Маленький театр

II Маленький театр

Поодаль от церкви, на пустыре, стоял парусиновый балаган в пёстрых заплатах. Над ним развевался вымпел с такой надписью:

Маленький театр

Проспе́ра Касти́ля

даёт представление:

„ШКОЛА СМЕХА“.

Превесёлый фарс.

Начало в 15 часов.

Здесь же стоял автофургон, некогда выкрашенный в голубой цвет, а рядом изрядно помятый прицеп с брезентовым верхом.

В прохладной тени автофургона девушка в бежевом фартуке стирала в тазу бельё, а толстощёкий бутуз смотрел на неё, грызя горбушку.

— Мили! — крикнул Жерве.

Девушка обернулась, продолжая стирать. Она была бледной, худенькой и, несмотря на измученный вид, хорошенькой.

— Наконец-то пожаловал! — сердито заметила она. — Я уж думала, что ты не вернёшься. Папа в ярости… А с ногой что? — спохватилась она. — И кто это тащит наш мешок с морковью? Эй, осторожнее, он дырявый!

— Хорошо… я… — начал было Люка.

— Растяпа опаздывает, а достаётся мне. Да пусть бы этого театра и вовсе не было! Осточертел он мне!

— Я не виноват. Сейчас я всё расскажу… — бормотал Жерве.

— Ну рассказывай, что ты там ещё натворил. Только побыстрее, видишь, сколько у меня стирки.

— Понимаешь… я… ой…

— Он упал и повредил себе ногу. Я отвёз его в дом неподалёку, и там хозяйка сделала ему перевязку, а её муж привёз нас на машине, — выпалил Люка, боясь, что девушка снова перебьёт его.

Мили пристально посмотрела на брата и в изнеможении опустилась прямо на мокрое бельё.

— Вечно ты ворон считаешь! Нет, хватит с меня… Вот она, счастливая семейная жизнь: грязь, нищета, а вдобавок этот шалопай ногу себе повредил!

Вдруг она перестала сердиться, и лицо у неё стало добрым и ласковым. Она вскочила и подбежала к брату:

— Жерве, миленький, прости меня! Тебе очень больно?

Вместо ответа он обхватил руками шею сестры и прижался лицом к её плечу.

— У него, наверное, растяжение, — заметил Люка.

— Ну, это ещё полбеды… — отозвалась Мили. — Только не стой, голубчик, садись.

Она усадила Жерве, взглянула на него, и на глазах у неё появились слёзы:

— А как же представление? Ведь ты не сможешь играть? Что будет с отцом?

— Нет, я буду играть, — заупрямился Жерве. — Не плачь, Мили, ну, пожалуйста!..

— Не плачь больше, — повторял за ним и малыш Ле́о, уцепившись за фартук сестры.

— Хорошо, хорошо… — ответила она. — Простите мою несдержанность, но так устаёшь…

Люка смотрел на неё с сочувствием. Он достал из кармана стеклянный шарик и отдал его малышу. Тот радостно засмеялся.

— Вот и подружились, — проговорила Мили почти весело. — Малыш Лео хороший мальчик, и Жерве тоже хороший, как и все остальные. Бедняжка Жерве… Что же, пойду предупрежу папу…

— Пойдёмте с нами, мальчик! — пригласила она Люка. — А Жерве пока посидит здесь.

— Хорошо, Мили, — согласился Жерве.

Несколько скамеек, эстрада, полураздвинутый, выгоревший занавес; на эстраде порхает, раскинув руки, тоненькая девочка в красном платье, а на неё равнодушно смотрят два высоких паренька, одетые в пёстрые костюмы арлекинов. Лица у них бледные и недовольные.

— Флора, Валентин, Жиль, позовите папу! — распорядилась Мили.

— Он идёт, он идёт, — пропела Флора, продолжая кружиться.

Братья тем временем с любопытством рассматривали Люка.

На подмостки вышел толстяк с необъятным животом и большой лысиной, реденькие пряди свисали ему на уши. Щёки у него были одутловатые, цвет лица жёлтый, болезненный, но голубые глаза навыкат смотрели весело и по-молодому. На нём была зелёная полосатая рубаха, подпоясанная широким чёрным поясом, и чем-то он напоминал разбойника из забавной комедии.

— Ты насчёт спектакля? — спросил он у Люка. — А ну-ка, выкатывайся отсюда, молодой человек.

Но тон его сразу изменился, когда Мили сообщила ему обо всём случившемся. Как, Жерве не сможет играть? Да ведь это провал! А что будет с публикой, если отменить спектакль? А куда Жерве делся?

— Он там, около фургона, — ответила Мили. — Но ведь он…

Проспер Кастиль, не слушая, сбежал с эстрады и чуть не столкнулся с Жерве, ковылявшим ему навстречу.

— Жерве, ведь я велела тебе сидеть на месте! — крикнула Мили.

— Раз он пришёл, значит, он может ходить, раз может ходить, может и кувыркаться. Верно, Жерве? — сказал папаша Кастиль и вздохнул с облегчением.

— Да, пожалуй… впрочем, не знаю… — негромко ответил Жерве и, морщась от боли, опустился на лесенку, ведущую к эстраде.

Братья и сёстры подбежали к нему.

— Папа, видишь, как ему больно! — воскликнула Мили. — Пусть Валентин его заменит.

— Да этот недотёпа замолчит посреди фразы!

— Тогда Жиль.

— Ещё что выдумала! Да его унылая физиономия всех до слёз доведёт! Через четверть часа спектакль! — ужаснулся папаша Кастиль, вытаскивая из кармана огромные часы. — Провал, полный провал!

И он стал бегать по сцене, обхватив голову руками и что-то бормоча себе под нос. Впрочем, никто, кроме Мили, не обращал на него внимания.

Но вдруг раздался его громкий возглас, и все встрепенулись. Господин Кастиль вертелся вокруг Люка, осматривал его со всех сторон, как барышник, оценивающий скот для продажи. Вот он схватил мальчика за руку и объявил:

— Всё пойдёт как по маслу. Друг мой, вы — замена Жерве.

— Замена Жерве? — изумился Люка. — Но ведь я…

— Никаких «но»!.. И осанка у вас подходящая и вообще в вас что-то есть. Я это сразу заметил.

— Папа, да что с тобой? — воскликнула Мили. — Об этом не может быть и речи! Пригласи его посмотреть представление — милости просим! Но нельзя заставлять его играть! Нет-нет, пусть играет Жиль!

— Жиль? Никуда он не годится!.. Никаких разговоров! У нас всего… девять минут. Валентин! Неси костюм своего братца.

Валентин не спеша пошёл за костюмом.

— Нет, играть я не буду, — твёрдо заявил Люка.

Он и сам не знал, смеяться ему или сердиться. Не нравился ему этот суетливый толстяк: думает только о своём дурацком театре, даже не посочувствовал Жерве, ну, а его предложение просто какая-то нелепость. Люка, с трудом удерживаясь от смеха, хотел спуститься с эстрады. И тут он встретился взглядом с Жерве. Многое прочёл он в его глазах: усталость, страдание, просьбу.

— Останься, пожалуйста, — шепнул Жерве.

Сердце у Люка было доброе: он помог сегодня Жерве, что ж выручит его и ещё раз. Он кивнул в знак согласия. Жерве обрадовался, крепко пожал ему руку.

— Только мне надо уйти в пятом часу, — заметил Люка. — Меня будет ждать брат.

Господин Кастиль похлопал в ладоши.

— Хватит болтать! Дай-ка мне домино, — обратился он к Валентину. — Длинновато. Придётся кое-где заколоть булавками. Флора, займись-ка этим делом.

Девочка работала с таким усердием, что изрядно исколола булавками новоиспечённого актёра. Тем временем Жиль и Валентин проверили, всё ли на месте. Всё тут: стол, стулья, грифельная доска, кусок мела. Их угрюмое молчание не вязалось с радостным оживлением младшей сестры. Отец семейства кружил вокруг Люка, как пчела, и бессвязно пересказывал ему сюжет пьесы. Люка понял лишь одно: он первым должен выйти на сцену и написать на грифельной доске фамилию: Дюронше́ль.

Таинственный, несуществующий Дюроншель, выдуманный учениками, проделывает в классе разные уморительные шутки, он якобы виновник всех проказ.

— Словом, всё пойдёт как по маслу, — заключил отец семейства, вытирая лысину носовым платком сомнительной чистоты. — Запомни: твоё имя Жерве… Ты, конечно, умеешь делать кульбиты? Покажи.

Люка ловко перекувырнулся раз, два, три… После четвёртого кульбита господин Кастиль объявил, что он вполне удовлетворён, и взглянул на часы:

— Без пяти три! Все по местам! А ты, калека, садись в угол.

Всё пришло в движение. Жерве, ковыляя, спустился с эстрады. Валентин побежал к палатке продавать билеты, Жиль лениво размахивал колокольчиком, а Флора вытащила из «зрительного зала» Лео — он там катал стеклянный шарик.

— Семь… девять мальчиков… одиннадцать, нет, двенадцать девочек, а вон и ещё идут, — шептала Флора, заглядывая в щёлку.

Люка уже начал жалеть, что согласился выступать. Что он будет делать? Что говорить? Ведь он понятия не имеет о роли!

— Зря я согласился, — произнёс он громко. — Вид у меня будет идиотский.

Флора искоса посмотрела на него.

— Если бы ты отказал папе, он бы совсем расхворался.

— Но я всё провалю! Я же ничего не знаю.

— Я тебе подскажу, когда ты замолчишь как рыба, или придумаю какой-нибудь фортель. Никто ничего и не заметит. Ну разве это не мило с моей стороны? — воскликнула Флора.

Люка невольно улыбнулся:

— Очень мило! И ты всё время будешь около меня. Обещаешь?

— Мне так по роли полагается. Обожаю театр. А ещё больше танцы! Я люблю танцевать совсем одна. Ах, как это здорово!

— А где вы живёте, когда не даёте представлений? — поинтересовался Люка.

Флора широко раскрыла глаза.

— Как где? В фургоне. Ты наш фургон не видел?

— Видел. Только я думал… Значит, у вас нет дома?

— У нас фургон, — повторила Флора несколько растерянно. — Вот чудак! Нам нужен дом на колёсах, ведь мы никогда не торчим на одном месте.

— А как же школа? — в свою очередь удивился Люка.

— Мы в школу не ходим. Мальчики одно время ходили, а я никогда не была в школе, но читать я, конечно, умею… Мили научила — по своей поваренной книге, — с важностью заявила Флора.

— А других книг у тебя нет?

— А зачем мне книги? У меня есть ремесло, я выступаю на сцене, а для этого никаких книг не надо. А у тебя какое ремесло?

Люка пришлось признаться, что никакого ремесла у него нет. Флора посмотрела на него так пренебрежительно, что он покраснел до ушей. Надо было поддержать своё достоинство, и он объявил:

— Зато мой брат Даниэ́ль изучает право.

— Брат, но не ты же, — отрезала Флора. — А вот мы с Жерве — лучшие актёры в труппе. Правда, Жерве всё время мечтает о школе и о разных книгах…

— А Жиль и Валентин?

Флора повела плечами, сделала пируэт и сказала:

— Валентин ненавидит театр и вечно пререкается с папой. Знаешь, кем он хочет стать? Булочником!.. Печь булки — ну что тут интересного? Ну, а у Жиля никогда не узнаешь, о чём он думает. Наш дядюшка Норуа́ уговаривал папу оставить Жиля у него в Гонфле́ре и всё твердил, что из Жиля выйдет настоящий моряк, но папа отказал наотрез. А Жиль после этой истории целую неделю рта не раскрывал. Он и до сих пор ещё злится.

Флора продолжала болтать, перескакивая от весёлого к печальному, как вдруг раздался звон колокольчика. Он прозвонил три раза, и занавес стал медленно раздвигаться. Кто-то потянул Люка за воротник.

— Дюроншель, мел… Вперёд! — прошипел господин Кастиль ему прямо в ухо и вытолкнул на сцену.

Люка, выряженный в нелепое домино, неподвижно стоял посредине сцены, опустив руки. А зрители не сводили с него глаз. Сколько бы это длилось, неизвестно, если б из публики не раздался чей-то звонкий голосок:

— Ну, а дальше-то что?

Зрители захохотали. Люка растерянный, красный, схватил кусок мела и вывел на грифельной доске: «Дюроншель».

— Ну, а дальше, дальше что?

Действительно, что же дальше? Прыгать? Говорить? А может быть, сесть? Он избрал самое лёгкое решение: рухнул на стул, стоявший поблизости. Спинка скрипнула, стул опрокинулся, и он упал на пол. Снова взрыв смеха, а за его спиной кто-то напомнил:

— Имя, ты забыл имя!

— Я забыл имя, — громко сказал Люка, подымаясь с пола.

— Да оно на доске написано, вон там, вон там, — загудели голоса, перекатываясь со скамьи на скамью.

— Верно, — промямлил Люка, — это… Дюроншель… Что же мне делать? Флора! — вне себя позвал он.

Верная своему слову, тут же выпорхнула на сцену Флора. Грациозная девочка в коротком красном платьице сделала несколько па, улыбнулась, завертелась в пируэте и рукой указала на доску:

— Зачем ты написал это имя, Жерве? Кто такой Дюроншель?

— Понятия не имею! — воскликнул Люка. — Не знаю я никакого Дюроншеля. Я всё забыл.

— А ведь какое потешное имя, — весело воскликнула Флора. — Вот досадно, что в нашей «Школе смеха» нет ученика по имени Дю-рон-шель! Ведь Дюроншель был бы наверняка ужасным сорванцом! А вот что я придумала!.. Давай, Жерве, будем играть в Дюроншеля, как будто он с нами учится — понарошку. Мы будем вовсю проказничать, а вину сваливать на Дюроншеля, тогда никто не будет нас ругать! Жиль! Валентин! Скорее сюда! Сейчас мы позабавимся!

И тут началось! Невидимка Дюроншель перевернул весь класс вверх дном. Рисовал плешивых чертенят на доске, подсовывал хлопушки под стулья, нахлобучил корзинку на голову учителя Кастиля, и тот еле её снял. Вот за кулисами запела труба: тара-тата! тара-тата!.. И мальчики в домино, словно по сигналу, начали кувыркаться, скакать, прыгать, бросать в публику конфетти, а Флора всё танцевала, порхая вокруг них.

— Кто это сделал? — кричит учитель.

— Дюроншель, сударь.

Учитель убегает за кулисы, труба трубит, и кто-то мрачно провозглашает:

— Дюроншель заболел, Дюроншель ушёл домой, у Дюроншеля свинка.

— Заболел! Ушёл домой! — хором вторят школьники.

Никто уже больше не кувыркался, не прыгал, не танцевал. Все разыгрывали глубочайшее отчаяние. Но вот снова затрубила труба, появился учитель, и все завертелись в весёлом хороводе, окружив его, и запели:

Воодушевление Флоры передалось Люка, и он разошёлся вовсю, стараясь растормошить Жиля и Валентина: их хмурые лица не нравились юным зрителям. А под конец он даже выбежал из круга и сделал под аплодисменты кульбит.

— Неплохо, совсем неплохо! — крикнул папаша Кастиль, как только Мили задёрнула занавес.

Люка вспыхнул от удовольствия, но больше всего ему польстило снисходительное одобрение Флоры. Жиль, позёвывая, снимал с себя домино, Валентин взял на руки Лео, задремавшего на куче тряпья. К Люка, ковыляя, подошёл Жерве.

— Я и в самом деле ничего не напортил? — спросил Люка.

— Да что ты?! — ответил Жерве. — Я и сам…

Отец перебил его:

— Э, да этот паренёк куда лучше сыграл свою роль, чем мои сынки-оболтусы. Он просто создан для роли простофиль. Не всякому дано войти в образ, а в тебе… что-то есть.

— Неужели! — воскликнул Люка, несколько обескураженный таким неожиданным суждением.

— Можешь мне поверить, я-то знаю.

— В общем, мне понравилось — пьеска смешная.

Господин Кастиль с гордостью выпятил грудь и, раздувая щёки, изрёк:

— Моё собственное сочинение…

— Да что вы? — удивился Люка. — И вы придумали все эти забавные трюки? Я перескажу пьесу старшему брату и сёстрам. Ну и позавидуют мне сестрёнки, когда узнают, что я выступал на сцене!

— И пусть ваш рассказ пробудит в их сердцах желание посетить наш спектакль, — высокопарно произнёс папаша Кастиль.

— Но мы живём не здесь, сударь, — сказал Люка. — Я приехал в Андели с братом Даниэлем… А который час? — спохватился он.

— Четверть шестого.

— Четверть шестого!.. Брат уже ждёт меня!

Люка торопливо стянул с себя домино и всем по очереди пожал руки. Когда подошёл черёд Жерве, он тихонько шепнул ему:

— Я непременно вернусь. Принесу тебе книгу.

Застенчивая улыбка осветила лицо Жерве.

— Принесёшь… книгу? Правда, Люка?!

— А сейчас мне пора. Выздоравливай побыстрее, и до скорой встречи.

— Люка… подожди!

Но Люка уже был далеко.