Маска Димитриоса

Глава седьмая Полмиллиона франков

Только в одной из своих книг, в романе «Оружие убийцы», Латимер описал ситуацию, когда герой оказывается лицом к лицу с вооруженным убийцей. Написать эти несколько страниц оказалось нелегко и, если бы не необходимость (он считал, что в последних главах вполне допустим некоторый мелодраматизм) эффектно завершить книгу, он охотно избег бы этого. Он постарался представить это событие, как ему казалось, наиболее реалистически. Что бы он чувствовал, окажись в такой ситуации? И он решил, что скорей всего от страха лишился бы дара речи.

Как ни странно, сейчас у него не было тех ощущений, которые охватили его героя. Латимер объяснил это обстановкой. Во-первых, у мистера Питерса — он держал в руке большой, тяжелый револьвер, точно рыбу из садка, — не было того угрожающего вида, какой подобает убийце. Во-вторых, Латимер имел счастье познакомиться с мистером Питерсом, которого он считал невыносимым занудой, совершенно не способным на такой отчаянный шаг, как убийство. Но факт был налицо, хотя и противоречил всякой логике.

Хотя душа и не ушла у него в пятки, Латимер был очень сильно потрясен. Именно поэтому он не догадался сказать ни равнодушное «Добрый вечер», ни юмористическое и гораздо более подходящее к ситуации «Какой неожиданный сюрприз!». Вместо этого у него вырвалось нечто похожее на «о-о», и затем, видимо, подсознательно желая разрядить обстановку, он промямлил:

— Кажется, что-то произошло.

Мистеру Питерсу именно в этот момент удалось справиться с пистолетом, который теперь был направлен, вне всякого сомнения, на Латимера.

— Не могли бы вы оказать любезность, — сказал мистер Питерс тихо, — закрыть за собой дверь? Вам для этого надо только протянуть руку. И, будьте любезны, оставайтесь на том же месте.

Латимер подчинился. В то же мгновение он почувствовал, что им завладел страх, ни в какой мере не похожий на то чувство, которое он описал в романе. Больше всего он боялся боли, представив себе, как доктор будет извлекать пулю — хорошо бы, если бы он это делал под наркозом. Еще он очень боялся, что мистер Питерс из-за своей неопытности может случайно нажать на курок или выстрелить, когда Латимер сделает какое-нибудь непроизвольное движение. Его била мелкая дрожь, и он никак не мог понять: трясет ли его от нервного напряжения или от дикого страха или злобы.

— За каким чертом вы все это затеяли? — выпалил он, сам не ожидая от себя такой прыти, и вдруг выругался. На самом деле ему хотелось сказать что-то совсем другое и он не хотел ругаться — он почти никогда не делал этого. «Видимо, меня трясет все-таки от злобы на свое бессилие», — решил он, стараясь испепелить взглядом мистера Питерса.

Толстяк, опустив пистолет, прошел и сел на кровать.

— Самое ужасное, — сказал он с видом человека, все надежды которого оказались разбиты, — что я не ожидал вас так рано. И потом меня подвела ваша горничная. Но чего ждать от этой армянской девицы — они сначала готовы все сделать в лучшем виде, а потом все портят, как идиотки. Как часто я думаю над тем, что этот большой мир, дарованный нам, мог бы быть замечательным местом, если бы… — Он прервал свою любимую мысль. — Но мы поговорим об этом как-нибудь после. — Он положил выжатый тюбик зубной пасты на столик возле кровати. — Мне хотелось привести все в порядок, прежде чем я уйду.

— Интересно, что бы вы стали делать с книгами? — не замедлил съязвить Латимер.

— Ах да, книги! — Мистер Питерс сокрушенно закачал головой. — Печальный акт вандализма. А ведь книга — это чудесный сад из прекрасных цветов, ковер-самолет, который уносит нас в далекие, неизвестные страны. Я глубоко сожалею об этом. Но это было необходимо.

— Необходимо? Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

Мистер Питерс и на этот раз улыбнулся покорно и печально, как безвинный страдалец.

— Будьте хоть чуточку искреннее, мистер Латимер, я прошу вас, пожалуйста. Причина, по которой в вашей комнате произведен обыск, очевидна и для вас, и для меня. Разумеется, я понимаю, что вы находитесь в затруднительном положении, пытаясь определить, какова моя позиция. Если это может послужить хоть каким-то утешением, я могу сообщить, что мне точно так же необходимо выяснить, какова ваша позиция.

Это фантастическое лицемерие вывело Латимера из себя — он забыл про свой страх.

— Да послушайте же, наконец, мистер Питерс, или как вас там еще! Я пришел к себе в отель, я очень устал и хочу лечь спать. Надеюсь, вы помните, мы выехали вместе с вами из Афин несколько дней тому назад и ехали в одном купе. Вы, помнится, ехали в Бухарест, я сошел здесь, в Софии. Я провел вечер со своим другом, и вот, вернувшись к себе в отель, нахожу в номере полнейший хаос. Мои книги варварски изорваны, а незваный гость тычет мне в лицо пистолетом. Мне на ум приходят только две вещи: либо вы грабитель, либо вы напились до чертиков. Между прочим, угроза пистолетом вынуждает меня нажать на кнопку и позвать на помощь. Гипотезу о том, что вы проникли сюда с целью ограбления, я все-таки отвергаю, так как грабители не ездят в вагонах первого класса и не срывают с книг переплеты. Поскольку вы трезвы, остается предположить, что вы сошли с ума. Если это действительно так, выражаю вам свое соболезнование и надеюсь на всемогущество медицины. Но если вы более или менее здоровы, то я требую, чтобы вы объяснили свое поведение. Итак, повторяю, мистер Питерс, на кой черт вам все это нужно?

— Изумительно, — сказал мистер Питерс, от удовольствия закрывая глаза, — просто изумительно! Нет-нет, мистер Латимер, я прошу вас не приближаться к звонку, будьте добры. Ну вот, так-то лучше. Вы знаете, на какое-то мгновение я почти поверил в вашу искренность. Почти, но не совсем. Имейте в виду, что таким, как вы, никогда не провести меня. Так что не будем попусту тратить время.

— Да послушайте же, наконец… — Латимер непроизвольно шагнул вперед.

Люгер был тотчас нацелен прямо ему в грудь. Улыбка исчезла с пухлых губ мистера Питерса; глаза у него слезились, точно при сильном насморке. Латимер сделал шаг назад — улыбка медленно вернулась.

— Давайте, мистер Латимер, будем хоть чуточку искреннее, пожалуйста. Поверьте, я не имел против вас ничего дурного. Я даже не стремился побеседовать с вами. Но раз уж вы застали меня здесь и мы теперь не имеем возможности разговаривать — я осмелюсь это сказать — с позиции бескорыстной дружбы, то давайте говорить хотя бы искренне. Он слегка наклонился вперед. — Почему вас так интересует Димитриос?

— Димитриос?

— Да, дорогой мистер Латимер, Димитриос. Вы ведь прибыли сюда из Малой Азии. Димитриос — тоже. В Афинах вы с немалым усердием занялись исследованием архивов комиссии по беженцам. В Софии вы тоже наняли агента, чтобы ознакомиться с архивом полиции. Зачем? Подождите, пока не отвечайте. Я, между прочим, ничего против вас не злоумышляю. Да будет это вам раз и навсегда известно. Но так уж получилось, что Димитриос интересует и меня. Поэтому скажите мне откровенно, мистер Латимер, какова ваша позиция? Или, если позволите, я скажу иначе: какую игру вы ведете?

Латимер на какое-то мгновение задумался. Ему очень хотелось дать быстрый ответ, но ничего не получалось, и он несколько смутился. Для него Димитриос стал уже своего рода собственностью, такой же академической задачей, как, скажем, проблема авторства какого-нибудь стихотворения XVI века. И вот, пожалуйста, является этот одиозный мистер Питерс со своей улыбочкой, со своими затасканными фразами о Всемогущем, со своим люгером, и получается, что он, Латимер, занимается контрабандой. Впрочем, тут нет ничего удивительного — Димитриоса могли знать многие. Странно, но ему казалось, что они умерли вместе с ним. Безусловно, нет ничего глупее…

— Ну так как же, мистер Латимер? — Толстяк все так же вымученно-сладко улыбался, но в его сипловатом голосе Латимер заметил садистские нотки: он теперь напоминал мальчишку, отрывавшего пойманной мухе одну за другой ноги и крылья.

— Мне кажется, — медленно начал Латимер, — прежде чем я отвечу на ваши вопросы, вам следует ответить на мои. Другими словами, мистер Питерс, если вы расскажете мне, какую игру ведете вы, я расскажу о своей. Я не собираюсь ничего скрывать, единственно, к чему я стремлюсь, это удовлетворить свое любопытство. И не надо так страшно размахивать пистолетом. В конце концов пистолет не такой уж сильный аргумент. Кстати, ваш пистолет большого калибра и будет много шума, если, не дай Бог, он выстрелит. Кроме того, какая вам польза, если вы меня убьете? И поскольку на вас никто не собирается нападать, я бы на вашем месте давно убрал пистолет в карман.

Мистер Питерс продолжал излучать свою радостно-горестную улыбку.

— Вы изложили свою точку зрения с удивительной краткостью и изумительным красноречием, мистер Латимер. И все-таки мне пока не хочется убирать пистолет.

— Как вам будет угодно. Вас не затруднит объяснить мне, что вы искали в переплетах книг и в зубной пасте?

— Ответ на свой вопрос, мистер Латимер. И вот что я нашел.

Он достал из кармана листок бумаги. Это была таблица, которую Латимер составил в Смирне. Кажется, она лежала в одной из книг.

— Что поделаешь, мистер Латимер! Если что-то прячут между страницами, то, быть может, есть кое-что интересное и под переплетом.

— Я не собирался ничего прятать.

Мистер Питерс не обратил на это внимания. Держа в левой руке листок, он очень походил на школьного учителя, который отдавал ученику его работу. Тряхнув головой, он спросил:

— И это все, что вам известно о Димитриосе, мистер Латимер?

— Нет.

— Ах вот что! — Он с каким-то печальным недоумением стал рассматривать латимеровский галстук. — Интересно, кто такой этот полковник Хаки? Кажется, он неплохо информирован, но почему он так неосторожен? Фамилия у него турецкая. И бедняга Димитриос покинул вас в Стамбуле, не так ли? Вы ведь тоже прибыли из Стамбула, верно?

Совершенно непроизвольно Латимер кивнул и тотчас же набросился на себя за эту глупость. Улыбка на лице мистера Питерса засияла еще ярче.

— Благодарю вас, мистер Латимер. Мне начинает казаться, что вы готовы помочь мне. Давайте разберемся. Итак, вы были в Стамбуле, где одновременно оказались и Димитриос, и полковник Хаки. Здесь есть еще заметка о паспорте на имя Талата. Опять какая-то турецкая фамилия. Потом упоминается Адрианополь и написано «попытка покушения». Ну да, я понял: так вы перевели французское слово «la tentative». Вы ничего не хотите мне сказать? Ну хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему. У меня создалось впечатление, что вы, по-видимому, читали какое-то досье. Ну что, разве я не прав?

Латимеру было неприятно, что он попал в такое дурацкое положение. Подумав, он сказал:

— Мне кажется, так вы недалеко уйдете. На каждый ваш вопрос у меня есть свой вопрос. Например, я вам буду очень признателен, если вы мне скажете, встречались ли вы с Димитриосом.

Мистер Питерс молча поглядел на него.

— Думаю, вы не очень-то уверены в себе, мистер Латимер, — медленно проговорил он. — Очевидно, я бы мог рассказать вам гораздо больше, чем вы мне. — Он сунул пистолет в карман пальто и встал. — Мне пора уходить.

Латимер не ожидал, что это произойдет так скоро, однако, стараясь быть равнодушным, сказал:

— Спокойной ночи.

Толстяк подошел к двери и вдруг остановился.

— Стамбул. Смирна, 1922 год. Афины, тот же год. София, 1923 год. Адрианополь. Нет, ведь он приехал из Турции… — Он обернулся и посмотрел на Латимера. — А что, если… — Он замолчал, потом, подумав, продолжил. — Быть может, это и глупая мысль, но, мне кажется, вы собираетесь посетить Белград в самое ближайшее время. Ведь я угадал, мистер Латимер?

Как ни старался Латимер скрыть свое удивление проницательностью мистера Питерса, ему это не удалось, что и подтвердило расплывшееся в торжествующей улыбке лицо мистера Питерса.

— Белград вам понравится, — сказал мистер Питерс самодовольно, — это чудесный город. А какие с окрестных гор открываются виды! Как бы мне хотелось поехать вместе с вами! А какие там девушки, круглолицые красавицы, какие у них фигурки! Вы человек еще молодой, и вам будет легко с ними договориться. Ну а меня эти вещи уже не интересуют. Я стал уже стар, и мне остались одни только воспоминания. Но я не осуждаю молодых. Ни в коем случае. Каждому молодость дается только раз. Всемогущий несомненно хотел, чтобы мы почувствовали себя счастливыми. Ведь жизнь должна продолжаться, не так ли?

Латимер стащил с кресла пододеяльник и сел. Он был очень зол, и, быть может, поэтому его мозг начал лучше работать.

— Мистер Питерс, в Смирне мне удалось ознакомиться с материалами пятнадцатилетней давности. Я обнаружил, что за три месяца до этого те же самые материалы интересовали кого-то еще. У вас нет желания сообщить мне, что этим неизвестным были вы?

Слезящиеся глаза толстяка, кажется, были устремлены куда-то в вечность. Он нахмурился, точно не понимая смысла слов и пытаясь уловить хотя бы интонацию.

— Вы не могли бы повторить ваш вопрос?

После того как Латимер повторил вопрос, мистер Питерс, подумав несколько секунд, тряхнул головой и сказал:

— Нет, мистер Латимер, это был не я.

— Но ведь вы занимались расследованием по поводу пребывания Димитриоса в Афинах, не так ли? Ведь это были вы, когда я расспрашивал о нем в бюро? Вы, помнится, очень быстро удалились, так что я вас, к сожалению, не заметил, но чиновник видел, что вы заходили в бюро. И, очевидно, это далеко не случайное совпадение, что мы ехали с вами в одном купе до Софии, не правда ли? Вы при этом проявили смекалку и узнали, в каком отеле я остановлюсь. Неужели вам не хочется сказать правду?

— Да, мистер Латимер, — кивнул мистер Питерс, счастливо улыбаясь, — все так и было. Мне известен каждый ваш шаг после того, как вы покинули бюро в Афинах. Я ведь уже, кажется, говорил вам, что я интересуюсь каждым, кто собирает сведения о Димитриосе. Вы, конечно, разузнали, кто был тот человек в Смирне?

Обратив внимание на то, что последняя фраза была произнесена самым невинным тоном, Латимер сказал:

— Нет, я этим не занимался.

— Но вы, конечно, хотели бы это знать?

— Не очень.

Толстяк шумно вздохнул.

— Вы, по-прежнему, не хотите быть искренним со мной. Как было бы хорошо, если бы…

— Да поймите же вы, наконец, — грубо оборвал его Латимер, — именно я веду себя искренне. Вы же все время пытаетесь выкачать из меня информацию. Но это вам не удастся, постарайтесь уяснить себе это. Я еще раз повторяю свое предложение: вы отвечаете на мои вопросы, а я — на ваши. Вы ничего пока не сделали кроме того, что ответили на вопросы, которые я и сам почти что разрешил. Итак, я желаю знать, почему вас интересует человек по имени Димитриос. Вы изволили выразиться, что вам известно гораздо больше, нежели мне. Быть может, это и так. Но мне сдается, мистер Питерс, что мои ответы вас интересуют гораздо больше, чем ваши ответы могли бы заинтересовать меня. Ворваться в чужой номер и произвести весь этот кавардак — как это далеко от простой заинтересованности. Честно вам признаюсь, что ваш жгучий интерес к Димитриосу мне пока непонятен. Единственное, что мне приходит в голову: быть может, Димитриос припрятал где-то деньги, заработанные им в Париже… Полагаю, хоть это-то вы не будете отрицать? — И, дождавшись едва заметного кивка, Латимер продолжал: — Очень хорошо, а то уж я думал, вы опять станете играть в прятки. Итак, вас интересуют сокровища, которые вам, естественно, хочется найти. К сожалению, информация, которой я располагаю, по-видимому, исключает такую возможность. Я мог своими глазами убедиться: на столе в морге лежала кучка дешевого тряпья и немного мелочи. Так что…

Мистер Питерс вдруг сделал два шага от двери, и Латимер, так и не докончив начатую фразу, был несказанно удивлен, каким неподдельным интересом вдруг загорелись глаза мистера Питерса.

— В чем, собственно, дело? — спросил Латимер.

— Если я вас правильно понял, — выговаривая чуть не по буквам каждое слово, начал толстяк, — то вы видели в морге своими глазами труп Димитриоса?

— Да, видел. Что из этого следует? Опять я подбросил вам информацию для размышления, не так ли?

Мистер Питерс молча вытащил из пачки одну из своих сигарок и долго ее раскуривал. Выпустив клуб дыма, он начал ходить взад-вперед по комнате, все время вращая глазами, точно старался преодолеть сильную боль. Вдруг он заговорил:

— Мы должны, мистер Латимер, достичь взаимопонимания. Нам нельзя ссориться. — Он остановился и поглядел сверху вниз на Латимера. — Но абсолютно необходимо, чтобы я знал, зачем все это вам понадобилось. Нет-нет, пожалуйста, не перебивайте меня. Я готов признать, что для меня ваши ответы гораздо важнее, чем мои для вас. И все-таки сейчас я не могу их вам дать. Да-да, я слышал, что вы поставили такое условие. Но я, серьезно, не могу. Поймите меня, пожалуйста.

Итак, вас интересуют факты из жизни Димитриоса, и вы собираетесь поехать в Белград, чтобы побольше разузнать о нем. Я вижу, вы этого не отрицаете. И вам, и мне известно, что Димитриос жил в Белграде в 1926 году. Могу к этому добавить, что он там больше не появлялся. Вы не хотите сказать, зачем вам это нужно? Очень хорошо. Я вам скажу другое: если вы попадете в Белград, то не обнаружите ни малейших следов Димитриоса. Более того, если вы попытаетесь провести расследование, то у вас наверняка будут трудности с полицией. Есть только один человек, который мог бы, если бы он, конечно, захотел, рассказать вам о том, что вас интересует. Это один поляк, который живет теперь недалеко от Женевы.

Значит, так. Я дам вам его адрес и письмо к нему. Делая это для вас, я все-таки хочу понять, зачем вам нужна эта информация. Мне вначале показалось, что вы, быть может, работаете на турецкую полицию — сейчас на Ближнем Востоке многие англичане работают в полиции, — но я отказался от этой мысли. В вашем паспорте написано, что вы писатель, но ведь это весьма растяжимое понятие. Кто же вы такой, мистер Латимер, и в чем состоит ваша игра?

Мистер Питерс выжидающе замолчал. Латимер, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица, — он думал, что ему это удалось, — смотрел мистеру Питерсу прямо в глаза. Не смущаясь этим, тот продолжал:

— Естественно, когда я говорю «игра», я понимаю это слово в некотором особом смысле. Ваша игра состоит, конечно, в том, чтобы получить деньги. Но не такого ответа я жду от вас. Вы богаты, мистер Латимер? Нет? Тогда я скажу то, что, быть может, упростит дело. Я предлагаю, мистер Латимер, заключить соглашение, так сказать, объединить наши ресурсы. Мне, например, известны такие факты, которые я не могу сообщить вам в настоящий момент. Вам, с другой стороны, также известно что-то весьма важное. Кстати, вы сами можете этому и не придавать значения, тем не менее это действительно важно. Сами по себе те факты, которые я знаю, быть может, не имеют никакой ценности. Но и то, что вам известно, — пустой звук вне связи с другими фактами. Если же и то, и другое рассматривать вместе, то ценность такого объединения может составить — при этих словах он сильно выдвинул вперед нижнюю челюсть — по крайней мере, пять тысяч английских фунтов, или миллион франков. — Он был на седьмом небе от радости. — Ну, что вы на это скажете?

— Прошу прощения, — сказал Латимер, почти не скрывая своей враждебности, — но я скажу, что совершенно не понимаю, о чем вы говорите. И мне глубоко безразлично, как вы это воспримете. Я устал, мистер Питерс, я очень устал. Я буквально валюсь с ног. — Он встал и, взяв простыню, принялся застилать постель. — Полагаю, мне незачем скрывать от вас, почему я интересуюсь Димитриосом. Деньги тут как раз совершенно ни при чем. Я зарабатываю на жизнь тем, что сочиняю детективные романы. Когда я был в Стамбуле, полковник Хаки, человек в определенном смысле связанный с тамошней полицией, рассказал мне об одном преступнике по имени Димитриос, труп которого был найден в водах Босфора. Отчасти ради любопытства — мне хотелось разгадать своего рода кроссворд, — отчасти желая попробовать свои силы в самостоятельном расследовании, я начал идти по следам этого человека. Вот и все. Я не думаю, что вы мне поверите. Вероятно, вы сейчас задаете себе вопрос, почему я не придумал какую-нибудь более убедительную историю. Мне очень жаль, но убеждать вас в том, что это правда, я не могу, да и не хочу.

Мистер Питерс подошел к окну и, достав еще одну сигарку, стал смотреть, как Латимер застилает кровать.

— Детективные романы! Это удивительно интересно, мистер Латимер. Я их очень люблю. Назовите, пожалуйста, книги, которые вы написали.

Латимер назвал.

— А кто ваши издатели?

— Кто вас больше интересует — англичане, французы, шведы, норвежцы, немцы или венгры?

— Венгры.

Услышав ответ, мистер Питерс одобрительно кивнул головой.

— Да, я знаю, это хорошая фирма. — Видно было, что он принял какое-то решение. — Мистер Латимер, у вас найдутся перо и бумага?

Латимер показал на письменный стол, и толстяк уселся за него. И, пока Латимер готовил себе постель и подбирал с пола разные принадлежности, слышно было, как по бумаге скрипело перо. Мистер Питерс решил сдержать слово.

Когда Латимер кончил собирать разбросанные по полу вещи, послышался звук отодвигаемого кресла, и мистер Питерс с сияющей улыбкой на лице заявил:

— Я оставляю вам, мистер Латимер, три листа бумаги. На первом я написал адрес человека, о котором я вам говорил. Его зовут Гродек, Владислав Гродек. Он живет недалеко от Женевы. На втором листе — мое письмо к нему. Если он получит это письмо, он будет знать, что вы мой друг и что он может быть с вами откровенным. Он сейчас уже ушел от дел, так что я могу, ничего не скрывая, сказать, что в свое время это был один из самых выдающихся разведчиков в Европе. Через его руки прошло столько секретной информации, что этому позавидовала бы любая разведка. Но самое замечательное — это то, что полученные им сведения всегда были достоверны. Он работал на несколько стран. Его резиденция находилась в Брюсселе. Для писателя такой человек просто находка. Я думаю, он вам понравится.

Он, между прочим, очень любит животных. Короче, это чудесный человек, с тонкими и нежными чувствами. Между прочим, именно на него работал Димитриос в 1926 году.

— Понятно. Весьма вам признателен. А что вы написали на третьем листе?

Мистер Питерс очень смутился, хотя его улыбка была теперь почти экстатической.

— Вы, кажется, сказали, что вы небогаты.

— Да, это так.

— Значит, полмиллиона франков, или две с половиной тысячи фунтов вам бы наверняка пригодились.

— Безусловно.

— В таком случае, когда вам наскучит Женева, вы, быть может, захотите — как это у вас говорят? — убить сразу двух зайцев. — Он вытащил из кармана таблицу, составленную Латимером. — Здесь помечены другие даты из жизни Димитриоса, которые вы хотели бы проверить. Между прочим, место действия перемещается в Париж. Это во-первых. Ну а во-вторых, мы ведь в Париже обязательно встретимся, и вы, быть может, наконец решитесь объединить наши ресурсы, то есть мы придем к соглашению, о котором я уже говорил. В этом случае я даю безусловную гарантию, что буквально через несколько дней на ваш счет будет перечислено полмиллиона франков, или две с половиной тысячи фунтов стерлингов.

— Мне бы очень хотелось, — возразил раздраженный Латимер, — чтобы вы внесли в это дело хоть какую-то ясность. Что мне надо делать для этого? Кто, наконец, заплатит мне эти деньги? Как говорится, все покрыто мраком неизвестности, мистер Питерс, и потому я не могу верить ни одному вашему слову.

Улыбка на устах мистера Питерса несколько поблекла, но разве могут оскорбления вывести из себя христианина, который давно подготовил себя к арене со львами!

— Я знаю, мистер Латимер, — сказал он тихо, — что вы не доверяете мне. Я потому и написал письмо Гродеку и дал вам его адрес, что мне хотелось на конкретном примере показать мою добрую волю, убедить вас в том, что моему слову можно верить. В то же время я тем самым хотел показать, что я тоже верю всему, что вы мне сказали. Сейчас мне вам больше нечего сказать. Но если вы поверите мне и приедете в Париж, то я сообщаю вам — на третьем листе бумаги — свой адрес. Когда уже будете в Париже, пошлите мне pneumatique. Заходить по этому адресу не надо, потому что это адрес одного моего знакомого. Послав мне pneumatique, вы сообщите мне свой адрес, и я, заглянув к вам, все вам объясню. Все изумительно просто.

Латимер решил, что ему пора выпроводить мистера Питерса.

— Не будем ничего загадывать, — сказал он. — Вы, мне кажется, сделали далеко идущие выводы. Что касается Белграда, то я действительно туда не поеду. Насчет Женевы я еще не решил, стоит ли мне туда ехать. Поездку в Париж я вообще не могу сейчас предпринять, потому что у меня накопилось много работы и, конечно…

— Разумеется, — сказал мистер Питерс, застегивая пальто на все пуговицы. Все дальнейшее было произнесено им тоном убедительнейшей просьбы. — Но, если вы все-таки окажетесь в Париже, будьте добры, пошлите мне pneumatique. Я причинил вам столько хлопот, что мне очень хочется как-то загладить свою вину. Думаю, полмиллиона франков не шутка, и тут есть над чем подумать, не так ли? Причем я даю полную гарантию. Единственное, что нам необходимо, — это доверять друг другу. На свете нет ничего важнее доверия. — Он опять в отчаянии стал раскачивать головой. — Каждый из нас, идя жизненным путем, подобно цветку, который обратил свое лицо к солнцу, надеется, ждет, ищет доверия со стороны других, но боится, что его обманут. Как было бы хорошо, если бы мы доверяли друг другу, если бы мы видели в других одно только хорошее! Как было бы хорошо, если бы мы были искренними и откровенными, если бы мы сбросили с себя на этом пути лохмотья лжи и лицемерия! Да-да, мистер Латимер, лицемерия и лжи. Но все мы грешники. И я грешен также, как и многие другие. Отсюда все наши горести и неприятности, а неприятности всегда создают помехи для бизнеса. А разве можно забыть, что наша жизнь длится лишь один миг. Недолго живем мы на этом шаре, пока Всемогущий не призовет нас. — Он шумно вздохнул. — Но ведь вы писатель, мистер Латимер, и сами хорошо разбираетесь в этих вещах. Вы могли бы это выразить куда лучше, чем я. Спокойной ночи, мистер Латимер, — сказал он, протягивая руку, — я не хочу с вами прощаться.

Латимер пожал протянутую руку. Она была сухая и мягкая, точно без костей.

— Спокойной ночи, — сказал Латимер.

У двери мистер Питерс обернулся.

— На полмиллиона франков можно купить массу хороших вещей, мистер Латимер. Мне хочется верить, что мы встретимся в Париже. Еще раз желаю вам спокойной ночи.

— Мне тоже. Спокойной ночи.

Дверь закрылась, но улыбка великомученика все стояла перед глазами Латимера, напоминая ему улыбку чеширского кота, которая, как известно, парила в воздухе.

В изнеможении он прислонился к двери и тут заметил на полу пустые раскрытые чемоданы. Начинало светать.

Он взглянул на часы. Было пять часов утра. «Ладно, — решил он, — соберу вещи завтра». Он разделся и лег в постель.

Он попытался немного упорядочить поток мыслей, сделать какие-то поправки, прийти к какому-то мнению.

Но мозг не подчинялся его воле. «Наверное, — подумал Латимер, — именно так чувствует себя человек, принявший наркотик. А быть может, это походит на то, что чувствуешь после хорошего спектакля, выйдя из театра на темную улицу, когда сознание полно образами и страстями, которыми жили герои пьесы. Мистер Питерс — весьма отвратительная личность, хотя, наверное, и менее отвратительная, чем сумевший избежать карающей руки правосудия сутенер Димитриос. „Глаза его напоминали и глаза доктора, когда он делает операцию“. Как все-таки страшен мир, в котором процветает бизнес мадам Превеза! Ну а мистер Питерс, какова его игра? Вот в чем действительно надо разобраться. Да, многое еще надо будет обдумать самым тщательным образом. Полмиллиона франков…»

И тут сон навалился на него, и его размышления прекратились.