Магистрали жизни

Донбасс в огне

К исходу ночи, когда на горизонте едва заметно начинает пробиваться заря, а из раскрытых окон уже льется в кабинет предутренняя свежесть, работается как-то особенно хорошо. Куда-то уходит усталость, в голове проясняется и тело наливается бодростью. Город еще спит, только издалека доносятся свистки паровозов и чуть слышится перестук колес бегущего где-то поезда.

В ту памятную ночь, когда истекали последние часы и минуты мирной жизни, я сидел в своем кабинете и просматривал отчетные материалы, которые требовалось взять с собой в Москву на совещание, созываемое Наркоматом.

Резкий звонок телефона оборвал мою работу. Из Наркомата сообщили о нападении немецких фашистов на западные рубежи СССР.

В этот ранний час ни я, ни те, кто звонил из Москвы, еще не произнесли слова «война». Возможно, это гитлеровская провокация. Но каждый, кто был способен правильно оценивать ход событий, понимал: война — вот она, на пороге.

Теперь, после разговора с Москвой, надо было что-то предпринимать немедленно, сейчас же. Я начал с того, что собрал своих заместителей, начальников служб, пригласил начальника политотдела дороги и председателя дорпрофсожа.

В ожидании указаний и директив из центра шли часы, но Москва молчала. Где-то там, на рубежах Родины, уже полыхало пламя войны, лилась кровь, гремели взрывы…

Связались по телефону с несколькими отделениями. Доклады дежурных диспетчеров были, как обычно, деловыми и спокойными. На всей магистрали продолжалась мирная трудовая жизнь.

Наконец поступила телеграмма:

Работники распорядительного отдела уселись за свои селекторы и принялись за дело. На их лицах — суровая решимость и сосредоточенность. Люди уже понимали, что осуществляют свое первое военное задание.

А утро поднялось над Артемовском удивительно ясное, солнечное. В глубокой синеве небес плыли небольшие, нежные облака, отсвечивая легким розоватым отблеском. Откуда-то доносился сильный аромат цветов. И было это праздничное ликование природы таким прекрасным, что никак не укладывалась в сознании грозная и горькая весть о войне.

Но чуть позже город уже забурлил, зашумел. Улицы наполнились встревоженными людьми. Куда-то неслись автомобили. Многие уже знали о налетах гитлеровских пиратов на наши города, о событиях на границе.

Все мы, командиры управления дороги, политотдельцы, профсоюзные работники, поспешили в производственные коллективы, к людям. Повсеместно в этот день проходили многолюдные митинги и собрания, на которых железнодорожники единодушно заявляли о своей решимости не щадя жизни драться с зарвавшимся врагом и добиться победы. Военкоматы осаждали тысячные толпы людей, требовавших, чтобы их немедленно отправили в действующую армию. С первых же дней войны мы отпустили на фронт всех, без кого могли обойтись. Теперь, когда железные дороги перешли на военное положение, когда железнодорожники стали выполнять важнейшую военную задачу, обслуживая фронтовые и прифронтовые коммуникации, каждый специалист был на счету. Но воевать стремились все, и многие, особенно молодые наши товарищи, считали, что участие их в военных действиях должно обязательно заключаться в сражениях, боях. Немало усилий потребовалось тогда, чтобы разъяснять людям как важна, как необходима для победы их работа на транспорте. Очень скоро нам пришлось отправить на прифронтовые дороги немало людей. На запад, туда, где гремели жестокие бои, отправились 680 лучших работников основных профессий, они повели с собой 70 паровозов. Почти все те, кто оставался на своих рабочих местах, влились в ряды формирований народного ополчения.

На дороге был введен специальный график движения поездов. Он предусматривал первоочередной пропуск фронтовых грузов и военных транспортов. За счет уменьшения количества пассажирских и пригородных поездов, внедрения более жестких норм скорости и межпоездных интервалов высвобождались резервы пропускной способности линий для военных транспортировок.

И хотя фронтовые новости были неутешительными, так как фашистские полчища продолжали рваться на восток, а части Красной Армии отступали, не видел я на лицах железнодорожников ни малейших следов уныния, растерянности, отчаяния. Наоборот, каждый будто сжался в стальной комок, каждый стремился как можно лучше, быстрее выполнить порученное ему дело. И работали все как одержимые, забыв об отдыхе, отрываясь на несколько минут на обед или ужин.

Объем перевозок сразу же сильно возрос. Мы едва успевали пропускать по всем линиям дороги маршруты с бойцами, танками, пушками, боеприпасами и снаряжением. Действовала на полный ход и могучая индустрия Донбасса, шел на-гора́ во всевозрастающем количестве донецкий уголь. Рабочие нашего края хорошо знали, как теперь нужен стране каждый слиток металла, каждый кусок угля. Мы же все, что производилось и добывалось, отгружали и доставляли по назначению с военной четкостью и исполнительностью.

Но выполнялись и другие особые задания. На станциях создавались продовольственные и медицинские пункты, санпропускники. Готовились, снаряжались и шли по назначению санитарные поезда и летучки. Для прифронтовых районов формировались военно-эксплуатационные отделения, головные ремонтные поезда и восстановительные отряды, поезда по ремонту водоснабжения и связи. Позже подготовили еще и несколько специальных поездов по ремонту паровозов и вагонов в полевых условиях.

Были приняты специальные меры защиты от возможных нападений вражеской авиации. На прифронтовых магистралях гитлеровские самолеты систематически бомбили и обстреливали станции, мосты, поезда на перегонах. Над Донбассом эти коршуны пока еще не появлялись, но и у нас была введена светомаскировка. Семафорные и стрелочные фонари получили специальные защитные козырьки. Многие осветительные установки были потушены или снабжены синими стеклами.

Мы только удивленно переглядывались, получая сведения о том, что и в этих условиях в Никитовке за ночь сформировали на десять поездов больше, чем планировалось, что в Красном Лимане горка разбирает значительно больше составов, чем полагается по нормам. И при этом не допускается ни схода вагонов с рельсов, ни столкновений вагонов, ни малейших нарушений правил технической эксплуатации. Поистине нет предела изобретательности, мастерству и настойчивости советского труженика!

Социалистическое соревнование, стахановское движение, явившиеся такой могучей силой подъема нашего транспорта в годы пятилеток, теперь приобрели особенный накал, получили новые формы.

Во многих коллективах возникли фронтовые бригады. Это почетное звание получали производственные подразделения за наиболее самоотверженный и кипучий труд. То и дело встречались плакаты и транспаранты с надписями: «Работаем каждый за двоих, за себя и за товарища, ушедшего на фронт», «Две нормы — наш ответ фашистам».

Комсомольцы и молодежь шли работать туда, где труднее. И находили для себя дело — самое нужное, самое горячее. А таких дел у нас было невпроворот. Прежде всего требовалось всемерно ускорить выгрузку. Дорога испытывала острый недостаток в подвижном составе. Комсомольцы и молодежь дружными отрядами уходили в нерабочее время на выгрузку вагонов, помогали грузить уголь на шахтах, промышленную продукцию на заводах. Это благодаря им нам удавалось справиться с резко возросшим объемом погрузки и выгрузки при значительной нехватке вагонов.

Как ни трудно было, а железнодорожники обеспечивали и четкую транспортировку воинских составов с бойцами, техникой, снаряжением, и огромный объем эвакуационных перевозок.

29 июня мы получили директивное письмо Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б). В нем была дана оценка событий и изложена программа действий в борьбе с ненавистным врагом. Особо обращалось наше внимание на обеспечение успешной мобилизации, быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, усиление работы всех предприятий, на организацию надежной охраны заводов, электростанций, телефонной и телеграфной сети. При вынужденном отходе Красной Армии предлагалось угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, вывозить все ценное имущество, в том числе и цветные металлы, хлеб, горючее, а то, что не может быть вывезено, уничтожить.

Партия и правительство призывали советских людей беспощадно бороться с фашистскими захватчиками, отстаивать каждую пядь родной земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметливость, свойственные советскому народу.

На следующий день, 30 июня, поступило сообщение об образовании Государственного Комитета Обороны, сосредоточившего всю полноту власти.

В эти дни на линиях нашей магистрали уже появились первые поезда с эвакуированными с прифронтовой полосы народными ценностями, а также людьми: женщинами, детьми, стариками. Многие из них не имели при себе даже самого необходимого. Тут за дело принялись наши женщины-общественницы, медицинские работники, персонал столовых и торговых предприятий. Эшелоны с эвакуированными встречали на узловых станциях. Испуганных, растерянных людей старались ободрить, успокоить, накормить, снабдить необходимой одеждой.

Жена Анна Алексеевна приходила домой, падая с ног от усталости, взволнованная, негодующая. Опаленные огнем войны, убитые горем люди, с застывшими в глазах ужасом и болью, рассказывали о неслыханных зверствах фашистов, о наглом разбое и грабежах, о массовых убийствах ни в чем не повинных людей, о пожарах, свирепых бомбежках и обстрелах. Среди них были и раненые, и дети, потерявшие матерей, и те, у кого погибли родные и близкие.

Анна Алексеевна спешила в детскую комнату, где мирно спали шестилетняя дочь Лариса и трехлетний Вадим, склонялась над их кроватками, словно пытаясь собой заслонить детишек от надвигавшейся военной бури, и молча, взглядом спрашивала меня, что же будет дальше?

Я утешал и успокаивал жену, уверяя ее, что непосредственной опасности нет. Она и сама понимала мое положение, рассказывала о том, как соседки то и дело поглядывают на окна нашей квартиры. Удостоверясь, что семья начальника дороги на месте, они успокаивались: значит пока еще время для отъезда не приспело.

А работать становилось все трудней и сложней. За первые десять дней войны страна лишилась 17 процентов протяженности своих железных дорог. Все больше ощущался недостаток подвижного состава.

После окончания войны я смог познакомиться со статистическими материалами о работе транспорта в ту пору. И только тогда передо мною открылась полная картина титанических усилий железнодорожников в начальном периоде войны. Уже к 28 июня на магистралях страны двигалось 370 поездов с эвакуированным гражданским населением. В июле для вывоза людей с прифронтовой полосы было направлено 80 тысяч вагонов, а под эвакуационные грузы в этом месяце заняли 300 тысяч вагонов. Лишь за два первых месяца войны железнодорожники перебазировали в тыл 350 крупных промышленных предприятий.

Транспорт всей западной части страны действовал в условиях систематических воздушных нападений врага. Ежедневно в среднем 50 железнодорожных объектов подвергались бомбежкам. Гитлеровские воздушные пираты наносили бомбовые удары по станциям и перегонам двадцати двух дорог, в том числе даже таких тыловых, как Горьковская, Пензенская, Куйбышевская. Почти шесть тысяч налетов было совершено лишь в 1941 году.

Один только вид прибывавших на наши станции с прифронтовых участков поездов вызывал содрогание и чувство преклонения перед мужеством людей, ведущих эти поезда. Вагоны с сорванными крышами, изрешеченными, искореженными взрывной волной и осколками кузовами, паровозы, котлы у которых ощетинились деревянными колышками забитых пробоин. С помощью этих колышков машинисты предотвращали потерю пара. И еще снесенные взрывами кровли контрбудок, смятые стенки тендеров, нередко следы крови на передних площадках и ступенях лесенок…

Больше всего сведений о том, что происходит в зоне сражений, приносили наши диспетчеры. По своей селекторной связи они добирались до дорог и отделений, уже находившихся на переднем крае. Их рассказы были полны восхищения стойкостью и героизмом товарищей, трудившихся под огнем врага.

Из уст в уста передавалась весть о беспримерном мужестве и бесстрашии попаснянского машиниста А. Давыдова и его помощника А. Булгакова, водивших поезда в прифронтовой полосе. Их состав с боеприпасами попал под бомбежку на одном из разъездов. Загорелись вагоны. Паровозники, не раздумывая, бросились к упряжным приборам и, отцепив охваченные пожаром вагоны, увели в безопасное место оставшуюся в целости большую часть поезда.

Одной из первых среди железнодорожников была награждена орденом Красной Звезды помощник машиниста из депо Красный Лиман Глафира Тараненко. Она находилась в командировке на фронтовой дороге. Заменив раненого машиниста, Глафира встала к правому крылу и, искусно маневрируя скоростью, сумела вывести поезд из-под минометного обстрела врага, сохранила его в целости и доставила по назначению.

Железнодорожники, эвакуированные с уже захваченных фашистами станций и узлов, делились с нашими людьми фронтовым опытом. Эти люди оказали нам неоценимую услугу, научив многим приемам и способам работы на переднем крае. Они же, не гнушаясь никаким трудом, ожесточенно хватались за любое дело, только бы участвовать в общей борьбе за победу.

Приближался наш традиционный праздник — Всесоюзный день железнодорожника. Мы решили отметить его горячим, самоотверженным трудом во имя победы. 3 августа на Северо-Донецкой магистрали, как и на других дорогах, состоялся массовый воскресник. Заработанные на нем деньги были внесены в фонд обороны. Наш дружный трудолюбивый коллектив постановил впредь до самой победы отчислять в этот фонд ежемесячно однодневный заработок.

Через несколько дней я созвал совещание по вопросу о постройке силами железнодорожников колонны бронепоездов по заданию Государственного Комитета Обороны. Собрались в моем кабинете представители Сталинского обкома партии, политотдельцы, специалисты. Глянул я на товарищей — как изменились они за эти полтора месяца. На похудевших лицах — суровая сосредоточенность, в глазах — боль и жесткая, непреклонная решимость. И все подтянуты, подчеркнуто аккуратны.

Примечательно то, что, зная о задании Государственного Комитета Обороны по поводу постройки бронепоездов, большинство приглашенных на совещание работников пришли уже с продуманными предложениями. У некоторых я заметил даже эскизы отдельных узлов, проектные наброски. Быстро, по-военному приняли план действий, руководство строительством решили поручить заместителю начальника дороги Ляшенко, начальнику паровозной службы Костенко, начальнику отдела той же службы Колтунову. Все они были опытными специалистами, отличными организаторами.

Начальник политотдела дороги Д. Ованесов направил в цеха и бригады, занятые сооружением крепостей на колесах, коммунистов, комсомольцев, политорганизаторов.

В течение трех дней доставили с металлургических заводов броневую сталь, из Горловки привезли кислород. Отобрали пригодные для бронирования паровозы. Это были знаменитые «овечки». Именно они лучше всего подходили для такой цели. Неприхотливые, выносливые, с низко сидящим котлом, относительно небольших размеров легендарные паровозы открывали новую страницу своей славной истории. Для бронированных вагонов и площадок вполне годились полувагоны с металлическими кузовами. Люди работали, не уходя из цехов. Они были тут и конструкторами, и технологами, и рационализаторами. Возник, например, такой вопрос: как оборудовать поворотный механизм для пушек на бронеплощадках, чтобы они могли вести огонь в любом направлении. Очевидно, что тут требуются шариковые подшипники больших размеров. А где их взять?

Вскоре М. Колтунов нашел выход, и под основание каждой пушки стали изготовлять опору из двух бандажей колес паровоза серии «С». По боковой плоскости бандажей протачивали канавку, которую заполняли металлическими шариками. Получался опорный подшипник — надежный и безотказный.

Представитель военного командования, принимавший уже готовые бронеплощадки, нашел это устройство очень удобным и устойчивым.

Трудным делом была сверловка отверстий в бронелистах, да и времени она отнимала много. Тогда решили, по предложению инструктора И. Любченко и сварщика А. Полянского, прожигать эти отверстия газосваркой с помощью шаблонов.

За очень короткое время мы построили и сдали железнодорожным войскам несколько грозных боевых крепостей. Позже не раз приходилось слышать о их героических огневых налетах, о славных подвигах экипажей.

В наших локомотивных и вагонных депо, даже в небольших мастерских путейцев и связистов готовилось тогда много самых различных предметов военного снаряжения и вооружения. Производили взрыватели для гранат и мин, противотанковые ежи, выпускали бутылки с зажигательной смесью.

В локомотивном депо Дебальцево-Восток работал токарь — комсомолец В. Викторов, участник войны с белофиннами. Он хорошо знал минноподрывное дело и организовал в своем цехе изготовление противотанковых мин и гранат. Позже этот отчаянный и бесстрашный парень много раз переходил по нашему заданию линию фронта и приносил ценные разведывательные данные.

Между тем военная обстановка заставила форсировать вывоз в тыл промышленных предприятий, ускорить эвакуацию населения. Бои шли уже на Левобережье Днепра, на подступах к Донецкому краю. В первой половине сентября Военный Совет Южного фронта принял план эвакуации Донецкой области в связи с резким обострением положения на фронте. Подвижного состава на дорогах Донбасса было недостаточно. Мы делали все, что в наших силах, для того, чтобы наилучшим образом использовать каждый вагон и непрерывно подавали на заводские пути составы для погрузки оборудования и людей. Затруднены были и выходы на дороги тыла. Все направления оказались забитыми потоками поездов. Для вызова эвакуационных грузов использовали боковые, второстепенные направления, даже подъездные пути предприятий. Ни о каких нормальных интервалах между поездами не могло быть и речи. Составы двигались цепочкой, на расстоянии тормозного пути между ними. Была введена, как мы ее назвали, «живая блокировка». На перегоны выходили специальные бригады сигналистов. Люди с флажками и фонарями стояли на обочинах путей, на дистанции в двести метров друг от друга. Они подавали нужные сигналы машинистам и кондукторам поездов. И опять-таки, в этих небывало сложных условиях никто не допускал ни малейших нарушений безопасности.

А фашистская авиация уже свирепствовала и на нашей Северо-Донецкой магистрали. В ее воздушных ударах была отчетливо видна определенная закономерность. Этим гитлеровцы стремились вызвать панику и растерянность, дезорганизовать работу транспорта, помешать перевозкам для фронта и эвакуации. Но гитлеровские летчики явно стремились не вызвать сильных разрушений железнодорожных устройств, чтобы использовать их для своих потребностей после отступления советских войск. В нашу же задачу входило обеспечить устойчивую деятельность фронтовых коммуникаций, эвакуацию промышленных предприятий и населения. А при вынужденном отходе — разрушать все устройства своей дороги так, чтобы они не могли служить врагу.

Легко сказать: разрушать свою дорогу, ее хозяйство и технику!..

Ведь сколько труда, энергии, предприимчивости, инициативы вложено нашими тружениками в каждое устройство. Все вокруг создано нашими руками, ценой громадных усилий многих тысяч людей. Как радовались мы каждому новому станку, каждому удачно придуманному приспособлению. А могучие краны и эстакады на топливных складах! А красавцы-мосты через реки, путепроводы! А прекрасные, светлые и просторные здания локомотивных и вагонных депо, уютные бригадные дома! А наши дворцы культуры, клубы, школы, больницы, библиотеки!..

Да что говорить… Я видел горькие скупые мужские слезы на глазах суровых и закаленных людей, когда они узнали о том, что нет больше Днепрогэса. А он был не только первенцем нашей гидроэнергетики. Он был символом социализма, олицетворением новой эры, прообразом коммунистического будущего. И теперь на наших глазах гибли, превращались в руины домны и мартены, прокатные цехи и шахты — гордость и слава нашего народа, его надежда и опора.

Как же жить и воевать мы будем без Донбасса, без его исполинской мощи, без тех потоков металла и машин, которые шли отсюда, стремительно нарастая из года в год?

Мне приходилось в те дни, полные драматических событий, колесить со станции на станцию, из конца в конец нашей магистрали. И порой не было сил глядеть на эти разрушения и гибель огромных народных ценностей. Подчиняясь суровым обстоятельствам военной необходимости, шахтеры затопляли свои штольни и штреки, доменщики взрывали свои печи, прокатчики разрушали сложные и мудрые механизмы станов.

Я видел, как на одной прифронтовой станции рабочие депо закладывали взрывчатку под ферму поворотного круга, в топки котлов центральной котельни, под фундаменты, с которых были сняты дизеля электростанции. Была в их работе деловая сосредоточенность, сноровка мастеровых, Люди выполняли полученное задание молча, внешне спокойно и просто. Но в плотно сжатых губах, в глубоко запавших глазах я читал огромное горе и боль. Это были люди созидания, рабочие, которые строили, украшали родную землю. Самой их природе было чуждо и враждебно разрушение. Но они делали и эту работу, они выполняли ее даже под бомбами и разрывами фашистских снарядов. Это был подвиг, это был невиданный никогда раньше героизм масс. Каждый из нас был поглощен одним стремлением: вывезти как можно больше, ничего не оставить ненавистному врагу. А когда вернемся, мы все построим вновь, построим еще лучше, мощнее, красивее.

Известно, что фашисты так и не сумели использовать индустрию и природные богатства Донбасса.

Мы вывозили все, что только можно было вывезти из нашего железнодорожного хозяйства, снимали даже семафоры, стрелки, рельсы. Особенно успешно провели эвакуацию паровозов и вагонов.

Уже через много лет после окончания войны попалась мне книжка гитлеровского полковника Г. Теске «Военное значение транспорта». В ней он писал:

Эвакуация, проведенная железнодорожниками, не имеет себе равных в истории ни по масштабам, ни по срокам ее осуществления.

Ценой невиданного напряжения, уже к осени 1941 года мы лишились около 40 процентов протяженности сети, в неимоверно трудных условиях, нередко под огнем врага были вывезены на огромные расстояния — до двух и трех тысяч километров — миллионы людей, тысячи заводов, имущество учреждении, колхозов, МТС, зерно, промышленное сырье и материалы. Всего в начальный период войны стране потребовалось для эвакуационных перевозок около полутора миллионов вагонов.

С утра до ночи приходилось решать буквально неразрешимые задачи: выделять в массе воинских транспортов самые срочные, по требованию вышестоящего начальства разыскивать в бесконечных потоках эвакуационных составов оборудование какого-то особо важного военного завода, ускорять продвижение на восток состава со станками другого предприятия, уже производящего вооружение на новом месте и т. д. И все такие задания выполнялись четко, быстро, хотя и ценой норой нечеловеческих усилий.

А бои идут уже на западных участках нашей магистрали, все наглее и ожесточеннее становятся налеты фашистской авиации.

8 февраля 1942 года газета «Гудок» опубликовала статью М. И. Калинина, в которой он писал:

С каждым днем управление перевозками, движением поездов все больше усложнялось, становилось порой неимоверно трудным. Отдельные диспетчеры у своих селекторов терялись, не зная, какое принять решение. Тогда рядом с ними вставали начальники отделений движения и паровозного хозяйства и сами руководили работой.

Нельзя не вспомнить добрым словом, не выразить самой теплой товарищеской благодарности бойцам и офицерам железнодорожных войск, которые действовали на наших линиях, когда они стали прифронтовыми. Плечо к плечу трудились вместе с железнодорожниками подразделения этих отважных и самоотверженных воинов. Ставили заграждения, разбирали пути, портили сигнальные устройства или разрушали их, чтобы гитлеровцы не смогли их использовать.

Особенно энергично и умело действовала одна из бригад, которой командовал, позже прославившийся на всю страну, генерал П. А. Кабанов. Эта бригада успешно эвакуировала в тыл рельсы, стрелки, скрепления с участка Купянск — Валуйки. Позже ее подразделения вступали и в ожесточенные схватки с врагом на тех участках, которые по каким-либо причинам оказывались неприкрытыми фронтовыми частями.

В ходе военных действий многие станции и линии по несколько раз переходили из рук в руки. Были периоды, когда фашисты выдыхались, занимали то там, то здесь оборону. Случалось не раз и отступали на каком-то участке фронта. Все это вынуждало железнодорожников то выводить из строя, то вновь оживлять отдельные линии и узлы. В такой обстановке требовались мощные, мобильные, хорошо оснащенные восстановительные формирования. В связи с этим в составе Наркомата путей сообщения было организовано Главное управление военно-восстановительных работ со штабом железнодорожных войск и политотделом.

В составе фронтов появились управления военно-восстановительных и заградительных работ (УВВР). Вскоре начало действовать такое управление и на Юго-Западном фронте. Возглавил его бывший заместитель начальника Львовской железной дороги А. И. Григорьев. Его заместителем стал генерал П. А. Кабанов, а главным инженером — крупный специалист мостового дела Г. И. Зингоренко. Начальником штаба назначили полковника С. В. Брыкина.

Всеми эксплуатационными и восстановительными делами фронта управлял уполномоченный НКПС, заместитель наркома, член военного совета Юго-Западного фронта В. П. Егоров.

Нам, железнодорожникам, стало значительно легче обеспечивать активную деятельность своей магистрали, уверенней и успешней справлялись мы со всеми затруднениями. Нередко только что отбитые у врага и изуродованные им станции, перегоны, мосты вновь вступали в строй за считанные часы и дни. Бывало и так, что уже под огнем вражеской артиллерии бойцы желдорвойск и наши труженики быстро исправляли повреждения и успевали вывести из-под обстрела поезда, груженые оборудованием, углем, воинским снаряжением.

Работали, выполняя задания командования, несмотря ни на какие опасности. Пока оставалось в наших руках хоть несколько станций, хоть считанные километры линий, они действовали, осуществляли свою задачу.

17 октября из Ясиноватой было эвакуировано руководство Южно-Донецкой дороги, а через неделю пришлось оставить Артемовск и нам — штабу Северо-Донецкой. Свою семья я отправил в тыл лишь несколько дней тому назад. Она двигалась сейчас где-то через участки, подвергавшиеся свирепым бомбежкам. О дальнейшей судьбе своих близких я узнал не скоро.

Управления обеих донецких магистралей временно обосновались в Ворошиловграде. К тому времени в состав Северо-Донецкой вошла линия от Валуек до Несветая и появились у нас Старобельское и Кондрашевское отделения. Движение поездов мы могли осуществлять только в прифронтовой полосе, лишь на оторванных друг от друга вклинившимся врагом участках. Начальник Краснолиманского отделения движения В. Добров управлял частью своего отделения из Красного Лимана, а его заместитель Т. Медведев руководил несколькими участками из Сентяновки. На две оперативных группы разделились и руководители Попаснянского отделения. Связь, так необходимая транспорту, то и дело нарушалась. Бригады наших отважных связистов ночами трудились на перегонах, восстанавливая столбовые линии, а днем эти линии снова выходили из строя. Приходилось пользоваться связью лишь урывками, часто посылать на станции, находящиеся в зоне боев, связных.

Теперь уже наши труженики и работали, и воевали. Часто железнодорожники угоняли последние составы со станций под самым носом у фашистов. Вот тогда конторы дежурных по станции превращались в пулеметные посты, будки стрелочников становились стрелковыми ячейками.

Во второй половине ноября станции Лоскутовка и Венгеровка оказались неприкрытыми нашими войсками. Обнаружив это, фашисты решили обойти части 12-й армии с правого фланга, чтобы сбить их с берегов Северского Донца и открыть себе дорогу на Ворошиловград. Их продвижение было остановлено дружным огнем и контратакой бойцов 28-й бригады железнодорожных войск и батальона войск НКВД, находившихся в этом районе. Их задачей был демонтаж железнодорожных устройств. Несколько дней здесь шли ожесточенные бои. Позже, отойдя к шахтерскому поселку Голубовка, наши снова преградили путь врагу. На этот раз их поддержали три бронепоезда, которые вели артиллерийский огонь на подступах к станции Сентяновка.

В один из этих дней на командном пункте нашей дороги, находившемся в Ворошиловграде, раздался звонок из Сентяновки. На проводе был старший электромеханик этой станции В. Рогач. Наладив со своей бригадой прерванную вражеским огнем связь, докладывал об обстановке. Прерывающимся от волнения, но веселым голосом он кричал в трубку:

— Мы здесь долбаем фашистов как следует! Сентяновка живет, действует! Привет вам с переднего края! Обстановку буду докладывать!..

Несколько дней, пока шли там бои, мы хоть и с перерывами, но имели связь с Сентяновкой и Шипилово, слышали звонкие голоса телефонисток Люды Белявской и Вали Куринной.

Узнав, что весь подвижной состав уже угнан с этого участка и там теперь проходит передний край, я дал указание начальнику станции Сентяновка Мащенко отходить в тыл.

— Не можем, — ответил Мащенко. — Мы пока нужны здесь нашим войскам. Будем драться.

Как выяснилось позже, наше командование использовало задержку в наступлении противника на этом участке и начало перегруппировку своих сил.

Фашисты трое суток вели ожесточенный артиллерийский и минометный огонь по Сентяновке. Все эти трое суток не уходил с поста дежурный по станции В. Ткаченко, управляя передвижением бронепоездов по станционным путям. Составитель Г. Юраш ползком по кюветам пробирался от стрелки к стрелке, выполняя команды дежурного по станции. Каждое станционное помещение использовалось теперь как командный пункт или узел связи, а то и как огневая точка.

К ночи в расположении врага затихла стрельба, слышался только гул моторов. Необходимо было узнать, что затеяли фашисты. Разведгруппу повел машинист В. Гайворонский, которому знакома здесь каждая тропка. Разведчики засекли новое расположение огневых средств врага и с наступлением рассвета на головы гитлеровцев обрушился меткий огонь бронепоездов. Гайворонский, забравшись на крышу вокзального здания, корректировал стрельбу.

Вскоре возникла необходимость перебросить на станцию Шипилово, которая была еще не занята врагом, четыре эшелона. Ночью эти транспорты благополучно, под прикрытием бронепоездов, прибыли по назначению. Бойцы прямо из вагонов бросились к намеченному рубежу обороны, а железнодорожники тут же принялись готовить в тыл освободившийся подвижной состав. Утром на опустевшую станцию ворвались гитлеровцы, захватив не успевшего отойти начальника станции С. Нехая и его боевых товарищей, выполнявших свой боевой долг до последней минуты.

Враги, обозленные стойкостью и мужеством железнодорожников, подвергли героев зверским пыткам и потом расстреляли.

Через несколько дней наши части вышибли фашистов с этой станции, и мы похоронили своих товарищей с воинскими почестями.

Непосредственная угроза оккупации надвигалась и на станцию Родаково. Уже в утренних диспетчерских докладах мне сообщали, что подвижной состав с этой станции выведен полностью, что люди эвакуированы, за исключением небольшой оперативной группы движенцев, на случай, если понадобится подать на эту станцию военный транспорт или санлетучку.

— Правда, в локомотивном депо еще работа кипит, — докладывал начальник локомотивной службы.

— Но ведь оборудование вывезено, паровозы ушли, что же вы там делаете?

— Бронепоезда ремонтируем.

Оказывается, накануне в Родаково прибыли два поврежденных бронепоезда, и деповские ремонтники решили не оставлять рабочих мест, пока не отремонтируют машины.

Бой шел у самой станции. Работали и пушки подбитых бронепоездов. А мастер Н. Костюшин вручную вертел токарный станок, на котором точились детали арматуры. Сварщики сами изготовили электроды и сваривали бронелисты. Слесари обрабатывали буксовые подшипники. Начальник депо Г. Прокуда и мастер В. Азаров руководили ремонтом, одновременно выполняя обязанности слесарей, котельщиков, арматурщиков.

Бойцы и командиры не знали как и благодарить паровозников, получив возможность уже через сутки вновь выйти на огневые рубежи. За это время фронт близ Родаково стабилизировался и родаковские паровозники превратили свое депо в базу по ремонту боевой техники.

Война железом и кровью испытывала нашу стойкость, нашу преданность народу и ленинской партии. Сила духа, неиссякаемая, горячая любовь трудящихся к своей социалистической Родине проявлялись в это грозное и жестокое время множеством массовых примеров отваги и героизма. Презирая опасность, жертвуя нередко жизнью, наши труженики выполняли свой долг, находя при этом такие формы и методы своего труда, в которых мы видели, что стахановское движение не только живет, оно развивается применительно к условиям и обстановке военной действительности.

Бригада котельщиков того же, пробитого снарядами, прокопченного пороховым дымом депо Родаково объявила себя фронтовым подразделением.

Руководитель бригады И. Сергиенко вместе со своими рабочими без конца что-то изобретал, придумывал, приспосабливал. Но вот, это было в январе 1942 года, мне докладывают, что четыре паровоза, вчера доставленные для ремонта в депо, уже вышли на линию и повели угольные составы.

— Как же это? Ведь для такого ремонта требуется трое суток?

— Я и сам не знаю, как они управились, — отвечает начальник локомотивной службы. — Знаю только, что и бронепоезд они чинили в это же время.

Таких фактов было тогда немало. А какого невиданного размаха достиг трудовой подъем, когда выяснилось, что фашистское наступление остановлено и восточная часть Донбасса остается в наших руках. Будто чудом ожила индустрия в этих районах. Ни разрушения, причиненные вражеской авиацией, ни проведенный уже частичный демонтаж оборудования не помешали снова развернуть работу на всех шахтах треста «Кадиевуголь», «Первомайскуголь» Антрацитовского района. Выдавали кокс батареи Кадиевского и Брянского заводов, действовал Коммунарский металлургический.

Непрестанно вывозили продукцию промышленности наши станции Кипучая, Овраги, Славяносербск, Изварино, Верхнедуванная, Семейкино, Должанская, Щетово, Бежановка, Варварополье, Ирмино, Киндачевка, Антрацит, Карахаш, Марьевка, Фащеевка, Ровеньки, Красная Могила, Вальяновский, Коммунарск и другие. Правительственное задание об увеличении погрузки угля, о необходимости питать топливом соседние железные дороги мы воспринимали как боевой приказ Родины. Все отлично понимали, что наш уголь в данный момент так же дорог и необходим стране, как боеприпасы, без него будут парализованы коммуникации фронтов.

И в это время радостная весть. Немцев бьют у ворот столицы. Сокрушительный разгром фашистов под Москвой так воодушевил всех дончан, что силы их будто удвоились. Каждый убедился: гитлеровцев можно бить, а значит надо бить крепче, увесистей, изо всех сил.

Наша Северо-Донецкая жила, действовала, хотя и находилась в непосредственной близости от зоны боев. Многие магистральные линии были или перерезаны врагом, или разрушены, но железнодорожники, удачно используя подъездные пути заводов и шахт, прибегнув к целому ряду новых творческих методов и приемов организации перевозок, выходили победителями из поединка с врагом.

Восемь месяцев коллектив станции Марьевка грузил и отправлял уголь почти на виду у гитлеровских войск. Передний край проходил по восточной окраине Попаснянского узла, где бесчинствовали фашисты, а всего лишь в нескольких километрах от Попасной двигался порожняк к шахтным бункерам, уходили в путь груженые составы. Шла эта работа преимущественно ночью. Стрелочница Е. Ляшева буквально на ощупь перекладывала балансы стрелок. Осмотрщик вагонов Р. Ищенко в полной темноте устранял неисправности, заправлял буксы вагонов. Начальник станции А. Чемерис сам управлялся со всей маневровой работой. Угольные маршруты отправлялись в Алмазную, откуда они, кружа по отдаленным, глухим веткам, попадали в Родаково, Ворошиловград и уходили в центральные районы страны.

Рядом с передним краем оказалась станция Светланово. До немецких позиций было всего 400—500 метров. А возле станции, в отвалах шахты «Горская», лежало 25 тысяч тонн первосортного угля. Но как его вывезти оттуда? Станционные пути использовать невозможно. Фашисты открывали бешеный огонь даже по отдельному, появлявшемуся на путях человеку. Решили проложить путь, соединив им шахтную ветку с магистральной линией Светланово — Шипилово. Зимней вьюжной ночью принялись за дело путейцы во главе с дорожным мастером Ф. Гусаком. Связисты электромеханика Г. Нескромного протянули телефонный провод. Пока фашисты обнаружили у себя под носом строителей, двухкилометровая ветка была уже готова. И как ни бесновались враги, но уголь мы вывезли. А к началу лета 1942 года транспортировка его в глубь страны была уже удвоена по сравнению с зимой.

Воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе и бездействием союзников, немецкое командование сосредоточило на юго-восточном направлении мощную группировку, и фашистские танки ринулись к Дону. Фашисты стремились выйти к нижней Волге, отрезать Кавказ.

Мы отошли в тыл, не оставив врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, сняв и отправив на восток большое количество рельсов, стрелок, сигналов и других железнодорожных устройств.

— Мы вернемся к тебе, Донбасс, — говорили железнодорожники.