Магистериум морум

Глава 3. Ворон — всего лишь вестник

«…Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!»

Иосиф Бродский

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора.

Провинция Ренге, магическая башня на острове Гартин.

1 день.

«Утро у природы на этот раз вообще не получилось!» — так думал Магистр Фабиус, вдыхая вместо прохладной свежести навязчивый дым пекарни. Как ни любил он уединение, но вокруг его магической башни постепенно выросла галдящая шумная деревенька.

Немногие взятые на остров Гартин слуги понастроили домов, завели жён, нарожали детей. И теперь под патронатом у Фабиуса была не только провинция Ренге, славная своими ткачами, пивоварами и землепашцами, но и маленькая островная община — три конюха, прачки, кухарка, пекарь с помощниками, шорник… Да всех уже и не перечесть.

По утрам хрипло орали петухи. Нетерпеливо хрюкали, чуя, как варятся им на завтрак очистки, свиньи. Хохотали и пели прачки…

Жизнь так и липла к магистру Фабиусу, не давая уединения. Хорошо ли это было? Где-то и хорошо, если брать свежий хлеб да чистые рубашки. Но во время приступов утренней тоски люди раздражали мага своей суетой. Он и сам себя не хотел бы сейчас видеть.

От себя, однако, не сбежишь. Как и не рявкнешь без дела на голосистых прачек, что чуть свет — уже у моста со своими корзинами.

Да и понимал Фабиус, что рассвет не виноват в его внутренних метаниях. Что человек сам наклеивает ярлыки чувств на течение природных явлений.

Но сие знание никак не меняло его самого. И потому солнце его сегодня было тусклым, вода в реке казалась похожей на скисшее молоко, буковый лес за рекой — так и вообще почернел весь, словно осень уже уступила вожжи зиме.

На самом же деле над рекой начинался самый обычный восход, каких много бывает по ранней осени. С молочно-белой водой, с лёгкой дымкой над нею, с жалобными криками мелких птичек, что зовутся долгохвостками…

И тут откуда-то сверху вместо квиканья долгохвосток донеслось громкое скрипучее: «Кар-р-р»! Фабиус поднял глаза: на балкончике колдовской башни охорашивался здоровенный смоляной ворон.

Прачки тоже заметили страшную птицу. Заголосили, вспоминая старушечьи сплетни про вестника беды. Но ворон был вестником Магистериума. Просто начальство давненько не беспокоило магистра Фабиуса, и прачки подзабыли, как выглядят колдовские посланцы.

Маг пристально посмотрел на птицу и протянул руку. И лишь тогда вспомнил, что куртки на нём нет, а тонкий холщовый рукав рабочей рубахи не убережёт тело от когтей ворона.

Однако птица уже слетела на руку. Фабиус терпеливо погладил жёсткие перья, нащупал фальшивое, вынул осторожно и отпустил ворона кормиться и ожидать ответа, если таковой будет нужен. А сам, морщась, растер руку и отправился на конюшню. Там, в деннике любимого жеребца, его вряд ли кто-то решился бы побеспокоить.

Мальчишки-конюхи убежали к реке умываться, а больше — плескать друг в друга водой. В конюшне было духовито и полутемно. Лошади не заволновались, узнав мага, только его любимец, вороной Фенрир, нетерпеливо заржал и вытянул шею, принюхиваясь — нет ли чего вкусного у хозяина.

Фабиус вошёл в денник, похлопал по породистой морде, нахально учинившей полный досмотр карманам его прожжённого во многих местах фартука, и подбросил перо.

Оно завертелось и пропало, а из флюидов воздуха соткалось лицо магистра Грабуса Извирского, одного из четырёх членов Совета Магистериума, высшего органа магической власти в Серединном мире людей.

Грабус был ветх, вислонос, со скошенным подбородком и губами в ниточку. Многие обманывались, полагая, что старик слаб и безволен, но он лишь стёр себе зубы. Ведь ему давно перевалило за 200, и есть предел эликсирам молодости и ведьминской волшбе. (Магистр Грабус многое отдал бы за секрет, которым пользовался Фабиус — плотный и розовощёкий, словно тридцатилетний муж, хотя и ему уже сравнялось 166).

— Именем Отца нашего Сатаны! — сказала голова Грабуса.

И Фабиус ответил привычное:

— Именем Его Огненным.

— Магистериум призывает тебя, магистр Фабиус Ренгский, к делу секретному и опасному…

Голова начала озираться, не подслушивает ли кто? Но только Фенрир смотрел на неё выпуклыми влажными глазами.

— В провинции Дабэн осенние ливни размыли древние чумные кладбища. Префект проявил неблагоразумие, магистерский надзор оказался слаб в Дабэне. Кладбища были заброшены ещё в смутные времена, и после заключения Договора префекты не удосужились вызвать магов-лекарей и установить, что за могилы остались им от предков в наследство? Виновных много, а назад теперь не воротишь. Сведения достигли столицы удручающе поздно. Дикие лисы и бродячие собаки уже разнесли по округе чуму! — провозгласил Грабус и замолчал, давая Фабиусу сообразить самому, к каким это может привести последствиям.

Тот подумал немного, пожал плечами:

— Дороги Дабэна не идут напрямую через Ренге. Скорее, беженцы понесут чуму с севера на восток, ангонским трактом, если его не перекроют наши маги-лекари.

— Это верно, — согласилась голова Грабуса. — Кордоны уже поставлены. Но здоровым мы даём уйти. И Магистериум желает, чтобы именно ты проверил и казну, и налоги в провинции Ангон. И дал нам отчёт, скольких сможет она прокормить в эту зиму?

— Но почему — я? — удивился Фабиус.

С Ангоном его не связывало ничего, кроме давней интрижки с тамошней ведьмой да странного письма одного из магистров, коим он, впрочем, так и не удосужился серьёзно озаботиться, поскольку писавший не был его особенным другом. Какие друзья в одной профессии? Партнёры да конкуренты.

Голова пожевала губами.

— Совет Магистериума не заявляет сиё официально, но всё-таки сомневается в прочности власти префекта, сидящего в Ангистерне, главном городе провинции.

Грабус моргнул и снял с лица официальное выражение.

— Неладно там что-то, Фабиус. Отчёты идут бойко. И так же бойко пропадают магистры магии, случайно проезжающие мимо. Провинция якобы скудна, а якобы и приторговывает — то лишним, неучтённым, то и краденым. А год для посыла магистерской комиссии в Ангистерн весьма неудачен. Весьма! На Границах Гариена уже третью зиму лезут из-под земли адские твари! Все крепкие знающие маги едут сейчас туда! В столице же… — он кашлянул, напоминая магистру, что о болезни правителя Серединных земель не говорят вслух, но всем и так ясно, что время его скоро пойдёт «мимо часов».

Грабус нахмурился, видя, что Фабиус избегает его взгляда, поморщился:

— Знаю, что ты домосед и не охоч до политики, но больше мне не на кого сейчас положиться. До Ангона тебе рукою подать, ты умён, знаешь людей…

Магистр Фабиус вяло кивал. Мирское отродясь не воодушевляло его. Радость он находил в опытах и наблюдениях. Конечно, были годы, когда и он, направляемый Советом Магистериума, сражался с демоническими отродьями, лезущими то и дело из-под земли. Но их никогда не было особенно много, и маг давно переложил эту ношу на молодых и амбициозных.

Магистра не прельщала карьера, хотя по мастерству он вполне мог бы войти в Магистерский Совет при правителе Серединных земель, а, может, и в Совет Магистериума. Однако — больше любой власти — он ценил покой да игру ума.

Людское — отталкивало его своей суетой. Пройдя посвящение и получив из рук Грабуса магистерский камень, Фабиус, как и все, клялся защищать людей… Защищать! Но ведь не торчать среди них!

— Вот и собери тут комиссию, попробуй, — насупился Грабус, по-своему толкуя склонённую голову Фабиуса.

Великий Магистр знал, что признаки старости на лице не добавляют ему авторитета среди крепких и моложавых, а «сельские» магистры из удалённых провинций — так и вообще не очень-то рады подчиняться Совету.

— Верно ли, что просьба не официальная, и подписью с печатью не скреплена? — спросил Фабиус, сдерживая раздражение. Ехать он не хотел.

— Будет у твоей миссии хоть какой-то успех — подтвердим и печатью. Вскроешь делишки префекта — пришлю пергамент. А не вскроешь, так и отвечать не спрошу. Прощай!

Голова начала было таять, но проявилась вновь:

— Кстати, сообщаю тебе официально. Ходят слухи, что в Ангистерне опять проповедуют крещёные. Вот тебе и повод, чтобы установить там магистерскую власть через голову префекта, коли уж будет нужно. На это тебе печати не требуются. А накопаешь какой криминал — тут тебе и камешки в руки. Будет тебе и комиссия, и суд праведный. И ещё чего будет… Сам-то хочешь чего? Может, вторую провинцию?

Фабиус покачал головой. Он хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

Но и объясняться был не намерен. Ангистерн так Ангистерн. Ворюга префект? Крещёные? Прекрасно! Просто нужно успеть управиться до зимы.

Голова Грабуса кивнула, обозрела пространство вокруг и исчезла.

Фенрир шумно вздохнул, сочувственно ткнулся носом магистру в ухо. Тот погладил его, пробормотав:

— Ну вот и прогуляемся мы с тобой. Застоялся ты в лето, а, баловень?

Жеребец тихонько заржал, подтверждая, что да, мол, застоялся.

— Сходим до чужих кобыл? Я вона — тоже застоялся! — скупо рассмеялся Фабиус.

Не хотелось ему собираться в дорогу. Но состоял он на службе, как и все маги Серединных земель, что достигли магистерского звания. И с членами Совета Магистериума не спорят, пусть даже это один единственный член, не поставивший в известность прочих.

Фабиус вышел из денника, оглядел конюшню, отметив привычные чистоту и порядок, и направился к реке, сполоснуть лицо. Хоть ночь и была по большей части бессонной, но стоило ли нарушать привычные ритуалы?

Он прошёлся по деревянным мосткам, что сам построил выше тех, где полоскали бельё и опять смеялись прачки, встал на колени, набрал в ладони ледяной воды, умылся, прочёл короткое: «Славься, Отец наш», посмотрел, как младшие конюхи играют, дожидаясь завтрака, в камушки, укладывая по пять круглых галек на тыльной стороне кисти, подбрасывая их разом и пытаясь поймать…

Чего же хочет Грабус? Выслужиться? Но перед кем? Правитель-то при смерти…

В желание Грабуса спасти беженцев из Дабэна от голодной смерти Фабиус не верил ни на глей. Крещёные, разве? Хочет чужими руками жар разгрести?

Крестие было очередной ересью, что как поветрие побежало вдруг по всем провинциям Серединных земель.

Как началось?

Фабиус вспомнил Крохмора из Пущи, смешного носатого старика. Именно он всполошил магистров, рассылая из Гариена воронов с депешами, что, мол, некий оборванец пугает народ байками о неведомом боге.

Новоявленный «пророк» крепко пил, речи свои говорил в харчевнях и кабаках. Хватал кузнецов, а Гариен — город кузнецкий, за грудки и, дыша им в рябые курносые лица, восклицал: «Вот крест на мне, не вру!»

Может и не врал, кто его знает? Пришёл оборванец издалека, шпионы и дознатчики скрупулёзно записывали за ним имена земель и правителей, но магистерская служба не обнаружила таковых в архивах и церковных книгах. Получалось, что земли эти были крайне удалены от мира Серединного. Кто знает, может и жил там какой-то маг, дерзнувший называться богом?

Ересь в Магистериуме приняли в штыки. Дальновидному Совету не понравился самовольный «защитник», якобы спасающий людские души от Ада.

Магистры полагали, что одна-две ереси крепкому государству даже во благо, если не несут они мыслей по-настоящему революционных. Но идея о спасении и посмертной жизни души не годилась тут даже теоретически. Ведь если завтра люди перестанут кормить своими душами адских обитателей, обрушится весь существующий миропорядок, скреплённый Договором с Сатаной. И тогда голодные демоны снова дуром попрут в человеческий мир за добычей. И вернётся беда.

Проповедника, чтобы упаси Сатана, не сделать из него мученика, быстренько опоили дурманом и подвели в пьяной драке под нож. Но ересь оказалась стойкой.

С тех пор в провинциях постоянно объявлялись малые группы поклонников «милостивого бога» и разлагали речами чернь. Мол, веруйте, и после смерти души ваши спасутся от гибели в Преисподней. Хотя куда они, спрашивается, денутся, если есть в этом мире только земля и Ад?

Совет Магистериума выпустил эдикт, призывающий городские советы наказывать смутьянов изображением креста. Калёным железом либо широким палаческим ножом. На самом видном месте — на лице, дабы показать, что никакой выдуманный бог защитить своих проповедников не в силах.

Эдикт тоже вышел боком: вскоре крещёные сами начали уродовать лица, почитая это за некий божественный знак, по которому они после смерти попадут не в Ад, как все прочие, а в какое-то другое, тайное место. И как не объясняли людям магистры, что никакие знаки, поставленные на теле, не влияют на собственно душу — «крещение» лиц прижилось.

Фабиус не имел пока собственного мнения о ереси крещёных. Он понимал опасения Совета Магистериума: толпа, как собака, помани самым несусветным — она и пойдёт.

Однако чума казалась магистру гораздо более серьёзной проблемой, чем нелепые людские россказни. Потому к версии «я расследую здесь ересь» он решил прибегнуть в крайнем случае. Для начала же он предложит префекту простое объяснение своего визита: в Дабэне чума, и Совет Магистериума беспокоится, готова ли провинция принять беженцев. Некое официальное уточнение ролей, не более. А если префект поинтересуется, почему к нему не обратились через ангонского магистра Ахарора Скромного, то Фабиус просто сошлётся на дряхлость «официального» мага.

Ахарор оскорбится, конечно… Придётся нажить ещё одного врага.

Фабиус и ангонский магистр и так не были особенно дружны, но встречались. И именно Ахарор в начале лета писал Фабиусу о неких странных происшествиях в Ангистерне. (Нужно будет взять с собой его письма, может и пригодятся).

Фабиус отправился в башню, в свою рабочую комнату на среднем этаже, где наблюдал за звёздами, читал, составлял заклинания, делал амулеты и проводил колдовские обряды.

Он уже позабыл, что оставил там сына, и вздрогнул, заметив разбросанные по полу книги, неубранный нагар в ещё чадившей пентаграмме… Самого же виновника беспорядка и след простыл!

Маг поморщился, постоял в дверях. Думая заставить мальчика убрать за собой, спустился в его комнату. Но Дамиен крепко спал, умостив на подушке обожжённые колдовским огнём руки.

Подушка была мокрой, на полу перед кроватью ширилась лужа в островках тающего снега…Фабиус долго смотрел на мягкие кольца тёмно-русых волос, на нежные черты лица, слишком напоминающие материнские, и раздражение покинуло его.

Магистр убрал лужу, прошептав: «Ordinem». Всё это юность, сказал он себе. Парень подрастёт, и дурь выйдет из него сама. Главное — он одарённый маг и способный ученик. Нет тех, кто не бесился в юности, не отрицал авторитеты старших. Сейчас мальчик думает, что лучше отца знает, что ему читать и чем заниматься. Это пройдёт.

Фабиус с облегчением ощутил, что равновесие духа восстановилось в нём. Он поднялся в рабочий кабинет, собрал с пола книги. Аккуратно почистил пентаграмму от гари специальной щёточкой — магический инструментарий требовал ручного ухода. Потом принёс с балкона стремянку и погасил толстые свечи, изготовленные по его личному эскизу.

Обряды предполагали строгое сочетание элементалей — огня, воздуха, земли, воды и эфира. Для каждого магического предмета имелось своё предписание о форме, цвете, фактуре материала, из которого он был сделан. Если форма пентаграммы указывала на огонь, то цвет её должен был защитить элементаль земли, а камень — иметь фактуру, благоприятную для элементаля воздуха, и тут больше всего подходил дымчатый мрамор.

Работа окончательно успокоила магистра. Он любил магию даже в мелкой суете хозяйственной рутины. Многие десятилетия настраивал он сочетания форм и цветов в рабочих залах башни: достаточно сильные сочетания. Пожалуй, уже одна эта настройка помогла сегодня Дамиену слепить из огня саламандру. Но всё-таки сын проявил и личное мужество, и сообразительность. Это сводило на нет мелкие огрехи. А меч…

Фабиус вздохнул. Ему были очевидны мысли и поступки многих, но сыну он прощал то, что не простил бы и себе. Потому он решил дать мальчику время для осознания предназначения. Пусть он избавится от детских игрушек не по воле отца, а когда сам поймёт, что он маг, а не воин или кузнец.

Магистр и раньше замечал, что Дамиен посещает в Лимсе лавки совсем не магических книг. Что его влекут древние бессмысленные истории о рыцарях, выдуманных землях и несуществующих городах. Мальчик не понял ещё, что книжные миры сродни мыльным пузырям — ткнёшь их булавкой, и миру конец. А булавкой может стать острое слово, меткое наблюдение или прозрение. Твоё собственное. Потому достойными книгами могут быть только книги о серьёзных науках.

Ничего, думал Фабиус, всё утрясётся. Дамиену нужно больше ответственности и самостоятельности. Он слишком загружен зубрёжкой, а магия — это познание жизни во всех её мелочах — в движении растительных соков, дыхании ветров, поведении людей.

Мальчик начитан, но не привык замечать простое. Это следует исправить. Нужно будет занять его хозяйственными делами, приобщить к управлению провинцией, к разрешению споров и ссор между слугами.

Магистр закончил уборку и задумался о дорожных сборах. Первым делом он вынул из потёртого дубового сундучка связку последних писем. Письма Ахарора лежали сверху, но маг не стал их перечитывать. Сначала нужно было распорядиться на период своего отсутствия, перепоручить обязанности.

До Ангона не больше трёх дней в седле. А может и меньше, если учесть сухую осень и резвость коня. Казалось, что для поездки вполне хватит тринадцати суток малого лунного месяца. Но Фабиус подозревал, что задание ему дали не из простых, и отсутствовать он будет гораздо дольше. Как бы не заставил его Совет расселять и кормить беженцев?

А у самого на носу подзимний сев ячменя, сушка яблок едва началась. И главное — кому доверить подготовку первой варки осеннего пива?

Фабиус поскрёб бороду, выложил письма Ахарора на маленький столик у окна, добавил туда же молитвенник, вспомнив, что не прочитал положенное число раз утреннего «Гори, Отец наш, в пламени Геенны своей», отмахнулся сам от себя, быстро сбежал вниз, вышел на двор и ввалился в летнюю кухню, притулившуюся у башни.

Желудок гнал завтракать, а ум — срочно писать в Лимс, городок ниже по реке, неофициальную столицу Ренге.

В официальной сидел избранный народом префект, акстат мэтр Тибо. Там справятся, нужно лишь сообщить о неожиданном отъезде, послав колдовскую птицу.

Тибо, конечно, опять испугается ворона и говорящего магического пера, но что делать, раз такая спешка?

Лишь городок Лимс и окрестности управлялись Фабиусом лично. Боялся акстат соваться слишком близко к магистру, сторонясь то ли ума его, то ли магии. Не так ладилось и у магистра с выбранным горожанами управляющим, как он хотел бы, но бухгалтерию тот вёл аккуратно, а человечьи страхи можно было понять и стерпеть.

Магистр нахмурил брови и велел дородной кухарке Малице, что принесла ему ячменную кашу с маслом, достать сначала перо, чернильницу и лист пергамента.

Он сдвинул с обеденного стола хлеб и мёд, размешал подсохшие чернила, расправил пергамент. Решил, что сейчас же пошлёт Тибо обычное письмо с нарочным. Это не так быстро, как с вороном, но ведь и ответа не требуется. И уже к следующему утру гонец достигнет столицы провинции, славного беспечного Тимбэка, где прилежно платят налоги церкви Сатаны и также прилежно посещают её только затем, чтобы зафиксировать смерть или рождение.

Магистр мало что мог поделать с иррациональным страхом обычных горожан, который мешал им искренне почитать отца людей Сатану. Словно бы не понимали они, что станет с людьми без такого защитника.

Верить-то они верили — ведь церкви Его сами вырастали из-под земли. Длинные, стрельчатые — появлялись в единую ночь, как грибы на навозной куче.

Так же самостоятельно церкви выбирали себе служителей. Один из горожан вдруг просыпался с мыслью стать священником, отрекался от земного и уходил в церковь Отца, где были ему теперь и стол, и дом, и родня. Потому что родня, как правило, тут же забывала избранного, так уж устроены люди.

Фабиус обмакнул перо в чернила, стряхнул слишком густую каплю и вывел: «Достопочтенному мэтру Тибо». И опять задумался: кого бы послать в Лимс на виноградники? Ведь есть ещё и вино! И там тоже не хочется бросать на самотёк!

Как же не вовремя эта поездка. Как не вовремя…

Магистр взглянул в окно, скользнул глазами по старинному зеркалу на подоконнике, задержался на отражении собственного лица… Предчувствие обожгло его, как жжёт это необычайно гладкое стекло, если поймать им солнце!

Зеркало магистр привёз из поездки по старым развалинам возле Лимса, но изучить как следует не сумел. Может оно и скрывало древние тайны, но выяснил маг лишь то, что покрыто стекло не серебром, а сложным в обработке и получении металлом, называемым алюминий. Впрочем, алюминия в развалинах всегда находили в избытке.

Когда артефакт наскучил, Фабиус подарил его тогда ещё смазливой кухарке, горячей и нежной, как её блины. И вот сейчас, благодаря зеркальному блеску, он понял, почему Грабус обратился именно к нему, старому магу, ведущему тихую жизнь отшельника вдали от столичной суеты.

Зеркало было очень ветхим. Вот и Грабус был слишком стар. Он сам выучил когда-то Фабиуса, дал ему первые наставления. Он решил, что может положиться на мнение бывшего ученика, поймёт ход его мыслей.

Грабус предощущал что-то, был напуган, не знал, на кого опереться в дальних от столицы землях. Не беженцы или крещёные волновали его, а сокрытое до поры.

Может быть, зарождалась беда, а может, и радость: суть перемен трудно различить во тьме невежества. Но магистр Грабус был не на шутку встревожен, и тревога не сразу, но передалась Фабиусу.

Он понял, чего опасался старик. Магистр Ренгский и сам замечал: мир становится слишком изменчив для тех, кто устал считать годы.

Менялись границы провинций: четыре войны раздирали Серединный мир лишь за последнее столетие. Восемь правителей пережил Фабиус и почти пережил девятого.

Недаром в Совете Магистериума давно уже говорят просто — «правитель», не прилагая имён. Да что имена, сами слова изменяются для магистров так споро, что не все мудрые старики понимают бормотание черни.

Грабусу требовался взгляд такого же старика, как он, хорошо помнящего прежние времена. Потому советник и не стал посылать в Ангон мага помоложе.

Нечто тревожащее давно дрожало в воздухе предрассветным маревом. Ожидание. Предчувствие. Неотвратимое, словно ужас, холодящий шею в утро перед казнью. И мир торопился сплясать, как повешенный спешит выдать свои предсмертные па на пеньковой верёвке.

Грабус явно прозрел нечто. И в чём-то подозревал Ахарора, почти ровесника своего…

В чём? В воровстве? А что за дело до мирских ценностей наследнику магической силы? Разве что Ахарор замыслил покуситься на власть?

Правитель медленно умирал сейчас в столице, и Грабус не мог покинуть её, опасаясь, что выйдет из-под контроля подковёрная борьба столичных стяжателей власти.

И тогда он выбрал своими глазами в Ангоне одного из тех, кого сам когда-то учил магическому мастерству, Фабиуса, 166-летнего магистра Ренгского.

___________

Порядок (лат.).