Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки

Глава 20

Огонь в очаге тихо похрустывал ветками. Давно эти стены не видели живого огня, разожженного рукой человека. Если судить по остаткам стола и лавок, сейчас пущенных на растопку, когда-то, в лучшие времена, это была трапезная комната обители. Отдельной кухни не имелось – мало было места, да и сил, чтобы выстроить два здания. Трухлявое дерево горело плохо, дымило и чадило, так что дверь и окошки пришлось держать открытыми. Сидя на остатках лавок, мы смотрели, как вместе с ветками горят обломки столешницы.

– Знаете, брат Груви, а я немного даже рад такой остановке, – пра Михарь, все еще бледный, время от времени принимался массировать грудь напротив сердца. – Пока следил за вами – верите, нет? – так соскучился по простому теплу…

– Человеческому?

– Можно сказать и так. Не в моем возрасте уже подобные эскапады. Мне ведь уже почти шестьдесят лет.

Я невольно присмотрелся к инквизитору. Странно, выглядел он не на свои года.

– Тогда зачем вы ввязались в это дело?

– Приказали. Выбор у меня был невелик – собственно, свободен я был только в выборе помощника, брать того, кого назначат сверху или взять самому.

– И вы…

– Я выбрал вас, Груви!

– Почему? Потому, что мы – два сапога пара…

– …и оба левые, – как ни в чем не бывало, досказал инквизитор. – Давно догадались?

– Тут и догадываться не надо было… Матиуш Фрост.

Пра Михарь вопросительно шевельнул бровью, а я дотянулся до своего вещмешка и, вынув из него «Карманный справочник заклинаний», перебросил собеседнику:

– Это ваше?

– Ого! – он пролистал страницы. – Благодарю. Нет, серьезно! Не думал, что он вообще уцелел. Ведь это была улика против меня на суде.

– Вас судили? – собственно, я и раньше об этом догадывался, но хотелось услышать признание из уст самого инквизитора.

– Да. Только в моем случае все было с точностью до наоборот. Вы – некромант, пойманный на целительстве, а я – целитель, пойманный на занятиях некромантией. Оказывается, воскрешать больных, умерших по твоей вине – такое же преступление, как и исцелять тех, кому на роду написано умереть! Так что я с самого начала был на вашей стороне. И не надо так на меня смотреть… Я оставлю это у себя, ладно? – не дожидаясь ответа, пра Михарь засунул синюю книжицу в свой мешок.

Я пожал плечами. Кажется, сегодня я больше ничем не могу удивляться.

– Спасибо, – пра привстал, посмотрел на котелок, в котором кипела вода, засыпал туда крупу и тихо помешал. – В том, что нам предстоит, любая мелочь может иметь значение… Сало порежьте.

– Угу, – я достал нож. – А что нам предстоит?

– Понятия не имею, если честно. Нет, кое-что уже вполне ясно… Соль передайте!

– Вот.

– Что мы имеем, – инквизитор смотрел в недра котелка, как гадалка в хрустальный шар. – Сначала была только цепь необъяснимых смертей и несчастных случаев, происходивших с молодыми некромантами. У всех жертв ничего общего, кроме примерного возраста – до двадцати пяти лет – и профессии. Кроме неоправданного огромного количества смертей – за полгода больше, чем за полтора предыдущих десятилетия! – ничего сверхъестественного. По всей стране. Но! – пра отсалютовал мне палочкой, игравшей роль половника. – В восточных землях все-таки больше. Одиннадцати из тридцати четырех.

– Тридцати четырех? Я ничего не путаю? Две седмицы назад было всего двадцать!

– Ничего. Тридцать четыре случая, не считая пропавших без вести. Просто не обо всех было доложено, куда следует. Кроме того, часть погибших – так называемые, бродячие некроманты, вроде нашего общего знакомого Руно Беста. Без постоянного места работы, никому не подотчетные, они зачастую и погибали, неизвестные никому. Мне и пришлось вас покинуть для того, чтобы просмотреть кое-какие архивные данные. Некоторая информация закрыта для общего пользования. Не имею права сообщить, где находятся такие закрытые архивы. И не потому, что не доверяю… Просто не имею права! Ваш ранг не достаточно высок. Может быть потом, со временем…Но покамест…

– Рылом не вышел, понимаю.

– Не обижайтесь, Груви! – пра забрал у меня нарезанное сало, вывалил в котелок и продолжал готовку. – Вы не единственный, кто ни сном, ни духом не догадывается об секретных архивах… Как бы то ни было, я собрал все случаи и нанес их на карту. В общем, да, восточные земли. Между прочим, вашего великого магистра можно понять – он был вынужден долгое время скрывать истинное положение дел. Делать хорошую мину при плохой игре – лишь бы никто ни о чем не догадался…

«Наш» великий магистр? Это он случайно не про мэтра Бруно Черного? То-то он так перепугался, когда на пороге возник инквизитор? То-то пытался сопротивляться! Боялся, что тайное станет явным. Но…уж не проболтался ли мне сам пра Михарь по поводу того, что это на самом деле за секретные архивы? Нет, не может такого быть, чтобы некроманты собирали информацию для инквизиторов! Ведь это означало давать врагам в руки оружие против себя самих!

– Вижу, вы обо всем догадались? – инквизитор мягко улыбнулся. – Бруно Черному не впервой двурушничать. Он не просто был осведомлен об истинном положении дел. Он еще и… как бы это сказать… способствовал его успеху.

– Не понимаю.

– Восточные княжества. Такой численный перевес был достигнут искусственно.

– То есть, как? Вы хотите сказать, что мэтр Бруно нарочно отправлял сюда некромантов? Он посылал своих… на смерть?

– Его можно понять…

– Его нельзя понять! – мне хотелось бежать и лично накостылять главе гильдии по черепу любым тяжелым предметом. – Он убивал людей…

– Его руки чисты, как у младенца. Со стороны и по документам все выглядит, как обычные командировки, а смерть как результат – всего лишь недосмотр исполнителя или неудачное стечение обстоятельств. Он всего-навсего пытался как-то скрыть растущую на востоке активность в первую очередь от нашего попечительского совета. И его не останавливали постоянные провалы. Погибнет один – он засылал другого, а за ним – третьего, четвертого – в надежде, что кому-то наконец удастся остановить растущую угрозу. Да, он жертвовал людьми, но, если можно так сказать, от чистого сердца… Кроме того, вы же сами когда-то предполагали, что профессия некроманта требует жертв. Причем во всех смыслах слова.

Кулеш был практически готов, его сняли с огня и утвердили котелок на земляном полу, чтобы поскорее остыл, но мне кусок в горло не шел. Мэтр Бруно Черный нарочно губил своих собратьев. Но зачем? Ведь не только забота о благе человечества двигала главой гильдии и не желание прикрыть свою задницу – мол, мы старались изо всех сил, а не сидели, сложа руки!

– Зачем нужны мертвецы? Чтобы разлагаться, отдавая останки природе? Или покой нам только снится?

Я помотал головой. Если это правда, то такое количество мертвых некромантов рано или поздно проявит себя. И, как бы это ни было, но сама мысль о том, что глава гильдии что-то готовит, вызывала тревогу. Он приносил жертвы. Человеческие жертвы. И пусть не сам, пусть лишь посылая других на смерть, но цель от этого не менялась. Как и мое отношение к оной.

…А ведь и покушения на меня начались только после того, как я посетил гильдию. Значит, что? Мэтр Бруно Черный был осведомлен о том, кем я являюсь на самом деле. Это несомненно. Пусть для большинства супруги Смерти – всего лишь красивая сказка, но глава гильдии некромантов обязан знать, что это не так. И он мог знать, догадываться, подозревать, насколько опасен оный супруг. И, обнаружив, что этот мифический персонаж занимается расследованием цепи таинственных смертей, озаботился тем, чтобы Смерть поскорее лишилась своего суженого. Что это? Ревность? Зависть? Или я своим существованием нарушаю какие-то далеко идущие планы?

«Нарушаешь, Згашик. Еще как нарушаешь! – всплыла в мозгу ясная и жестокая мысль. – Твой сын. Сын смертного человека и богини. Сын супруга Смерти. У этой богини никогда прежде не рождалось детей. Это – первый и, может быть, даже последний. И даже боги не знают, что он принесет с собой в мир!»

Ну, боги-то как раз и могут знать или догадываться. Вспомнилось видение одного из псов Ругевита, бога войны. Грядет схватка между богами – Свентовид, Ругевит, Прия, Прове, Лад против Мары и… кого еще? Змея Полоза из болот? А почему бы и нет? А когда сражаются между собой боги, плохо приходится именно людям. Хорошо еще, что божеские баталии не сиюминутны и могут длиться годами. Может смениться одно или два поколения людей прежде, чем все закончится. И тогда уже никто не сможет точно сказать, каким был мир до противостояния. Одно мне известно точно – неуловимый Йож Белла не имеет к этой истории отношения. Он все еще где-то скрывается. А вся эта катавасия – из-за моего сына. Сына богини и человека. Того, кто через несколько лет, когда вырастет, изменит мир. И кого только я смогу остановить… или встать с ним рядом.

– Поешьте, Груви, – пра Михарь мягко пододвинул ко мне котелок. – На вас лица нет…

– У нас будущего нет! – не сдержавшись, воскликнул я. – Грядет конец света, а вы про ужин…

– Думаете, от того, что вы ляжете спать голодным, что-то в мире изменится? Ничуть! Вы никому не поможете тем, что устроите голодовку. А вот навредить – самому себе и делу, которое затеяли – сможете легко. Так что не упрямьтесь и запаситесь силами.

Взяв ложку, я зачерпнул кулеш и отправил в рот, борясь с тошнотой, но через силу заставляя себя глотать. Инквизитор следил за моими руками так, словно это были руки палача, а порции кулеша – иголки, которые следовало загонять под ногти упрямому подозреваемому.

– Вот и хорошо вот и славно, – заключил он, когда я кое-как упихал в себя ложек десять. – Теперь, если не возражаете, я вздремну. Во-первых, потому, что в моем возрасте вредны ночные бдения, а во-вторых, вам явно есть, над чем поразмыслить. Спокойной ночи!

С этими словами он растянулся на одной из лавок трапезной, завернувшись с головой в дорожный плащ, и через пару минут уже спал.

Я молча смотрел на огонь. Что-то происходило, причем не во внешнем мире, а в душе. Еще пару месяцев назад сама мысль о том, чтобы так спокойно охранять сон инквизитора, казалась кощунством. А вот теперь… Мы вдвоем против целого мира, против того неведомого, что затаилось в болотах. И готовы встать плечом к плечу.

Хотя, если разложить все по полочкам, то неведомого осталось не так уж и много. На болотах собирается армия – листвы, возможно, остатки племени дебричей, балтийцы. Эту армию мэтр Бруно Черный «подкармливал» смертями некромантов. И эта армия создается не для нападения на соседей, а исключительно для защиты маленького мальчика, сына богини Смерти и ее супруга, личности мифической, но легендарной. Пока еще это ребенок, сам он ничего из себя не представляет. Сколько ему? От силы год, вряд ли больше, учитывая, как давно мы с женой не проводили время наедине. Он не в состоянии себя защитить, ему любой может причинить вред. Но дети вырастают. И боги помнят об этом. То, что для смертных людей – половина жизни, для богов – краткий миг бытия. Потому и вечны противостояния Зимы и Лета, Жизни и Смерти, Света и Тьмы. Боги спешат. Они не успеют оглянуться, как среди них в полный рост встанет полубог. Сын Смерти. Кем станет он? Человеком, изменившим мир или богом, потеснившим бессмертных? Неизвестно. И кое-кто просто не хочет этого знать.

А я? Что хочу я для ребенка, о существовании которого узнал несколько минут назад? Не знаю. Знаю только, что беглый некромант Йож Белла тут ни при чем. Это и хорошо, и плохо одновременно – плохо, что во всем этом оказался замешан мой сын. Для начала неплохо было бы на него посмотреть. Интересно, на кого он больше похож?

Звук.

Низкий, вибрирующий, словно басовая струна или плохо закрепленный жестяной карниз на ветру. Родился где-то вдалеке, пролетел на крыльях ветра. Но это был голос живого существа. Голос одного из обитателей болот. Может быть, самого Змея Полоза, созывающего свою армию?

Ноги сами подбросили тело. В два прыжка добежал до двери, распахнул – и задохнулся от ледяного ветра, ударившего в грудь.

Утро началось с тумана, такого плотного, что лошадей, привязанных под навесом, мы еле отыскали.

– Не нравится мне это, – пра Михарь озирался по сторонам. – В таком густом лесу такого тумана просто не может быть.

– Думаете, его наколдовали?

– Уверен. Среди листвов встречаются такие колдуны, что вам и не снилось. Думаете, почему с этим народом предпочитают не связываться без крайней нужды?

Я огляделся. Удушливая водянистая хмарь стояла такой плотной стеной, что достаточно было отойти на три шага – и тебя уже не видно. Пра Михаря в шаге от себя я видел, но вот хвост его коня, которого инквизитор держал под уздцы – нет.

– Что будем делать?

– Ничего. Сидеть и ждать. Отдыхать. Набираться сил. Когда еще подвернется такая возможность просто побывать в весеннем лесу, послушать пение птиц, понаблюдать за жизнью живой природы…

– Как? – мне захотелось ущипнуть себя, лошадей и пра Михаря – последнего исключительно из вредности, чтобы опомнился и перестал нести чушь. Какие птицы? Они молчат, как в рот воды набрали. Какая живая природа, когда в двух шагах ничего не видно?

– Молча, Груви. Молча.

– Но…

– Понимаю, – инквизитор вдруг шагнул ближе, обхватил мой затылок пальцами и прижался губами к уху, – вы весь горите нетерпением пуститься в путь. Вы считаете, что остановка – проявление слабости. Пусть другие так считают. Слабость будет, если мы психанем и повернем назад. Иногда в бою самым правильным решением бывает не нанести упреждающий удар, а уклониться. И убегать безоружному от вооруженного человека – не всегда трусость. Пусть другие считают нас слабее, чем мы есть на самом деле. На любом пути нужны остановки, куда и зачем бы ни спешили. Так давайте остановимся и подождем. Они нанесли удар. Мы – уклонились и ждем. Понятно?

– Понятно, – в ухе щекотало. – А почему шепотом?

– А чтобы они не догадались… Ну, что, Згаш? До ветру по очереди – и готовить завтрак? – продолжил пра Михарь нарочито бодрым голосом, отпуская мой несчастный затылок.

– А что у нас на завтрак?

– Овсянка, брат.

День тянулся неимоверно долго. В тумане трудно было разобрать, как высоко встало солнце, но по внутренним часам время приблизилось к полудню, а серая хмарь и не думала рассеиваться. Где-то за пеленой тумана фыркали и похрустывали травой лошади. И эти звуки были едва ли не единственными на всю округу – лес, обычно наполненный птичьими голосами, словно вымер. Даже журчание ручейка неподалеку звучало приглушенно, как будто вода чего-то боялась.

Стараясь двигаться как можно осторожнее – даже здесь заблудиться ничего не стоило – обошел обитель по кругу, двигаясь посолонь и оставляя на земле след, прочерченный веткой. Замкнув круг – внутри оказались и наши лошади – проговорил защитное заклинание. Сразу вернулись звуки – где-то запела птица, послышался шелест листвы. Но сам туман никуда и не думал исчезать. Ладно. Подождем.

Я присел на ступени часовни. Пра Михарь скрылся внутри сразу после завтрака и не показывался уже третий, если не четвертый час. Молится или уснул? Меня, если честно, не тянуло присоединиться, несмотря на то, что два года прожил в монастыре и все это время подчинялся строгому распорядку – трижды в день бывать в соборе на молитве. Во всяком случае, иногда.

И чего брат Михарь просил у Ругевита? Военной помощи? Бог войны и так делает все, что может. Или намного меньше? И где пределы его возможностей? Вот туман – он чьих рук дело? Кого-то из листвянских колдунов? Или это вмешались местные боги? То, что он – явление сверхъестественное, и ежу понятно. Но зачем его напустили именно сейчас? Чтобы задержать нас – но ради чего? Чтобы помешать нам добраться до цели – или чтобы кое-кому облегчить встречу с нами?

Туман раскинулся на версты и версты вокруг. Он заполонил собой весь лес, протянул липкие холодные щупальца во все стороны, добрался до реки, перекинулся на другой берег и потек дальше. Да какова же его сила? Когда же он кончится?

Граница далеко. Но вон там, за деревьями, кажется, намечается просвет. Там нет тумана. Там светит солнце, поют птицы. Там кипит жизнь…

И что-то движется впереди.

Всадники. Семеро. Шесть мужчин и одна женщина. Они мчатся, не жалея коней, еще не ведая, что через несколько верст попадут в такую плотную пелену тумана, что проще и быстрее повернуть назад. Дороги все равно не найдут, помочь ничем не смогут, так хоть сами головы не сложат. И провести их некому.

Как это некому? А кто там, впереди?

Глаза болят от яркого света. Так болят, словно вытаращил их на солнце. Да, крошечное рукотворное солнышко взошло среди деревьев. Это блестит, слепя глаза, круглый щит всадника, что внезапно возник на пути отряда.

Ругевит!

Из горла рвется крик, но уши слышат хриплый вой – даже не вой, а нечто среднее между ревом, стоном и дребезжанием жестяного листа на ветру. Так иногда гудят и дребезжат флюгера на старых крышах.

Ругевит.

Бог смотрит на меня. Горящие глаза кажутся так близко, что у обычного человека можно было бы пересчитать ресницы и разглядеть свое отражение на дне зрачка. А я… Я вижу только старое, неискусно вырезанное из дерева изваяние. Но в нем теплится странная, необъяснимая жизнь. И это ее воля пытается сдвинуть меня с места. Тело напряжено, каждая мышца рвется вперед. Хочется бежать по снегу, лететь, сломя голову, вспарывая грудью искристую целину…

Какая целина? Какой снег? Какая равнина? Лето, трава, лес! И я – не гончий пес. Я – это я.

– Я – это я.

Собственный голос кажется чужим, доносится откуда-то издалека. Оборачиваюсь, разрывая зрительный контакт с Ругевитом – и вижу…

Себя.

Вон он, я, стою среди деревьев. Мир вокруг плывет, четко видны лишь два ствола, между которыми застыла знакомая фигура, раскинув руки и глядя на луну, выплывающую на небо. Что тут, бесы меня побери, происходит? Кто я настоящий? Где я настоящий? И почему сейчас ночь? Что за шуточки у богов?

«Обычные шуточки, – чужой голос тоже доносится издалека. – Должен был знать…»

– Кто здесь?

Пронзительный утробный вой. Это воют псы Ругевита, летящие по следу добычи. Древний бог войны вышел на охоту. И я, кажется, знаю, на кого она ведется.

Где-то здесь, совсем рядом. Почти сейчас

– Он пришел.

Ведьмак замер, словно под действием чар. Медленно повернулся лицом к тому, кто возник за спиной. Миновало несколько месяцев, а он так и не привык не вздрагивать. И это при том, что вся его прошлая жизнь, два десятка лет, были посвящены как раз этому – выслеживать, караулить, нападать из-за угла на существ, которые на расстоянии в три сажени способны учуять тепло человеческого тела. А вот этого старика – нет, он так и не научился чувствовать. Подобное могло означать только одно – старик не был ни человеком, ни нелюдем, ни нечистью, ни нежитью. Он существовал только в воображении ведьмака, и только этим объяснялся тот факт, что ведьмак понимал его речь, и что он не мог отследить перемещений таинственного хозяина этих мест.

– Он пришел. Он близко.

Ведьмак отложил топор, которым колол дрова, оглянулся на домик. Необычный домик на сваях, обычный для этих мест.

– Кто?

– Ты знаешь. Тот, кого надо остановить.

Рядом задвигалось. Лича ведьмак научился слышать, тем более, что тот не скрывался. Сухое лицо, обтянутый кожей череп с провалами глазниц, в которых тускло мерцали огоньки. При свете дня пугает и успокаивает одновременно.

– Где он? – голос лязгающий, зубы неровно клацают друг о друга так, что о половине сказанного остается только догадываться. – Как далеко? Я встречу.

– Нет, – старик качнул головой. – Ты не справишься. Он слишком силен. И может стать еще сильнее. Ты будешь убит.

Лич ни словом, ни жестом не показал, что его как-то задели слова старика. Он вообще не показывал никаких чувств.

Ведьмак опять покосился на дом. Несколько недель тишины и покоя. Куда им бежать, если придется сниматься с насиженного места? Правда, сейчас, в конце весны, путь будет легче, но всю жизнь не пробегаешь. И ребенок…

– А мы? Что делать нам? Уходить? – почему-то эта мысль вызывала тоску и раздражение.

– Нет, – повторил старик. – Оставаться на местах. Я встречу его сам.

Пра Михаря я расталкивал едва ли не пинками. Мысль о том, чтобы начать его бить всерьез – как меня когда-то били в тюрьме Инквизиции – увы, пришлось оставить. Мой куратор пробудился сразу, недовольный, сонный, злой.

– Что случилось? Ночь же на дворе!

– Наплевать. Мы должны ехать.

– Сейчас? Полночь-то хоть миновала?

– Не важно. Утра дожидаться нельзя, – я наощупь шарил руками по лавкам, собирая свои вещи. По счастью, полноценного лагеря разбивать не стали, так что сборы заняли несколько минут. – Мы можем потерять намного больше, чем пара часов сна.

– Да что с вами такое?

– Ругевит вышел на охоту. Он ведет Богну и остальных, – по мере того, как видение облекалось в слова, оно становилось четким и ясным, – встретил их на опушке леса. Его псы ушли вперед. Для них не страшен туман. Если он их и задержит, то ненадолго. Они пойдут по нашим следам, и, поскольку им не надо останавливаться на отдых, псы Ругевита будут здесь к рассвету.

– Ругевит, – инквизитор рывком выпрямился, провел ладонями по лицу, стирая сон. – Вот уж не думал я, что он откликнется так быстро…

– Он охотится на моего сына, – припомнились отрывочные видения, – еще с зимы.

– Зачем?

Простой вопрос заставил замереть на месте уже с собранным вещмешком в охапке. А в самом деле, зачем богам мой сын? Что они хотят с ним сделать? Убить бога нельзя. Убить полубога – можно, но при определенных условиях. Полубог может быть убит только после того, как совершит нечто, ради чего пришел в этот мир. А что может совершить мальчик, которому нет еще и года? Или он уже совершит то, за чем пришел? Скажем, уже нарушил равновесие, уже допустил гибель тридцати четырех некромантов? Но все равно это не повод убивать детей. Да, дети вырастают, но вырастают теми, кем их воспитывают. И даже если выросший злодей все-таки начнет творить зло, несмотря на воспитание, оное все равно скажется – на мотивах его поступков, на том, каким способом он это совершит.

Сейчас мой сын нуждается в тех, кто будет его воспитывать. Та женщина и тот мужчина из моего первого видения, когда боги позволили увидеть кусочек охоты глазами гончего пса, наверняка и есть его смертные воспитатели. И что, если Ругевит гонится за ними, чтобы отнять ребенка и воспитывать его самому? Но тогда как мой сын оказался у людей? Мара его им отдала? Или его украли? Кто настолько силен, чтобы отнять дитя у богини? Сколько вопросов – и ни одного ответа. И, подозреваю, что на некоторые из них ответа просто не существует.

– Мы должны поторопиться!

– Должны, так поторопимся.

Пра Михарь собрался на удивление быстро. Не прошло и трех минут после того, как он задал свой вопрос: «Зачем?» – как мы уже седлали коней.

Туман никуда и не думал исчезать. Правда, он стал реже – видимо, даже у того, кто его создал, не хватало сил и умения столько часов поддерживать его в прежнем состоянии. Некромантское ночное зрение уже позволяло кое-как видеть дорогу. Правда, ни о рыси, ни тем более о галопе речи не шло – в лесу ночью и без тумана особо не разгонишься. Пробирались шагом, лишь на открытом пространстве позволяя себе немного подхлестнуть лошадей. И то глядели в оба – а вдруг… Дорогу выбирал я – из нас двоих некромантское зрение было только у меня. Мой куратор не спорил, больше помалкивал, лишь иногда кивал в ответ на мои отрывочные указания: «Да, хорошо».

Светать стало как-то неожиданно – то ли сбились внутренние часы, то ли кто-то могущественный ускорил ход времени. Во всяком случае, туман стал таять, растекаться волнами, собираясь в низинах отдельными клочками. На небе показалась луна, а за редкими деревьями впереди возникло слабое зеленоватое сияние. Восход. Мы двигались прямо навстречу солнцу.

Лес вокруг переменился. Не скажу, что вокруг теперь стояли другие деревья. Не скажу, что он стал реже или гуще. Просто родилось ощущение, что все вокруг – живое, и что со всех сторон за нами следят внимательные глаза. И это глаза не только обычных птиц и мелких зверьков. Это глаза иных обитателей леса. Скажу больше – сейчас казалось, что у каждого дерева открылась пара внимательных очей, до того скрытых в складках коры, а капельки росы на траве – тоже глазки, только маленькие.

– Згаш, – пра Михарь так редко называл меня по имени, что сейчас я вздрогнул, – вы чувствуете то, что чувствую я?

– Угу, – кивнул в ответ.

– Тогда… будет лучше, если я верну вам вот это, – в ладонь лег «Карманный справочник заклинаний», когда-то принадлежавший целителю Матиушу Фросту. – В ваших руках он принесет больше пользы.

– В моих руках…

Хотелось напомнить, что у меня отобрали гильдейский знак, что на шее уже два года, как болтается другой медальон – череп в огне – что я вычеркнут из списков некромантов, как если бы умер два года назад, что уже через пару месяцев – считая от даты приема на работу в Больших Звездунах – завершатся те самые пять лет, после которых некромант может сменить работу и стать инквизитором, что я вообще не имею права заниматься этой практикой, что…

В общем, ничего я не сказал, а просто взял справочник и сунул его за пазуху.

Лес вокруг по-прежнему поглощал все внимание, и я увлекся созерцанием оного настолько, что появление человека заметил лишь после того, как мой конь едва не толкнул незнакомца мордой. Собственно, пока тот не шевельнулся, его можно было принять за корягу.

Я натянул повод. Передо мной стоял старик, но пусть я буду проклят, если добавлю к его описанию слово «обычный». В нем все было необычным. Седая голова – в спутанных волосах и длинной, до пояса, бороде застряли листья и стебли болотной травы, где-то вялые, а где-то свежие, еще пахнущие тиной. Вместо одежды – рогожа. На плечах – что-то вроде накидки из рыбьей кожи, и, присмотревшись, я опознал в ней настоящую кожу, снятую с огромного, сажени в полторы, сома. Босые ноги испачканы в тине до колен, она облепила их так, что вполне могла сойти за обувь. Человеком от пришельца не пахло. Мой конь почуял это первым и попятился, мотая мордой.

– Куда? – прозвучал глухой голос.

– Туда, – в тон ответил я. Будь передо мной обычный восставший мертвец, давно бы уже действовал, но воевать с природными духами – лешими, водяными, болотниками – не входило в число «должностных обязанностей» ни у некромантов, ни у инквизиторов, ни даже у ведьмаков. А передо мной был один из них, местных духов.

– Зачем?

– Надо.

– Не много ли на себя берешь, смертный?

– Сколько надо, столько и беру, – говорил коротко, отрывисто и не смотрел на собеседника, чтобы не сорваться – нечисти нельзя смотреть в глаза, если хочешь сохранить рассудок.

– Смотри, не надорвись! – пригрозил тот.

– Ничего, я двужильный.

Старик коротко рассмеялся, и в ответ ему где-то в чаще леса заскрипели, заскрежетали ветви. Над головой прокатилась волна холодного ветра, принесшего запах гнилой травы и тухлой воды, где к тому же плавали кверху животами рыбы.

– Поворачивай назад, – слово было подкреплено жестом, указывающим направление.

– А вот это видел? – мой ответный жест тоже указывал направление, но в другую сторону.

Старик отшатнулся, подтверждая мою догадку. Нежить боится матерной брани и кое-каких характерных жестов.

– И еще не то увидишь, если будешь мне мешать!

– Сам не знаешь… – проворчал он.

– Ну, так узнаю. Или собираешься испытывать меня на прочность?

Несколько секунд мы смотрели друг на друга.

– Нет, – определился старик.

– Тогда прочь с дороги, – повинуясь узде, мерин сделал шаг вперед. Старик отступил. – Так-то лучше. И смотри у меня! – погрозил оттопыренным пальцем.

В ответ меня обожгли ненавидящим взглядом из-под нахмуренных бровей, но не осмелились спорить. Только проворчали вслед что-то доброе и лестное, вроде: «Чтоб ты подавился, проклятый!»

– Я все слышу, – не оборачиваясь, снова погрозил пальцем.

Спросите, чего это я такой наглый сделался? А разве не будешь таковым, когда навстречу выходит Болотный Дед? Эта природная нечисть понимает только язык силы, причем силы грубой, первородной. И магия слов и жестов иногда действует на них не так, как, скажем, на упырей и ведьм. Тут главное – не дрогнуть. А я еще и «ценный экземпляр», который трижды пытались убить потому, что он представляет опасность. Что ж, вот и доказательство того, что убийца – или заказчик покушений – не ошибся.

Правда, радоваться рано. Ну, отступил Болотный Дед, но ведь не удрал, скуля и умоляя о пощаде. Такое впечатление, что он вышел просто поближе рассмотреть того, с кем имеет дело и отошел в сторонку, когда увидел то, что хотел увидеть. А это значит, что в любую минуту надо быть готовым к труду и обороне.

– Згаш, – второй раз заставило вздрогнуть упоминание собственного имени из чужих уст, – вы видели то же, что вижу я?

А что он мог увидеть? Ох, нет! Неужели…

Деревья. Там, впереди. Они двигались. Незаметно, но все-таки, целеустремленно перегораживая путь. Бес меня побери, это какие же силы выступили против нас, если они заставили двигаться деревья? Это ведь не Болотного Деда проделки! Этот наверняка готовит какую-то еще каверзу, пока против меня ополчился уже его сородич, Лесовик.

– Остановите их, Згаш.

– Интересно, как?

– Кто из нас двоих маг, я или вы?

– Оба, пра, оба. Только у нас разная магия. У одного жизни, у другого…

Я оборвал сам себя потому, что одновременно говорить и действовать трудно.

Сорвал с шеи медальон, сунув назад, не глядя и лишь молясь о том, чтобы пра успел его подхватить из травы. Вот так. Сразу стало легче дышать – все-таки знак инквизитора создан блокировать природные способности к магии, кто бы что ни говорил! Пальцы сомкнулись на рукояти ножа. Обычного, кухонного, которым вчера вечером резал сало. А, собственно, мне больше ничего и не нужно. Разве только…

– Круг. Обычный круг. Сможете?

Пра что-то буркнул, спешиваясь.

– Действуйте.

Сам откинулся в седле, покрепче упершись ногами в стремена, уронил руки вдоль тела, сосредотачиваясь. В транс можно войти и без всяких эликсиров, просто для этого нужно больше времени – и сильнее желание.

Слова заклинания полились с губ легко и плавно, словно кто-то тихо нашептывал их в самое ухо. Не пришлось даже подсматривать в справочник. Дойдя до нужного места, поднял нож, сделал охранный пас, вычерчивая в воздухе руну охраны, и провел лезвием поперек левой ладони. Несколько раз сжал и разжал кулак, а потом встряхнул кисть, позволив капелькам крови упасть на траву.

Вот так.

Нет, это не колдовство в том смысле, в котором вы все ждете. Я – некромант. Мне доступна только магия смерти… ну и немного целительная магия жизни, поскольку когда-то одна умирающая знахарка поделилась со мной частью своих сил. Но все-таки убивать, останавливая сердца, мне намного легче. А лес, каким бы он ни был, был живым. И также боялся умереть.

Из травы в том месте, куда упали капли крови, повалил густой дым, который смешался с туманом, поглощая его и заставляя отступать. Я продолжал начитывать заклинание, чувствуя, как пощипывает ладонь, когда с нее срывались все новые и новые капельки. Конь подо мной замер, как статуя, а потом пошел. Я позволил ему переступить защитный круг – моя уверенность в своих силах крепла с каждой минутой.

Мы шли по миру, шли сквозь мир, отмечая путь дорожкой дымящихся капель, от которых веяло смертью. Вокруг нас двигались деревья, то придвигаясь ближе, то отступая и растворяясь в сером мареве. Между ними мелькали какие-то тени, сгорбленные, словно животные, вставшие на задние лапы или люди, которые походкой стараются подражать зверям. Они пытались убежать от созданного мною дыма, но это получалось не у всех. Где-то время от времени слышался треск и хруст, как будто челюсти огня перемалывали ветки и кости – дым настигал очередную жертву. А надо всем этим в серо-зеленое марево медленно, словно через силу, вползало бледно-розовое пятно восходящего светила.

Рядом слышались слова молитвы – это бормотал себе под нос пра Михарь. Я не прислушивался, кому он молился – все существо было подчинено другому, тому, что творилось вокруг. Нет, я не колдовал – у меня нет власти над природой. Я просто попытался испугать этот мир. Ведь деревья, каковы бы они ни были, живые существа. Они дышат, слышат, чувствуют окружающий мир – только у них совсем иные чувства. Ведь музыку можно извлекать не только касаясь струн. У флейты, например, нет ни одной струны, но кто скажет, что флейта – не музыкальный инструмент? Вот и деревья. Они живые, как и мы. И тоже боятся умереть. А это значит, что мало-мальски грамотный некромант способен внушить им страх перед смертью.

И у меня получилось. Напуганные деревья стали отступать, заслоняясь ветвями. Правда, у некоторых, самых упрямых и настырных, пришлось-таки отнять жизнь. Клянусь, это была самозащита – иначе их корявые сучья все-таки дотянулись до меня. Один небрежный пасс, короткое концентрирующее заклинание – и вот они застыли, высохнув вмиг, и лишь желтая сморщенная листва сыплется с поникших ветвей.

Это было последним ударом. Противник – кем бы он ни был – дрогнул, отступая. Порыв ветра разогнал туман. Вместе с ним ушел и колдовской дым. Стало заметно, что мы находимся на берегу озера, края которого так густо поросли ивняком, камышом, тростником и прочей болотной и озерной травой, что чистую воду можно было разглядеть только с конской спины.

Но самое главное – там, впереди, на небольшом пятачке среди кустарника, виднелась статуя. Она стояла вполоборота, так что рассмотреть ее черты удавалось с трудом. Только и поймешь, что это – женщина, судорожным отчаянным движением прижавшая руки к груди. Виднелась грудь, косы, да и одежда тоже не оставляла сомнений. Неведомый скульптор изваял ее с такой точностью, что казалось, будто это не мертвый камень, а окаменевшая живая женщина. Почему-то одолело любопытство – а что, если подойти поближе и заглянуть в каменные очи? Статуя смотрела на озеро. Проследив за ее взглядом, почувствовал, как неприятный холодок пополз по спине.

– Брашко!