Месяц туманов (антология современной китайской прозы)

Ван Аньи ИСТОРИЯ ЛЮБВИ В САЛОНЕ ПРИЧЁСОК

Этот маленький салончик открылся во временном павильоне, пристроенном к стене соседнего здания, и занимал часть тротуара. Чуть поодаль находился шумный перекрёсток. Хозяином нового заведения стал тридцатилетний парикмахер с севера провинции Цзянсу, прежде работавший в салоне красоты напротив. Возможно, он и не являлся уроженцем Цзянсу, а просто из-за своего ремесла научился кое-каким диалектным словечкам. Ведь это была визитная карточка парикмахеров, которых сразу оценивали как исконных мастеров, передающих своё искусство из поколения в поколение. В придачу к особому выговору у молодого человека были снежно-белая кожа и жёсткие, чёрные как смоль волосы. Ему нравилось носить чуть отпущенные виски с выровненными кончиками на деревенский лад, что выглядело несколько по-хулигански. Правильные черты, чёрные брови, ясные глаза, европейские веки, прямой нос придавали его лицу честолюбивый вид.

Среди мужчин подобный облик считался несколько романтичным, но на самом деле выдавал человека из глубинки. В своём кругу обладатели такой наружности считались любителями потрепаться, часто они обсуждали те же темы, что и женщины. А мелодичные, нарочитые янчжоуские интонации ещё больше приближали их к типу женщин-болтушек.

Манера держаться весьма забавно сочеталась с их крепким телосложением. Большие руки этих парикмахеров, белые и мягкие, как у женщин, выглядели удивительно эротично. Такими их сделали тёплая вода, бальзамы и средства по уходу для волос, свою роль сыграла и работа с волосами клиентов, особенно клиенток. Взяв ножницы, парикмахеры начинали играть на публику, их руки порхали то вверх, то вниз, пока под чикающие звуки ножниц небрежно падала очередная прядь. Когда зажатая в руке расчёска только начинала приподнимать волосы, ножницы уже были тут как тут, отчего движения казались несколько хаотичными. После того как сумасшедшая стрижка заканчивалась, темп сбавлялся: волосы тщательно расчёсывались, и раскрытые ножницы надолго замирали у самых их кончиков. Говоря иносказательно, сперва такой парикмахер был «стремительным, как убегающий заяц», затем «спокойным, как невинная девушка».

Что же касается конкретно этого человека с севера провинции Цзянсу, хозяина салона, то он вовсе не казался словоохотливым. Да и его наряд был уже не такой, как прежде, теперь на нём красовался чёрный пиджак, несколько мешавший привычным движениям. Возможно, причиной перемен стал новый статус, не позволявший ему более уподобляться простым и ветреным парикмахерам. К тому же для него это был первый собственный бизнес, что держало его в напряжении и заставляло быть серьёзным.

Хозяин взял на себя стрижку и укладку, а для мытья головы нанял двух молоденьких девушек, которые также обслуживали клиентов, желающих сделать завивку. С появлением этих девиц в его заведении сразу стало шумно. По всей вероятности, обе они прибыли из южной части провинции Аньхой. Их выговор практически не отличался от его манеры говорить, тенденция произносить некоторые звуки с понижением интонации приближала девиц к выходцам с севера провинции Цзянсу. Но для речи этих девушек были характерны грубые, резкие звуки, что являлось их основным отличием.

Одной из девиц было двадцать с небольшим, другой — почти тридцать лет. Они казались удивительно похожими друг на друга. Скорее всего, такое впечатление создавалось из-за одинаковой манеры одеваться. Обе носили короткие взъерошенные стрижки, волосы в творческом беспорядке обрамляли их большие круглые лица, что создавало впечатление напускной небрежности. При этом взгляд у них был прямым, они смотрели на людей бесстрашными глазами провинциалок. И даже если в их облике угадывались какие-то изящные черты, их скрадывало туповатое выражение лиц. На обеих были надеты обтягивающие трикотажные кофточки, одна зелёного, другая розового цвета, с воротничками, отороченными нейлоновой оборкой, и свободными, подхваченными манжетами рукавами. Гардероб девиц дополняли джинсовые капри с небольшими разрезами по бокам. На ногах у каждой красовались кожаные туфли на танкетке с круглыми носами и поперечными ремешками. Облегающая одежда считалась тогда ультрамодной, но эти девицы выглядели так, как будто нацепили на себя наряды на размер меньше. Они были физически весьма развиты, и их мышцы выпирали наружу сквозь одежду.

Если приходили одновременно два клиента вымыть голову, девицы начинали действовать абсолютно синхронно. Стоя с прямыми спинами позади кресел, девицы первым делом наносили на волосы посетителей шампунь. Одной рукой они, словно замешивая тесто, взбивали стойкую пену, после чего обеими руками начинали мять, пропускать сквозь пальцы и вытягивать волосы по всей длине. Казалось, они учились у одного и того же мастера. Двигая плечами и руками, они принимали одни и те же позы. Девушкам нравилось заниматься волосами и при этом глядеть в зеркало прямо в глаза своим клиентам, да так проникновенно, точно они пытались разузнать их сердечные тайны. Поглазев, они поворачивались друг к другу, чтобы перекинуться словечком. Разговаривали они очень громко, смеялись тоже во весь голос, в общем, вели себя развязно. Владелец салона их разговоры никогда не поддерживал, он молча думал о чём-то своём. Иной раз это расслабляло девиц, и они проделывали свои движения больше для видимости, а не так, как следует. В такие моменты клиент начинал подавать голос:

— Что ты поверху руками водишь, нужно хорошенько массировать.

Получившая выговор девица обиженно оправдывалась:

— Посетитель до вас жаловался на мои острые ногти!

Клиент не сдавался:

— Да какими бы острыми твои ногти ни были, всё без толку, машешь руками по воздуху.

Тогда хозяин наконец вставал со своего места, подходил к клиенту и брал дело в свои руки. А что же девица? По-прежнему делая обиженный вид, она отходила к раковине, смывала с рук пену, а потом усаживалась на раскладной стульчик у стены. При этом всем своим видом она давала понять, как кстати выдалась передышка.

Эти девушки уже научились хитрить.

В заведении часто коротали время зеваки, живущие неподалёку. Когда им было нечего делать, они забегали сюда просто посидеть. А приходящие по делу посетители думали, что они ждут своей очереди, поэтому, едва приоткрыв дверь, спрашивали, долго ли ждать. Боясь упустить клиента, им поспешно отвечали:

— Свободно, свободно!

Большинство этих зевак составляли женщины. Одни попутно занимались вязанием, другие просто сидели. И хотя они нигде не работали, вид у всех был утомлённый, да и одеты они были как-то неопрятно, как будто отправились сюда, только встав с постели. Может, эти женщины и не устали, а просто интимная обстановка салона опутывала их липкой паутиной, отчего они неизбежно выглядели неприбранными.

На самом деле иногда случалось, что какие-нибудь растрёпанные замарашки, недавно сидевшие здесь и болтавшие, в один момент преображались до неузнаваемости. Сделав макияж, сменив одежду, надев туфли на высоких каблуках, они, не оборачиваясь, цокали мимо салона, спеша на свидание. А через какое-то время, обогатившись впечатлениями, снова появлялись в салоне с видом женщин, всё повидавших на своём веку. Они вспоминали, как прошлой ночью играли в мацзян, рассказывали про мухлёж во время игры, ссору и полученный выигрыш. Или же обсуждали свадебное застолье, как выглядели жених и невеста, наряды присутствующих, роскошь стола, подношения каждого из гостей. Тем самым они словно сжигали без остатка серенаду ночных впечатлений. Кроме того, они обсуждали колебания на рынке акций, перепалки хозяина и персонала из соседнего заведения, разного рода события из жизни переулка, скупость и щедрость только что обслуженных клиентов.

Две девушки — помощницы хорошо ладили с подобными посетительницами, узнавали от них много нового. Если же попадался какой-нибудь придирчивый клиент, то те женщины выступали в качестве миротворцев. И как-то даже было странно, почему такие опытные дамы приходят в эту забегаловку — неужто поддерживать знакомство с аньхойскими девицами? Дело в том, что здешние горожанки только на первый взгляд казались надменными, на самом деле им было без разницы, кто какое положение занимает. Будучи жительницами мегаполиса, они любили оживлённую атмосферу и больше всего страшились одиночества. В глубине души посетительницы признавали, что приезжие более бойкие, но поскольку каждый знал своё место, создавалась безопасная среда без прецедентов для перепалок. Может, вам не очень верится, что эти дамочки также были простодушны, но факт остаётся фактом. Прожив достаточно долго в центре шумного города, обнаруживаешь в нём некоторое сходство с деревней. С течением времени всё наносное улетучивается, а существенное оседает, всё оказывается намного проще, и образ жизни складывается соответствующий. Поэтому ни одной из этих «прихожанок» было невдомёк, как обсуждали их между собой те девицы и какая сложная гамма чувств отражалась в глазах девушек, когда они замечали за стеклянными дверями салона беззаботно идущих мимо горожанок.

Каждое утро, когда время близилось к девяти, на стеклянных дверях поднимались жалюзи и заведение открывалось. Улицы в этом городе были кривоватыми, да и само здание располагалось несколько неровно. И так получилось, что по утрам солнце падало прямо на зеркала, просто ослепляя своим светом. В его ярких лучах девушки расставляли стулья, раскладывали ножницы, расчёски и другие причиндалы на рабочих местах у зеркал, попутно поправляя одежду и причёски. Это напоминало сценическое действо. Если бы в этот ранний час сюда зашёл клиент, то он учуял бы несколько спёртый воздух, в котором смешивалось множество запахов. Здесь одновременно пахло водой, в которой варили рис, специями и соевым соусом, которыми приправляли овощи, маслом, на котором жарили хворост. Ко всему этому примешивался запах от раскалённой электроконфорки. Задняя дверь скрывала за собой раскладушки, постельные принадлежности и кухонную утварь. Здесь был выход на своего рода балкончик — место размером в половину квадратного метра, огороженное картонными коробками, где складировались все вещи, сверху накрытые полиэтиленовой плёнкой. На этой узкой улочке у примыкающих к ней входов всюду была сгружена какая-то мелочёвка, и это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.

Через некоторое время приходил хозяин. Оглядевшись и убедившись, что всё в порядке, он уходил, потом снова возвращался и, увидев, что по-прежнему всё нормально, уходил опять. Он выглядел очень занятым и озабоченным. Собственное дело и новая роль хозяина изменили его. Он как-то потемнел, или даже не потемнел, а погрубел. А на смену весёлой беззаботности людей его профессии, рождённой доскональным знанием своего ремесла, пришли тревожность и удручённость. Он был озабочен. Его чёрный пиджак потерял всякий вид, заскорузлый, покрытый пылью, он больше подошёл бы торговцу рыбой, снующему между городом и деревней. Чёрные ботинки из телячьей кожи также запылились и имели вид весьма изношенный.

Когда беготня по делам заканчивалась, хозяин устраивал передышку и, пока не было никого из клиентов, усаживался за стойку. За его спиной находился стеклянный стеллаж с зеркальной стенкой, на полочках которого размещались всевозможные средства для мытья волос и химической завивки, бальзамы и кремы. На стойке стоял картонный каталог с пронумерованными образцами краски для волос. В общем, несмотря на скромные размеры, этот салон причёсок был укомплектован всем необходимым. Сидя за стойкой, хозяин подправлял маникюр.

Он сидел, опустив голову, и какой бы шумный разговор ни вели девушки с завсегдатаями, не обращал на это внимания. Его никто не замечал, но, как ни странно, если он отсутствовал, то пыл говорящих несколько угасал. Этот молчаливый человек, как ни крути, был здешним боссом и центром всего.

Вот и сейчас он сидел, уставившись на стеклянную дверь перед собой, за которой царила знакомая ежедневная суета. Мелькали в основном знакомые лица, и даже все их движения были предсказуемы. В самом чреве этого шумного города улица, зажатая между жилыми кварталами, напоминала деревню, она была закрыта от внешнего мира, бурлящие волны которого не докатывались сюда в полную силу, а вызывали лишь некоторое волнение. Хозяин смотрел в никуда отсутствующим взглядом, который наблюдается у людей, испытывающих трудности при открытии собственного дела. Болтовня в салоне приняла весьма оживлённый характер. Девушки находились в приподнятом настроении и, пританцовывая от радости, занимались головами клиентов. Тут в глаза одному клиенту попала пена, он сделал замечание один раз, потом второй. Когда оплошность произошла в третий раз, в воздухе запахло скандалом. Из-за стойки поднялся хозяин. Но тут девицу оттеснила одна посетительница, частенько здесь бывавшая. Она жила в здании на другом конце улицы, в котором находился универсам. Её муж был бизнесменом, содержал её, а она за неимением дел приходила сюда развеяться.

Женщина поднялась с железного складного стульчика, подошла к клиенту, засучила рукава и подняла руки. Её пальцы с двух сторон ловко проползли вверх по волосам посетителя, и его лоб сразу очистился. Быстро собрав всю пену на макушке, она начала распределять её вглубь. Весело улыбаясь, она обернулась, словно спрашивая: «Ну, как вам?» В свойственном детям порыве показать себя обнаружилось, что это для неё привычное дело. Даже внешне она несколько походила на тех двух девиц: круглолицая, с короткой стрижкой, с невыразительными, но правильными чертами лица. Создавалось впечатление, что все девушки, моющие головы, сделаны по одной модели. Ростом она была пониже тех девиц, а что до её одежды, то на ней красовался трикотажный свитер крупной вязки и комбинезон с аппликацией зверюшек на груди, что при первом взгляде делало её похожей на ребёнка. Но, присмотревшись, можно было заметить, что она беременна! Затем обращал на себя внимание её взгляд. В отличие от взгляда девиц он был не требовательным, а, напротив, очень мягким. Она словно ни на что не смотрела, но всё видела. Казалось, что эта женщина какая-то непростая! Постепенно вырисовывались её отличия от тех двух девиц. Самая существенная разница между ними заключалась не в опыте, не в возрасте и не в природных данных. То было место рождения. Верно. Эта женщина была родом из Шанхая и говорила на шанхайском диалекте. Её возраст было трудно определить: двадцать с лишним, тридцать или же тридцать с хвостиком? Но своей манерой разговаривать она отличалась от остальных жителей Шанхая её возраста, для речи которых были характерны резкое произношение и множество новомодных словечек. Она же в совершенстве владела несколько старомодным шанхайским диалектом, что выдавало в ней потомственную уроженку Шанхая.

Клиент успокоился, а девицы наперебой стали засыпать женщину вопросами, которые можно было свести к одному: «Тебе тоже приходилось работать в парикмахерской?!» Посетительница вскинула подбородок и чуть повернулась к стойке, то есть к хозяину:

— У меня был свой салон.

Не дожидаясь, пока слушатели ответят восклицанием, она добавила:

— А до этого я держала магазин.

Затем последовала ещё одна фраза:

— А ещё у меня был ресторан под названием «Вкусно»!

К этому моменту изумление окружающих поутихло, поскольку её слова уже не очень-то воспринимались всерьёз. Сколько же времени должно было пройти, если сложить вместе эти три места работы? И сколько же ей тогда должно быть лет?

На лице женщины сияла улыбка, да такая самодовольная, что она казалась ребёнком, неугомонным и хвастливым. Она лукаво заморгала:

— Хотите — верьте, хотите — нет.

Девицы на неё уже не смотрели, и она сама продолжила работу с клиентом. Улыбаясь, она дважды проделала весь комплекс, предназначенный для массажа головы, после чего сказала:

— Можно прополаскивать!

Она подвела клиента к специальной раковине для мытья головы и передала девушке, которая обслуживала его раньше. Сама же она встала сбоку с поднятыми руками и стала ждать, когда раковина освободится, чтобы смыть пену. Женщина с большим интересом наблюдала, как сползает с её рук мыльная вода, в то время как на сложенных клинышком пальцах замер солнечный зайчик. Когда луч коснулся лица, то в ярком освещении её улыбка приобрела черты некоторой растерянности. На какое-то мгновение в салоне стало совсем тихо: доносилось лишь лёгкое журчание проточной воды, которой мыли волосы, да пощёлкивающие звуки водонагревателя, извещавшего о своём включении или выключении. Хозяин облокотился локтями о колени, подперев ладонями щёки.

— Мой салон располагался на улице Аньсилу. Знаете эту улицу?

Девицы отрицательно замотали головами.

— Сейчас её снесли, а тогда она была весьма процветающей! Эту известную модную улочку в районе Чаннин некоторые даже называли Шанхаем в миниатюре. Мой салон располагался как раз в конце Аньсилу, прямо на перекрёстке. Сама я жила на улице Хуайхайлу, но то место я знала достаточно хорошо, поскольку до этого на Аньсилу находился магазинчик, одолженный мне одним другом. Поэтому всё было мне знакомо.

Девицы повернулись к рассказчице. Посетителя с вымытой головой усадили в кресло, и к нему подошёл хозяин, чтобы сделать укладку феном. Девушка, споласкивавшая клиенту волосы, встала сбоку и принялась насухо протирать руки небольшим полотенцем. Женщина подошла к освободившейся раковине, открыла кран и стала смывать пену. На какой-то момент она замерла, на лице её застыла лёгкая улыбка. Вода мягко струилась вниз по её рукам, собираясь в тонкие ручейки. Салон наполнило мерное жужжание фена, в воздухе, в лучах проникающего через стеклянную дверь солнца распространялся насыщенный запах средств для волос. Женщина наконец вымыла руки. Отказалась от протянутого девушкой полотенца и просто помахала ладонями в воздухе. Вернувшись к раскладному стульчику, она уселась.

— А что было дальше? — спросила одна из девиц.

Женщина подняла улыбающееся лицо и вопросительно взглянула:

— Почему я не стала держать магазин, а открыла парикмахерскую? — она сама задала ход дальнейшему повествованию.

Тут она издала возглас удивления, как будто сама только что нашла ответ:

— Видите ли, в маленьких магазинах крайне маленький доход. И если у вас нет специального канала поставок, то убыток вам гарантирован. А что до поставщиков, так кто с ними хоть раз имел дело, у того ещё три дня комок в горле стоять будет!

Сказав последнюю фразу, она вдруг осеклась, осознав, что сказала лишнего.

— Тот магазинчик, выходящий фасадом на Аньсилу, мне сдавал друг. Проработала я там недолго. Уже тогда я стала подумывать о собственном деле. Чем же я могла заняться? Когда я была ещё без работы, то вместе с соседкой ходила брать уроки в школу парикмахеров. А дома мы развлекались тем, что отрабатывали друг на друге приёмы мойки головы. В результате я научилась делать это гораздо лучше, чем она, — женщина вздёрнула подбородок, словно говоря: «Только что вы могли в этом убедиться», после чего продолжила: — И тогда я подумала — открою-ка я салон причёсок! Местечко Аньсилу было очень подходящим. К любому делу там подходили как к развлечению, никто своим занятием не тяготился. Друзей у меня было много, и они бы не отказали мне в помощи. Конечно же, народ на Аньсилу был не тот, что на Хуайхайлу, где жила я. Люди, обитающие на таких улочках, как Аньсилу, — тут она показала рукой на пол под ногами, — люди, живущие в окрестностях храма Цинъаньсы, отличаются от жителей Хуайхайлу. Девушек с Хуайхайлу можно узнать в любой толпе. Дело тут даже не в их внешности и говоре. Это хоть и играет роль, однако отнюдь не главную. Основное, что их отличает, — это обаяние.

От того, что последняя характеристика относилась и к ней, она почувствовала некоторую неловкость. Женщина засмеялась, словно извиняясь за свою нескромность.

— Однако у жителей Аньсилу были свои хорошие стороны. Они охотно помогали, к тому же, что важнее и о чём я уже говорила, любое серьёзное дело они рассматривали как развлечение. Когда вы их слушали, то возникало ощущение, что они вешают вам лапшу на уши. Врать тоже нужно уметь. Вид у них при этом был самый честный: «Открываешь салон причёсок? Хорошо. У меня есть друг, который выучился на парикмахера в Гонконге, он обслуживал знаменитостей. Где и как открыть салон? Аньсилу планируют удлинять, у меня есть друг, который знаком с главой района, он всё уладит». Очень кстати обнаруживалось, что ещё один знакомый специализируется на продаже средств по уходу за волосами и может продать мне товар по оптовым ценам. В торгово-промышленном отделе, в санитарной службе, в управлении общественного порядка — везде находились знакомые или же друзья знакомых, которым достаточно было замолвить одно словечко, и все проблемы решались. Конечно, на самом деле не всё всегда решается гладко, иначе все бы давно разбогатели. Так, оказалось, что нанятый парикмахер обучался не в Гонконге, а в Вэньчжоу. Но поскольку одно время он работал в салоне причёсок у одного гонконгца, то цену за свои услуги он заломил немаленькую. Плюс проживание и оплата междугородных звонков, так как выяснилось, что он был выходцем даже не из Вэньчжоу, а из деревеньки Дэцин, которая находилась где-то под Вэньчжоу. Модную улочку не только не планировали удлинять, а вообще собирались сносить и перестраивать, и те жители, у которых наверху были связи с представителями СНП и НПКС,[29] постоянно взывали к ним с просьбой о помощи. Улица Аньсилу состояла преимущественно из европейских зданий, и в прежние времена там было очень тихо. Что же касается поставщика средств по уходу за волосами, то он сам приходил ко мне каждый день, ещё до того как я успевала распродать прошлый товар. Он заявлялся с кейсом, открывал его, и там, в малюсеньких ячейках, располагались образцы товара. Продукция выглядела презентабельно, но вся была подделкой, производилась на подпольных заводиках в районе вокзала и сбывалась где только можно.

Когда у меня появилось своё дело, я понимала, что во всём важна стратегия. Проблема заключалась лишь в том, что бизнес уже начался и махнуть на него рукой было сложно. Сначала я занималась этим ради развлечения, но мало-помалу игра превратилась в реальность. Во мне взыграли характер и воля. Я решила, что не успокоюсь, пока не добьюсь успеха! Салон я в конце концов открыла, да к тому же прямо на перекрёстке. Это произошло, когда в законах появились временные послабления: во-первых, была поставлена задача решить проблемы благосостояния безработных, а во-вторых, привлечь доходы в комитеты квартального самоуправления. Буквально через несколько дней эти послабления отменили, и, кроме моего салона, ничего не открылось. Моё заведение примыкало к узкому и длинному переулку и дверью выходило прямо на другую сторону.

Пока женщина вела своё повествование, один за другим появились два клиента: мужчина и женщина. Сначала хозяин побрил мужчину, затем стал красить волосы женщине. Посетительница провела много времени в размышлениях перед каталогом образцов, пока не выбрала желаемый оттенок. Две девицы-помощницы полностью обратились в слух. Роль слушательниц в отличие от пустой болтовни весьма повлияла на их стиль работы. Сосредоточенность на словах рассказчицы их усмирила, движения рук утратили суетливость. Хозяин по-прежнему хранил молчание. Даже когда возникала потребность перемолвиться с клиентом, он обходился языком жестов, например, кивал или качал головой или что-то показывал руками. И только в случае крайней необходимости он еле слышно произносил два-три слова. Беглая и чёткая речь рассказчицы с лёгкостью долетала до всех присутствующих в зале, заглушая щёлкающие звуки ножниц, шум стекающей воды и перешёптывание клиента с хозяином.

— Как шёл бизнес? — спросила одна из девушек.

Прямого ответа не последовало, женщина продолжила свой рассказ, придерживаясь изначального хода мысли.

— В день открытия все, то есть все знакомые с модной улочки Аньсилу, пришли взрывать петарды. Среди них был человек по прозвищу Бонза.

Тут женщина сделала паузу и сменила тему.

— Ты спросила, как у меня шёл бизнес? — она взглянула на девушку, задавшую вопрос. — Шёл он так себе. Основной востребованной услугой оставалось мытьё головы. При этом добрую половину клиентов составляли друзья, выбравшие мой салон, — тут она скованно улыбнулась, видимо, ей стало несколько неловко за слово «выбравшие».

— Салоны вроде моего в большинстве своём являются заведениями для среднего класса. В основном население привыкло ходить в государственные парикмахерские, у нас в соседнем районе была в переулке парикмахерская, где помывка головы стоила всего пять юаней. Те, кто не испытывает материальных трудностей, предпочитают ходить в салоны красоты и косметические кабинеты, открытые выходцами из Гонконга и Тайваня. Наконец, есть такая категория заведений, как салоны причёсок, это такое место, где соприкасаются город и деревня, здесь очень много приезжих. Но, несмотря на название, тамошний персонал не умеет даже мыть головы, — она запнулась и сменила тему.

— Большинство наших клиентов составляли молоденькие девушки, школьницы, едва начавшие ухаживать за собой. Родители не разрешали им ходить в салоны красоты, и приходилось идти к нам. Молоденькие клиентки в основном носили длинные, ровно подстриженные волосы. Прижимая к груди флакон принесённого из дома шампуня, они усаживались в кресло и выкрикивали: «Тётушка, обслужите-ка меня!» Даром что малолетки, они уже обучились повадкам требовательных клиенток: то просили массировать сильнее, то — слабее, то им нужно было смыть перхоть, то они жаловались, что фен слишком близко, а от этого волосы секутся. Всего и не перечислишь. При этом их просьбы звучали в приказном гоне. Вам же не к лицу было на них сердиться, только и оставалось, что умасливать их, — женщина употребила жаргонное словечко, и ей самой стало смешно.

— С этими девицами приходилось возиться долго, но было не легче, если приходили дельные посетители, а вы не знали точно, как их обслужить. Но таких у меня было мало, лишь несколько пожилых посетительниц, обычно хотевших или завивку, или укладку. Я считала себя сравнительно продвинутой в вопросах моды и ничего не боялась. Но вот у моего мастера стиль был самый обычный, раньше он работал в местечке Цзылолань, и у меня имелись на его счёт большие опасения. А чего больше всего боишься, то и происходит. Однажды к нам в салон пришёл один человек… — рассказчица неожиданно остановилась. Она убрала руки с живота и засунула их в карманы комбинезона. Распрямив спину и выпятив живот, женщина вытянула вперёд ноги, затем продолжила:

— Он пришёл побриться наголо. Этот посетитель был лыс и предпочитал сбривать остатки волос. В салон он зашёл так: приоткрыв дверь, встал одной ногой внутри, другой — снаружи и спросил:

— Наголо бреете?

Казалось, что он ещё не определился, а просто заглянул разузнать. Наш мастер рассмеялся и сострил:

— Так бриться идут к бродячему цирюльнику!

Ну где ж ты теперь найдёшь бродячего цирюльника? И в этот самый момент, не знаю уж почему, я дёрнулась с места и резко перебила мастера:

— Бреем!

Позже, обдумывая случившееся, я поняла, что это не был сиюминутный порыв, у моего поступка были основания. Я почувствовала в мужчине что-то необычное.

Она рассмеялась, девицы последовали её примеру и спросили:

— А что именно?

— Как же лучше объяснить? — на какое-то время она задумалась.

Эта коротенькая заминка с её стороны среди общего гладкого повествования ознаменовала знаковый момент, к которому следовало отнестись внимательно. Казалось, что теперь многие вещи прояснятся. Итак, помедлив, она продолжила:

— Если бы с подобной просьбой пришёл просто пожилой человек, или трудяга-горожанин, или кто-то из деревни, или какой-нибудь оборванец, даже если бы это оказался знакомый, я бы не согласилась его брить наголо. Но этот посетитель выглядел очень необычно. Он был довольно молодым, около тридцати лет. Одет в чёрную вельветовую куртку с воротником-стойкой в китайском стиле, чем-то напоминавшую даосскую ризу. Его чёрные брюки были сшиты по западному образцу, а на ногах обуты чёрные матерчатые туфли на сплошной подошве с круглыми носами. Его заплечная сумка также выглядела весьма странно. Догадайтесь, что за сумка? Она была сшита из выбеленной парусины, на её отвороте красовалась вышитая пятиконечная звезда. Это была армейская сумка. Вот так странно он выглядел, крайне необычно.

Я пригласила его войти и усадила в кресло. Затем обернула вокруг его шеи накидку, хорошенько закрепила и пошла к стеллажу за инструментами. Мои подопечные глядели на меня, не зная, как я буду выкручиваться. Примеряясь руками, я сначала вытащила электробритву, потом ножницы. Взглянув на ножницы, сначала взяла большие, потом маленькие. В тот самый момент, когда ко мне в руки попали маленькие ножницы, я вдруг окончательно определилась, поняв, что это именно то, что нужно. Так уж я устроена, в любом деле полагаюсь на свои ощущения и свои руки. Поэтому, чем бы я ни занималась, для меня первична не теория, а практика. Берясь за незнакомое дело, я как-то постигаю всё на опыте. В детстве девчонки из нашего квартала обожали вывязывать крючком кружева, и все обменивались образцами узоров. Мне же шаблоны были не нужны, мне требовались лишь вязальный крючок и нитки. Взяв их в руки, я делала петлю за петлёй, и только в ходе работы понимала, как выполнялась та или иная вязка. Взрослые говорили, что у меня руки растут откуда надо. И как ни называй, так оно и было!

Итак, взяв маленькие ножницы, я вернулась к клиенту и опустила пониже его кресло, посетитель был слишком высоким. Он посмотрел на ножницы, но ничего не сказал. Я не поняла, уверен он во мне как в мастере или нет. Я же чувствовала себя уверенней некуда. Потом мои помощники даже поинтересовались, где я этому научилась. Они сказали, что, увидев, как я взяла ножницы, сразу поняли, что дело я знаю. По правде говоря, я не только этому не обучалась, но даже ни разу не видела, как это делается. Я просто знала, что бритвенным ножом или станком действовать нельзя, этим пусть орудует уличный цирюльник. У нас же был салон причёсок, и клиенты сюда приходили соответствующие, от нас требовалось быть в курсе модных веяний.

Взяв ножницы, я уже не колебалась. Начав выстригать ото лба, я понемногу продвигалась к затылку. Благодаря тому что лезвие у маленьких ножниц было короткое, «углы» на подстриженных участках были практически незаметны. В этом заключался основной принцип — избегать «углов», то есть резких переходов. У этого посетителя была прекрасная форма головы, круглая. И не надо смеяться, уж с головами вам приходится общаться чаще, чем с людьми. И что, у всех они круглые? Отнюдь! Большинство голов не круглые, то есть не совсем правильной формы, в некоторых местах всегда имеются или впадины, или выпуклости. А у него нет! Голова клиента была не просто круглой, она была идеальной по форме, и что ещё невероятнее, на ней не было ни единой родинки или шрамика. Если бы всех побрили наголо, то на любой голове обнаружились какие-нибудь недостатки. А у него их не было. Поэтому-то он и осмелился сделать такую стрижку! Ведь не каждый может себе это позволить, тут нужны определённые условия.

Эту голову я выстригала полтора часа, снимаемые ножницами волосы сыпались, словно порошок. И хотя моё внимание было сосредоточено исключительно на голове клиента, я чувствовала, что всё это время он в зеркале наблюдал за движениями моих рук. Уже потом он сказал, что до этого всегда пользовался электробритвой, брить голову ему помогала его подруга. Оба они были из театрального института, где он преподавал, а она училась. И вот девушка уехала из города снимать фильм, и ему пришлось искать место, где бы его побрили. Он прошёл не один квартал, но в многочисленных салонах, попадавшихся на пути, ему отвечали отказом, пока он наконец не нашёл моё заведение. Вместе со своей подругой он снимал комнату на улице Уилу, которая находилась не так уж далеко от Аньсилу. Всё это он рассказал мне уже потом, когда стал моим постоянным клиентом.

По мере того как история явно подходила к кульминации, атмосфера в салоне стала несколько напряжённой. Было три часа после полудня, клиенты в это время заходят редко, и мастера могут отдохнуть. Девицы уселись по обе стороны от рассказчицы, а расположившийся за стойкой хозяин клевал носом, демонстрируя полное безразличие. Он не вмешался бы в их разговор, даже если бы обсуждался «Трактат гор и морей». Он действительно изменился, ведь простые парикмахеры все как один любят почесать языками, послушать или поделиться какими-нибудь досужими историями. Итак, девушки ждали продолжения, но рассказчица вдруг решила сделать некоторое отступление.

— Я, кажется, только что упоминала Бонзу? Это был один из моих друзей с улицы Аньсилу, занимавшийся одеждой. Его называли Бонзой, во-первых, из-за возраста (тогда ему уже было сорок), а во-вторых, из-за его жизненного опыта. Он очень любил порассуждать на всякие житейские темы. Стоило ему только начать разговор, как его начальник забывал о делах, присаживался рядом и впитывал информацию. Говорят, что когда его вызвали в полицию, то тамошние сотрудники так его заслушались и забыли спросить, о том, зачем вызывали.

Женщина сделала небольшую паузу и покраснела, чувствуя, что сказала лишнего. Затем она открыто рассмеялась.

— В общем, и так понятно, что добрая половина всех боссов с Аньсилу отсидела своё в камерах.

Тут залившая её лицо краска проступила ещё сильнее. Но отступать назад она, похоже, уже не собиралась:

— После отсидки, не имея возможности устроиться на работу, народ начинает заниматься бизнесом. А под суд Бонза попал из-за своего языка: его обвинили в мошенничестве! Он выдавал себя за китайца-эмигранта, имеющего каучуковую плантацию в Юго-Восточной Азии. Целью его приезда в Шанхай была якобы женитьба на местной уроженке. Мол, китаянки, проживающие в Юго-Восточной Азии, большей частью переехали туда из китайской провинции Фуцзянь и внешне непривлекательны: низенькие, тощие, темнокожие. Жизнь в тропиках «наградила» их всевозможными язвенными болезнями, да и с наследственностью далеко не всё гладко. Именно поэтому для обустройства личной жизни он решил приехать в Шанхай, пояснив, что у здешних жителей хорошие природные данные. Знаете, когда Бонза начинал говорить, то казалось, что он побывал во всех уголках Поднебесной.

Итак, сказав, что шанхайцы хороши собой, он добавлял, что особенно это относится к женщинам. Места к югу от Янцзы насыщены влагой и потому укрепляют женское начало «инь». Он рассуждал так: «Вы читали роман „Сон в красном тереме“? По мнению его героя, Цзя Баоюя, женщины сделаны из воды. Вот и я о том же. Жительницы Шанхая созданы из воды. Климат здесь влажный, соответственно, и в настроении царит гармония. Какую бы часть тела мы ни взяли, всё уравновешенно и пропорционально. Возьмём, к примеру, все китайские лица. У северянок они в основном монгольского типа: широкие скулы, большие щёки, жиденькие брови, выраженно азиатский разрез глаз, приплюснутый нос, нечёткая линия губ, скованная мимика. У южан лица вьетнамского типа, именно такие у фуцзяньцев: большие круглые глаза со складками на веках посажены слишком глубоко, ноздри вывернуты наружу; южане чем-то похожи на обезьян, им не хватает благородства. Что же касается жителей мест чуть южнее Янцзы, то в них черты северян и южан проявились в уравновешенном виде. В свою очередь, внешность шанхайцев являет собой образец гармоничного соединения севера и юга. В Шанхае гармония проявляется не только в естественных климатических условиях, но и в первоклассных предметах индустрии. Вам приходилось видеть календари, выпускаемые в старом Шанхае? А платья-ципао, сшитые здесь по европейскому фасону, кожаные пальто, туфли с вышивкой, на высоком каблуке, которые носят красавицы? А стулья со спинками на западный манер, или чайные столики с гравировкой, а стоящие на них патефоны с широкими трубами, или лампы с инкрустированным перламутром абажуром? Всё это образцы гармонии». Одетый в европейский костюм, с кейсом в руках, Бонза располагался в баре холла какого-нибудь отеля и начинал заговаривать посетителей. Когда наступало время обеда, непременно находился кто-нибудь, кто приглашал его в ресторан, где один за другим заказывались деликатесы наподобие креветок в чайном соусе, рыбы-белки или же курицы по-бродяжьи. В такие моменты Бонза заводил разговор о культуре еды. Все его собеседники представляли собою череду двадцатилетних девушек. Некоторые могли похвастать очень хорошим происхождением. Среди собеседниц были и дочери высоких чиновников, и дочери врачей, и студентки, и преподавательницы, и даже одна актриса. Примерно через месяц после знакомства заходила речь о том, чтобы ему дали взаймы. На самом деле он не просил, люди предлагали ему деньги сами: «Валюту лучше менять не стоит, да и к чему всё эти походы в банк, очереди и заполнение бумажек. Вот вам юани, берите, не стесняйтесь!» Переход денег от богатого к бедному напоминал работу банка. Оборот у него выходил очень неплохой, и при этом ни к чему не подкопаешься.

Внешность у Бонзы была необычная, даже лучше сказать, неприглядная. При беглом взгляде создавалось ощущение, что у него отсутствует подбородок, но если приглядеться, видно, что он на месте, но как бы сливается с кадыком. Так же и с плечами — вроде бы их нет, а на самом деле они, естественно, есть и даже довольно широкие, но сливаются со слишком толстой шеей, и с опущенными плечами он походил на быка. Да, внешностью Бонза не вышел, ещё более усугублялось его конечностями. Короткие руки и ноги при росте метр семьдесят восемь выглядели непропорционально. Такой нескладный уродец целиком и полностью опирался на свои ораторские данные, чтобы привлечь добычу.

Тут рассказчица остановилась и, словно вспомнив про это несоответствие, рассмеялась. В её смехе, с одной стороны, звучала издёвка, а с другой — едва заметно чувствовалась жалость. Всё это время краска с её лица не сходила.

— А потом наступил день, когда Бонзу познакомили с одной девушкой. Та пришла к нему вместе с компанией близких друзей, и после этой встречи у одного из приятелей возникло странное ощущение, что он где-то уже видел Бонзу. Бонза напомнил ему поставщика, который обслуживал районное предприятие питания. Но поскольку всё это были лишь подозрения, то через день приятель пришёл к нему вместе с коллегой по работе. Коллега вспомнил даже имя Бонзы. Поэтому-то на него и заявили в органы общественного порядка. Один за другим обнаружились все обманутые, всего их было двенадцать человек, ровно дюжина. Бонза ничего не стал отрицать, за всё держал ответ. Он признал, что виноват во всём только он и потому сам должен нести всю ответственность. Если ты мастак, то не попадайся, а коли уж попался, то не отпирайся. Мастерство не в этом проявляется. Следователь, ведущий судебное дело Бонзы, весьма ему симпатизировал. Когда ему выпадало ночное дежурство, чтобы развеять сон, он вызывал к себе Бонзу, и, уплетая наваристую лапшу, они коротали ночь за разговорами. За хорошее поведение меру наказания Бонзе смягчили до трёх лет учебно-исправительных работ. Срок он отрабатывал в госхозе Баймаолин. Тамошние надзиратели опять-таки прониклись к нему уважением и назначили бригадиром. Ведь среди осуждённых был народ всякий, а этот первый раз попался на мошенничестве, да и то из-за большого ума!

Тут в салон зашла посетительница. Ей нужно было помыть голову и сделать укладку. Вечером она собиралась на свадебный банкет, поэтому требовалось более тщательное обслуживание. Рассказ пришлось прервать. Одна девушка пошла мыть голову, а другая достала пластмассовую корзинку с бигуди и стала сдёргивать с них резиночки, откладывая их для удобства в другую сторону.

— А что же стало с тем лысым клиентом? Почему ты начала рассказывать про Бонзу?

Девица, мывшая голову, обернулась и тоже спросила:

— И правда, куда делся лысый?

Рассказчица лишь рассмеялась. Она попросила у хозяина одноразовый пластиковый стаканчик, налила из аппарата воду и стала медленно пить. Никто не осмеливался её торопить, все терпеливо ждали.

— В госхозе Баймаолин Бонза провёл два с половиной года, его освободили досрочно, — женщина продолжала говорить о Бонзе.

— А после своего возвращения на свободу он арендовал на улице Аньсилу магазинчик женской одежды. Бизнес у него шёл средне, в этом тоже проявлялся его жизненный опыт. Он часто замечал: «Все мы находимся в одной лодке. К чему идти по головам?» Наиболее усердные, сделавшие хороший бизнес на Аньсилу, уже сдали в аренду свои места, а сами пооткрывали магазины модной одежды и ателье по пошиву на улице Хунцяолу. Некоторые даже отправились делать бизнес в Южную Африку и Аргентину, а Бонза не желал покидать своё насиженное место. Он говорил: «Есть миллионеры, которые при этом живут в сараях». Свои дела он вёл легко и непринуждённо. Если нам нравилось что-то из его товара, он щедро преподносил его в подарок. К нам, молоденьким девушкам, он относился очень хорошо, к тому же не был мелочным. Он нас многому научил. Бонза говорил: «Если женщина не уродлива и у неё нет особых недостатков, то это уже хорошо. Самое главное — это голова, другими словами, сообразительность». Как гласит старая пословица, красавице часто выпадает горькая доля. То есть красивая не обязательно значит счастливая, не так ли? Есть ещё другая поговорка: «Лицо умное, а внутри пустышка». Что это значит, почему внешности противопоставляется внутреннее содержание? А причина в следующем: если женщине важна лишь красота и она не обращает внимания на умственное развитие, то в результате и получится, что красавице часто выпадает горькая доля.

Четыре знаменитые китайские красавицы на самом деле не обладали особыми внешними данными. Вы ведь знаете Ян Гуйфэй, наложницу танского императора? Из-за неё император чуть не лишился страны. И только когда по требованию генералов он казнил Ян Гуйфэй, то смог получить поддержку армии и вернуться во дворец. Между тем из подмышек Ян Гуйфэй исходил дурной запах, поэтому на шее она носила ожерелье из свежих цветов. Сочетание «затмевать красотою луну» восходит к выражению «затмевать красотою луну и цветы» и изначально оно относилось к Ян Гуйфэй, носившей цветочное ожерелье. Совершенно очевидно, что любовь и расположение со стороны танского императора Минхуана она завоевала отнюдь не с помощью красоты. Что же было причиной? Догадайтесь сами. Возьмём другую красавицу, Ван Чжаоцзюнь. Как вы думаете, была ли она хороша собой? Мог ли император отдать варварам по-настоящему красивую наложницу?! В те времена главным считалось благородное происхождение, то есть связь с обитателями ханьского двора. Ван Чжаоцзюнь предстояло навсегда уехать в такие края, где жилищем служили юрты, где ели баранину и терпели лютый холод, говорили на непонятном ей языке. И вместо того чтобы разбить голову об стену, она всё-таки отправилась туда. Этот поступок сохранил её имя в веках. А что касается красавиц Сиши и Дяочань, то они были ещё умнее. На самом деле обе они являлись шпионками, засланными в качестве приманки. Если бы они не обладали необыкновенным умом, то разве бы справились с заданием? Другими словами, умная женщина может быть красивой, но это не просто внешняя привлекательность, это наличие своего рода обаяния.

Произнеся слово «обаяние», женщина снова невольно рассмеялась, но рассказа прерывать не стала.

— Возьмём, к примеру, Сиши. Она была простой девушкой, которую отобрали в наложницы в деревне Чжуцзи. Почему её не сразу отправили в услужение к правителю княжества У, а вместо этого сперва послали на обучение к сановнику Фань Ли? Чему же он её обучал? Походке, жестам, умению вести беседу, правильному взгляду. А как этому научиться? С помощью ума. Ведь походка может повлиять на все манеры в целом. Люди говорят: «Повести за собой поворотом головы». Откуда пошло это выражение? Когда по улице теснится толпа, задевая друг друга плечами, то детально разглядеть людей не представляется возможным. То, что действительно заставляет оборачиваться, — это походка. Раньше в китайских аристократических учебных заведениях западного образца девушек специально обучали такому предмету как походка. С книжкой на голове девушки учились ходить по прямым и извилистым дорожкам, подниматься или спускаться, так чтобы книга не упала. Над чем они работали? Над прямой осанкой, которая, однако, не должна была уподоблять их солдатам, идущим строевым шагом с выпяченной грудью. Кроме того, девушек обучали правильно держать голову. Голова должна была быть приподнята, но не до такой степени, чтобы лоб был обращён в потолок, критерием служил свободный взгляд на собеседника. Если осанка была правильная, то распрямлялись и поясница, и спина, и шея. Что касается шагов, то они должны были быть не слишком маленькими, словно жеманные перебежки артистов, но и не слишком большими, как у мужчин. Вы не замечали, как выглядят платья-ципао в старых фильмах? Разрез в них заканчивается чуть пониже колена, что абсолютно правильно. Именно такое расстояние контролирует длину шага, при котором можно ходить, но не более. А в новомодных ципао слишком откровенный разрез нередко доходит до самого бедра и позволяет даже бегать.

Когда у Бонзы ещё не было своего дела, он учил нас правильной походке. Его усилия не пропали даром, на улице я без труда узнаю человека, прошедшего его школу. Среди его учениц было несколько девушек, поддерживавших с ним особые отношения. Сразу можно было догадаться, что их что-то связывает. Однако все понимали, что общего будущего с Бонзой у них быть не может, так как женщины либо уже были замужем, либо с кем-то встречались, либо просто хотели проводить с ним время, без намёка на серьёзные отношения. Наконец, и возраст у Бонзы был солидным, в то время ему уже исполнилось сорок. Да и сам он не хотел, говоря, что общается с нами ради веселья, а не для головной боли. Он также предостерегал нас от связей с молодыми парнями, объясняя, что любовные отношения — дело чересчур канительное.

Последней посетительнице уже накрутили волосы. Она села под сушильный аппарат и стала перелистывать первый попавшийся журнал мод. У хозяина и персонала наступил временный перерыв. Падающие в салон лучи солнца, проходя через вышитый тюль, осветили рассказчицу со спины. Её лицо находилось в тени, но при таком соседстве тени и света оно по-прежнему оставалось ясным и даже приобрело нежные черты. Женщина засмеялась и резко сдавила уже пустой пластиковый стаканчик, тем самым показывая, что история подошла к концу. Однако последовало продолжение:

— Вы и не догадались, что Бонза мой муж. Честно говоря, я не была с ним в особо хороших отношениях, но мне следовало выйти за него замуж. Бонза говорит, что именно в этом, в отличие от остальных, проявился мой ум. Он и раньше так говорил, но тогда его слова относились к моему обаянию, как-никак девушка с Хуайхайлу.

Рассказчица самодовольно и вместе с тем смущённо усмехнулась, встала и направилась к выходу.

— А как же лысый? — оживились обе девицы.

— Умер!

Она толкнула дверь и вышла. Отпущенная створка, пружиня, возвратилась, и блеснувшие на стекле желтоватые блики солнца упали на разочарованные лица девушек. Немного постояв, они с жаром начали обсуждать рассказчицу. Сколько ей всё-таки лет? На вид казалось — всего двадцать с небольшим, но, принимая во внимание её жизненный опыт, должно быть, уже за тридцать. Неожиданно своё слово изрёк хозяин:

— Шлюха!

Это было единственное, что он сказал за всё время, и его отношение выразилось в одном слове. Он произнёс его с таким остервенением, что девицы тут же осеклись и притихли.

11 апреля 2004 г

Перевод О.П. Родионовой