— Постарайся во всем видеть светлую сторону, Куп. По крайней мере она лестно отозвалась о твоей фигуре. — Майк швырнул салфетку в мусорную корзину. — Я отнесу эту шубу фотографам, пусть они сделают общий снимок и крупные — монограммы и ярлычка.
— Но сначала проводи Алекс в зал суда, — возразил Мерсер. — Она хочет, чтобы ты посмотрел на двух парней, похожих на правительственных агентов, и выяснил, что это за птицы. Мне туда нельзя, там соберутся присяжные, а я на следующей неделе даю показания.
— Ладно, только пригляди за моей шубой, приятель.
Майк взял мои документы и направился к двери.
Мы с трудом пробрались сквозь толпу будущих присяжных, которые нетерпеливо сгрудились в душном коридоре перед залом суда. Один из судебных приставов заметил нас и открыл дверь.
Через пять минут, ровно в два пятнадцать, в комнату ввели шестьдесят человек. Двенадцать сели на скамью присяжных, остальные заняли соседние места.
Парочка в темных очках уже торчала в заднем ряду.
Мы с Майком двинулись в конец зала, чтобы как следует их рассмотреть. Когда мы проходили мимо, Майк взглянул на них и расплылся в улыбке, словно увидел старого знакомого.
— Эй, привет! Рад тебя видеть. Я Майк Чэпмен. — Он протянул руку парню, который сидел дальше от прохода, и тот пожал ее, не сказав ни слова. — Бар «Шихан», помнишь? Я тебя там видел в начале лета. Ты угощал всех выпивкой.
Мужчина покачал головой.
— Думаю, вы ошиблись.
— Нет, я помню. Может, забегаловка была другая, но я точно с тобой разговаривал. Ты ведь из ЦРУ, верно? Работаешь в Лэнгли?
Второй мужчина взглянул на своего соседа, словно хотел увидеть, как тот на это отреагирует.
— Жаль вас разочаровать, но вы меня с кем-то перепутали. Наверно, с моим братом-близнецом.
— Ага, тот вроде был посимпатичней. Наверно, так оно и есть. Что, пришел давать показания?
— Нет.
— Слушай, — продолжал Майк, — я коп, детектив…
— Ладно, ладно. Насколько я знаю, это открытое заседание, и мы с приятелем можем просто посидеть и посмотреть, верно?
Майк пожал плечами.
— Как хотите. Просто вы не там сели. Судья выделил вам два специальных места.
Младший из них — тот, что сидел ко мне поближе, — снова прищурился и посмотрел на своего напарника. Майк махнул рукой и пояснил:
— Вам туда, вон к той черноволосой телке с перхотью на воротнике. Там так и написано — «Места для придурков». Вот черт, наверно, это ваше самое крутое задание — присматривать за одним из своих психованных приятелей. Только костюмчики в следующий раз смените, а то вас в зал не пустят. Синтетика огнеопасна. Пойдем, Куп, займемся делом. Я опаздываю.
— По-твоему, я пригласила тебя, чтобы ты разворошил осиное гнездо? — спросил я, когда мы отошли подальше. — Моффет и так едва меня выносит. А ты набросился на этих типов.
— Ни черта они нам не сделают. Что с того, что я их немного поддразнил? Зачем я вообще тебе понадобился? У этих парней на лбу написано, что они из ЦРУ. Если сама не видишь, сходи к окулисту.
Майк ушел, хлопнув дверью, а я вернулась к местам для присяжных — как раз в тот момент, когда в зале появился Харлан Моффет.
— Всем встать. Суд идет, — этой заунывной формулой секретарь известил о приходе судьи и начале ведения протоколов.
Моффет изложил суть дела. Когда-то большинство вопросов на отборе присяжных задавали адвокаты. На знаменитых процессах, привлекавших внимание публики, эта процедура растягивалась на несколько дней. Но недавно федеральные суды приняли правила, по которым список вопросов составлял судья. Поэтому наши присяжные вполне могли определиться уже сегодня вечером.
Моффет начал с общей информации, зачитал фамилии всех участников и свидетелей, фигурировавших в деле.
— Если вы знакомы с кем-то из этих лиц или слышали их имена, поднимите руку, и я дам вам слово.
Присяжные воспользовались случаем, чтобы разглядеть нас с ног до головы, но ничего не ответили.
— В процессе слушаний перед вами выступят три офицера полиции. У кого-нибудь в семье есть полицейские? — Поднялось шесть рук. — Вы не должны верить их показаниям больше или меньше, чем другим свидетелям. Это ясно? Все, что они скажут, должно оцениваться так же беспристрастно, как слова любых других свидетелей. Вам понятно?
Робелон и я делали пометки рядом с фамилиями тех, кто сидел на скамье присяжных. Мы смотрели, как они реагируют на вопросы, отвечают или ограничиваются жестом и гримасой. В будущем нам предстояло выяснить подноготную каждого из них, все, что может помочь и навредить обвинению или защите. Кстати, в нашем случае слова Пэйдж Воллис значили гораздо больше, чем свидетельства целого отряда полицейских. Показания последних имели особый вес в делах о продаже наркотиков или хранении огнестрельного оружия. Они не могли пролить свет на события, происходившие в квартире Эндрю Триппинга.
Моффет заговорил об обвинениях, выдвинутых против ответчика.
— Есть какие-нибудь замечания или возражения по поводу данных преступлений? — спросил он, стараясь избежать слова «изнасилование» и за счет этого исключить самоотводы. Впрочем, за все время моей работы в прокуратуре я еще не видела судью, у которого прошел бы этот номер.
Двое со скамьи присяжных подняли руки. Я оглянулась и заметила еще несколько рук в зале.
— Ваша Честь, — я поднялась, — вы позволите расспросить каждого в отдельности?
Моффету мое предложение явно не понравилось. Он не хотел терять драгоценное время, отлично понимая, что в случае согласия количество отводов возрастет. Далеко не все женщины захотят обсуждать свои проблемы в присутствии чужих людей, если мы не станем расспрашивать их поодиночке. А у меня и Робелона будет меньше оснований возражать против той или иной кандидатуры.
Судья уже собирался отклонить мою просьбу, но в этот момент к ней присоединился Робелон. Для стороны защиты всегда выгодно, когда присяжные признаются в своих предубеждениях вслух.
Женщина, числившаяся в списке под номером три, вышла на середину зала и объявила Моффету, что не сможет беспристрастно судить об этом деле.
— Я тоже была жертвой изнасилования.
— Когда именно?
— Пять лет назад. Меня изнасиловали и избили.
— Это случилось в Нью-Йорке? Мисс Купер или ее коллеги участвовали в расследовании?
— Нет, сэр. Преступление даже не раскрыли.
— И преступником был не мистер Триппинг, верно?
Женщина уставилась в пол, на глазах у нее выступили слезы.
— Нет, сэр.
— Вам известно о презумпции невиновности? Вы знаете, что этот человек имеет право на справедливый суд?
У женщины сдавило горло, она не могла говорить. Потом кивнула.
— Тогда в чем проблема?
Робелон уже все понял и хотел, чтобы судья дал женщине отвод. Иначе ему пришлось бы тратить свое ограниченное право на отклонение кандидатур ради человека, заведомо предубежденного в отношении его клиента и вообще любого, обвиненного в подобном преступлении.
— Я просто хочу понять, почему вы не можете честно и беспристрастно относиться к обвиняемому? Объясните.
— Судья, мне кажется…
— Неважно, что вам кажется, мисс Купер. Я пытаюсь разобраться, что происходит.
Женщина посмотрела на меня, явно надеясь, что я опять вмешаюсь и дам ей время прийти в себя.
— Разрешите предложить вам стакан воды. — Я направилась к своему столу.
— Я не подхожу для этого процесса, сэр. Можете считать это глупым, но я просто не в силах сидеть и слушать, как насиловали другую женщину. Для меня все это слишком… болезненно. Простите, но я не смогу участвовать в суде.
Моффет больше не настаивал.
— Ладно, завтра утром приходите в главный зал совещаний. Скажите, чтобы в следующий раз вас отправили в гражданский суд.
Потом еще семь женщин подошли к судейскому месту и рассказали о своем личном опыте. Четверо из них попросили самоотвод, а трое выразили сомнения в том, что смогут беспристрастно отнестись к показаниям потерпевшей.
— Мы еще не знаем, потерпевшая она или нет, — пробурчал судья, закончив последнюю беседу. — Как раз это должен установить суд.
Я посмотрела на часы. Моффет не отпустит нас до семи или восьми вечера, пока не закончит всю процедуру. Что бы ни случилось, он доведет дело до конца.
Когда разобрались с общими вопросами, судья передал мне длинный зеленый бланк, и я перешла к более подробному анализу кандидатур. Положив листок на небольшую стойку перед скамьей присяжных, я сопоставила личность каждого из них с фамилиями и адресами на судебных повестках.
К четверти шестого мы отобрали одиннадцать человек. Я отвергла одного мясника — у него было двое сыновей-подростков, арестованных в свое время по ложному обвинению, сотрудника универмага, считавшего, что женщину не может изнасиловать мужчина, которого она знает и с которым встречается, и работающего студента, уверенного, что О. Дж. Симпсона[7] опорочили телевидение и газеты.
Питер Робелон допустил известную ошибку, которую часто совершают адвокаты, впервые сталкиваясь с делом об изнасиловании. Он попытался исключить из состава присяжных всех женщин, рассудив, что мужчины мысленно поставят себя на место Эндрю Триппинга, почувствуют что-то вроде солидарности с ним и опустят его на свободу.
Он еще не получил печальный урок, усвоенный мной за годы работы: женщины гораздо критичнее относятся к представительницам своего пола и склонны винить в их бедах их самих. Сколько раз я из кожи вон лезла, чтобы подобрать присяжных из двенадцати интеллигентных женщин, а после суда ко мне подходили мужчины и говорили, что эти дамы весьма сурово осуждали поведение жертв.
Я наблюдала, как мой противник избавляется от ярой феминистки с тремя неженатыми сыновьями-школьниками, хотя она вряд ли стала бы голосовать в пользу обвинения, — и отсеивает пять или шесть молодых женщин, которые во время заседания чуть ли не игриво переглядывались с Эндрю Триппингом.
Я даже не заметила, как в зал вошла Максина, моя помощница, и направилась к столу секретаря напротив скамьи присяжных. Она привлекла внимание Моффета.
— Вы здесь по делу, мисс? — спросил он.
— Ей нужно поговорить с мисс Купер, это срочно, Ваша Честь, — ответил секретарь.
Он встал из-за стола и жестом пригласил меня подойти к Максине. По моему лицу было понятно, что я обрадовалась не больше Моффета.
— Прости, Алекс. Мерсер просил немедленно с тобой связаться. Он спрашивает, можешь ли ты попросить судью отменить залог для обвиняемого и посадить его на ночь под арест.
— На каком основании я должна обратиться с такой просьбой?
— Недавно в офис звонила женщина, которая представилась приемной матерью Даллеса Триппинга, и сказала, что сегодня днем директор школы отослал мальчика домой с запиской. В записке говорилось, что в половине седьмого утра возле школы видели мужчину, который спрашивал детей, не знают ли они, где найти Даллеса.
— Она сообщила свое имя и телефон? Директор описал, как выглядел мужчина?
Я забросала Максину вопросами, прекрасно понимая, что вряд ли получу на них ответы.
— Судя по тому, что она мне рассказала, он похож на обвиняемого, — проговорила Максина.
— Если это произошло рано утром, почему директор так долго молчал?
Я пыталась вспомнить, когда в зале появился Триппинг.
— Он не молчал. Женщина привезла Даллеса в школу и уехала на какие-то лечебные процедуры. Ее искали весь день, но она не появлялась дома и только после обеда заехала за мальчиком.
Земля снова уходила у меня из-под ног. Я не могла отменить залог, сославшись на то, что обвиняемый нарушил охранный ордер, поскольку у меня нет информации о приемной матери. Еще один участник, с которым я так и не встретилась! Кроме того, мне следовало расспросить директора. Если мое ходатайство провалится, я только зря настрою против себя судью. Но если не предпринять никаких мер, я рискую тем, что у Триппинга появится еще одна возможность встретиться с сыном или даже причинить ему вред.
— Я попрошу перерыв на десять минут и позвоню этой женщине. Дай мне ее телефон.
— В этом и сложность. Она была напугана. Сказала, что вы ее не знаете, и она не хочет называть свое имя Мерсеру или кому-то еще, кто может за ней проследить. Она просто хотела сообщить, что увозит Даллеса из города. Позже она вам перезвонит.