Между дьяволом и глубоким синим морем

Глава 23

Нили ушёл. Ему этого не хотелось, но он тоже сильно разозлился из-за Ривера. Нам обоим требовалось остыть. Я сидела в одиночестве на краю кухонного дивана. В темноте. Через какое-то время мой гнев сменился усталостью.

Тут волосы на затылке встали дыбом. Я была на кухне не одна.

Рядом со мной сел кто-то тёплый. Я вздохнула.

— Ривер.

Облегчение. И злость. Всё вместе. Мне хотелось столкнуть его с дивана, чтобы он рухнул на пол, но мои руки не шевелились. А через секунду Ривер встал и зажёг свечу. Посмотрев на меня, он кивнул.

— Значит, Нили показал тебе свой шрам.

— Ты подслушивал?

— Что-то вроде того. — Пауза. — Знаешь, каждый раз, когда я смотрю на него, то вспоминаю тот миг. Мой брат горит. Из-за меня. Из-за того, на что я способен.

Ривер взял меня за руку и прижал её к своему сердцу. Я её отдернула.

Парень вздохнул.

— Мне больно, Ви.

— В смысле?

— Ну, тот розоватый туман, который всегда окутывал твои мысли обо мне, пропал. Теперь мой цвет стал алым с чёрными прожилками. По опыту знаю, что это означает страх. Или ненависть. Так что же, Ви?

— И то и другое, — устало промычала я.

— Дело в истории о Ратлснейк-Олби?

Тишина.

— В суициде?

— Знаешь, где я была сегодня, Ривер? Знаешь, что со мной произошло? Хочешь узнать, почему от меня пахнет дымом?

— Ты ходила на фильм с Нили. Вы разжигали костёр?

— Нет. Пока мы смотрели «Короткую встречу», меня нашел Джанни. Он хотел что-то мне показать. Этим «чем-то» оказался Джек, привязанный к балке на чердаке Гленшипов. Он собирался закидать его камнями. Порезать. Поджечь!

Я встала. Воспоминания о связанном и испуганном Джеке вывели меня из апатии. Мои щёки раскраснелись, а в душу закралась ярость — свежая и сильная.

— Убирайся, Ривер. Уходи!

Тот не сдвинулся с места. Впервые его глаза стали полностью серьёзными, обиженными. Казалось, будто это я его предала. Могут ли глаза лгать? Были ли они так же искусны во лжи, как его рот?

— Вайолет, это был не я. Я бы никогда не стал использовать сияние, чтобы навредить невинному ребёнку. Как ты могла подумать обо мне такое?

— Ты заставил Джека увидеть Дьявола. А его отца — перерезать себе глотку на главной площади.

— Ты права, — он поднял руки в воздух, словно пытался отмахнуться от правды. — Ты права. Чёрт. Слушай, я не знаю, что произошло в Гленшипе, и что не так с Джанни, но я не имею к этому отношения. Ты в порядке, Ви? А Джек?

— Я слышала твой смех, Ривер! — моё лицо загорелось от гнева. — На чердаке. Я тебя слышала! А затем узнала от Нили, что тебе нужно прикасаться к людям, чтобы использовать сияние. Сколько вранья я от тебя наслушалась? Насколько это твоё сияние вышло из-под контроля? Потому что мне кажется, что пора уже спасти этот мир и замуровать тебя в подвале. Я пока не решила, стоит ли это делать. Самое время сказать что-то в своё оправдание. Что-нибудь убедительное. И побыстрее.

Ривер прислонился к дверной раме и вздохнул. Внезапно он изменился. Парень больше не выглядел хитрым или по-кошачьему гибким. Просто юным, опечаленным и немного безнадёжным, что совершенно сбило меня с толку, потому что Ривер никогда так не выглядел.

— Хочешь узнать, почему я люблю Нили? — спросил он. — Мы ссоримся и ссоримся, но, тем не менее, мой цвет в его голове никогда не меняется. Я всегда ярко-жёлтый, что бы ни натворил. А я делал многое. Он никогда не боялся и не ненавидел меня. За это сложно не любить. Безусловная преданность встречается очень редко.

Я ничего не ответила, и он слегка подался вперёд.

— Хочешь подняться со мной на чердак? — наконец спросил парень нежным голоском. — Я больше не буду врать. Только правда.

— Хорошо.

Вот и всё, что ему потребовалось, чтобы уговорить меня. С другой стороны… какого чёрта? Он уедет, и это к лучшему. Одна последняя ночь за беседой никому не повредит. Кроме того, мне всё ещё нравилась часть него, независимая от сияния. Костёр, как он защищал меня от Люка, готовил вкусную еду, оригами, сон в его объятиях…

Через десять минут мы с Ривером сидели друг напротив друга на старом бархатном диване на чердаке и слушали Роберта Джонсона. Мне нравился статический треск на заднем фоне, присущий всем старым пластинкам. Сделав глубокий вдох, я почувствовала солёный ветер и запах дыма, пропитавший мои волосы. Ветер задувал в круглые окна, вертевшиеся, как монетка на столе, а свечи мигали в такт моему сердцу. Ривер закинул несколько тёмных виноградинок себе в рот. Я принесла еду с кухни, сильно сомневаясь, что он успел за сегодня поесть. И зная, что мне должно быть всё равно. Но, чёрт побери, ничего не могу с собой поделать!

Ривер взял гауду, отрезал кусочек и вручил мне. Я осторожно взяла сыр, делая всё возможное, чтобы мы не коснулись пальцами. Парень убрал руки за голову и откинулся на диван.

— Я слышал, как Нили просил тебя не прикасаться ко мне.

Я посмотрела на него.

— Ривер, я не помню, что вчера произошло. Ничего из того, что случилось после поцелуя на кухне. Утром я проснулась в твоей кровати и ощутила головокружение. Я даже не знала, есть ли на мне одежда. Я тебе не доверяю. Ты — лжец. И зависим от сияния. Почему я не помню, как ложилась спать? Или всё, что могло произойти до этого?

Тот пожал плечами.

— Ну да, поначалу я использовал на тебе сияние, чтобы ты успокоилась. Ты была расстроена из-за Даниэля Липа. Я помогал тебе. Я совсем не хотел, чтобы ты всё забыла. Просто сияние иногда так работает.

Я с минуту переваривала новую информацию.

— Сначала ты признаёшься мне, что у тебя проблемы с контролированием своего дара. А затем Джанни сходит с ума и похищает Джека, и я слышала смех, но ты ни в чём не виноват! — я стиснула зубы и заговорила медленнее: — Ну, наверное, я должна тебе поверить. Ты лжец. Но я должна тебе верить. А если не поверю, то мне придётся что-то с этим делать. Например, напоить тебя и утопить в океане, пока ты не убил Джека.

Ривер поднял руку, блестящую от оливкового масла, взъерошил себе волосы и посмотрел на меня.

— Где-то так, Ви.

— «Убогого полюбишь убогою душой».

— Что?

— Это из стиха Одена. Фредди часто так говорила.

— Что это значит?

— Думаю, что никто не идеален.

— Золотые слова, друг мой.

Так мы и сидели: не разговаривая, и не касаясь друг друга. Роберт Джонсон начал петь «Между дьяволом и глубоким синим морем». Играл песню медленно и меланхолично, совсем не как Кэб Кэллоуэй.

Я покосилась на Ривера и прислушалась к шуму волн снаружи. В этот момент я поняла, что Роберт пел обо мне.

Воздух потяжелел, и гром ворвался в тишину, как барабанная дробь. Начиналась буря. Запись остановилась, ветер похолодел, и атмосфера на чердаке изменилась. Всего за сотню ударов сердца здесь стало морозно и темно. Будто сон сменился кошмаром. Обычно я люблю грозу, но сегодня у меня было не то настроение.

— Нили прав, — внезапно сказал Ривер. Его лицо потемнело и вытянулось с началом бури, и я задумалась, можно ли ему доверять. — Мне стоит держать руки подальше от тебя. Этот ублюдок всегда прав. Вайолет, можно тебе кое-что сказать?

— Да.

Прогремел гром. Ривер вздрогнул.

— Я ненавижу грозу. Пару месяцев назад я бросил свою богатенькую гимназию и сбежал в Нью-Мексико. Там ни разу не шёл дождь. Мне не снился горящий Нили. Вообще ничего не снилось. Мне всегда плохо спалось, пока… пока я не приехал сюда. И встретил тебя.

— Моя мама не была археологом или шеф-поваром, — продолжил он через несколько секунд в молчании. — Она была светской львицей с добрым сердцем, но умерла пять лет назад. Утонула в море, прямо как герой стиха. Упала с яхты во время бури. Я был с ней. Видел, как она перевалилась за борт, упала в чёрную воду и исчезла.

Фредди тоже умерла пять лет назад. Я много знала о тоске и смерти.

— Мне жаль, — искренне сказала я.

— Она говорила, что я не обязан быть таким, как мой отец. Что я должен быть милосердным, даже к тем, кто этого не заслуживает. Но её милосердие передалось Нили, а не мне. Он… тяжело пережил её кончину. Тогда брат и начал драться. Какое-то время он делал это каждый день. — Ривер провёл рукой по волосам и снова откинулся на диван. — Но его за это не наказали, в отличие от меня.

Я ничего не говорила. Не прикасалась к нему. И не позволяла прикоснуться ко мне.

— Через год после смерти мамы у меня появилось сияние, — он закрыл глаза. — А затем я сделал нечто глупое. У меня были добрые намерения, но ты сама знаешь, куда ими выложена дорога.

Ривер открыл глаза, вздохнул и снова закрыл.

— У моего отца был день рождения. Он любил мою мать. Очень любил, несмотря на всех своих любовниц. Несмотря на все разы, когда он отвлекался на юных дев, стелящихся ему на пути из-за его денег. Мои родители были лучшими друзьями с самого детства. Школьная парочка. Её смерть чуть не убила его. Потому мне пришла в голову «гениальная» идея для подарка. Каким же я был глупым! Я нашёл его в кабинете. Он сидел в лучах солнца и смотрел на стену. Я подошёл к Уильяму Реддингу II и положил руку поверх его. И показал ему маму. Показывал достаточно долго… пока он не заплакал. Затем я убрал руку.

Блеснула молния, и Ривер снова вздрогнул. Потом облокотился на колени.

— Когда он понял, что произошло, то избил меня. Папа взял пресс-папье из ящика стола и бил меня им, пока не сломал два ребра.

Ривер говорил без тени жалости к себе, как будто зачитывал рецепт или давал направление. Я слышала, как капли барабанят по крыше, стук-стук-стук, словно пытаются пробраться в дом.

— Но после всех избиений он заставил меня сделать это снова. Опять и опять, пока не начал лишаться рассудка, видя перед собой мою мать, благоухающую жизнью, как в день перед смертью. На этом он не остановился. С тех пор, если кто-то был с ним несогласен, он звал меня, чтобы решить эту проблему. Я делал всё возможное. Как я и сказал, в детстве мне лучше удавалось контролировать сияние. Но этого всегда было недостаточно. Своего первого человека я убил по папиному приказу. Ну, если точнее, заставил его убить самого себя. Просто потому, что ему хватило дерзости отказаться от предложения Реддингов. Папа любит хорошее вино и хотел купить виноградник этого мужчины. Он был родом из Италии, и в детстве привозил нам вино прямо из дома. Он отказался. Угадай, кто выиграл в итоге? Добрый, упрямый, старый винодел умер, а мой отец, Уильям Реддинг II, теперь гордый обладатель собственного винного завода. И, чёрт бы меня побрал, я помог ему заполучить его.

Я обняла Ривера. Не задумываясь ни о сиянии, ни о чём. Просто сделала это. Мы долго так сидели, запутавшись друг в друге, пока буря и ветер не утихли. Затем Ривер вытер глаза рукавом рубашки и часто заморгал.

— Папа хочет, чтобы я вернулся, потому что стал зависим от сияния. Ему нужно постоянно видеть маму, хоть это и сводит его с ума. Он не может её отпустить. Клянусь, это хуже наркотиков. Нили считает, что у меня проблемы, но дела папы обстоят куда хуже. «Роза для Эмили» — так назывался тот рассказ, о котором ты упоминала?

Я кивнула.

— Я много об этом думал. Об Эмили, и как она не могла отпустить мужчину, которого любила, и лишилась рассудка из-за этого. Мне кажется, мой отец не совсем… здоров. — Ривер уткнулся лицом мне в шею. Его руки покоились на моей спине и выводили узоры на моём позвоночнике. — Нили у нас миротворец. Забавно, учитывая, как часто он лезет в драки. Он думает, что сможет убедить нашего отца измениться. Остановиться. Ну, или хотя бы позволить мне остановиться. Но он ошибается… брат не понимает, с чем имеет дело. Да и он никак не может удержаться от драк, чтобы действительно помочь, — Ривер покачал головой. — Он кажется открытым и милым парнем, и так и есть. По большей части. Но он очень вспыльчив. Как наш отец.

— Как и ты, — сказала я.

— Как и я.

Дальше мы просто обнимали друг друга, решив покончить с разговорами. В конце концов, Ривер начинал водить пальцем по внутренней стороне моей руки, прикасаясь голой кожей к коже. В моей голове звучал голос Нили, моля заставить Ривера прекратить, но я его игнорировала. Мне хотелось увидеть, что будет дальше.

Ривер поднял ладони к моим щекам. Мою кожу покалывало, и я чувствовала, как на меня начинает действовать его влияние. По мне курсировали приятные ощущения, успокаивая мою беспокойную душу.

Какой-то частицей разума я задумалась, использовал ли Ривер на мне сияние чаще, чем признавал. Например, каждый раз, как прикасался ко мне.

А делал он это часто.

Возможно, я даже начинала привыкать к этому. Как он и его отец.

Вдруг он не мог удержаться? Вдруг он искренне хотел коснуться меня и не знал, что использует сияние? Это ничего не меняло. Скорее, только делало всё хуже.

Я опустила руки на его грудь и оттолкнула парня. Ривер открыл глаза и посмотрел на меня. Его лицо покраснело, как, полагаю, и моё. Мы оба встали и замерли, глядя на друг друга с порозовевшими щеками.

— Даниэль Лип был моим дядей, — сказала я, сомневаясь, что для этого разговора наступит более подходящий момент. — А ты убил его, прежде чем я успела его узнать. Тот крест, который ты снял со стены в спальне, прятал в себе письма моего дедушки, которым оказался не Лукас Уайт, а Джон Лип. Художник.

Ривер покачал головой. Вид у него был ошеломлённый.

— Дай мне их прочесть, — сказал он серьёзным тоном. Таким же он говорил о своём отце и пресс-папье. — Сейчас же.

Я достала письма из кармана юбки и передала их Риверу. Тот прочёл их дважды и вернул мне.

— Прости. Я не знал. Он был просто пьяницей, который обижал тебя и наплевал на своего ребёнка. Я не мог этого вынести.

— Да, знаю. Но однажды ты должен будешь смириться с несправедливостью, как все обычные люди, не обладающие сиянием. Это часть жизни. Нельзя наказывать всех подряд.

— Я могу попытаться.

— Ну, может, тебе удастся придумать другой способ, который не будет включать в себя бойню. Или самоубийства. Жизнь не какой-нибудь западный романчик, Ривер. Мы пытаемся быть цивилизованными, а ты ведёшь себя так, словно попал в Дэдвуд.

Он рассмеялся.

— Жаль, что это не так.

Я не смеялась, но отлично понимала, что он имел в виду. Я начиталась Зейна Грея и Макмертри, насмотрелась Серджо Леоне, и теперь слова «одинокий стрелок» и «самосуд» вызывали во мне лишь приятную вспышку радости.

— Есть ли другие письма? — спросил Ривер. — Или ты нашла только эти? Я… — он замешкал, и его выражение лица вновь стало каким-то странным. — Я бы хотел прочитать все, что ты нашла, — тихо закончил парень.

— Больше ничего, — сказала я, присматриваясь к нему. — А что? Почему тебя это интересует?

Странное выражение исчезло, и Ривер просто ласково рассмеялся. Звук напомнил мне летний ветерок. Этот смех так отличался от того, что я слышала на чердаке, что на секунду я поверила, что там был не Ривер.

Но… кто тогда?

И тут в моей голове возникла мысль, да такая грандиозная, что оттолкнула все другие — например, мысли о письмах, Даниэле Липе и Дэдвуде Ривера.

«Почему его не интересует, кто на самом деле был на чердаке, заколдовал Джанни и смеялся? Он не задавал никаких вопросов. Не спекулировал ни над одним ответом. Почему?»

Ужасный, жестокий голос внутри меня сказал, что у Ривера есть достойная причина, чтобы не любопытствовать. Он говорил, что иногда сияние заставляет людей забывать о произошедшем. Если оно подействовало так на меня, то могло подействовать и на него.

Ривер уже себя подозревал. И поэтому не хотел обсуждать эту тему.

Я внезапно почувствовала себя очень усталой. Старой, потрёпанной, использованной и годящейся только на розжиг, как дешёвый бульварный роман, у которого отсутствует половина страниц, да и вообще читать его никто не хочет. Вот она я, разбираюсь с Ривером, сиянием, Дьяволом и связанным Джеком на чердаке, а всего пару дней назад моя жизнь была не более чем холодным чаем на крыльце у Саншайн и попытками наскрести денег на еду.

Та жизнь осталась в прошлом.

— Сегодня я буду спать в своей комнате, — сказала я хрупким, неуверенным, ненавистным мне голосом. — И да, Ривер, чёрт бы тебя побрал, ты ещё легко отделался! Ни к кому не прикасайся. Ни к Люку, ни к Саншайн, ни к Джеку. Просто иди в гостевой дом и ложись спать. Я серьёзно.

— Не делай этого, Вайолет. Пожалуйста, не уходи. Буря…

Но я ушла. Повернулась к нему спиной и пошла прочь.