Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки

Глава 18

На третий день пути человеческое жилье осталось позади. В смысле, остались позади привычные селения с пашнями и погостами. Первая встреченная в лесу деревенька была окружена тыном и подступающими к самой стене зарослями, а до возделанного участка – тоже обнесенного оградой от копытных – было не меньше полуверсты. Люди тут жили подсечным земледелием – вырубали часть леса, выжигая потом поваленные стволы, и несколько лет пахали и сеяли на одном месте, пока почва не истощалась. Первые два-три года там сеяли хлеб, потом – овощи, репу, морковь, капусту. На пятый-шестой год пашню забрасывали, позволяли там расти сорным травам и пускали пастись скотину. А сами вычищали следующий участок, чтобы лет через пять все повторить сначала. Если же вокруг весь лес оказывался таким образом вырублен, селение либо приспосабливалось к новой жизни, либо в полном составе переселялось дальше в чащу леса. Обычно такое случалось лет через двадцать, двадцать пять.

Так бывало в других местах, но только не здесь. Слишком много земель на востоке Гнезненского воеводства были заболоченными, чтобы люди могли так запросто переселяться с места на место. За двадцать лет земля успевала отдохнуть, и ее расчищали вторично.

В первом же селении Брашко задержался на сутки с небольшим. Я, карауливший его снаружи, уже решил идти и выручать парня, когда он выбрался из-за тына сам. И показался мне настолько задумчивым, что проехал в десяти шагах от затаившегося меня, что не заметил не только отводящего глаза человека, но и его лошади. Отъехал саженей на сто, сел на какое-то бревнышко, быстро нацарапал донесение и, привязав записку к лапке почтового голубя, выпустил птицу. Наверняка, рассказал о том, что ему поведали в селении. Эх, как бы узнать?

Лес вокруг стоял густой, нехоженый, заросший так, что о дорогах можно было только мечтать. Ни о какой скачке и погоне речи не шло – кони передвигались только шагом. Брашко время от времени делал зарубки на стволах – вырезал небольшие стрелочки и иногда подле них один-два знака, мол, сверну направо или поеду прямо. Я, двигаясь за ним по пятам, порой добавлял кое-что от себя в надежде, что те, кто прочтет потом эти знаки, лучше поймут, что случилось.

Мы со студентом держались близко друг от друга – иначе в такой чаще легко потеряться. Несмотря на то, что Брашко был внимателен, обо мне он пока не подозревал – глаза легко отводить как раз тому, кто не подозревает о том, что за ним следят.

…А вот я что-то такое чувствовал! Разорви меня упырь, если ошибаюсь. Но чей-то пристальный взгляд ощущался затылком, спиной, копчиком – а стоило оглянуться, и наваждение пропадало. Может, это все здешние леса шутки шутят? Вот не догадался поинтересоваться у Богны, как тут с нечистью обстоят дела. Близость болот давала о себе знать, так не следят ли их обитатели за двумя чужаками? Может, Брашко тоже давно сообразил, что за ним наблюдают посторонние? Может, он и меня уже учуял, потому так старательно стрелочки и режет на коре деревьев? Тогда почему никак не выдает, что давно разгадал мой секрет? Тоже не уверен, что за ним наблюдает человек? Эх, и знак подать нельзя…

Ближе к вечеру тропа вывела на небольшую поляну, вернее, прогалину меж деревьями, где в низинке среди зарослей блестел глаз лесного озерка. Бывают такие маленькие озера, едва ли не шире пары локтей в поперечнике. Их называют глазами бога. И обычно это все, что остается от озера покрупнее, только заросшего сверху болотной растительностью. Этот зеленый ковер такой густой и плотный, что по нему можно верхом проехать, а на кочках растут деревья и кусты. Получается редколесье. Мерить глубину подобных озер не советую.

Шагах в двадцати от этого озерка рядышком, группой, стояли четыре дерева, в кронах которых виднелось что-то темное. Понадобилось несколько минут, чтобы понять, что это – избушка, устроенная на высоте в полтора человеческих роста. Четыре дерева срубили на одинаковой высоте, там на них, как на четырех ножках, поставили домик. Через какое-то время опиленные стволы обзавелись порослью молодых побегов, которые со всех сторон окутали домик так густо, что даже дверь нельзя рассмотреть.

Сумерки в лесу наступали быстро. Ехать куда-то еще не хотелось.

Напоив коня, Брашко пустил его на длинный повод пастись, а сам наломал сушняка и запалил небольшой костерок, приготовившись варить кулеш. Я, не имевший возможности разжечь костер, чтобы не выдать себя, вынужден был довольствоваться сухомяткой – хлебом, луком и собранными по дороге съедобными травами. Весной таковых еще было мало, разве что на опушках торчали тут и там мясистые стебли свербигуза да последние перышки гусиного лука. Эх, хорошо бы найти птичье гнездо! Скажем, куропатки, фазана или тетерева. А то у меня хлеба осталось всего на два раза. Хотя…

Взгляд упал на домик меж деревьев. А что, если это – кладовочка? Насколько помню, иногда в таких вот заимках хранятся запасы муки, вяленого мяса, орехов и сушеных грибов специально для заплутавших путников. Да даже если это всего-навсего склад пушнины – не верю, что там не найдется съестного – просто так, на всякий случай.

Решено. Ждем, когда Брашко задремлет – и лезем на разведку.

Ждать пришлось недолго – уже через полчаса после того, как кулеш был доеден, студент завалился спать. И сразу допустил ошибку, ибо, очертив защитный круг, не озаботился хотя бы перевязать коня на короткий повод. Его мерин продолжал пастись, как ни в чем не бывало. А ведь лошади достаточно сделать хотя бы один шаг, чтобы нарушить защиту! Бывалые путешественники обычно привязывают сытых лошадей внутри круга. Но да ничего. Вперед наука.

Крадучись, то и дело косясь на мирно спящего студента, добрался до домика на ножках. Прислушался, сосредоточившись на своих ощущениях. Нет, никого живого там нет. Мертвечиной – да, несет. Надеюсь, там не упырь? Сейчас узнаем.

Взяв нож в зубы и скрутив из рясы-потника что-то вроде жгута для опоры, осторожно полез по стволу. Да, вот тут и пригодились многочисленные тренировки, которым всех учеников подвергали в монастыре. Казалось бы, зачем инквизитору умение лазить, бегать, прыгать, кувыркаться? А вот пригодилось, несмотря на то, что ствол был ровным, без неровностей.

Я одолел примерно две трети подъема, так что оставалось всего ничего – пару раз подтянуться, и голова окажется на уровне «пола», когда в домике послышался странный шорох. Словно какое-то тело мешком упало с лавки на пол, покатилось, задевая углы, потом завозилось, пытаясь встать, и ползком двинулось в мою сторону.

Выходов из этой ситуации было два – либо двигаться вперед, вверх, либо назад, вниз. Что я сделал? Правильно! Полез вперед так быстро, как только мог. И моя голова оказалась над краем помоста буквально за пару мгновений до того, как обитатель избушки дополз до дверцы и распахнул ее, чудом не смахнув и вцепившегося в край горе-верхолаза.

– Фош беш, – невнятно из-за зажатого в зубах ножа, выругался я. – Шмотрешь надо!

Я вообще-то много чего мог сказать – от неожиданности с языка так и рвались слова. Еще бы! Передо мной был живой мертвец. А именно – дряхлая старуха в полуистлевших лохмотьях, с длинными лохматыми седыми космами, худая, морщинистая, беззубая, с запавшим ртом и гнилостным запахом от торчавших во рту зубов. Мне бы хватило пальцев одной руки, чтобы их пересчитать, причем один клык весьма живописно торчал над нижней губой. Спросите – почему я не паникую, не ругаю себя за беспечность, мол, что это за некромант, который с двух шагов не может распознать живого мертвеца? Да просто не чувствовалось опасности!

– Фух! – выдохнула старуха. – Ты…кто?

Оговорюсь сразу – вслух старуха не произнесла понятно ни одного слова. Ее неразборчивое бормотание выдавало в ней представительницу одной из тех малых народностей, которые обитают до сих пор на окраинах. Было в звучании этих слов что-то балтийское, словно она была родом из тех мест, но переселилась в эти заболоченные леса так давно, что почти забыла родной язык. Скажете, как я понял, о чем речь? Не знаю. Я это просто почувствовал. Как и в беседе с женой разговор велся мысленно. Нет, я-то произносил все слова вслух, но вот ответы…

– Гошть, – сквозь зубы прошепелявил я. – Пушти погрешшся.

Безопасная-то она безопасная, но не зря говорится, что наглость – второе счастье.

– Куды? Куды прешь? – она попыталась меня отпихнуть, но не тут-то было. Падать спиной вперед, пусть и с высоты в полтора человеческих роста, отнюдь не входило в мои планы. Я вцепился в край помоста, как голодный клещ в собаку и был готов покусать бабку, если та вздумает применить силу.

Сила, кстати, у бабки была и немалая. Но что вы хотите? Передо мной был настоящий живой мертвец, только почему-то без признаков разложения, а, скорее, высохший и даже немного мумифицированный. Интересно, какими смолами его обрабатывали и в каких настоях вымачивали? Узнать бы рецепт – и проблема с поточным производством мощей была бы решена раз и навсегда!

Но эти мысли мелькали где-то на задворках сознания, не мешая делу. Мне удалось подтянуться на руках и перевалить через край, вкатившись внутрь избушки. Старуха трепала и тянула меня к выходу, но я растопырился, упираясь руками и ногами:

– Не пойду!

Нож выпал изо рта и был тут же подхвачен в руку.

– С места не сдвинусь!

– Сам напросился, – мстительно прищурилась хозяйка дома. – Тогда уйду я!

Она примерилась и ловко сиганула через распростертое тело незваного гостя. Если бы не реакция, старуха рыбкой выскочила бы в распахнутую дверь, но коварный я успел ухватить ее за ногу в полете и так дернул, что она откатилась обратно, попутно задевая все, что попадалось на пути.

– Пусти!

– Не-а! Что за хозяйка, которая гостя одного бросает?

– Одного ради другого! Пусти! – она попыталась обойти меня по стеночке, но в тесной избушке этот маневр не удался. Я действительно уперся руками и ногами в стенки, перекрыв все подходы к двери.

– Нет, хрычовка старая! Никуда ты не пойдешь!

– С чего это? Аль приказывать могёшь?

– А хотя бы и да!

– Ну, держись! Сам напросился!

Она вскинула руки, растопырила пальцы, скрючила наподобие когтей и завыла дурным голосом, выписывая кистями странные пассы. Язык был мне не понятен, жесты – тоже. Наверное, местное наречие. Только вот какое? Дебричей, листов или кого-то еще?

– Тише ты! – прикрикнул на старуху, когда та, провыв заклинание, взяла тоном выше. – Парня мне разбудишь!

– Пусть спии-и-ит! – завыла ведьма. – Вечным сном спи-и-ит! Пусть все они спят!

– На вечный сон я не согласен. У меня есть дело. Да и у этого парня тоже. Я его под расписку взял. Вернее, даже стащил и должен вернуть обратно в целости и сохранности…

Моя болтовня возымела странный эффект. Старуха прекратила выть и размахивать руками, ссутулилась, перевела дух и смерила меня пристальным взглядом профессионального мясника или колбасника.

– И откуда ты такой прыткий взялся? – поинтересовалась она.

– Откуда взялся, там таких больше нет.

– Не дерзи! Я была старой, еще когда у твоей бабки молоко на губах не обсохло!

Вот в последнее верилось, причем легко. От старухи веяло не только смертью, но и седой древностью. Я даже что-то подобное читал относительно недавно. Только вспомнить бы, где?

– Прошу прощения, – откликнулся на слова старухи. – Просто оговорился. Я действительно прибыл издалека.

– Оно и видно! И этот тоже – сам не знает, куда забрел! А тут мои владения. Кто шаг шагнет, назад не воротится!

– Это мы знаем тоже, – отмахнулся небрежно. – За тем и прибыли.

– Аль погибели своей ищешь? Мелковат ты для витязя!

– Каким уродился. Не всем щеголять горой мышц. Надо кому-то и головой поработать!

– Вот оно как? И куда спешишь? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

– Нет, так дело не пойдет, – я сел, едва не ударившись макушкой обо что-то, свисающее с низкого потолка. – Ты бы, хозяйка, расстаралась, накормила бы гостя, а потом и поболтать можно было бы!

– «Накормить», – проворчала та и добавила несколько слов на непонятном наречии. Надеюсь, что не проклятье. – В доме шаром покати. Ни крошки нет уже давно!

– Врешь, бабка. Все у тебя есть, надо только поискать. Ни за что не поверю, что тебя сюда совсем уж без еды отправили!

Перехватив нож поудобнее, окинул домик взглядом.

Единственная комнатка была чуть больше трех аршин в ширину и около четырех аршин в длину. В глубине был выложен из камней очаг, вдоль стен тянулись две лавки. Обе были завалены каким-то узлами, мешками, плетеными из бересты коробами. Очаг был ненастоящим, словно его лепили дети, играющие «во взрослых».

Голод обостряет все чувства, и я почти не удивился, когда в схваченном наугад мешке оказались полоски сушеного мяса. В другом мешке нашлись орехи. В одном из туесков – высохшие и чуть ли не окаменевшие ягоды, которые я отправлял в рот горстями, зажевывая мясо.

– Ничего, жить можно, – рассудил, набив карманы орехами. – Спасибо, бабушка, за доброту и ласку.

Старуху аж заколотило всю от таких слов.

– «Спасибо, – проскрипела она. – За „доброту“. …Да хоть знаешь, дурачок, кого ты благодаришь?»

– Да мне, если честно, и не интересно…И так понятно, что свои.

– Свои? – старуха оцепенела от неожиданности.

– Ну, свои… клиенты. Неупокоенные мертвецы, упыри, прочая нечисть.

– А ты, – она понизила голос, прищурилась подозрительно, – часом, не ведьмак?

– Нет, – я ковырялся в зубах, пытаясь вытащить застрявшие волокна жесткого мяса, – некроманты мы. Я и он, тот, второй… У тебя попить ничего нету? А то аж в горле пересохло!

Старуха сама только открывала и закрывала рот.

– Некроманты… Это кто же такие-то? – наконец, просипела она. – Это не те, кто темными силами повелевают?

Проглотив все слова, которые хотел сказать и подивившись ее несомненной древности и необразованности – ибо о существовании некромантов было известно уже больше четырех веков назад! – я кивнул головой:

– Они самые.

– Ах, вот оно что! Понятно, стало быть! Ну, коли так, то будь уж гостем…

– Собственно, я уже, – расположился поудобнее, что в такой тесноте оказалось делом нелегким. Даже если выкинуть половину мешков и коробов, тут двоим все равно не развернуться. Я на одной лавке, старуха – на другой. – Тебя как величать-то, хозяйка?

– А Хозяйкой и зови, не ошибешься… Стало быть, мертвыми повелевать обучен?

– Хм… и не только, – сказать по правде, очень хотелось признаться в том, что я уже два года как не некромант, что у меня отобрали знак гильдии и лишили лицензии. Но потом подумал – сколько можно напоминать! – и себя растравляешь, и Хозяйка явно не знает, что такое гильдия. Она из тех, кто живет сам по себе. И не стоит забывать, что мы с Брашко во враждебных землях листвов. И пусть по крови эта старуха явно не-листвянка, свою землю она будет отстаивать до последнего вздоха. Своих противников, что характерно, ибо даже Брашко сообразил бы, что моя собеседница не принадлежит к миру живых.

– Что уставился? – скривилась она.

– Чувствую.

– Силен…

– Что есть, то есть.

– М-да, – она покачала головой, – и в тебе что-то есть… И я чувствую… Уходи! Сам уходи, добром.

– С чего это вдруг?

– Сама я тебе вреда причинить не могу – чувствую, что не могу, – она сделала перед моим носом пару пассов, зашлепала губами, беззвучно творя заклинание, потом не глядя сунула руку в один из стоявших под лавкой горшков, зачерпнула его превратившееся в пыль содержимое, сыпанула мне в лицо. – Не могу… Сам уходи, пока добром просят.

– Что, я такой страшный?

– Уходи! – взвыла она, не делая попыток прикоснуться. – Сам уходи!

Что-то в ее голосе мне не понравилось. То ли страх, то ли праведное негодование, то ли все вместе – мол, вот уж не чаяла от судьбы такой подлости на старости лет!

– А как же законы гостеприимства? – попытался потянуть время. – Накормить – накормила, а вот чтобы напоить и добрым советом в дорогу снарядить…

– Сам внизу попьешь водички родниковой, – старуха трясла руками, словно пытаясь выдернуть из воздуха и стрясти невидимые нити. – А добрый совет… Поворачивай назад, пока не поздно! Нечего тебе тут делать! Сам погибнешь и всех погубишь!

– Кого – «всех»?

– Тех, кто идет за тобой!

Признаться, последнее меня слегка напугало. То, с какой интонацией была высказана последняя мысль, ясно говорило о том, что сие было пророчество. За мной идут – или скоро пойдут – другие. Кто? Соратники? Друзья? Сейчас я один, но по пятам за Брашко согласно моей идее должны двинуться отряды графа Гневеша, а с ними – Богна Вжик и, возможно, кто-то из некромантов и ведьмаков. Словом, все, кого моя коллега успеет завербовать в Гнезно за несколько отпущенных судьбой дней. И эти люди погибнут по моей вине?

– Уходи!

– Но я должен…

– Уходи-и-и… – она завыла утробным тоскливым голосом, и откуда-то из чащи леса ей отозвались звериные голоса. Жутковато было их слышать, если честно. Я невольно придвинулся ближе к выходу. Что же такое творилось в этих землях, откуда меня изгоняли потусторонние сущности?

– А другие? Они…понимаешь, за последние два года умерло, погибло, пропало без вести или было убито больше двадцати молодых некромантов. Среди них – мои знакомые и…

– Не убиты! – огорошила меня Хозяйка. – Ушли. Взяты. Тебе ли не знать, что сие означает?

Да уж, мне ли не знать. Не все умершие просто умирают и отправляются на вересковые пустоши или в Бездну. Многие не расстаются с этой жизнью полностью. Их тела и души идут своим путем. Почти не подверженные тлению, они лежат в домовинах и ждут своего часа. Ждут условного знака, как заложные покойники, как закладные жертвы…

Как мертвая армия одного моего знакомого пра почти пять лет назад в Больших Звездунах. Тот несколько десятилетий собирал на монастырском жальнике армию заложных покойников, чтобы предъявить их в нужный момент и доказать, что является сильным некромантом. Но кто сейчас собирает новую армию? Армию, почти полностью состоящую из мертвых некромантов?

Ответ напросился сам собой – Йож Белла, кто же еще?

«Не из мертвых некромантов, – посетила голову мысль, – из личей. Ибо умерший чародей сохраняет остатки своей лич-ности и кое-какие способности, что делает его умелым и почти неуязвимым бойцом. Да, про личей ходили страшные байки. Их до чрезвычайности трудно упокоить, и пока их отправишь на тот свет уже окончательно, несколько десятков человек успеют погибнуть или остаться калеками на всю жизнь. Почти две дюжины личей – считая как и документально зарегистрированные случаи гибели некромантов, так и подозрительные, когда человек просто пропадал без вести – это огромная проблема для страны. И пусть они все захоронены в разных городах, нетрудно представить, что произойдет в случае их массового одновременного разупокоения. То, чему я был свидетелем в Больших Звездунах – только намного масштабнее».

– А я? Причем тут я?

На меня посмотрели с таким выражением лица, что стало жутковато. Троекратная попытка прикончить одного-единственного некроманта ясно доказывала, что именно оного и желают видеть во главе всей этой армии. Ой, мама, роди меня обратно! Это кому же в голову пришла столь изощренная фантазия?

«Тебе она и пришла, – снова вылез внутренний голос. – Сам два года пестовал мечту умереть, но остаться некромантом, так получи и распишись! Будешь ты им. Мертвым некромантом, предводителем армии личей, наводящих ужас на весь мир. И сражающихся по приказу своего повелителя Йожа Беллы. Нравится?»

– Как-то не очень, – произнес вслух.

– Уходи, – в который раз предложила Хозяйка.

На сей раз подчинился, кое-как сползая по стволу на землю. Ободрал ладони и едва не распрощался со штанами, но обошлось. Какие, к бесу, штаны, если я могу распрощаться с чем-то, более ценным! Мне всего двадцать семь лет – будет через четыре месяца – я еще молод и хочу жить. У меня внебрачная дочка подрастает, у моего названного брата двое малолетних сыновей. У меня жена, в конце концов!.. А она отнюдь не самая слабая богиня и порой перед нею отступает сама любовь!

От мыслей о жене сам собой перескочил на мысли о Хозяйке. Нет, это была не богиня – я только что посетил Хозяйку Леса, повелительницу зверей и птиц, одну из мудрых старух-хранительниц. Говорят, в прежние века их было больше, но люди осваивают новые земли, и хранители уходят один за другим. И говорят также, что рано или поздно не останется ни одного хранителя. Лет через двести. Или триста. Или пятьсот. Хозяйки и Хозяева подчинялись богам. Они должны были быть посредниками между богами и людьми – полубоги, недолюди – но почему здешняя Хозяйка гнала меня прочь? Чего она боялась? Будущего? Скорее всего, нет. Она боялась настоящего, того, что творится здесь и сейчас, ибо будущее всегда зависит от того, как ты проживешь настоящий момент. И бывали случаи, что не исполнялись пророчества именно потому, что кто-то, узнав о своей роли, нарочно на повороте сворачивал не туда.

В какую бы сторону свернуть мне?

Брашко, конечно, ни о чем таком не подозревал. Студент благополучно продрых до рассвета, после чего отправил сообщение с одним из последних голубей, оставил зарубку на стволе ближайшей сосны и, как ни в чем не бывало, продолжил путь, даже не обращая внимания на то, что за ним следят. Постепенно он забирался все глубже и глубже в чащу, но, кажется, не обращал на это внимания. Дорога есть – и ладно! Следуя за студентом на приличном расстоянии, я не переставал удивляться – либо Брашко безрассудно смел, либо непроходимо глуп. Ну, в его уме я успел убедиться. Значит, что? Смелость? Или чувство долга?

Я продолжал терзаться сомнениями вплоть до того момента, когда Брашко выехал на перекресток.

Лес тут был немного реже – такое впечатление, что несколько старых вековых сосен и дубов вырубили, и на их месте еще не успели вырасти новые деревья – только редкий молодняк и заросли кустарника стояли вокруг. От придорожного камня разбегались четыре дороги – узкие, чуть шире обычной тропы. Надписи на камне, конечно, имелись, но различить их было довольно сложно. Камень врос в землю, трава окружала его, стебли повилики тянулись к солнцу, цепляясь за бока. Еще бы несколько лет – и камень совсем пропал бы под толстым зеленым ковром.

Брашко какое-то время молча сидел в седле, глядя на камень. Потом выпрямился, обернулся через плечо – мне показалось, что он смотрит прямо на меня, так что я оцепенел и затаил дыхание. На миг показалось, что студент вот-вот окликнет меня – и тогда весь план насмарку. Но – обошлось. Смерив глазом расстояние, Брашко трижды сплюнул через левое плечо, после чего спешился, достал из корзины еще одного, явно последнего, голубя, быстро нацарапал записку и выпустил птицу. Тот свечкой взмыл вверх, а Брашко вскочил в седло и тронул каблуками конские бока, заставляя мерина свернуть налево.

Надо ли говорить, что я еле дождался удобного момента, чтобы самому подъехать к камню и попытаться прочитать, что там написано!

К моему огорчению, никаких понятных знаков или слов там не было. Только какие-то рисунки и символы. Некоторые были вполне узнаваемы – крест, солнце, стрела – но что они символизировали? А вот эти картинки, чем-то похожие на изображение стаи собак? Кто это изображен? Настоящие собаки? Волки? Оборотни? Или просто так неведомый художник обозначил диких зверей?

Я гадал, прикидывая так и эдак, осматривал камень сверху донизу, силясь угадать, почему Брашко выбрал именно это направление, когда откуда-то издалека послышался крик.

Кричала женщина. Это я сообразил уже потом, а в первую минуту сорвался с места, руководствуясь одним правилом – там кричат, значит, там кому-то нужна помощь. Там девушка…женщина…

Женщина. В этом лесу. Одна. Зовет на помощь. Ага, два раза!

Осадил разогнавшегося было коня на всем скаку. Не может тут быть женщины. Даже если предположить, что она местная жительница, так старательно вопить на всю вселенную не стала бы. Местные жители должны быть ближе к природе и понимать, что в лесу просто так орать и верещать нельзя. Женщина орала так, словно ее рвали на части дикие звери.

Но в ту же сторону ускакал и Брашко! Так что догонять студента придется. Если еще не поздно.

Как оказалось, самое время.

Примерно в полуверсте от перекрестка лес расступался, открывая поляну, поросшую свежей весенней травой и ярко-желтыми цветами от последних первоцветов до одуванчика и пастушьей сумки. Но этот веселый ковер лишь покрывал сверху гнилую топь. Чаруса. И Брашко узнал это на своей шкуре.

Чуть поодаль, на какой-то коряге, сидела полуголая девица в одной нижней рубашке, которая была изодрана столь соблазнительно, что больше показывала, чем скрывала. Судя по принужденной позе, девица притворялась подвернувшей ногу, которая к тому же попала в расщелину между корягой и землей. Сама, дескать, она не в состоянии сдвинуть сию громадину с места, но вот если бы нашелся такой сильный и смелый…

Он и нашелся. Сильный, смелый и глупый. Ибо надо быть совсем тупым, чтобы не распознать чарусу – лужок-обманку, предназначенную как раз для таких вот доверчивых путников. Ступит человек на зеленую траву, соблазнившись отдохнуть от сумрака лесной чащи под ласковым солнышком – да и провалится в трясину. А девица на коряге – болотница, которая живет под коварной чарусой. Видимо, в последнее время совсем плохо стало со случайными путниками, раз она сама вышла на промысел, да еще и так активно. Она и сейчас продолжала голосить, хотя в десяти шагах от нее тонул в болоте парень.

Брашко уже провалился по грудь, но не замечал этого. Бросив коня в кустах, студент брел в сторону коряги, не замечая, что с каждым шагом проваливается все глубже.

– Ко мне! Ко мне! – звенел нежный голосок болотницы. Даже я почувствовал жгучее желание шагнуть вперед. Пришлось бороться старым добрым инквизиторским способом – пару раз хорошенько врезать самому себе по щеке.

Помогло сразу – бил-то не жалея – но я понимал, что это ненадолго. Чары болотницы были не самыми слабыми.

Вязать узлы и ременные петли так, чтобы узел затягивался после первого же удара по спине связанного арестанта, нас учили несколько седмиц. Конечно, инквизиторам самим практически не приходится участвовать в арестах – на сей случай, есть специальные отряды. И, тем не менее, неизвестно, какие проблемы и преграды будут подстерегать выпускника? Предотвратить не получится, но вот знать и умело пользоваться…

Быстро скрутил петлю, размотал над головой наподобие того, как пастухи ловят в стаде строго определенную корову или в табуне – одну-единственную кобылку. Примерился…

Петля шлепнулась как раз на плечи студента. Я дал ему несколько секунд на то, чтобы осознать, что помощь ему не мерещится, и потянул.

Петля затянулась на плечах Брашко. Я потянул изо всех сил, но безрезультатно – чаруса держала свою жертву крепко. И человеческих сил явно не хватит, чтобы справиться. Если только припрячь лошадь?

Конь Брашко был ближе всего, но в руки чужому не дался. Еле дотянувшись до своего мерина, закрепил петлю на луке седла.

– Пошел! Пошел!

Лошадь сильнее человека, это факт. Но и ей пришлось трудно при поединке с болотом. Чаруса уже опутала Брашко своими сетями. Стиснутый поперек груди ременной петлей, он отчаянно извивался, то ли стараясь помочь и выползти из болота, то ли ему было неудобно и трудно дышать. Мерин упирался копытами, нервно переступая ногами – что-то, скрытое под зеленым пологом таких привлекательных и опасных растений, крепко держало свою жертву за ноги. Понимая, что конь мой – не обученный ведьмаками и может подвести, дотянулся и привязал его за повод к дереву. Теперь мерин волей-неволей будет упираться и тащить – если не захочет, чтобы ему самому оторвали голову. А сам тем временем осторожно, стащив сапоги, вступил в чарусу.

Вот странно – меня-то она выдерживала. Я сделал по травяному ковру несколько шагов, как по твердой земле и опустился на колено, пытаясь приподнять увязшего уже по плечи Брашко.

– Пустите! – хрипел он. – Я должен… Это важно! Она просила… А я…у меня праздник, вот и подумал, что цветы – они на самом деле… Пустите, не мешайте!

– Сейчас пущу, – проворчал я себе под нос, перехватывая парня поудобнее. Сунул руку в траву, нашаривая его пояс с ритуальным оружием. Нож был на месте. Пальцы обхватили рукоять. Наугад, вслепую, сделал несколько пассов, чувствуя, что лезвие встречает какое-то сопротивление.

Мерин перебирал копытами так осторожно и медленно, что вскоре всем надоело. Болотница сдалась первой – отчасти потому, что ни одна нежить не станет бороться до последнего. Прошипев что-то скабрезное, она спрыгнула с коряги – и пропала. Только колыхнулся зелено-желтый ковер.

Волна прошла по всей чарусе, и, попав в волну, тело Брашко само собой подвинулось ближе к берегу. Тянуть коню сразу стало легче, и не прошло и двух минут, как Брашко сидел на краю болота, грязный и мокрый, держа в руках фляжку, где, судя по запаху, была спиртовая настойка на травах. Сапоги его остались там, у болотницы, но ни один из нас не подумал о том, что это – слишком большая роскошь. И уж тем более, ни я, ни студент не полезут доставать пропавшую обувь.

– З-зачем? – у Брашко от волнения зуб на зуб не попадал. – З-зачем вы эт-то сделали?

– Из-за тебя, дурья башка! – огрызнулся я. Еще бы! Весь план провален. А как хорошо начиналось…

- Н-нет! Как вы тут оказались? – до него начало что-то доходить.

– Тебя по голове случайно не били? Ты, когда в чарусу кидался, с коня макушкой вперед не падал? Повторяю для особо одаренных – из-за тебя! Следил я за тобой!

– След-дили? – Брашко помолчал, внимательно глядя на фляжку. – А зачем?

Мой ответ был красноречив, но не подходил для культурных бесед. Студент покраснел, услышав много нового лично о себе, своих умственных способностях и молодых людях нынешнего поколения вообще.

– А он-на? Она там! Девушка? Вы спасли ее?

– А как же, – проворчал недовольный я. – Делать мне нечего, только разных девиц из болот вытаскивать! Да ты не понимаешь, что ли, во что чуть не вляпался? Это не дерьмо, это намного хуже!

Брашко снизу вверх смотрел на меня с таким трудно переводимым выражением лица…

– Это вы сейчас про кого?

– Про болотницу.

– Чего?

Опять захотелось выматериться. Даже с удвоенной энергией. Либо он ничего не помнит, либо ничего не понял. В первом случае надо признать, что с головой у парня не все в порядке, во втором – что не в порядке тем более. И что-то тут не вяжется. Ведь не безмозглый тупица этот Брашко Любечанин! Я листал его личное дело, помню, какие у него отметки и характеристики. И внезапный приступ глупости свидетельствует только об одном.

– Болотница, – произнес четко и ясно, как будто разговаривал с маленьким ребенком, – локальный вид природной нечисти. Обитает только на определенных типах болот. Известно несколько подвидов болотниц, по этим типам болот и различающихся. Любой ведьмак, разбуди его среди ночи после пьянки, прочтет лекцию минут на двадцать, не забыв упомянуть пять или шесть способов спастись от болотницы и болотного деда в придачу. Я воспользовался одним из простейших – использовал коня в качестве проводника. Есть еще способ, но не с твоим умом и сообразительностью им пользоваться.

– Какой способ? – немедленно заинтересовался Брашко.

– Загадки загадывать. Болотный дед обожает загадки. И, если отгадаешь, может исполнить твое желание. Одна победа – одно желание. Но и сам должен понимать, что это должна быть твоя победа. Не сумеешь отгадать уже его загадку – прощайся с жизнью.

Мы обернулись на чарусу. Зеленый ковер уже успокоился, но возле берега, там, где в него попал Брашко, трава и цветы были слегка помяты и испачканы, как будто о них вытирали грязные сапоги. Коряга торчала на своем месте. Болотницы не было и в помине.

– Что же делать? – подумал вслух студент. – Дорога-то туда ведет!

– Ведет, а как же! Ты чем думал, когда надписи на том камне читал?

– А я не читал, – огорошили меня ответом. – Я просто внимательно рассмотрел картинки и решил, что эта самая безопасная. Там волны были изображены и какие-то значки, стершиеся от времени.

Я открыл и закрыл рот – признаться, что эту надпись вообще не принял во внимание, не хотелось. Но какой инквизитор признается перед штатским, что оплошал?

– Значки, да? Над или под волнистой линией?

– Э-э… и там, и там?

– Да. Над линией – живые, под линией – мертвые. Понятно?

Брашко молча кивнул, стиснув флягу так, словно это отныне его главное оружие. И куда это он растерял всю свою болтливость? Помнится, на экзаменах и потом, в карцере Инквизиции он трепался языком без умолку, а сейчас слова не вытянешь. Да, вот она, жизнь! Готовишься к одному, а заниматься приходится другим. И никогда не угадаешь, какие она подкинет тебе проблемы.

Вот, например, у меня проблема – что делать с рухнувшим в одночасье планом? Предполагалось, что я буду следовать за Брашко по пятам в надежде, что, используя его, как приманку, доберусь до тайны здешних болотистых лесов. А теперь и сам студент будет знать, что за ним следят и станет действовать осмотрительнее, и местные обитатели явно насторожатся. Уж нечисть и нежить – как пить дать. А если среди листвов – или кто там из людей обитает в чащобах – действительно затаился беглый некромант, но он и вовсе раскусит нас в два счета. И тогда вместо разведки мы попадем в ловушку.

Если уже не попали. Этот подозрительный взгляд в спину. Стоило чуть успокоиться и посидеть, подумать, как снова родилось ощущение, что откуда-то из зарослей за мной наблюдают. Кто?

Быстро оглянулся, обшарив взглядом кусты. Никого. И в то же время там кто-то есть, как пить дать. На всякий случай осенил себя и заросли обережным знаком, потом ткнул в ту сторону растопыренными пальцами, указав на свои глаза – мол, я за тобой слежу. Кто бы там ни был, к моей пантомиме он отнесся с полным равнодушием. И лезть на разведку что-то не хотелось. Я вряд ли кого-то обнаружу, а это означает одно из двух – либо соглядатай уже исчез, либо у него мощная защита. Ибо одно дело – отвести глаза простому человеку, и совсем другое – тому, кто наделен внутренним зрением.

– Вы мне можете объяснить, что тут происходит? – нарушил молчание Брашко. – Я ничего не понимаю. И, кажется, имею право требовать объяснений!

– Ты требуешь отчета у инквизитора? – пришлось ущипнуть себя, чтобы понять, что мне это не приснилось.

Студент слегка побледнел, когда до него дошел смысл его просьбы, но отважно кивнул.

– Что ж, мой юный ученик, – я вспомнил добрые улыбки пра Михаря и попытался выдавить одну из них. Получилось похоже – парень побледнел и поспешил отодвинуться так живенько, что пришлось обхватить его за плечи, силой удерживая на месте. – Слушай!