Мастер для эльфийки, или приключения странствующего электрика

Глава 13. Жажда, голод и комплексы

– И какого хрена шефу нужен этот бластер? – бурчал толстый мужчина, которого так и звали Толстым.

На него поглядели ещё трое, держась за ветви старой Ивы. Вся четвёрка, посланную, чтоб отобрать артефакт древних, сидела на дереве. А снизу жадный до мяса бронеед с чавканьем и хрустом костей грыз труп лошади. Эта зверюга может и половину своего веса осилить, так что лошадь вполне ему подойдёт.

Уже вечерело, и спускаться было боязно.

– Кто бы мне самому рассказал, – пробурчал долговязый Гречка и сплюнул вниз. Гречкой его звали, потому как к его мамке греческий купец хаживал. Потом кинул, как узнал, что беременна. Но чернявый и смуглый вырос борзым и дерзким, в обиду себя не давал, а потом и пошёл к помощнику мэра по тёмным делишкам, собрав небольшую команду.

Но Гречкой его называли только за глаза, а так-то он от рождения имел имя Антон с греческой фамилией Григориди. А за глаза звали, так как кулаки и револьверы у него весьма быстрые.

– Он на меня поглядывает, – с нотками испуга в голосе протараторил третий, самый младший член банды, тощий как щепка. Но кличка у него была на удивление противоположна облику: Кабанчик.

Бронеед, которому было всё равно, у кого какая фамилия и имя, приподнял голову и принюхался с сидящим на ветках людям.

– Да? – огрызнулся Гречка, – а твои друзья не писали тебе, что эльфийка, во-первых, не одна, теперь их две? А во-вторых, у них гномы с големом. Гномы сперва стреляют, потом разговаривают.

Ветка под Толстым чуть слышно хрустнула, и тот от испуга вцепился пальцами в ствол, чуя, что если рухнет, то зверь и в его потрохах поковыряется. И даже если не сам, то пять синих псов кружащих вокруг туши лошади и выглядывающих момент, чтоб стащить кусок, точно на него нападут, пока будет с переломанными костями на земле валяться.

Тощий тоже поёрзал на ветке, сразу услышав крик: «Не шатай дерево!»

Все разом замолчали. Лошади разбежались, и только одна, чересчур крепко привязанная к стволу, не смогла. Всё случилось очень быстро. Сперва из зарослей выскочила свора псов, окруживших поляну, и почти сразу же, с треском ломая кусты, выскочил слегка пораненный бронеед, решивший, что это его последний шанс набрать жирку перед зимой.

Пятеро новичков из банды с воплями ускакали, бросив Антона Григориди на съедение, отчего главарь шайки очень захотел немного поправить им почки и печень во время душевной беседы. Но это потом, как выберется и закончит дельце.

– А я думаю так, – заговорил Кабанчик, – шеф хочет подкинуть бластер мэру и взорвать его бомбой, а перед народом всё свалить на ангелов. Типа, это они запрещённое разбомбили.

– Слышь, умный, с чего ты так решил? – огрызнулся Гречка, глянув вниз, где псы смогли утащить обглоданную лошадиную ногу и теперь ожесточённо грызлись за неё.

– Ну, говорят, шеф у гномьего клана Красного Червя взрывчатку купил, типа для работ по сносу старого моста. Ну, я и подумал.

– Не знаю, – пробурчал Гречка.

– Вроде складно, – тихо отозвался толстый, так крепко обнимавший ствол, словно это мамка родная.

– Даже если и так, то не наше дело. Да хоть захочет продать его какому-нибудь коллекционеру. Наше дело достать. Желательно, без трупов.

– И как? – спросил Толстый.

– Сперва других парней наберём. Бластер никуда не денется, раз у девки. Взрывчатка тоже не прокиснет, – ответил Гречка и позвал помощника: – Кабанчик, дотянись до моего пояса, не могу отцепить фляжку, только не урони. Там чай с коньяком. Я под коньяк думаю лучше.

– А с чего решил, что бластер у неё? Вдруг это эльфийское колдовство сверкало. Вон, и пастухи тоже видели вспышку, но тоже говорят, что это эльфы балуются, – задал вопрос Толстый.

– Я видел, как работает эльфийский дозор. Их магия не оставляет расплавленные дырки в земле. Это точно бластер, – огрызнулся Гречка и взял протянутую фляжку.

Вечерело. Начинали свою песнь многочисленные сверчки. На небо медленно вскарабкивалась луна. Дул наполненный запахами трав прохладный ветер. На тихо шипящей газовой печке грелся жестяной чайник.

Дорога древних – оживлённое место, и часто попадались другие путники, потому иногда можно было учуять дым чужого костра.

Кириин-ар-Кисан сидела на небольшом раскладном стульчике и глядела на то, как Вань-Вань осматривал аккумулятор от фургона. Голем легко поставил его на место, и об опрокидывании напоминали лишь серая пыль и на боку тента и поцарапанные колёса и борт.

Отряд не остался сидеть на месте, а быстро покинул окраины городка, и лишь на привале, пройдя четыреста сед сеада, то есть сотен шагов, встал на привал. Люди мерят километрами, и пройденный путь примерно равен двадцати восьми километрам. И весь путь был в спешке и нервной тишине, когда прислушиваешься к каждому шороху листвы, словно это последний лист жизни, и дальше сама засохнет, став дорожной пылью.

Люди всегда всё мерили не так. Вместо сед сеада – километры. Вместо кунцо – граммы и килограммы. И даже считают десятками, а не совершенным числом шестьдесят. У них только время делится так же: часы, минуты, секунды. Наверное, ко времени они относятся с бо́льшим трепетом, чем к чему-то материальному.

В желудке у девушки заурчало от голода, и она встала с места, поглядев на гномов. Коротышки раскладывали на большой канистре, прикрытой серой скатертью, еду. А само место трапезы прикрыли навесом. Гномы всегда так делали, стараясь, чтоб хоть что-то напоминало им бездны их пещер.

Опьяняюще пахло мясом, сыром и слегка пригорелой кашей.

Урчание усилилось. Кириин поискала взглядом сестру, которая умчалась куда-то в лес, не боясь нового появления тварей. Как она говорила: «Мы сегодня под сенью Великого Древа». Совсем беспечная дура. Древо зверю не указ.

Кириин сглотнула и отвернулась. Бабушка постоянно повторяла: «Ты из рода Кисан. Ты не должна показывать слабость. Ошибки, страх, лень – всё это слабость. Хотя, куда тебе, полукровке». Вот и скрывала с малых лет юная эрлитраия Кириин свою слабость, пряча ту от всевидящего взора вековой бабки. Даже имя девушки на языке северных гайю значило Терпение. Лишь за имя, данное матерью, Кириин держалась всё это время.

Год за годом она изгоняла из себя лень, работая от рассвета до заката. Училась не признавать ошибок, хотя делала из них выводы. Даже споткнувшись и больно ушибившись, делала вид, что в том нет её вины, иначе падёт гнев старейшины, часто проявляющийся в том, что вслед за брезгливым шёпотом «Полукровка» последует кара молчанием и пренебрежением. Люди говорят: «бойкот». Люди говорят: «Другая будет любимицей и получит все плюшки». Даже первый поцелуй и тот достался не ей, деве сорока с лишним лет от роду, а вдвое младшей сестре.

Урчание в животе стало невыносимым, и к нему прибавилась боль.

Кириин зажмурилась. Ей хотелось плакать. Кор не поскупился на припасы, положив муки, зерна, бобов, яиц и даже мецтрий, но девушка не умела готовить. Дома всё это делал гомункул, но Кор отверг попытку взять одного с собой.

Идти же и унижаться перед гномами или человеком – это слабость. Кириин же не хотела и не имела права показывать слабость. Оставалось только умереть от голода в трёх шагах от еды. Или же…

Пальцы легли на дорожную сумку, где лежал пистолет.

На глазах выступили слёзы. Кириин сама себя загнала в ловушку, не имея возможности отступить перед приключением, хотя сама боялась до дрожи в коленях. Нет, она не страшилась опасностей, она боялась не справиться.

Пальцы ещё сильнее стиснули оружие. В висках до головной боли стучала кровь. И кровь же, кажется, пошла носом, скатываясь по губам к подбородку. Девушке хотелось верить, что кровь, а не сопли, готовые хлынуть ручьём вслед за слезами. Хотелось верить, но не решалась убедиться.

Хорошо, что бабушка не видит.

«Не видит. Не видит. Не видит», – забилась встревоженной птицей спасительная мысль в голове. Рука, сжатая на револьвере, ослабила хватку. «Ещё успею, если покажу слабость. Успею. Но потом, не сейчас». Жажда жизни победила гордость и страх слабости.

Кириин сглотнула слюну и повернулась к коротышкам. Пусть их человек называет Винтиком, Шпунтиком и Гайкой, для эльфийки они были гном-Страший, гном-Подмастерье и ГномоДева. Человек – мастер, но он один человек в отряде, потому просто человек.

Гномы увидели её, переглянусь. Старший легонько кивнул, и дева достала из сумки ещё одну чашку, в которую положила кашу с мясом.

Кириин, не отрывая взгляда от еды, гордо приподняла подбородок и медленно, словно на тонком льду прошла к столу. Села. Взяла ложку. И стараясь, чтоб движения не выглядели торопливыми, зачерпнула.

– Я бы этого не делал, – раздался со стороны голос человека.

Кириин повернула голову. Мастер уже справился с аккумулятором и сейчас прислонился к фургону, ковыряясь ложкой в консервной банке.

– Что не делал?

– Не ел бы, – указав ложкой на гномий стол, ответил человек.

Кровь прилила к лицу девушки. Что он себе позволяет? Хочу и буду есть.

Кириин медленно и, изображая величие, повернулась и поглядела на гномов, которые уже вовсю уплетали кашу, а затем отправила еду в рот.

В следующий миг язык и горло словно кипятком обожгло. Из глаз хлынули слёзы. Напрочь пропало дыхание.

Эльфийка выронила ложку и схватила со стола стакан.

– Ой, бли-и-ин, – снова послышался голос человека, а Кириин уже понимала, что пьёт не воду.

Девушка только и успела встать и отойти на несколько шагов сторону, как её скрутило и вырвало. Водка хлынула вперемешку с чрезмерно приправленной красным перцем кашей.

Такого позора она никогда не испытывала. Казалось, даже конь человека смотрит на неё с усмешкой. А уже коротышки и не скрывали своих улыбок.

– На, выпей, – произнёс человек, протягивая флягу.

– Что… что это? – пытаясь продохнуть через силу, спросила Кириин.

– Сладкий чай.

– Что, она уже съела?! – послышался голос сестры, вынырнувшей из леса с горстью ягод на большом листе лопуха.

– Ещё одно дитя леса, – пробурчал человек. – Эльфы, мать их, создания природы.

Он сделал шаг к Митэ-Эр-Кисан и ударил рукой снизу по листу. Ягоды разлетелись в разные стороны, словно драгоценные камни.

– Ты что делаешь?! – завопила сестра, стоя с пустым листом в ладонях.

– Живо два пальца в рот, а потом активированный уголь. Надеюсь, ты немного съела? А то там и несъедобные есть.

– Это не наш лес, не эльфийский, человеческий, – произнесла Кириин вместо Миты.

Да, именно так склоняется имя младшей на человеческом языке. Не Мите, не Мити, а только Митэ и Миты. А имя это на языке северных гайю значило «Сияние».

А саму Кириин уже начинало шатать от голода и выпитой на пустой желудок водки.

– Да? – огрызнулся человек. – И за пятьсот лет вы не удосужились его изучить?

Девушка провела рукой, вытирая под носом. И всё-таки это была кровь, а не споли. От волнения не выдержали сосуды.

Пальцы в очередной раз пощупали пистолет в сумке. Хмель ударил в голову, и пришло то, что люди называют «море по колено, горы по плечо».

– Успею, это я всегда успею, но не сейчас, – едва слышно прошептала она.

Кириин выпрямилась. У гномов она точно не будет больше ничего просить, но вот попросить помощи у человека, который связан с тобой клятвой… Вот только он не станет делать, если на него накричать. Значит, нужно пойти в обход, нужно проявить терпение.

Девушка качнулась и сделал шаг.

– Вань-Вань, ты же не хочешь, чтоб я умерла?

Человек приподнял брови и криво улыбнулся.

– Слушай, не надо истерик. Мне одной пощёчины хватило. Я ведь едва сдержался, чтоб ответку не дать. А это то же самое, что дочь мэра ударить. Меня бы потом нашли в лесу связанным и избитым. Ты лучше прямо скажи чего хочешь.

Кириин помимо воли глянула на опустевшую консерву в руках человека и сглотнула слюну. Рядом раздалось урчание желудка сестры. Тот мельком проследил за взглядом.

– Не, тушняк не продам. У меня у самого впритык.

Человек посмотрел глаза в глаза Кириин, вздохнул и провёл рукам по голове.

– Я вас, эльфов, не понимаю. То ругаешься, то ходишь, как кошка вокруг миски.

– Вань-Вань, – девушка запнулась, не решаясь сделать шаг через свою гордость, а потом поморщилась, словно вот-вот босиком на битое стекло ступит, и продолжила: – ты научи делать еду. И ты с оружием обещал научить обращаться.

– Делать еду? А-а-а, это я легко, лампочка ты моя ясная. Пальцем тыкать – не мешки ворочать. Показывай, что у тебя есть.

– В фургоне, – тихо произнесла Кириин.

Человек снова вздохнул и пошёл к повозке.

– Показывай запасы.

– Никогда не пойму этих эльфов, – пробормотал я, глядя на припасы. Ни тебе консерв, ни сушёного или вяленого. Вся еда была условно живой, если не считать муки, сделанной из каких-то сладковатых бобов. Из знакомого только пшеница. Необычными были орехи в мягкой скорлупе, которые стоит только разломить, как изнутри выскакивает, как пружинка, толстый белёсый росток двумя широкими листками. Его полагалось варить с мясом.

И вот это мясо поразило больше всего. Неподвижные тушки непонятных розовых созданий, похожих на эмбрионы ящериц-бройлеров. Без глаз, с полупрозрачной кожей, с прилипшим к брюху желтком. Тушка весом около двух кило была живая, хотя и неподвижная.

Имелись странные сухопутные двустворчатые моллюски, которых эльфы приноровились выращивать, подсаживая на земные деревья. В основном берёзы. Эти устрицы впивались длинными отростками в ствол и тянули соки из растения. Потом устрицы срезали толстыми ножами, и до сих пор на некоторых раковинах виднелись клочки бересты.

Кроме этого, в толстом мешке лежали жирные личинки, совсем как у майских жуков, только каждый размером с ладонь. А чем являлись похожие на ягоды облепихи гладкие и овальные штучки, даже представить боялся. Но мог предположить, что это икра, так как внутри плавали шарики желтка с тощими черноглазыми головастиками.

Я чесал в затылке, соображая, что из этого можно приготовить. Аж азарт взял. Никогда не делал эльфийскую яичницу, так как в обычных закусочных еду длинноухих не подавали, а дорогие рестораны я не посещал.

– Бери бройлера, – неуверенно протянул я, указав пальцем на ящера, а затем поглядел на девушку. – Тебе бы переодеться, а то в красивом платье испачкаешься.

Рина отчего-то дёрнулась, словно я задел за живое, как рыбу острогой, но тут же взяла себя в руки.

А я пожал плечами.

– Впрочем, как хочешь. Если у вас принято в вечернем наряде потроха разделывать, то дерзай, мне всё равно. Тебе стирать, не мне.

– Всё равно? – переспросила Рина, замерев на месте. – Ты хочешь сказать, что тебе нет дела до моих ошибок?

– Да мне пофиг. Это твои ошибки, а не мои, если только не мне твои косяки исправлять. А то вон, с твоей сестрёнкой уже влип по самые уши.

Эльфийка продолжала таращиться на бройлера, зависнув в своих мыслях.

– Не стой, – пробурчал я, – а то ночь скоро, при луне неудобно готовить.

Рина кинула и поглядела на меня, каким-то странным взглядом.

– Тебе действительно всё равно?

– Ты про что?

– Ошибки, – тихо выдавила она из себя и мельком глянула на сестру, которая разбирала вещи, давясь пересолёным гномьим сыром с плесенью.

– Пофиг, – улыбнулся я и протянул девушке топор. – Руби ему голову.

– Кому?

– Бройлеру.

Рина проморгалась, словно только что очнулась ото сна, и уставилась на существо.

– Я… я не смогу.

– А я не буду. Но мы его сейчас с картошкой отварим. Ты картошку чистить умеешь?

Девушка покачала головой.

– Не беда, научим, – произнёс я, надеясь, что с пистолетом будет проще. А ведь там не только стрельба, но и чистка и смазка, а также отливка пуль и снаряжение патронов.