Майор Бойцов желает познакомиться (СИ)

Глава 11

— Вы давно закончили работу в усадьбе? — спрашивает майор у Елены Сергеевны, бывшей хранительницы музея.

Пытаюсь не замечать, что моё плечо касается его руки, а наши бедра плотно прижаты друг к другу под столом, накрытом скатертью.

— Почти полгода как на пенсии, — отзывается женщина. — Вы кушайте, кушайте.

Неловко киваю на приглашающий жест хозяйки. Принимать пищу на заданиях вроде как неэтично, но живот, учуявший запах свежевыпеченных пирогов, бессовестно урчит.

Бойцов, окинув накрытый стол взглядом, морщится.

Не человек, а машина, черт возьми.

— Елена Сергеевна, — продолжает он. — Возможно, вы замечали что-то странное? Какой-нибудь повышенный интерес к диадеме? К украшениям?

— Даже и не знаю. Народ нынче дикий, их реликвии и музейные экспонаты совсем не интересуют. Нам ведь каждые выходные телефон обрывают, сдаем ли мы беседки в яблоневом саду. Беседки представляете?.. И про номера регулярно спрашивали. Номера в старинном здании в стиле классицизма и неоготики.

Женщина вскидывает руки, будто подобное кощунство непростительно.

— Возможно, были какие-то постоянные посетители? — спрашиваю, стараясь не дышать в сторону пирогов.

— Их много. Мы ведь проводили поэтические вечера и костюмированные балы.

— И никто из гостей никогда не просил диадему? Допустим, для костюма или антуража?

— Не было такого. А вы спросите у Непейводы.

— У кого? — усмехаюсь.

— Ну, Ким Харисович Непейвода и его жена Нонночка. Они наши основные спонсоры и добродетели.

— Хмм… — Бойцов хмурит брови. — Впервые слышу.

— Очень странно, — удивляется Елена Сергеевна. — Это такие замечательные люди. Меценатство в наш век — редкость. Ким Харисович в прошлом году оплатил реставрацию всех антикварных экспонатов. И, кстати, диадемы тоже.

— Очень интересно. А в журнале наличия музейных предметов этой информации нет, — возмущенно проговариваю я и напарываюсь на предостерегающий взгляд Бойцова.

Откашлявшись, всё же неуклюже хватаю пирог и жадно его откусываю.

— Спасибо, Елена Сергеевна. Мы поедем, — произносит мой начальник и тянет меня за локоть из-за стола.

Вскакиваю, поправляю короткий свитер.

— До свидания и спасибо, — прощаюсь.

Запрыгнув в машину к Бойцову, активно жую. Украдкой, конечно, слежу, как он усаживается рядом и вытягивает ноги.

— Выкинь это нахрен, — цедит Тимур, выхватывая у меня из рук остатки пирога, и выкидывает его в открытое окно.

— Ты что делаешь? — округляю глаза. — Мамочка не учила, что еду выкидывать нельзя? Ты ведь мой достаток выкинул, я теперь никогда не разбогатею.

Дуюсь сердито.

— Ты пришла в полицию стажером, — откровенно потешается надо мной майор. — Ты никогда не разбогатеешь, Завьялова.

Теперь возмущенно складываю руки на груди и громко дышу. У него просто визуализатор сломался. Из-за возраста. Или он его у одной из девок потерял.

— Никогда не ешь со свидетелями и тем более с подозреваемыми, Лер, — по-дружески советует Тимур.

— Это почему это?

— Ты не можешь знать их мотивов.

— Да эта старушка просто божий Одуван, я тебя умоляю. Что она там могла криминального сделать? Руки не помыть или сметану просроченную в тесто замесить?..

— Я тебя предупредил, — посматривает на меня строго. — Ещё раз увижу — пойдешь дежурить вне очереди.

— Ладно, — соглашаюсь.

В конце концов, в его словах есть зерно здравого смысла, я просто расслабилась и потеряла бдительность. А он всегда такой. Собранный, красивый, с колючим подбородком…

Черт!..

— Я просто голодная, поэтому…

Не успеваю признаться, как телефон Тимура взрывается громкой протяжной мелодией.

— Дежурка, — ворчит он, включая кнопку на руле.

— Бойцов, — зовёт Сенечка Юрьевич из динамиков в салоне. — Ты там недалеко от центра?

— В центре.

— Там какой-то бессмертный в «Березке» дебош устроил. Подъедь, а?

— В «Березке»? В шашлычке, что ль? А я при чем? — потирает он бровь.

— Росгвардия била-била — не разбила, ППСовцы били-били — не разбили, мышка-Бойцов мимо проезжала, хвостиком махнула, яичко и разбилось.

Прыскаю от смеха, Тимур снисходительно на меня смотрит и продолжает:

— Арсений Юрьич, опять внука дочь оставляла на выходные?

— Так точно. Съезди Тим, разберись, что там и как.

— Ладно, буду минут через пять. За одним «пэпсам» сопли вытру. И шашлыком, может, угостят. Есть тут голодные, готовые пироги свидетельские жевать.

Оператор дежурной части отключается, а я отчего-то беспокоиться начинаю.

— Может, лучше ОМОН вызвать? — спрашиваю осторожно.

— Ага, и ФБР с Гарри Поттером. На шашлычку ведь напали, — смеется он. — Дело государственной важности.

Качаю головой. Бесстрашный, блин.

Через пять минут паркуемся у входа в «Березку». Подозрительно озираюсь, замечая машину Росгвардии.

— Сидишь здесь, — приказывает майор, застегивая кожаную куртку. — Ты. Сидишь. Здесь.

— Да с чего это? Я — оперативник, — гордо произношу.

— Ты не оперативник. Ты пробник. То бишь стажерка, — исправляет он. — Статью двадцать четыре пункт три помнишь? «Запрещается использовать стажера в оперативных мероприятиях, когда может возникнуть угроза его жизни…». Выйдешь из машины — накажу. По всей строгости.

— Боюсь, боюсь, — выплевываю ему в лицо.

— Цыц, рыжая, — произносит Тимур, чуть наклоняясь и пытаясь разглядеть что-то за окнами шашлычки. — Разберусь с дебоширом и позову тебя мясо жевать. Любишь мяско, фенистилка?

Раздраженно закатываю глаза и оставляю вопрос без ответа.

— Сиди, — напоминает и грозно хмурит брови.

Наблюдаю за удаляющейся широкой спиной, стараясь не сексуализировать образ начальника, то есть не снижать взгляд на его пятую точку. Проходит минуты три, прежде чем я вдруг ощущаю позывы мочевого пузыря. Ну что я могу сказать? Как всегда вовремя, черт побери!

— Ладненько, — пропеваю, осторожно выбираясь из автомобиля.

Закинув руки в карманы пальто, не спеша подхожу к двери «Березки». Нижняя ее часть металлическая, а верхняя состоит из стекла. Ухватившись за ручку, прислоняюсь лбом к прозрачной поверхности, пытаюсь разглядеть обстановку внутри. Неожиданно в грудь прилетает удар, а на лицо оседает какая-то жидкость. Словно воды в рот набрали и сжав зубы выплюнули. Я так всегда, когда белье глажу, делаю.

Резкий вздох.

Жжение в горле. И сумасшедшая резь в глазах.

— Суки, — орет мужской голос. — Мусора — уроды. А тебя бородач я запомню.

— Обязательно запомни, — слышу бас своего начальника.

Сидя на асфальте, пытаюсь прийти в себя.

— И почему я думал, что ты послушаешься, — рычит Бойцов, подхватывая меня на руки. — Мне иногда кажется, что ты мне дана в наказание. К примеру, потому, что я в детстве за собакой на прогулке не убирался, а матери врал.

— У тебя была собака? — спрашиваю тихо.

— У отца. Немецкая овчарка служебная.

Коротко киваю.

Дышу мурашками с его шеи. Пальцами твердые плечи сжимаю. Наслаждаюсь. Боже. Ну почему это так быстро заканчивается?

Опустив меня на сидение, Тимур заталкивает мне в руки пол-литровую бутылку воды.

— Промой глаза, пока. У этого козла баллончик с какой-то химией оказался.

Склоняюсь над асфальтом и послушно пытаюсь умыться. Глаза открыть до сих пор не решаюсь, но становится чуть легче. Особенно оттого, что Бойцов о наказании молчит.

— Ругаться будешь? — спрашиваю, когда слева хлопает водительская дверь.

— А есть смысл? — весело произносит он.

— Я в туалет захотела, — оправдываюсь.

— По-моему, все неоднозначные события в твоей жизни начинаются с этого, — произносит Бойцов, как бы размышляя.

Прикрываю щеки ладонями, потому что они горячими становятся. Это он на сцену в туалете спортбара напоминает? А как же «забыли-забили»?

— Куда мы едем? — спрашиваю, когда моё дыхание выравнивается.

— Домой тебя везу, раскрасавицу такую.

— Спасибо.

У меня на губах до сих пор вкус его кожи на шее, а руки словно впитали отпечатки с его плеч. Всё это усугубляется мужским запахом в салоне автомобиля и моим немного сбитым с толка, размякшим мозгом.

Слишком много «Бойцовых» стало в моей жизни.

«Бойцов-начальник» на работе, «Бойцов-бабник» на экране монитора каждый вечер, «Бойцов-любовник» во снах, а теперь вот ещё «Бойцов-друг», который вместо того, чтобы поругаться, странно молчит и везёт меня за тридевять земель в поселок.

Я в полнейшем раздрае.

Мне странно видеть его таким. Мне больно общаться с ним от лица другой женщины. А узнавая майора всё больше и больше, чувство ненависти и желание отомстить сквозь пальцы просачиваются и исчезают.

Потихоньку начинаю приоткрывать глаза и радуюсь, когда понимаю, что всё вокруг вижу, просто они немного слезятся.

Тимур подъезжает к нашему дому и по-дружески бьет меня по плечу:

— Лечись, стажерка.

Я не улыбаюсь. Не могу.

— Как звали твою собаку? — взглянув в темно-серые глаза, спрашиваю.

— Платон, — отвечает Тимур.

Отворачивается.

Замечаю, как его пальцы стискивают руль.

— И где он сейчас?

— Умер…

— Мне жаль.

— … защищая отца.

— Извини, — опускаю взгляд.

В душе — море эмоций. Бездонная яма с чувствами.

Я ведь многое узнала о Бойцове-старшем. Посмотрела в архиве. Когда он погиб, Тимуру всего десять лет было.

Десятилетний мальчик, в один день потерявший отца и собаку.

Радуюсь, что мои глаза вполне себе легально слезятся от рук дебошира.

Зайдя домой, я рыдаю до самого утра, а поднявшись с постели, преисполнена священной решимости. Первым делом загружаю компьютер. Воспаленными от слез глазами пялюсь на экран.

Открыв нужную переписку, быстро набираю:

«Я должна тебе кое в чем признаться…»