермонтова. Какая

противоположность в этих участях 1. Тут есть, однако,

какой-то отпечаток провидения. Сравните, из каких

стихий образовалась жизнь и поэзия того и другого,

и тогда конец их покажется натуральным последствием

и заключением. Карамзин и Жуковский: в последнем

отразилась жизнь первого, равно как в Лермонтове

отразился Пушкин. Это может подать повод ко многим

размышлениям. Я говорю, что в нашу поэзию стреляют

удачнее, чем в Людвига-Филиппа: во второй раз, что

не дают промаха. По случаю дуэли Лермонтова кн. Але­

ксандр Николаевич Голицын рассказывал мне, что при

Екатерине была дуэль между кн. Голицыным и Шепе­

левым. Голицын был убит, и не совсем правильно, по

крайней мере, так в городе говорили и обвиняли Шепе­

лева. Говорили также, что Потемкин не любил Голицына

и принимал какое-то участие в этом поединке 2.

461

А. И. ВЕГЕЛИН

ПИСЬМО К СЕСТРЕ

Пятигорск, 24 сентября 1841 г.

Удивляюсь, что письмо мое от 18 июля не получено

тобою, в нем упомянул вкратце о дуэли Лермонтова

и описывал посетителей нынешнего курса, о первом

вот как оно было. Покойник любил посмеиваться

всегда над некоторыми слабостями Мартынова и, будучи

с детства с ним знаком и в связи, позволял себе шутить

над ним и перед чужими людьми. Однажды, находясь

в доме генеральши Виртилиной 1, у которой три дочери

и за которыми вся молодежь ухаживает, назвал Марты­

нова данным им прежде эпитетом Chevalier du poignard

venu du monde sauvage *; (Мартынов носит черкесское

платье и всегда при кинжале, по странностям умствен­

ным приобрел остальное). Мартынова это кольнуло,

пошло объяснение, и назначена дуэль... Покойник жил

с Васильчиковым 2 <и> взял его в секунданты; Марты­

нов — с Глебовым и избрал его; и так все четверо —

люди молодые, неопытные, не сказав никому слова,

на другой день отправились за город, и по первому

выстрелу бедный Лермонтов пал на землю! Конечно,

нельзя оправдывать покойника, но и нельзя крепко

винить Мартынова 3. Эпитет, данный Лермонтовым, был

так часто повторяем им, что никак не мог он думать,

чтобы Мартынов мог тем обидеться; присутствие

девушек сделало всю беду, где они и не делают?..

Если б секунданты были бы поопытнее, можно бы

было легко все это дело кончить бутылкой шампанско­

го... Всех их отдали под военный суд без содержания

под арестом — бедного Глебова крепко жаль, юноша

едва начал поприще свое, уже жестоко ранен и сомни­

тельно, чтобы когда-нибудь владел рукою, теперь эта

история, с которой также нелегко развязаться.

* Рыцарь с кинжалом, пришедший с диких гор ( фр.) .

462

К. ЛЮБОМИРСКИЙ

ПИСЬМО ИЗ СТАВРОПОЛЯ В ОДЕССУ

К. Н. И В. Н. СМОЛЬЯНИНОВЫМ

Я должен рассказать вам, любезные друзья мои,

об одном происшествии, горестном не только для меня

и вас, но и для всякого, кто читает и понимает русскую

литературу. Лермонтов, который только что сделался

известен своими сочинениями и подал столько надежд,

покинул нас навсегда — он убит на дуэли. Страшная

судьба наших современных литераторов!.. Лермонтов

служил на Кавказе в Тенгинском пехотном полку,

недавно ездил в Петербург и, возвратившись, жил

в Пятигорске, где он нашел прежнего сослуживца

своего, отставного гвардейского офицера Мартынова,

который валочился за одной из водяниц и уморительно

одевался. Он носил азиатский костюм, за поясом

пистолет, через плечо на земле плеть, прическу â 1а

мужик и французские бакенбарды с козлиным подбо­

родком. Говорят, что Лермонтов по-приятельски

несколько раз сказывал ему, как он смешон в этом

шутовском виде, и советовал сбросить с себя эту дурь,

наконец, нарисовал его в сидячем положении, держав­

шегося обеими руками за ручку кинжала и объясняв­

шегося в любви, придав корпусу то положение или

выражение, которое получает он при испражнении, и эту

карикатуру показал ему первому. Мартынов вызвал

его на дуэль. Положено стреляться в шести шагах.

Лермонтов отговаривал его от дуэли и, прибыв на место,

когда должно было ему стрелять первому, снова

говорил, что он не предполагал, чтобы эта шутка так

оскорбила Мартынова, да и не имел намерения, а потому

не хочет стрелять в него. Отвел руку и выстрелил мимо.

Но Мартынов выстрелил метко, и Лермонтова не стало.

Не ручаюсь за версию причин дуэли и за верность

подробностей, но теперь еще у нас рассказывают так,

как описал я. Может быть, впоследствии откроется

463

что-либо другое достоверное, и я тогда не промедлю

сообщить и вам, но теперь могу ручаться только за то,

что Лермонтов убит и что убил его Мартынов. Вот вам

печальная новость, как бы я желал рассказывать их

как можно реже.

H. МОЛЧАНОВ

ИЗ ПИСЬМА К В. В. ПАССЕКУ

Пятигорск, 27 июля 1841 г.

Письмо мое, добрый и любезный Вадим Васильевич,

встретит вас в Пятигорске, а я тем временем буду

направляться в Москву. Последние дни пребывания

моего здесь были весьма печальны: смерть Лермонтова,

смерть нашего незабвенного Иустина Евдокимовича 1,

все это было в последние дни.

О Лермонтове, о кончине его, вы узнаете здесь все

точно. Бедный поэт! Проживи он далее, что было бы!

Иустин Евдокимович привез ему от бабушки его гостин­

ца и письма. Иустин Евдокимович сам пошел к нему

и, не застав его дома, передал слуге его о себе и чтоб

Лермонтов пришел к нему в дом Христофорович. В тот

же вечер мы видели Лермонтова. Он пришел к нам и все

просил прощенья, что не брит. Человек молодой, бойкий,

умом остер. Беседа его с Иустином Евдокимовичем

зашла далеко за полночь. Долго беседовали они

о Байроне, Англии, о Беконе. Лермонтов с жадностью

расспрашивал о московских знакомых. По уходе его

Иустин Евдокимович много раз повторял: «Что за

умница».

На другой день поутру Лермонтов пришел звать

на вечер Иустина Евдокимовича в дом Верзилиных,

жена Петра Семеныча велела звать его к себе на чай.

Иустин Евдокимович отговаривался за болезнью, но

вечером Лермонтов его увез и поздно вечером привез

его обратно. Опять восторг им: «Что за человек! Экой

умница, а стихи его — музыка, но тоскующая».

Через несколько дней Лермонтова убили, что Иусти­

на Евдокимовича потрясло. Через шесть дней закрыл

глаза здесь навсегда и наш незабвенный Иустин Евдо­

кимович.

465

А. И. ВАСИЛЬЧИКОВ

ПИСЬМО К Ю. К. АРСЕНЬЕВУ

Пятигорск, 30 июля< 1841 г.>

Виноват я пред тобой, любезный Арсеньев 1, что так

замедлил отвечать на твое письмо. Но это последнее

время было у нас грустное и хлопотливое. Ты, вероятно,

уже знаешь о дуэли Лермонтова с Мартыновым и что

я был секундантом у первого. Признаться, смерть его

меня сильно поразила, и долго мне как будто не вери­

лось, что он действительно убит и мертв. Не в первый

раз я участвовал в поединке, но никогда не был так

беззаботен о последствиях и твердо убежден, что

дело обойдется, по крайней мере, без кровопролития.

С первого выстрела Лермонтов упал и тут же скон­

чался.

N. В. Перевернув страницу, я заметил, что она уже

исписана; ленюсь переписывать и продолжаю, читай

как умеешь.

Мы состоим под арестом, и производится следствие.

Меня перевели по моей просьбе в Кисловодск, потому

что нарзан мне необходим. Я живу здесь в Слободке

скромно, вдвоем с Столыпиным. Меня выпускают

в ванны и на воды с часовым. В Кисловодске холодно,

как и прошлого года. Кроме того, пусто, как в степи.

Мы с Столыпиным часто задумываемся, глядя на те

места, где прошлого лета... Но, что старое вспоминать.

Из нас уже двоих нет на белом свете. Жерве умер

от раны после двухмесячной мучительной болезни 2.

А Лермонтов, по крайней мере, без страданий. Жаль его!

Отчего люди, которые бы могли жить с пользой, а может

быть, и с славой, Пушкин, Лермонтов, умирают рано,

между тем как на свете столько беспутных и негодных

людей доживают до благополучной старости.

466

Ничего не умею тебе сказать нового о водах и водя­

ном обществе. Дом Верзилиных процветает по-преж­

нему. Эмилия все так же и хороша и дурна; Наденька

не выросла; Груша 3 не помолодела. Дома Ребровы

стоят на том же месте. В гостинице в окошках стекла

вставлены. По вечерам играет музыка. Вот и все.

Я ожидаю решения моей участи.

Напиши мне, где Долгорукий 4. Не уехал ли он за

границу. Кланяйся всем знакомым.

Скучно! Грустно!

Твой преданный Александр Васильчиков.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О КОНЧИНЕ

М. Ю. ЛЕРМОНТОВА И О ДУЭЛИ ЕГО

С Н. С. МАРТЫНОВЫМ

За последнее время появилось несколько статей

и отрывочных рассказов о смерти Лермонтова, в коих

мое имя было упомянуто в числе свидетелей дуэли.

В приложениях к «Запискам» г-жи Хвостовой помещено

заявление Н. С. Мартынова, который прямо ссылается

на мои показания. В тех же приложениях к «Запискам»

г-жи Хвостовой и в статье журнала «Всемирный труд»

сообщается много подробностей, столько же инте­

ресных, сколько и неверных 1.

Это вынуждает меня прервать тридцатилетнее мол­

чание, чтобы восстановить факты и описать это горест­

ное происшествие, которому я действительно имел

несчастье быть свидетелем на двадцать втором году

моей жизни. Молчал же я по сие время потому, что

не считал себя вправе, по смерти одного из противников,

без уполномочия другого, живого, излагать мое мнение

о событии, в свидетели коего я был приглашен по до­

веренности обеих сторон. Но тридцатилетняя давность,

посмертная слава Лермонтова и, наконец, заявление

Мартынова, напечатанное в «Русской старине» 2 и вызы­

вающее меня к сообщению подробностей, все это

побудило меня сказать несколько слов в ответ на неточ­

ные и пристрастные отзывы.

В июле месяце 1841 года Лермонтов, вместе с своим

двоюродным братом А. А. Столыпиным 3 и тяжело

раненным М. П. Глебовым 4 возвратились из экспеди­

ции, описанной в стихотворении «Валерик», для отдыха

и лечения в Пятигорск 5. Я с ними встретился, и мы

467

поселились вместе в одном доме, кроме Глебова,

который нанял квартиру особо. Позже подъехал к нам

князь Трубецкой, которому я уступил половину моей

квартиры.

Мы жили дружно, весело и несколько разгульно, как

живется в этом беззаботном возрасте, двадцать —

двадцать пять лет. Хотя я и прежде был знаком

с Лермонтовым, но тут узнал его коротко, и наше зна­

комство, не смею сказать наша дружба, были искренны,

чистосердечны. Однако глубокое уважение к памяти

поэта и доброго товарища не увлечет меня до одно­

стороннего обвинения того, кому, по собственному

его выражению, злой рок судил быть убийцею Лер­

монтова.

В Лермонтове (мы говорим о нем как о частном

лице) было два человека: один добродушный для

небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех

немногих лиц, к которым он имел особенное уважение,

другой — заносчивый и задорный для всех прочих его

знакомых.

К этому первому разряду принадлежали в последнее

время его жизни прежде всех Столыпин (прозван­

ный им же Монго), Глебов, бывший его товарищ по

гусарскому полку, впоследствии тоже убитый на дуэли

князь Александр Николаевич Долгорукий 6, декабрист

М. А. Назимов и несколько других ближайших его

товарищей. Ко второму разряду принадлежал по его

понятиям весь род человеческий, и он считал лучшим

своим удовольствием подтрунивать и подшучивать над

всякими мелкими и крупными странностями, преследуя

их иногда шутливыми, а весьма часто и язвительными

насмешками.

Но, кроме того, в Лермонтове была черта, которая

трудно соглашается с понятием о гиганте поэзии, как

его называют восторженные его поклонники, о глубоко­

мысленном и гениальном поэте, каким он действительно

проявился в краткой и бурной своей жизни.

Он был шалун в полном ребяческом смысле слова,

и день его разделялся на две половины между серь­

езными занятиями и чтениями, и такими шалостями,

какие могут прийти в голову разве только пятнадцати­

летнему школьному мальчику; например, когда к обеду

подавали блюдо, которое он любил, то он с громким

криком и смехом бросался на блюдо, вонзал свою вилку

в лучшие куски, опустошал все кушанье и часто остав-

468

лял всех нас без обеда. Раз какой-то проезжий стихо­

творец пришел к нему с толстой тетрадью своих произ­

ведений и начал их читать; но в разговоре, между про­

чим, сказал, что едет из России и везет с собой бочонок

свежепросольных огурцов, большой редкости на Кав­

казе; тогда Лермонтов предложил ему прийти на его

квартиру, чтобы внимательнее выслушать его прекрас­

ную поэзию, и на другой день, придя к нему, намекнул

на огурцы, которые благодушный хозяин и поспешил

подать. Затем началось чтение, и покуда автор все более

и более углублялся в свою поэзию, его слушатель

Лермонтов скушал половину огурчиков, другую поло­

вину набил себе в карманы и, окончив свой подвиг,

бежал без прощанья от неумолимого чтеца-стихо­

творца 7.

Обедая каждый день в Пятигорской гостинице, он

выдумал еще следующую проказу. Собирая столовые

тарелки, он сухим ударом в голову слегка их надламы­

вал, но так, что образовывалась только едва заметная

трещина, а тарелка держалась крепко, покуда не попа­

дала при мытье посуды в горячую воду; тут она разом

расползалась, и несчастные служители вынимали из

лохани вместо тарелок груды лома и черепков. Разу­

меется, что эта шутка не могла продолжаться долго,

и Лермонтов поспешил сам заявить хозяину о своей

виновности и невинности прислуги и расплатился щедро

за свою забаву.

Мы привели эти черты, сами по себе ничтожные, для

верной характеристики этого странного игривого и вме­

сте с тем заносчивого нрава. Лермонтов не принадлежал

к числу разочарованных, озлобленных поэтов, бичу­

ющих слабости и пороки людские из зависти, что

не могут насладиться запрещенным плодом; он был

вполне человек своего века, герой своего времени: века

и времени, самых пустых в истории русской граждан­

ственности. Но, живя этой жизнию, к коей все мы,

юноши тридцатых годов, были обречены, вращаясь

в среде великосветского общества, придавленного

и кассированного после катастрофы 14 декабря, он

глубоко и горько сознавал его ничтожество и выражал

это чувство не только в стихах «Печально я гляжу на

наше поколенье», но и в ежедневных, светских и това­

рищеских своих сношениях. От этого он был, вообще,

нелюбим в кругу своих знакомых в гвардии и в петер­

бургских салонах; 8 при дворе его считали вредным,

469

неблагонамеренным и притом, по фрунту, дурным

офицером, и когда его убили, то одна высокопоставлен­

ная особа изволила выразиться, что «туда ему и доро­

га»9. Все петербургское великосветское общество,

махнув рукой, повторило это надгробное слово над

храбрым офицером и великим поэтом.

Итак, отдавая полную справедливость внутренним

побуждениям, которые внушали Лермонтову глубокое

отвращение от современного общества, нельзя, однако,

не сознаться, что это настроение его ума и чувств было

невыносимо для людей, которых он избрал целью своих

придирок и колкостей, без всякой видимой причины,

а просто как предмет, над которым он изощрял свою

наблюдательность.

Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лер­

монтов в присутствии дам отпустил какую-то новую

шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что

он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя

из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову

и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-фран­

цузски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел

ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при

д а м а х » , — на что Лермонтов таким же спокойным тоном

отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удов­

летворения».Больше ничего в тот вечер и в последую­

щие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней

мере, нам, Столыпину, Глебову и мне, неизвестно, и мы

считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что

до последней минуты уверены были, что она кончится

примирением. Тем не менее все мы, и в особенности

М. П. Глебов, который соединял с отважною храбростью

самое любезное и сердечное добродушие и пользовался

равным уважением и дружбою обоих противников, все

мы, говорю, истощили в течение трех дней 10 наши

миролюбивые усилия без всякого успеха. Хотя фор­

мальный вызов на дуэль и последовал от Мартынова,

но всякий согласится, что вышеприведенные слова

Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения»

заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов,

и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик

и кому перед кем следовало сделать первый шаг к при­

мирению.

На этом сокрушились все наши усилия; трехдневная

отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов

в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу;

470

но и тут в последнюю минуту мы, и я думаю сам Лер­

монтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми

выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести

двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут...

ужинать.

Когда мы выехали на гору Машук и выбрали место

по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню) 11,

темная, громовая туча поднималась из-за соседней

горы Бештау.

Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов; последний

барьер поставили на десяти и, разведя противников

на крайние дистанции, положили им сходиться каждому

на десять шагов по команде «марш». Зарядили писто­

леты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермон­

тову, и скомандовали: «Сходись!» Лермонтов остался

неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом

вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам

опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз,

я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного,

почти веселого выражения, которое играло на лице

поэта перед дулом пистолета, уже направленного на

него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру 12

и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило

на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не

успев даже захватить больное место, как это обыкновен­

но делают люди раненые или ушибленные 13.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана,

в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце

и легкие.

Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы

решили позвать доктора. По предварительному нашему

приглашению присутствовать при дуэли, доктора,

к которым мы обращались, все наотрез отказались.