9
Чтобы поближе познакомиться с еще одним участником описываемых здесь событий, мне придётся переместиться на несколько тысяч километров восточнее Украины, а также на несколько лет назад. И я приглашаю вас, мой дорогой читатель, совершить вместе со мною это небольшое путешествие. Надеюсь, что оно окажется для вас не только неутомительным, но и приятным.
Итак, Юра Ниголь. Он с детства мечтал о море. Но до моря было далеко, денег на дорогу не хватало, поэтому он поступил учиться туда, где ближе, то есть в политехникум города Алдана. Город, по масштабам Западной Сибири и Европы, считался крохотным, а для Якутии Алдан был третьим по величине населённым пунктом. В техникуме имелось отделение «ремонт и обслуживание автомобилей», а к автомобилям Юра тоже питал не меньшую слабость, чем к романтике морских путешествий. Два первых курса Юра окончил с теми приключениями, которые будут малоинтересны читателю, поэтому о них стоит промолчать. А в начале третьего курса в жизни Юрия Ниголя произошло то, что в корне изменило всю его дальнейшею биографию.
В конце сентября, на еженедельной политинформации, преподаватель обществоведения зачитал сообщение об антисоциалистическом путче в Чехословакии и введении туда войск стран Варшавского договора. Эту новость студенты встретили совершенно равнодушно, так как единственной темой для разговоров была пластинка ансамбля Битлз, которую привёз один из учащихся. В то время, вся модная музыка записывалась в подпольных студиях на старых рентгеновских негативах и имела народное название «рок на костях». А тут появилась совершенно новая и качественная пластинка, завезённая в Советский Союз контрабандным путём. И с этой новостью какая–то заварушка в Чехословакии казалась сущей ерундой.
В курилке вновь говорили о битлах. Поддержать эту тему Юра не мог, потому что в музыке он ничего не понимал. В любой компании он всегда был в центре внимания, а тут никто в твою сторону даже не смотрит. Обидно. Тут Юра, некстати, вспомнил тему последней политинформации и авторитетно заявил:
— То, что наши танки въехали в Чехословакию, называется оккупацией!
— Тебе ведь разъяснили, пень ты дубовый, что там наших танкистов бутылками с зажигательной смесью закидывают! Там наши парни заживо сгорают! А ты их оккупантами называешь! — возразил ему кто–то.
— А если бы к нам в город китайцы на танках въехали? Ты что, хлебом и солью их бы встречал? Или поднял бы руки вверх и кричал «Брежнев капут?».
Прозвенел звонок. Все побросали окурки и потянулись в аудитории. На следующий день, в начале второй пары, преподаватель попросил Ниголя выйти в коридор. Там его ожидал крепко сложенный мужчина. По его виду Юра безошибочно определил: «этот не из наших, не из таёжников».
Здесь нужно дать некоторые пояснения. Дело в том, что основная часть населения Севера — люди приезжие, и у тех, кто прожил в Якутии достаточно долгое время, происходят некоторые изменения, как в душе, так и во внешности. Движения приобретают медлительность, голос уверенность, а на лице появляется печать доброжелательности. Таких людей там называют таёжниками. Речь их располагает к себе, а душа их расстёгнута нараспашку. Таких признаков в этом человеке Юра не обнаружил.
— Сколько времени? — спросил незнакомец.
Юра пожал плечами, посмотрел на часы и ответил.
— Есть подозрения, что эти часы украдены! Пройдёмте со мной!
Такой поворот дела Юру даже обрадовал. То, что эти часы он купил, он сможет доказать очень даже просто, а вот уважительные причины для прогула неинтересных лекций случаются чрезвычайно редко. И Юра с радостью принял приглашение. Незнакомец привёл его к зданию милиции, завёл в коридор и попросил немного подождать. Через некоторое время он ввёл его в кабинет, где сидело такое же безликое существо. Оно подало ему лист бумаги и предложило: — Напиши всё, что ты говорил об оккупации Чехословакии!
Юра похолодел.
— Какая это сука стукнула? — спросил он упавшим голосом.
— Не сука, а наш осведомитель! — поправил его следователь. — Ты думаешь, что мы здесь слепые и глухие? Нет! Мы знаем про каждого даже то, что он сам про себя не знает! Давай пиши! Чем быстрее напишешь, тем быстрее пойдёшь в свою общагу!
Юра попытался что–то написать, исчеркал половину листа, но ничего вразумительного не получилось. Он попросил ещё бумаги. Следователь забрал испорченный лист, аккуратно вложил его в папку и выдал чистый. Писать было не о чем, и с этим листом произошла та же история, что и с первым. После того, как таким образом, было испорчено пять листов бумаги, следователь наконец сжалился.
— Ты сначала всё хорошенько обдумай, а потом напишешь! А пока посидишь в камере!
На следующий день его вызвали на допрос.
— Ничего я больше писать не буду! — прямо в дверях заявил Ниголь.
— Хорошо! — согласился следователь. — Так и запишем в протоколе допроса, что ты от дачи показаний отказался! А это знаешь ли? Намного для тебя хуже будет! Ты мне тогда вот что объясни, за что ты избил студента Приходько?
— Да ведь они меня сначала втроём били! За Натаху били, что я у Приходько увёл! Двоих я уже встретил! Ещё одного гада поймать надо! Так это ж когда было?
— Вот, вот! Про это всё и напиши! — обрадовался следователь.
Когда объяснительная по поводу драки была Ниголем написана, следователь аккуратно вложил её в папку и с удовольствием произнёс:
— Вот в этой папочке материал, который пять лет тюрьмы тебе обеспечит! Не за что–нибудь другое, а за хулиганство! Посидишь в камере ещё с недельку–другую, может ещё что накопаем! Дела твои, дружище, плохи!
Ниголь чувствовал, что за такой пустяк как драка, его посадить не могут. «Если всех, кто свою правоту кулаками защищает, — думал он, — посадить в тюрьмы, то кто тогда на свободе останется? Никого не останется, все в тюрьмы сядут! А про оккупацию я скажу, что ничего не говорил!»
— Ты вот думаешь, что тебя посадить не за что! — как бы прочитав его мысли, промолвил следователь, — А зря ты так думаешь! У нас так, на кого нам пальцем укажут, того и посадим! Статью подходящую мы любому подыщем, и будешь ты сидеть, как миленький! Я вот изучил твоё личное дело, — продолжал следователь, — хороший ты парень! Оценки у тебя хорошие и в коллективе за тебя горой стоят! А Ермакова Наташа, первая красавица в техникуме, как тебя любит! Она секретарь комсомольской организации техникума! Ей поручили провести собрание, чтобы тебя из комсомола исключить и соответствующую для уголовной статьи характеристику на тебя написать! А ты знаешь, что она учудила? Провела это собрание так, что все за тебя горой встали! А характеристика? С такой характеристикой тебе памятник при жизни положен! Вот до какого безрассудства любовь доводит! Всю свою карьеру девчонка из–за тебя испортила! С её данными ей в центральном комитете партии место гарантировано! На твою любовь то место она променяла! Дурёха!
Следователь старательно размял пальцами папиросу, пустил в потолок тонкую струйку дыма и продолжил:
— Всё ещё можно поправить! И всё зависит только от тебя!
— Что для этого нужно? — глухо промолвил Ниголь.
— Вчера кто–то из ваших автомехаников анекдоты про Брежнева рассказывал! Узнай, кто это был, напишешь докладную записку и передашь её нам! Если и дальше всё пойдёт нормально, мы тебя поставим на денежное довольствие как своего осведомителя и поможем окончить техникум! После техникума ты пойдёшь работать к нам! От армии мы тебя освободим!
— Так это что получается? Я должен буду стучать на своих? — удивился Юра. — Нет! Это мне не подходит! Я уж лучше в тюрьму сяду!
— Хозяин — барин! — согласился следователь. — Посидишь в одиночной камере, подумаешь хорошенько, а через месяц–другой мы этот разговор с тобой повторим! Если поумнеешь раньше, постучишь в дверь, и я рад буду продолжить нашу беседу!
Со сложенными за спиной руками Юру повели в камеру.
На следующий, день, после того как Юру разместили в кутузке, по техникуму пополз слух об истинной причине его ареста. Секретаря комсомольской организации техникума вызвал к себе парторг и дал ей следующие наставления:
— Необходимо срочно выпустить стенную газету и осудить в ней высказывания студента Ниголя о событиях в Чехословакии! Я написала заметку, её поместишь на первую полосу! Ещё пару заметок напишите сами! Краски и бумагу получите на складе, вот требование!
— Может быть не надо газету? — попыталась протестовать Наташа. — Ещё неясно, что там Ниголь и о чём говорил, так, сплетни одни бродят, да и всё!
— Ты что не понимаешь того, куда он ввязался? Да если мы себя сегодня же не обезопасим, то завтра нас с тобою таскать начнут за то, что плохо ведём политико–воспитательную работу среди студентов! Немедленно газету! Я сама её повешу!
Редколлегия приступила к работе. На первой полосе разместили статью секретаря парткома. Она была примерно такой: «В то время, когда наши доблестные воины, не щадя свои собственные жизни, отстаивают завоевания социализма в Европе, в нашем кругу находятся отщепенцы, которые ставят под сомнение решение нашей партии о вводе советских войск в братскую республику Чехословакия! Тем самым они поставили себя в один ряд с западными реваншистами.»
Ниже художник нарисовал карикатуру. На ней был изображён некий стиляга в узких брюках и жёлтом галстуке с обезьянами. Изо рта этого стиляги свешивался длинный–предлинный язык. На том языке, украшенном бородавками, росли мухоморы и бледные поганки. С кончика языка стекала ядовито–зелёная слюна. Под карикатурой крупными печатными буквами было дано пояснение: «НИГОЛЬ». Ещё ниже теми же печатными буквами было написано: «ТАК ВЫРАЗИМ ЖЕ НАШЕ ВСЕОБЩЕЕ ПРЕЗРЕНИЕ ДОБРОВОЛЬНОМУ ПОСОБНИКУ НАШИХ ВРАГОВ И ДРУЖНО СКАЖЕМ ЕМУ — ПОЗОР ОППОРТУНИСТУ». В газете было ещё несколько дежурных заметок, но они не интересны, как и студентам, так и моим читателям.
Парторг прочитала газету, и та ей понравилась. Она забрала газету с собой, а члены редколлегии приуныли. Всем было ясно то, что если Ниголю и удастся вырваться из застенков КГБ, то после этой статьи его вышвырнут из техникума в два счёта. Совет длился почти до утра. Утром, задолго до начала занятий, парторг лично вывесила стенгазету, оглядела её издалека, и она ей понравилась ещё больше.
О том, что студент Ниголь ляпнул то, о чем принято молчать, обсуждалось не только среди студентов, но и на педагогическом совете. С выходом в свет стенной газеты ожидался массовый эмоциональный взрыв, и к нему все готовились. Парторг была в эпицентре этого взрыва, и она чувствовала себя героиней. В учительскую заходили преподаватели, но никто из них не выражал никаких эмоций. Парторг подумала о том, что, наверное, газету сорвали. Она вышла посмотреть. Газета висела на месте. На ней был тот же танцующий стиляга, но язык его был несколько короче, а на его груди неизвестно откуда оказалась гитара. Парторг протолкалась сквозь толпу читающих газету студентов и пробежалась взглядом по тексту. Она более медленно прочла текст ещё раз, потом ещё, глаза её наливались ужасом. Почти по складам она прочла текст вслух, делая ударения на каждом слове: «В то время, когда наши доблестные воины, не щадя свои собственные жизни, отстаивают завоевания социализма в Европе, в нашем кругу находятся отщепенцы, которые ставят под угрозу срыва вполне заслуженный отдых советских студентов! В прошедшую субботу всеми нами любимый гитарист Новиков на целых пятнадцать минут опоздал к началу танцев».
Под карикатурой была надпись: «НОВИКОВ». И теми же печатными буквами было написано: «ТАК ВЫРАЗИМ ЖЕ НАШЕ ВСЕОБЩЕЕ ПРЕЗРЕНИЕ ДОБРОВОЛЬНОМУ ПОСОБНИКУ НАШИХ ВРАГОВ, И ДРУЖНО СКАЖЕМ ЕМУ — ПОЗОР ОПАЗДАНЦУ».
Парторг покраснела, она сорвала газету со стены, изорвала её в мелкие клочья и стала топтать их ногами. Сквозь рыдания прорывался её голос, наполненный яростью:
— Нет в русском языке такого слова «опазданец», нету!
Студенты обступили её кругом и молчали. Кто–то принёс ей воды, она немного успокоилась и сказала, обращаясь ко всем.
— Передайте Ермаковой, чтобы в течение этого часа стенгазета висела на месте!
Ровно через час парторг вернулась. Стенгазета висела на прежнем месте. На ней над надписью «Новиков» танцевал тот же самый стиляга с гитарой в руках и присутствовал тот же самый текст. Слово «ОПОЗДАНЦУ» было аккуратно зачёркнуто и над ним теми же печатными буквами было внесено исправление. Последние слова парторг прочитала вслух:
— «Так выразим же всеобщее презрение добровольному пособнику наших врагов и дружно скажем ему — позор ОПАЗДУНУ!»
Шли дни, на допросы Юру больше не вызывали. По сравнению с его скудным студенческим рационом, кормили вполне сносно. Как–то среди ночи в дверях загремел ключ. Юра сел на нары. В камеру ввалился пьяный следователь. Он плюхнулся рядом с Юрой и пробормотал заплетающимся языком:
— С днем рождения тебя поздравляю! У нас с тобой в один день дни рождения случились! У меня тоже сегодня день рождения!
Ниголь вспомнил, а ведь точно, сегодня день его рождения. В студенческом кругу такие дни отмечались шумными вечеринками. А сегодня свой праздник ему пришлось провести за решёткой.
— Только ты ещё пацан, — продолжил свою речь следователь, — и ничего не понимаешь! Тебе только восемнадцать стукнуло, а мне уже о–го–го сколько!
Он посопел, уткнувшись взглядом в цементный пол.
— Ты что? Чистеньким хочешь быть? А?.. Нет, не выйдет!.. — Следователь помотал перед Юриным лицом указательным пальцем и добавил. — Жизнь всё равно зажмёт тебя где–нибудь в тёмном углу и сунет мордой в говно! Оно ослепит твои глаза, оно затечёт в твои уши и оглушит тебя! Оно заткнёт твой нос, и прекратит твоё дыхание. Оно проникнет сквозь твои плотно сжатые губы, и тогда ты познаешь его пьянящую сладость!
Ниголь угрюмо молчал.
— Ну ладно, тебе тоже надо день рождения отметить! — пробормотал следователь.
Он высморкался на цементный пол, вытер пальцы об штаны, икнул и достал из–за пазухи записную книжку. Потом он долго в ней копался, нашёл нужную бумажку и протянул её Ниголю.
— Ты вот здесь распишись! Это расписка о невыезде! Как понадобишься, я тебя найду, всюду найду, под землёй тебя сучёнка найду, если будешь нужен! — погрозил он пальцем. — Иди свою Наташку за сиськи подёргай!
С этими словами следователь упал навзничь и, вытянувшись на нарах, захрапел богатырским храпом.
Прошло несколько дней, и Юра почти успокоился. Он, как обычно, ходил на занятия, был в центре внимания всего техникума и потому чувствовал себя героем.
Как–то его вызвал к себе в кабинет директор техникума. Был он довольно пожилого возраста. Детей он не имел по причине ранения на фронте, и всю свою неиспользованную отцовскую любовь изливал на студентов. Студенты тоже платили ему своей любовью.
— Ну, что? Допрыгался? — поинтересовался Борис Петрович. — Тут вот Наташа за тебя, дурака, приходила просить!
Борис Петрович прошёлся по кабинету.
— Да ты садись, садись! Чего стоишь? В ногах правды нет! Я вот что думаю, — сказал он, усаживаясь в своё кресло, — тут они тебя в покое не оставят! По всей видимости, тебя на десерт приготовили! Дело–то выеденного яйца не стоит! Сейчас не тридцать седьмой год! Это раньше за анекдот про Сталина можно было четвертак схлопотать, а то и вышку! А сейчас на каждом углу политические анекдоты травят! Но вся загвоздка в том, что в Москве прошла какая–то демонстрация в поддержку чехов! А это уже не анекдоты! КГБ готовит материалы к раскрутке антипартийного заговора! Вот и тебя тоже на короткий поводок посадили и держат на привязи, пока команда «взять» не поступит! Тебе, чтобы на свободе остаться, надо куда–то уехать! — категорически заявил Борис Петрович.
— Я подписку о невыезде дал! — грустно заметил Ниголь.
— Я об этом догадываюсь! Есть другой вариант! Сейчас идёт осенний набор в армию! У тебя отсрочка до окончания техникума! Я поговорю с военкомом, и пусть он срочно твой затылок забреет! Отслужишь и через два года вернешься. К тому времени все страсти поутихнут, и опять на третий курс учиться пойдёшь! По–тихому всё сделаем, и твой следователь тебя хватится, когда ты уже на плацу будешь строевой шаг отрабатывать! А армия, она из всяких недоносков, наподобие тебя, настоящих мужчин делает! — Борис Петрович наклонился к Юрию, посмотрел ему прямо в глаза и ткнул ему в грудь пальцем. — Это я тебе как капитан запаса говорю!
В течение первого года своей службы рядовой Ниголь стал своим человеком в дивизионной гауптвахте. Последняя его отсидка происходила на очередном повороте в его жизни, и потому о ней стоит рассказать особо.
Дело происходило в 1970 году. Надвигалась великая дата, столетие со дня рождения вождя мирового пролетариата товарища Ленина. Если и раньше служба в Вооружённых Силах Советского Союза не казалась мёдом, то в период подготовки к Ленинскому юбилею, бедных солдат довели до тихого умопомешательства. Ежедневно приводились политзанятия, на которых вдалбливали в отупевшие головы лишённые смысла фразы, заполнялись конспекты и выпускались боевые листки с одной–единственной темой, — столетие со дня рождения.
Денежное довольствие родового составляло, в то время, три рубля восемьдесят копеек в месяц. На них нужно и можно было купить белую ткань для подворотничков, асидол для чистки бляхи и пуговиц, сапожный крем, лезвия для бритья и зубную пасту. То есть то необходимое, без чего твоя служба может превратиться в сплошную череду крупных и мелких неприятностей. Денег на курево практически не осталось.
В связи с подготовкой к празднованию, замполит части, где служил Юра, приказал завести каждому конспект трудов вождя, и чтобы этот самый конспект всегда находился при военнослужащем. То есть из той самой трёшки с копейками, нужно было выделить полтинник для приобретения общей тетради. Такой приказ возмутил если не всех, то очень многих.
В связи с приближающейся великой датой, партия наметила проведение двадцать четвёртого внеочередного съезда КПСС. По материалам этого съезда опять прошли политзанятия, политинформации и вновь потребовали конспекты. От чего недовольство рядового состава удвоилось.
В солдатской службе есть три радости: обед, отбой и кино. Если раньше кинофильмы, в их часть, привозили два раза в неделю, то в связи с подготовкой к величайшему историческому событию, их не было уже более трёх месяцев. Наконец в одно из воскресений по части пронеслась радостная весть — наконец–то привезли кино. Все свободные от несения службы пошагали в кинозал. Погас свет, заиграла патриотическая музыка, и на экране высветилось название фильма: «Двадцать четвертый съезд КПСС». По залу прогудел вопль разочарования, и толпа ринулась к выходу. Дежурный по части выхватил из кобуры пистолет и, стоя в дверях, прокричал:
— Все назад! Пристрелю!
Толпа приостановилась, по ней прокатился гул, как от нарождающейся лавины, задние ряды надавили, и дверь с треском вылетела. Капитан сделал ещё одну попытку, чтобы остановить это народно–освободительное движение, но его смяли, уронили на пол, и по его спине прошлись кованые солдатские сапоги. Такого бунта часть ещё не знала. На следующий день по всем ротам были назначены комсомольские собрания. Целью этих собраний было выявление зачинщиков бунта, чтобы позже, на страх оставшимся, их примерно наказать! В роте «боевого обеспечения», где нёс службу рядовой Ниголь, собрание проходило после обеда. Его открыл маленького роста, но широкий в талии и бёдрах замполит, про которого говорили, что его легче перешагнуть, чем обойти. Президиум собрания занимали секретарь комсомольской организации части и особист из штаба дивизии. Командир роты капитан Песков тоскливо сидел на краешке стула в переднем углу ленинской комнаты, где и проходило это собрание. Пламенную речь замполита слушали молча. Офицеры демонстрировали на своих лицах полное понимание, солдаты тупо взирали кто куда. Рядовой Ниголь сладко дремал, устроившись в самом дальнем углу зала.
— Такое хорошее кино! — кричал замполит, — Двадцать четвертый съезд капээсэс!!
В этот момент рядовой Ниголь проснулся (уж лучше бы он не просыпался), сладко потянулся и пробормотал себе под нос:
— На хрена мне нужен ваш съезд!
Как догадался мой читатель, в этой фразе Юра применил более подходящее для этого случая существительное. Но я не имею смелости здесь его здесь повторять. Реплика Ниголя была адресована его другу, такому же раздолбаю, как и он сам. Этот друг сидел рядом. Но в это время замполит выдерживал многозначительную паузу и обводил своим рыбьим взглядом скучающую публику. Эта фраза коснулась его натренированного слуха и замполит взорвался.
— Это ты съезд нашей родной партии на … послал?
— Нет! Я имел в виду только кино! — залопотал Ниголь. — Против вашего съезда я ничего не имею!
Капитан Песков покрылся холодным потом. На его глазах происходило разрушение всей его военной карьеры.
Через полчаса Ниголь вновь вернулся на своё место на гауптвахте. Замполит почувствовал, что в его сети попалась крупная рыбина, и что из произошедшего инцидента вполне можно провернуть серьёзную политическую операцию. Прикинув свои шансы на выигрыш, он начал бурную деятельность. Он лелеял надежду, что такое важное дело не может остаться незамеченным не только в штабе округа, а даже в самой Москве. А за проявленную бдительность можно было вполне рассчитывать на получение генеральских лампасов.
Офицеры технических служб сначала потешались над произошедшим казусом в своих узких кругах, но позже, удивлённые неутомимой энергией замполита, насторожились. Посовещавшись между собой, они решили провести небольшое офицерское собрание с участием замполита части. Все приглашённые собрались на квартире у главного инженера подполковника Мышкина. Запасы спиртного, для проведения этого мероприятия, удвоили. Когда алкоголь стёр всякие границы между чинами и возрастом, с замполитом провели политбеседу, примерно следующего содержания:
— Что же ты, гад, делаешь? Ты что не понимаешь того, в какое дерьмо ты нас всех толкаешь? Ты посмотри на капитана Пескова, он как тень по части бродит! Ты что, не знаешь о том, какая здесь буча закрутится, как только ты дашь ход этому делу? Приедут всякие комиссии, и за низкий уровень воспитательной работы с рядовым составом с нас не только погоны посрывают, но они всем нам яйца через глотки повытаскивают! Ты что, на чужом горбу хочешь в рай въехать?
— Здесь особист из дивизии был! — стал оправдываться замполит, — Он это дело просто так не оставит! Если бы этот самый Ниголь это в каком другом месте, или в другое время ляпнул, то замяли бы всё по–тихому! КГБ после чехословацких событий и так лютует, а тут и съезд, и юбилей! Это дело политической статьёй пахнет! Если утаим, значит, нас как соучастников заговора тоже в кандалы закуют! Тем более, мне особист сказал, что за рядовым Ниголем какая–то телега ещё с гражданки тянется! С особым отделом шутки плохи, здесь главное — кто из нас первый на кого стукнет!
— Помните, что генеральный секретарь товарищ Брежнев сказал? — вступил в политбеседу подполковник Мышкин. — Он сказал, что преимуществами социализма может быть недоволен только сумасшедший! Вот она, где главная линия партии! Все диссиденты сейчас не на Колыме кости морозят, а по психушкам парятся! Может там и не легче, чем в лагере, но, по крайней мере, теплее, да и с кормежкой получше будет! Я поговорю с начальником госпиталя, пусть он этого самого Ниголя в дурдом оформит! Спишем его на гражданку с белым военным билетом, где он потом себе работу найдёт? Все двери перед ним разом захлопнутся! За свой поганый язык он очень дорого поплатится, будет всю оставшуюся жизнь за него кару нести! Вот вам и выход! А тот болтун пусть на губе посидит, пока документы на его списание будут готовиться! Отсидит свои десять суток, пусть по нарядам недельку походит, а потом ему ещё десять суток объявите! И так до тех пор, пока документы ни будут готовы!
— А если он не выдержит, и петлю себе на шею накинет? Ведь такое у нас уже было! — возразил капитан Песков.
— Петля это конечно не лучший, но тоже неплохой для нас выход! — вставил начальник штаба.
После того, как судьба рядового Ниголя, таким образом, решилась, военный совет вошёл в своё обычное русло. Технари обсуждали свои проблемы, охотники свои, кто–то пытался петь. Так как подполковник Стебленко и лейтенант Лебедько ничего полезного делать не умели, то они говорили о жизни вообще.
— Мы с ним в школе за одной партой десять лет просидели! А как получили аттестаты, кто на лётчиков учиться пошел, кто в Морфлот документы подал, я в военно–политическое заявление написал! А Вовка Смолин в ветеринарный подался! Мы над ним все потешались! Коров осеменять будешь, да быкам хвосты крутить? Ну и специальность ты себе нашёл! Закончили учёбу и кто куда! Я вот здесь, в тайге гнию! Ты видишь? — замполит поднял свои руки к лицу старшего лейтенанта, — Раны здесь почти не заживают! Каждая царапина гниёт! На месте каждой занозы шрам образуется! Или от болот, какие испарения идут, или от гептила это всё? Не знаю!
(Для непосвященных я даю пояснение, что гептил это один из компонентов топлива для стратегических ракет. И из своего личного опыта, я должен заметить, что это наипрепротивнейшая штука.)
— А Вовка Смолин сейчас в Москве! — пояснил Стебленко, пытаясь наколоть на вилку ускользающий от него гриб. — Где–то там, в какой–то конторе числится, а вся работа у него дома идёт! Клиенты в очереди к нему по неделям стоят! Старые девы и вдовушки в основном! Несут своих собачек, кошечек! Пусенька, на конфетку! А та Пусенька зажралась уже, морду от той конфеты воротит! Доктор, беда, не кушает ничего моя лапочка! А Вовка сделает умное лицо, в стационар, говорит, больную положить надо! Насобирает тех собак и кошек, в багажник их, и на дачу! Там их в сарай, и целую неделю ни воды, ни жрать им не даёт! Приходит хозяйка, бедная шавка аж плачет от радости! Пусик, на конфетку! Тот ам, и вместе с рукой! Доктор, ты сотворил чудо! Деньги на него дождём сыплются! Слава по всей Москве! Квартира обставлена, машина новая, дача двухэтажная, жена красавица! И за свои погоны Вовка не дрожит, потому что их у него вообще нету!
В следующие после военного совета дни рядовой Ниголь либо занимался шагистикой на плацу гауптвахты, либо нёс службу в нарядах. К таким испытаниям судьбы он относился не только вполне спокойно, но даже равнодушно. Во всей этой истории более всего неприятностей пришлось на долю капитана Пескова, — его непосредственного командира. Поэтому, казалось бы, что тот должен был иметь на него большой зуб. Но это было не так. Капитан Песков вдруг стал испытывать к Юрию почти отцовские чувства и по этой причине стал делать ему различные поблажки. И это не прошло мимо замполита.
В одну из ночей рядовой Ниголь был дневальным во внутреннем наряде. Командир части был в командировке и его замещал замполит. Дежурным по части был старший лейтенант Лебедько, исполняющий обязанности секретаря комсомольской организации.
Тому, кто не служил в армии, нужно сделать некоторые пояснения, а именно: внутренний наряд несут четыре человека, трое дневальных — это рядовые, и один дежурный — это сержант. В ночное время суток двое дневальных спят, а дежурный с одним из дневальных бодрствуют. Сон на посту считается в армии одним из величайших проступков. Поэтому в обязанности дежурного по части входит проверка постов и наказание провинившихся.
Дежурный сержант накинул на плечи шинель и задремал. Ниголь, оставшись без собеседника, долго боролся со сном, но усталость, скопившаяся за последнее время, брала своё. Наконец он уронил голову на грудь, облокотился об косяк двери, да так и уснул стоя.
Входная дверь казармы отворилась без скрипа. Старший лейтенант Лебедько тихо проскользнул в узкую щель и обнаружил спящий наряд. В дневальном он узнал Ниголя, и сердце его радостно забилось. Лебедько приоткрыл дверь канцелярии и увидел китель и фуражку капитана Пескова. Он осторожно снял их с вешалки и тихо покинул казарму. Утром пришёл автобус с офицерами, те приоделись в соответствии с уставом, и вывели свои роты на утренний развод части. Капитан Песков лихорадочно искал свой китель. Вся часть выстроилась на бетонке и ожидала опаздывающую роту.
— Ча–а–сть! Смирно! — пронеслось по плацу.
Дежурный по части прошагал строевым шагом и доложил замполиту о происшествии. Замполит понял игру, затеянную комсомольским секретарём, и подумал: «этот далеко пойдёт». Слегка поколебавшись, он принял ту игру. Сначала китель искала только рота, потом к поискам подключилась вся часть. К обеду китель и фуражка были найдены, возможно, что они были привезены из дома кем–то из офицеров из своих старых запасов. Остаток дня вся часть печатала шаг по раскалённой бетонке. Благодаря проведённой экзекуции, в среде рядового состава части вызрела ненависть, и остриё этой ненависти было умело направлено в сторону рядового Ниголя. Гауптвахта оказалась для него островом спасения.
Отбыв на «губе» свой очередной срок, Ниголь вновь возвратился в роту, и его тут же назначили в караул. В двадцать четыре ноль–ноль он заступил часовым на второй пост. Перед разводом начальник караула напомнил всем, что любимым занятием заместителя командира части по политической подготовке, было и остаётся проверка постов в ночное время. Он также упомянул, что тот уже давно не посещал часовых, а это признак очень плохой.
Шёл мелкий и нудный дождь, по бетону струились ручейки, холодный ветерок шелестел мокрыми листьями. Часовой Ниголь сначала прошёл вокруг сооружения мелкими шагами и посчитал их, потом сделал круг крупными шагами и тоже их посчитал. Полученные результаты он поделил, и, вновь считая шаги, не спеша побрёл обычной своею походкой. Таким образом, он всегда коротал время. Тут его слух уловил тихое шлёпанье по лужам. Юра насторожился. К посту приближалась приземистая фигура.
— Стой! Кто идёт? — рявкнул Ниголь.
— Это я, сынок! — прокричал ему в ответ голос замполита.
Сомневаться не приходилось, сынками называл солдат только он. Уверенный, что его поняли, замполит ускорил свой шаг.
— Стой! Стрелять буду! — прокричал Ниголь.
Тут замполит узнал его голос и с опозданием осознал свою оплошность.
— Это я, сынок! — жалобно повторил он.
— Лежать! — приказал Ниголь.
— Это я! Подполковник Стебленко!
Ниголь передернул затвор автомата. Сталь лязгнула, и подполковник послушно упал в лужу. Торжествуя свою победу, Ниголь не спеша прогуливался вдоль фасада здания склада. В холодной луже, зажав голову руками, лежал его поверженный враг. Юра по капле пил яд своей мести, и этот яд пьянил его.
Пронёсся порыв ветра, и что–то прошумело за углом. Ниголь насторожился. Осторожно ступая, он двинулся на звук. Вдруг из–за угла на него набросилась громадная черная тень. Ниголь развернулся и нажал на спусковой крючок. Длинная очередь вспорола сумрак. Подполковник взвыл и по–пластунски пополз по лужам.
Услышав стрельбу, начальник караула поднял состав в ружьё и вывел его на подступы ко второму посту. В темноте один из солдат зацепился за колючую проволоку и нечаянно нажал на гашетку. Вновь прогремела автоматная очередь, и Ниголь понял, что на него нападают. Он спрыгнул в блиндаж и ответил в сторону нападавших короткой очередью. Ответом ему послужил дружный огонь из десятка стволов. Ползком по траншее Ниголь пробрался к телефону, но начальник караула ему не ответил. Молчание караульных только подтвердило его наихудшие опасения. Здесь он решил экономить патроны и бить только наверняка одиночными выстрелами. По траншее он перебрался во флаг нападавших и, затаившись, стал наблюдать за происходящим. По голосам он определил, что это никакие не враги, а совсем даже наоборот. После заключённого перемирия, пошли глядеть, кого же пристрелил Ниголь и нашли изрешеченный пулями огромный ворох чёрной упаковочной бумаги, оставшийся после расконсервации оборудования. Его перекатывал ветер. Замполит отыскался только утром. Губы его тряслись, и он не мог произнести ни одной фразы. К тому же от него очень дурно пахло.
Через месяц рядовому Ниголю начальник штаба вручил «волчий билет». Капитан Песков усадил его на поезд и, возвращаясь в часть, поймал себя на том, что негромко напевает военный марш. Он попытался вспомнить, когда в последний раз его посещало лирическое настроение, да так и не смог.
Мечта не оставила Юру, и за непродолжительное время, он поменял несколько экипажей, пока не был списан на берег в Анадырском морском порту. Здесь ему пригодилась профессия шофёра, полученная в техникуме, и за короткое время он приобрёл необходимый для северянина опыт выживания и везде стал своим человеком. Но море влекло и, подписывая документы на увольнение, теперь уже бывший начальник Юры впервые заметил, что его секретарша, ещё не до конца утратившая остатки былых прелестей, очень даже аппетитная особа.
Баржа, на которую легкомысленная судьба забросила Юру, ожидала разгрузки. Эта посудина была приписана к Находкинскому морскому порту, что находится на самом юге восточного побережья страны. Команда этого судна впервые совершила свой рейс на Крайний Север.
Определившись в каюте, Юры как уже опытный северянин решил устроиться потеплее, что на Чукотке означает только одно — быть всегда поближе к печке. Исходя из этих соображений, он приволок откуда–то с берега ржавую буржуйку и несколько звеньев жестяных труб.
Баржа с осадкой под самую ватерлинию была загружена взрывчаткой. Капитана этого плавучего средства вся команда называла не иначе, как ласково — Шуриком, за его юный возраст. До этого рейса он имел лишь куцый опыт по перевозке самых безобидных грузов, и, запуганный различными инструкциями, переживал ужасно. Учуяв неожиданно возникший запах гари, капитан Шурик побледнел, но нужно отдать должное его мужеству, он тут же бросился на выяснение причин неминуемой катастрофы. В каюту он влетел в тот самый момент, когда Юра, щурясь от жаркого пламени, не спеша всунул в топку очередной патрон взрывчатки.
В этом месте, для развязки ситуации, мне необходимо дать дополнительные пояснения. Каждый северянин, а таковым Юра себя и считал, отлично знает, что аммонит, а именно им и была загружена баржа, является великолепным топливом. Горит он жарко, и достаточно долго, выделяя при этом едкий смрад. Взрывается он, и с огромною силой, только при воздействии на него детонирующей волны, создаваемой дополнительными устройствами. Этих сведений о столь миролюбивом характере вверенного ему груза ни одна из инструкций капитану Шурику не сообщала. Со скоростью, значительно превышающие возможности тепло одетого человека, капитан Шурик пронёсся по палубе и бросился в ледяное крошево лимана.
Юра, несколько удивлённый столь поспешному исчезновению своего начальника, решил, что наступил час обсудить с ним свои служебные обязанности. Но своего командира он отыскал лишь с помощью морского бинокля, когда капитан, перекрыв все мыслимые рекорды в плавании, выходил на старт для посрамления чемпионов в беге по сильно пересечённой местности.
Вскоре Юра навестил своего начальника в больнице, где тот проходил курс лечения от воспаления лёгких.
— Ты Шурик не бухти! — переступив порог, сказал Ниголь. — Вот отходишь три года в каботажке, дослужишься до капитана дальнего плавания, в загранку пойдёшь! Набьёшь карман бонами, вернёшься на сушу, все девочки твои! Лежишь себе, пивко потягиваешь, в потолок поплёвываешь! Житуха!
За неимением ничего более подходящего, Юра принёс с собою в больницу и бутылку вонючей вьетнамской водки, которую для простоты все называли «Хо–ши–мин». Она несколько смягчила последствия, но, тем не менее, Юра вскоре переместился под начало опытного «морского волка», украдкой отмечающего в своём календаре дни оставшиеся до пенсии.
Старый капитан поклялся страшною клятвой, что из этого негодяя (таким ему представили Юру), он за короткое время сделает образцового моряка. Текст этой клятвы я умышленно не привожу, так как с морского языка на литературный, он переводу не поддаётся, а в оригинале звучит весьма оскорбительно не только для музыкального слуха моих читателей, а также и для всех прочих «сухопутных крыс».
Едва устроившись на новом месте, Юра, возвращаясь с увольнения, прихватил со стоящего борт о борт сухогруза, груженного мясом, пару туш баранины. По слухам, зная о крутом нраве своего нового капитана, он решил их пока припрятать. Наиболее подходящим для этого местом ему показался якорный клюз, и он бережно опустил в него свою добычу. Занятый своими делами Юра, к сожалению, не нашёл свободной минуты, чтобы перепрятать свой трофей поближе к камбузу.
Между тем, судно отчалило от пирса и стало на рейд. Капитан не в меру прокуренным и пропитым басом прорычал в мегафон:
— Отдать якорь!
Цепь пошла и выволокла на своих звеньях окровавленные рёбра. Увидев их, капитан схватился за грудь и, как подкошенный, рухнул на палубу. На берег его списали вместе с Юрой.
Из Петропавловска–Камчатского Юре нужно было, как–то добраться до порта Находка, где он имел намерение устроиться матросом в торговый флот. Попутных кораблей пока не было, и он ожидал оказии. Ночью в бухту вошла атомная подводная лодка. Кто–то из команды заболел. Ему срочно требовалась хирургическая операция, и потому лодка всплыла. Как Юра выяснил, судно, после выполнения боевой задачи, двигалось на свою базу в Большой Камень. Эта база расположена недалеко от Владивостока и потому рейс был почти попутный. Так как решение любой задачи всегда зависит от полноты налитого стакана, Юра вскоре оказался на борту субмарины. Через пару суток он мечтал окунуться в прогретые теплым солнцем воды Амурского залива. Лодка вышла в открытое море, и при очередном сеансе связи на неё поступил приказ — выйти к берегам Америки, залечь на дно и нести там боевую вахту. Возможно, что изменение курса были предпринято военным командованием, для того чтобы запутать разведку врага или же в том были совершенно иные причины, этого я не знаю. Лодка пролежала на дне почти полгода. Чтобы не сдохнуть там со скуки, Юра чистил гальюны, помогал корабельному коку на камбузе, и драил трапы. После всплытия он заметил, что морская романтика его покинула совершенно.
На этом можно поставить точку на морских приключениях Юрия Ниголя, но именно море оставило в его лексиконе неизгладимый след, — всех своих начальников, Юра, не утруждая свою память такими незначительными пустяками как имя и отчество, называл не иначе как «капитаны».
На берегу Юре вновь пригодилась профессия шофера. Немного поплутав, он устроился водителем вездехода в старательскую артель посёлка Полярный. Этот посёлок золотодобытчиков лежал в «Мертвой долине» у северного мыса Чукотки. Мёртвой эта долина называлась потому, что холодные ветра дующие со стороны Ледовитого океана не оставляли никаких шансов на выживание какой–либо растительности.
Прибыл он туда в конце января и привез с собой день. Полярная ночь окончилась, и над белым саваном горизонта вновь приподнялся красный огрызок холодного солнца. Посёлок, по чукотским масштабам, был вполне приличным. Он имел пять тысяч единиц населения, большую часть которого составляли огромные лохматые собаки. Вероятно, им очень понравилась Юрина шуба. Она была им куплена у какого–то чукчи за пару бутылок водки и была сшита из шкур полярного волка. И потому собаки всем своим дружным коллективом, с громким лаем, сопровождали эту шубу повсюду.
Старатели проживали в двух довольно уютных бараках, но основное жильё посёлка состояло из валков. Валки — это нечто среднее между шалашом и землянкой. Строятся они из подручных материалов, то есть из упаковочных ящиков, в которых поступают с материка продукты питания или оборудование. Часть поселка, предназначенную для жилья, и которая, в основе своей, состоит из трущоб, на Севере называют Шанхаем. В Полярном эта часть носила название «большой Шанхай».
Здесь стоит пояснить читателю, что же такое старательская артель, так как эта информация будет являться связующим звеном для дальнейшего повествования.
Когда–то вся добыча золота в России производилась свободными людьми. Но в тридцатые годы всякая анархия, царившая на приисках, была прекращена. На месте залежей златоносных песков были построены концентрационные лагеря. На Север потянулись этапы, состоящие из миллионов заключённых, обречённых на верную смерть. Тогда, то есть в тридцатые годы двадцатого века, сокрытая от всего мира за железным занавесом, Россия приоткрыла самую страшную, самую кровавую страницу в истории человечества. Рабочая лошадь на приисках стоила дорого, человеческая жизнь не стоила ничего. Но самой суровой пыткой для обречённых, было постоянное уничтожение всякого их достоинства. Те надсмотрщики, которые демонстрировали свои наклонности к садизму, имели огромные возможности для роста своей служебной карьеры, так как способность к насилию над подчинёнными, являлась и является до сих пор, одним из основных качеств советского руководителя.
В средине шестидесятых годов система политического геноцида рухнула, и вчерашние зэки получили желанную свободу. Но эта свобода оказалась настолько горька, что для многих пытки, производимые над ними лагерным начальством, вспоминались как милые шалости близких друзей. Это произошло потому, что всякий путь назад, в семьи, для большинства оказался отрезанным. Детей заключённых заставляли публично отказываться от своих родителей. И это мерзкое предательство преподносилось как проявление патриотизма. Жильё было конфисковано в пользу государства. Даже само право на проживание в европейской части СССР и крупных городах Сибири было отобрано.
То есть, зэк, находящийся в лагере, имел ежедневную пайку, нары в бараке и какую–то одежду. За всё это он должен был вкалывать на «хозяина», добывая из недр земли золото, платину, никель и уран. После освобождения человек терял практически всё, не приобретая при этом никаких прав. Поэтому, на месте бывших лагерей и были созданы старательские артели, которые сыграли роль островов спасения. То есть, бывший лагерь стал называться артелью, бывшие зэки стали называться старателями, а все мерзости лагерной жизни почти не претерпели никаких изменений и благополучно перекочевали на новое место существования. В одну из таких артелей Юра и попал. Большей частью ему приходилось ремонтировать чужие бульдозеры и автомобили, так как «капитанов» мучили по ночам кошмары, когда Юра отправлялся в рейс по бескрайним просторам тундры.
По этой причине спецодежда его была насквозь пропитана маслами и блестела, как крышка пианино.
Столовая артели была небольшой, но для начальства имелся свой угол, украшенный огромным фикусом в кадке из–под сухой картошки и репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Председатель старательской артели тоже обедал в этом углу не потому, что слыл «демократом», а по причине весьма уважительной — не было средств для сооружения отдельных апартаментов.
В этот день председатель принимал проверяющего, прилетевшего аж из самого Магадана. Тот прибыл с целью предварительного расследования причины утечки дизельного топлива из резервуара и поиска выхода из сложившегося положения.
Несколько танкеров топлива хранились в хорошо промороженной шахте. Но то ли по подземным пещерам в неё поступила морская вода, то ли через какие–то каверны образовались грунтовые протечки, уровень в шахте возрос, и соляр ушел в море. Из–за образовавшегося дефицита топлива, работы на прииске прекратились, и государственный план добычи золота оказался под угрозой срыва. На случай различных перебоев, у золотодобытчиков имелся свой опыт — кое–что можно было добыть у вояк. На мысе Шмидта была расквартирована танковая бригада. Что она там делает, каким образом и с кем она там собирается воевать никому не было понятно. Летом танки потонули бы в болотах, а зимой увязли бы в снегах. Поэтому танки тихо и мирно скучают на пустынном берегу Ледовитого океана, направив свои стволы в сторону Северного полюса.
На счёт питания я не знаю, а вот в материально–техническом снабжении вояки снабжались по высшей категории. За весьма скромное количество алкоголя у них всегда можно было разжиться тросами, аккумуляторами, краской, карбидом, кислородом, пропаном, лесом, техническими маслами, бензином, соляром и прочими жизненно необходимыми вещами. Переговоры с отцами–командирами о взаимопомощи и должен был повести проверяющий. А для того, чтобы переговоры прошли гладко, с ним прибыли несколько канистр технического спирта.
По случаю приезда высокого гостя, артельские повара потрудились на славу. Мясо было доставлено то, что посвежее, а в котёл вложена двойная норма консервированных концентратов.
Когда Юра вошёл в столовую, его встретила радостным гулом незначительной численности эскадрилья мух, на что, впрочем, он не обратил никакого внимания. Когда же две из них, сцепившись в любовных объятиях, свалились ему прямо в тарелку, Юра начал разгонять наглецов своею кепкой. Кепка, по той причине, что, как и спецовка, тоже была насквозь пропитана солидолом, вдруг выскользнула у него из рук, перелетела через зал и мягко спланировала в тарелку с наваристым борщом самого проверяющего, обдав участников застолья жирными брызгами. Председатель артели вскипел и произнёс в адрес Ниголя краткий, но проникновенный спич, из которого явствовало, что Юра изготовлен совершенно не тем инструментом, коим делаются все нормальные люди, а кривым пальцем дебильной обезьяны. Далее развивая свою мысль, председатель выразил уверенность в том, что по причине своего неестественного происхождения, Юра является не гражданином своей великой родины, а самым, что ни на есть грязным животным. Тут же председатель изложил свою точку зрения на то, что Юра является половым извращенцем, над которым только что произвели акт группового насилия другой тип извращенцев. Вполне естественно, что эта речь, краткое изложение которой приведено здесь, была произнесена совершенно на другом, то есть лагерном языке.
Во время проведения этой политико–воспитательной работы председатель косился глазами на проверяющего, давая ему понять, что вот мол, видите, как я добросовестно исполняю свои служебные обязанности, а те мелкие недостатки, которые, конечно же, имеют место, происходят по вине вот таких недоделанных индивидуумом, один из которых стоит перед нами.
Далее в помощь своему начальнику выступил его заместитель по режиму, который к тому же совмещал обязанности председателя профсоюзного комитета артели. Речь его, обращённая ко всему залу, была более краткой и вполне конкретной:
— Что вы, Александр Николаевич, либеральничаете с этим мудаком? Для чего вам пистолет выдан? Всадите в него пулю! Только стреляйте не в голову, а в позвоночник, чтобы этот дебил и живым остался, и всю жизнь мучился! А потом спишем раны этого урода на попытку похищения золота! Это для всего остального скота хорошим уроком послужит! Чтобы каждое быдло своё стойло знало!
Конечно, этот совет был преподнесён не как руководство к действию, а как акт запугивания, потому что время уже было совершенно другое. Тёплое дыхание лета пятьдесят третьего года коснулось и берегов Чукотки. На смену узаконенного рабства пришли другие, более цивилизованные методы хозяйствования, и потому убийство Юры могло бы доставить артельскому начальству немало неприятных хлопот.
Напрасно Юра пытался вставить свои оправдания в том, что зря «капитаны» обижаются, что это не его вина, что всё это происки проклятых мух, — в эти короткие минуты борьбы без всяких правил, его судьба круто меняла свой курс. И никто, а менее всего сам Юра, не подозревали тогда, что привлечённая на шум по чисто женскому любопытству, госпожа Фортуна, уже поднимала на него свой прекрасный взор.
Нет никакой необходимости пояснять, что последнее покушение не осталось безнаказанным. Без особых переживаний по поводу утраты очередного рабочего места, Юра собрал свой нехитрый скарб и двинулся в дорогу. Но прежде, чем ступить на трап самолёта он получил напутствие одного их своих друзей. Тот приехал на Север давно, с мечтою заработать себе на хромовые сапоги и гармошку. Шли годы, появились новые проблемы, а Чукотка пленила, и не отпускала его из своих смертельных объятий.
— Бойся Москвы, потому что туда вся погань стекает, и оттуда по всей стране то дерьмо расползается! Главное — не пей там! Если ты напьешься и упадёшь, то здесь тебя в тепло затащат, а утром опохмелят и это нормально! А в Москве если пьяный окажешься, то тебя сначала ограбят, а потом пинками забьют! А куда ты денешься без документов и денег? Будешь бичевать, пока где–нибудь не замерзнешь или не сдохнешь от голода! Каждый день в Москве сотни неопознанных трупов сжигают! И большая часть из них наш брат — северянин! Ты ведь знаешь, сколько наших из отпусков не вернулось! И до дома не доехали, и здесь их нет! Куда они делись?.. То–то же!.. Поэтому, если окажешься за бортом, держись поближе к аэропортам! Наши в отпуска поедут — выручат! Деньгами выручат! А если паспорт по пьянке украдут, — пиши, пропал! Без паспорта тебе билет не продадут! А паспорт ты можешь только здесь, по месту своей прописки получить! Вот и попадёшь чёрту на вилы! Запиши адресочек на всякий случай, скажешь, что от меня! Мы с ним в одной камере несколько лет сроки тянули! Этот не подведёт, на него всегда можно положиться! В случае чего он и документ тебе выправит! Только пусть штамп пропуска в пограничную зону проставит! Место у нас закрытое, мы то в погранзоне числимся!
— Ну, ты и выдал! — возразил Юра, — это что же получается, что от нормальных людей я должен шарахаться, а к лагерным авторитетам на поклон идти?
— Дурак! Ты только посмотри, как мы здесь живём! Если фотографии нашего посёлка в журнале пропечатать, то от этого вида любой негр, от жалости к нам, прослезится! А ведь наш посёлок даже сейчас, когда россыпь почти отработана, по пять тонн золота каждый год в Москву отсылает! Где деньги за всё наше золото? Они в Москве крутятся! Выгрызешь из вечной мерзлоты самородок величиной с ноготь и по своей дурости положишь его себе в карман, — такой срок тебе намотают, что вся жизнь, по сравнению с ним, маленькой покажется! А статью такую написал для нас с тобою тот гад, который наше золото хапнул! А он в Москве сидит, колбасой, сволочь, давится да коньячком её запивает!
Копошится крестьянин в земле, то он сено косит, то бурак полет, заготовит корма и вырастит корову! Так вот молоко будет пить не он, а москвич, и мясо той коровы он же сожрёт! А крестьянин тот, за маслом или сосиской в Москву приедет, и если повезёт, то урвёт кусок сиськи от своей коровы, чтобы в суп себе бросить! Москва — это метрополия, а вся провинция для неё — это колонии, которые можно бессовестно грабить! Москва — это остров благополучия в океане сплошной нищеты! Поэтому тот, кто в тюрьме срок тянет, не всегда преступник! А тот, кто в тёплом кабинете восседает не обязательно честный человек! Скорее наоборот случается! Москва — это паразит на больном теле России, она только соки из нас высасывает! Чем сильнее мы беднеем, тем быстрее Москва богатеет! Деньги это такая штука, что они бесследно не исчезают! Если у нас с тобой убыло, значит, москвич на наши с тобой деньги новенькие «Жигули» своей тёще купил!
Ты вот покатался по стране, где–нибудь, встречал человека, которому москвичи нравятся? Нету таких людей, нету! И была бы на то моя воля, я бы москвичей половину в гробы упаковал! За одну только заносчивость я их терпеть не могу! Попадёт такой, в дороге с таким презрением на тебя смотрит, я, мол, москвич, а вы передо мной дерьмо собачье! А потом начинаешь выяснять, кто он такой, а оказывается, что он год как там осел и занимается тем, что где–то в министерстве унитазы чистит! А гонора, то, а гонора!
Прилетали к нам в артель как–то москвичи! За длинным рублём приехали! Руки под ложку заточены и говорят по книжному! Вышел председатель утром на крыльцо, видит, а те двое зарядкой на свежем воздухе занимаются. Наш «пред», от удивления, чуть было своим окурком не подавился. Вызвал тот горняка и говорит ему: «Они что у тебя ничего не делают, что ли? Видите ли, физзарядкой занимаются! На зарядку их пошли, и чтобы они там до самого окончания промывочного сезона упирались!».
Здесь автор этих строк обязан дать пояснения для неискушённого читателя и объяснить что же такое «зарядка». При добыче золота, производится большой объём буровзрывных работ. Количество использованной в течение промывочного сезона взрывчатки исчисляется сотнями тонн. При том весь объём буровзрывных работ производится в самое холодное время года, когда земля скована мерзлотой. Во времена описываемых здесь событий, старательские артели, для сокращения своих расходов на взрывчатые вещества, стали изготавливать взрывчатку на месте. Технологию её производства я здесь не привожу, скажу только, что одним из её компонентов является солярка. Поэтому та самодельная взрывчатка, по своей консистенции, напоминает жидкую рисовую кашу. Её носят ведрами, и засыпают в буровые шпуры. Эта работа самая тяжёлая в артели. А тяжёлая она потому, что во–первых, — донимают мороз и ветер. Во–вторых, чтобы успевать за бурильщиками, нужно постоянно двигаться, точнее, бегать с наполненными вёдрами, иначе шпуры заметает метель, и потом отыскать их под снегом бывает очень и очень трудно. В-третьих, и это самое неприятное, — соляр насквозь пропитывает и одежду, и кожу, и, наверное, сами кости. И даже после бани, твоё дыхание это сплошной соляр. Поэтому на зарядку старателей посылают по очереди, чтобы каждый смог познать все её прелести. После столь необходимых пояснений я вновь должен буду предоставить слово своему герою.
— А как выгнали тех москвичей на мороз, взрывчатку таскать, как завыла пурга, морды пообморозили, слёзы по коросте текут! Попадали председателю в ноги, слезами горькими заплакали, чтобы домой отпустил! Тот их в шахту направил, там, мол, потеплее будет, да и ветра нет! Но ведь в шахте надо мёрзлый камень долбить, да с помощью пердячего пара полные вагонетки катать! Руки в мозолях и телогрейки не поднять, — насквозь потом пропитались! Опять в слёзы, отпусти — кричат! Пустили шапку по кругу, деньги им на обратную дорогу собрали, да и выгнали их в три шеи! С тех пор ни одного москвича здесь не было, так как работники с них никакие, а насчёт того, чтобы пожрать, мы на это дело и без них не дураки! Вот они–то и промышляют сейчас у себя дома тем, что умеют делать! А делать они умеют только то, что нашего брата–работягу у себя в Москве поджидать и грабить безнаказанно! Только этому их жизнь в столице и научила!
Здесь я должен опять прервать монолог своего весьма сурового героя и высказать свою реплику в защиту москвичей. Всё дело в том, что работа в любой шахте, как и догадывается мой читатель, это очень тяжёлая работа. Но на шахтах Чукотки эта работа самая ужасная. И рабочий день там длится не по шесть, как везде часов, а по двенадцать. И без выходных дней по полгода.
Далее, во всех шахтах, расположенных в зоне цивилизации, буровые работы производятся с увлажнением шпуров. Это необходимо для того, чтобы осадить огромные массы пыли, возникающие во время работы. А пыль, она не только очень быстро превращает лёгкие шахтёра в цементные булыжники, но ещё имеет свойство взрываться. Пыль златоносных песков не взрывоопасна, и поэтому с ней никто не борется. Тем более что водяные завесы в условиях вечной мерзлоты очень дорогостоящее и технически сложное устройство. Не каждый, спустившийся в чукотскую шахту, способен выдержать пытки пылевой атаки. Поэтому те, кто воспитывался там, где вода течёт из крана, и тем более горячая вода, а бок греет тёплая батарея, никогда и ни за какие деньги в шахту не полезет.
— У нас, у старателей, самый высокий в стране заработок! — продолжал свои наставления старик. — А много ли из наших на своих машинах ездят? Да почти никто! Потому, что цена одного только горбатого «Запорожца» равняется моей зарплате за тридцать лет!
Здесь мой герой несколько преувеличивает, но не будем ему мешать и послушаем дальше его брехню.
— Я уж не говорю о «Жигулях» или «Волге»! А погляди, сколько по Москве легковушек туда–сюда шныряет! Посмотришь, а за рулём какие–то малолетние сопляки сидят, да ссыкушки в мини–юбках! Откуда вот у них, деньги на машины взялись? Это у них–то! Они и землю не пашут, и сталь не варят, и руду не добывают! Откуда у них такие громадные деньги? Это они нас с тобой обокрали! Это они, москвичи, создали нам такие условия, что честный человек не способен обеспечить своим трудом себе достойное существование! Это они создали такое общество, в котором процветают только воры и проходимцы!
Помяни моё слово, когда–нибудь, это блядство закончится! Поднимется трудовой люд, и задрожат от страха кремлёвские стены, и камня на камне от того гнездилища паразитов не останется! Придёт ещё Емеля Пугачёв, и по серому булыжнику Красной площади разольются лужи голубой крови! Придёт Емеля! Придёт! Потому, что время его уже настало, и труба его уже пропела давно!
С Певека Юра вылетал под завывание пурги, и в аэропорту Внуково, он спускался по трапу самолёта одетый в свою меховую шубу, унты и в волчьей шапке на голове. Так как апрель в Москве выдался не только теплым, но даже жарким, то он тут же привлёк внимание водителей, занимающихся частным извозом. Из горького опыта своих друзей–северян он знал, что если кто клюнет на предложение таксистов, тот может остаться и без денег, и без документов, а то могут и убить. Технология грабежа была отработана до совершенства. В аэропорту намечалась жертва из тех, кто прибыл в Москву с Севера, то есть с деньгами. Длительное пребывание таковых вдали от мерзостей цивилизации, и одуревших от «сухого закона», делало северян совершенно беззащитными перед всякого рода проходимцами.
Прибывшего с Севера пассажира заманивали в машину, в дороге спаивали, затем грабили, избивали и выбрасывали где–нибудь в подмосковном лесу. По–видимому, милиция тоже была в доле от разбоя, потому что никаких судебных дел, а тем более пресечения этого промысла не происходило. Когда вокруг Юры собралась толпа, из которой ему предлагали то девочек, то водочку, то хорошую музыку в дороге, а чаще и то, и другое, и третье, Юра выдержал паузу и во всю глотку загнул такой мат, что толпа вокруг него тут же поредела. Из скромной кучки оставшихся донёсся робкий голос:
— За сто пятьдесят рублей я довезу вас в любую точку Москвы!
— За такие деньги я тебя галопом до самого города Владивостока на своём горбу довезу!
Юра повел вокруг себя презрительным взглядом и вновь прорычал мат. Потом он аккуратно свернул свою зимнюю одежду и сдал её в камеру хранения.
Если не считать трёхрублёвого штрафа за проезд без билета в Киевском автобусе, то до Чернобыля Юра добрался вполне благополучно. Каким образом он преодолел контрольно–пропускной пункт на границе запретной зоны, остаётся загадкой, ибо к тому времени Чернобыль охранялся так же надежно, как и граница Советского Союза. Но то, что он не обивал пороги бюро пропусков, остаётся фактом не подлежащим никакому сомнению.
На территории автобазы в ожидании Голованя, томилось человек двадцать. Часть из них уже получила отказ в трудоустройстве, другие ожидали своей участи. Юра поискал среди них своих земляков, но так никого и не нашёл. Чтобы скоротать время, он примкнул к бригаде слесарей, безуспешно пытающихся укрепить свинцовые листы на поверхности танковой брони. Эта боевая машина со снятым вооружением предназначалась для проведения дозиметрической разведки у развалин четвёртого энергоблока. Возможно, что толщина брони была вполне достаточной, чтобы противостоять артиллерийским снарядам крупного калибра, но для проникающей радиации она представляла собой такое же незначительное препятствие, как марлевая накидка против ливневого дождя. Слесари, во главе с начальником ремонтной службы уже использовали все подручные средства и известные им методы для крепления листов, но никакого результата так и не получили. Эта работа, как впрочем и любая иная, по тем временам, была срочной, но никаких идей для решения этой сложной задачи так и не приходило.
— А вы свинец гвоздями прибейте! — подкинул Юра свои соображения.
Обстановка была напряжённой и для юмора совершенно не уместной, поэтому совет прозвучал как откровенное издевательство. Юре, в этой ситуации, грозила бы неминуемая перспектива с ознакомлением крепости местных кулаков, если бы он вовремя не поспешил изложить свои соображения. Всё оказалось намного проще, чем первый столбик таблицы умножения. Короткий гвоздь, направленный под углом, легко прошивал двойной лист свинца, изгибаясь, он скользил по броне, и загнутый снаружи, образовывал прочную стальную скобу. К тому времени, когда Юра, благодаря своему дельному совету и бурной практической деятельности приобрёл в новом коллективе непререкаемый авторитет, вернулся Головань. Юра, представленный начальником ремонтной службы, как очень ценный работник, был тут же зачислен в штат. Для других, даже имеющих на руках командировочные удостоверения, рабочих мест не нашлось, и кто с радостью, а кто и с сожалением вскоре покинули границы Чернобыльского района.
Юра, конечно же, был рад, что его длительное путешествие привело к конечной цели, но несколько огорчало то, что ему опять придётся ремонтировать чужие автомобили, а он твёрдо надеялся на баранку. Он слегка поругал себя в душе за то, что так некстати продемонстрировал свои многочисленные способности, но, переадресовав свои упрёки судьбе, успокоился. За работу он взялся с присущей ему энергией, и, имея приличный опыт, приобретённый в различных организациях, и добродушный нрав, вскоре стал незаменимым специалистом. Злой рок, — вечный попутчик его жизни, никак не проявлял себя, и Юра уже начал подумывать о том, что он либо потерялся где–то в пути, либо не решился перешагнуть вслед за ним границу радиоактивной зоны. Эти подозрения вселили в Юру новый оптимизм, и он наслаждался своей независимостью.
Однажды, занятый какими–то своими мыслями, Юра катил отремонтированное им колесо от тяжелого грузовика. Заасфальтированная площадка имела небольшой уклон, и Юре приходилось лишь слегка корректировать маршрут. На булыжник, не более кулака величиной, лежащий на площадке, он не обратил никакого внимания. Колесо наехало на тот булыжник кромкой, круто изменило траекторию своего движения и, набирая скорость, весело запрыгало по крутому спуску обочины площадки. Юра попытался его догнать, и это ему почти удалось, но кусок проволоки вцепившейся ему в брюки сделал эту попытку бесплодной. Колесо, протоптав в зарослях крапивы длинный след, пробило полусгнившие доски забора и вылетело в переулок.
Количество работников КГБ, приходящихся на душу населения, в Чернобыле, к тому времени, значительно превышало государственный стандарт СССР, и нужно ли пояснять что в Волгу, набитую именно этими сотрудниками колесо и угодило.
Пассажиры тут же организовали группу захвата, на которую Юра и вылез через дыру в заборе. Продержали его недолго, потому как в его действиях не удалось отыскать посягательств на подрыв государственного могущества.
Пока Головань подыскивал нужные для такого события слова, Юра с опущенными плечами и поникшей головой ожидал своей участи.
— Мне приказали выгнать тебя в три шеи! — пророкотал Константин Фёдорович. Он помолчал, поморщился, рассуждая, что хотел сказать не то или вернее не совсем то. Мысли его ушли куда–то в сторону, и он сам себе задал вопрос: «А почему это вдруг я начал переживать за судьбу этого неудачника?» Тут он рассердился на себя за свою слабость, которая, по его мнению, никоим образом не прибавляет авторитета начальнику, и закончил:
— Срок тебе двое суток! Чтоб побитая тобою «Волга» блистала, как новенькая! А там может всё и уладится!
Ремонт помятой машины был делом для Юры пустяковым. Он снял с машины помятые крыло и дверь и безо всякого сожаления выбросил их в металлолом. За чертой города, на площадке скопилась техника предназначенная для могильников. Уровень радиации на машинах был таковым, что на той площадке остерегались появляться даже дозиметристы, одетые в специальные защитные костюмы. Юра отыскал на той площадке необходимые для ремонта узлы, и к обеду повреждённая «Волга» отвечала самым придирчивым требованиям. Проблема состояла в другом — ни одна из вновь установленных частей не соответствовала по цвету ни друг другу, ни кузову. После обеда, вооружившись коротким ломиком, именуемым в воровских кругах «фомкой», Юра приступил к поискам красителя. В одном из брошенных на произвол судьбы складов, вскрытых им без особых затруднений, Юра нашёл всё необходимое для покраски. Но самым неожиданным сокровищем этого хранилища оказались с полсотни бочек фруктовой эссенции, используемой для изготовления газировок. Он попробовал содержимое одной из бочек, и вернулся в гараж вполне довольный жизнью и благоухающий лимонным ароматом.
К утру следующего дня машина блистала свежим глянцем, и только придирчивый взгляд специалиста мог определить истинный возраст красавицы. С исполнителями последней операции Юра расплатился щедро, и к вечеру почти все работники автопарка источали аромат райского сада. Эссенции, между тем, почти не убыло. Этот напиток пришёлся по вкусу всем. При крепости чистого спирта и отсутствия сивушного запаха, к неоспоримым достоинствам эссенции необходимо отнести её следующие качества — пилась она легко, от неё не тянуло на блевотину, а состояние похмелья не наступало. Благодаря щедрости Юры, добрая половина населения Чернобыля вскоре стали пахнуть свежими фруктами. Пока соответствующие органы принимали профилактические меры, запасы эссенции сократились вдвое. Наполнив прихваченную с собой пустую посуду, милиционеры очередями из автоматов вспороли бочки и тем, с великим сожалением, прекратили существование одного из источников спиртного.
— Опять на тебя телега прикатила! — прогудел Головань. — А я хотел тебя на машину посадить!
Юра подготовил себя к самому суровому наказанию, хотя его и раздирали противоречивые чувства. С одной стороны — грабёж склада и спаивание рабочих, исполняющих важнейшую государственную задачу, могло расцениваться как крупное государственное преступление, попадающее под действие Уголовного кодекса. Тем более что оно происходило на фоне борьбы с пьянкой и алкоголизмом. И это Юра прекрасно осознавал. Но с другой стороны — склад был обречён, а содержимое его списано. И потому, профилактические меры против воздействия радиации, организованные им, можно было бы расценить как гражданский подвиг. Ведь даже каждой бабушке известно, что алкоголь напрочь выгоняет из организма всякую радиоактивную дрянь. Тем более кто может кинуть камень в протягивающего тебе наполненный стакан? Никто. И это Юра тоже осознавал. Но защищать себя он был не готов, тем более, что он уже давно понял, — всякая защита всегда приносит ему результаты противоположные ожидаемым.
— С завтрашнего дня поступаешь в распоряжение Безродного! — Константин Фёдорович хотел добавить ещё то, что Безродный вытрясет из Юры всю дурь. Что под его началом Юра наконец–то закончит путь своего эволюционного развития и превратится из редко встречающегося существа в нормального человека. Но пока он мучительно подбирал нужные для этого случая глаголы, Юра понял, что более суровых мер не последует, и бодро гаркнул:
— Всё понятно, капитан!
Довольный своим открытием, что среди начальства тоже иногда встречаются умные люди, Юра вежливо попрощался и бочком выскользнул в дверь.
Вид освинцованных машин вызвал у Юры, как, впрочем, и у любого другого, почтительный страх. У каждого работающего в зоне теплилась надежда, что суровый жребий судьбы не упадёт на него, что лезвие косы пожинающей страшную жатву пройдёт мимо, но никто не сомневался в том, что ближайшими жертвами станут водители свинцовой автоколонны.
— Я в твоё распоряжение, капитан! — доложил Ниголь Безродному.
— А ты на чём приехал?
— 23–57!
— На смоленской что ли?
— Ну да!
— А где ты двигатель для смесителя нашёл? Ведь там двигатель заклинило!
— Нашёл! — скромно потупился Юра. Ему не хотелось пояснять, что он опять побывал на свалке заражённых машин. Не зная как к этому откровению отнесётся Безродный, Ниголь решил, что минута молчания иногда стоит дороже килограмма золота.
— Завтра с утра «плиту» начнём бетонировать! — Не задавая лишних вопросов, сообщил Безродный. — В первую смену пойдут одни новички! Будешь у них бригадиром, потому что ты уже воробей стреляный! Они скоро должны подъехать! Я строительством эстакады для перегрузки бетона займусь, а ты людей разместишь! Талоны на питание пусть получат, и всё остальное им покажешь! Постарайся их всех в одно место поселить!
— А что это за плита такая?
— Какая тебе разница? Наше дело бетон подавать! И подавать его так надо, чтобы бетононасосы не закозлить! Бетон должен поступать постоянно, пока весь объем не будет уложен! Насосы должны работать без перебоев! Мы должны постоянно и без всяких перерывов подавать бетон! Любая задержка и тогда бетон схватится в трубопроводе, и вся работа пойдёт насмарку! К тому же придётся менять весь бетоновод! Бетононасосы немецкие, очень дорогие и в нашей стране их почти нет! Где потом искать бетоноводы будем? Но кроме аварии техники, из–за перебоев в поставке может произойти брак в монолите! А эта штука ещё похуже будет! Если пластичная масса простоит час, то она схватится, и тогда следующая порция бетона отслоится от ранее уложенной! Тогда придётся весь бетон выдалбливать и всю работу начинать сначала! На это понадобится месяц или два! Причём всю эту работу придётся выполнять в условиях жесткой радиации! Ты знаешь, что такое непрерывное бетонирование?
— Вообще–то слышал! — соврал Ниголь.
— Завтра ты на своей шкуре испытаешь, что это такое! Нам на первых порах шестьсот кубов уложить надо! Таких крупных монолитов мне тоже ещё не приходилось делать! Всё было бы просто, если бы бетонный завод был бы рядом, как оно всегда и бывает! Но наш завод за полторы сотни километров находится! А через каждый километр менты стоят и из шоферов дань требуют, то за превышение скорости, то просто на пропой деньги собирают! Весь наш объём — две с половиной тысячи кубов! Срок окончания работ — двадцать девятое июня! Девятнадцать дней нам на «плиту» дали!
— А успеем? — поинтересовался Ниголь. Он уже чувствовал себя в роли начальника, и то, что Безродный на равных обсуждал с ним такие важные вопросы как организация производства, очень льстило его самолюбию.
— Мы то свою работу сделаем! Всё от шахтёров зависит! Они зарылись под брюхо реактора, а там жара, как в аду! Над головой раскалённый фундамент висит, грунт тоже прогрелся и воздух, что в шахту подаётся тоже горячий, потому, что снаружи тоже жара стоит! Радиации в шахте почти что нет, а за металл голой рукой не схватишься!
— А для чего та плита нужна?
Время было и Безродный более подробно изложил суть дела. Кое–что Ниголь слышал и из других уст. Общая картина, отложившаяся в его голове, приобрела примерно следующий вид:
«С первых дней, следующих после взрыва, на огнедышащие развалины вертолёты сбросили огромное количество свинца и песка. Целью этой операции было предотвращение выбросов в атмосферу радиоактивного пепла. Падающие мешки поднимали огромные столбы пыли, а источники радиации так и не были прикрыты достаточно прочным слоем, поэтому о пользе этой операции судить очень трудно. Но её психологический результат был громаден. Растерянные, подготавливающие себя к самому худшему люди, вдруг осознали, что борьба с разбушевавшимся демоном вполне возможна.
После того, как ядерный процесс распада на энергетических уровнях прекратился, и мощность выбросов и их частота резко пошли на спад, бомбардировку завала тоже прекратили. Но в результате всей этой операции резко возросла нагрузка на фундамент. К тому же было не совсем ясно, как повёл себя бетон при воздействии на него высокой температуры освобождённого ядерного топлива. Исходя из соображений, что фундамент может разрушиться или уже разрушен, а радиоактивные элементы попадут в грунтовые воды, и был разработан проект строительства дополнительного фундамента. Новый фундамент нужно было завести под действующий, и он получил название «Плита». Операция по его строительству получила тоже название».
Вопрос с заправкой спецколонны к началу операции был полностью решён. Вояки раскрыли афёру разыгранную Безродным, но репрессивных мер не последовало. Над высшими военными чинами, заседающими в штабе Государственной комиссии, откровенно посмеивались.
— Вот те первые семь машин мы заберём себе! — Безродный указал на очередь ожидающую перегрузки. — В Вышгороде сегодня излишек техники! К нам должны уже подойти дополнительные бетоновозы, а их нет! Пойдёт большой бетон, и мы со своими машинами не справимся!
— А как их можно забрать? Это ведь чужие автомобили! А мы с тобой слишком мелкая вошь, чтобы такие вопросы решать! — засомневался Ниголь.
— Ты откуда приехал?
— С Дальнего Востока!
— Землячок значит!
— А вы откуда?
— Все мы жители одной планеты, значит все мы земляки! — Ответил Безродный. — Чему тебя только в школе учили? Смотри, как это делать надо! Главное в этом деле побольше наглости! Если кто заподозрит твои колебания или твою неуверенность, считай, дело пропало! Главное оружие в этой борьбе — твоя воля! А это, ты уж мне поверь, очень сильное оружие, если его умело применить! Зови их сюда!
Безродный отошёл на пригорок, и занял позу Наполеона, наблюдающего за ходом боевого сражения. Когда за его спиной собрались приглашённые и столпились в почтительном молчании, он выдержал достаточную, по его мнению, паузу, повернулся к водителям лицом, извлёк из кармана записную книжку, и как бы нехотя, цедя через зубы, зачитал в ней номера автомобилей.
— Эти машины… с этой минуты… работают… в моём распоряжении! Бригадир объяснит вам всё что надо! Вопросы есть?
Водители могли ожидать всего, но только не этого. В обычных условиях такая перестановка производственных сил, в принципе возможна. Но её организация занимает не один день. Да и не во власти водителей решать такие сложные производственные вопросы. Они получили приказ от непосредственного начальства на выполнение определённого задания, должны были его исполнить, вернуться и доложить об его выполнении. А тут какой–то недомерок пытается вставить палки в колёса. И если пойти у него на поводу, то очень даже запросто можно найти на свою задницу массу неприятных приключений.
— А ты собственно кто такой будешь? — наконец нашёлся один из водителей, кисти которого украшали прекрасно выполненные татуировки.
— Заместитель председателя государственной комиссии! — тоном, соответствующим только что названной должности, не моргнув глазом, соврал Безродный. Тут его поверженная скромность шевельнулась, и он добавил: — По бетонным работам!
Ниголь, наблюдающий за этой сценой, восторженно подумал: «Вот ведь как здорово брешет». Он хотел поддержать своего капитана, но возможности для реализации своих талантов пока не было.
— А мы вам не подчиняемся! — не сдавался татуированный. — У нас Головань начальник!
— Считайте, что он вам уже приказал! — отрезал Безродный.
— А что нам Головань, у нас свой начальник колонны есть! — добавил парень с длинной причёской, которого Безродный мысленно окрестил «волосатиком».
— Копачи — это не место для базара! — зарокотал Безродный. В его голосе окружающие услышали нотки недовольства свирепого зверя. — Если вы этого не понимаете, то завтра поедете по домам! Следом за вами прикатит телега, что вы дезертировали! Думаю, что это не устроит никого! Каждый должен получать сполна за свои заслуги! Здесь не место для трусов и негодяев! Вон видите, как мои парни работают? Чем они хуже вас? У них, в отличие от вас есть совесть! Совесть! — повторил он.
Ниголь прекрасно знал, что Безродный играет для публики спектакль одного актёра. Но тон, которым Безродный произносил последний монолог, заставил Юру поверить, что всё им услышанное есть непререкаемая истина, глубокая истина, истина недоступная никакому сомнению. Голос Безродного заставлял содрогаться каждую его жилку. Покорённый гипнозом его воли, Юра мечтал лишь об одном — как можно быстрее скрыться с его глаз и предупредить каждое желание этого удава.
Безродный и сам чувствовал–то, какую бурю ломающую всякие преграды вызывает его голос в душе каждого. Ранее он никогда не обладал таким даром, и способность ломать чужую волю приходила к нему не всегда, а только в случае крайней нужды. Смысл слов, при этом, почти не играл никакой роли, важнее был тон, которым эти слова произносились. Самым же главным условием была непоколебимая уверенность в свои собственные силы.
— Завтра в шесть утра начало вашей смены! Выгружайтесь, глушите машины, и в пять тридцать я жду вас здесь!
Безродный отыскал покорный взгляд Ниголя.
— Займись мужиками, Юра!
Кто–то осторожно тронул Безродного за плечо.
— Вы Безродный?
Весь во власти только что одержанной победы, Безродный обернулся. Позади стоял молодцеватого вида молодой человек с огромными, немного удивлёнными глазами. Ладно, подобранная спецовка сидела на нём, как на демонстраторе модной одежды.
— Да! — ответил Безродный. — С кем имею честь?
— Костиков Владимир Павлович, мастер монтажного участка! Прибыл к вам с бригадой эстакаду строить! Укажите нам строительную площадку! Техника и бетонные блоки на подходе!
Такой, по военному чёткий ответ Безродному очень понравился. Он уже начал нервничать, что строители запаздывают и не успеют соорудить эстакаду к утру. Тогда ему придётся очень туго, и часть машин он вынужден будет отправить в зону напрямую, без перегрузки. Они, что вполне естественно, наберут там большие дозы радиации, и, по этой причине, окажутся выведенными из эксплуатации. То есть, цена опоздания строительства эстакады была очень большой.
— Ты очень вовремя, тёзка! Времени у нас с тобой в обрез! Остаётся надежда только на твой талант! Ты, как я уже смел заметить, здесь уже не первый день, значит, на тебя положиться можно!
Строительство эстакады они закончили к полночи. Целых пять часов, которые Безродный мог использовать для сна, были для него редкой роскошью. Самым большим дефицитом, которого ему в последнее время не доставало, оставалось время.
— Ну, ты тут, Володя, побольше сухой смеси постели, и водичкой её, водичкой сбрызни! Мы её потом колёсами притопчем, она и сядет! — попрощался с Костиковым Безродный.
Укрывшись одеялом в своей каморке, он успел подумать, что нужно выкроить время и написать письмо жене. Процесс написания письма был для него всегда мучительным, требовал массу времени, а сами письма получались короткими и неуклюжими. Поэтому он их писать не любил и откладывал написание их на потом.
Песня голосистого петушка разбудила его вовремя.
— Что–то я курочки уже давно не вижу! — пожаловался Безродный Ниголю, по пути в диспетчерскую. — Может, её кошка слопала?
— Этот злодей никому не даст обидеть свою подругу! — успокоил его тот. — У этого петушка вполне хватит отваги, чтобы обеспечит своему хозяину стойкий скандал со всеми соседями! У меня мать такую породу кур держала!
По весне купила она цыплят на рынке! Мне тогда лет восемь было, поэтому воспитание их мне было и поручено. А среди тех цыплят один красивый–красивый был, на затылке чубчик, лапки в штанишках и бакенбарды, как у товарища Пушкина. Потому, что он был беленький и светленький, я того цыплёнка Светкой назвал. И был тот цыплёнок само любопытство, везде ему есть дело, всюду свой клювик сунет.
Как–то мать стирку затеяла, воды наносила, а в колодце у нас вода круглый год ледяная. Я не доглядел, тот–то цыплёнок и угодил в корыто с холодной водою. Иду я по двору, чувствую на своей спине чей–то взгляд наполненный мольбой. Поглядел вокруг, никого нет. Иду, опять тот же взгляд спину сверлит. Пока отыскал того цыплёнка в корыте, а у него уже жизнь в глазах погасла. Лапками–то он на дне корыта стоял, головка сверху, потому и не утонул, но окоченел бедняга. А рядом с корытом вода в ведре тёплая. Я того цыплёнка из корыта выхватил, да и в то ведро, а сам реву, как телёнок. Мать прибежала, грелку наладила. Отогрелся мой воспитанник, сначала лапкой дёрнул, потом зрачки заблестели, и слезинка из глаза выкатилась. А через час мой сорванец опять по двору носился.
И вот после этого случая стал тот цыплёнок воды панически бояться. А ко мне, как к родной матери привязался, собачонкой за мною бегает. Я в доме, тот на крыльце меня ждёт. Я в лес и он за мной. Я на речку и тот за мной. Устанет бежать, стоит и кричит на всю округу, это чтобы я его на руки взял. Засуну его за пазуху, тот прижмётся к животу, глаза закроет и дремлет себе в тёплышке. Я купаюсь, а тот по берегу носится и так орёт, что покойника поднимет. Вылезу я на берег, сяду, а Светка прыгнет ко мне на колени, в глаза мне заглядывает, интересуется моим самочувствием, и очень за меня переживает.
Подросла моя Светка и оказалась петушком, но я так и продолжал звать его Светкой. Запел мой петушок, стал за курочками ухаживать, не до меня ему стало. Но бывало выйдешь во двор, крикнешь: — Светка, — бежит бегом ко мне мой петушочек. Смотрит на меня нетерпеливым взглядом, что, мол, надо, давай быстрее, а то мне совершенно некогда, еще, мол, соседа не поколотил, да и половина стада, не топтана.
А тут мать десяток утят где–то приобрела, и опять воспитание подрастающего поколения на мои плечи водрузила. А дело уже к осени шло, выдалась непогода, задождило, похолодало, дохнут мои утята один за другим. Я их хороню за огородом и плачу. Была бы утка–мать, она бы их своим теплом согрела бы. А что тут делать? Позвал я своего петушка Светку и давай ему прояснять положение ситуации, намекаю ему, надо, мол, кому–то утят усыновить. Странно, но он меня понял. Пошёл, червяка на огороде выкопал и утятам принёс, козявку какую–то изловил и ею детвору угостил. Потом присел, раскрылехтился, да малышню под себя и подгрёб. И пошли мои утята в рост. Мир ходит, — диву даётся. Часто бывает такое, что квочка своих родных цыплят бьёт, а уж чужих–то детей курице подкинуть — на это целое искусство требуется. Тут тебе и заговоры читаются, и святой водой курятник кропят, и ровно в полночь подсадку делают, а всё одно, не усмотрел, и цыплята растерзаны. А тут петух с утятами водится. Цирк, да и только. Ковыряется моя Светка на огороде, и утята вместе с ней своими ластами тоже землю гребут. Купается тот в пыли, и утята тоже ей подражают. «Чему ты, разбойник, детвору несмышлёную учишь! — говорю я Светке. — Все грядки раскопали, сельскохозяйственные вы вредители! Вот придёт мать с работы, она вам задаст трёпки!»
Собрал я как–то утят в корзину и понёс их на речку купаться. Светка следом бежит. Зашёл я по пояс, бултых их в воду, а утята, вместо того чтобы барахтаться, да удовольствие от водных процедур получать, заорали благим матом, да быстрей–быстрей на берег. Выскочили на сушу, и эти юные фискалы давай на меня поклёп наводить, будто бы я их пытался потопить. Светка что–то там себе причитает, утята пищат, еле я их успокоил. Подросли мои утята, больше Светки уже, а тот всё за ними ходит, всё их воспитывает.
А тут как–то менты по дворам стали шастать, самогон искать. И была у них служебная овчарка специально на это дело натаскана! Под землёй, сволочь, могла бутыль с самогоном унюхать! Сунула та дура свой нос в курятник, а Светка на утёнке верхом сидит, греет своим теплом приёмного ребёнка. Утёнок увидел собачью морду ну и заорал спросонья. Светка осерчал, раскуролехтился, ну и долбанул ту собаку в глаз, да так долбанул, что у той бедолаги глаз так и вытек! Собаку после этого списали, наотрез отказалась по чужим дворам шмон наводить! Матери штраф за порчу государственного имущества выписали, а от петушка, по настоянию мусоров, пришлось избавиться! Мать сначала зарубить его хотела, но я такой вой закатил, что соседи сбежались. Унесла мать того петушка в соседнюю деревню к тётке, и долго я своей Светки не видел. Как–то пришёл я к той тётке в гости, вышел во двор, — Светка, — кричу. Подошёл ко мне мой петушочек, посмотрел на меня с укором, отвернулся и ушёл молча. Так и не простил он мне моего предательства. Так и не простил!
— А для чего таких малюсеньких кур держат? — спросил Безродный, указывая на голосистого петушка. — Яйца у них с фасолину, а мяса коту на завтрак не хватит!
— Для красоты их держат! — пояснил Ниголь. — Для красоты только!
— Не понимаю я того!
— Я тебе, капитан, так поясню, что если бы мне пришлось герб для государства выбирать, то я бы на нём не льва там какого–то, волка или орла, а курицу бы на гербе отпечатал бы!
Безродный опять изобразил на своём лице полное непонимание.
— Ну что мне, как человеку, сделал полезного тот же лев? — пустился в рассуждения Ниголь, — а того–то льва на своих фамильных гербах почти все князья да графы когда–то рисовали! Или тот же орёл, кто он такой есть? Или такое часто слышу: мудрый как змей! Это что? Тот кусок ядовитой верёвки какой–то там ещё и мудростью обладает? Змея, она что, закон всемирного тяготения открыла? Автомобиль изобрела или теорему Пифагора доказала? Что такое сверхмудрое совершила та самая гадюка? Что?
Безродный с интересом разглядывал Ниголя и молчал.
Тот так и не дождавшись ответа на свои вопросы, продолжал:
— Убийцы они и есть убийцы! Причём убивают те хищники не сильных, потому что сильный может и отпор дать, а убивают они тех, кто слабее их! И тогда позвольте мне поинтересоваться, а почему я собственно должен того убийцу чтить? Какое у меня должно уважение к тому гербу быть, ежели на нём кровожадный хищник и мерзкий убийца изображён? Мерзость она и есть мерзость, в любом её проявлении, и кланяться ей — себя не уважать! Те государства, что на своих гербах хищников себе нарисовали, они ведь и себя с этими злодеями отождествляют!
— Интересную ты мне тему для размышлений подкинул! Может быть, в гербах неких государств сокрыта причина возникновения войн? — осенило Безродного.
— Может быть, оно и так! — согласился Ниголь. — А вот курочку, я воспринимаю как некий символ женственности, символ материнства! Символ жертвенности, если хотите! Ибо вся её куриная жизнь это есть подвиг, безропотный материнский подвиг! Жертвуя своим телом, своею жизнью, та–то курица своими соками вскормила многие миллионы неблагодарных ей людишек! И хотя бы нашёлся хоть кто–нибудь, кто произнёс бы в адрес курочки хотя бы одно единственное слово благодарности! А вот нет таких! Выковыривают из своих зубов куриное мясо, да все ту–то курочку оскорбить, да унизить норовят! Курица, мол, не птица, глупый, мол, как курица, и всякие прочие гадости о своей кормилице придумывают! А вот тиграм, львам и прочим людоедам те дармоеды свои дифирамбы поют! А собственно за что? За какие такие заслуги? Что тот самый лев хорошего для человечества сделал? Или орёл? Что? Где та справедливость, я спрашиваю?! А нет её! Даже и в этом подлость людская, да трусость перед насильником проявляют себя!
Безродный с нескрываемым интересом взглянул на Ниголя.
— А нужны ли курице наши слова благодарности? — спросил он.
— Курице эти слова может быть и не нужны, — согласился Ниголь, — а вот нам, людям они очень необходимы! Если мы, конечно, людьми себя мним!
Не доезжая Копачей, дорогу перекрыла автомобильная авария. Бронетранспортёр столкнулся с автобусом. Это была не первая авария, где по вине военной техники, лишённой достаточного обзора, страдали гражданские машины. Но эта авария была наиболее страшной. По–видимому, обе машины шли на приличной скорости, и тупое рыло бронированного чудовища вырвало изрядный кусок металла из корпуса автобуса. Автобус остался стоять на колёсах и напоминал собой буханку хлеба с отломанной краюхой. Кусок мятой жести валялся за обочиной, и из этой массы жеваного металла торчали окровавленные кости в фарше из человеческого мяса. Двое офицеров, сидящих в салоне транспортёра получили сотрясение мозга и несколько переломов костей. Пассажиров автобуса забирала «скорая помощь». В одном из них Безродный узнал мастера Костикова.
— Всё сделано так, как надо! — прошептал Костиков с носилок и изобразил на своём бледном лице подобие улыбки, адресуя её Безродному.
— Как их угораздило? — спросил Безродный у майора милиции, составляющего протокол.
— Полотно дороги не рассчитано на такой плотный транспортный поток! По таким дорогам только на телегах ездить! — объяснил майор то, что Безродный знал и без него. Больших подробностей он допытываться не стал, и почти равнодушно отметил себе, что и его в любой момент ждёт такая же участь, как и того несчастного, чьи кровавые лохмотья валяются за кюветом.
То, что Безродный увидел позже, заставило его похолодеть, — навстречу шли пустые автобетоносмесители. Он остановил их и убедился в своих самых ужасных подозрениях.
В Копачах Безродный выяснил, что около ста кубометров специальной марки бетона, приготовленного для «плиты», ушло налево. Как оказалось, работники бетонного завода решили себя подстраховать и потому начали отгрузку бетона на полтора часа раньше оговорённого срока. Гружёные машины по дороге перехватил какой–то прораб строительного участка и использовал тот бетон для каких–то иных производственных нужд. Но самое неприятное во всей этой истории было то, что где–то утерялась машина с пусковой смесью. Недостающий бетон можно было бы заказать дополнительно, и пока укладывается тот, который уже отгружен и находится в пути, поступит и недостаток. Но прежде необходимо запустить насосы, а для этого нужна пусковая смесь.
По намеченному ранее плану, колонну с бетоном должна была сопровождать экспресс–лаборатория, она и вышла во главе колонны. Но в Иванкове гаишники развернули грузовики на окружную дорогу, а автобус с лаборантами не спеша, поехал по прямой. В дороге автобус сломался и в Копачи бетон прибыл раньше сопровождающих. Потому такое и произошло.
— Скажи своему начальнику, пусть сходит и подмоется! — брызгая в лицо слюной кричал Сикорский. — Я сейчас в кэгэбэ сообщу, что вы операцию по плите сорвали!
Умудрённый жизненным опытом, пожилой прораб совершенно не чувствовал за собой никакого греха и самодовольно улыбался. Сикорский, наконец, понял, что его крики никак не изменят положение, и обратился к Безродному.
— Что будем делать, Володя?
— Вы сейчас звоните в Вышгород и заказываете ещё сто кубов бетона! И самое главное; пусть немедленно шлют сюда пусковую смесь!
— Пока мы дозвонимся, — вмешался Викторов, — пока пусковая смесь придёт, пройдёт три с половиной часа! За это время весь бетон, который сейчас в дороге — отслоится, и его придётся выбросить! Заказывать нужно шестьсот кубов, то есть весь объём захватки! Спецдобавок не хватит и наполовину! Их вчера самолётом из Америки доставили! У нас в стране таких компонентов нет!
— Да! — вздохнул Безродный, — заварили мы себе магаданскую баланду! За пять лет, пожалуй, её не расхлебаем!
Сикорский с Викторовым были с ним вполне согласны, что такую промашку никому из них не простят.
— Я сейчас смотаюсь на насосы, там парни ушлые, попытаемся без пусковой смеси бетон протолкнуть! А вы обеспечьте надёжную связь с бетонным заводом! Посадите солдатика на телефон, и пусть он до одурения ручку крутит, пока не дозвонится! — Безродный уже начал приходить в себя после пережитого потрясения. Его уверенный тон вселил надежду и в лаборантов.
В бункере, сложенном из мощных бетонных блоков, куда спустился Безродный, двое машинистов, чистой ветошью и с любовью, наводили лоск бетононасосу «Штет». Второй, резервный насос, был установлен ближе к реактору третьего энергоблока, тоже в бетонном бункере, обложенным изнутри толстыми свинцовыми листами. Две нитки бетоноводов тянулись к штольне, уходящей длинной норой под обломки разрушенного реактора.
— Паршиво, конечно, но не смертельно! — Выслушав сбивчивые объяснения Безродного, выдал свое резюме машинист, напоминающий мультяшного колобка. — Подберите две машины бетона, который пожиже будет, и начнем!
— Везите такой, какой есть! Мы его здесь, на месте, доведём до кондиции пусковой смеси! — Подстегнул другой машинист. — Через полчаса начало операции, а вы всё ещё там задницы чешете!
— Шахтёры тоже готовы! Тогда прямо сейчас и начнём! — повеселел Безродный. — Все уже на местах, ждать нам больше нечего! Поехали! — махнул он рукой.
Вздохнул, истомлённый ожиданием, мощный насос ведущей немецкой фирмы, вздрогнули тяжелые стены бункера. Под горячее брюхо развороченного взрывом реактора поплыл сверхпрочный бетон с добавками, изготовленными на химических заводах Америки. Между Копачами и станцией засуетились тяжёлые чехословацкие грузовики.
В голове у Безродного, изменив звук на более высокий, громко запела песню тревоги туго натянутая струна.
Атака началась.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги