Кэти поднялась по витой деревянной лестнице на второй этаж и, услышав приглушенные стенами и расстоянием рыдания, пошла на звук по коридору. Так она добралась до последней двери в коридоре — двери в комнату Марианны. Это оказалась просторная и светлая комната, как и все остальные, с таким же роскошным видом из выходивших на юг окон. Хелен Фицпатрик стояла у одного из окон и любовалась открывавшейся перед ней панорамой. На краю постели, где лежала Марианна, сидела врач и ободряюще похлопывала пожилую женщину по безжизненной руке.

— Теперь она стала поспокойнее, — сказала врач, повернувшись к Кэти. — Я ей кое-что дала.

Легкий бриз шевелил обрамлявшие окна занавески с цветочным орнаментом.

— Я бы хотела отвезти ее в Фарнем и допросить сразу же, как только приедет переводчик, — сказала Кэти. — Какие-нибудь проблемы в этой связи возникнуть могут?

Врач нахмурилась:

— Она пережила сильнейший шок. Было бы гуманнее с этим подождать.

Марианна посмотрела на Кэти.

— Нет, — сказала она надтреснутым голосом. — Я говорить сейчас.

Немало удивленная тем, что пожилая португалка ее поняла, Кэти сказала:

— Если только вы в состоянии, Марианна. Ваши показания могут нам помочь.

Миссис Фицпатрик сказала:

— Возможно, будет лучше, если я тоже с ней поеду? После допроса Марианна сможет вернуться сюда вместе со мной и даже остаться у меня, если ей по какой-либо причине не захочется сразу возвращаться в этот дом.

Марианна слегка пожала плечами, как бы давая понять, что вся эта суета ни к чему. Потом она сказала, что, прежде чем куда-либо ехать, хотела бы переодеться и вместо рабочего платья надеть выходную одежду. Пока она переодевалась, Кэти прошла из ее комнаты по верхней галерее в хозяйскую спальню. Там стояла большая кровать с четырьмя столбиками и экстравагантным покрывалом с кружевами и фестонами из тонкого полотна разных расцветок и выработки. Постель была аккуратно застелена, под подушкой с одной стороны лежала мужская пижама, а с другой — дамский шелковый пеньюар. Кэти натянула перчатки из латекса и обыскала комнату, осмотрев все возможное. Из спальни она перебралась в смежную с ней гардеробную, где ее внимание привлекла эксклюзивная одежда, принадлежавшая Еве. Кэти полюбовалась ее жакетом и слаксами от Армани, атласным платьем от Валентино, платьем-пальто от Джилл Сандер, темно-синей, в тонкую полоску хлопковой блузкой от Гуччи, а также блузками от Баленсиага и Иссе Мияке. Неожиданно в спальню кто-то вошел. Кэти выглянула из гардеробной и увидела Леона Десаи в серебристой пластиковой накидке, бахилах и перчатках.

Кэти не знала, что он должен приехать. Очевидно, за ним послал Брок, который считал его чрезвычайно надежным и методичным следователем. Кэти некоторое время наблюдала, как он, выгнув дугой свою угольно-черную индийскую бровь, с сосредоточенным видом обследовал дамский туалетный столик, выдвигая и задвигая ящики.

— Той губной помады здесь нет, — сказала Кэти и рассмеялась, донельзя довольная тем, что заставила его вздрогнуть.

Он быстро оправился от неожиданности и улыбнулся ей уголками рта.

— Привет, Кэти. А я все думал, куда это вы запропастились…

Кэти было приятно слышать, что он задавался этим вопросом.

— Мне следовало знать, что вы будете где-то рядом с местом преступления. — Он снова повернулся к туалетному столику. — Вам ведь тоже пришла в голову эта мысль, не так ли?

— Макияж на ней свежий, словно она собиралась выйти на улицу или готовилась встретиться с кем-то. Но губная помада отличается от найденной здесь.

— Я все-таки захвачу с собой все тюбики. — Он вынул из кармана накидки пачку пластиковых пакетов и стал раскладывать по ним губную помаду, крем-пудру, карандаши для подведения глаз и ватные палочки.

— Известно что-нибудь относительно головы? — спросила Кэти, наблюдая за его четкими, точно рассчитанными движениями. Неожиданно у нее возникло легкое чувство дискомфорта — из-за того, что она находилась с ним наедине в спальне, в дальнем конце которой помещалось до абсурда пышное и изукрашенное семейное ложе.

— С постелью они малость перемудрили, вы не находите? — пробормотал Десаи.

— Я как-то не обратила внимания, — сказала Кэти. — Но полагаю, вы правы.

— Не кажется ли вам, что это своего рода декларация? — сказал он.

Кэти ничего на это не сказала. Она чувствовала себя довольно странно: у нее кружилась голова и подрагивали руки. Конечно же, говорила она себе, это реакция организма на массированный выброс в кровь адреналина. Обнаружив голову Евы, она испытала настоящий шок.

— Доктор считает, что это произошло по меньшей мере двадцать четыре часа назад. Голову, вероятно, отрезали ножом с длинным широким лезвием. Очень может быть, что Ева умерла раньше, чем у нее отрезали голову.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Кэти. — Мне надо доставить экономку в Фарнем.

— Подождите, — остановил ее он.

Интересное дело: ему удавалось выглядеть элегантно даже в серебристой пластиковой накидке, которая придавала другим членам экспертной группы сходство с астронавтами и цирковыми клоунами одновременно. Он подошел к ней и опустился на колени. На мгновение Кэти пришла в голову абсурдная мысль, что сейчас он сделает ей предложение.

— Дайте ногу, — сказал он.

Она сразу же подчинилась и приподняла левую. Он снял с нее туфлю и внимательно осмотрел подметку, после чего проделал то же самое с правой ногой.

— Все о'кей, — сказал он. — Просто я хотел узнать, какого рода мусор вы притащили на обуви.

Кэти глубоко вздохнула.

— Вы поступаете так со всеми детективами, Леон?

— Только с женщинами, — сказал он и едва заметно улыбнулся. — У меня заскок на почве женских ножек и обуви.

— И женского белья.

— Я пытаюсь выправить свой имидж, Кэти, — сказал он, распрямляясь и бросая на нее испытующий взгляд. — Хочу стать в глазах ближнего более человечным. Мне передавали, что люди считают меня холодным и отстраненным типом.

— Не уверена, что они так именно и думают, Леон. Возможно, им просто хочется увидеть, как вы играете в регби и пьете пиво.

— Ага! Вот что нынче называется человечностью…

У него были проницательные темные глаза, которые сейчас пристально изучали ее. Так по крайней мере ей показалось.

— Сержант Колла! — послышался приглушенный расстоянием призыв из галереи.

— Белье вон там, — сказала Кэти, ткнув пальцем через плечо в сторону гардеробной, и удалилась.


Они приехали в полицейский участок Фарнема одновременно с переводчиком — седоволосой женщиной, которая работала по совместительству еще и на отдел международного вещания Би-би-си. Хелен Фицпатрик осталась сидеть в приемной, других проводили в небольшую комнату, где Марианне принесли стакан воды. Казалось, она уже частично оправилась и пришла в себя. Во всяком случае, она нанесла на лицо косметику и выглядела вполне презентабельно в своих темно-синих слаксах, накинутом на плечи свитере-кардигане и в экзотических золотистых туфлях без задников на крохотных ступнях. Однако взгляд у нее по-прежнему был тусклый и отчужденный, да и на вопросы она поначалу отвечала неуверенно, делая длинные паузы.

Кэти начала с расспросов о ней самой. Португалка сказала, что ее полное имя — Марианна Пименталь и ей пятьдесят три года. Она говорила так тихо и неуверенно, что переводчица невольно наклонилась к ней всем телом. Далее Марианна сказала, что она не замужем и служит семейству Вашкунселлуш с семнадцати лет. Сначала она жила с ними в Вила-Реаль, а потом, когда донна Беатрис умерла, переехала на южное побережье. Когда Ева в 1993 году вышла замуж — упоминание имени Евы вызвало у Марианны нервную реакцию: она замолчала и стала всхлипывать, — она с ней в Англию не поехала. Тем не менее на следующий год Ева прислала ей вызов, и она, несмотря на то, что здоровье Дома Вашкунселлуша все ухудшалось, а ей самой ехать за границу не хотелось, все-таки отправилась в Англию. Насколько Кэти поняла, на этом настоял глава семьи.

Она действительно почти не говорит по-английски, хотя и прожила в Англии несколько лет. С другой стороны, ни Ева, ни сеньор Старлинг этого от нее не требовали, а друзей здесь у нее не было. Она постоянно вспоминает о родине и очень по ней тоскует — чуть ли не с первого дня приезда в Англию. Если бы не Ева, она давно бы уже вернулась в Португалию к Дому Арнальду.

— Значит, мистер Старлинг разговаривал с вами по-португальски? — спросила Кэти.

Он и в самом деле пытался общаться с ней на португальском языке, хотя знания его весьма ограниченны — он изучал язык с помощью учебных пленок, которые прослушивал в своем автомобиле. Ева считала попытки своего мужа научиться говорить по-португальски смехотворными и не поощряла их.

— Если не считать ностальгии, — сказала Кэти, — условия жизни для вас в Кроуз-Нест были приемлемыми? Мистер Старлинг — хороший хозяин?

Ее хозяйкой была донна Ева, поправила ее Марианна. Что же касается сеньора Старлинга, то он человек приличный, ничего не скажешь, обращался к ней в основном через Еву, а напрямую — редко. Лично у нее жалоб на сеньора Старлинга нет.

Разговорившись, Марианна уже стала упоминать имя своей хозяйки без всхлипов и слез, и Кэти решила попытаться поговорить с ней о Еве более детально.

— Должно быть, вы знаете ее лучше, чем кто-либо, — сказала она.

Марианна кивнула, подтверждая ее слова.

— Так какой она была на самом деле?

В ответ Марианна произнесла небольшую хвалебную речь, настоящий панегирик, из которого следовало, что ее хозяйка была самой красивой, самой умной и самой рассудительной молодой женщиной из всех когда-либо созданных Господом. Она была совершенством во всех отношениях. И ничего, кроме этого, она, Марианна, сказать о ней не может.

— Кому в таком случае могло прийти в голову причинить ей вред?

Марианна потемнела лицом. Да, она навидалась варваров. И по телевизору, и через окно такси в Лондоне. Да что там в Лондоне — она одного такого даже в Фарнеме видела! Эти парни без волос, именуемые «скинхеды», — истинные чудовища; им почему-то по непонятной причине позволено свободно разгуливать по улицам английских городов.

— Может быть, вы встречали какого-нибудь подозрительного человека на квартире вашей хозяйке в Лондоне — или здесь, в вашем доме в Фарнеме?

Она была на квартире в Лондоне только раз.

— Правда? Я, признаться, удивлена, что вы не ездили туда вместе с Евой. Почему это?

Она должна была готовить сеньору Старлингу еду, да еще и дом в чистоте содержать. У Евы ну́жды сеньора Старлинга всегда стояли на первом месте. В Лондоне Ева ходила обедать в ресторан, а уборку у нее на квартире делала раз в неделю приходящая уборщица. Квартира там такая маленькая, что у нее, Марианны, не возникало ни необходимости, ни возможности там оставаться. Кроме того, ей никогда не хотелось ездить в Лондон.

— А как часто туда ездила Ева?

Строгой системы не было. Обычно два раза в месяц.

— У нее там было много друзей?

Марианна отвернулась от переводчицы и с подозрением посмотрела на Кэти, как если бы та произнесла этот вопрос по-португальски. Да, Ева легко заводила друзей, потому что была совершенно очаровательная женщина. Но она ездила в Лондон не для того, чтобы встречаться с друзьями. Она была прекрасной женой — образцовой во всех отношениях.

— Я понимаю, почему мистер Старлинг хотел на ней жениться, — сказала Кэти, чувствуя, как от этого странного непрямого диалога ею начинает овладевать фрустрация — острое недовольство собой и происходящим. — Но я никак не могу взять в толк, почему Ева остановила свой выбор на нем. Никогда не поверю, что она не могла найти себе какого-нибудь достойного молодого человека португальской национальности.

Конечно, она могла найти себе такого, тем более что многие добивались ее руки, несмотря на ее юный возраст. Но быть может, все дело в том, что она устала от юнцов и ей пришлась по сердцу именно зрелость мистера Старлинга?

— «Быть может»? Значит, вы ни в чем не уверены? Неужели она, будучи с вами в столь давних тесных отношениях, вам об этом не рассказывала?

Марианна заколебалась. Да, Ева говорила ей что-то вроде этого. Кроме того, сеньор Старлинг был такой значительный человек.

— Вы хотите сказать, богатый? Но я думала, что семья Евы тоже не из бедных.

Португалка обиделась. Она считает себя не вправе обсуждать дела и материальное положение Дома Арнальду. Это недостойно. Достаточно сказать, что члены его семьи в свое время были членами палаты Авиш — палаты пэров Португалии — и состояли в родственных отношениях с де Соужа Холштенш, герцогами Палмелу. Семья Евы сравнительно безболезненно перенесла последствия революции 1910 года благодаря обширным владениям в Бразилии, принадлежавшим дедушке Дома Арнальду, поэтому и речи не может быть о том, что донна Ева вышла замуж за сеньора Старлинга из-за денег.

— Выходит, она была самая настоящая принцесса — так, что ли?

Марианна не сразу, но сменила-таки гнев на милость. Да, так и есть. Ева принадлежала к очень знатному роду, но была слишком скромна, чтобы рассказывать всем и каждому, что в ее жилах течет королевская кровь. А между тем Ева через семью де Соужа Холштенш была в родстве с принцессой Еленой — супругой принца Кристиана Шлезвиг-Голштейнского и родной дочерью такой важной персоны, как ее величество королева Виктория Английская.


Полицейские сделали перерыв, чтобы попить чаю, выслушав эту своего рода авторизованную биографию Евы. Это был идеальный портрет, созданный усилиями ее лояльной и любящей компаньонки. К сожалению, рассказ Марианны ничего не объяснял. Они по-прежнему не знали, почему Ева вышла замуж за Старлинга, зачем ездила в Лондон и по какой причине кто-то возненавидел ее так сильно, что отрезал голову.

— У нее было много красивой одежды, Марианна. Это вы помогали ей покупать все эти платья и блузки?

Марианна сердито поджала губы. Она явно не одобряла этого вопроса.

— Не помогали, значит… Но тогда кто? Уж конечно не мистер Старлинг, не так ли? — Кэти одарила ее скептической улыбкой.

Сеньор Старлинг был очень щедрый муж. Почему не он? Марианна говорила очень решительно, не желая сдавать свои позиции.

— Я не сомневаюсь в его щедрости, Марианна. Но он, как мне кажется, не имеет представления о том, что такое хороший вкус. Бросьте, Марианна. Дом в Суррее, конечно, очень комфортабельный, но в нем нет того стиля, который присутствует в одежде Евы или в ее лондонской квартире.

Ева сама все покупала, и никто ей не помогал, настаивала Марианна. Она покупала всю эту одежду, потому что мистер Старлинг хотел, чтобы она была счастлива и хорошо выглядела.

— Они часто вместе выходили? Я имею в виду светские мероприятия, где надо появляться в нарядной одежде.

Конечно, они вместе выбирались из дома. Ездили к друзьям.

Потом, когда Кэти на нее надавила, она смогла назвать лишь одну семейную пару — мистера и миссис Купер, которые приезжали в их дом в Фарнеме и оставались у них на ночь. Кроме того, они оставались единственной известной Марианне парой, с кем Старлинги встречались в Лондоне.

Кэти вздохнула и с минуту помолчала, прежде чем продолжить интервью.

— Значит, не дорогая одежда являлась причиной их семейных ссор?

При словах «семейных ссор» Марианна бросила на нее взгляд прежде, чем переводчица успела их перевести, и Кэти в очередной раз подумала, что незнание английского языка, которое столь упорно демонстрировала Марианна, возможно, просто легенда, облегчавшая экономке жизнь.

Что она имеет в виду? На что намекает? Ева и сеньор Старлинг никогда не ссорились!

— Ох, Марианна… — покачала головой Кэти. — Боюсь, мы обе знаем, что это неправда.

Женщина нахмурилась, и Кэти на мгновение показалось, что она сейчас откажется говорить. Но этого не случилось. Она устремила на Кэти гневный взгляд и, перейдя вдруг на английский язык, сказала:

— Вы не должны говорить плохо о сеньоре Старлинге. Он давал ей все. Даже больше, чем все. И это ее испортило. Иногда она бывала слишком экстравагантна. Слишком. Но она была такая… — когда Марианна произносила эти слова, ее лицо болезненно сморщилось, — такая молодая. И временами у нее на сердце кошки скребли. Бедняжка… Ни жизни нормальной, ни дома…

Она вытерла глаза тыльной стороной руки. Губы у нее тряслись — того и гляди, разразится рыданиями.

Услышанное поразило Кэти. Ей вдруг пришло в голову, что это, возможно, первая по-настоящему искренняя фраза, произнесенная Марианной.

— Это можно понять, — тихо сказала она. — Когда Ева в последний раз уезжала из дома, она сказала вам, намекнула хотя бы, что собирается делать? Куда направляется?

Марианна покачала головой.

— Может, она сообщила вам название магазина, который собиралась посетить? Или фильма, который хотела посмотреть? — Кэти достала список фильмов, демонстрировавшихся в кинотеатре «Голливуд». — Вот, взгляните на названия. Может быть, она упомянула хотя бы одно из них?

Марианна из вежливости взяла список, небрежно пробежала глазами его содержание, вдруг замерла и в ужасе посмотрела на Кэти. Потом ее скорбь, все это время пребывавшая в своего рода анабиозе, сдерживаемая присутствием полицейских и врачей, облаченных в свои официальные одежды, вновь и с еще большей силой пробудилась в ней. В следующее мгновение комната для допросов огласилась громкими, надрывавшими душу рыданиями.

Потребовалось несколько минут, чтобы она успокоилась, ее речь вновь обрела относительную ясность и стала доступна для переводчицы. Между тем та тоже прочитала список и побледнела.

— В чем дело? — спросила Кэти, обняв Марианну за плечи и вопросительно посмотрев на переводчицу. Женщина указала на тот раздел в списке, который был посвящен ретроспективному показу фильмов бразильского режиссера Глаубера Роша, задержав палец на названии его фильма 1970 года «Cabecas Cortadas».

— Ну и что? — сказала Кэти, тщетно пытаясь понять, к чему она клонит. Ей мешала сосредоточиться женщина-констебль, пытавшаяся помочь привести в порядок Марианну.

— «Cabecas Cortadas», — выдохнула переводчица, — означает «отрезанные головы».


Хелен Фицпатрик встала, когда они появились в приемной, и быстрым шагом прошла вперед, чтобы заключить в свои объятия всхлипывавшую Марианну. Потом она вопросительно посмотрела на Кэти.

— Думаю, сейчас ей лучше всего немного полежать, — тихо сказала Кэти. — Я распоряжусь, чтобы вас отвезли домой. Надеюсь, вы за ней присмотрите?

Хелен согласилась:

— Пусть она пока побудет у нас в коттедже, а потом мы что-нибудь придумаем… Как там Сэмми?

— Неважно… У меня есть кое-какие дела, с которыми мне необходимо разобраться. Потом я вам позвоню.

После того как они уехали, Кэти вернулась в комнату для допросов и в коридоре встретила Брена, сжимавшего в своей большой руке хлипкий пластмассовый стаканчик с кофе.

— Как дела у Сэмми? — спросила Кэти.

— Брок уже дважды вызывал к нему врача. Сейчас от него и слова не добьешься. Такое ощущение, что он целиком ушел в себя.

— Мне кажется, что они с Евой ссорились из-за денег. Марианна отметила, что у ее хозяйки были экстравагантные привычки.

— Имеете представление, когда у них это началось?

— Нет. Марианна мало что смогла сказать. Но, боюсь, большего мы от нее сегодня не добьемся. Сейчас я отправляюсь беседовать с соседями. Хочу, чтобы вы знали, где меня искать.

— Брок попросил меня задержаться и допросить Келлера. Просто чтобы убедиться, что он никак к этому не причастен. Но я лично ставлю на парней, которые сейчас изучают списки пассажиров в аэропорту.

— Они сами-то знают, что ищут?

— Два билета, зарезервированных парочкой, но с одним подтвержденным прибытием, пассажира с инкриминирующими записями в личном деле — да мало ли что еще? Готов спорить на что угодно, преступник где-то там. Зачем, в противном случае, ему было выманивать Старлинга в аэропорт?

— А зачем было отрезать Еве голову? Зачем уничтожать марку?

— Примите во внимание такие факторы, как ненависть и презрение. Кто-то ненавидел Сэмми до такой степени, что решил отобрать все его достояние, а потом порезать его на куски чуть ли не у него на глазах, ничего не оставив себе. И кто только мог так его ненавидеть, спрашивается?

— Сэмми отбывал срок за продажу наркотиков девушке, та умерла от передозировки. Но это было много лет назад. Похоже, нынешнее дело связано с не столь давними событиями; вы как думаете?

— Возможно, потому-то имя Келлера и всплыло — убийца ждал, когда его выпустят, чтобы перевести на него стрелки.


Хелен Фицпатрик сидела с собаками в гостиной, Марианна находилась в спальне наверху, Тоби Фицпатрик отсутствовал.

— Он все еще не знает о произошедшем, — сказала Хелен с удрученным видом. — У него есть приятель, они встречаются по воскресеньям, чтобы погулять, поболтать, после чего отправляются в местный паб пропустить по пинте пива. Я звонила в паб, но там сказали, что он уже ушел. — Она провела рукой по волосам, словно для того, чтобы снять владевшее ею напряжение. — Кофе пить будете?

Лабрадоры проследовали за ними на кухню, проявляя повышенное внимание к Кэти.

— Полагаю, вы постоянно видите такие вещи, не так ли? — сказала Хелен, наполняя водой кофейник и старательно отводя глаза от тщательно вымытого участка пола на кухне. Теперь, когда она позаботилась о Марианне, ее стали одолевать собственные страхи. — Я отрезанные головы имею в виду.

— Не так часто, как вы думаете…

— Это просто ужас какой-то… Когда знаешь кого-нибудь, а потом видишь в таком вот виде… В этом заключается нечто сверхъестественно жуткое. Какой-то вселенский кошмар.

Кэти согласно кивнула.

— Вы, часом, не сиделка по профессии?

— Я? Нет. Но что навело вас на эту мысль?

— Ну, я обратила внимание, как вы ухаживали за Марианной. Умело, сноровисто, со знанием дела.

— Ох… — Она скупо улыбнулась. — Похоже, причина в том, что я всю свою жизнь играла эту роль. Была старшим ребенком в большой семье, так и пошло… Я привыкла в критической ситуации брать на себя заботу о тех, кто послабей. Но потом, когда я сама попала в критическую ситуацию, выяснилось, что не такая уж я и сильная. — Она открыла буфет, потянулась было за сахарницей, но задела торчавшую из нее мерную ложечку. Ложка упала на пол, сахар просыпался. — Вот черт!

— Не стоит волноваться. — Кэти нагнулась, чтобы поднять ложку, а Хелен взяла тряпку и стала вытирать белые кристаллики с пола. — Вы хорошо знали Еву?

— Смотря что называть «хорошо». Время от времени я с ней играла в теннис. Но думаю, что мы видели ее и общались с ней ничуть не больше, чем другие местные жители.

— Значит, вы с ней и мистером Старлингом близкими друзьями не были?

— Сказать по правде, в этих местах у них не появилось таких знакомых, каких вы подразумеваете под «близкими друзьями». Большинство здешних обитателей — пенсионеры, чьи дети живут в городе. Она же была слишком молодая и живая особа, чтобы интересоваться такими скучными типами. Что же касается мистера Старлинга, то он, как мне представляется, хотел одного: быть с ней рядом. Другая компания ему не требовалась.

— Значит, мистер Старлинг и вправду любил ее до безумия?

Хелен пристально на нее посмотрела.

— Как-то странно вы говорите… Но коль скоро вы именно так ставите вопрос, отвечу: да, мистер Старлинг с ума по ней сходил. Я помню, какой он был, когда она впервые сюда приехала. Он был такой… — Хелен Фицпатрик поджала губы, подыскивая нужное слово, — такой… хм… трепетный. Вернее, его можно было бы назвать таким, если бы не…

— Если бы не разница в возрасте, хотите вы сказать?

— Именно. Признаюсь вам, это было довольно трудно принять. Извините, нехорошо, наверное, так говорить, особенно сейчас. Вероятно, такого рода критические замечания свидетельствуют прежде всего о моем возрасте. Но как бы то ни было, меня ужасно раздражало, что такой, скажем прямо, подержанный мужчина, как мистер Старлинг, крутит любовь с восемнадцатилетней девушкой. В таких случаях обычно говоришь себе: а если бы это была твоя дочь? — Хелен отвернулась и начала засыпать в кофейник молотый кофе.

— Значит, когда она приехала, у них здесь царила настоящая идиллия. Потом это изменилось?

— Прямо не знаю, что и сказать. Я имею в виду, что, когда люди поживут в браке какое-то время, они обычно малость успокаиваются и их отношения стабилизируются. Полагаю, вы понимаете, на что я намекаю? Ну так вот: мистер Старлинг по прошествии времени ничуть не изменился и продолжал оставаться таким же любящим и внимательным мужем, как прежде.

— Они ссорились?

— Я… я не знаю.

— Надеюсь, вы хорошо понимаете, Хелен, насколько важно для нас знать подноготную этого дела? Поэтому вы ничуть не погрешите против приличий, если расскажете нам, какой ситуация была в действительности. Возможно, это мелочи, но мы должны знать все.

Хелен встретилась глазами с Кэти.

— Я… я не собираюсь ничего скрывать. Просто не знаю. Как я уже говорила, мы с ними не столь близко знакомы. Я всегда считала его… хм… не хотела бы показаться снобом, но он представлялся мне человеком несколько неуверенным в себе в социальном, так сказать, плане — хотя и заработал за свою жизнь целую кучу денег. Когда он привел в дом свою новую жену, все в здешней округе стали наперебой их к себе приглашать — люди, естественно, проявляли любопытство к такой необычной паре. Но Еве, похоже, всюду было скучно, а Сэмми все больше помалкивал, и скоро от них отстали.

Но все-таки мы видели Еву довольно часто — из-за их теннисного корта. Здесь нас трое таких, кто умеет играть в теннис, и мы давно уже точили зубы на этот корт, но так и не отважились обратиться с соответствующей просьбой к Сэмми, когда он жил один. Но когда приехала Ева, мы решили, что судьба предоставила нам счастливый шанс. Мы спросили у нее, играет ли она в теннис, а потом предложили ей сыграть, так что она практически была вынуждена пригласить нас к себе на корт. Уверена, что все мы были ей нисколько не интересны, но она тем не менее против наших визитов не возражала.

— Она хорошо играла в теннис?

— Хорошо, когда ей хотелось показать себя, но особого интереса к нему не демонстрировала. Она предпочитала плескаться в бассейне. Она очень любила бассейн, при этом я не замечала, чтобы Сэмми хотя бы раз к нему приблизился.

— Итак, вы знали Сэмми еще до того, как сюда приехала Ева?

— Да, но плохо. К тому времени как мы сюда переехали, его первая жена уже умерла.

— Когда это было?

— Пять, нет, шесть лет назад. Да, точно, на дворе стоял 1991 год, когда Тоби пришлось «уйти на покой», — ужасный эвфемизм, не правда ли? Все равно что «на тот свет». — В голосе Хелен послышалась горечь.

— Плохо вам было, да? — сказала Кэти.

— Еще как! Ничего хуже и представить себе нельзя. Но в конце концов мы с этим совладали — во многом благодаря тому, что нашли это место. Я имела обыкновение забираться на холм Хогз-Бэк, еще когда была маленькой девочкой. Поэтому, когда Тоби потерял работу и у нас не стало никаких причин держаться за прежнее место жительства, я вспомнила о добрых старых временах и приступила к поискам жилья в этой округе. Мне потребовалось немало времени, чтобы найти подходящий домик. Ведь нам после его покупки еще надо было на что-то жить… — Хелен прервала свой рассказ и виновато посмотрела на Кэти: — Извините, вам, должно быть, все это неинтересно. Вы ведь хотите узнать побольше о Сэмми и Еве.

— Итак, вы познакомились с ним шесть лет назад…

— Да. Тогда он уже жил на вершине холма какое-то время. Он — и эта ужасная Салли, его экономка. Помнится, в те дни мы находили очень смешным то, что мистер Старлинг поселился в усадьбе Кроуз-Нест. Но позже я пришла к выводу, что название усадьбы как нельзя лучше соответствует образу жизни ее хозяина. Как бы то ни было, поначалу мы его почти не видели. Он жил как отшельник. Прошло около года, прежде чем мы услышали от него хотя бы слово, так как до того он, проходя мимо нас по аллее, ограничивался кивком.

Неожиданно расположившиеся на полу собаки вскочили на ноги и навострили уши.

— Что, папочка идет? — спросила Хелен и открыла для них заднюю дверь. Они выбежали во двор и через несколько минут вернулись с Тоби Фицпатриком.

— Привет, — сказал он, останавливаясь в дверях. — Не знал, что у нас гости.

— Случилось нечто ужасное, Тоби, — сказала его жена, вставая со стула. — Это Кэти Колла — надеюсь, ты помнишь ее по вчерашнему вечеру? Оказывается, она служит в полиции. Она детектив. — Тоби открыл было рот, но прежде чем он успел что-либо произнести, его супруга быстро сказала: — Это касается Евы, дорогой. Евы Старлинг.

— Евы?

— Да, Евы. — Она говорила очень осторожно, взвешивая каждое слово и все время фиксируя его взглядом. — Случилось страшное. Еву Старлинг убили.

— Еву… убили? Это невозможно…

Их беседа с самого начала приняла странное одностороннее направление. Примерно так воспитательница в детском саду в присутствии гостя втолковывает своему питомцу некую важную истину. Собаки еще больше усиливали позиции Хелен. Усевшись у ее ног, они внимательно следили за изменениями, происходившими на лице ее супруга, словно намереваясь в критический момент вмешаться в ситуацию. Казалось, животные преотлично понимали, кто в этой паре главный. Фицпатрик слушал жену, механически подергивая себя за мочку левого уха, болезненно морщась и хмуря брови.

— Я видела ее, дорогой, — продолжала Хелен. — Вернее, ее голову.

— Что такое?

— Ее обезглавили. И ее голова валялась в пыли посреди аллеи. И я сама все это видела.

У Тоби Фицпатрика вылезли из орбит глаза, отвалилась челюсть, а кровь быстро отлила от щек, словно из него вынули затычку. Кэти вскочила с места и бросилась к нему, опасаясь, что он может лишиться чувств и упасть, но он быстро отступил к кухонной раковине, повернулся к ней и склонил над ней голову, после чего его основательно вытошнило. У Кэти сложилось впечатление, что Хелен своими отрывистыми, рублеными фразами, подчеркивавшими ужасный смысл сказанного, и зловещей интонацией чуть ли не намеренно вызвала у него шок. Или попыталась таким образом заткнуть ему глотку, заставить его замолчать. Возможно, он знал нечто не подходящее, по мнению хозяйки дома, для ушей Кэти?

Через некоторое время Тоби распрямился, перевел дух, включил воду, вымыл под краном лицо и вытерся бумажным полотенцем.

— Прошу меня извинить… прошу меня извинить…

— Бедняжка, — сказала Хелен. Она подошла к мужу и обняла его за плечи. Собаки тоже снялись с места и подбежали к супругам, норовя встать между ними. Хелен прикрикнула на них и приказала убираться.

— Это невероятно, — прошептал Тоби. Он повернул к Кэти серое лицо и вопросительно на нее посмотрел. — Неужели? Ее голова лежала?..

— Марианна в спальне наверху. Отдыхает, — сказала Хелен. — Она совершенно расклеилась. Мы будем ухаживать за ней, пока ей не станет лучше.

— Кто? Ах да… Марианна… понимаю.

— Что ж… — Хелен снова заговорила деловым голосом. — Кофе готов. Давайте сядем за стол. Есть что-нибудь еще, о чем вам бы хотелось нас расспросить, сержант?

Они прошли в гостиную и уселись за кофейный столик: Кэти с одной стороны, Фицпатрики — с другой. На столе в одной из стеклянных ваз вычурного дизайна стоял хорошо подобранный букет свежесрезанных цветов. Вазу в аналогичном стиле «Италла», как вспомнила Кэти, сотрудники подарили секретарше их отдела, когда та в начале года уходила на пенсию. Эти вазы являлись, пожалуй, самыми современными предметами обстановки в комнате. Все остальные вещи и предметы меблировки, хотя приличные и комфортабельные, насчитывали по меньшей мере пару десятков лет.

— Когда вы в последний раз видели Еву? — спросила Кэти.

— Две недели назад, — ответила Хелен. — Мы ходили к ней играть в теннис, как это было у нас заведено по уик-эндам. Я совершенно уверена, что на следующей неделе ее не видела, а в прошлое воскресенье, когда мы к ней пришли, Сэмми, открыв нам дверь, сказал, что она уехала на несколько дней в Лондон. Он добавил, что, несмотря на это, мы можем воспользоваться кортом, и мы им воспользовались.

— Вас не удивило, что она, зная о вашем приходе, не предупредила вас заранее о своем отъезде?

— О, ничуть. Уж такая она была. Стоило ей только вбить что-нибудь себе в голову, как она забывала обо всем на свете и стремилась побыстрей осуществить задуманное. Кроме того, мы с ней недостаточно были близки, чтобы обмениваться посланиями.

— Сэмми сказал вам, что она остановится в своей лондонской квартире?

— Да, он сказал, что она будет в Кэнонбери.

— Вам приходилось там бывать?

— Нет! Как я уже говорила, мы с ней не были друзьями. И я никогда не сопровождала Еву в ее лондонских поездках. — Хелен коснулась руки мужа: — Ты хорошо себя чувствуешь, дорогой?

Он кивнул и потянулся за своей чашкой кофе. Вид у него по-прежнему был потрясенный. Так и не взяв чашку, он опустил руку, повернулся к Кэти и спросил:

— Но почему? С какой стати с ней сделали такое?

— Этого мы не знаем, мистер Фицпатрик, — сказала Кэти. — Быть может, у вас есть по этому поводу какие-нибудь идеи?

— У меня? — Лицо Тоби исказилось от ужаса.

— Я хочу сказать, что вы, быть может, знаете кого-нибудь, у кого на Старлингов был зуб?

— Ага… да… я вас понимаю. Но, Господь свидетель, таких людей не знаю. Мы ведь не знаем таких, не правда ли, дорогая? — Он посмотрел на свою супругу, словно ожидая, что она придет к нему на помощь, подтвердит его слова. Хелен покачала головой.

Кэти переключила внимание на нее.

— Сэмми сказал вам, как долго она будет отсутствовать?

— Не помню. Но кажется, он что-то говорил об этом воскресенье. Вроде того, что она вернется к этому уик-энду и воскресная игра будет, как обычно, проходить с ее участием.

— Она обсуждала с вами свои поездки в Лондон? Говорила, что она там делает?

— Говорила, что ходит там по магазинам и смотрит заграничные фильмы. — Хелен пожала плечами.

— Вы ей верили?

— Ну, у нас не было причин ей не верить. Иначе говоря, она ни словом, ни намеком не давала нам понять, что ее, к примеру, ждет там приятель или какой-нибудь поклонник.

— Тем не менее подобная мысль, похоже, приходила вам в голову?

— Приходила, не скрою, но мы обсуждали такую возможность лишь для того, чтобы скоротать время и скрасить однообразие и скуку нашего здешнего существования, сержант. Ведь она была так молода и хороша собой… Но быть может, вы располагаете более детальной информацией по данному вопросу?

Кэти никак не отреагировала на эти слова и сказала:

— Значит, и прежде бывало, что она исчезала дня на три-четыре?

— Бывало.

— Она упоминала при вас имя какого-нибудь человека, с которым случайно встретилась в Лондоне или вместе ходила по магазинам?

— Нет, не упоминала. Конечно, мы пытались ее разговорить, но безуспешно. Мы с ней не настолько сблизились, чтобы она могла пускаться с нами в откровения. Кроме того, и мы сами, и наши заботы ее совершенно не интересовали. О своих же делах она нам никогда не рассказывала.

— Ваши слова обескураживают.

— Тем не менее это правда. Общение с ней требовало усилий, не так ли, дорогой?

Фицпатрик послушно кивнул.

— Вы вот сказали, что ваши заботы ее не интересовали. Следует ли из этого, что она, как и Марианна, здесь не прижилась? Что ее мучила ностальгия?

— Не думаю. Скорее это вопрос поколений. Ведь мы по возрасту годились ей в родители. Она просто не хотела перед нами раскрываться.

— Здесь живут поблизости молодые люди, с кем она могла бы говорить более свободно?

— В нашей округе почти нет молодежи.

— А с вами, мистер Фицпатрик, она разговаривала?

— Со мной? — На лице Тоби появилось испуганное выражение.

— Когда вы в последний раз ее видели?

— Ох… что-то не припомню. Но не сказал бы, чтобы очень давно.

— Мне представляется, что это было у Рэндольфов, не так ли, дорогой? На коктейле по случаю дня Пасхи. Старлинги тоже пришли.

— Да, да… вероятно, ты права.

Кэти бросила взгляд на часы. Ей неожиданно пришло в голову, что Хелен Фицпатрик извлекла из этого разговора куда больше информации, чем она. По крайней мере, теперь ей будет о чем посплетничать на следующей встрече членов местного теннисного клуба.

— Помимо передвижений Евы, — сказала она, — сейчас нас более всего интересует, не появлялись ли в вашей округе в последние несколько месяцев незнакомые люди.

— Я уже думала об этом, — сказала Хелен. — Действительно, время от времени здесь встречаются люди, которые прогуливаются в окрестных лесах и поднимаются к пирамиде на вершине холма, особенно в это время года. Правда, они обычно ходят не по аллее Поучерз-Из, а по тропинке, вьющейся по лесу справа от нее. Среди них есть любители природы, которые ходят по этому маршруту регулярно. К примеру, пожилая парочка из Гилфорда или скауты из Алдершота…

— Был еще мужчина с усами, наблюдавший за жизнью птиц. Мы довольно часто встречали его здесь в прошлом году, — сказал Тоби Фицпатрик.

— Что-то не припомню, дорогой.

— Да помнишь ты его! Он разговаривал с тобой о твоих розах на подпорках. Говорил еще, что здесь высокая кислотность почвы или что-то в этом роде.

— Меня как раз такие люди и интересуют, — сказала Кэти. — И я была бы вам весьма признательна, если бы вы как следует подумали об этом и написали о тех, кого помните — дали описание внешности, указали время встречи, темы, на которые вы беседовали, ну и все такое прочее. Я заеду к вам завтра, и мы все это обсудим.

Кэти поднялась, решив, что ей пора уходить. Передняя дверь в коттедже открывалась прямо в гостиную. На стене была прибита вешалка для одежды, а рядом с дверью стояла подставка для тростей и маленький столик с воскресными газетами. Кэти замерла около этого столика, заметив среди газет частично скрытый от взглядов рекламными буклетами журнал «Филателист».

— Вы собираете марки, мистер Фицпатрик? — спросила Кэти, взяв журнал со столика и принимаясь его пролистывать.

На его лице снова появилось странное испуганно-смущенное выражение, которое Кэти уже не раз замечала в течение разговора. И жена опять поторопилась прийти ему на помощь.

— Да, он собирает марки. Это его увлечение, подобно тому как мое увлечение — садоводство. Не так ли, Тоби?

— Я тоже интересуюсь марками, — сказала Кэти.

— Правда? — со скептическим видом осведомился Тоби.

— Да. Почему бы и нет?

— Ну, вы…

— Вы для этого слишком здравомыслящая особа! — поторопилась вступить в разговор его жена. — Между тем коллекционирование марок — одно из самых тоскливых и бессмысленных занятий, придуманных когда-либо мужчинами.

Кэти посмотрела на Хелен и заметила в ее чертах настороженность. Хелен перехватила ее взгляд и тут же расплылась в улыбке.

— В таком случае вы наверняка знаете, что Сэмми Старлинг — известный коллекционер, — сказала Кэти, повернувшись к Фицпатрику.

— Э…

— Разумеется, мы оба в курсе, — сказала Хелен, снова подключаясь к разговору. — Послушайте, сержант… Кажется, вы хотели, чтобы я была с вами предельно откровенна относительно Сэмми Старлинга, не так ли?

— Да. И что же?

— Хорошо. Тоби, скажи ей!

— Сказать ей?

— Ну да. О том, что он тогда сделал. О красненькой за пенни!

— Ох… — Он робко улыбнулся и смущенно посмотрел на Кэти. — Вы уверены, что вам хочется это знать?

— Я просто сгораю от нетерпения.

Он покраснел.

— Сгораете от нетерпения… Но почему? Разве это так уж существенно?

— Это началось на обеде у Рэндольфов, — сказала его жена. — Ты разговаривал с Деннисом, рассказывал ему о своих черных марках за пенни или о чем-то в этом роде, а Старлинг стоял рядом и слушал. Он пришел один, поскольку Ева тогда на сцене еще не появилась. На следующий день он позвонил тебе и сказал, что хочет посмотреть твои марки. Мы оба очень удивились.

— Это точно, — сказал Фицпатрик. — Крайне удивились.

— Мы тогда еще подумали, — сказала Хелен, — что ему очень одиноко и он решил чем-нибудь занять себя.

— Это верно. Ну, я пригласил его на ленч, показал ему свои альбомы и так далее… Я подумал, что он тоже хочет обзавестись аналогичным хобби, и рассказал, с чего, по моему мнению, следует начинать. За все время разговора он ни словом, ни жестом не дал мне понять, что сам давно уже коллекционирует марки.

Мне казалось, что он вообще не имеет представления о том, что такое марки, и это, признаться, меня удивило. Я это к тому говорю, что каждый мальчишка в определенном возрасте проявлял к маркам хотя бы преходящий интерес. Сами знаете: чтобы вырезать марки с присланных мамочке писем, денег платить не надо. Собирать эти марки и обмениваться ими с товарищами — тоже необременительное для кошелька занятие. Я думал, каждый это знает. Полагаю, коллекционирование марок апеллирует к нашей инстинктивной тяге все описывать и классифицировать.

— И приобретать! — добавила его жена. — Приобретение — вот что его интересовало. Он любил приобретать ценные вещи — помнишь ту историю об акциях компании Маркуса, которую нам рассказывали? Он не успокоился, пока не получил их все.

— Что ж, и такое возможно, но я лично в этом не уверен. Он тихо сидел в углу и слушал мои объяснения относительно того, как все происходит — у филателистов, хочу я сказать.

— А как у них все происходит, мистер Фицпатрик?

— Вы действительно хотите это знать? — с сомнением в голосе спросил он.

— Скажем так: в общих чертах.

— Ну, пройдя в школе стадию инициации, вы начинаете понимать, что марок на свете великое множество и собрать их все вряд ли возможно. По этой причине вы приходите к мысли о необходимости специализации. Возможно, офис вашего отца имеет подразделение в Германии и отец сохраняет для вас конверты от деловых писем. И вы начинаете специализироваться на марках этой страны. Или вы можете собирать марки по определенной тематике. Скажем, марки с изображением бабочек, или портретами астронавтов, или что-то в этом роде. Я лично никогда не видел в этом особого смысла, но в наши дни эта идея очень популярна. Моя коллекция основана еще моим отцом, а он сосредоточил все свое внимание на королеве Виктории… ну я и продолжил это. Я… — Он сделал паузу. — Мне надо кое-что вам показать, чтобы вы поняли историю о красненьких за пенни. — Он поднялся на ноги, ненадолго куда-то вышел и вернулся с толстым альбомом в руках.

Положив альбом на подоконник, раскрыл его на первой странице. К бумажному листу с едва заметным сетчатым узором были прикреплены шесть идентичных, простых на вид, черных марок.

— Черные номиналом в пенни? — спросила Кэти.

— Коли вы так говорите, значит, действительно кое-что знаете о марках. Вот эта принадлежала моему отцу, а эту он подарил мне на день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать. Я до сих пор помню тот торжественный для меня момент, когда стал полноправным обладателем своей собственной черной марки номиналом в пенни…

— Это своего рода культовый предмет, не так ли? — спросила Кэти. — Эти черненькие за пенни?

— Совершенно верно. Потому что они были первые. Их в общей сложности напечатали семьдесят миллионов в течение 1840-го и в начале 1841 годов, когда цвет изменили на красный, но большинство из них затерялись или были уничтожены. Прошло довольно много времени, прежде чем люди додумались до того, что марки можно коллекционировать.

— Но разве одной не достаточно? — спросила Кэти. — Зачем вам больше, если все они одинаковые?

— А затем, что он помешанный, — сердито сказала Хелен. — Помешался на марках, и ничего не может с собой поделать.

Он энергично замотал головой:

— То-то и оно, что они не одинаковые. Металлические пластины с выгравированным на них рисунком, с которых печатались марки, имели-таки некоторые отличия. К примеру, вот эта марка напечатана с пластины номер шесть, а эта — с пластины один-А. — Тоби Фицпатрик с каждой минутой становился все более оживленным и говорливым, четче формулировал свои мысли.

— Тем не менее все они считаются черными марками номиналом в пенни?

— Да. И это предоставляет дополнительную возможность для специализации. Вы можете посвятить себя коллекционированию всех вариантов и типов одной марки или группы марок.

— И после этого некоторые люди еще позволяют себе утверждать, что выращивать цветы — скучно, — сказала Хелен. Она попыталась пошутить, но неудачно — из-за напряжения, сквозившего в ее голосе.

Тоби перевернул несколько плотных страничек альбома, продемонстрировав Кэти три листа с марками, имевшими аналогичный с предыдущими знаками почтовой оплаты дизайн и номинал, но глубокого красно-коричневого цвета. Все марки выглядели абсолютно одинаково, за исключением почтового штемпеля.

— Вот красненькие за пенни, использовавшиеся между 1858 и 1879 годами. Их найти куда легче.

— И сколько у вас таких марок?

— Сто пятьдесят штук. — Он вынул из кармана увеличительное стекло и протянул Кэти. — Вот, взгляните на орнамент в правой стороне марки.

Она взглянула и даже ухитрилась рассмотреть крохотные цифры 1, 7 и 1, вплетенные в завитки орнамента.

— Пластина сто семьдесят один. Как я уже говорил, все они отличаются друг от друга.

— Тут у вас пропуск, — сказала Кэти, указав на пустое место между марками на первом листе с красненькими.

— Да, мне удалось раздобыть оттиски со всех пластин, кроме семьдесят седьмого номера.

— Это раритет, не так ли?

— Еще какой! Где я только не пытался их разыскать, все марочные толкучки обошел, да все без толку. Шансов случайно наткнуться на экземпляр, который разыскивает множество коллекционеров, очень мало.

— Эти марки, наверное, дорогие?

— О да. Большинство из тех, что здесь представлены, стоят по каталогу от нескольких пенсов до нескольких фунтов. Существует возможность приобрести все оптом на каком-нибудь аукционе за пару сотен фунтов. Но экземпляр с печатной матрицы номер семьдесят семь будет стоить никак не меньше двадцати тысяч фунтов стерлингов. Я имею в виду использованную марку, потому что неиспользованная обойдется вам раза в два дороже.

— Ого!

— Насколько я помню, Сэмми Старлинг издал точно такой же возглас, когда я ему об этом сообщил.

— Значит, это его впечатлило?

— Несомненно.

— Все-таки расскажи нашей гостье эту историю до конца, дорогой, — нетерпеливо сказала Хелен.

— Извини… Итак, прослушав мою лекцию, Старлинг ушел домой, а где-то через неделю позвонил снова. Сказал, что хочет кое-что показать. Это был совершенно новый альбом, с хрустящими, так сказать, страницами. Пустыми, подумал я поначалу. Но потом он раскрыл его, и я увидел на первом листе, в самом его центре, одну-единственную красную марку номиналом в пенни. Я решил, что он таким образом положил начало своей коллекции. Поехал в Фарнем в магазин, где продаются коллекционные монеты и марки, купил там себе симпатичный альбомчик и приобрел свою первую марку — красненькую за пенни, которая обошлась ему пенсов в пятьдесят. Я сказал: «Хорошая марка, Сэмми, и штемпель ясно отпечатался. Какой у нее номер печатной матрицы?» Он промолчал. Тогда я достал лупу и взглянул на номер. Это был оттиск с пластины номер семьдесят семь.

— Я тогда подумала, что его хватит удар, — сказала Хелен. — Я как раз вошла в этот момент в комнату и увидела Тоби. Он стоял там с выпученными глазами, вперив взгляд в пустоту. Казалось, он только что узрел самого Господа Бога.

— Да, тогда я действительно испытал нечто вроде шока, — подтвердил Фицпатрик.

— Между прочим, это было проявлением жестокости со стороны Сэмми, — сказала Хелен, повернувшись к Кэти. — То, как он все это преподнес. Он повел себя по отношению к Тоби как самый последний школьный пижон и задавака. Ведь Тоби коллекционировал эти красненькие за пенни на протяжении многих лет, и собрал все — за исключением той, владеть которой никогда не надеялся. А Сэмми просто-напросто пошел и купил эту марку, стоившую много дороже всех тех, что Тоби и его отец собрали за пятьдесят лет. По-моему, это очень жестоко.

— Не думаю, чтобы он стремился добиться подобного эффекта, Хелен. Тебе обидно, вот ты и возводишь на него напраслину. Но на мой взгляд, все дело в том, что он по сравнению со мной относится в смысле ресурсов к совершенно другой весовой категории коллекционеров. Кстати, тогда-то он мне и признался, что давно уже коллекционирует марки. Что же касается этой красненькой — то он просто пошутил. Уж такое у него чувство юмора.

— Пошутил или нет, но после этого коллекционирование марок на некоторое время лишилось в твоих глазах своего блистательного ореола, не так ли, дорогой?

Тоби повесил голову.

— Да, отчасти. — Он встретился с Кэти взглядом и добавил: — Между прочим, он подарил мне эту марку.

— Оттиск с пластины семьдесят семь?

Фицпатрик согласно кивнул.

— Он просто протянул мне этот альбом и сказал: «Теперь она ваша». А я был настолько изумлен и обескуражен всем происшедшим, что не нашелся что сказать в ответ. По его признанию, у него другая сфера интересов и он сделал это только для того, чтобы полюбоваться на выражение моего лица. По его словам, дело того стоило.

— Дорогостоящая шутка, — сказала Кэти и подумала, что уже видела такую на письме с требованием выкупа.

— Полагаю, что после этого мне следовало ощутить восторг и огромную благодарность по отношению к Сэмми, но почему-то ничего подобного не испытал. Лишь чувствовал себя униженным — и более ничего.

— А он вам показывал после этого свою коллекцию? — спросила Кэти.

— О да. Она совершенно фантастическая. Моя собственная в сравнении с ней показалась мне просто жалкой. Я до сих пор краснею всякий раз, когда вспоминаю, как показывал ему свои марки и расписывал их достоинства, воображая себя его наставником.

— Для него приобретение марок все равно что покупка ценных бумаг или акций, — сказала его жена с презрением в голосе. — Инвестиции — и ничего больше. Он собирал их не из-за страсти к коллекционированию. Ты любовно взращивал свою коллекцию, дорогой. Он же свою просто купил.

Тоби Фицпатрик вздохнул:

— Что ж, можно и так сказать.

Хелен проводила Кэти к воротам. В воздухе сильно пахло живичной смолой от нагретых солнцем высоких сосен. До слуха доносилось ровное гудение пчел.

— Все это очень печальная история, — сказала Хелен. — У Сэмми Старлинга было столько денег, жена-красавица и сказочный дом с потрясающим видом с верхнего этажа. Но я не припомню, чтобы он когда-нибудь улыбался. Даже когда показывал Тоби свои последние филателистические приобретения, он казался… совершенно бесстрастным. Он держал себя так, словно радость была для него непозволительной роскошью. Между тем разве можно быть несчастливым в таком месте?

Хотя солнце по-прежнему ярко светило над кронами высоких деревьев, в воздухе разливалась неприятная тяжесть. Кроме того, в западной части небосвода формировались облачка, свидетельствовавшие о приближающейся смене погоды.

Когда они подошли к воротам, слева от них из-за поворота аллеи на большой скорости вырулила машина и помчалась к дому Старлинга, проехав по тому месту, где несколькими часами раньше лежала в пыли отрезанная голова Евы.

— Идиоты! — воскликнула Хелен, проследив за машиной взглядом.

— Вполне возможно, это наша, — сказала Кэти. — Или принадлежит представителям прессы. Они могут объявиться здесь в любой момент. Кровавая и необычная история, без сомнения, привлечет к себе повышенное внимание общественности. Так что будьте к этому готовы, Хелен.



Загрузка...