Магистериум морум

Глава 16. Легко ли съесть человека

«Без детей нельзя было бы так любить человечество».

Ф. М. Достоевский

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора.

Провинция Ренге, берег Неясыти.

5 день.

Освободившись из темницы, Ангелус Борн первым делом материализовался в собственной пещере. Задерживаться он там не собирался, неизвестно было, как повернётся в Верхнем Аду с властью, и скоро ли его возьмутся ловить.

То, что он увидел на полу, возле трона Аро, лишь убедило в простом знании: мальчик был похищен именно отсюда, и виной тому отвратительная человеческая магия.

Инкуб не мог не прозреть следов пентаграммы, не уловить в воздухе её флюидов.

Боль сжала всё его естество. Сознание помутилось от горя. А память услужливо подбросила видения, что посетили в темнице: остров посреди реки, колдовская башня и фигурка на алтаре…

И он, не задумавшись ни на миг, переместился в этот образ, что существовал, по сути, только в его воспалённом мозгу.

Ангелус Борн знал… но в этот жуткий миг забыл, что видение — не даёт прямого пути к месту, где свершилась трагедия. Не имеет жёсткой временной привязки. Не материально в своей сути так, как материальны привычные картины памяти.

Он сидел в тюрьме. Реальный мир был закрыт для него. Тренированное существо инкуба сумело уловить отклик, некое отражение гибели Аро в мировых сферах.

Но мир смертных и бессмертных — движется в пространстве и времени. Отражения за это время перемешались, сместились. Остров с башней стал одним из тысяч неведомых островов в таком же неведомом людском мире. И демон кинулся в этот мир наудачу, как пьяный в реку со скалы, не зная дна.

Борн прыгнул в иллюзию и… потерялся. Застрял без ориентиров памяти, что тонкими цепочками невидимых якорей соединяют людей и города через время и расстояния. Повис, задыхаясь в тесноте между «кожами» миров людей и демонов, как между гигантскими жерновами.

Отчаяние плена опутало его, сдавило ум, помрачило сознание. Тьма засияла перед его глазами и звоном отдалась в каждой клетке. Он понял, что очутился в страшном безвременьи Междумирья.

Здесь пахло порохом. Звуки сдирали кожу, острыми спиралями оборачиваясь вокруг инкуба и тут же растворяясь в небытии. Мрак царил здесь вместе с сиянием, ослепляя и светом, и тьмой, а жернова мировых кож надвигались со всех сторон, готовые перемолоть живое.

Спасло чутье. Инкуб стремился на землю. Он инстинктивно ухватился за россыпь образов, что застряла у него в памяти с последнего её посещения, извернулся, обдирая кожу до мяса… И вывалился посреди улицы маленького городка, где впервые откушал живую трепыхающуюся душу старика в мешковином плаще.

Это воспоминание было таким сильным, что спасло его, вытащило из тисков Междумирья. Закон пищи — один из главных законов бытия и небытия.

День был тёплым. Солнце нагрело землю, и она не обожгла холодом изодранное тело сущего. Ему и без того приходилось сейчас несладко — демона грызла боль от глубоких царапин, от раны, полученной в тюрьме и снова раскрывшейся.

Он лежал на земле напротив входа в людской трактир и тяжело дышал.

Мягкотелые, заметив голого смуглого «человека», обступили его. Борн взирал на них мутным голодным взором, не очень-то понимая ещё, где он, и что вокруг за твари.

Он приподнялся на локте и, глотая слюну, уставился на дородного трактирщика, что растолкал зевак и склонился над странным чужаком.

«Всё бы ничего — думал трактирщик. — Ну голый и голый… Разукрашенный чёрными трещинами, уходящими глубоко в кожу? Так это, может, палачи теперь так клеймят… Но что у него с рукой?»

Руку демон растревожил перемещением, и выступившая «кровь» переливалась и искрилась сейчас на закатном солнце, словно живая.

Локки, хоть и был большим любителем крови, сидел тихо. Ему тоже досталось в Междумирье — нежная шкурка покрылась колючими серыми шипами.

Наощупь убедившись, что червяк уцелел, демон взглянул в сторону заката и отметил, что церковь пылает от алых лучей его.

«Вот и маскировка! Если съем душу, никто и не заметит отсутствия малого всплеска в витражах церкви! Но куда девать трупы?..»

У Борна, даже измученного болью, голодом и желанием мести, и мысли такой не было — наделать лишнего шуму в Серединном мире. Соблюдение Договора вошло в его плоть и кровь. Даже став беглецом из Ада, он продолжал таиться от Сатаны.

«А если душу извлечь нежно? — размышлял он, сдерживая стон. И сам себе отвечал, отрицательно качая головой. — Человек, так или иначе, рухнет на землю. Это напугает других мягкотелых. Они могут позвать магов. Вот разве что…».

— Эй ты, босяк! — ревел над его ухом трактирщик.

Борн схватил его за руку, поймал взгляд и в мановение ока опустошил сосуд, а потом сам скользнул в него!

Трактирщик охнул, пошатнулся, почесал пятернёй волосатую грудь.

Толпа взвыла от удивления: голый чужак исчез, точно его и не было!

— Чего столпились, нищета? — заорал трактирщик. — А ну — прочь, прочь!

Люди стали нехотя расходиться, стараясь перед тем наступить или хотя бы плюнуть на то место, где они видели пришельца.

«Стадо големов, и то пошустрее будет», — морщился, глядя на них, Борн.

Он почесал ещё для верности и нос, овладевая новым для него телом. Громко ворча и ругаясь, затопал в трактир. Поднялся в комнаты над кухней.

Там он с аппетитом скушал жену трактирщика, румяную хохотушку, что перебирала в шкафу бельё, и повалился отдыхать на пуховую перину большой супружеской кровати.

Внизу шумели постояльцы, громко требуя вина. Борн только посмеивался — вряд ли людишки обрадуются, если он спустится к ним.

Демон вольготно возлежал на мягкой перине, ворочаясь в жирном теле трактирщика. Раны его стремительно затягивались.

— Папа, тебе нездоровится? — донеслось снизу звонкое.

Борну как раз здоровилось. Он был сыт и с каждым мигом становился бодрее. Правда, перина слегка задымилась, а кожа подневольного тела покраснела и пошла волдырями по всей спине и причинному месту.

Демон с сожалением умерил жар тела. Хорошо бы сейчас умастить себя пряностями…

— Папа?

Каблучки звонко застучали по лестнице.

Борн вздохнул: «Вот же неугомонные создания эти люди!»

В комнату вбежала девчушка лет двенадцати и уставилась на тело матери, лежащее у окна в фривольной позе с задранными юбками.

Девочка отрыла рот, повернулась к инкубу, но закричать не посмела — она же видела в нём отца. Слёзы не каплями, а целыми ручейками побежали по её щекам.

Вот и месть в руку! Люди убили Аро, людское дитя — прекрасно пойдёт в качестве первого взноса!

Борн поднял голову и хищно улыбнулся. Зрачки «трактирщика» становились всё краснее — демон и не думал маскироваться.

Девочка, уставившись в глаза отца, — попятилась.

Инкуб поманил её, не желая покидать мягкой перины.

— Иди сюда, лавовое отродье!

Голос трактирщика изобразить получилось, но слов ребёнок не понял и продолжал пятиться. А, может, испуг оказался сильнее привычки слушать отца? Отец был для дочки всем в этом мире, но всё-таки она отступала к двери, сердцем уже не узнавая его.

«Проклятое племя! — выругался по себя инкуб. — Тварь! Маленькая, трепыхливая душонка! Да что в ней проку? С точки зрения Сатаны, за эту — и спроса не будет… Мелкая, жалкая, ничего ещё не видавшая! Шагнула в ловушку, как…».

Борн вздрогнул и внутри у него заныло. Червяк тоже заёрзал на запястье. Даже ему стало неуютно сейчас, хоть он безропотно перенёс давление Междумирья.

«Прочь, мелочь!» — взревел Борн мысленно, обожжённый болью узнавания в мелком двуногом такой же незрелости, какая была у его собственного дитя.

Девочка молча плакала, упершись спиной в дверь.

Демон потянулся к ней, коснулся её сознания и, не ощутив даже слабенького сопротивления, вошёл в ребёнка, вытряхнул недавние воспоминания: труп матери, лицо отца, равнодушно взирающего с кровати…

Замороченная малявка вытерла слёзы, бойко выскочила из спальни, сбежала вниз и бросилась греметь посудой, пытаясь утолить жажду путников и местной пьяни. Увиденное ею забылось, растаяло. Лишь лёгкое беспокойство морщило ей чело: ощутив в себе демона, она стала иной, тревожной, чуткой.

«Какая разница, жива она или нет? — спорил сам с собою инкуб. — Она и без того поплатится за все людские грехи, отца-то у неё больше нет. Трупы найдут, конечно, спустя малое время …».

Он поднялся, переложил трактирщицу на кровать, оправил на ней одежду, оглянулся на горелое пятно на перине…

Ему было тошно: месть сама шла в руки, но…

«Я же сыт, — мысленно оправдывался он. — Зачем кушать лишнего?»

Борн погладил зажившую руку, потом — плоскую колючую голову червяка. В конце концов, он пришёл мстить за сына конкретному магу, а не всем людским курам и их цыплятам!

Инкуб с отвращением посмотрел на труп трактирщицы. Мёртвые смертные сразу теряли для него всё очарование осенённых душами. Он не хотел бы увидеть эту маленькую людскую девчонку такой же блёклой и остывшей, таращащей в потолок стеклянные пустые глаза!

Пора ему было покинуть это место. И так он начудил тут довольно. Рука зажила, он полон сил. Настало время подать к столу настоящую месть. Видят луны, она достаточно остыла!

Пристроив мёртвое тело трактирщика рядом с женой, инкуб уже бестелесно спустился в трактир и легонько коснулся головы девочки, прогоняя от неё даже тени воспоминаний.

Да, он лишил её матери и отца. Так вышло. Но пусть и она будет счастлива. Если сумеет!

Остров Борн отыскал не с первой попытки. Помогли отличная память и карта, похищенная из книжной лавки.

Два раза он оказывался на берегах совсем других рек, но на третий…

Место, что явилось ему в темнице, он узнал сразу: огромный мост из брёвен — крепких, смоляных, тяжёлых. Бурная река. На карте она была обозначена как Неясыть.

Всё остальное было чужим, колючим, тревожным. Остров, он чуял, ощетинился нитями заклятий и едва не рычал, взирая на страшного гостя.

Борн тоже замер у моста. Ему не понравился запах.

Пахло такой же тварью, как он: старой, глубинной. Её кровью, что горячее лавы и легче самого лёгкого на земле.

Откуда здесь этот запах? Чей он?

Борн стал озираться, всё расширяя зрение, прислушиваясь и жадно хватая ртом воздух.

Берег обрывался в реку. Слышно было, как вода бьётся о сваи, как шуршит подсохшей травой холодный ветер. Где-то вдалеке пахло овечьими стадами. С острова тянуло молоком, смесью людских ароматов…

Если тварь и была здесь — она покинула это место. И не сегодня.

Ей не удалось преодолеть мост, проникнуть на остров, в гнусное прибежище коварного мага, похитившего и убившего Аро. Но почему она оказалась слаба?

Демон разглядывал гнездо людишек-убийц — деревянные домики, башня из серого камня…

Что стоит глубинному созданию Ада обрушить и мост, и башню, сравнять с землёй скорлупки домов?

Мягкотелые на острове тоже заметили голого «человека», стоящего у моста. Заверещали, показывая на него руками.

«Маг, ну, выходи же! Сразись же со мной! Умри достойно!»

Борн погладил занывшее плечо и сделал длинный шаг, вынесший его к настилу моста, крытому досками. Положил ладонь на перила.

Мост содрогнулся. Паутина чужих заклятий проступила над ним зеленоватыми пламенными нитями.

Инкуб закричал, и крик его был похож на раскаты грома.

Линии заклятий над островом налились алым. Маг, наложивший их, был умелым и хитрым. Тем вкуснее будет его душа!

Инкуб шагнул на доски настила. Люди на острове заголосили, бросились врассыпную.

Борн замер, пытаясь прочесть вязь заклятий. Не сумел, отмахнулся: людская магия — глупость, пустые слова. Поцарапают, разве что?

Демон, морщась, коснулся пылающих линий, отодвигая созданную людским магом реальность… И… вздрогнул, чуть отступив.

За паутиной он узрел первозданную черноту.

Инкуб нахмурился: неужели человечишка сумел создать за блестящей картинкой настоящую тьму? Но как ему удалось?

Демон почесал бровь, оглянулся. Да нет же, так просто не может быть! Да и он здесь — в своём праве. Договор нарушен магом! И под заклятиями, прячущими его имущество, должна быть сладкая изнанка мира людей, а не болезненная нагая тьма!

Борн протянул руку, снова коснулся линий — тщетно! Никакой сердцевины, лишь горькая изнанка мёртвого мира!

Серединного мира не было здесь, словно остров закрывал дыру в Бездну.

Инкуб нахмурился. Так не могло быть, но своим ощущениям он привык доверять. И выходило, что разрушение охранных заклятий не давало ему власти над островом, а ломало весь маленький мир, созданный здешним магом и человечком.

Борн поддел когтём реальность возле острова, там, где у неё не было магической защиты, и тоже прозрел тьму. Что за напасть? Неужели…

И вдруг ветер подул с острова, и инкуб ощутил… запах.

Колени его подогнулись, ноги задрожали, опалесцирующая «кровь» выступила на коже.

Борн опустился на землю, и пальцы его беспомощно вцепились в песок. Этого тоже не могло быть, но с острова тёк запах Аро! Живой запах.

Неужели Аро всё-таки уцелел, несмотря на видения, что посетили Борна в тюрьме?

Что видел он в мыслях своих? Что тело Аро распадается в пентаграмме? Но ведь есть ещё средоточие его огня? Что с ним? Сумело перетечь в иной сосуд? Выжило? Сохранилось?

Так значит, Аро — на острове? Он в плену? Заперт? Или уцелел случайно, в неподходящем для него теле? В человечке? В мелкой живой или магической твари?

Борн ловил сырой воздух, принюхиваясь, но запах Аро уже исчез, ветер унёс его к холмам.

Что с мальчиком? Почему сын не отзывается? Не сумел почуять отца? Заморочен? Болен? Испуган? Потерял часть себя и забыл? Переродился? Что?!!

Борн закрыл лицо ладонями. Прислушался всем своим естеством: мысли человечков с острова были на редкость сумбурны: они роились, как мухи, путая и раздражая. Маг? Маг! Он… уехал куда-то, они боятся, их некому защитить от того, кто стоит у моста…

Страх, ужас… Агония…

Демон, морщась, поднялся с песка, нежно коснулся паутины заклятий, снова светившейся слабым зеленоватым светом.

Нет, ломать её было нельзя. Разрушаясь, она разрушала и тот кусок мира, что маг повелел ей хранить.

А если Аро всё-таки жив? Если он там, среди этих глупых людей?

— Маг! — взревел Борн.

Эхо, вернувшись с дальних гор, ответило ему.

Борн зарычал и ударил по непокорному мосту так, что доски обуглились.

Внимая его гневу, над островом собирались тучи, река ревела, взмётывая брызги и вспениваясь, словно кипящая подземная.

— Маг!

Он прислушался и не ощутил ответа.

Остров был пуст. Людишки не в счёт… Где же спряталась эта гнусная человеческая тварь? И почему она прячет Аро?

Борн метнулся разумом, и обнаружил рядом город, больше похожий на деревеньку, ведь там не было ни церкви, ни ратуши. Поднялся выше и узрел другой, покрупнее.

Куда же сбежал этот магический мерзавец?

Инкуб читал книги об устройстве людских городов и знал, что в них есть сановные маги и правитель. Вот пусть те, кто при власти, и ответят за здешнего мага, если не хотят вариться в котле желудка разъярённого демона!

На это и держат особых людей, думающих, что они — главнее всех. Их, как свиней, откармливают на беду и потеху. Рано или поздно приходит время, когда именно с них требуют ответы за всё, что случается в этом и том мире.

Мэтр Тибо не планировал сегодня встречаться с инкубами. Он собирался поужинать фаршированной рыбой, вином и сладким пирогом с корицей.

Вечер он коротал за аперитивом с одним из младших магов Тимбэка, Исеном Ястребком. Сидел с ним по-свойски у камина в своём большом кабинете, что на улице Ремесленников.

Мечтая направить развитие ума юноши в противовес влиянию Фабиуса в городском совете, он с лета прикармливал перспективного мальчишку, едва закончившего обучение в Вирне.

Мэтр Тибо был суховат телом, скромен в потребностях, любил умеренность во всём. Вот и к ужину он собрался переодеться весьма формально — сменить рабочую куртку, в которой корпел над бухгалтерскими книгами, на нарядный, с кружевом и гербовой вышивкой камзол.

Префект как раз решил позвать слугу, чтобы тот переодел его, встал, обернулся, ища колокольчик… И остолбенел: за его рабочим столом, на его любимом стуле с высокой спинкой сидел полностью обнажённый человек с пылающими огнём глазами!

Метр Тибо затряс головой, соображая, не перебрал ли он передобеденной выпивки? Вроде же слуга и в графин наливал на самое донышко, а он себе — только для аппетита…

Человек белозубо оскалился, и душа мэтра Тибо в ужасе приклеилась к позвоночнику. Такого страшного беспричинного испуга он не испытывал никогда — каждая жилка дрожала в нём, мысли покинули бедную голову.

— Где маг? — хрипло спросил голый.

Голос таил угрозу, а красные глаза так и вперились в позвоночник, за которым затаилась душа.

— М… мэ… — выдавил префект.

Юный маг в это время, ловко отскочив к камину, замахал руками и замолол языком, пытаясь напасть на демона, чего тот вообще пока не замечал.

— Где маг?! — продолжал он пытать мэтра Тибо.

— Ка-а?

— Твой маг! Маг твоей провинции!

— Ва-ааа… — префект не мог противиться. Он указал рукою на Ястребка и этим сдал единственного мага, которого видел.

— Это не тот, — отмахнулся Борн. — Где маг, что сидит в башне на острове?! Где он? Куда он делся?

— Взгляни на меня, отродье тьмы! — заверещал Исен Ястребок, махая руками, словно отгоняя мошку.

Демон повернулся и уставился на человечка налитыми кровью глазами.

Маг был очень молод. На вид демон не дал бы ему и первой сотни. (Сколько же живут люди?) Зато душа мага сияла отменно, подогреваемая волей. Это была явная попытка противостоять пожирателю. Забавно.

Маг всё ещё махал руками, но под взглядом Борна они тяжелели с каждой секундой.

Поняв, что обессиливает, юноша вцепился в магистерский медальон:

— Ты нарушил закон, порождение тьмы! Преступил границы мира людей! Это магистерский амулет! Сейчас я прочту заклятия, и все маги узнают о тебе и придут сразиться с тобой! Таков Договор о…

Да Борн уже и сам вспомнил, о чём. «Магистериум морум». Эта глупая комиссия по людской морали.

— Разожми руку, дурак! — рявкнул он и лишил мага дара речи. Но всё равно ощутил вдруг недюжинное сопротивление.

Вот же букашка! А ведь говорили черти, что маги коварны! Он же увлёкся и опять позабыл, что за твари эти людишки. Хитрые! Лживые! Не хватало, чтобы магчишко вызвал сейчас сюда всю свою братию!

— Брось камень! — взревел Борн.

Маг позеленел, его вырвало, но руки он не разжал. Хорошо хоть не мог бормотать свои некчёмные словечки!

— Брось!

Мэтр Тибо осел тем временем на паркет и пополз к дверям. Но конечности слушались его недолго — проползая мимо стола, префект обмяк и замер без движения.

— Брось! — ревел Борн, не замечая, что дом ходит уже ходуном.

И вот маг затрепетал… Ладонь его бессильно разжалась… Душа его, мерцая, поднялась над оседающим на пол сосудом, всё-ещё не желая сдаваться.

Борн, в удивлении, замер: даже сломав мага — он не победил его. Секунда, и инкуб кожей ощутил, как заполыхали окна церкви…

Душа мага сбежала от него на костры Сатаны!

Вот же люди… Сколько раз он талдычил, что сила их — в их же слабости. Но понимал ли, что это — не пустые слова?

Демон вгляделся в лежащего без движения мэтра Тибо: жилец или нет?

Так или иначе: не говорун…

Инкуб перешагнул тело префекта. Над столом, заваленном свитками, витал какой-то знакомый запах. Так же остро пахло у острова-на-реке…

Борн взял со стола свиток, потом другой.

Этот?

Отбросил.

Нет, вот этот! Какой знакомый горьковатый аромат…

Развернул: «Магические дела принуждают меня отправиться в Ангистерн к тамошнему префекту…».

Демон кровожадно улыбнулся: свершилось! Похоже, он нашёл мага.

Борн пощупал взглядом душу мэтра Тибо. Человечку повезло, он всё ещё был жив.

Или — не повезло?

Письмо задымилось, и инкуб чихнул от на редкость противного дыма. Чернила… Какая гадость.

Следовало срочно умерить внутренний огонь, иначе он всё спалит от злости, прежде чем найдёт этого чумного мага.

Ну, а найдёт и?..

Нет, убивать мага было нельзя. Труп не поможет ему проникнуть на остров бережно, не порвав паутинной вязи заклятий.

Как заставить мага открыть путь на остров?

Если он так же так крепок волей, как этот магический кутёнок… Но разве смог бы слабый волей стать магом целой провинции?

Борн с сомнением посмотрел на мэтра Тибо. Хорошо ли тот знал своего мага?

Демон мягко вошёл в сознание бесчувственно лежащего человека и поворошил россыпь воспоминаний.

Вот он, маг-с-острова! Фабиус Ренгский!

Сдержан, частенько резок. Любит одиночество. Конь его — «под стать демону, а не человеку». А ещё… любит горячее, прямо с огня.

Борн уловил картинку, где маг кусал обжигающий, только со сковородки, пирог. Горячий жир тёк по его пальцам, от грибной начинки, проступившей на изломе теста, поднимался парок…

Инкуб облизнулся: надо бы отведать уже людскую еду. Да и душа мэтра Тибо была, что называется, с пылу с жару. Лёгкая, вибрирующая от страха.

Префект берёг себя: часто постился, очищал ум. Почти святоша. Блюдо, недоступное для отлучённых от трона. Ах, как, наверное, будет вкусно…

Борн сглотнул слюну, мысленно огладил безвольное тело префекта.

Картинки метались в мозгу мэтра Тибо, как сумасшедшие, словно тело его понимало — это последние мысли, иных не будет.

Вот маг едет по городу на иссиня-чёрном коне, гордо вскидывающем породистую голову. Вот стоит в совещательном зале ратуши, грозно хмуря брови и ругая, на чём свет стоит, торговый совет города. А вот лицо его улыбается, и он встречает кого-то приветливым жестом, приглашая войти. А рядом — мальчишка: глазастый, лохматый. За правую руку его держит маг, левую, испачканную вареньем, ребёнок прячет за спину. А потом и сам прячется за… отца, но маг выталкивает его перед собой, призывая знакомиться с гостями. «…Это мой единственный сын и наследник Дамиен!» — произносит он гордо.

Инкуб вздрагивает: глаза у ребёнка почти такие же, как у Аро. Дети вообще смотрят очень похоже. Удивление, сомнение… И вдруг — радость или страх.

У взрослых нет этого, распахнутого на весь мир, взгляда. Для них мир — уже не подарок. Только для юного всё вокруг — нечаянный безвозмездный дар и случайная игра.

Значит, у мага был сын? Мальчишка, помладше Аро? Или воспоминание давнее?

Борн, морщась, рылся в куче образов прошлого, выбирая нужные, и аппетит его угас совсем. Он брезгливо покинул сознание мэтра Тибо, встряхнулся.

Проклятое племя!

— Забудь меня, уродец, — прошептал демон, кривя губы то ли в усмешке, то ли в отчаянии. — Живи. Будем считать, что ты мне даже помог. Я найду твоего мага. Если у него тоже есть сын… Ведь не пропасть же между ними!

Но как! Как мог тот, кто сам, один, как и Борн, вырастил сына от крошечного глупого комка плоти до того, кто может говорить с тобою на равных? Как он мог похитить и попытаться убить чужого?!

Люди… Как их понять несчастному демону?