Мастер для эльфийки, или приключения странствующего электрика

Глава 21. Тоска и склоки

Еле успел дотащить последнюю охапку веток и натянуть тент для скотины, как пошёл дождь. Нет, не ливень, какие бывают летом, а тот противный моросящий дождичек, мерзко падающий за шиворот, подло нападающий вместе с грязью на ботинки, проникающий под тент вместе с промозглым сквозняком.

Серое небо превратилось в сплошную мрачную пелену. А при взгляде на него в окружении высоких деревьев, создавалось ощущение, что находишься в комнате на цокольном этаже, и свет проникает лишь через узкие окошки, что у самого плохо побеленного потолка.

Летом дождь окрашивал траву, листву и цветы в сочне радостные краски. И ливень как ливень – тёплый, яростный и скоротечный, хотя и тучи чернее и гуще. Здесь же даже белые берёзы казались испачканными смешанной со шлаком серой известью.

Мдя. Гадость, одним словом. Которую, как говорил один мой неграмотный товарищ, надо пережить, скрепя зубы и стиснув сердце. А для этого нужно подготовиться.

Девушек к работам привлекать не стал. Рина, обёрнутая в простыню, маялась от безделья, слегка покашливая, но сейчас важнее сделать быстро, а это значит, самому. Тепличные барышни только помеха.

Уже попав под холодные капли, подставил под сгиб тента ведро, чтоб струйка воды текла не абы куда. Да и поить коней будет проще.

Второй полог натянул над небольшим пяточком рядом с фургоном, перекинув один край через тент повозки, чтоб на нас не лилось. Полоса ткани не очень широкая, и будь сильный ветер, брызги летели бы со всех сторон в лицо и костёр, но поляна окружена деревьями, ветер лишь слегка колыхал полотнище. Там и разместились эльфийки, прижавшись друг к другу. А у костра повесил одежду старшенькой.

– Ждите здесь, – проронил я, взял ружьё и достал из седельной сумки прорезиненый плащ серого цвета.

– Ты куда? – тут же забеспокоилась Рина, оторвавшись от занятий.

– Посмотрю, не ушли ли разбойники.

Девушка растерянно обвела взглядом поляну и встала, чуть не обронив простынь.

– Я с тобой.

– Боишься, кину вас здесь? – устало спросил я. Глубоко внутри росла злость, которую пока ещё сдерживал. Они прорывались лишь в виде раздражения. Злость на свою собственную глупость, что связался с этими ушастыми девками. Злость на погоду. Злость на самих девок, неспособных даже узел на верёвке завязать, сварить простейшую кашу или набрать хвороста. И, в конце концов, я здоровый мужик, у которого уже давно не было женщины, а тут эти дразнятся. Вот и сейчас Рина так поспешно встала, что низ простыни не прикрывал всё, что ниже пупка, а концы ткани болтались как полы плаща у театрального мушкетёра.

Я невольно уставился на причинное место, прикрытое аккуратным тёмным пушком. Вместе со злостью родилось чувство обиды, как у маленького ребёнка, стоящего у витрины с дорогой игрушкой или очень вкусной булочкой, которую ни купить, ни просто потрогать нельзя. Только и остаётся, что стоять и смотреть, надув губы. Но рано или поздно это надоест, и внутренний ребёнок, закричав на всю округу: «Не очень-то и хотелось!», пойдёт искать другую игрушку, другую булку. Пусть не такую вкусную и красивую, но зато доступную. Вот только беда том, что других рядом нет, а эти лежат на самом видном месте и дразнят.

Рина проследила мой взгляд и поправила простыню.

– Я скорее вас брошу, чем Гнедыша, – пробурчал я и направился к краю поляны. Там, у кустов, остановился и обернулся. – Больше никогда не буду связываться с эльфами.

Девушка молча села.

– А я заклинание метания ножей пытаюсь освоить. Поможешь? – раздались тихие слова за моей спиной.

– Чем я тебе помогу? – едва сдерживаясь, чтоб не повысить голос, переспросил я. – Я не маг. Или я должен сбегать в соседний город за магом?

– Ну, просто посмотреть…

– Тебе нужно чьё-то одобрение? Ты старше меня, а ведёшь себя как маленькая девочка. На бабку свою глянь. Она хоть и стерва, но делает то, что считает нужным без оглядки на других. А знаешь почему? Взрослые в одобрении не нуждаются. Они потому и взрослые.

Рина снова вскочила с места. В глазах уже не растерянность, а ярость. Глаза пылали словно щёлочки в дверце на печи, где гудит жаркое пламя.

– А ты жалкий эгоист! Ты только о себе и думаешь! Все вы люди такие: никчёмные, склочные, жадные. Хуже гномов! Правильно Кор говорит, что люди от домашней скотины ничем не отличаются. Только и могут, что жрать, срать и трахаться!

Я глянул на девушку, затем на замершую с раскрытым ртом сестру, сплюнул на траву и процедил в адрес Рины:

– Ты и сама наполовину скотина. А вторая половина – напыщенная, чванливая, самодурка с короной на голове и манией избранности. Все эльфы такие. А ваш Кор – просто древний ушастый фашист. Думаешь, я не знаю, как ваши бойцы-листорезы людей и гномов пачками на филе пускали? До сих пор сказки о ваших дозорах вместо страшилок рассказывают. В тёмном-тёмном лесу жил тёмный-тёмный эльф.

– Я не такая! А эльфийская война была четыреста лет назад! – срывая голос, заорала эльфийская полукровка и застыла со страдальческим выражением лица. Потом у неё словно ноги подкосились. Девушка села на место и зарыдала.

Я отвернулся и пошёл прочь. На душе стало очень гадко. Не надо было устраивать грызню. Грызня никогда ни к чему хорошему не приводила, но и молчать уже не было сил. Надоели.

Под ногами зачавкали мелкие лужицы, зашуршала мокрая трава. Мелкий дождик оседал на лицо и тёк по щекам словно слёзы. Не мои слёзы. Слёзы матушки природы по моей глупости.

Стоило прикоснуться к какой-нибудь веточке или кустику, как с него срывался ворох холодных брызг. Воздух пах грибами и гнилушками.

Рука держала мокрый ремень ружья. Потихоньку и ботинки стали промокать.

– Сука! – выругался я, когда одна ветка скользнула по лицу, оставляя царапину. По щеке побежала кровь.

Потом нога подвернулась на скользкой ветке, и я, перемешивая шипение и тихую ругань, похромал дальше.

Вскоре показалась дорога древних. Пришлось пригнуться и прятаться за кустами и стволами.

– Сидят, уроды, – пробурчал я и ткнулся лбом в шершавую берёзовую кору. – Что же делать?

Разбойники разбили по ту сторону дороги лагерь. Отсюда виднелись верхушки палаток. Поднимались четыре струйки дыма. По дороге туда-сюда неспешно ходил человек с ружьём и в накидке.

Я ещё несколько раз несильно стукнулся о дерево, а потом осторожно двинулся обратно. Надеюсь, не заметили меня.

Путь до края леса и обратно занял час от силы. Но вместе с грязью и сыростью дождь принёс усталость, смыв злость. Глаза почти равнодушно пробежались по поляне. На ней всё было по-прежнему. Рина сидела на своём месте, покачиваясь. Только Киса куда-то отлучилась. Стреноженные кони прятались под тканью, время от времени подходя к ведру и с шумом втягивая в себя набежавшую туда дождевую воду.

– Нас караулят, – без предисловий произнёс я мрачным голосом, остановившись рядом с эльфийкой.

– У сестры жар, – так же тихо произнесла Рина и подняла на меня красные зарёванные глаза. Словно в подтверждение её слов из фургона послышался кашель.

– Я же говорил, что не надо в мокром ходить. Нет, блин, мы же упёртые высшие создания, – протянул я и вытер лицо ладонью.

Бесят эти эльфы, но не желал я им смерти, а от пневмонии запросто отбросит ушки в стороны.

Рина приоткрыла рот, словно хотела что-то возразить, но в итоге лишь поморщилась и задрала глаз к небу, сдерживая накатившие с новой силой слёзы.

– Прости, что больно сделал, – произнёс я и сел рядом, прямо на мокрую траву. – Знаешь, мне пришлось взрослеть с семи лет, когда отец отдал в гильдию, но взрослеть в любом возрасте больно, и часто хочется хоть ненадолго стать ребёнком. Знаешь, я даже завидую вам. Вы можете позволить себе побыть маленькими.

Рина вытерла краем простыни глаза и заговорила, теребя в пальцах этот самый краешек.

– Я не виновата, что полукровка. Мама работала… до сих пор работает переводчицей в посольстве северных гаю у людей. Не самая длинная веточка на древе, но и не только что проросшее зерно, – Рина поглядела на меня и пояснила: – Чиновница среднего звена. В общем, там она когда-то познакомилась с человеком. Я его даже не видела ни разу. Говорят, этот… спецназ. У людей есть поговорки: косая сажень в плечах, кровь с молоком. У нас говорят: цветущий церкатаж. Это дерево такое из нашего мира. На дуб похоже. А цветы как у каштана, только ярко-оранжевые. Красивые. Мама сильно увлеклась ещё молодым тогда воином. Потом родилась я. Говорят, мама рассталась с ним, но до сих пор дружит по переписке. А ещё я не хочу никого убивать. Я не подливаю воды на ветвь кроваво-острых листов.

Рина снова вытерла слёзы.

– Нам надо в общину. Там лекарства для Миты, – проговорила она.

– Нельзя, – покачал я головой, – нас там будут ждать. Разбойникам что-то от нас надо, и свидетелей не оставят. Я сейчас даже вашему Кору, если придёт на помощь, буду рад.

– Он не придёт. Он почти сразу после нашего отъезда должен был убыть в столицу для доклада. В общине проездом. Только к зиме в отпуск приедет.

Я усмехнулся и откинулся назад, только потом сообразив, что мой затылок упёрся Рине в бедро, но облизал губы и не убрал, ожидая нагоняя. Слишком соскучился по женскому теплу, чтоб упускать хотя бы такую маленькую радость.

Мои волосы были мокрые и холодные, но девушка не стала устраивать истерику или отстраняться.

– Что тогда делать? – услышал я тихий и усталый голос.

– Тогда бросаем фургон и движемся по самой границе между фонящим лесом и полем в сторону Стеклодара. Движемся верхом и по сумеркам: утром с рассвета и вечером от заката до темноты. Так нас труднее будет заметить и сложнее попасть из ружья. В случае нападения уходим в лес и отстреливаемся. Если появится опасный мутант, выходим из леса. Там проще уйти от чудовищ верхом. За трое суток должны управиться. Возьмём самое необходимое: еду, воду, оружие, газ, одежду.

Рина медленно кивнула.

– Я попробую создать лекарства. Хотя бы простейший антибиотик и жаропонижающее. Это поможет дотянуть до Стеклодара.

Мы замолчали. Почему-то не к месту подумалось, что Рина не может быть роботом. Я бы, наверное, почувствовал разницу между механизмом и живым человеком.

– Почему ты считаешь, что полукровка – это приговор?

– Потому что я ни эльф, ни человек, – прошептала Рина, и её губы снова задрожали.

Я повернул голову. Щека легла на мягко и тёплое бедро девушки. Одновременно с этим стал виден низ её живота, снова оголившийся из-за безвольно спавшего края простынки. Да и бог с ней, не светит мне эльфийское тело. Хоть наш Бог, хоть эльфийское Древо, хоть гномьи тотемы, хоть орочий Многоликий Вождь, хоть гоблинские болотные божки.

Тяжело вздохнув, достал зажигалку и чиркнул кремнём. Оранжевый с голубой каёмочкой язычок пламени задрожал на ветру, как готовая взлететь стрекоза трепещет крыльями, но не погас. Огонь свечи, зажигалки, лучины. Войн было много. Не только эльфийских. Когда начался передел нового мира, были и религиозные войны. На осколках прежней религии появились новые правила. Если нет с собой креста или святой книги, зажги живой огонь, как свечу в храме, помолись. Ибо огонь – это свет.

Я не верующий, но когда тяжело, любому хочется хотя бы надеяться на помощь свыше.

– Господи, помоги. Дай сил, – пробормотал я, а потом захлопнул зажигалку и поглядел на эльфийку. Молитва закончена. Не зря же говорят, не боги лампочки зажигают. На бога надейся, но фазу проверь.

– Быть полукровкой тяжело, но ты ошибаешься, – произнёс я. – Ты и эльф, и человек.

Я встал и хотел уже было уйти, но почувствовал, как тонкие пальцы сжались на моей руке.

– Не уходи, пожалуйста, – прошептала Рина.

– Я только дров подкину и поковыряюсь в сумке.

Пальцы разжались, отпуская меня.

– А Кор тоже цветущий церкатаж? – неожиданно для самого себя спросил я.

– Нет. Он вечнозелёный кедр. У нас не росли кедры, но это хвойное дерево ему очень подходит. Бабушка его так иногда называет.

Ладно, лирику в сторону. Лагерь сам себя не соберёт.

Сумки были здесь же, под навесом, потому пришлось сделать всего два шага. Немного поковырявшись в ней, я извлёк на свет очень дорогую вещь – толстый прозрачный полиэтиленовый пакет, уже на несколько раз залатанный у мастеров по пластику. Из него вытащил две запасные рубахи и чистые сухие портянки. Рубахи были обычные светло-бежевые льняные, с длинными рукавами.

– На, – протянул я обе Рине.

Девушка молча взяла и развернула рубаху, которая была ей великовата.

– Одна тебе, одна Кисе… то есть Митэ ар Кисан, – с улыбкой пояснил я. Рина тоже слегка улыбнулась.

– Отвернись.

Хотел уже сказать, мол, чего я там не видел, но передумал. Не время. Да и глупо хохмить, как подросток.

Рина быстро переоделась. На рубашке пришлось подворачивать рукава.

– Вот и всё, лампочка ты моя ясная.

Я потёр лицо и направился к лошадям, попутно поясняя задумку.

– Вы поедите на Гнедыше. Он спокойный. Мне тоже будет спокойнее, что дурная скотина скинет вас в самый неподходящий момент, а то и вовсе встанет в свечку и рухнет всем весом. Лошади тоже сальто умеют делать. И дурной может лягнуть так, что костей не соберёшь. Коню всё равно, кто высшая раса. Второго и третьего поведу под уздцы. На них загрузим сумки и вещи. В день будем проходить по тридцать километров. Больше нельзя, а то лошади утомятся.

Рина молча кивнула, несколько минут молча глядела в пустоту, а затем вдруг всхлипнула и произнесла:

– Ты прав. Надо становиться взрослой.

Девушка встала, натужно улыбнулась и залезла фургон к сестре, откуда всё чаще доносился надсадный кашель. Раздалась эльфийская речь. Девушки что-то обсуждали. Не знаю что, но вскоре Рина вылезла и встала рядом со мной.

– Я поговорила с ней. Мы поедем в Стеклодар, когда скажешь.

Я кивнул и стал заниматься сборами.

Старшенькая же села на место, подкинула хвороста в костёр, а затем принялась водить руками по воздуху. В этот раз вместо угловатых геометрических фигур перед ней возникли многочисленные сферы с символами и закрученными в спирали разноцветными цепочками. Под тонкими пальцами цепочки распадались на звенья и недлинные фрагменты.

Я даже вытянул шею, с любопытством разглядывая происходящее.

Руки Рины замелькали все быстрее. Девушка словно плела макраме из этих звеньев, откидывая одни кусочки и добавляя другие.

Как говорится, ни хрена непонятно, но очень интересно.

Так она работала около часа. За это время я успел надеть на лошадей упряжь и загрузить сумки. В конце концов, девушка устало отпустила руки и откинулась спиной, прислонившись к борту фургона.

– Нужен субстрат. Белок и углеводы.

Я почесал в затылке.

– Могу сгуху дать. Можно сыр с сахаром. И то и другое – белки и углеводы.

Рина со вздохом кивнула.

– И то и другое. Рисковать нельзя.

Я залез в сумку и кинул ей банку и свёрток.

Девушка тоже полезла в свои запасы, достав несколько толстых колб и длинных пробирок. Туда кинула перетёртые в пальцах продукты.

– Я поколдовала над плесенью. Теперь только ждать.

Рина огляделась, а потом наклонилась:

– Кис-кис-кис.

Откуда-то из-под фургона выползла, зубастая гусеница Грелка. Рина подхватила это несуразное создание и начала гладить по спине, шепча на эльфийском. Грелка завалялась набок и свернулась калачиком, как мокрица или ёжик. Тогда девушка вложила в серединку живого клубка несколько колб и погладила морду и спинку существа. Создание сжалось вокруг склянок ещё сильнее.

– Умница, – прошептала Рина, наклонившись к существу, – смотри, не урони.

Девушка ещё раз вздохнула и с улыбкой повернулась ко мне.

– Ты думал, я только ради забавы держу Грелку? Это генно-модифицированный организм, выполняющий роль инкубатора для проращиваемых бактерий, растений и грибов.

– Беру свои слова обратно, – пробормотал я, разглядывая происходящее. – Сама сделала?

– Купила за пять золотых яйцо у высших мастеров жизни, – с лёгкой улыбкой ответила эльфийка и нежно погладила Грелку.

– А эта херовина, надеюсь, живёт не меньше хомячка? А то пять золотых – сумма не маленькая.

– Лет сорок протянет при правильном уходе.

Рина отложила существо и встала. Было заметно, что у эльфийки от долгого сидения ноги и спина затекли.

Девушка потянулась с хрустом суставов и снова села.

– Поможешь с ножами, или опять будешь мораль читать?

– Показывай, лампочка моя ясная, – кивнул я и улыбнулся.

Все-таки хорошо, что она в чувство пришла. Эльфийская улыбка куда приятнее унылой рожицы ушастого воплощения грусти.