Между жизнью и смертью

Глава 17

Советские суды за совершённые уголовные преступления обычно приговаривали рецидивистов к приличным срокам заключения, с отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях. Профессиональные преступники, в простонародье урки, блатные, воры, встречались там с политическими заключенными, выходцами из совершенно других культурных и социальных слоев.

Два мира, две системы человеческих ценностей схлестнулись на огромных пространствах русского Севера. От Архангельска и Коми, до Воркуты и Магадана шла невидимая, страшная война на уничтожение. «Политические» оправдано боялись уркаганов, так как те находили в обвинённых по 58-й статье, лишь объект для своих игр, разборок и эксцессов. Препятствий со стороны администрации, как правило, не возникало.

Начальство лагерей и основная масса заключённых воспринимали иерархически организованное сообщество уголовников, так называемых «воров в законе», как реальную силу, способную самоорганизовываться и подчинять себе других.

Под прикрытием богатого тюремного фольклора и специфического кодекса чести «честного вора», их банды и уголовные группы сумели насильственно утвердить своё положение в исправительных учреждениях ГУЛАГа. Кое–где они подмяли под себя официальные структуры лагерной жизни, добиваясь для себя лучших условий содержания. Конечно, такое отношение власти и преступного мира возникли не на пустом месте.

В начале пути в светлое будущее, большевикам казалось необходимым разрушить и преодолеть все дореволюционные государственные структуры. Самому существованию тюрем и мест ссылки не должно было оставаться места в провозглашенном ими идеале современного общественного строя. По логике основателей Советского государства царская юстиция, прибегающая к таким мерам исполнения наказаний, как лишение свободы, считалась отсталой и буржуазной.

После революции 1917 года в этом вопросе должны были воплощаться новые концепции соответствующие «диктатуре пролетариата». Всё больший вес приобретали лозунги воспитания и «перековки», ведь кадры питавшие уголовный мир выходили из низших слоёв общества. Уголовных преступников теперь не нужно прятать в тюрьмы, в современных учреждениях исполнения наказаний, так называемых «исправительно-трудовых лагерях», они должны были получить возможность приобрести способности, которые бы позволили им интегрироваться в советское общество.

Создав обширную систему ГУЛАГа в начале тридцатых годов, большевики хотели создать пространство для ресоциализации преступников. В опыте коллективного труда и в использовании культурных и образовательных возможностей системы заключенные должны были в них «перековываться» в полноправных советских граждан. Отсюда такое снисходительное отношение руководства исправительных учреждений к махровым рецидивистам, отсюда истоки конфликта между ними и «политическими».

В отличие от противников режима, осуждённых как «контрреволюционеры», профессиональные уголовники представлялись большевикам «социально-близкими». Они видели в них человеческий потенциал, который после успешной «перековки» может быть использован для строительства бесклассового общества. Их уголовное прошлое имело при этом лишь рудиментарное значение, поскольку в утопии государства без частной собственности для профессиональных воров всё равно не должно было остаться поля деятельности.

- «Преступному миру приходит крах!»

Утверждала официальная пропаганда на строительстве Беломорско-Балтийского канала, при строительстве которого впервые был использован значительный контингент профессиональных преступников. Однако, на самом деле образ трудового лагеря как пространства, на котором господствует государственная власть, был окончательно подорван. Преступный мир не только сохранил свои особенности, традиции и нравы, но и стремительно расширялся за счёт осуждённых по «бытовым» статьям.

В первые месяцы своего вынужденного пребывания на лесоповале, Михаил Кошевой совсем не ощущал красоту окружавшего его леса, не до того было. Бронзовые колонны строевых сосен, солнечные поляны, зелёный моховой ковёр не вызывали у него никаких чувств, не волновали.

- Как можно здесь выжить? - такие темы занимали его.

После месячного этапа он попал в совершенно иной мир и впервые в жизни столкнулся с уголовниками. В удалённом отделении Каргопольлага правил вор по кличке Сёма, который властвовал почти самодержавно. Лагерное начальство в лице майора Степанова полностью устранилось от регулирования внутри барачной жизни.

- Делать мне, что ли больше нечего! – пыхтел склонный к полноте майор. - Разбирайтесь сами… По мне хоть перережьте друг дружку, лишь бы план давали.

"Блатные" разбирались, как водится по «понятиям». Норму вырубки для всего лагпункта разбросали на «врагов народа» и «бытовиков». "Блатари" на работу не выходили вообще, сидели в отгороженном углу барака и яростно резались в самодельные карты. Михаил однажды попробовал было возмутиться, но тогда Валет, "шестёрка" авторитета Сёмы, скользящей походкой подошёл к нему и спросил:

- Ты Кошевой?

- Тебя "урка", не касается…

- Слышишь "баклан", – вор поигрывал блестящей заточкой, оружие "блатные" носили почти открыто. - Тебе что, жить надоело?

- Пока ещё хочется, но работать должны все.

- Не тебе судить, кто кому должен, – прохрипел наглый уркаган. - Тебя менты видать не зря сюда замели, поэтому сиди на жопе тихо, не чирикай…

Никто из осуждённых по политической статье Кошевого не поддержал и он стиснув зубы был вынужден работать за себя и за того парня. Получалось откровенно плохо. Без того высокая норма, теперь оказалась совершенно невыполнимой. Бригады получали всё более скудный паёк, работяги слабели, процент выполнения плана резко падал. Казалось, из смертельного круга не было выхода.

- Месяц-два, я ищо протяну. – Думал он холодными ночами, лёжа одетым на голых нарах. - Потом каюк, не выкарабкаюсь…

Придя к таким неутешительным выводам, он решился осуществить небольшую авантюру. С общих работ надо было как-то выбираться. Понимая полную для себя невозможность придуряться, то есть откосить от работы обычным путем, он написал заявление на имя местного начальства с просьбой дать ему возможность доработать изобретение, имеющее большое оборонное значение.

- Спасибо Мишке, – мысленно поблагодарил он приёмного сына, страстного радиолюбителя. - А я дурак невнимательно слушал, когда ты рассказывал о своём малолетнем изобретении…

Кошевой был немедленно вызван к лагерному «куму», где, стоя по стойке «смирно», изложил чужую идею. Деталей он естественно не помнил, но сущность заключалась в том, что вдоль границ Советского Союза устанавливаются излучатели направленных звуковых волн и соответствующее количество звукоулавливателей, которые принимают эти волны в тех случаях, когда они отражаются от самолётов. Или на худой конец от дирижаблей. Опешивший «опер», задумчиво почёсывая стриженый затылок и недоверчиво спросил:

- Сколько времени тебе надо, чтобы оформить соответствующую документацию?

- Хрен его знает.

- Двух месяцев хватит?

- Три как раз… – ответил Михаил, хмелея от собственной наглости. - И литература нужна, специальная… Комнатка, где можно работать, тогда точно управлюсь.

«Кум» разбирался в вопросе пеленга воздушных объектов ещё меньше самозваного специалиста, и ему не пришла в голову мысль, точившая исподтишка Кошевого.

- Почему бы не ограничиться звукоулавливателями и ловить непосредственно звуки моторов?

В конце концов, что для оперуполномоченного освобождение от работы одного "зэка" на пару месяцев? А если что-нибудь получится, то какие-нибудь плюсы будут и ему. Решился «кум», больше всего он боялся, что кто-то стуканёт о зажиме оборонного изобретения. Тогда самому легко можно попасть во вредители. Поэтому он сказал:

- Чёрт с тобой!

- Спасибочки!

- Будут тебе курортные условия по первому разряду, но смотри, не выдашь мне оформленную идею, сгною!

- О чём речь, начальник! – горячо заверил его Кошевой, так далеко он не заглядывал. Главное было вырваться с общих работ. - Оформим в лучшем виде.

- Ну-ну…

Спешно создали должность помощника смотрителя зданий, которому самому-то делать было нечего, и Михаила поселили с ним вдвоём в маленькой кабинке у входа в один из бараков.

- Теперь жить буду! – обрадовался Михаил.

Смотрителю по фамилии Пичугин, бывшему казацкому уряднику из донских казаков, исполнилось уже около семидесяти лет. В его обязанности входил регулярный осмотр всех строений лагпункта, определение сроков ремонта и тому подобное. Помимо описания своей научно-фантастической идеи Кошевой помогал ему в осмотрах и главным образом в составлении различных отчётов.

- Вишь, как выходит Михаил. – Часто говорил Пичугин, рожак крошечного хутора с верховий Чира. - Мы с тобой земляки. Я из раскулаченных, а ты, таких как я, на Север отправлял… Встретиться ж довелось туточки.

- Не больно хотелось…

- Хотелось, не хотелось, а мы с тобой равны, ты зэк и я зэк. – Дразнил бывшего председателя колхоза, главный куркуль родного хутора. - Выходит перед Советской властью мы одинаковые, голые.

- Я за неё воевал, кровь проливал!

- То-то она тебя отблагодарила…

На такие обидные и справедливые слова Михаил не знал, что ответить. Он замыкался в себе, пробовал что-то чертить для успокоения оперуполномоченного. Понимал собственное бессилие, бросал и поэтому ещё больше злился.

- Гори оно синим пламенем!

Однажды смотритель послал Кошевого осмотреть барак, только что прошедший санобработку. Для этого в нём были плотно закупорены окна и двери, потом зажжена переносная жаровня с вонючей серой. Михаил зашёл туда сразу после проветривания, ещё не закончили свою неблагодарную работу уборщики. Посреди барака высилась коричневая, коническая куча, высотою немногим менее метра. Подойдя поближе, Кошевой увидел, что она состояла из сметённых откормленных клопов.

- Мать вашу! – накинулся помощник смотрителя на старшего по бараку. - Ты их что, специально разводишь?

- Значит, у нас пока живые люди ночуют, - с достоинством ответил крепко сбитый мужик и сморщил изрезанное шрамами лицо. - Мёртвых клопы не кусают…

Как-то отправились они с лихим станичником на осмотр психиатрической лечебницы. Это была психбольница для всего «Каргопольлага», довольно большой рублёный дом метрах в трехстах за территорией зоны. Пройдя через небольшой вестибюль, они оказались в длинном полутёмном коридоре.

- Прижмись к стене. – Велел бывший урядник.

Навстречу неторопливо шагал хмурый человек в сером халате, упорно смотрящий прямо перед собой. Он прошёл совсем рядом, коснувшись локтями, но на них даже не посмотрел, просто не заметил. Тихо прошептал всезнающий казак:

- Это доктор Мишин!

- А кто он?

- Он стольких симулянтов расколол! Знаешь, сколько людей хотело получить через него путёвку на большую Землю? Всех зарубил гад…

- Тебе-то чего? – удивился Михаил. - Что занервничал?

- Мне же «пятёрка» осталась.

- Ну?

- Не дотяну я, понимаешь… Не увижу больше батюшки Дона, не вдохну вольного воздуха. – Признался поникший Пичугин. - Хотел через доктора вырваться, да видать не судьба… Мы для него не люди, просто больные тени.

Один из прорабов, здоровенный мужик, осуждённый по бытовой статье, жил в общем бараке, хотя и на привилегированном месте, в углу за занавеской. Однажды он узнал, что пара простых зэков, отхватили себе отдельную кабинку и недолго думая, решил, что сам Бог посылает ему шанс на комфортабельное жильё.

- Устроились, как бляди на отдыхе, – возмущался бывший слесарь, придушивший гулящую жену. - Балдеют на халяву…

Проводив бригады на развод, он остался в зоне и, взяв под одну руку складную железную койку, а в другую сверток с каторжанскими пожитками, отправился поселяться в желанную кабинку.

- Счас вытурю утырков! - Кошевой находился там один, целиком погружённый в охрану границ необъятного Советского Союза.

Открыв дверь ударом ноги, оккупант устремил на него грозный взор, под которым должен был затрепетать любой доходяга и крикнул:

- Твою мать! Выметайся отсюда, живо, а то я тебя... - Прораб по-хозяйски свалил принесённые вещи на кровать смотрителя. - Теперь я здесь живу.

- Хрен тебе!

Тут на Михаила нашло помрачение рассудка, совсем как в молодости, когда он бросался в отчаянные конные атаки с саблей над головой. Очевидно, прораб всё понял, едва успев взглянуть в его глаза, потому что тут же, только закончив свой монолог, с воплем кинулся из кабинки.

- Убивают! - Кошевой не запомнил ту секунду, когда выхватил из-под себя самодельную табуретку и бросился вслед.

Он начал опять воспринимать окружающий мир, когда в руке у него осталась одна ножка от сосновой табуретки, которую разбил об низкую притолоку. Злость его не прошла, но, выскочив на улицу, он увидел лишь спину улепётывающего прораба, резиновые сапоги которого торчали посредине большой луже. Бывший слесарь с испугу застрял в полуметровой грязи и, выскочив из сапог, побежал дальше босой. Кошевой запустил ему вдогонку ножку от табуретки и, засмеявшись, предложил:

- Вернись дурачок! – глумился он над поверженным врагом. - Ежели сильно хочешь, так и быть, будешь жить с нами… Стирать, хлопотать по хозяйству.

Прораб побежал жаловаться на Кошевого своему непосредственному начальству. В масштабах лагпункта это была уже величина, начальник производства, вольнонаёмный.

- Иван Петрович. – Прораба трясло от страха и гнева. - Объявился у нас фашист, понимаешь, вот только что совершил на меня покушение, к счастью, неудачно.

- Да у тебя каждый второй террорист…

Потом запыхавшийся прораб подробно рассказал, как своими ушами слышал, что террорист кричал, будто он расправится со всем лагерным начальством:

- "Всех поубиваю!"

Всё это уже далеко выходило за пределы юрисдикции начальника производства, и он немедленно направился к бдительному «оперу». Вся история закончилась тем, что впечатлительному прорабу, в доступных для него выражениях, объяснили, что пути начальства неисповедимы.

- Ты влез, куда не положено. – Осадил его надменный «кум».

- Чтобы в дальнейшем ты держался от них подальше, они выполняют задание государственной важности.

Он глубокомысленно поднял к небу уставшие глаза, словно призывая в свидетели, московских небожителей. Правда, после этого случая, он не слезал с Кошевого, пока, наконец, тот не представил ему своё любительское произведение.

- Видать мне «хана» пришла. - «Опер» отправил его в главное управление и Михаил решил, что достиг предела своих лагерных мечтаний.

Теперь предстояло длительное и спокойное ожидание ответа, а когда придёт отказ, то карать неразумного зэка будет особенно не за что. Самое страшное, что могло ожидать его, это возврат в обычную бригаду, на общие работы.

- Зато, какая получена передышка, – успокаивал он себя. - Зиму пережил, а там легче будет…

Через две недели пришёл ответ на его псевдонаучную чушь. В центре быстро разобрались в хитростях заключённого Кошевого, и ранним утром в каморку заявился нарядчик. Он объявил:

- Через два часа с вещами. – Парень средних лет хмурил чёрные, будто нарисованные брови. - На этап.

- Куда? – Спросил ошеломлённый Михаил. - Не знаешь?

- Куда? Куда надо.

- Да ладно, скажи!

- Не, правда, не знаю...

Очевидно «кум» обиделся на подставу всерьёз, а может и ему досталось от умников из управления. Михаил торопливо собирал арестантский скарб, прикидывая, куда же его вновь забросит своевольная судьба. Он даже не догадывался, какой сюрприз приготовила для него эта капризная дама…