Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки

Глава 12

В часовне было тихо и темно. Только теплились лампадки по краю постамента, подсвечивая снизу алебастровую статую. Какая она красивая! Просто стоял бы и смотрел, затаив дыхание.

Я люблю свою жену. Звучит банально и глупо? Но что поделать, если это так? И если бы кто-нибудь знал, как я мечтаю провести с нею пару часиков наедине! Но моя супруга – сама Смерть, дама весьма занятая. И я у нее далеко не первый и не последний «любимчик». Нас в каждом поколении некромантов один-два. И обычно ничего сверхъестественного такие отношения не дают. Ну, может быть, побольше удачи и живучести, а также возможность пользоваться кое-какими знаниями и силами. Правда, Смерть как-то раз проговорилась, что я первый, в кого она влюбилась на самом деле – настолько влюбилась, что оживила вопреки всему. Два с половиной года назад я умер, по доброй воле отдав жизнь ради того, чтобы вызвать из Бездны душу Аниты Гневеш. Следом за мной никто не должен был спускаться. И тогда в Бездну шагнула сама Смерть. Шагнула потому, что не хотела меня потерять. Такой поступок и со стороны обычной женщины заслуживает уважения, а если так рискует не самая слабая богиня – и подавно. В наших отношениях меня не устраивает одно – мы слишком редко видимся. Вот и сейчас – я уже несколько минут сижу на холодном камне, глядя на статую снизу вверх. И ничего.

Снаружи ночь. Монастырь отошел ко сну. Несколько минут назад прозвонил колокол, призывающий братию ко сну. Даже в гостинице – и то погасили свечи. Там остановился со своей свитой граф Марек Гневеш, приехавший сюда по важному делу. К сожалению, на пиру переговорить не удалось – слишком много посторонних ушей и глаз – но меня обещали найти. И ведь найдут, как пить дать! Я же не второй носок.

– Извини, что долго не заходил. Хотя, это как посмотреть! В твоем мире, наверное, миновало всего несколько минут с нашей последней встречи, а у меня тут две с половиной седмицы прошло…Я скучаю, Мара. Ну, не так, чтобы очень… Нет у меня времени на чувства. Столько дел – передохнуть некогда! Причем во всех смыслах слова… Дорогая, если бы ты знала… впрочем, ты знаешь и без того…

– Что я знаю?

Голос Смерти холодный, лишенный эмоций, но лишь для тех, кто не привык к ее присутствию. Для меня он лишь усталый и немного недовольный.

– Ну… вообще-то меня хотели убить…

– Опять? Сколько раз тебе грозила безвременная кончина?

- Это часть моей профессии – рисковать жизнью, – пожал я плечами.

– Тогда не жалуйся!

– Хочешь сказать, – в душе шевельнулось нехорошее подозрение, – что мне пора бы привыкнуть к тому, что мое драгоценное существование в опасности? Что где-то зреет заговор, имеющий целью уничтожить некоего бывшего некроманта?

– Я ничего не знаю, – дернула плечом моя супруга. Присутствие богини, как ни странно звучит, оживило мертвый алебастр, и на меня смотрела молодая женщина во вдовьем одеянии, но с непокрытой головой. Бледное лицо опущено, но глаза горят, как два сгустка темного пламени. В темноте зрелище то еще.

– Знаешь, – угадал я. – Или догадываешься.

– А если и так – что с того? В этом мире все связаны со всеми, и ни одно деяние не проходит без последствий. Иногда камешек на дороге способен спровоцировать кровавую бойню.

– А тут убийство целого некроманта…

– А тут дела, которые вершит этот самый некромант.

– Значит, – желудок скрутило в узел, а если учитывать тот факт, что накануне я плотно поел, ощущение было неприятное, – значит, все дело в моих поступках? В том, что я натворил…

– Или можешь еще натворишь.

– Но если это так, если целью неизвестного серийного убийцы являюсь я, зачем столько смертей? Чтобы ими заинтересовалась Инквизиция? Чтобы начала собственное расследование? А потом подключили меня, и вот тут-то…Не кажется ли тебе, что это слишком сложно? Такие планы, как правило, проваливаются еще на начальной стадии. Самое простое решение – и есть самое верное! Хотели убить меня – и убили бы сразу. И зачем огород городить?

– Я не знаю, – мне показалось, или в голосе жены послышалась досада.

– А кто знает?

– Судьба. Каждому человеку на роду написано прожить определенное количество лет с точностью до одного дня и часа. И не я решаю, когда кому умереть – это все прописано заранее, с мига рождения человека. Другое дело, что не у всех получается умереть в свой срок. Кто-то расстается с жизнью раньше, кто-то позже. Я лишь забираю души – и помогаю некоторым из них поскорее покинуть бренную оболочку.

– А почему так происходит? То есть, хочу сказать, тебе часто приходилось опаздывать или являться заранее?

– А как же! Когда тебе надо поспеть за секунду в сорок мест, о сорок первом просто забываешь. Потом вспоминаешь, отправляешься на поиски – а человек уже второй век живет.

– А я? Если меня пытались убить, но я до сих пор жив, значит, срок моей жизни…

– Значит, я просто не всегда успевала вовремя! И вообще, я богиня или как? Моего супруга пытаются у меня отнять, а я стой и смотри, как это происходит? Не явиться «на вызов» я не могу. Но вот сделать то, за чем пришла – не всегда хочу.

– Спасибо, – с чувством промолвил я. На самом деле было приятно – оказывается, всякий раз Смерть находилась где-то поблизости, и я оставался в живых потому, что она просто не хотела забирать мою душу? Ну, еще бы! Мне ведь не грозят Небеса. Души всех некромантов попадают в Бездну, обреченные на вечное скитание в темноте и одиночество. И ведь самое паршивое, что ты будешь точно знать, что рядом бродят другие обреченные души – и ни за что не сможешь нарушить их одиночество! Другой вопрос, что там нет времени и потому вечность пролетит незаметно.

– Не огорчайся, – Смерть наклонилась и тихо коснулась моей макушки прохладной рукой. – Если я не прихожу, когда ты меня зовешь и являюсь, когда во мне как бы нет нужды, это иногда просто означает, что я занята кое-чем другим.

– Чем же? – заинтересовался против воли.

– Сюрприз! – усмехнулась моя супруга.

– Какой?

– Потом скажу. Увидишь – тебе понравится!.. Но мне пора. Иди, поцелую!

Я встал, шагнул на постамент и крепко обнял жену. Так приятно было ощущать под руками ее тело! Мне ведь уже случалось обнимать и целовать ее, я помнил, как она стонет и извивается в мужских объятиях. Ну, есть ли на свете второй мужчина, который мог бы похвастаться тем, что спал со Смертью!

Наши губы встретились. В какой-то миг показалось, что мой жена не против продолжить и сойти с постамента ради выполнения супружеских обязанностей, но этот миг прошел. Меня мягко отстранили:

– Мне пора! Извини.

– Погоди, – я отступил, но не ушел, – ты знаешь, кто пытается меня убить? Можешь сказать о нем хоть что-то определенное?

– Нет, – она пожала плечами. – Я не могу сказать. Это… в общем, сам увидишь.

– И это последнее, что он увидел в жизни, – проворчал я.

– Судьба, – неопределенно пожала плечами Смерть и ушла. Я держал за талию алебастровую статую. Интересно, где она теперь? К кому направилась?

Тем временем где-то полгода назад

Они ушли. Странная пара, о которой жители Селища будут долго вспоминать. Несколько пар внимательных глаз провожали женщину и ее ужасного спутника. «Ведьма, – шелестели в толпе женские голоса. – Как есть, ведьма!»

Ведьма. В соседней деревеньке на окраине жила женщина, которую считали таковой. Ее опасались, но к ней же шли за помощью и советом. Случись что, люди подняли бы на нее дубины, но в иное время сами укрывали деревенскую ведунью от поисков инквизиторов. Ведьмаки и некроманты далеко, а она тут, рядом, и берет недорого… Но эта женщина – совсем иное дело. В ней чувствовалось нечто опасное. И то, как легко, играючи, буквально не выпуская из рук младенца, она подняла похороненного три года назад покойника, говорило само за себя. Не просто ведьма, а ведьма-некромантка. Хорошо, что она ушла. Плохо, что она ушла к другим. А что, если…

Совещались селищане недолго. Уже через несколько минут после того, как странная пара скрылась за поворотом, один из молодых мужиков, наскоро завернув в тряпицу ломоть хлеба, пару репок и соль, заспешил в противоположную сторону.

Идти было недалеко. В соседнем селе, том самом, где побогаче и откуда брали лес для строительства новых домов, стояла усадьба местного войта. Окрестная земля принадлежала ему, именно он распорядился продавать лес погорельцам по льготной цене и в рассрочку. И к нему за помощью и советом поспешил гонец от Селища. Пусть у начальства болит голова, как и что делать с ведьмой-некроманткой, поднимающей упырей из могил. Она ведь и ребенка наверняка украла, чтобы принести в жертву!

Дорога шла через лес. Санная колея лавировала между стволами. Здесь лес рос пореже – сюда часто ходили за хворостом, ломая и под шумок порубливая молодняк, здесь селищане часто рубили деревья на дрова. Снег пока был неглубок и довольно плотен, так что шагать было даже удобно. Вот когда через месяц начнутся обильные снегопады… Но пока еще хорошо. Тихо. Лес как вымер – не скрипят под ветром ветки, не пищат синицы, не слышно дроби дятла или крика сойки. Ничего. Странно. Обычно птицы затихают перед непогодой, но по всем приметам еще седмицу все будет спокойно… Или они что-то учуяли? Или кого-то? Прибавить шагу, пока не поздно!

Мысли были прерваны появлением всадника. Запыхавшийся мужик не слышал, как он подобрался близко. Просто внезапно наперерез человеку кинулись две крупные твари, похожие на собак, а еще пару мгновений спустя рядом возник и их хозяин, восседавший на мощном светло-сером коне.

Повеяло холодом, да таким, что замерло сердце. Мужик невольно прижал руки к груди – даже в рукавицах пальцы замерзли вмиг, а в носу стало больно – таким морозным показался воздух. Перехватило горло, на глазах выступили слезы, и черты лица всадника рассмотреть никак не удавалось. Более того – от слез в глазах двоилось и казалось, будто у незнакомца три лица, заросших густой светлой бородой.

– Ты, – густой бас, казалось, исходил сразу из трех глоток, – куда спешишь?

Мысль о том, чтобы солгать этому человеку, даже не родилась.

– Т-там, – дышать ледяным воздухом было больно, и мужик кашлял и давился после каждого слова, – у нас… баба какая-то… некромантк-кха-кха… с ребенком…

– С ребенком? – грохнул по ушам многоголосый бас.

Говорить было больно, и мужик просто закивал головой.

– Где она?

Похожие на собак твари зарычали, и мужик почувствовал, как по ноге потекло что-то теплое.

– Т-там, – он мотнул головой. – Ушла.

– Давно?

Мужик помотал головой.

– Куда?.. Впрочем, – под низко надвинутым меховым капюшоном блеснул огонь глаз, – это уже не важно. А ты…

Уже пришпорив коня, он обернулся на мужика. Рука, в которой была зажата плеть, медленно поднялась, нацеливаясь на человека – и это было последнее, что тот увидел.

Женщина с ребенком шла по обочине дороги, не обращая внимания на закутанного в плащ человека, который шагал следом. Тот сутулился, не поднимая глаз, порой спотыкался на ходу, но с каждым шагом двигался все увереннее и уже порывался обогнать свою спутницу. Женщина при этом бросала на него испытующий взгляд, словно чего-то ожидая.

Зимняя дорога была скучна и однообразна. Снег, кустарник, холмы, темные пятна леса, извивы покрытых льдом рек, несколько встреченных деревенек и одиноких хуторов. Однажды миновали часовню, выстроенную на перекрестке. Возле нее они постояли несколько минут.

Часовня была необитаема – в том смысле, что обычно подле живет в келье или землянке отшельник, который следит за ее состоянием, молится и питается подаяниями прохожих. Но тут поблизости не было заметно и признака человеческого жилья.

Однако… женщина быстро обернулась. Зимняя дорога извивалась по холмистой равнине, уходя за горизонт. В этот час на ней было пустынно – мир словно вымер. Только какой-то ворон пролетел над полями в сторону соседнего леса, оглашая поднебесье негромким «крок-крок». Но вот на повороте наметилось какое-то движение.

Всадник? Да, всадник. И не один – у ног его коня заметны силуэты псов. Обычный человек? Да бросьте! Перед его появлением мир не цепенеет в тревоге так, что даже ветер стих и затаился в кустах на обочине. И при взгляде на него в груди не замирает испуганно сердце… даже у тех, кто его лишен.

Он приближался. Стремительно и неотвратимо, как снежная лавина с горы. Псы вырвались вперед. Они должны были настигнуть свою жертву немного раньше хозяина.

Женщина не смотрела на них. Взгляд ее был прикован к лицу ребенка. Она то ли старалась прочесть мысли задремавшего у груди младенца, то ли запоминала его черты навсегда. Потом внезапно решительно сунула в руки умертвию, смирно стоявшему рядом:

– Береги.

Тот послушно обнял малыша одной рукой. В пальцах другой он крепко сжимал один из своих кинжалов.

– Уходи, – женщина уже не смотрела на сына. – Скорее. Я прикрою.

Взмахнула рукой – и порыв ветра взметнул с земли поземку. Погнал ее навстречу всаднику и его псам. Твари грудью налетели на этот вихрь, споткнулись, натыкаясь на невидимую преграду. Псы кубарем покатились по дороге, путаясь лапами и цепляясь друг за друга, но молча. Холодный смех женщины был единственным звуком, нарушившим тишину.

Откуда-то издалека донесся негромкий голос. Раскатившись многоголосым эхом – словно не один, а три человека что-то сказали хором – он произнес всего одно слово, но поземка улеглась, а псы вскочили и, как ни в чем не бывало, устремились вперед.

Женщину неудача не обескуражила. Она лишь улыбнулась и скрестила руки на груди. В ту сторону, где еще несколько секунд назад стояло умертвие с ребенком на руках, не было брошено ни единого взгляда – все ее внимание было приковано к стремительно приближавшейся фигуре. Даже летевшие напрямик псы не были удостоены лишнего взгляда. И всадник, скакавший следом за ними, тоже не отрывал взоров от фигуры у входа в часовню.

Несколько секунд продолжалось противостояние. Потом женщина медленно, словно прогуливаясь, повернулась и вошла в часовню. Взметнулась поземка – и опала у порога, словно верный пес, которого не пустили дальше крыльца. Налетев на эту снежную пелену, псы опять были отброшены назад. И на сей раз они, упав на снег и перекувырнувшись, так и остались лежать животами в сугробах, почти неотличимые от них по цвету шерсти. Прошло несколько минут прежде, чем они зашевелились, вставая и отряхиваясь.

Копыта коня безмолвно взрыли снег на том месте, где еще пару минут назад стояли двое. Поземка засыпала все следы – и женщины, и умертвия. Не тратя времени на то, чтобы спешиться и лишь пригнув голову, всадник въехал внутрь часовни.

Там было пусто.

Я покинул часовню задумчивый. Очень хотелось спать, но стоило из мрака выступить темной фигуре, как сон словно рукой сняло.

– Стой, кто идет?

– Все, уже никто никуда не идет, – тень вскинула руки, демонстрируя пустые ладони. – Следуйте за мной!

– Пра Михарь, – я медленно разжал пальцы, машинально сложенные в отвращающем жесте. Да, без оружия, которое можно пустить в ход, но рефлексы никуда не делись. Чисто по привычке запустить сгустком «чистой» энергии могу даже без амулетов и чтения заклинаний.

– Я за него. Так и думал, что найду вас здесь.

– А что, нельзя?

– Можно. Все можно, если осторожно.

– Вы за мной следите? – дошло внезапно.

– Почти. Вы, как выяснилось, весьма ценный экземпляр, чтобы оставлять вас без присмотра.

С этими словами инквизитор крепко сомкнул пальцы на моем локте:

– Пошли.

– Куда?

– Здесь и сейчас я не стану отвечать на этот вопрос. И вообще – в вашем случае уместны иные вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?»

– Я что, арестован?

– Почти.

Попытался трепыхнуться, но не тут-то было. Инквизиторов учат приемам рукопашного боя, натаскивают находить на теле человека болевые точки, одно касание к которым превращает любого буяна в смирную овечку. Меня тоже пытались учить – семь потов сошло с наставника прежде, чем он понял, что ученику не хочется учиться. Все-таки что-то в голове осталось – я сразу сообразил, что если давят вот сюда, то дергаться не стоит. Конечно, если нет желания покончить с собой и умереть от болевого шока.

– Так-то лучше, – пра Михарь «любовно» потрепал меня свободной рукой. – А теперь ножками-ножками. И самостоятельно! Не заставляйте пожилого человека тащить вас, как барана! В моем возрасте нетрудно надорваться. Что тогда делать станете?

«Напьюсь на радостях!» – мрачно подумал я, но по понятным причинам вслух не произнес ни слова.

Пока пришлось топать, куда вели. А вели меня отнюдь не в спальный корпус, а в другую сторону.

Темная громада инквизиторской тюрьмы – она же непосредственно следственное управление – встала из мрака.

– Зачем мы здесь?

– Надо. Доверься мне, мой юный ученик.

Довериться? Инквизитору? Ну да, а что остается, если у него железные аргументы в виде болевого захвата? Еще и кулаком в бок засадил, когда я споткнулся в темноте на ступеньках!

В тюрьме, куда мы спустились, было темно и тихо. Сонный дежурный отпер нам дверь, не задавая вопросов. Ночные пытки в обычае у инквизиторов. Но кого тут собрались пытать? Ой, что-то у меня недобрые предчувствия…

Так и есть! Одна из пыточных камер оказалась не заперта, и меня впихнули внутрь. Локоть при этом никто не отпустил. Я взвыл, когда в плечо стрельнула боль, и позволил, как мешок, свалить себя в кресло с высокой спинкой и подлокотниками. А в следующий миг мои руки завели назад и крепко стянули запястья жгутом.

– Вы что? Пра Михарь? Что происходит?

– Ничего особенного. Расслабьтесь и получайте удовольствие, – он орудовал ременными жгутами не спеша, но уверенно, прикручивая меня к креслу – запястья, локти, плечи, потом ноги. – Как говорится, почувствуй нашу любовь…

– Фу! Что за пошлые ролевые игрища? Как вам не стыдно? Я повода не давал! И вообще, мне женщины нравятся! У меня жена есть! – прекрасно зная, что тут можно орать до посинения, все равно никто не услышит, я все-таки повысил голос. – Руки уберите!

– Сейчас-сейчас, – пропыхтел инквизитор, копошась за спинкой. – Еще немного… вот так, отлично! – он отступил на шаг, отряхнул ладошки и окинул получившуюся конструкцию взглядом художника. – Ну, как? Удобно? Нигде не жмет?

– Жмет, – я демонстративно повел плечами. – Спина затекла, дышать трудно. И, кстати, мои царапины на лопатках! Ничего, что они не до конца зажили?

– Потерпите, – он все-таки подошел и поддернул тут и там, проверяя крепость узлов. – Ничего с вашими лопатками не случится за несколько часов. По сравнению с тем, что было пару дней назад… Так лучше?

Я шевельнулся. М-да, зафиксировали меня знатно. Могу свободно шевелить только кистями рук и немного ступнями. Ну, еще головой вертеть получается. Но если приспичит в уборную…

– Если что, сидение откидное, – правильно угадал мои красноречивые мысли пра Михарь. – И там в полу даже пара досок отъезжает в сторону. Это специальное кресло.

– Пыточное?

– Других не держим! – усмехнулся он. – Не на курорте, чай, а в застенках Инквизиции находитесь!

– Но за что? Что я такого сделал?

– Пока ничего. Но, так сказать, во избежание…И в качестве бесплатной консультации. Надо знать, к чему приговариваешь других.

Я задумался. Да, в Колледже нас порой заставляли практиковаться – вводили в специальный транс, когда ты полностью теряешь контроль над телом и поступаешь в полное распоряжение своих однокурсников. Ощущения непередаваемые – беспомощность абсолютная. Даже мысли – и те подчиняются влиянию извне. Ты даже дышать без разрешения «хозяина» не можешь, но все понимаешь и чувствуешь. Некоторые после такого «тренинга» подавали прошение об отчислении. А кое-кого наставники выгоняли сами – тех, кто спешил воспользоваться беспомощным состоянием напарника и пускались во все тяжкие. Не на моем потоке, а на старшем курсе один парень просто-напросто изнасиловал другого студента. И добро бы дело кончилось только этим! Но у парня сорвало крышу, и в какой-то момент он начал резать беспомощное тело. Если бы не вмешались остальные, почувствовав неладное…Но то – студенты-некроманты. Неужели и будущих инквизиторов вот так спускают в пыточные подвалы, чтобы знали, что чувствует их жертва? И неужели – осенило меня – пра Михарь вот точно также сидел, не в силах пошевелиться?

– Четверо суток, – ответил он на невысказанный вопрос. – И, в отличие от вас, сидение откидывали не для того, чтобы мне было…хм… удобно… Там, внизу, еще один подпол. Туда спускаются экзекуторы*. Когда разъезжаются доски, кресло опускается, сидение откидывается и… очень удобно человека бить, когда он практически висит. Спина цела, руки в суставах не выломаны и признание подписать может. А потом ему еще и сидеть… на том, во что превращаются его ягодицы. Весело, правда? Так что вам повезло. Вы здесь ради вашей безопасности, Груви. И только до утра.

(*Экзекутор – здесь, тот, кто «помогает» инквизитору при допросах. Палач только приводит приговор в исполнение. Иногда один человек совмещает две должности. Прим. авт.)

Я отвернулся, чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Но почему?

– Вас хотели убить. Чужими руками. Может быть, это случайность – тот самый спорный вопрос, а может быть, вы – один из тех назначенных в жертву, девятнадцатый в цепи смертей. И вы ведете дознание… э-э…помогаете мне вести дознание. В любом случае, за вами надо приглядывать. Ведь, как бы то ни было, вы остались в живых.

Говорить не хотелось, но мысль свербела в мозгу:

– Тогда зачем мы уехали из Хочева? Там же осталась… Томила!

– Орудие убийства, вы хотите сказать? Да, согласен, со стороны кажется, что мы сбежали, отступили, показали свою слабость. С одной стороны. А с другой… если один способ оказался неудачным, надо придумать что-то другое, а не продолжать тупо повторять попытку за попыткой.

– Вы хотите сказать, что…

– Что, если мои предположения верны, они… оно…кто бы там ни был, придумают что-то другое. За девушкой, конечно, будут присматривать – я уже доложил, кому следует. И сделают запрос в гильдию ведьмаков, чтобы послали специалиста разобраться с троллем – кто и почему мог отдать ему приказ. Да и ваш Руно Бест… На всякий случай он упомянут мною в отчете, ориентировки уже должны разослать. Так что, будем ждать вестей… И охранять вас. Пока, – он сдвинул вместе три стула, улегся на них, – советую попытаться вздремнуть.

Шутник! Как тут уснешь, если сидя в неудобной позе? Долго сидел, пялясь в темноту и слушая сопение пра Михаря. И сам не заметил, как задремал.

Пробуждение было болезненным. Меня не просто рывком отвязали от стула, но и вздернули на ноги:

– Подъем! Организм просит движения!

Организм просил кое-чего другого, онемел и шевелился с трудом.

– Подъем-подъем, нечего разлеживаться! Как вы себя чувствуете?

– Плохо, – попробовал размять руки и ноги. Кисти и ступни покалывало, спина болела.

– Сочувствую. Разомнетесь по дороге. Сегодня у нас большие планы. И я буду вынужден вас ненадолго оставить. Надеюсь, в мое отсутствие с вами ничего не случится.

– А вы куда-то уезжаете? – я изо всех сил постарался, чтобы мой голос звучал обыденно.

– Дела, увы. Дела службы не оставляют мне ни минуты свободной. А вы уже и рады избавиться от меня?

– Ну, что вы, пра! – напустил на себя вид возмущенного праведника. – Если бы вы знали…

– …как мне без вас хорошо, давно бы убрались подальше! – закончил за меня инквизитор. – У вас на лице все написано. Что угодно готовы отдать, лишь бы подольше не видеть харю Михаря?

Я только открыл и закрыт рот.

– Да все я понимаю, Груви! – вздохнул он. – Ох, и когда же вы только поймете и начнете соображать?

Наверное, никогда. Я никогда не стану инквизитором, хотя бы потому, что до сих пор считаю некромантов своими коллегами. Я и расследованием занялся потому, что это моих коллег убивали ради неведомой цели. И Руно Беста отпустил именно потому, что он тоже был некромантом. И сделал бы это снова… если бы точно был уверен, что это не он тайком чужими руками пожелал со мной расправиться.

– Чем думаете заняться, Груви? Вы на целые сутки, если не больше, остаетесь без моего бдительного начальственного ока. Практически сами себе хозяин.

– Э-э…учебой?

Курсы молодых инквизиторов, в отличие от учебного процесса в Колледже Некромагии и прочих учебных заведениях, длились непрерывно. Было лишь две седмицы в году – самые длинные дни лета и самые короткие дни зимы – когда занятий не проводилось. Эти дни полагалось посвящать посту, молитве и размышлениям о смысле жизни. Одни занятия были строго индивидуальны, на другие ходили все послушники в обязательном порядке. Я успел пропустить несколько лекций. Не скажу, что сильно об этом переживал. От космогонии, богословия и юриспруденции меня уже начинало тошнить.

– От учебы вы освобождены особым указом отца-настоятеля, – огорошил меня пра. – Так что про занятия можете забыть. Но неужели у вас так-таки нет срочных и важных дел? Напрягите мозжечок или чем вы там думаете?

Я старательно нахмурился:

– Э-э… навестить графа Марека Гневеша и расспросить его о том, что творится в воеводстве?

– Тепло. Но есть еще кое-что. Вернее, кое-кто. В соседней камере. Туда не хотите заглянуть?

Понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить и понять, что он имеет в виду.

– Брашко Любечанин?

– Надо же, – всплеснул руками пра Михарь. – Мозги включились! У парня третья седмица отсидки заканчивается. Пора уже что-то решать. Мы не имеем права задерживать его долго без предъявления обвинения. Тем более, что у них вот-вот завершится сессия, и надо что-то решать со студентом. Так что займитесь им в первую очередь. А граф подождет. Иногда с аристократов надо сбивать спесь.

Был уже ранний день, тюрьма проснулась, и стражники занимались своими делами. Соседнюю пыточную камеру готовили к допросу, где-то слышался грохот цепей. Я дождался, пока дежурный стражник – не тот, который впускал нас с пра Михарем, а другой – методом проб и ошибок отомкнет нужную дверь, и сделал шаг.

– А, может быть… – меня слегка придержали за локоть. – Я тут…

– Не надо, – отмахнулся от охранника, как от мухи. – Я сам разберусь. Хотя, кое-какую услугу вы оказать можете.

На мне была ненавистная инквизиторская ряса, и медальон – череп в огне – висел на груди, так что стражник вытянулся по струнке и вытаращил глаза, готовый выслушать приказ.

– Я вчера был настолько занят делами, что совсем забыл про ужин, – слегка покривил душой. – Да и завтрак тоже пропущу. Не будешь столь любезен и принесешь мне чего-нибудь перекусить?

– Прямо в камеру? – шевельнул бровями стражник.

– Прямо в камеру. Одна нога здесь, другая – там. Понял? Выполнять!

После чего переступил порог и прикрыл за собой дверь.

Брашко Любечанин приподнялся на локте, потом встал. За все время, что мы не виделись, он похудел, побледнел, зарос бородой. Под глазами появились мешки, губы слегка потрескались, в глазах появился странный блеск. Его так и держали в кандалах, и на запястьях появились потертости и ссадины, которые постоянно не заживали.

– Что? – голос его звучал хрипло. – Что случилось?

– А ты сам не догадываешься?

– Значит, все-таки вспомнили обо мне, – невесело усмехнулся он. – Не прошло и полгода… Меня сначала все-таки будут допрашивать или сразу «с пристрастием»?

С него слетел весь его пафос. Он словно повзрослел или даже постарел и присмирел. Как же меняет человека тюремное заключение!

– Сначала, – я прислушался к шагам в коридоре и успел распахнуть дверь перед самым носом стражника с миской и кружкой, – я немного перекушу.

Кивком поблагодарив стражника, присел на табурет, пристроив миску на коленях. Тюремная охрана питалась лучше, чем заключенные и чем даже монастырские служки. Им разрешалось не поститься и рассчитывать на двойные порции. Кроме того, большая часть того, что обычно приносится посетителями для несчастных узников, остается у стражи. И сейчас со мной поделились мясной похлебкой, а в кружке оказался настоящий, хотя и слегка остывший, грог.

Голодный студент старательно отводил взгляд. Ой, как я его понимал! Сам таким был еще четыре года тому назад.

– Ты есть хочешь?

Он встряхнулся и уставился в стену.

– На, ешь, – я отодвинул миску и кружку.

– Не стану, – Брашко гордо вздернул подбородок.

– Брось геройствовать! У тебя еще будет шанс продемонстрировать, каким ты можешь быть несгибаемым и стойким – потом, когда поведут на костер. Но пока советую не упрямиться. Я же слышу, как у тебя в животе война идет. Ешь, давай! Я серьезно.

Студент посмотрел в мою сторону, опасаясь, однако, опускать глаза на стоявшую между нами миску.

– Чего вы этим добиваетесь? Чтобы я размяк и во всем признался? Чтобы сам себе подписал смертный приговор? Не будет этого! Лучше голодная смерть, чем такое… предательство!

Чем-то он мне нравился. Может быть, своим задором. Может быть, упрямством. Интересно, в его годы я был таким?

– Тебе сколько лет? Двадцать два? Последний курс. Еще немного – и диплом. Вся жизнь впереди, на горизонте такие перспективы – и из-за нелепой случайности все летит прахом. Теперь тебя непременно отчислят из Колледжа, а то и вообще казнят. И ты даже не можешь сообщить родителям, что случилось. Они узнают обо всем из официальной бумаги с казенной печатью, причем узнают слишком поздно, чтобы повлиять на события…

– Чего вы добиваетесь? – повторил Брашко. Мне показалось, или у него слегка дрогнул голос.

– Я добиваюсь того, чтобы ты поел.

– Да у меня кусок в горло не полезет…

– А зря! Ты пока еще жив и должен цепляться за жизнь до последнего. Ты ведь без пяти минут некромант, а кому, как не некромантам знать, что такое жизнь и каких усилий она стоит. Так сделай это маленькое усилие – поддержи свое тело. Оно пока еще принадлежит тебе, и срок жизни пока еще ничем не ограничен.

– Откуда вы знаете?

– Оттуда. Ешь, кому говорят! Для тебя старался! Я же знаю, как тут кормят вашего брата-арестанта. И как студенты живут, тоже еще помню. Разговоры о повышении стипендии уже лет восемь как остаются только разговорами. Два гроша в месяц – и живи, как знаешь.

Брашко кивнул, задумавшись о своем, а потом нехотя, словно из чистой вежливости, взял миску, осторожно зачерпнул похлебку. Лицо его выразило удивление.

– Давай, двигай челюстями, – подбодрил я. – Это из рациона охранников. Им положено усиленное питание.

– А мне? – Брашко изо всех сил старался не давиться, но получалось плохо. Он поперхнулся, закашлялся, и пришлось лупить его по спине, чтобы как-то восстановить дыхание. – Что положено мне?

– Хорошая еда, свежий воздух, крепкий сон.

– Это все я и так имею – кроме, пожалуй, воздуха, – по мере того, как понижался уровень похлебки, повышалась словоохотливость Брашко.

– А еще четыре злотых в месяц.

– Сколько? – от неожиданности он чуть не выронил миску.

– Осторожнее! Испортите казенный инвентарь – вычтем из вашей стипендии.

– Извините, я от неожиданности… Но мне послышалось…

– Нет, не послышалось. Четыре злотых – стандартная зарплата некроманта в провинции. Если город большой или вовсе центр воеводства, эта сумма может доходить до десяти злотых.

– И за что вы будете платить мне такие бешеные деньги?

– Ни за что. Просто так. За помощь в ведении следствия.

– Какого?

– Дела об убийстве вашего товарища Романа Приза. Так, если не ошибаюсь, его звали?

– Так, но… Я говорил раньше, повторю и теперь – я его не убивал. Мы с Романом не были врагами. Мы хотели работать вместе – он теоретик, а я практик. Мы бы стали отличной командой и вместе могли бы вершить такие дела, что просто – ой!

– Видимо, кое-кто решил, что ваш творческий союз может действительно принести нереально крутые плоды, вот и озаботился его разбить. Так сказать, во избежание.

– Но разве прогресс можно остановить? – доев похлебку, Брашко в три глотка выпил грог и напрягся. – Его могут задержать отдельные ретрограды, но в целом они обречены. Даже наша смерть – и та бессильна. Рано или поздно, но наша работа будет доведена до конца. И, как знать, когда-нибудь кто-нибудь даже впишет наши имена в историю – вот, мол, кто стоял у истоков сего великого открытия, перевернувшего жизнь человечества!

Болтун! Мне стало обидно и жалко. Обидно, что у этой парочки действительно был шанс прославиться в веках, в то время как я стану лишь рядовым инквизитором. Ну, возможно, и я не самый обыкновенный – супруг Смерти, это чего-нибудь да стоит! – и меня на самом деле хотели убить. А это значит, что для кого-то я представляю угрозу. Бесы меня побери, это приятно! Но с другой стороны, обо мне не вспомнят уже через пару лет после моей кончины. Даже моя дочь, Луна Байт, вырастет, так никогда и не узнав, какая судьба постигла человека, благодаря которому она появилась на свет.

– Пока в твоей жизни доведенным до конца можно считать только твое личное дело, согласно которому ты сможешь быть оправдан, восстановлен в Колледже, доучишься, получишь диплом и уехать работать. А может быть, по результатам этого дела тебя приговорят в лучшем случае к двадцати годам тюрьмы и ссылке куда-нибудь в глушь на всю оставшуюся жизнь, которая вся будет посвящена поискам пропитания. Ты можешь выйти отсюда – но вот куда ты пойдешь, мне неизвестно.

– То есть, либо оправдание, либо осуждение. А третий вариант есть?

– Есть. Я бросаю все это, и мы про все забываем. Учитывая, что я забуду отдать нужный приказ, стража тоже забудет, что тут было. Они будут продолжать тебя кормить – просто на всякий случай, а то вдруг пра-инквизитор опять возжелает сойти сюда и поболтать о вечном? Но выпустить, и тем более судить тебя никто не станет. И станешь ты еще одним безымянным узником. Устраивает такой третий вариант?

Брашко смотрел исподлобья.

– А если я не хочу?

– Чего? Сотрудничать со следствием?

– Сотрудничать можно по-разному, – кивнул я. – Можно просто подписать признательное показание, взяв вину на себя. А можно помочь разобраться в этом деле – кому и зачем понадобилось убирать с дороги двух студентов?

Парень думал недолго. Видимо, он действительно был человеком действия.

– Что надо делать?

Плана, как такового, у меня не было – когда шел в камеру, еще сам не знал, о чем буду говорить и как. Но после слов Брашко в голове появилась идейка. Осталось ее правильно сформулировать – и можно приступать к решению.