Глава 32

— Где ты их берешь? Никогда не видел ничего подобного.

Смеюсь, застегивая платье и смотрю под ноги.

— Ты про колготки? А вот есть места. Тимур Иванович. Не буду никому рассказывать, чтобы больше никто не носил. Ты уж слишком к ним неравнодушен. Ещё уведут…

Бойцов крепко обнимает меня сзади и, склонив голову, размещает подбородок на моем плече.

Время замирает, словно в сказке.

Открыто смотрим друг на друга в отражение зеркала. Мое черное платье резко контрастирует с белизной мужской сорочки, а красная помада смотрится торжественно.

— На одни красные колготки я уж точно не позарюсь. Тем более, чтобы мне понравилось, нужны твои ноги в придачу. На другие у меня уже давно не встает, — грубовато договаривает. — Старый стал.

— Так уж и не встает?

Роняю голову набок. Он, пожалуй, высоковат для меня, но мне так даже больше нравится. Впервые хочется быть девочкой-девочкой рядом с сильным дровосеком. Феминистки бы закидали меня помидорами.

— Ага. Полнейшая мужская несостоятельность, если дело не касается одной рыжей стажерки.

Звонко смеюсь, поворачивая лицо к нему. Нежно целую колючие скулы и счастливо прикрываю глаза.

— У меня тоже есть твоя любимая часть тела, — шепчу. — Угадаешь, какая именно?

— По-моему, тут все очевидно, — самодовольно отвечает он, как следует прижимаясь к моей пояснице «самой своей очевидной» частью тела.

Очевидной и невероятной, кстати говоря!..

— О да, — краснею, вспоминая жаркий минет в ду́ше, с момента которого не прошло и получаса. — Но я о другом. Прости, — договариваю, видя его озадаченное лицо.

— Даже не знаю.

— Это твой подбородок!.. Я его просто обожаю, — признаюсь. — Особенно когда не бреешься, как сегодня.

Веду пальцем от скулы до ярко-красных, чуть обветренных губ.

— Да ладно? — Обнимает крепче Тимур и целует. Вздыхает умиротворенно. — А я думаю, че ты все на него смотришь? То ли поел неудачно, то ли паста зубная с утра осталась.

Зажмуриваюсь от смеха.

Взявшись за руки, мы идем в бывшую зеленую залу, которая сейчас представляет собой что-то вроде смеси ресторана и заурядной фотостудии. Все те же серые стены и диваны.

Поздравляем юбиляра и немного общаемся с Нонной. Затем Тимур подводит меня к моей старой знакомой и отправляется в компанию мужчин.

— У вас все хорошо? — спрашивает Марианна Никитична, провожая недоверчивым взглядом моего «муженька».

— Конечно. Мы… уснули, — признаюсь тихо, смущенно одергивая платье.

После секса у меня до сих пор внутри все горит. Щеки так уж точно.

— Ну ладно. А то я испугалась, что не здоровится.

— Кому здесь не здоровится? — спрашивает Лиза громко.

Закатываю глаза от неожиданности, но помощнице мило улыбаюсь и показываю на себя пальцем.

— Вы не беременны, случайно? — интересуется она у меня. — Если плохо, у нас конфеты есть специальные.

— Что это за конфеты такие? — вдруг становлюсь серьезной.

— Нонна Леонидовна мучилась, бедняжка, всю беременность с токсикозом. Только этим и спасалась.

— Ой, а можно одну? Вы пока не говорите мужу, но я и вправду беременна, — тихонько обманываю.

Лиза заговорщицки мне подмигивает, снова плотоядно осматривает Бойцова, чем дико меня раздражает, а потом несется из зала. Странная она, но вроде не со злости такая. Просто немного «крэйзи».

— Не рано ли вам, девочка, потомство-то, — заботливо интересуется Марианна Никитична. — У нас, у латышей старая поговорка есть. «Бедные имеют много детей, а богатые — коров». Надеюсь, муж твой хорошо зарабатывает?

— Алексей, да. Он вообще надежный, — с любовью выговариваю и нахмуриваюсь. — А почему у латышей?

— Моя девичья фамилия Калныньш, в общем-то, как и у Аниты, мамы Риммы Харисовны. Но все мы давно живем в России и редко об этом вспоминаем.

— Да? — задумываюсь. — Очень интересно. Я отойду ненадолго.

Извинившись перед женщиной и, взглянув на широкую спину Бойцова, увлеченно разговаривающего с Кимом, отправляюсь в уборную.

Подпрыгиваю от нетерпения.

— Татьяна, — зовет Лиза, догоняя на выходе. — Вот, держите.

— Ух ты, барбарисовые, — улыбаюсь победно, сжимая в руке леденцы. — Спасибо вам большое!

Значит, тогда в лесу была Нонна! И судя по тому, что Арсений тоже видел, как мы с Тимуром целовались, они были вместе.

— Миша, привет, — сжимаю нервно телефон.

— О-о-о, как медовый месяц, оперки? — издевается Кологривый.

— Если скажу, ты обзавидуешься.

— Вот еще, — обижается.

— Я по делу. Можешь мне кое-что посмотреть в материалах? Я отправлю запрос сообщением.

— Конечно, гляну. Для того тут и сижу, чтобы вас, дураков, страховать.

— Ну, спасибо, Миш. Я думала, чтобы подарок сыну сделать, — смеюсь. — А что-то известно о незаконнорожденных детях Хариса? Тимур вчера запрашивал.

Миша долго пытается найти информацию, но в итоге называет фамилию не признанных Риммой Харисовной братьев.

— Так я и думала, — бью себя по лбу. — Дура!..

Во всем я виновата. Из-за неопытности не восприняла всерьез важную зацепку. А потом так переживала, что и вовсе забыла про слова Марианны Никитичны.

— Кстати, с телефона Нонны есть звонки на один и тот же номер. Коллегам передали, они вроде как биллинги пробили, должны взять парня.

— Отлично.

Поговорив с Мишей, в сообщении прошу его отправить мне копию листа последней оценки диадемы из журнала музейных экспонатов, дожидаюсь, пока не придет ответ, и только тогда снова отправляюсь в зал.

— Где ты ходишь? — спрашивает Тимур, приобнимая за талию.

Не отказываю себе в удовольствии незаметно потереться щекой о мужскую грудь.

Наше примирение прошло как-то… быстро, что ли. Я пока не успела привыкнуть. А еще ведь есть переписка на сайте знакомств.

И как начать об этом разговор? Я не знаю.

Словно чувствуя, Тимур проницательно интересуется:

— Ты какая-то притихшая. Сказать что-то хочешь?

— Нет, — пугаюсь. — У меня есть одна идея. Надо срочно попасть к Римме Харисовне.

Подмигиваю игриво.

— Сегодня?

— Думаю, завтра нас все равно к ней не пустят, найдут причину. Надо сейчас, Тимур. Я хочу у нее кое о чем спросить.

— Она не разговаривает… А хотя, о чем я, ты и мертвого заставишь говорить, женщина, — ворчит он, хватая меня за руку.

Неловко улыбаюсь всем присутствующим и перебираю ногами за ним. Довольно быстро мы доходим до лестницы на нулевой этаж. Озираясь, спускаемся.

— Как думаешь, ее не охраняют? — шепотом спрашиваю.

— Думаю, нет. Зачем? Она ведь никуда не уйдет сама.

Узкий коридор заканчивается дубовой дверью, подобной той, что я видела во сне. Отгоняю неприятные воспоминания, сжимая покрепче руку Тимура. Он в ответ сдавливает мои пальцы. Приоткрыв дверь, заглядывает первый и обернувшись, указывает, что можно заходить.

В комнате, нетронутой беспощадным апгрейдом Нонны, тихо и очень холодно.

Заметив на кровати силуэт человека, прикрытый одеялом, иду к нему.

— Здравствуйте, — громко произношу, и пожилая женщина резко открывает веки.

Внимательно осматривает меня, а затем Тимура за моей спиной и безразлично захлопывает глаза. Словно этот мир и мы ей абсолютно понятны.

— Вы нас помните?

Римма Харисовна трудно сглатывает слюну, и её веки тяжело опускаются.

Оглянувшись на Тимура, киваю ему. Мол, видел? Он с интересом осматривает комнату. Комод, старинный, покрытый лаком буфет и кресла, обшитые шелковой тканью.

— Знаете, кто мы? — задаю еще один вопрос. — Вернее, вы знаете, что мы сотрудники полиции?

Получаю заметный тычок в спину и пшикаю. Римма Харисовна снова закрывает и открывает глаза. Смотрит в потолок.

Мне вдруг становится безумно жаль эту больную женщину. У нее все было. И даже сын есть. Но она… так одинока.

— Рубины вашей мамы… они у вас, Римма Харисовна? — спрашиваю шепотом, привставая на цыпочки от нетерпения.

В темных глазах абсолютно не замечаю отчаяния или вины. Скорее, там стопроцентная апатия.

Как будто ей все равно! И правда, зачем нужны семейные ценности, реликвии или генеалогическое дерево, если родной сын предал и препятствует лечению?

— Где она? Где диадема?

Неясный кивок в сторону буфета и ровный вздох — единственное, на что способна пожилая женщина.

Тимур отправляется в указанную сторону и вскрывает ящик за ящиком, а я не могу сдержать слез. Так мне от человеческого безразличия Кима к родной матери дурно становится.

— Что там? — спрашиваю и закусываю губу.

А затем киваю, когда Тимур поворачивается, и на его широкой ладони красуется… диадема Лымарских с кроваво-красными рубинами.

— Нашел. Здесь оказывается потайной отсек…

Загрузка...