Мертвые собаки

7

Через трое суток после описанных ранее событий у эстакады бетонного завода образовалась огромная очередь из ожидающих загрузки автомобилей. Хвост той очереди тянулся во всю длину переулка и заворачивал на соседнюю улицу. Подчас целая смена уходила только на то, чтобы её выстоять. Завод, при всём этом, работал на полную мощность, и нужно отдать должное и специалистам, и допотопному оборудованию, сбоев почти не было. Тяжелые грузовики взваливали на себя свою нелёгкую ношу бетона и с надсадным рёвом, вплетающимся в грохот завода, разворачивали свои морды в сторону Чернобыля, на Копачи.

В этот торжественный гимн труду партия тоже решила внести свою ноту, хотя и сделала своё вступление с некоторым опозданием. По заданию республиканского комитета КПСС к делу приступил киевский комитет комсомола. Молодые энтузиасты защёлкали фотоаппаратами, художники вооружились кистями, и на стене бетонного завода заблистала газета под названием «Комсомольский прожектор». Читатели этой газеты, состоящие, в основном, из числа водителей, без дела слонявшихся в ожидании погрузки, не без удивления узнали, что все они являются участниками социалистического соревнования. Местные газеты подхватили почин, и на страницах периодической печати замелькали лица передовиков производства, многие из которых с удивлением узнавали, что они добились выдающихся успехов в выполнении производственных заданий. Цифры объемов перевозимого бетона, и это осознавали все, были взяты с потолка. Не принимая во внимание жалкие оправдания «передовиков», над ними начали откровенно подсмеиваться «отстающие».

С большим опозданием, под громкую музыку, прогремевшую на всю страну, Молдавия отправила свои семь бетоновозов. Центральное телевидение предоставило по этому поводу обширнейший материал. Правда, телевизионные кадры заполнили, в основном, лица республиканского начальства, да кое–где промелькнула пара не очень трезвых героев дня.

С бурдюками, наполненными добрым молдавским вином, весёлые парни включились в кампанию. Первая молдавская машина, въехавшая на территорию бетонного завода, протаранила старый тополь, который столь неудачно выбрал место для своего рождения. Следующий автомобиль на развороте помял капоты двух, ожидающих погрузки КамАЗов. Через неделю Кишинёвская колонна понесла ещё одну утрату — гружёный автомобиль не вписался в поворот и сделал несколько кувырков через кабину. Водитель, изрядно покалечившись, к своему несчастью, остался жить. Через некоторое время работники автоинспекции выволокли на дорожное полотно изуродованную машину, отвалом бульдозера нанесли ей несколько внушительных вмятин и для устрашения потенциальных нарушителей дорожного движения установили её на перекрёстке Киев — Чернобыль — Термаховка. Но, несмотря на все потери, Кишиневская автоколонна числилась в ударниках коммунистического труда.

— Не может такого быть! — горячился, задетый за живое такой вопиющей несправедливостью, Дьяченко. — Это как получается, что каждый из них за десятерых работает? У нас ТАТРы, мы в полтора раза больше грузим и скорости у нас выше, а меньше их вывозим! У нас ни одна машина не простаивает, а они через день пьянствуют!

— Что ты возбухаешь? — успокоил его Богатырь, — Будто ты не знаешь, как это делается! Подпоили, кого следует, вот они и рисуют то, что им в пьяную голову взбредёт! Не пойму я тебя, что это ты свои нервы не бережёшь?

Кто–то подсмеивался над дутыми цифрами, кто–то относил эти цифры на пьяную фантазию работников прессы, но все были единодушны в одном, что дело здесь не чисто. Может быть, оно и забылось бы всё в суете повседневных будней, но центральное телевидение выпустило в эфир короткий репортаж о передовиках социалистического соревнования и слава молдавской автоколонны перешагнула далеко за границы области.

После просмотра этой программы компетентные органы заинтересовались столь высокими показателями передовиков, тем более, что уже как неделя, недалеко от окрестностей Вышгорода стали расти бесхозные горы застывшего бетона. Там установили слежку и вскоре виновники были пойманы. Ими оказались те самые победители социалистического соревнования. Позже прошёл слух, что кому–то из них дали семь лет тюрьмы, кому–то пять, но как оно было на самом деле, мало кто знает. Водителей Кишиневской автоколонны заменили, а сама колонна вычеркнута из списков участников социалистического соревнования. Позже и само соревнование как–то незаметно исчезло. Последний номер «Комсомольского прожектора», забытый всеми, ещё некоторое время провисел на стене, пока порыв ветра не догадался сорвать его. Поиграв стенгазетой в воздухе, легкомысленный ветерок плавно опустил её в большую грязную лужу, под равнодушные колёса тяжелых грузовиков. Само же соревнование ещё долго продолжало существовать в отчётных документах в высшие партийные органы, но производственным процессам оно уже больше не мешало.

Незадолго до прибытия Хмельницкой автоколонны в автотранспортном объединении города Вышгорода, которое впоследствии обеспечило доставку всех грузов, поступающих на Чернобыльскую АЭС, был создан штаб прикомандированного автотранспорта. Ещё при эвакуации населения из районов бедствия, этот штаб возглавлял опытный инженер из Гомеля Анатолий Камыш. Как он оказался на работах, вплотную связанных с ликвидацией аварии, толком никто не знал. Постоянная его работа была связана не то с производством кондитерских изделий, не то с изготовлением обуви. По этой причине его никак не могли прикомандировать на аварию. Скорее всего, его привели туда те же убеждения, которыми руководствовался и Безродный. Впрочем, подобных личностей, приехавших на место аварии, было достаточно много. Приезжали парни даже из Владивостока или Южно–Сахалинска. Многие, конечно же, находили себе применение, но некоторым приходилось возвращаться назад. Главный инженер какого–то крупного сибирского треста недели две махал метлой в автопарке, прежде чем получил под своё начало колонну автокранов. Впоследствии он схватит огромную дозу ионизирующего облучения и под нажимом дозиметрической службы покинет Украину, чтобы уже никогда туда больше не вернуться.

Двадцатого мая в десять часов вечера проходило заседание штаба.

— Безродный здесь? — спросил Камыш.

— Здесь! — ответил Безродный.

— Завтра к восьми ноль–ноль быть в Чернобыле! Поступаешь в распоряжение начальника штаба Чернобыльского филиала Голованя Константина Фёдоровича, он уже там! Передавай свои дела кому–нибудь из водителей, пока тебе не пришлют замену, и направляйся туда! Ты уже воробей стреляный, а там серьёзное дело намечается! Давай на прощание руку и вперёд!

Безродный сел в дежурный микроавтобус и поехал в Гористое. Там на базе летнего отдыха киевлян, в уютных коттеджах проживали прикомандированные на аварию шоферы. Безродный разбудил Шрейтера, подождал пока тот проснётся окончательно, передал ему кое–какие бумаги и разъяснил ему, что к чему.

— А что это тебя туда посылают, Васильич? — позевывая, поинтересовался Шрейтер.

— Не знаю! Наверное, опять где–то дохлых собак пересчитать требуется! Я надеюсь, что мы скоро увидимся!

Незадолго перед аварией власти решили провести кампанию по борьбе с взятками. Прогремело несколько скандалов в крупных чиновничьих кругах. И весь этот шум вылился в постановление Центрального Комитета КПСС «О борьбе с нетрудовыми доходами». На рынках милиция стала гонять старушек, торгующих цветочками, ужесточили борьбу с самогоноварением. Более всего доставалось шоферам, подбирающим на дорогах попутных пассажиров, так как работники автоинспекции значительно увеличили сумму взяток, компенсирующих это нарушение «Правил дорожного движения». Если до постановления многие шоферы вообще не брали денег с «голосующих», то после него не стали подбирать самих голосующих. Автобусы и до аварии ходили ни шатко, ни валко, а после аварии многие маршруты были совсем отменены. Особенно тяжело стало добираться жителям близлежащих к зоне выселения деревень. Кроме того, въезд в тридцатикилометровую зону без специального пропуска стал невозможным. По всем дорогам, ведущим к окрестностям разрушенной станции, установили милицейские посты. Их громадное количество вызывало некоторое недоумение, так как было непонятно то, от кого они охраняли подступы к зоне. Кто–то поговаривал, что зону берегут от всевозможных шпионов, а кто–то высказывал предположение, что посты выставлены для того, чтобы оградить зону от проникновения в неё различных корреспондентов, которые могут нанести престижу государства ещё больший урон, чем любые шпионы. Безродный придерживался второй версии, исходя из соображений, что всякая информация о проводимых в зоне аварии работах, как в газетах, так и по телевидению почти отсутствовала. Многочисленных корреспондентов, откомандированных своими редакциями для сбора информации, милиция останавливала на своих постах, и на этом командировка работников пера заканчивалась. Чтобы не возвращаться в родные пенаты с чистыми листами бумаги, непосредственно на месте задержания писались статьи и снимались документальные фильмы. Поэтому официальная информация из зоны аварии была об одном, то есть о подвиге советских милиционеров, которые «не щадя своего здоровья и даже своих жизней самоотверженно, не покладая рук, трудились во благо нашего советского будущего». А информация о работах, проводимых в зоне аварии, продолжала оставаться тайной для всего населения планеты.

Несколько позже Безродный понял, что в своих первоначальных предположениях он оказался не совсем прав, и что основная причина милицейского нашествия лежала гораздо глубже. А дело обстояло так: взрыв на Чернобыльской АЭС ввёл правящую верхушку, то есть ЦК КПСС в такой же шок, как в своё время нападение Германии на Советский Союз. Каким образом выходить из этой ситуации, и какие предпринимать действия никто не знал. Все в смущении поглядывали друг на друга. И тут главный идеолог партии Егор Кузьмич Лигачёв высказал идею, что в зону выселения хлынут толпы мародёров, которые разворуют всю социалистическую собственность, оставленную без надлежащего присмотра. И когда, таким образом, главная задача партии на существующем историческом этапе была оглашена, к границам зоны двинулись подразделения милиции. Сексоты, получающие свою зарплату за распространение слухов, пустили по стране сказку о том, что машинисты бетоносмесителей изловили какого–то мародёра и перемололи его тело в ёмкости для бетона. Позже прополз слух о том, что какой–то бронетранспортёр расстрелял из пулемёта моторную лодку, груженную награбленным добром. Странным было то, что в эти небылицы верили все, в том числе, как и машинисты бетоносмесителей, так и военнослужащие мотопехоты. И это ещё раз подтверждало аксиому о том, что наши люди гораздо быстрее поверят в самую грязную ложь, чем в кристально чистую правду.

Устроившись, наконец, в кабине попутного грузовика, Безродный дал наставление водителю, оказавшемуся новичком:

— Ты свои права подальше спрячь и никогда и никому их не показывай! Некоторые мои парни их вообще домой отослали! Отберёт у тебя права какой–нибудь придурок в милицейской форме, где ты их потом искать будешь? Ментов сюда на месяц присылают! Он домой к себе уедет вместе с твоими правами, а ты без работы останешься!

— Если я ему удостоверение не покажу, он у меня машину отберёт!

— А ты ему её подари! Объясни гаишнику, что у тебя в бункере бетон, что если его не выгрузить, то через два часа он застынет, и тогда машина выйдет из строя! И ты посмотришь, как тот мент перед тобой плясать будет! Мне не совсем понятно, что они здесь сейчас делают! В то время когда они здесь нужны были, чтобы машины с бетоном до места сопровождать я ни одного не встретил, а сейчас, когда их присутствие только тормозит всю работу, они по всей дороге в две шеренги стоят! Ты знаешь, сколько милиционеры здесь пыли наглотаются? Радиоактивной пыли, той пыли, что мы из зоны на своих колёсах прём? А ради чего все эти жертвы? Что они здесь полезного делают? Ради чего они своими жизнями здесь рискуют? Мы–то ладно, мы бетон возим, укладываем его в стену, которая отгородит жизнь от смерти! А что тот мент в общий котёл положит? Только свои изъеденные радиоактивной пылью лёгкие, да отобранные у кого–то водительские права?

— Я так об этом думаю, — отозвался новичок, — что ихнее начальство, которое в московских кабинетах заседает, пригнало сюда сержантиков, чтобы под них себе побольше орденов выхлопотать! Пусть себе стоят! Чем их больше передохнет, тем мне жить легче будет!

Безродный покосился на своего попутчика.

— Ну ты и даёшь, дружище! Тебе что, их не жалко?

— А чего мне их жалеть? — удивился водитель. — Этих нахлебников столько развелось, что мне самому на хлеб денег не хватает! Они ведь все на моей трудовой шее сидят! Я бы ещё мог с ними смириться, если бы они мою жизнь как–то улучшали! А то ведь нет! Они ведь, гады, при каждом удобном случае норовят в мой карман влезть, и меня же мордой в своё дерьмо ткнуть! Так что мне их жалеть не за что! Вот меня никто не жалеет! Особенно эти сволочи в милицейской форме!

Безродный понял, что он нечаянно задел больную рану чужого человека и продолжать тему не стал. Доехали до места молча. На зависть обоим их обогнали в дороге с десяток КамАЗов и ТАТР, тоже гружённых под завязку сухой смесью бетона.

— Что–то ты рано приехал! — встретил Безродного Головань. — Ещё семи нет! Ладно! Пойдём позавтракаем пока в столовой и обсудим дело!

В Чернобыле, к тому времени, уже открыли небольшое кафе, где в противовес скромному меню и низкому качеству пищи, действовали вполне нескромные цены.

— На какое время ты к нам приехал? — спросил Головань, ковыряясь в тарелке со слипшимися макаронами.

— Командировка на месяц! Если на то будет необходимость, продлите её хоть до конца века!

— Это нам подходит, а то у всех командировки на десять–пятнадцать дней! Пока человек обнюхался да своё место нашёл, пора домой ехать! На работу времени не остаётся! А наши специалисты кто где! Некоторые по больницам валяются, многие, во время эвакуации, семьи свои растеряли! Детей, в основном в Крым отправили! А мужья с женами в разных автобусах оказались! Кого с работы забрали, кого из дома! Один в Прибалтику уехал, а другой на Курск повернул! Вот и ищут по всей стране друг друга! Так что со специалистами у нас полный завал!

— Ас кем же мне тогда работать? Кто–нибудь остался из старого состава?

— Человек десять осталось! Начальника транспортного предприятия и главного инженера исключили из партии и разжаловали до слесарей! Они сейчас оба здесь! С ними и будешь работать!

— А за что их из партии кышнули?

— А тут много у кого партбилеты отобрали! Рабочих не тронули, а как какой маломальский начальник под косу подвернулся, тех из партии пинком попросили! Не потому, что в чём–то виноват, а так, на всякий случай!

— Всё понятно! Ну а мне то, что здесь делать прикажете?

— Сначала ты дашь мне расписку о своём согласии на получение пятикратных предельно допустимых доз ионизирующего излучения! Это не потому, что я тебе смерти желаю, а потому, что такое распоряжение сверху поступило! Если что с тобою случится, сам будешь виноват! И не строй себе никаких иллюзий на предмет того, что кто–то станет следить за твоими дозами облучения! Ты мужик уже обстрелянный, так, по крайней мере, тебя мне охарактеризовали, потому и должен соображать, что на голом месте сразу дозиметрическую службу не наладишь! Работы здесь ведут три министерства: министерство обороны, министерство среднего машиностроения и министерство энергетики! Министерство среднего машиностроения тоже вояки, они атомным оружием занимаются! У вояк есть химические войска, а в них хорошо обученные офицеры–дозиметристы служат! Так что тем, кто при погонах, особо беспокоится за свою безопасность не следует! Конечно, я допускаю, что с облучением будут бессовестно врать, в угоду высокому начальству, но хоть какой–то контроль облучения людей проводиться будет! Те, кто работает на эксплуатации атомной станции, тоже находятся под контролем дозиметрической службы! А мы с тобой строители, поэтому никаких иных приборов, кроме ведра со штукатурным раствором, мы с тобой никогда не увидим! Что–то там пытаются срочно организовать, на предмет нашей с тобой безопасности! Может даже так быть — что–нибудь и организуют! Но это, скорее всего, будет не профессиональная дозиметрическая служба, а чисто бюрократическая машина, которая будет штамповать отчёты, продиктованные сверху! Для того, чтобы нашему министерству подготовить своих специалистов, на это потребуются годы! А для того, чтобы штат бюрократами заполнить, на это времени не надо! Нужно только свистнуть — сами сбегутся! Поэтому, учти на будущее, что против твоей фамилии в журнале радиационной безопасности буду стоять дозы облучения не те, что ты получишь, а те, которые партия прикажет нарисовать!

— Я гляжу, что вы на партию тоже в обиде! Наверное, вас тоже попросили свой билет на стол положить? — поинтересовался Безродный.

— Да! — твёрдо ответил Головань. — И я об этом нисколько не жалею! А теперь о деле! Сегодня ты приступишь к эвакуации автомобилей с нашей старой базы! Машины выгоните к селу Лелёво и там, на поле, их выставите! Те, которые дозиметристы признают безопасными, будем эксплуатировать! А те, что отмыть не удастся, захороним в могильники! Но это будет позже! На сегодня самое главное — вырвать все наши машины из преисподней! Работа там очень опасная! От завала до гаража сто пятьдесят метров! Я там вчера был! Вся площадка засыпана радиоактивными обломками! Какое там излучение, никто толком сказать не может! Уровень радиации постоянно меняется от очень большого до чертовски большого, потому что завал дышит ещё, дышит и дышит! Сколько долго он ещё будет делать выбросы радиоактивной гари, никто не знает! Это может продлиться и неделю, и месяц, а может долгие и долгие годы! За три дня, я так планирую, вы весь автотранспорт должны вытащить! Шоферов я тебе пришлю столько, сколько потребуешь! Народу сейчас уже много прибывает! Тех, кто приезжает без машин, приходится отправлять назад! Вот из них и организуешь себе трофейную команду!

За три дня, конечно же, не управились, хотя крутиться на площадке, по щиколотку усыпанной радиоактивной пылью, приходилось по двенадцать–четырнадцать часов в сутки. За решётчатым забором раскинулись развалины поверженного реактора, и было совсем непонятно или это от них, или от яркого солнца исходил жар. Спецодежда была мокрой от пота. Пот лез в глаза, хрипел в клапанах респиратора, горячими струйками стекал по позвоночнику. Кто–то принёс армейский прибор и попытался произвести замеры радиоактивности. Радиометр показал какие–то невразумительные величины на всех пределах измерения. Потом стрелка застряла посередине шкалы и отказалась передвигаться даже при отключённом питании.

Автомобили были, в основном, все с водой в радиаторах и заправлены, поэтому проблем с их перегоном было немного. Те, что находились в ремонтной зоне, решили пока не трогать. Шкафы с бухгалтерской документацией тоже загрузили быстро.

Больше всего доставил хлопот огромный сейф, установленный в кассе. Стальную дверь кассовой комнаты взломали быстро. С трудом протиснули сейф в образовавшийся пролом. На лестничной площадке он упёрся всеми своими углами за всевозможные препятствия и не реагировал даже на усилия, приложенные к нему двумя мощными ломами. Сейф был старинной работы, с какими–то завитушками по углам, и, наверное, за весь свой долгий век не слышал и малой доли матов, которые были адресованы ему в эти несколько часов изнурительной борьбы. Наконец Безродный отдал команду:

— Цепляйте его тросом и выволакивайте буксиром!

— Мы так все стены выворотим! — возразил кто–то.

— Мне наше здоровье дороже всех сейфов и всех стен! — отрезал Безродный.

Таким образом, стальное упрямство было сломлено. Сейф с грохотом скатился по лестничной площадке, прогрохотал по полу, проскрежетал по бетонной площадке автопарка. При этом путешествии он вывернул перила лестниц, вырвал дверные коробки и своротил все препятствия, встретившиеся на его пути.

На въезде в город грузовик остановили солдаты, одетые в костюмы противохимической защиты. Это, как оказалось, был впервые сформированный пост дозиметрического контроля. Дозиметрист проверил уровень радиации автомобиля и одежды, посоветовал и то и другое немедленно заменить, а, ткнув датчиком в стальную грудь сейфа, категорически заявил:

— Куда хотите туда и везите свой гроб, но в город я вас с ним не пущу!

С проклятиями в адреса главного бухгалтера, то есть хозяина этого железного монстра, упёртых дозиметристов и самого многострадального сейфа повернули назад. Долго плутали по просёлочным дорогам, пока не заехали в город с южной, и пока не охраняемой стороны города. Поставили машину с сейфом в гараж, когда на небе уже высыпали звёзды. Перекусили сухими пайками, припасёнными в диспетчерской, и поплелись спать в общежитие бывшего технического училища. К тому времени в городе вновь начал работать водопровод. Вода в него поступала из реки Уж и была, конечно же, заражённой, но уровень её радиации был значительно ниже общего фона. Для утоления жажды все пили минеральную воду, надёжно укупоренную в бутылки, но для приготовления пищи, мытья посуды и душа, иной воды, кроме как из водопровода, не было.

В полуподвальном помещении учебного корпуса училища, где временно устроили склад спецодежды, Безродный разбудил кладовщицу. Она устроила себе жилище в небольшой комнатушке, по своим размерам чуть большей собачьей конуры. Когда–то уборщицы хранили в той комнатке свой нехитрый инвентарь, но благодаря чисто женскому стремлению к уюту, этот уголок приобрёл вполне домашний вид. Без лишних разговоров полусонная женщина подобрала нужные размеры одежды и обуви, сложила всё в целлофановый мешок и, прикрыв рот рукой, зевнула:

— Грязную спецовку в этот же мешок сложите и поставите вот сюда!

Вода в душе была очень холодной, поэтому помылись очень быстро, хотя действовал единственный сосок. После душа Безродный почувствовал огромное облегчение. Сначала он отнёс свою бодрость к благоприятному воздействию холодной воды, а потом поймал себя на мысли, что ему чего–то не хватает. Здесь он и обнаружил свою пропажу, — куда–то исчез звук. В последнее время, этот звук, напоминающий звон гитарной струны, сопровождал его повсюду. Когда этот звон достигал наибольшей силы, он пытался заглушить его, закрывая уши руками. Но эти его отчаянные попытки не приводили ни к какому результату, ибо этот звук рождался и звучал в его воспалённом мозгу. Раньше он появлялся лишь тогда, когда он въезжал в зону с наибольшим уровнем радиации и исчезал при выезде из неё. После переселения Безродного из Вышгорода в Чернобыль звон не прекращался ни на минуту и даже сопровождал его в сновидениях. При относительно небольшом уровне радиации звон выплывал низким монотонным басом. При более интенсивном излучении он звучал туго натянутой тонкой струной. Сегодня весь длинный день этот звук острою иглой пронизывал мозг Безродного. Он заставлял быстрее двигаться и быстрее принимать необходимые решения, чтобы быстрее освободиться от его мучительной пытки.

— Вот оно как здорово получается! — отметил Безродный, вытираясь полотенцем. Он нисколько не заботился о том, слышит его кто–нибудь или нет. — Смыл с себя грязь и пот и как бы заново народился! А если нас всех в парную запустить? А если берёзовым веничком по спинам пройтись? Да парку побольше?

— А если после этого да пивка холодненького? — подхватил идею Яцук–старший. — Да ещё кружечки по две, а лучше по три! А?

— А ты чувствуешь, как дышится легко? — продолжал Безродный.

— Это ветер с востока повернул! Когда со станции тянет, то гарью дышим! Привыкли, потому запаха уже и не замечаем! А под утро Днепр–батюшка нам свежий ветерок прислал! Вот потому нам и дышится легко!

Улеглись спать, когда на соседнем заборе, крохотный, но ярко окрашенный петушок запел утреннюю песню для своей единственной подруги, не спеша прогуливающейся по пустынному двору.

В комнате, облюбованной шоферами, вмещались лишь восемь кроватей, составленных вплотную друг к дружке. Их сплошь устелили матрацами и забраться в постель можно было, лишь перелезая поверх никелированных спинок. Благодаря такой компоновке на спальной территории вполне смогли разместиться тринадцать человек, то есть весь состав бригады.

Несмотря на зверскую усталость, заснуть Безродный так и не смог. После часа бесплодных попыток отдаться во власть сновидений, он вышел в коридор, отыскал где–то старый матрац, разложил его у окна и только потом заснул как убитый.

— Ты это что на полу улёгся? — Разбудил его Яцук–старший.

— Василий Иванович! — Ты когда своего сына женить собираешься? — поинтересовался Безродный.

— Через месяц свадьба намечалась!

— Тогда жени его да побыстрее! А то он, ненароком, ещё кого–нибудь из нас обесчестит! Объятия у него во сне слишком жаркие! Возраст у него такой, что ему бы девчонок ласкать, а не шитики глотать!

— Так ты из–за него убежал? Ну, я ему пойду сейчас покажу!

— Не вздумай никому ничего говорить! — испугался Безродный. — А то его наша братва на смех поднимет! А над ним смеяться не надо! Ему завидовать надо! Завидовать тому, что в его горячем сердце любовь живёт!

Яцук–старший попытался что–то добавить в оправдание своего сына, но Безродный посчитал тему исчерпанной и перебил его:

— Мы на завтрак не опоздали? Сколько на твоих? Поторопи мужиков, а то нам ещё и на разнарядку успеть надо!

Два дня назад в городе открыли столовую. Кормили бесплатно. Обеды были комплексные, но, несмотря на это, качество предлагаемой пищи соответствовало стандартам лучших столичных ресторанов. Набор продуктов тоже вызывал приятное удивление. Одной стандартной порцией вполне можно было бы накормить трёх проголодавшихся грузчиков. Но это в той, мирной жизни, а сейчас обеды поглощались без остатка даже самыми хрупкими участниками трапезы. Организм требовал материал для восстановления расстрелянных нейтронным потоком клеток. Прежде чем приступить к завтраку, Безродный взял с подноса пару горошин йодистого калия и отправил их в рот.

— Мужики, глотайте таблетки!

— А по сколько штук их глотать надо?

— Там на стенке всё написано!

Головань поджидал Безродного в своём кабинете.

— С Мошовичем на пару работать будете! — прогудел он после ритуала приветствий. — Договоритесь между собой, кто из вас в какую смену пойдёт! Сутки на двоих делить будете! С Копачей на главный корпус бетон будете доставлять! Сегодня после обеда первую сотню кубов бетона ждите!

За два дня перед этим событием, в Чернобыль из Гомеля прибыла Белорусская автоколонна. Водители уже успели освоиться в новых условиях и уже переступили роковую черту, очерченную инстинктом самосохранения.

За Копачами отыскали подходящую площадку, на которой одновременно могли совершать маневры около десятка тяжелых грузовиков. На площадке разметили маршруты движения порожних и груженых машин, и в месте развязки установили бетоноукладчик. Он и доставил больше всего хлопот.

По намеченной технологии бетон на станцию должен был доставляться с перегрузкой в трёх километрах от станции. Такое усложнение было предпринято для того, чтобы колёсами автомобилей, работающих непосредственно на развалинах реактора, не растаскивать радиацию по дорогам области. Осуществлять перегрузку бетона из одной машины в другую должен был бетоноукладчик марки «Суперсвингер». Его пригнали с территории станции, но он излучал такой огромный поток радиации, что не оставалось никаких надежд на его эксплуатацию. С большими сомнениями на какой–либо успех машину загнали на пункт дезактивации. Безродный переговорил с дежурным офицером, тот отдал необходимые команды, и вокруг заражённого укладчика забегали военные специалисты. Через несколько минут мощные струи воды обрушились на вздрагивающий металл. По земле поползли седые клочья пены.

— Увеличьте напор моющего раствора! — прокричал офицер в мегафон, заглушая шипящий вой пенной струи. — Чёрт с нею с краской, пусть облетает! Стёкла только, стёкла берегите!

— Небольшая утрата будет, если и стёкла повылетают! — успокоил офицера Безродный. — Ему до самого могильника на одном месте стоять! Нужно будет сбить радиацию хотя бы до половины рентгена! Управлять им с выносного пульта будем! Это тоже уменьшит дозовую нагрузку оператора!

Первый бетон поступил около десяти часов вечера. Перегрузили его в другие автомобили и на них потянулись к самому пеклу. С приближением к станции, в голове у Безродного, повышая тон звука, громко запела туго натянутая струна.

Поставили машины у административного корпуса, и Безродный с Мошовичем, в поисках бригады бетонщиков, побежали обследовать территорию станции. По заранее обговорённым условиям, бетонщики должны были ожидать их в здании административного корпуса. Радиоактивный фон в нём был очень низок, за счёт активно проводимых в нём работ по дезактивации, а вся территория станции и подступы к ней просматривались вполне свободно. Бригада должна была встретить машины у подъезда и обеспечить выгрузку и укладку бетона в намеченную точку объекта. Этой операцией намечалось покрытие дорог, ведущих к завалу, и всех бетонных площадок слоем свежего бетона, чтобы тем самым законсервировать радиоактивную пыль, осевшую на их поверхностях и оставшуюся после дезактивации. Эта работа, как впрочем, и многие другие, что выяснилось впоследствии, оказалась большой ошибкой, за которую пришлось дорого расплачиваться. Под слоем свежего бетона, в очень многих местах остались мощные источники радиоактивного излучения. Позже бетонное покрытие пришлось разрушить, причём разрушить как новый, так и старый слои, а обломки вывезти в могильники. А потом опять уложить свежий слой бетона. Наиболее простым и надёжным способом была бы помывка всей территории специальными моющими растворами, а вопрос о бетонировании отложить на более поздний срок. Но в то время во всём мире ещё не было никакого опыта по ликвидации последствий таких глобальных ядерных катастроф. Поэтому решение об отсыпке бетонных покрытий казалось единственно правильным, наиболее простым и дешёвым.

Через час беготни Мошович с Безродным наконец–то отыскали бетонщиков. Те самозабвенно резались в «дурака» в кабинете начальника азотно–кислородной станции. После проклятий, адресованных в их адрес, бригадир поинтересовался:

— А сколько у вас бетона?

— Пока только тридцать кубов! — ответил ему Мошович. — Позже будет ещё семьдесят!

— Да вы что? Чокнулись, что ли? Нам дозиметристы сказали, что в том месте, где бетонировать надо, работать можно не больше десяти минут! Иначе мы все от лучевой болезни копыта откинем!

— Если через два часа вы не выгрузите эти семь машин, то я вас всех живьём в том бетоне утоплю! — прорычал Мошович. — Бетон живёт только три часа! В него какие–то спецдобавки ввели, чтобы его жизнь продолжить! Значит, пять часов! Два часа он в дороге, полчаса перегрузка, целый час я вас, негодяев, по станции рыскал! Остаётся полтора часа!

Мошович посмотрел на часы.

— Если к трём часам утра в бункерах останется хотя бы кубометр бетона то я вас всех, гадов, в него и утрамбую!

После так хорошо проведённой политподготовки, бетонщики собрали свой нехитрый инструмент и приступили к работе. Их подгоняла не только внушительная фигура Мошовича, исполненная грозной решительностью, не только нависшая над ними смертельная опасность, а нечто большее. Это большее называлось рабочей совестью. Такое определение было Безродному понятно и близко.

Следующий рейс с бетоном доставил хлопот не меньше. Состав бригады бетонщиков поменялся, а заодно и поменялось место их дислокации. Колода карт перекочевала по смене. Только с четвёртого рейса работа наладилась, во многом благодаря лужёной глотке и прекрасным возможностям кулаков Мошовича, который редко поддавался искушению сдерживать свои чувства, а уж тем более никогда не заботился о мнении, которое могут составить о нём окружающие.

Рассвело. Третья смена водителей покинула зону.

— Подождём ещё пару часиков! Кто это знает? Может так случится, что нам ещё бетон подкинут! Связи с миром никакой нет! Бетонщики тоже круглые сутки дежурят, — бетон ждут! — Мошович зевнул и сладко потянулся, поудобнее устраиваясь в обшарпанном кресле, принесённом кем–то из соседнего дома.

— Надо бы нам кабины машин свинцом покрыть! Хоть какая ни на есть, но защита от радиации будет! — подкинул идею Безродный.

— Оно было бы неплохо! Но мастерские в Чернобыле, и я боюсь, что дозиметристы наши машины в город уже не запустят, потому что на них радиации, что у Полкана блох! А свинец заказать надо! Тонн двадцать, на первых порах, я думаю, хватит!

Над Копачами нависла тишина, неестественная тишина для майских ночей Украины. Ни лай собак, ни далёкая песня, ни писк комара не нарушали её угрюмости. Настороженный слух, казалось, улавливал шелест далёких звёзд.

— Ты никогда не видел летающую тарелку? — спросил вдруг Мошович.

— Не приходилось! — скинул с себя дремоту Безродный.

— А как ты об этом думаешь, есть ли жизнь на других планетах?

— Думаю, что есть!

Безродный вытянул перед собою ноги и потянулся до хруста в суставах.

— Но ведь учёные исследовали ближайшие планеты! На одной мороз, на другой жара, то воды нет, то кислорода не хватает! Непонятно тогда получается, откуда же летят к нам эти самые тарелки?

— Ну, хорошо! — пробормотал Безродный недовольный тем, что прервали его сладкую дремоту. — Живут вон в той навозной куче червяки, — Безродный небрежным жестом указал рукою на отвалы молочной фермы, — и нет у тех червяков ни глаз, ни ушей! И будь уверен, что те червяки тоже считают себя венцом творения природы, и то, что за пределами их кучи нет никакой жизни! Они воспринимают мир на основе своего червячного мироощущения и на основе жизненного опыта червяка! Поэтому жизнь для них это только существование себе подобных! А иной, высший разум он просто обязан где–то существовать, раз его на земле нет!

— Ты говоришь о Боге? — удивился Мошович.

— Нам с самого раннего детства вдалбливали в головы, что Бога нет! И до последнего времени я как–то и не задумывался об этом! Ну, нет его, да и шут с ним! А если он даже и есть, то кто я для него со своими заботами и проблемами? Так, песчинка, затерявшаяся в безбрежности Вселенной! Ему и без меня своих хлопот хватает! Но если назвать Бога, к примеру, Генеральным Конструктором Вселенной, то мне останется только думать, что в его громадной машине я тоже играю какую–то роль! И я должен выполнять эту роль без сбоев! Ибо если я стану фальшивить, то мир изменится и изменится он в худшую сторону!

Безродный погрёб палкой в костре, выкатил из него почерневшую картофелину и постучал по ней. Убедившись в том, что она ещё не пропеклась, он вновь закатил её в костёр и присыпал горячими углями. Шоферы лениво наблюдали за его действиями.

— Бога надо называть только Богом! А не каким–то там конструктором или стрелочником! — тихо, но с уверенностью в голосе произнёс Пётр. Он сидел вдалеке от костра, как всегда тихий и незаметный. Все обернулись в его сторону.

— То–то я гляжу, что прежде чем к завалу ехать, он что–то под нос себе шепчет и шепчет! — произнёс оператор бетоноукладчика. Он был из новеньких и потому не успел ещё обзавестись ни друзьями, ни недругами. — У, Исусик! — добавил он с ехидцей в голосе.

— А кобыле следовало бы помолчать, пока джигиты разговаривают! — высказал в адрес оператора свои соображения Мошович. В прошлом профессиональный шофёр, он с некоторым пренебрежением относился ко всем иным профессиям, кроме как водитель тяжелого грузовика, и ревниво оберегал всякие поползновения на честь и достоинство своих подопечных. Он считал, что делать критические замечания в адрес своих коллег может лишь только он — их непосредственный начальник. — Давай, Петро, — трави свою байку! А мы сейчас поковыряемся в ушах и послушаем тебя! — подбодрил Мошович своего подчинённого.

— Бог един! — воодушевлённый поддержкой начальника произнёс Пётр. — Он и наш отец, и наш судья! Он и творец вселенной, и врачеватель наших душ! Он и осушитель наших слёз, и даритель нашей радости! Он источник мудрости и кладезь доброты!

— Что–то ты не те дифирамбы поёшь! — поморщился Мошович. — Ты случайно не мармеладу объелся? Если ты считаешь, что боженька такой добрый и умный, то на кой ляд ты тогда ему молишься? Что ты тогда у него просишь? Если он такой мудрый, он и сам должен знать, что тебе надо! А если он милостивый, то тогда простит тебе все грехи твои и за просто так простит, без всяких твоих молитв, и даст тебе всё, что надо! Бесплатно даст, потому, что у него всего много! Исходя из твоей арифметики, я так. рассуждаю, что не Богу надо молиться, потому что он и так добрый! Вот Сатана, тот злой! Какую он тебе пакость придумает, какую он тебе мерзость уготовит, того и сам, наверняка, не ведает! Чем сильней твои страдания, тем Сатане радостней! Вот ему–то, то есть Сатане, молиться и надо, чтобы он пощадил тебя и не бил сильно, долго да больно! А Богу–то зачем молиться? Он тебя и так, без твоих молитв любит!

— В том беда наша, что бродим мы по пустыне, как грешники неприкаянные, и не ищем пути к порогу дома отца нашего! Евангелие нам надо читать, Евангелие, а не книжки сатанинские! Ибо в Библии есть всё! Весь путь человеческий в ней описан! Откуда мы пришли, и куда мы движемся! Все камни, что на нашем пути встретятся в ней указаны, все повороты и все овраги обозначены! Всё в ней есть! Даже Чернобыльская катастрофа в ней предсказана!

— Не продаются у нас церковные книги! — подсказал кто–то. — На книжных полках только макулатура действующего генсека пылится и ничего другого нет!

— «Просите, и дано будет вам; ищите и найдёте; стучите и отворят вам»! Так в святом писании сказано! Мы несём суровое наказание за то, что мы не Богу, а Сатане молимся! — продолжал Пётр, отвечая на реплику Мошовича. — Вот как начали в семнадцатом году сыну Сатаны — Антихристу зад целовать, оттуда и начались наши беды! А в священном писании как сказано? Не делай себе кумиров, и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, что в воде ниже земли! Не кланяйся им и не служи им, ибо я твой Бог, Бог–ревнитель! Мстить буду до третьего и четвёртого рода за грехи отцов ваших, ненавидящих меня, и любить буду до тысячи родов любящих меня и соблюдающих заповеди мои! В том грех наш, что мы не целуем руку, протягивающую нам хлеб, а занёсшему меч над нашими головами стопы лобызаем!

Христос сказал: «Кто не против нас, тот с нами!», — и на землю пришла любовь! Антихрист переиначил священное писание и произнёс: «Кто не с нами, тот против нас!», и к престолу сатанинскому потекли реки крови человеческой!

— Когда пришёл на землю Антихрист, — плод семени сатанинского — продолжал свою проповедь Пётр, — он разрушил храмы и предал позорной смерти слуг господних! Он водрузил себе престол на костях человеческих и обольстил лживой речью умы неокрепшие! Когда из царской короны Антихрист испил крови великомучеников, то приобрёл силу великую! Он со святых углов убрал иконы, а на их место водрузил изображения своей звериной морды с лысиной и бородою козлиной! Он заставил нас молиться на те картинки и приносить кровавые жертвы к подножиям каменных идолов! Но так долго продолжаться не может! Ибо Христос сказал: «Поднявший меч, от меча и погибнет!» Я думаю, что конец сатанинский близок! Ибо в Библии предсказана его кончина позорная!

— Тот, о ком ты говоришь, — осторожно заметил Безродный, — уже давно умер!

— Да, Антихрист умер, но труп его смердячий, подобострастные слуги его не предали земле, а превратили в мясные консервы и выставили на всеобщее обозрение! Потому дух его неприкаянный бродит по миру и отравляет жизнь ядовитым дыханием своим!Большевики, то есть материалисты, отобрали у нас бессмертие, дарованное нам Богом, и тем самым лишили себя будущего!

— Вот теперь мне всё понятно! — прогремел голос Мошовича. — Понятно, за что вас, баптистов, коммунисты в тюрьмах гноят! А ведь когда–то коммунисты с баптистами были друзьями закадычными! Ваши единоверцы везли в Россию баптистскую литературу, а заодно большевистские прокламации через границу протаскивали! Царская охранка на баптистов сквозь пальцы глядела, а большевиков сразу мордами к стенке ставила! За ту помощь, что баптисты революционерам оказали, Ленин их щедро отблагодарил! Сначала он издал «Декрет о вероисповедании» и в нём разрешил баптистам вести свою пропаганду! А потом, когда они ему изрядно надоели, потому что власть с ним делить начали, Ленин наградил баптистов орденами «свинцовый жёлудь в затылок»! Те баптисты, которые смогли унести свои ноги, в подполье попрятались! В то самое подполье, из которого большевики до этого выползли! А те баптисты, что попали под прицел «маузера», тех товарищ Ленин на удобрения почвы пустил!

Когда Чернобыль бабахнул, только одно причитание от вас, баптистов, и слышу, конец света, конец света! Если та мерзость, в которой мы все пребываем, есть свет, тогда что же такое тьма? И если действительно наступает конец света, то я его только приветствую!

Мошович пошевелил костёр, подкинул в него свежего хвороста. К небу взметнулись искры.

— А Библию я читал! — вновь повернулся Мошович к Петру. — Как только Чернобыль грохнул, а кругом про божий гнев завопили, залез я на чердак и из бабкиного сундука Библию достал. Всю–то я не осилил, а вот «Откровение» всё прочитал. Ну и что там в том «Откровении»? Ничего! Один бред сивой кобылы! Такое может только сумасшедший придумать, и только сумасшедший отыскать в том пустом наборе слов какой–то смысл! И про апокалипсис брешут всё! Твоя Библия — это полнейшая чушь и полнейшая бессмыслица!

Мошович откинулся на спинку кресла и покачался.

— Ты вот мне о всё Боге говоришь!? — наклонился он к лицу Петра. — У меня есть старый друг, мы с ним вместе Афган прошли. Обложили их как–то «духи» в ущелье, и от роты одно отделение в живых осталось. Всех их пленили. Привезли их куда–то в кишлак, и там афганцы свой суд над нашими парнями учинили. Тем, кого удалось склонить к принятию ислама, сделали обрезание, дали другие имена и жить оставили. Тех же, кто покрепче оказался, тех расстреляли. Мой приятель и до войны ни в Бога, ни в чёрта не верил, а во время войны и подавно перестал. Поэтому, чтобы жизнь себе сохранить, он тоже в мусульмане подался. Но среди наших пленных один верующий оказался. Так вот ему совершенно иное обрезание сделали. Всё, как есть, под самый корень, вместе с яйцами вырезали. Раздели его догола, привязали того парнишку к столбу на солнцепёке, а раны солью посыпали. Мухи его живьём едят, а всех кто мимо шёл обязали плюнуть тому парню в лицо и камень в него бросить. Вот такую он страшную смерть принял, но пощады так и не попросил. И я задаю себе вопрос, а за что он умер? За Родину? Нет! Ибо Родина послала своих сыновей в чужую и дружественную нам тогда страну на преступную бойню! За партию? Но на неё тоже никто не покушался! За Брежнева? Он тоже никому на хрен не нужен был! Так за что же тогда? Вот этот парень умер за веру! За веру!! — выкрикнул Мошович. — И его муки были несравненно страшнее тех мук, которые перенёс Христос, поднятый на крест! Так почему же не разверзлись небеса? Почему, я тебя спрашиваю, ваш Бог не пришёл к нему на помощь? Почему он не обрушил огненный дождь на головы палачей?

— Это так его Бог наказал! — отозвался Пётр. — А наказал он его за то, что тот нарушил основную божественную заповедь — не убий! И эту казнь нужно воспринять как божье милосердие, ибо Бог предоставил заблудшему сыну своему, возможность кровью своей и слезами своими смыть страшный грех свой!

— Да, здесь ты меня почти убедил! Но тогда я по–другому тебя спрошу, а сможет ли ваша церковь канонизировать того безвестного парнишку и ещё многих других таких же, как и он? Ведь церковь не восстала, и промолчав, фактически благословила ту, афганскую, войну! А по всем канонам церкви тот солдатик совершил священный подвиг, и он должен был быть причислен к сонму святых! Он должен остаться в нашей памяти святым, потому что те муки страшные он за веру свою христианскую перенёс! С властью–то мне всё понятно, но почему же церковь–то, его тоже предала?

— Бог мой не дал мне права судить промысел божий! — отозвался Пётр.

— А парнишку того начальник штаба внёс в списки предателей и передал дело в первый отдел! Замполит провёл политбеседу с рядовым составом, на котором запугал всех, чтобы в плен не сдавались! А тело того солдатика ночью растерзали голодные псы!

Мошович замолчал, уронил свою голову на грудь, обнял колени и покачался в кресле.

— Вот если бы какой генерал в такой переплёт попал, тогда бы конечно! — отозвался кто–то. — А так, кто мы такие есть? Так, мусор один! И для власти чернь, и для Бога тоже мусор!

— Богов придумали богатеи, чтобы нас — бедноту, охмурять! — отозвался Яцук. — Одни молятся Христу, другие на Ленина, третьи Мао Дзе Дуну поклоны бьют. А кому те боги служат? Только тем, кто властью своей упивается! И придумали они тех богов для того, чтобы нас — простой люд, в страхе держать! Чтобы служили им, да не роптали! Что те богатеи могут делать? Это только в сказках королевские сынки совершают трудовые подвиги. А посмотри на наше политбюро. Такие себе загривки наели. На них впору землю пахать, а пусти их на вольные хлеба, они ведь с голода передохнут! Они ведь задницу сами себе вытереть не могут! Всё им прислуга делает! Такую сладкую жизнь им их бог обеспечил. А для нас, для простого люда, никто так и не придумал бога!

— Ну, ты и выдал! — прогудел Мошович. — Не ожидал от тебя такого! — похлопал он по плечу Яцука. — Двигайся ко мне ближе, зауважал я тебя сегодня, зауважал! Пощупай–ка, Васильевич! Как там наша картошечка?

Выкатили из костра картошку. Вскрыли банки с консервами, и разложили на брезенте нехитрую снедь.

— Может быть, эти самые летающие тарелки к нам Бог и присылает? — обращаясь не то ко всем, не то к самому себе произнёс Пётр.

— Скорее, что это какая–то иная цивилизация нами интересуется! — ответил ему Безродный.

— А тогда почему же тогда они с нами в контакт не входят? — включился в разговор Мошович.

— А зачем мы им нужны? Что мы им можем дать?

— Ну, тогда бы они нам что–нибудь дали!

— Что, например?

— Ну, открыли бы нам новый и безопасный вид энергии!

— В наших руках никогда и никакой вид энергии не станет безопасным! — усмехнулся Безродный.

— Почему же? — вмешался в разговор Яцук–младший, чутко прислушивавшийся к разговору.

— Представим себе такую картину, — пустился в пространные рассуждения Безродный, — что те самые инопланетяне благополучно миновали наши священные границы! Не будучи сбитыми нашими доблестными войсками где–нибудь над Курилами, они приземлились на Красной площади! В качестве подарка они открыли бы неизвестный нам вид энергии! А что же будет дальше? А дальше мы соорудим из этой самой энергии какую–нибудь новую сверхмощную бомбу, и грохнем той бомбой, где–нибудь под Восьмипалатинском! Да так грохнем, чтобы все проклятые капиталисты задрожали от страха! А потом, размахивая этой самой бомбой над толпою изумлённых инопланетян, выстроим их всех в шеренгу и с песнею «Партия наш рулевой» погоним их в светлое будущее под названием — коммунизм, время от времени постукивая по головам тех, кто недостаточно громко поёт! Потому те существа и называются разумными, что у них достаточно ума, чтобы не вступать с нами ни в какой контакт!

— Да, природе надо ещё долго и основательно потрудиться, чтобы превратить человека в разумное существо! — согласился с последними доводами Мошович.

— Ну, ты и загнул Олег Викторович! Это что же, по–твоему, получается, что на Земле разумных существ нет? — возразил Яцук.

— Почему же нет? Есть, конечно! Только наш разум в сумасшедших домах пока хранится! — вступился за Мошовича Безродный.

— А обществом должен править только разум! — подтвердил Мошович свои выводы.

— Обществом должна править красота! Она спасёт наш мир! — запротестовал Яцук.

— Красота? А это ещё что за фрукт такой? — прогудел Мошович на звук голоса.

— Красота спасёт мир! Так Достоевский сказал!

— Это твой Достоевский, наверное, с глубокого похмелья ляпнул! — решительно отверг доводы своего оппонента Мошович. — А другие болваны, наподобие тебя, повторяют вслед за ним его глупость! Я, в принципе, не против, пусть себе спасает! Но мир нужно было спасать вчера! Его нужно спасать сегодня, ибо ещё не поздно! И вот она та точка на планете, — он ткнул себе под ноги, — к которой необходимо приложить все усилия для спасения мира! Вот здесь, — он опять указал себе под ноги, — идёт борьба за спасение мира! Здесь, в этой точке, сошлись для смертельной битвы все человеческие достоинства и все человеческие пороки! Только вот «красоты», я здесь что–то не видел! А–у–у! Красота, где ты есть? Иди же меня спасать! — прогундосил он тем противным голосом, которым говорят все тёщи. Слушатели при этом дружно засмеялись.

— Нет здесь твоей красоты! — вновь загремел он. — Нет её! А интересно было бы узнать, каким именно способом она собирается меня спасать?

Так как на его вопросы не последовало никаких ответов, то все замолчали, каждый занятый своими мыслями. Лёгкий ветерок прошелестел листьями тополей.

— А лохнесское чудище и снежные люди есть на самом деле или всё это брехня? — спросил кто–то, обращаясь к молчаливому пространству.

Костёр догорал. Кто–то подкинул в него свежих дров, к небу поднялись искры.

— Что такое Время? Куда оно течёт и откуда? Где его начало и есть ли у него конец? Или быть может Время стоит, а мы сами в нём куда–то движемся? Если это так, то тогда откуда мы движемся и куда? Мы об этом почти ничего не знаем! Хотя любой физик вам скажет, что Время, это что–то неоднородное, имеющее прорехи и складки! — пустился в научные рассуждения Безродный. — Почитаешь про Несси, — точный динозавр! А летающие тарелки больше экипажи наших далёких потомков мне напоминают! Взрывая атомные бомбы на поверхности земли и тем самым, высвобождая огромные, ещё не до конца исследованные виды энергии, мы, по всей видимости, затрагиваем те силы природы, о которых пока ничего не знаем! Вот и встречаются в нашем настоящем наше далёкое прошлое и наше далёкое будущее!

— Ты это прочитал где–то или сам придумал? — поинтересовался Мошович.

— Дарю тебе эту идею! — отозвался Безродный. — Можешь использовать её для рационализаторского предложения в своей автобазе!

— Всю эту белиберду про тарелки разные, что по небу летают, про чудовищ, что в озёрах плавают, про снежных полулюдей–полуобезьян нам специально подкинули! — возразил Мошович. — Раньше про них что–то не слышно было, а сейчас какую газету ни откроешь, в ней то динозавр кого–то сожрал, то инопланетяне кого–то украли! Это всё коммунисты придумали, чтобы всех нас от наших проблем подальше увести! Раньше о том, что мы плохо живём, мы только на кухнях шептались! А как Чернобыль бабахнул, страх перед радиацией, страх перед смертью на Колыме пересилил! Тут все наши разговоры о нашей скотской жизни из кухонь на улицы выплеснулись! То, о чём мы раньше по тёмным углам шептались, теперь на площадях кричать начали! Большевички перепугались, и чтобы нам по новой мозги засрать, вместо коммунизма другую брехню нам подкинули! А мы, как деревянные болванчики, опять под их дудку пляшем!

Мошович разломил картофелину, подул на неё, посыпал ароматную мякоть крупными кристаллами соли.

— А вот насчёт того, что наша планета Земля — это живое существо, — продолжал он, — то с этим я вполне согласен! Более того, я иногда даже чувствую биение её сердца! Любящего нас сердца! Иначе, если бы она не любила нас, детей своих, то давно бы уничтожила нас всех, как болезнетворных микробов! Ибо мы, проживая на её теле, и питающиеся её соками, ведём себя по отношению к нашей матушке–земле как чумные бациллы или холерные палочки! Мы снова и снова придумываем и осуществляем над нею всё новые и новые пытки! А нам, — неразумным сыновьям её, давно бы пора повиниться перед нашей матерью и залечить её кровоточащие раны! Иначе иссякнет её могучее терпение, и она уничтожит нас, как тифозных вшей! Многие из нас приехали сюда потому, что услышали стоны нашей матери! Поэтому нет в мире более праведного и более святого дела, чем наше!

Водители переглянулись. Они никак не ожидали такого сентиментализма от своего сурового патрона. Многие из них родились и выросли в деревне. Поэтому все они были неоднократными свидетелями таинства нарождения новой жизни. Им каждую весну приходилось восторгаться тому, как из семени, вложенного в лоно земли, пробивается хрупкий росток и тянет свои нежные ладошки к тёплому солнцу. И потому все они воспринимали землю как рождающую, кормящую и любящую всех многодетную мать. Такое восприятие жизни они считали вполне естественным и обычным, и которое не следовало бы оборачивать в длинные, пусть даже и красивые фразы.

С востока, украшенного утренней зарёю, появился пока ещё тихий, но ровный звук ревущих моторов.

— Кончай политинформацию! — обычным служебным тоном произнес Мошович. — Убирайте всё барахло! Бетон идёт! Ты давай, Васильич, дуй туда! — похлопал он по спине Безродного, — Отыщи тех гадов! И чтобы они по стойке «смирно», с лопатами наизготовку, троекратным криком «ура» нас встречали!

Работы по отсыпке бетонных покрытий поверженной станции начали набирать темп.

Через трое суток завезли тяжёлые рулоны листового свинца. Без особых хлопот кабины машин укрыли чехлами, оставив лишь узкую полоску пространства перед глазами водителей.

Больших забот доставила заправка автомобилей.

— Нет у нас ни капли дизельного топлива! — гудел Головань. — На заправочной станции только сухие ёмкости! У вояк заправляйтесь! У них с соляркой никогда не бывает проблем!

— А как они меня заправят? — пожал плечами Безродный. — Я что, на топливное довольствие к ним поставлен, что ли?

— Скажешь им, что генерал Головань приказал!

— А вас, что уже и в генералы произвели?

— Ну, тогда скажи, что генерал Безродный приказ отдал! В этой суматохе пока ещё никто никого не знает, знаков различия никто не носит, половина гражданских в военном камуфляже щеголяет! Все мы сейчас одно дело делаем! А вот что генерал, — это главное! Это слово на психику любого нормального человека действует! А когда этот человек военный, то тогда тем более!

Тактика, предложенная Голованем, принесла успех выше ожидаемого. Войск вокруг Чернобыля разместилось к тому времени не меньше, чем перед историческим сражением на Курской дуге, и во всей той неразберихе тяжело было разобраться в том, где какой генерал и кому что приказывал. Но все приказы исполнялись с чёткостью военного времени.

После коротких переговоров в одной из воинских частей, в Копачи приполз тяжело гружённый заправщик. Призванный из запаса капитан, на котором военная форма сидела так же нелепо, как кавалерийское седло на спине колхозной коровы, на прощание пообещал взять под личный контроль ежедневное снабжение колонны дизельным топливом и смазочными материалами.

— Отдадут тебя под трибунал за хищение военного имущества, товарищ генерал! Вот разберутся во всем, и пойдёшь ты в дисбат строевым шагом! — пообещал Мошович.

— Буду отвечать по законам военного времени! — огрызнулся Безродный.

Тон, которым он это произнёс, Мошовичу не понравился.

— Ты вот что, Володя, пойди–ка вздремни часочек–другой! Как понадобишься, я тебя разбужу! Потом меня заменишь!

Безродный устроился в кресле, установленном поодаль от дороги. Правом сидеть в этом кресле, в короткие минуты передышки, пользовался лишь он да Мошович. Сон сморил его сразу. Грохот машин нисколько не мешал ему, скорее наоборот, неожиданно установившаяся тишина разбудила бы его мгновенно. К спящему Безродному подошла старая деревенская кляча. Шкура её во многих местах была потёрта сбруей. Хомут вытер ей гриву и натёр мозоли на обоих плечах. Копыта давно не подчищались, отросли и потрескались. Хвост был усыпан репьями, суставы ног опухли от ревматизма. Кобыла наклонилась и подышала Безродному в лицо. Он не проснулся. Лошадь положила ему свою голову на плечо и тяжело вздохнула. Безродный открыл глаза и погладил шею лошади.

— Ты опять пришла, Маруська? Нет у меня для тебя работы! Могу только хлебом с тобой поделиться! — Он порылся в кармане и протянул лошади приготовленный для этого случая сухарь. Забирая его, лошадь пощекотала открытую ладонь своими бархатными губами.

— Хватит тебе трудиться, отдыхай уже. Предоставила тебе твоя судьба свободу, а она тебе уже и не нужна!

Лошадь шевелила ушами и внимательно слушала. Безродный продолжал гладить её шею.

— Считай, что тебе крупно повезло! Умрёшь ты свободной и умрёшь на своей родине! Иди к озерку, там вертолёты не брызгали, там травка зелёненькая пробилась!

Лошадь послушно проплелась в сторону озера. Безродный вновь уронил голову на грудь и уснул. К бункеру бетоноукладчика, тяжело переваливаясь, подъехал автомобиль с Хмельницкими номерными знаками. Богатырь перевёл ключ управления ёмкостью на разгрузку и выпрыгнул из кабины. В нескольких метрах от него, сидя и откинув голову назад, спал Безродный. На его исхудавшей шее острым клином торчал кадык, из полуоткрытого рта тонкой струйкой стекала слюна. Боясь обознаться, Богатырь склонился над ним, изучил своим взглядом поросшие густою щетиной ввалившиеся щёки Безродного, и, наконец, выдохнул:

— Васильич?!

— Не буди его! Он почти трое суток не спал! — вступился за Безродного оператор укладчика.

— Васильич! — взревел Богатырь, убедившись, что не обманулся. Он подхватил сонного Безродного и прижал его к себе.

— Что?.. Где?.. Кто ты?.. — залепетал тот, не находя спросонья причин для столь бесцеремонного обращения со своим телом.

— А мы тебя уже потеряли! А тут слух прошёл, что на Копачи зэков, приговорённых к смертной казни, работать прислали! Точно! Все так и говорят, что тут смертники вкалывают! Отработают, мол, своё, а если живыми останутся, то на свободу их всех и выпустят! На вас и на ваши свинцовые машины посмотришь, — жуть берёт! Как вы туда, в то пекло ныряете? А сейчас гляжу, а тут оказывается ты кируешь!

— Какие зэки? Ты что мелешь–то? — Наконец стряхнул с себя остатки сна Безродный.

— А ты что хрипишь?

— Йодом глотки сожгли!

— У вас кроме йода выпить, что ли нечего? Это мы с тобой сейчас мигом поправим!

— Это не тот йод! Этот из развалин прёт! Он, как пар, в воздухе плавает и радиацию в себе несёт! Паршивая это штука, радиоактивный йод, по организму на два фронта бьёт! А вы где пропали?

— В Череваче и в Лелёве пункты дезактивации бетонируем! Пойдём перекусим! У меня кое–что из домашнего припасено!

Устроились подальше от пыли и грохота, на небольшой лужайке у болотца, окружённого зарослями лебеды и чернобыльника.

— А ты знаешь, Васильич, что кишинёвцев под суд отдали за то, что бетон в лес вывозили?

— Слышал, слышал!

— Как в зону идти, так кишка тонка! На нашем горбу хотели, сволочи, выехать!

— Это не то, Витя! Это в душах людей прореха образовалась! А эта штука, брат, посильнее любой робости! Чернобыль, дружище, ещё вывернет наружу столько человеческих пороков, что мы ужаснёмся, увидев в его зрачках отражение своих собственных рож! А ты–то, что не ешь, Витя?

— Я недавно пообедал! Да и жара в кабине, не лезет ничего в глотку!

Богатырь вскрыл бутылку минеральной воды и сделал несколько глотков.

— Тёплая и противная, как протухшие ссаки! — сплюнул он в сторону.

— Ты это мне аппетит нагоняешь? — поинтересовался Безродный. — Напрасно! Этим меня не прошибёшь!

— Извини, Васильич, не хотел!

Занятая заботами о продолжении своего рода, на лужайку выползла старая болотная черепаха. С трудом, передвигая отяжелевшее на суше тело, она двигалась по маршруту, проложенному много веков назад её далёкими предками.

— Возьми с собой эту старушку, — попросил Безродный, — выпустишь ее, где–нибудь в Гористом, поближе к воде! Птицы отсюда улетели! Звери убежали, а эта бедолага так и не может покинуть своей загубленной родины!

— Это мы запросто! — спрятал Богатырь в спортивную сумку равнодушную черепаху. — А ты подзагорел здесь, Васильич!

— Это не тот загар! Этот загар местный, радиоактивный! Он ко мне хорошо прилип! Солнечный загар ко мне вообще не пристаёт!

— Васильич, гляди сюда! Дед какой–то плетётся!

Со стороны деревенского кладбища, опираясь на отполированную временем палку, тяжело переставляя согнутые в коленях ноги, шагал древний старик. Его впалую грудь терзала одышка. Останавливаясь через каждый десяток метров, он тяжело переводил дух.

— Он что из могилы поднялся, что ли? — удивился Безродный.

— Да нет, старик как старик!

Богатырь поспешил навстречу и, бережно поддерживая, усадил старика на пустой ящик.

— Приятного аппетита, сынки! — голодным взглядом выцветших глаз старик обласкал закуску.

— Милости просим, отец! Присоединяйся к нам! — пригласил Безродный.

Богатырь захлопотал, раскладывая перед старичком пригодную для голых дёсен пищу.

— Почему вы здесь оказались? — с болью в сердце, спросил Безродный. — Ведь всех уже давным–давно вывезли!

— А я спрятался, когда всех вывозили! — спокойно пояснил старик.

— Но ведь здесь нельзя жить!

— Жить мне уже поздно! Мне умирать пора! А умереть я здесь хочу! Здесь и бабка моя лежит, и сын! Я здесь родился, женился, детей вырастил, внуков вынянчил! Теперь мне и на покой пора! У меня уже всё приготовлено и рубаха белая, и костюм, что сноха подарила, лежит, и ботинки, почти не ношенные, тоже в сундуке лежат! Я давно свою смертушку–избавительницу жду! Я к вам пришел, чтобы хлебушка купить! Хлебушка я давно не ел! Раньше ко мне то Клавка придёт, то Глашка! То что–нибудь сварят, то с собой что принесут! А как увезли всех, так и некому ко мне приходить стало! Хотел курицу зарубить, а она на яйца села! Скоро матерью станет, грех её рубить!

— Зарубили бы какую–нибудь другую, вон их здесь сколько бегает!

— Ведь её поймать надо! Да и не мои то курицы бегают! А мне брать грех на душу нельзя! Мне перед Богом ответ скоро держать придётся! Хотел картошки сварить, разжёг керогаз, а он опрокинулся, керосин на ногу и попал! Ногу обжег! Она не болит уже, а керосина нет!

Безродный приподнял штанину. На ноге старика зияла страшная гноящаяся рана.

— Витя, неси аптечку! Сейчас мы его перевяжем, и увезёшь старика в санчасть! Скажешь там, что старик не ел давно! Есть ему не давай! А то он от еды умереть может! Того, что он съел, ему пока хватит! В крайнем случае, если задержка с его госпитализацией приключится, сахар ему дашь! Сахар силы почти мгновенно восстанавливает, он и мозг питает, и усваивается быстро! Этой хитрости я у геологов научился и не раз на себе её проверил!

Пряча глаза от голодного взгляда старика, Безродный и Богатырь стали собирать трапезу.

— Попей вот водички, отец! — бормочет Богатырь. — Потом поедем с тобою в больницу, там тебя врачи посмотрят, продуктов купим!

— А ты меня назад привезёшь?

— Привезу! — не моргнув глазом, соврал Богатырь.

— Тогда поехали! — согласился старик. — А зачем врачи мне? Мне врачи не нужны!

— Кашляете вы, отец! Простыл, наверное!

— То не простуда, сынок! — поставил себе диагноз старик, — То сатана в нас вселился! А потому он пришёл на нашу землю, что здесь Христа предали! Когда взмахнул сатана косою, то стали рушиться святые храмы! На их руинах прислужники–нечисти воспели мерзости вертепа! У нас в селе хорошая церковь была! Она вон там стояла! — старик указал рукою на поросший горькой полынью и чертополохом пустырь. — Я в той церкви старостою служил!

— А у вас родные есть? — перевёл разговор на иную и более понятную ему тему Богатырь.

— Есть! — остановил своё продвижение к кабине автомобиля старик. — Дочка есть и два внука есть! Только они далеко живут! На Камчатке они живут!

— А сын, почему умер?

— На стройке разбился! Атомную станцию строил! Двенадцать лет уже с тех пор минуло! С высоты упал! Пока летел за что–то зацепился, сердце и вырвало! Сердце его не нашли! Где–то оно там осталось! — старик махнул палкою в сторону станции. — Так без сердца и похоронили!

Богатырь подумал о том, что следовало бы взять старика на руки да и унести его к машине. Но он предполагал, что такое обращение может тому не понравиться, и тогда попытка эвакуации окажется неудачной. Наконец путь до кабины был преодолён.

— Как зовут тебя, сынок? — обратился дед к Безродному.

— Владимиром, отец! Владимиром!

— А по батюшке как?

— Не нужно по отчеству, дедушка!

— Когда Господь покидал нас, он забрал с собою своё добро, дабы не надсмехались над ним! А на опустевшие души сатана посеял семена мерзости! И цветёт сегодня то зло и плодоносит! Потому никогда наша оскорблённая земля не возродит святого Моисея, который вывел бы нас из страны рабства! И прислал вас сюда Господь, чтобы вы похоронили зло и посеяли на этой земле свои семена, семена доброты! Господь Бог не покинет вас, ибо те, кто сберегли сегодня души, потеряют их, а потерявшие свои души во имя Господа нашего, обретут их! Своё бессмертие обретут они! А чтобы Господь не попутал тебя с другими Володями, я за тебя по отчеству молиться буду! — кряхтит дед, с помощью Безродного и Богатыря, забираясь в высоко расположенную кабину. Устроившись на сидении, старик шарит за пазухой и извлекает что–то, завернутое в белое полотенце. Дрожащими руками он бережно передал свёрток Безродному.

— Это я тебе оставлю! — обратился он к Безродному. — Если не вернусь, то пусть это тебе останется! То, что произошло с нами сегодня, — бормочет старик, — святым Иоанном Богословом больше тысячи лет назад в его откровении описано! В его святом писании так сказано: «и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод! Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки!»

— Полынь! — произнёс старик громко. — Полынь! — повторил он ещё громче. — Полынью чернобыльник называют! Это о нашем Чернобыле Иоанн Богослов тыщи лет назад говорил! О нашем Чернобыле, — старик поднял к небу указательный палец и потряс им, — он в своём откровении написал! Я слышу звуки трубы третьего ангела! Я слышу их! Конец наш близок!

Безродный и Богатырь переглянулись. Встретившись взглядами, они многозначительно покачали головами, что означало только одно: «Наш дед совершенно спятил». Наконец устроившись на сидении, старик крестит воздух перед стоящим внизу Безродным.

— Да благословит тебя Господь Бог, Владимир Васильевич! И пусть Он не покинет тебя!

Машина тронулась.

Безродный развернул ткань. В его руках оказалась хорошо сохранённая старинная Библия.

Из зарослей бурьяна, к месту недавно оконченной трапезы, трусливо озираясь по сторонам, вышел старый, совершенно облезлый пёс. Поджав хвост к тощему животу, он порвал забытый Богатырём пакет, и жадно поглотил остатки пищи. Передними лапами, покрытыми глубокими язвами от радиоактивных ожогов, он обнял консервную банку с морской капустой. Могучими челюстями он легко порвал податливый металл и, изрезав об острые кромки язык и губы, извлек содержимое. Облизнувшись, собака подняла к небу окровавленную пасть и тоскливо завыла.

Над Чернобылем сгущались сумерки.