– Не реви.
Я сидел на лавочке в полутьме фургоне и глядел на эльфийку.
– Не реву, – сквозь слёзы, отозвалась она, отворачиваясь, чтобы я не мог видеть её раскрасневшееся лицо.
– Не реви.
– Я не реву. Просто мы отсюда не выберемся.
– Выберемся, – произнёс я. – Если будешь делать, что говорю, выберемся.
– Не выберемся, – снова подавилась она плачем.
Я вздохнул и наклонился вперёд, оперевшись локтями на колени. Пальцы правой руки крутили зажигалку, изредка откидывая крышку и тут же её захлопывая. Мне нужно было что-то сказать. Что-нибудь такое, что привело бы девушку в чувство.
– Значит так, – наконец зло процедил я. – Сейчас ты заткнёшь этот поток эльфийского рассола, вытрешь свою прелестную сопатку, навостришь красивые ушки и пойдёшь делать то, что я говорил. Нужен хворост. Огонь отпугивает хищников. Хищники сейчас опаснее бандитов, которые не сунутся в фонящий лес. Огонь даст нам свет и время, чтоб научиться обращаться с оружием. Поэтому встала и пошла.
Я и сам приподнялся и, сгорбившись, направился к выходу. Но потом остановился и обернулся, состроив ещё более недовольную физиономию.
– И где ваша хвалёная эльфийская боевая магия? Где ваши луки и стрелы, разящие без промаха на сто километров?
– Кор может, но не мы. Великое древо провело грань, уронив у своих корней алый лист, отделив тех, кому можно, от тех, кому нельзя.
– Какие мы пафосные. К чёрту такие правила! – прокричал я. – Что тебе мешает взять и метнуть во врага хотя бы камень?!
Рина отпрянула от меня и поджала губы, готовясь снова разрыдаться, как маленький обиженный ребёнок.
– Это надо выпросить разрешение на другую школу магии, но вес на белой чаше делится поровну между школами. Я полукровка, и веса благих свершений не хватит для достижения верхних ветвей сразу во всех школах.
Я вздохнул и смерил девушку глазами.
– А тебе не кажется, что сейчас важнее не до веток допрыгнуть, а не стать удобрением для корней? И сильно больших высот ты достигла, сидя на грядках общины? Ты даже не тепличная эльфийка. Ты маринованная.
В конце своей тирады я вынырнул из фургона и сплюнул на траву. Поглядел на небо.
Если будем так возиться, то до темноты не успеем.
– В задницу, – побурчал я, отвязал от ветки одного из коней и повёл к озеру. Почему не взял Гнедыша? У него упряжь верховая, а не гужевая.
До берега шёл злой как цепная собака, специально ломясь через кусты. Треск стоял, словно лось пёр. В стороны разлетались испуганные птички.
На берегу уже привычно поискал взглядом лебедя, а потом подошёл к оставленной туше рыбины и ногами отпихнул особо наглого жука-плавунца, не скрывшегося при моём появлении. Хоть и брезгливо было глядеть на слегка обглоданную тушу, но кушать-то хочется.
– Здесь обрежем. И здесь, – уговаривая сам себя, прошептал я, а потом подцепил рыбину самодельным крючком за жабры. Второй конец верёвки подцепил к коню.
– Всё, мой хороший, пойдём.
Конь принюхался и повернулся в сторону воды.
– Э-э-э, не. Там тебя самого схарчат.
Взяв недовольного коня под уздцы, повёл к фургону. Туша поволочилась по земле, собирая на подсыхающей шкуре и переставшей кровоточить ране хвоинки и листики. Когда пересекли муравьиную тропу, зубастые малявки засуетились, как жульё при виде халявы. Один даже взобрался на мой улов и принялся бегать по нему туда-сюда.
Приближаясь к месту стоянки, улыбнулся. Обе девушки ходили и собирали хворост. Обе хмуры и с покрасневшими глазами.
– Вот и замечательно, лампочки вы мои ясные, – произнёс я. А когда подтащил тушу к фургону, отцепил от коня и взялся за топор. Сейчас предстояло решить проблему безопасной добычи воды.
Выбрав ветки потолще, обрубил и зачистил. Конец одной заострил, а потом прямо топором выкопал ямку, куда загнал получившуюся палку, присыпал землёй и тщательно утрамбовал ударами обуха. Сверху, в развилку, похожую на обычную рогатку, привязал вторую ветку, получив, таким образом, обычный колодезный журавль. Теперь дело за ведром, которое следует прицепить на верёвку. Свободный конец верёвки должен быть длинным, чтоб подтянуть ёмкость поближе. А то смысл в этом устройстве, если придётся лезть в воду к хищникам ради ведра с водой.
На всю задумку потратил где-то час. Зато потом сразу же смог набрать большой котёл.
– Вань-Вань, хватит или ещё? – тихо спросила Рина, когда набралась приличная горка.
– На первое время пойдёт, – после паузы, ответил я, оценив объём лесозаготовок. – А теперь надо напоить коней. На каждого по ведру, не меньше. И ведро сюда. Как сварим уху, вскипятим ещё воды, чтобы котелок помыть.
– Вань-Вань, – позвала меня Рина. Девушка медленно опустилась на траву, прислонилась к колесу повозки и с удручённым видом уставилась на испачканные и исцарапанные ладони. – Вань-Вань, можно я устала?
– Чего? – переспросил, не поняв корявой фразы.
– Я очень устала. Очень хочу отдохнуть.
– Я тоже, – сев на траву, поддержала сестру Киса. Младшенькая откинулась и вытянулась в полный рост на земле. Глаза уставились на небо, виднеющееся в зазоре между кронами деревьев. Кроны шевелилась, а в них шумел ветер. Через полтора часа стемнеет, покажутся звёзды.
Я состроил жалобную физиономию и обвёл девушек взглядом. С одной стороны их было жалко, а с другой, у меня же не сто рук. Если всё буду деть сам, надорвусь. Да и не успею. Но глядя на то, как Киса уже закрыла глаза и начала засыпать, лишь покачал головой.
– Ладно. Отдыхайте.
– Спасибо, – сквозь сон пробурчала Киса. А Рина так и сидела, уставившись на руки. Я даже отсюда увидел мозоли, возникшие на нежных белых руках.
Кириин ар Кисан сидела у фургона и глядела на руки. Древо её души сейчас едва шевелило листьями чувств и мыслей, как осина на слабом ветру. Только листья были пожухшие. Девушка и раньше видела мозоли у приходящих в общину крестьян и горожан. Видела чёрствую кожу, но никогда не думала, что и сама получит в награду подобное. И никогда ранее не было заноз, ибо весь инструмент был полирован, а самую тяжёлую работу выполняли гомункулы.
Девушка проводила взглядом человека, который подхватил два ведра и пошёл к озеру, а затем закрыла глаза. Она устала до тошноты, а ещё хотелось заплакать от безысходности, но слёзы кончились. Израненное древо души более не давало сока.
Лист надежды засох и упал под ноги, где его уже грызли черви сомнений и безнадёги. Кириин ругала себя за глупость, ведь нужно было не подаваться ветру странствий и не гнаться вслед за белыми семенами одуванчиков. Хотелось упасть на колени и прижаться к бабушке, ибо после ужаса чудовищ, принёсшей боль находки и проронившего зерна страха ангела, холодная и строгая эрлитария-матриарх сейчас вспоминалась отнюдь не жёсткой властительницей общины, а тёплой и любящей женщиной.
Ещё один лист внутреннего древа сорвался и пал, а девушка обхватила сама себя руками. Ей было холодно. Холодно не телу, но душе.
Кириин приподняла веки. Взгляд скользнул по беспечной сестре, которой все всегда прощали и потакали во всех капризах.
Сейчас листья грызла гусеница зависти, ибо тоже хотелось вот так вот лечь и уснуть.
Кириин не заметила, как и сама погрузилась в сон, уронив голову на грудь.
Сон не ворвался, он словно подкрался через щель в оградке. Протёк разноцветной массой через трещину в сознании.
И в этом сне девушка сидела под невысоким, чуть более двух её ростов, тонким деревцем. А вокруг была туманная мгла, в которой бродили замытые фигуры.
– Слабость – это зло, – громко произнесла одна фигура знакомым голосом.
Девушка вскочила и бросилась к тени, но та растаяла, стоило дотронуться.
– Бабушка, не уходи! Ты нужна мне! – во весь голос закричала эльфийка.
Но ответил ей другой голос. Голос Кора.
Кириин обернулась, уставившись на древнего охотника за головами, а тот достал нож и начал обрезать нижние ветви дерева души. Каждое его движение причиняло боль. Каждый срез истекал кровью вместо сока.
– Зачем? – чувствуя, что сейчас побегут слёзы, спросила девушка.
Кор бросил косой взгляд и ухмыльнулся.
– Что делает росток, посаженный не в мягкую землю, а в трещину между камнями?
– Гибнет? – застыв на месте, переспросила Кириин. Чувствуя, как воздух похолодел от страха. На листья древа души упали белые снежинки.
– Он борется из последних сил и тянется к свету. Он не знает, что такое смерть. Он знает лишь о жизни, – ответил Кор, продолжая строгать срезанные ветки.
Охотник дунул на ровный прутик, а затем достал из воздуха перо и прикрепил одному концу.
– На что это похоже? – спросил он, протянув палочку девушке.
– На мёртвую ветку, – уныло ответила Кириин.
Кор ухмыльнулся, достал откуда-то из-за спины небольшой лук и наложил веточку древа души, как стрелу, прицелился и выстрелил прямо в туман. Прутик увяз в этом тумане, а мгла заревела, упала на траву и поползла к девушке, протягивая толстые серые щупальца и истекая кровью.
– Ты эльф, – повысил голос Кор. Он нагнулся, сорвал длинную и острую травинку и сделал бросок к бесформенному чудовищу. Охотник оскалился и принялся кромсать серую плоть этой травинкой, словно ножом. – Ты эльф, и в твоих жилах течек сок Великого Древа. Ты эльф – и ты хищник высшего порядка.
Чудовище вздрогнуло и с утробным гулом упало под ноги Кору, а охотник небрежно пнул, повернулся к туше спиной, а когда проходил мимо Кириин, вложил в её руки травинку-нож.
Охотник растаял, а из чернеющей мглы, всё ещё опасной, но уже не столь страшной, вышел силуэт.
– Лампочки вы мои ясные, – с ехидной улыбкой произнёс он. Силуэт протянул большую чашу, полную вкусного дымящегося мяса. Громко заурчало.
Кириин вздрогнула и открыла глаза. Уже стемнело. Трещал костёр, на котором кипела в котле рыбная похлёбка. Уха. Вань-Вань неспешно помешивал её ложкой, время от времени отдёргивая руку, шипя и ругаясь.
Рядом с ним сидела чем-то неприлично чавкала сестра.
– Извращенка, – закричал человек. – Это кто же ест печёную картошку со сгущёнкой?!
– Я ем, – ответила Мира ар Кисан, самодовольно ухмыльнувшись и поправив волосы испачканными в золе руками.
– Вот я говорю, извращенка. Ты ещё уху сахаром посыпь.
– А есть сахар? – подалась вперёд сестра.
Кириин села рядом с человеком. Тот улыбнулся и протянул чёрный комок печёной картошки.
Девушка тоже улыбнулась, приняв пищу. В голове до сих пор звучал голос Кора: «Ты – эльф».
– Да не увянуть твои листья, – сделав лёгкий кивок, поблагодарила Кириин Вань-Ваня.
– Какие мы пафосные, – ухмыльнулся тот и добавил: – Кушай на здоровье.
Девушка очистила картофелину от подгорелости и надкусила. Действительно, не хватает сгущёнки или мёда. Но и так можно кушать.
«Что делает росток, посаженный между камнями?» – повторял древний охотник.
Кириин наклонилась и легонько потянула сестру за рукав.
– Дай учебник школы незримой силы. У тебя есть, я знаю.
Мита насупилась.
– Хочешь школу поменять? А как же траворост? – удивилась она по-русски. Они вообще привыкли говорить на языке людей. На нём слова рождаются чаще, чем на родном. В магазин – по-русски. С гостями по-русски. Со всеми по-русски.
Даже Вань-Вань, потянувшийся с черпаком и тарелкой к котелку, застыл и поглядел на девушку.
– Нет, чтобы выжить, нужно изучить все школы понемногу.
– Но тебя же ограничат в высоте ветвей.
– Ну и пусть. Вань-Вань прав. Что мне, полукровке, даст одна школа? Сонные лилии? Дурман-грибы? Не так часто они и нужны. Два навыка могут быть полезнее, чем один. Всё равно, совершенство выше моих ветвей.
Кириин замолчала, чувствуя, как сжалась душа, истекая соком сомнений, но потом тряхнула головой, отбрасывая ненужные мысли, и провела ладонью перед собой.
– Святые электроны, – раздался удивлённый возглас человека. А перед девушкой возник ворох листьев, медленно кружащихся в воздухе и источающих зелёное сияние. Каждый лист подписан древней речью истинных эльфов.
Кириин читала надписи и водила кистью руки, отгоняя ненужное, а когда нашла, что хотела, осторожно взяла невесомый лист за черешок и приложила к груди.
– Молю тебя, Великое Древо, дозволь мне ступить по пути познания.
Листок в руке затрепетал, и девушка его отпустила. Она не знала, что ответит древо.
Лист закружился, словно от порыва сильного ветра, и, разогнавшись, врезался в грудь прямо у сердца с тем, чтоб рассыпаться яркими зелёными искрами.
Кириин улыбнулась. Древо дало ответ.
А это значит, теперь за учебник.
– Святые электроны, – пробормотал я, глядя на то, как вокруг Рины порхают цветные листья. Эльфийская магия, вообще, очень красочная, словно у фокусников на ярмарке. Одновременно с этим девушка говорила на своём языке, словно песнь речитативом. – И что дальше?
– Она открыла для себя ветвь силы, – немного смущённо ответила Киса. Девушка в раздумье поджала губы и приподняла брови. – Но сока древа души на две ветви не хватит. У ветви травороста многие листья засохнут и не будут недоступны к чарам.
– Ясно, что ничего не ясно, – пробурчал я, а потом подчерпнул в котле ложкой картофелину, подул и откусил. – Уха готова.
Пока разливал очень вкусно пахнущую похлёбку по чашкам, девушки обменялись какими-то книжками. Рина сразу открыла на первой странице и бегло пробежалась взглядом по картинкам и эльфийским символам. В свете костра в её глазах плясали оранжевые искры, а полумрак сглаживал различия между человеком и эльфом. Лишь длинные уши и непривычная причёска выдавала в ней нелюдя. Красивой самки горделивых нелюдей.
Рина поймала мой взгляд, и я поспешил сделать вид, что занят исключительно ужином.
– Чёрный бородинский, – произнёс я, доставая из сумки завёрнутый в полотенце большой кусок. – Или эльфы не едят хлеб?
– Едят. Я люблю сладкие булки с вареньем, – ответила Рина, оторвавшись от книги. Вообще-то, думал, что это младшая начнёт клянчить вкусняшку, ан нет, старшая ожила немного и подключилась к беседе.
– А я – с маком, – вслед сестре добавила Киса.
– Ну, извините. Есть только сухари из белого хлеба и чёрный, – развёл я руками.
– Вань-Вань, когда оружию учить будешь? – задала новый вопрос Рина.
Я сел на мешок, вытянув ноги к костру, зачерпнул горючей ухи, подул на ложку и попробовал похлёбку.
– А не чё так. Вкусная рыбина. Жирная, наваристая. Надо будет у знатоков поинтересоваться, чтоб за вид.
Не спешил я с ответом про оружие. Сейчас не до чистки и смазки. Не до отливки пуль. Этим придётся самому заниматься. Сейчас нужно научить девушек просто выстрелить в сторону врага.
– Можно, я взяла ружьё? – пока размышлял, спросила Рина, потянувшись к арсеналу и взяв подарок Гаечки.
– Это что за вежливая форма ставить перед фактом? – съехидничал я. – Спросить сперва нельзя?
– А ты мой бластер тоже без спроса взял. И даже вежливо не сказал, – вставила словесную шпильку Киса, вступившись за сестру.
Я почесал нос и удручённо вздохнул. Что называется, уели. Даже возразить особо нечего. Ну, раз взяла, значит, взяла.
– Это ружьё револьверного типа. Тридцать второй калибр.
– А твой?
– Двенадцатый.
– Значит, у меня пуля больше? – озадаченно спросила Рина, а я ухмыльнулся и принялся объяснять прописную истину.
– Нет. Это очень старая мера патронов. Тогда брали фунт свинца и отливали из него круглые пули. Калибр означал, сколько пуль отлито. Чем больше пуль, тем они сами меньше, ведь фунт свинца делился на них поровну. Вот смотри.
Я достал из своего патронташа патрон и взял патрон из снаряжения, отданного Гайкой, а затем приложил патроны один к другому.
– Видишь, они отличаются. Мой больше и мощнее. Ты не удержишь моё ружьё при выстреле.
Рина кивнула, насупилась и приподняла ружьё, а затем заглянула в дуло.
– Стой, дура! – закричал я и отвёл ствол немого в сторону.
– Ты зачем кричишь? – сразу возмутилась Рина.
Я скрипнул зубами и ответил:
– Понимаю, что у тебя очень красивый и богатый внутренний мир, но не горю желанием увидеть его своим глазам, да ещё и разбрызнутым по поляне. Знаешь, сколько людей погибло, делая так?
Рина смущённо потупила взор. Я же выпустил из рук ствол и произнёс:
– Просто направь на врага и нажми спусковой крючок. Он без предохранителя. Тренироваться по мишени некогда – патроны не бесконечные, да и денег стоят.
– Вань-Вань, – перевела эльфийка тему разговора, – а кто ночью будет сторожить? Вдруг звери появятся?
– Гнедыш, – пробурчал я.
– Он же конь! – возмутилась девушка.
– Вот именно. Во-первых, у него очень чуткий слух и нюх. Во-вторых, кони от природы сторожат свой табун. В-третьих, тоже хочет жить. В-четвёртых, Гнедыш приучен к этому.
– Страшно, – поёжилась Киса.
– Я под подушку положу ружьё и пистолеты, – успокоил я девушек. – И стрелять умею на звук.
Воцарилась тишина, в которой мы молча доели уху.
Утром котелок и чашки помою. Сейчас уже не до этого.
После еды каждый занялся своим делом: Рина села за книжку, водя перед собой руками, отчего в ночной пустоте в воздухе возникали тонкие линии и призрачные фигуры; Киса села с ней рядом и стала что-то подсказывать на эльфийском. У обеих лица увлечённые и сосредоточенные. И сдаётся мне, книжка называлась «колдовство для длинноухих чайников».
Я поставил на огонь котелок с водой, чтоб умыться. А пока грелось, достал руку робота и принялся внимательно разглядывать. Рука как рука. Даже кости не удивился, а вот провода заинтересовали.
Чтоб рассмотреть получше, вынул ножик, разрезал им кожу и принялся поддевать проводки. От жгута с жилами отходили белые проводки с непривычной штрихованной маркировкой и цветными отметками и крепились к полупрозрачным, как кисель, но упругим мышцам, спрятанным в нечто похожее на тонкую пластиковую плёнку. Крепились там, где у человека сухожилие. Вроде ничего сложного. С одного края один провод, с другого – другой. Плюс и минус.
Я отложил руку и сходил за небольшим аккумулятором, с которым проверял проводку в домах. Прицепил проводки со штырьками и стал аккуратно тыкать в концы, я бы сказал, что это нервы у робота. И если не совсем дурак, то плюс у них общий, а минусовые идут порознь.
У руки дёрнулся и сжался безымянный палец. Я улыбнулся. Не совсем дурак. Конечно, в мозгах у робота я не разберусь, так наверняка сложнее, чем просто кабель питания на мышцу.
Довольный тем, что не дурак, и совладал с одной из загадок древних, отложил находку и снял с огня закипевший котелок с водой.
– Оставишь, – попросила Рина.
– Новую вскипячу, – улыбнулся я и пошёл умываться. Достал ведро и разбавил кипяток холодной. Немного пахло речной тиной, но придётся терпеть. Колодца или родника рядом не было.
Наскоро умылся, побрился, а потом подумал и достал из сумки очень дорогой и редкий одеколон. Обычно я им пользовался, когда в гильдию ходил или по девкам, но здесь целых две эльфийки, так что не грех и потратить капельку.
В небе засияли звёзды. Трещали запоздалые осенние кузнечики и лягушки. Пищали летучие мыши. Где-то ухал филин. Сопели и изредка фыркали недовольные мошкарой кони.
– Утро вечера мудренее, – произнёс я старую как мир поговорку, кинул под фургон подстилку и одеяло. Конечно же, подложил под колёса корягу, чтоб не покатилась нечаянно.
Закутавшись с головой и положив под подушку оружие, слушал, как бормочут и плещутся сёстры. Отсюда виделись их босые ноги.
Вскоре сон начал брать своё, и уже начал в него проваливаться.
И вдруг одеяло шевельнулось и под него скользнула одна из девушек. Потом вторая.
– Ружьё у тебя? – прошептала Киса.
– Ага, – ошарашенно ответил я и повернулся.
– Я тоже бластер взяла.
– А моё точно выстрелит? – продолжила разговор Рина и что-то протянула.
Моя рука машинально пощупала в поисках вещей, но дотронулся до мягкой и тёплой кожи Рины. Я водил и уже понимал, что девушка совсем голая. Сон как рукой сняло.
– Выстрелит, – пробормотал я первое, что в голову пришло.
– Хорошо, – пролепетала эльфийка и прижалась ко мне.
Я сглотнул, чувствуя её тело, ощущая цветочный запах и мерное дыхание. Сердце забилось втрое быстрее обычного.
– Не надо, – тихо прошептала Рина. – Можно, я устала и сплю?
– Тут как бы ситуёвина двусмысленная…
– Я поверила, что ты не тронешь, – прошептала Рина. – Я поверила, что защитишь. Но не торопи, пожалуйста, с долгом, я так не могу. Не сейчас. Просто мне холодно, а ты тёплый. И мы вещи повесили сушиться.
Я повернулся набок и контуженно таращился в ночную темноту и старался думать не о голой девушке. Дурацкая, блин, ситуация.
Однако отвлечься не получалось. У меня даже руки тряслись от возбуждения. Чтоб не сорваться, укусил себя за кулак. И ведь молчит стерва, что если изнасилую, меня Кор на ветке за член и повесит, а потом будет долго палкой бить, как орешник, чтоб орешки осыпались.
– Ладно, попробую другой вариант, – пробормотал я и достал дневник древнего. Там наверняка какая-нибудь войнушка. Хоть отвлекусь от дурных идей.
Мысль, что отвлечься надо срочно, подкрепилась тем, что лежащая за спиной Киса тоже прижалась и обняла, как подушку. А я наклонил голову и уткнулся в густые, заплетённые в косички волосы Рины, одновременно с этим ощущая ладонью обнажённее бедро девушки.