Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки

Глава 21

Да, это был Брашко. Тело студента торчало на небольшом островке посреди водоема неестественно прямо, словно чучело. Лишь позже до меня дошло, что он прикручен к вбитому в землю столбу. Руки свободно висят вдоль тела, голова слегка запрокинута – под волосами, если присмотреться, поперек лба проходит узкая полоска кожаного ремешка, которая не дает голове склониться на грудь. Глаза закрыты. Лицо безвольно.

– Он жив? – рядом со мной возник пра Михарь.

– Не знаю.

Это было правдой – на таком расстоянии почувствовать, живой человек или нет, практически невозможно. Тем более, когда вокруг полным-полно других, наверняка живых, людей. То есть, хочу сказать, что видно их не было, но зато присутствие ощущалось.

– Что будем делать?

Это пра что, у меня спрашивает? У типа, который ни дня не проработал инквизитором?

– Понятия не имею, но…

Но стоять и смотреть спокойно не станем.

Тихий звон поплыл в воздухе. Колокола? Откуда? Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что звук идет…из-под воды. Осторожно тронул пятками конские бока, чтобы подъехать ближе и посмотреть, что там происходит. Померещилось или нет, но в глубине, за рябью водной поверхности, действительно отражаются стены и крыши каких-то строений?

Ну да, я слышал истории и даже вроде как читал о таинственных городах, скрытых в недрах болот. Но почему-то вслед за большинством полагал это иносказанием – вот, мол, непокорные листвы таятся от королевского гнева, забрались в свои трясины и сидят там сиднями, сопротивляясь попыткам их ассимилировать. И, дескать, в своих городах они цепляются за давно отжившую старину, и вообще… Но никогда не мог подумать, что таинственные города – это такие вот отражения… отражения чего? Обман ли это зрения или нет? Кажется, если подъехать еще ближе, если сосредоточиться, срывая покров иллюзии, можно разгадать эту загадку. Больше, чем уверен, что в справочнике найдется подходящее заклинание – нечисть ведь тоже часто пользуется иллюзиями, маскируясь под обычных людей.

– Стой.

Конь резко остановился. Я, поглощенный созерцанием открывшейся картины и размышлениями, едва не вылетел из седла.

Опять Болотный Дед. Возник из камышей, словно выпь – только что его не было, и вдруг появился.

– Стой.

Теперь в нем больше величия и силы – как-никак, он стоит на пороге родной стихии. Пожалуй, сейчас он сможет и атаковать.

– Стою, – только дурак будет с ним спорить в этот момент. – Дальше что?

– Зачем пришел?

– За своим… – язык споткнулся. А, собственно, зачем я пришел? Когда двигался сюда, была цель – прийти. А теперь что?

– Я пришел узнать…

А, если раскинуть мозгами, что я пришел узнать? Ведь не за разгадкой тайны, почему в озере отражаются стены несуществующего города, проделал столь долгий путь! Да, на языке вертелось много вопросов, но что-то подсказывало мне, что ответы на некоторые искать надо не здесь. И надо было выбрать один или два, самые главные, которые не могут подождать.

– Я хочу увидеть сына.

Возможно, через день или час я пожалею о сделанном выборе. Возможно, только что я упустил единственный шанс. Но как бы то ни было, у меня был выбор – и я его сделал.

– И ты ничего не хочешь узнать?

Хочу. Я много, чего хочу узнать. Что здесь творится? Зачем похитили Брашко и что с ним собираются делать? Что это за город, от которого осталось лишь отражение? Как сюда, в этот край лесов и болот, попал мой ребенок, который человек только наполовину? Почему мэтр Бруно Черный хотел меня убить? И точно ли глава гильдии некромантов стоит за всем этим. Или я сам придумал себе удобное объяснение?

– Я знаю достаточно, чтобы не задавать вопросов. Я хочу увидеть сына.

Светлые, водянистые глаза впились в мое лицо. На дне этих глаз медленно разгорался огонь. Холодный бледно-зеленый кладбищенский огонь. Могилы, где готовится к вылуплению личинка упыря, тоже светятся в темноте зеленоватым светом…Кто затаился на дне этих глаз и только ждет мига, чтобы вырваться на свободу? Кто бы ты ни был, я загоню тебя внутрь, обратно, где тебе и место! Слышишь, кто бы ты ни был? Я – некромант. И у меня есть власть над миром живых и миром мертвых. И я стою на границе, которую ты не имеешь права переступить, пока я жив!

Огонь на дне водянистых глаз разгорелся ярче. Тот, кто явился мне в личине старика, тщился сменить облик и явить себя двум дерзким людишкам во всей красе. Но я не собирался отступать. Еще чего не хватало! Я стою на границе и не сделаю с нее ни шагу. Живой или мертвый, я не дам тебе, тварь, прорваться в наш мир. И мне плевать, что болота – это твоя вотчина, а я пришел незван-непрошен. Это – мой мир. Ты явился из мира чужого. Вот и уходи туда, где тебе место!

Огонь полностью затопил светлые, водянистые глаза. Теперь они, наверное, были подобны двум полупрозрачным изумрудам. Говорю «наверное» потому, что в те минуты воспринимал реальность иначе. Мы смотрели друг на друга, и каждый старался изо всех сил заставить противника отвести взгляд.

Не знаю, сколько времени продолжался этот поединок. Не помню ничего, как ни стараюсь напрячь память. А, собственно, ничего не было – только два взгляда, слившиеся в один, и безмолвный приказ, один на двоих: «Отступи! Нет, ты первый!» Человек – и древняя сила этих мест, сила самой земли, которую попирает простой смертный… уже не простой смертный, раз у него хватило сил и смелости приказывать этой силе.

По виску сочится капля пота, пропадает за шиворотом, холодит кожу – это все, что осязаю…

Приглушенное бормотание где-то на пределе слышимости – молитва пополам с матерной бранью пра Михаря – это все, что слышу…

Глубокий, как омут, темно-зеленый провал широко распахнутых глаз, в которых отражается чей-то силуэт – это все, что вижу…

Силуэт колеблется, искажается, меняет облик. Уже не человек, но какое-то чудовище. Иллюзия. Тут все – иллюзия. И Болотный Дед, который каждому путнику является в ином обличье. И странный город, которого как бы нет, но чье отражение реально – на самом деле он есть, и вода это знает, ей нет нужды лгать! И даже это чудовище – его на самом деле нет. Это мне просто внушили. Есть только человек, пришедший в сердце чужого ему мира, чтобы получить ответ на свои вопросы. И силуэт чудовища начинает меняться, плыть, растворяться, являя знакомые с детства черты.

А потом рвется нить. И тихий голос, в котором уже нет былой власти, врывается в уши:

– Ты этого хочешь – это будет.

Сам я оглушен нежданной победой – вообще, скажите мне, я победил или как? – чтобы что-то осознавать. Я просто сижу в седле, стараясь не упасть и слушая звон в ушах. Чья-то рука касается локтя. Шепот пра Михаря:

– Згаш. Згаш, очнитесь!

Я всегда вздрагиваю, когда этот человек называет меня по имени. И он, зараза, это знает и беззастенчиво пользуется. Но зато возвращает меня в реальный мир.

За те несколько секунд, что выпали из памяти, все вокруг переменилось. Нет, перед нами по-прежнему было заболоченное озеро с заросшими травой и ивняком топкими берегами. Но теперь я точно знал, словно сам был тут много веков назад, что там, где теперь над гладью воды торчат крошечные островки болотной растительности – и на одном из которых к лесине прикручен Брашко – что там когда-то был большой остров, где действительно стоял городок. Небольшой, с настоящей крепостной стеной, сложенной из мореного дуба, и даже с собственным святилищем. Там жили люди. Жили, пока не случилось нечто такое, отчего весь город исчез. Просто растворился в озере, в воздухе, в небытие. Почему такое случилось – знают боги, местные боги, и Змей Полоз первый следи них. Может быть, люди вовремя не принесли ему положенных жертв или прогневали богов своим поведением. Может быть, наоборот, они пожертвовали собой ради чего-то неизмеримо более важного, чем их жалкие жизни – как бы то ни было, никого не осталось. Лишь та женщина – она отправилась в лес, собирать травы. Местная знахарка. В городе у нее оставался муж и ребенок. Вернувшись, она не нашла и следа поселения, и, пораженная открывшейся картиной, окаменела от горя. Та женщина знала. И, взгляни я на мир ее глазами, узнал бы ответ. Но не сейчас.

Люди не ушли отсюда насовсем. Вернее, этот город, как ни странно, он до сих пор существует. Его нельзя увидеть обычным зрением, обычному человеку нельзя пройти по его улицам, но в нем теплится жизнь. Он словно надел маску, скрываясь, отводя глаза – и продолжая жить. И лишь вода, которой нет нужды лгать, способна выдать его тайну.

Чуть правее в озеро вдавался полуостров, где, скрытые зарослями, на сваях торчали несколько домиков – так этот город выглядит для любого постороннего глаза. И обитатели этого места сейчас тихо вышли навстречу, позволяя себя рассмотреть. Вернее, вышли не все – лишь те, кого мне позволили увидеть. Остальные продолжали оставаться там, за гранью реальности. Но я чувствовал их присутствие. Я, некромант, ощущал биение их сердец. Однако, сейчас они меня не интересовали. Взгляд прикипел к тем, которые шли навстречу.

Женщина с ребенком на руках. Чужая женщина, прижимающая к себе годовалого мальчика. И двое мужчин рядом – ведьмак с мечом и коротким метательным топориком в руках, и лич – стоявшие рядом. Лича я прежде никогда не видел, а вот ведьмак оказался подозрительно знаком. Мозгу понадобилось несколько секунд, чтобы воскресить в памяти осенний день двухгодичной давности, когда мне пришлось нейтрализовывать труп колдуна Пенчо-Пейна на кладбище Гнезно. Там собралось тогда девять человек – и этот самый ведьмак оказался в числе приглашенных. Краем глаза заметил, как дрогнуло его лицо – он тоже меня вспомнил и бросил заинтересованный взгляд на ребенка. Взгляд сравнивающий, оценивающий, ищущий сходство…

Но на этих двоих я не смотрел – ребенок на руках у этой женщины занимал все мои мысли. Почему-то не было никаких сомнений в том, кого я вижу. Вот он какой, мой сын! У него яркие вишневые губы матери, ее разрез глаз, ее волосы, но черты лица грубее. И от него уже сейчас, несмотря на юный возраст, веет силой. Обычно подобные способности проявляются намного позже – лет в двенадцать у девочек и лет в четырнадцать у мальчиков. Так это, например, было со мной. Но передо мной – сын богини, и не должен подчиняться обычным людским законам. Малышу на вид около года, и память судорожно начинает работу – где, когда, как мы с его матерью были в последний раз, сколько прошло месяцев и так далее. Но вскоре разум отказывается от этой попытки. Дети богов и богинь растут не так, как их обычные, смертные сверстники. Была легенда, когда сын бога семь лет не мог ходить и говорить, а потом сразу не только встал и пошел, но и поразил всех своей мудростью, силой и навыками. Другой сын бога еще в колыбели обнаруживал такую силу, что няньки боялись брать младенца на руки из опасения, что он оторвет им играючи руки. Третий полубог умел говорить с самого рождения, причем уже складно, стихами и обладал таким взглядом, что никто не мог долго смотреть ему в глаза. Четвертый рос не по дням, а по часам и в возрасте семи дней выглядел, как семилетний. Детей от бессмертных богов у смертных людей за всю историю было не так уж много, про всех сложены легенды. Нет ни одного народа на земле, кто не утверждал, что когда-то их боги сходили на землю и зачинали обычным женщинам героев.

Когда-то я сам любил зачитываться такими сказаниями. Но мог ли предположить, что однажды вот так буду стоять и смотреть на своего ребенка, зачатого от богини?

Итак, у меня двое детей. И оба появились на свет как бы помимо моего желания. Малышка Луна Байт, которой ранней весной исполнилось четыре года, и которую два года я уже не видел – моя внебрачная дочь, зачатая в полубессознательном состоянии. И вот этот мальчик. Как его зовут?

– Как его зовут?

– Мы не знали, господин, – подала голос женщина. – И назвали Збышеком… Збигневом.

Я кивнул, глядя на сына. Что ж, если все верно, и этому мальчику суждено однажды перевернуть мир и принести в него смерть и разрушение, то имя самое подходящее*. Впрочем, такое случается сплошь и рядом, что отцов не спрашивают, как бы они хотели назвать детей.

(*Збигнев – буквально «избавляющий, избывающий гнев». Прим. авт.)

– Хорошо. Мне нравится. Пусть будет Збигневом.

Где-то рядом послышался тихий вздох, и я почувствовал знакомый запах дыма и вереска. Моя жена? Смерть? Она-то что здесь делает? Хотя, с другой стороны, если она пришла просто посмотреть на ребенка…Где ты, милая? Позволь и мне увидеть тебя хоть одним глазком! Ведь это такое чудо – рождение потомка Смерти. Смерть стала источником новой жизни. Уже это способно вывести богов и людей из себя, а мир – из равновесия. Грядут катаклизмы, возможно, войны и эпидемии – и причина этому сидит на руках у незнакомой женщины, как ни в чем ни бывало. Сейчас он еще мал и слаб, ему любой может причинить вред – не зря подле его приемной матери замерли ведьмак и лич, готовый сорваться в бой по первому признаку опасности. Но пройдет время – и он станет таким, что мир содрогнется от ужаса, прислушиваясь к поступи нового Темного Повелителя.

Помилуйте! Темный Повелитель – вот этот мальчик? Вы уверены? Сколько раз повторять, что дети вырастают такими, какими их воспитывают.

– Я… могу посмотреть на него поближе?

– Можешь.

Покосился на старика, застывшего поодаль. Он поднял ясный холодный взгляд.

– Можешь. Ты можешь его отсюда забрать, – слова падали тяжело, как камни на дно колодца, и, как камни, мгновенно оседали на дне души. – Ты можешь увести его, и никто не встанет на твоем пути. Но тебе придется кого-то оставить здесь.

– Кого? – выдохнул я, уже догадываясь, что знаю ответ. Рядом тихо, невнятно, ругнулся пра Михарь, тоже сообразивший, куда задул ветер.

Ветер в самом деле появился, взъерошив кусты и камыши, погнал рябь по озеру. Но тут он усилился настолько, что женщина попятилась, закрывая плечом ребенка и спеша укрыться около домика. Люди – те самые, призрачные люди призрачного города – заволновались. Они знали, предчувствовали то, что сейчас должно произойти.

Я вперил взгляд в озеро, которое потемнело, словно осенняя хмурая туча нависла над ним свинцово-серым брюхом. Где-то там волна ударила в край островка плавника, где торчало прикрученное к лесине тело Брашко. Островок колыхнулся, словно небольшая лодочка. Мне показалось, или Брашко зашевелился, приходя в себя. Жив. Он был жив, только оглушен…

Ненадолго.

Моя жена все еще была поблизости. Ясно, чего она ждала – моего выбора. Ей, наверное, было бы приятно узнать, что сын растет с отцом, а не отдан на воспитание первой попавшейся семейной паре, у которой нет своих детей. Даже если бы я сам не мог растить ребенка при монастыре, у меня хватило бы денег, чтобы найти ему воспитателей в городе и навещать то и дело, следя за его жизнью и развитием. Но для этого мне надо было всего лишь отвернуться от Брашко Любечанина, который – да, теперь уж несомненно! – очнулся и пока еще в полусне озирается по сторонам, не понимая, как сюда попал. Я покину эти места, унося с собой сына – и оставлю студента на смерть. Какому богу его принесут в жертву, и как долго он будет умирать – неизвестно.

Не бойся, – тихий шепот моей жены, – умирать он будет недолго. Змей умеет разбираться с жертвой быстро…

Змей? Она имеет в виду Змея Полоза? Но разве он живет в этом озере? Или есть какой-то другой змей, о котором я еще не знаю?

Брашко заволновался, первым заметив что-то или кого-то в глубине озера. С островка ему было все отлично видно, а зрителям оставалось лишь гадать. Хотя что там гадать? Островок внезапно качнулся на волне, когда в толще воды шевельнулось огромное тело.

Я еще мог не смотреть. Я мог взять ребенка на руки, развернуться и уехать. И потом думать, на кого я его променял.

– Сейчас, – произнес старик.

Ох, зря он это сказал!

– Ничего не сейчас, – я вскинул руку. – Еще ничего не решено.

– Ты… ты должен сделать выбор!

– Я его сделал…

С ума сошел? – силуэт моей жены проступил серой тенью. – Ему уже не поможешь. А наш сын…

– Наш сын не может расти под присмотром труса и предателя, который бросил человека в беде! Унеси ребенка, – это относилось к той женщине. – Еще простудится…

Да ты понимаешь, что ты хочешь сделать?

– А что? – я пришпорил коня, заставляя его двинуться вперед. – Ты что, думала, я просто развернусь и уеду?

Тебе какой-то смертный дороже, чем наш сын?

– Я – тоже смертный. И этот парень – тоже чей-то сын!

Ты рискуешь никогда его больше не увидеть…

Это был удар ниже пояса. Я чуть было не повернул вспять, чуть не кинулся отнимать ребенка. Нельзя. Есть, знаете, такая штука – совесть. Меня могут оправдать все, кроме нее. Меня может даже понять и простить родной сын: «Папа, я понимаю, что ты хотел для меня, как лучше, когда оставил этого парня умирать… Нам всем приходится чем-то жертвовать – без этого нет жизни!»

– Нам всем приходится чем-то жертвовать… – повторил вслух.

Вода в озере колыхалась. Змей или кто-то, кого зовут Змеем, не спешил подниматься на поверхность. В конце весны вода в таких глубоких озерах еще холодна, и он наверняка разминается, пытаясь согреться в движении. Вот и ворочается в глубине, поднимая волны. Но через несколько минут он всплывет – чтобы вместо беспомощной жертвы встретить меня.

Мерин попытался артачиться, но я ударил его пятками и плетью изо всех сил, вложив в это движение столько злости, что конь одним скачком перепрыгнул через тростник и, разбрызгав копытами грязную воду, перескочил на островок. Тот заколыхался под лишней тяжестью, и мерин застыл раскорякой, дрожа всем телом и разве что не поджимая хвост.

Брашко вытаращился на меня, как на выходца с того света. Или, что вернее, как на пришельца с этого света на тот. Парень ведь уже почти распрощался с жизнью, а тут…

– Что вы тут делаете?

– Потом, – я спешился, ножом стал торопливо пилить веревки. Кинжал был бы сподручнее, но что поделать, если я безоружен? – Сейчас ты сядешь на коня и ускачешь…

– Что?

– Что слышал. Не тупи! У тебя мало времени.

Островок колыхнулся. Слабо, но достаточно заметно для того, чтобы мерин запаниковал. Змей поднимался.

– А в-вы? – узел удалось перепилить, и остальные веревки ослабли настолько, что их можно было кое-как стянуть.

– Обо мне не думай. У меня найдется, чем его встретить!

Вот так. С берега что-то кричали – пра Михарь, ведьмак, та женщина – но я не слушал. Помог студенту кое-как вскарабкаться в седло, шлепнул мерина по крупу:

– Езжай!

И остался на островке, который от толчка конских копыт колыхнулся так, что пришлось ухватиться за вбитый в него шест, чтобы устоять. Хорош герой и спаситель, не удержавший равновесия!

– Ну, давай, змеюка, вылезай, – прошипел, глядя на темную воду, – покажись! Дай посмотреть на тебя, раритет!

У некромантов есть одно оружие, о котором многие знают, но не все помнят. Некроманты могут питаться чужими жизнями, они могут выпивать жизнь, как вампиры высасывают кровь. Только вампиры делают надрез или надкус на коже, вскрывая вену, а некроманты точно также «надкусывают» ауру. Правда, это можно лишь в строго определенной точке. Но если жертва сама подставляется или есть возможность ее обездвижить на миг, чтобы прицелиться поточнее…

Змей «подставился». То ли спросонья промахнувшись, то ли красуясь перед жертвой, но на первый раз он промахнулся, и плоская голова, действительно похожая на змеиную, а не на драконью с картинки, взмыла в воздух в паре локтей от края островка. Тот качнулся, едва не переворачиваясь. Меня швырнуло на ворох болотной травы, а вывороченный шест едва не приложил по макушке. Не самый удачный момент для того, чтобы прицелиться! Но я смог.

Карманный справочник выпал из-за пазухи и – удача! – раскрылся на нужной странице. Одно слово – всего одно слово и тщательно выверенный пасс, и готово!

Правую руку обожгло, словно огнем. Я взвыл от боли, но радость приглушила ее. Получилось! Я «проколол» его ауру, словно загарпунил обычное животное. Почувствовав боль, Змей тут же нырнул, натягивая возникшую между нами «нить». Я упал на колени, чудом не проводив справочник в озеро. Нить натянулась настолько, что стало больно коже – как будто ее стягивали с руки. Но она не порвалась, и через нее в меня пульсирующим потоком хлынула жизненная сила древнего бога.

Что ты делаешь, идиот? – ворвался в уши голос моей жены. – Он же тебя сейчас утянет за собой!

В ее голосе злость, истерика базарной торговки и… страх. Что с женщинами делает любовь! А ведь она права. Сила божества способна отравить слабый человеческий организм. Змей крутился и метался в глубине, и точно также метался по островку я. Рука болела и наливалась тяжестью, от боли начала кружиться голова, меня подташнивало, один раз все-таки вырвало. По уму надо было давно порвать эту «нить», но для этого тоже надо «прицелиться». А второй раз удача отвернулась. Первая попытка – неудачно, «крючок» лишь раздражил жертву. Вторая попытка вышла совсем слабой. Третья…

Третьей просто не могло быть, ибо от резкого рывка я упал навзничь, не в силах пошевелиться и лишь чувствуя, как слабость и тяжесть овладевают телом.

Прохладная рука легла на лоб. Ноздрей коснулся слабый запах. Запах вереска и моря. Тихое жужжание пчелы. Закат… в том мире всегда закат…Умирать не страшно. Просто исчезнет эта тяжесть, не дающая сделать вдох. Просто отступит слабость, не дающая пошевелить и пальцем. Просто…

– Просто признай, что тебе понравилось умирать, – шепчет на ухо знакомый голос. – Из всех моих мужей ты чаще других оказываешься на краю гибели.

Лицо жены склоняется надо мной. Темные провалы глаз, маленький точеный носик, вишневые губы, которые я так давно не целовал. Поцелуй.

– Отпусти, – тихий шепот из уст в уста.

Кого? Я тебя не держу, ты свободна…

– Его. Он устал.

Змей? Устал? Да в нем столько силы, что мне и не снилось!

– Ты думаешь, он борется только с тобой?

Перевел взгляд на правую руку. Кожа побагровела, по ней пошли белые прожилки, словно началась гангрена. Ладонь словно раскалена, но тонкие пальцы жены сжимают мою кисть, забирая часть жизненной силы Змея. Перед смертью, какой бы она ни была, бессильны даже боги. Ибо только живое способно умереть, а мой противник жил.

– Спасибо.

– Отпусти, пока не поздно.

Ага, как же! Я отпущу, а он кинется снова… да и потом, у меня не хватит сил. Я даже левую руку не могу поднять, чтобы приласкать жену!

– Не кинется. Он устал.

Еще неизвестно, кто устал больше. Но в самом деле убивать древнего бога не входило в мои планы. Отогнать, заставить отступить – да, мысль была. Я некромант, а не маньяк!

– Отпусти или последуешь за ним, и я не смогу тебя удержать.

А вот это правда. Запах вереска все сильнее, мимо лица промелькнула пчела. В тумане на берегу озера различаются силуэты курганов – я уже одной ногой в том мире. На одном из них вот-вот взовьется ввысь дымок – и это будет означать, что я умер. Почему-то эта мысль не вызывает страха. Оказывается, к умиранию тоже привыкают.

Я сел. Как мне это удалось, ведь еще миг тому назад не мог пошевельнуть и пальцем – не скажу. Но – сел, выпрямился, глядя на правую руку. Протянул левую осторожно, как незнакомый инструмент, внимательно наблюдая за движениями пальцев, словно это чужая рука тянулась к моей.

Вот она, пульсирующая жилка. Осторожно сжать, перекрывая поток. Пальцы сначала соскальзывают, но через некоторое время напор слабеет, получается перехватить ее покрепче, уже всей пятерней, сдавить, как шею гуся, вывернуть, словно собираешься свернуть отчаянно бьющейся птице шею. Вот так. Хорошо.

Стало легче. Настолько, что смог улыбнуться жене и, оглянувшись через плечо, найти взглядом зрителей. Показалось или нет, но они искренне переживают за меня? И даже сын смотрит не по-детски пристально. Малыш. Может быть, мне и надо было поступить иначе, отдать чужую жизнь за право каждый день видеть твои глаза? Не знаю. Выбор сделан.

Когда «нить» провисла окончательно, я не заметил. Змей ушел. Постепенно все успокоилось. Осталась только обычная усталость, как после тяжелой физической работы, как после трех часов бега, борьбы, фехтования на плацу. Но это можно преодолеть. Как бы ни устал, но на то, чтобы сделать несколько шагов, моих сил должно хватить.

Почти хватить. Ибо, если бы меня не ловили на той стороне четыре руки, непременно сверзился бы в воду, поскользнувшись на траве. Хорош герой! Брашко смотрел так, словно впервые увидел, и чуть не плакал. Ведьмак, чье имя так и не удосужился узнать, долго тряс руку и что-то вещал. Пра Михарь просто молча обнял. А его жена тихо подошла и протянула мне ребенка. Я дотронулся до нежной щечки сына левой рукой – правая рука висела, как неживая, все еще горячая и слегка распухшая. Кожа на ладони покраснела, словно от сильного ожога, а в самом центре, там, где проходит линия жизни, действительно проступало пятно ожога.

– Вы… воспитайте его достойным человеком. Пусть не некромантом, пусть просто вырастет…

– А т-ты? – ведьмак запнулся, не зная, как обратиться.

– Я не могу, – пришлось признать. – Я отдаю его вам. Вы только скажите потом ему правду – кто был его настоящим отцом. Хорошо?

– И как зовут этого отца?

– Груви. Згаш Груви. Пора бы запомнить.

– Драгош из Кириц, – наконец, представился ведьмак. – Ты все-таки не возьмешь его к себе?

Клянусь чем угодно – у меня была мысль так сделать. Но выбор есть выбор. Только одного человека я могу взять с собой из этих лесов, когда тронусь в обратный путь.

– Я запомню. Вам, наверное, стоит уходить из этих мест?

Мы обернулись на старика, который застыл в отдалении. То есть, оба видели не старика, а хозяина этих мест. Он выглядел таким мрачным, что даже мне внушал страх.

– А куда мы пойдем? – подумал Драгош. – Похоже, нам нигде не будут рады. Вечно кочевать с места на место? Будь я один, это не страшно. Больше десяти лет так жил, пока не женился. А семья…

– Ничего. Место найдется. Где-нибудь…

…где-нибудь в глуши, где никто не будет знать, кого на самом деле растит эта семейная пара.

– Вы тогда дайте знать, когда найдете новое место.

– Мы постараемся, – кивнул Драгош.

– Да уж, – подал голос пра Михарь, – вы очень постарайтесь не забираться в такую глушь, где за вами будет сложно присматривать.

Я быстро обернулся и встретил понимающий взгляд.

Сборы были недолгими. Собственно, затянулись они из-за меня, который с трудом мог шевелить правой рукой. Чувствительность к ней понемногу возвращалась, но она все равно была, словно чужая. Судя по всему, пройдет немало времени прежде, чем я смогу нормально ею двигать. Да и краснота пока не проходила.

Семейство Драгоша вышло нас провожать. Ведьмак немного прошел рядом с моим конем, остановился в начале тропы, вскинул руку в прощальном приветствии… да так и замер, ощутив появление нового гостя.

Всадник!

Он ворвался в этот мир вместе с порывом ветра, пригнувшего стволы деревьев и кусты. Кони испуганно заплясали, не слушаясь поводьев, да и нами, если честно, овладел страх. Говорю пускай и за себя, но судя по тому, как дрогнул голос пра Михаря, инквизитор тоже был поражен.

– Б-боже…

Не узнать Ругевита было невозможно. В моем недавнем видении я уже видел его, правда, боковым зрением и скорее чувствовал присутствие бога войны. Правда, тогда я смотрел на мир глазами одного из его ужасных псов. Смотрел или был одним из них? Вон они, оба. Интересно, каким из них я был?

Ругевит, широкоплечий, с волчьей шкурой на спине, с грубым, темным, словно обветренным, лицом, в правой руке легко державший меч острием вверх, словно свечу, правил конем одной рукой. Вернее, левая рука его просто лежала на конской шее – боевой жеребец не нуждался в понуканиях. Он сделал несколько шагов и остановился, когда всадник повел головой из стороны в сторону нарочито медленно – и в этой медлительности было больше угрозы, чем в сотне обещаний содрать кожу и намотать кишки на собственную шею.

А потом наши взгляды встретились.

Вот ты какой…

Глухой низкий голос прозвучал, казалось, в совершенно пустой голове – так он отозвался под сводами черепа, словно в колокол ударил пудовый язык.

– Какой? – шевельнулись губы.

Хм… – усмешка. Бог смеется?

– Не вижу ничего смешного, – рассердился в ответ.

Мы долго ждали. Долго искали…

– Полгода.

Дольше. Намного дольше. Много, очень много лет.

– Ой, вот только не надо этого! Всякие там пророчества, предсказания, знамения, мифы и легенды… Я не хочу! Не буду. Не умею!

Сумел, тем не менее.

– Что? Влюбить в себя богиню? Так это не я, это она сама меня выбрала!

Нарушить равновесие.

Ага, сейчас все-таки последует лекция об избранности, предначертаниях, пророчествах и прочей легендарной ерунде. Проходили – знаем. В Колледже космогонии и легендам уделялось аж два семестра!

Стать супругом Смерти.

– Не единственным, кстати сказать! Знаете, сколько их до меня уже было и сколько будет?

Один. Всегда один. Единственный. Вечный, как круговорот. Умирающий и возрождающийся. И единственный, сумевший шагнуть из круга.

И вот тут мне действительно стало страшновато. Не настолько, чтобы схватиться за голову и завопить от ужаса – но в глазах все поплыло, сердце застыло, а холодная струйка пота побежала-таки по спине. Нам же читали космогонию. Миф о вечном триединстве Любви, Жизни и Смерти. Богиня-жизнь убивает своего возлюбленного, ибо тот, кто рожден на свет, не может не умереть, и становится богиней-смертью. Оплакивая же его, она становится богиней-любовью – и силой своей любви воскрешает умершего для новой жизни, этой богиней-жизнью становясь – и снова умерщвляя его. И так – без конца. В детстве я слышал сказку о трех сестрах, которые не могли поделить одного возлюбленного, Финиста – он приходил к младшей, но старшая умертвила его из зависти и только самоотверженность средней спасла ему жизнь. В Колледже эту сказку нам расшифровывали, как один из древнейших мифов, повествующих о триединстве жизни, смерти и любви – но никто не думал, что один из слушателей однажды окажется главным действующим лицом этой легенды. В супругов Смерти не зря не верили и считали их существование не более, чем сказкой или мифом – супруги Смерти и есть часть мифологии. Супруг Смерти и должен быть смертным, чтобы умереть в свой черед – и через некоторое время возродиться, пусть и в другом теле.

И так было всегда. С начала мира. С самого первого человека, полюбившего жизнь – и умершего от этой любви. И кто сказал, что это – неправильно?

Я. Бывший простой провинциальный некромант, а ныне рядовой инквизитор Згаш Груви, давший богине то, о чем молчит миф – ребенка. И трижды отказавшийся умирать, когда пришел его черед.

Нарушивший равновесие, сегодня оно будет восстановлено.

– Я не понимаю.

Тот, кто рожден, должен умереть! Так было, так будет. Вечному круговороту не обойтись без смерти, ибо в самой смерти скрыто рождение жизни.

– Что тут происходит? – прошептал испуганно Брашко. – Мне может кто-нибудь объяснить…

– Сам ничего не понимаю, – огрызнулся в ответ.

На самом деле я все понимал, и смутная догадка переросла в твердую уверенность, когда вперед выступили два пса Ругевита.

– Згаш!

Не узнать голоса жены я не мог. Страх и страсть звучали в нем.

Несколько секунд чудовищные звери стояли неподвижно, напряженные, грозные и прекрасные. А потом, повинуясь неслышной команде, сорвались с места и устремились вперед.

И как-то сразу стало ясно, что сейчас произойдет.

Закричала женщина. Долгим, отчаянным криком, прижимая к себе ребенка. Развернулась и бросилась бежать к лесу, напрямик, ничего не видя перед собой от страха. Лич и ведьмак встали плечом к плечу, подняли оружие. Грозная сила.

Вот только псы Ругевита не спешили вступать в схватку. Промчавшись плечом к плечу, они в самый последний момент вильнули в стороны, обходя своих противников по дуге. Секунда, другая – и между женщиной, ребенком и двумя пастями не осталось ничего.

Но мгновением раньше, до того, как разум осознал и принял решение, тело среагировало само. Я сообразил, что пришпорил коня, заставляя его сорваться в галоп, когда он уже летел вдогонку за чудовищными тварями. На скаку привстал на стременах, рывком выбросил вперед почти парализованную правую руку. Чтобы остановить сердце, нужно лишь шевельнуть кистью, сделать одно плавное и сильное движение.

И я его сделал. Не колеблясь, не думая и не рассуждая, каким-то образом заставив непослушные пальцы совершить нужный пасс. И осознал, что сделал, лишь когда один из псов вдруг споткнулся и покатился по земле. Перевернулся раза три и затих светло-серой тушей.

Казалось, застыло все вокруг. Бегущие люди остановились. Всадники сдержали коней. Оставшись один, уцелевший пес бросил преследование и завыл, поднимая морду в небо.

– Убивший пса Ругевита сам становится псом Ругевита! – прозвучал голос моей жены.

Труп чудовищного зверя распростерся на примятой траве, которая на глазах покрывалась инеем. Иней проступал и на шерсти мертвого зверя, и на его разинутой пасти, и на выпученных глазах. Его становилось все больше и больше, уже через пару минут над трупом вырос настоящий сугроб и похолодало так сильно, словно вернулась зима.

Почему-то я не мог отвести взгляда от этого холмика. И в памяти кружились снежинки. Слышался хруст снега под лапами, собственное тяжкое дыхание вырывалось из груди. Упругое сильное тело летело вперед сквозь ветер и холод. Равнина стлалась под лапы. Могущество. Сила, Власть. Служение. То, ради чего рожден. То, к чему шел неосознанно все эти годы.

– Убивший пса Ругевита сам становится псом Ругевита! – гремело в ушах.

Псом Ругевита. Стражем мира. Охотником и защитником. Силой, с которой не могут не считаться. Где-то когда-то были легенды, и кого-то ведь называли «псами Ругевита» еще пару столетий назад. Был какой-то рыцарский орден…

…это они, те, кто когда-то называли себя «псами Ругевита», пришли на эту землю. Это они были теми врагами, которые заставили листвов отступить в самую глушь болот. Это защиты от них просили жители исчезнувшего городка, от которого осталось только отражение в водах озера. Обитель, в которой отшельники молились именно Ругевиту, не зря появилась в этих лесах – она была заставой, первым и последним стражем. Все изменилось, прошли века. Рыцари, именовавшие себя псами Ругевита, канули в прошлое. Кажется, они предали своего покровителя, связавшись с иными богами из иных миров, и погибли. И вот Ругевит здесь, пришел на зов пра Михаря, как когда-то приходил на зов «псов-рыцарей». И ему нужен новый пес. Ибо нельзя просто так выступить против бога и не заплатить за это…

Своей человечностью.

– Нет.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Да.

– Ты совершаешь ошибку.

- Нет. Я сделал свой выбор.

– Ты остаешься, – это, скорее, не вопрос, а утверждение.

– Да, – горло словно одеревенело, звук получился хриплым, резким.

– Я могу тебя заставить.

– Попробуй.

Равнодушно поднял взгляд на древнего бога. После всего, что случилось за этот день, вряд ли что-то могло меня всерьез напугать или удивить. Тяжелый взгляд – глаза в глаза – бог и человек. Взгляд зовущий, манящий, приказывающий – и упрямый до одури.

– Шучу, ты должен сам…

Естественно, сам! Пес всегда сам подходит к человеку, признавая его своим хозяином. Но мне все так надоело, что я не тронулся с места, оставшись сидеть в седле и рассматривая правую руку, как неживой отдельный от меня предмет. Я хочу остаться человеком, и сейчас меня больше интересовала моя рука. Интересно, останется эта легкая припухлость и красота навсегда? А ранка на ладони – как скоро она перестанет кровоточить? Могущество. Сила, Власть… Не они занимали меня в этот момент. Как ни странно, но опасность остаться калекой волновала намного сильнее.

И Ругевит, кажется, понял мои мысли.

– Итак… ты решил?

– Нет.

Осторожно разобрал поводья, чтобы править конем одной рукой. Пусть даже без правой руки, но я хочу остаться человеком.

– Опять не вышло, – Ругевит был достаточно древним и сильным богом, чтобы признать своё поражение. - Жаль, из тебя мог бы получиться…

– Нет, – на сей раз голос не подвел. – Из меня уже получилось…

Как говорится, «что выросло, то выросло!»

Ругевит медленно кивнул.

– Что ж, ещё увидимся!

Еще медленнее, словно надеялся, что я передумаю, развернул коня и скрылся в чаще Пес следовал за ним. Прежде, чем раствориться в зарослях вслед за хозяином, он бросил на меня через плечо вопросительный взгляд. И, клянусь, но в собачьих глазах читался вопрос: «Ну, брат, ты идешь или нет?»

В какой-то момент мне захотелось сорваться с места, бросить все, забыть прежнюю жизнь и кинуться вдогонку. Я сдержался, хотя видят боги, чего мне это стоило. Мелькнула и пропала мысль, что надо было откупиться, возможно, даже предложить вместо себя кого-то другого, но кого? Не Брашко, вырванного у Змея? И не пра Михаря. А над остальными людьми у меня не было власти.

– Згаш, – и когда я перестану вздрагивать, едва услышу свое имя из уст инквизитора! – вы можете объяснить мне, что все это значит?

Они что, ничего не слышали?

– Мне, – понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, – только что предложили работу. А я отказался.

– Почему?

– И вы туда же? Пра? Ну, не карьерист я, что поделать!

– Да уж, – мой куратор усмехнулся как-то странно, – не карьерист. Куда вам, с такой-то карьерой…