Метод Макаренко

Глава 3

О дивный новый мир! Только и оставалось сказать мне, когда я закончил своё, мать его, знакомство с современностью.

Само собой, я не успел узнать всё за один день. Это был лишь первый, поверхностный заплыв в океан информации, но уже сейчас я чувствовал себя как после шторма. Мокрый, оглушённый и слегка тошнило.

Я с удовольствием нажал кнопку «ВЫКЛ». И развалился в кресле. Достаточно с меня на сегодня этого вашего интернета.

Голова гудела, словно после хорошей потасовки, глаза начали слезиться от всей этой мельтешни. Я устало потёр их ладонью. Мозг прокручивал калейдоскоп из лиц, событий, терминов: дефолт, нулевые, «тучные годы», санкции, пандемия… И вместе с ними вертелись ролики с котятами, девчатами, какими-то чудиками в разноцветных одеждах. Цирк с конями, ей-богу!

После краткой исторической справки я решил узнать, чем живёт и интересуется современная молодёжь, раз уж мне предстоит с ними работать.

Признаться честно, ни хрена не понял. От слова совсем. Эти их «блогеры» (это я узнал отдельным пунктом, продираясь сквозь дебри новой терминологии) вроде и по-русски говорят, но это какой-то, блин, другой русский!

Сленг, жаргонизмы, сокращения. Половину слов я тупо не понимал. Приходилось каждое в отдельности искать и читать, что оно означает. Впору ещё один блокнотик заводить — словарный. Я-то думал, что я эксперт по великому и могучему, а оказалось, я просто древний динозавр.

Но кое-какие выводы сделал. На дворе давно уже не девяностые. Люди живут по другим законам, а те, кто ещё цепляется за тот старый мир, считаются анахронизмами. Мораль изменилась, люди стали… другими. Вплоть до лексикона. Вот и мне нужно поскорее адаптироваться.

Я встал, потянулся до хруста в костях и вспомнил, что так и не посмотрел, кто директор школы. Сев обратно за стол, завёл эту шайтан-машину и принялся ждать загрузки. Уже через пять минут поисков я сидел и улыбался экрану.

Братишка. Мелкий. Хотя какой он мелкий? Теперь уже старше меня, вон какой солидный стоит весь: рубашка, галстук, волосы зачёсаны набок, подбородок вздёрнут и взгляд горделивый. Постарел, конечно. Но всё равно выглядит молодцом — держит себя в форме. Точно надо будет в школу наведаться. Хоть так узнаю, чем брат живёт. Вот теперь точно можно выключать компьютер.

Вышел из комнаты и пошёл на кухню. Налил там стакан воды и осушил его залпом. Глянул на часы. Мать моя женщина! Вот, где настоящая магия. Вроде посидел совсем ничего, а уже столько времени пролетело!

Пора было собираться в школу. Мне хотелось своими глазами увидеть место, где предстояло поработать. Провести разведку, так сказать, и уже после этого окончательно решить, какой ответ дать Елене Павловне. Ну и в магазин зайти нужно. Обещал же.

Одевшись, я прихватил со стола смартфон с картой. Сграбастал с полки список продуктов, ключи и вышел из квартиры, закрыв за собой дверь.

Лифтом пользоваться не стал — предпочёл лестницу. Этому телу нужно было побольше физической активности, чтобы поскорее вернуть форму, которая была у меня в прежней жизни.

Пока спускался, в очередной раз отметил перемены. Подъезд… сиял. Ни окурочка, ни единой скабрёзной надписи на стенах. Цветочки в горшочках на подоконниках стоят, будто в ботаническом саду. Пахнет приятно, а не кошачьей мочой или отходами жизнедеятельности лиц без определённого места жительства.

Раньше по подъезду, как по книге можно было прочесть историю дома. Кто пьёт, кто кого дерёт, у кого ремонт и у кого какой социальный статус. Каждая надпись, каждый рисунок — целая сюжетная линия! Драма, трагедия или комедия. А сейчас… красиво, конечно, но до чего же безлико! Стерильно, как в операционной.

Хотя, честно говоря, конкретно эти перемены мне нравились. Никакой романтики в вони и грязи я не находил.

Выскочив на улицу, на секунду замер, соображая, куда идти. Новые кварталы сбивали с толку — все дома как близнецы, глазу не за что зацепиться.

Тут мой взгляд выцепил знакомую, я бы даже сказал, вечную картину. В дальнем углу двора под раскидистой старой липой стоял обшарпанный столик и две скамейки. А за ним сидела троица мужиков и душевно распивала крепкий алкоголь, бурно ругая всё на свете и, конечно же, выдвигая свои, самые правильные взгляды на жизнь.

Классика. Время течёт, всё меняется, а это осталось неизменным. Аж тепло на душе стало. Мужики во дворе, решающие судьбы государств, — вечная константа. Я улыбнулся и посмотрел в другую сторону.

На детской площадке сидела компашка пацанят лет по двенадцать-тринадцать.

Взвесив на внутренних весах все «за» и «против», решил, что у пацанов дорогу узнаю быстрее. С мужиками пообщаюсь в другой раз. Это дело спешки не любит. А сейчас я как раз спешил.

Подошёл к молодым, но они даже не отреагировали на звук моих шагов, увлечённо рассматривая что-то в центре своего тесного кружка. Я перегнулся через плечо одного из них и тоже посмотрел.

Тьфу ты! Все уткнулись в экраны телефонов, держа их перед самыми носами, и играли в какую-то игру. На экранах мелькали яркие мультяшные персонажи, бегающие по каким-то фэнтезийным локациям.

Эпизодически из кружка вылетало эмоциональное: «Давай! Добивай его!», «Ну что ты тупишь⁈», «Вон, там босс! Вали его, бл**дь!» «Давай, давай, хиль его!» Кажись, турнир у них какой-то, если я правильно понял эти взволнованные реплики.

Погулять вышли, называется. В их возрасте мы мяч гоняли, в прятки играли, на великах рассекали, да с крапивой сражались, а эти…

Я начал поглядывать в сторону мужиков. Может, с ними всё же быстрее получится. Но тут один из пацанов — пухляш, в яркой кофте — ругнулся:

— Я в ауте! Меня фрагнули из-за лагов! — Он топнул ногой, ткнул в экран пальцем и швырнул телефон на скамейку. Похоже, первый выбыл.

— Слышь, пацан, — не теряя времени, обратился я к нему. — А в какой стороне, четвёртая школа?

К моему удивлению, среагировал не только он, но и все остальные. Они синхронно задрали свои головы, оторвавшись от экранов, и уставились на меня, как на привидение. Чего это они? Или сейчас не принято вот так подходить и дорогу узнавать?

Пухляш глупо хихикнул, оглядывая товарищей, и выпустил облако густого дыма из какой-то блестящей штуки. Другой, долговязый, с чёлкой на глаз, тоже втянул в себя воздух из похожей штукенции и тоже выдул облако густого дыма. Курят, что ли? Принюхался. Да нет, табаком вроде не несёт. Меж тем пацан медленно вытянул руку и ткнул пальцем куда-то вправо, за дома.

— Т-т-там… — пробормотал он, заикаясь. — В старом городе…

Я проследил взглядом за его указующим перстом. В той стороне виднелись какие-то здания, но была ли среди них школа? Хрен его знает. И что значит «старый город»?

— Понял, спасибо.

Достал из кармана конфетку и протянул её «болезному». Пацан принял её с недоверием, словно я пытался подсунуть ему что-то запрещённое.

Я развернулся и зашагал в указанном направлении, спиной чувствуя пристальные взгляды детворы. Неужели и конфет уже не берут? Может, и к лучшему. Или дети сейчас такие диковатые, что живое общение их шокирует? Что так удивило мелких в моём вопросе, я так и не понял.

Вскоре я выкинул их из головы, потому что, пройдя несколько незнакомых улочек, я свернул за угол и… оказался в старом районе со знакомыми до боли декорациями. Это был очередной прыжок во времени! Время здесь будто застыло и ничего почти не изменилось. Вот, наверное, почему это называли «старым городом».

Разительный контраст оглушил. Вот буквально за поворотом — совершенно другой город. Новый, глянцевый, сверкающий витринами, машинами, всеми этими достижениями прогресса. А здесь — обшарпанные хрущёвки, некоторые из которых, казалось, дышат на ладан, асфальт весь в дырах и заплатах, а ветер куда-то неутомимо волочит целлофановый пакет по тротуару. Я дома.

Я легко мог представить себе, что вот здесь, у подъезда номер пять, всегда валялись окурки и пустые банки. Собственно, они и сейчас здесь. А на этой лавочке вечерами тусовалась местная шпана… На секунду мне показалось, что вот-вот из-за угла покажется бритый налысо браток в малиновом пиджаке, накинутом на плечи, и, оскалив золотые зубы, попросит закурить. Но нет, вокруг было тихо.

Тишину нарушал только отдалённый лай собак и гул машин с соседней магистрали. Раньше здесь кипела жизнь — громкая, бурная, иногда опасная. Сейчас же налицо полное запустение.

Впрочем, не совсем запустение. Дворы были буквально забиты машинами. Они стояли везде: на крохотных газонах, на тротуарах, впритык друг к другу. И не «девятки» или «копейки», а иномарки. Разные — от небольших хетчбэков до внушительных внедорожников.

Вот в интернете народ на каждом углу жалуется, как в стране жить плохо. А гляди ж, всё в машинах. Да ещё каких! В девяностых, к примеру, «мерина» мог позволить себе далеко не каждый. Он был символом успеха криминального авторитета. А сейчас их вон сколько стоит. А телефоны? В моё время «мобила» была диковинкой, статусной игрушкой. Сейчас же у каждого пацана в руке по такому. Даже у тех, кто от мамкиной юбки ещё не оторвался.

И отношение к ним, как у нас в детстве к пистолету из палки. И то, кажется, палку мы ценили больше, потому что за ней надо было сходить в лес, поискать нужной формы.

Неожиданно словил себя на мысли, что ворчу, как батя в моём детстве. Усмехнулся. Либо это генетика, либо просто неизбежность. Похоже, человек всегда ворчит на то, что ему непонятно. Ну или это просто трезвый взгляд человека, который увидел обе стороны временной пропасти.

Я шёл дальше, и с каждым шагом по улице воображение дорисовывало картины, которые могли случаться здесь. Вот гаражный кооператив, где наверняка собирались пацаны. Вот маленький скверик с покосившимся памятником Ленину. Стоит, позеленевший от времени, бронзовый палец по-прежнему указывает в светлое будущее, которое для меня стало уже настоящим.

Наконец, показался комплекс зданий из кирпича. Школа № 4 им. И. С. Тургенева. Только вид у неё был… уставший. Очень уставший.

Кирпичная кладка в некоторых местах осыпалась, кое-где были видны свежие, но небрежные заплаты из другого, более светлого кирпича. Штукатурка на карнизах облупилась. Забор вокруг школьного двора окрашен в зелёный цвет. Ворота закрыты на большой амбарный замок.

Подошёл ближе и взялся за холодные прутья. Школьный двор был пуст. Асфальт в трещинах, по краям пробивался бурьян, но была видна свежевыкрашенная разметка классов. Видимо, после первого сентября осталось.

Стал обходить школу по кругу. О, а вот и курилка, если судить по окуркам и смятым пачкам. На торце здания красовалась корявая надпись: «Школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует». Философ, однако, написал. И не так далеко ушёл от истины.

Я вышел к стадиону. М-да, картина не лучше. Волейбольные стойки покосились, а футбольные ворота просто покрасили свежей краской поверх ржавчины, отчего они выглядели ещё более жалко.

«На грани закрытия», — вспомнились слова Елены Павловны.

Что ж, завуч не соврала. То, что я вижу, не внушает оптимизма. Я ещё немного постоял, впитывая впечатления, затем решил ещё раз обойти здание. Сделал шаг и вдруг почувствовал на себе взгляд.

Я обернулся, почёсывая затылок. Старый рефлекс. Когда чувствуешь слежку, лучше изобразить растерянность, чем настороженность. В метрах пятнадцати, прислонившись к забору, стоял старик. Невысокий, сухонький, в поношенной рубашке и кепке. Поверх одежды на нём был надет яркий оранжевый жилет. В руках он держал метлу. Вероятно, дворник. Или сторож.

Увидев, что я обратил на него внимание, старик не отвёл глаз, а наоборот, медленно, с некоторым трудом выпрямился и неловко махнул рукой в знак приветствия, дружелюбно улыбнувшись. Закинув метлу подмышку, он неспешно заковылял ко мне, подволакивая правую ногу. Каждый его шаг сопровождался глухим шарканьем подошв по асфальту.

— Здравствуй, Егорка, — поздоровался он, когда подошёл ко мне поближе. Лицо у него было изрезано морщинами, как карта глухих просёлочных дорог, но глаза — светлые, не по-стариковски острые, внимательные.

Я на секунду задумался. Кто это? Знакомый прежнего Егора? Работает в школе? Быстро порылся в памяти, но ничего подходящего там не нашёл. Пришлось импровизировать.

— Привет, отец, — кивнул я в ответ, выбрав нейтрально-уважительное обращение.

Старик как-то странно на меня посмотрел. В его взгляде мелькнуло недоумение. Подслеповато прищурился, будто сверял меня с каким-то внутренним портретом человека, которого хорошо знал, но не узнавал. Ничего не сказав, он пожевал беззубым ртом, покряхтел и повернулся к школе, словно мы оба пришли сюда любоваться этим зданием.

— Печальное зрелище, — сухо констатировал он.

— Не могу не согласиться, — отозвался я, рассматривая ветхие стены. И тут меня посетила идея. Этот старик явно из местных. Нужно расспросить его, может, вспомню что-то или узнаю новое. — Слышал, её закрыть хотят.

Старик удивлённо на меня посмотрел и, осторожно подбирая слова, ответил:

— Ходит такой слушок…

— А эта школа единственная в городе?

Удивление старика усилилось. Он упёр метлу в землю и покачал головой.

— Не-ет, Егорка, что ты, — протянул он. — В прошлом году… да нет, уже почти два года назад, новую отгрохали. Там, — он махнул рукой за свою спину. Туда, где за чередой невзрачных хрущёвок угадывались очертания современных высоток, — в этих ваших новомодных районах. Красивая, вся такая, стеклянная, как теплица. Навороченная, с кондиционерами, умными досками завешана, компьютеры… и спортзал такой, что дворец позавидует. Красота. Вот только, — он протёр пальцами слезящиеся от старости глаза, — не для всех она. Да ты ж и сам должен это знать.

Я навострил уши. В его последних словах прозвучал не столько вопрос, сколько упрёк. Старик говорил так, будто я был причастен к тому, что происходило сейчас со школой. Но я понятия не имел, о чём он говорит.

— В каком смысле «не для всех»? — переспросил я.

Старик издал удивлённый хмык, будто я спросил, кто сейчас президент.

— Так для обеспеченных она, Егорка. Для тех, кто в новых домах живёт, у кого денежка водится. А ребятишкам из этих пятиэтажек дорога одна: в старую школу в пригороде. Там такая же, как и эта — полупустая. На автобусах с двумя пересадками добираться придётся. Полтора часа в одну сторону.

Старик помолчал, давая мне осознать сказанное.

— Вот наверху и решили: к чему две полупустые школы содержать? Объединим, мол, в одну. Экономия. Рационализация, — последнее слово он выговорил по слогам с таким презрением, будто это было ругательство. — Неужто мамка тебе ничего не рассказывала? Она ж в самой гуще этих дел.

Я нахмурился. Вопрос о матери был интересен. Кем она работает, я понятия не имел, не успел ещё узнать. Предполагал, что Зоя Валентиновна трудится в школе. Директором или учителем. Но, похоже, я маленько ошибся. Или не маленько.

— Может, и говорила, — уклонился я от прямого ответа.

Я отвернулся от школы и сел на покосившийся забор. Он жалобно скрипнул под моим весом, но устоял.

— Но я забыл. Меня машина недавно сбила, — я притронулся к свежему шраму на виске, который ощущался под пальцами как выпуклая нитка. — Теперь с памятью беда. Провалы. Тут помню, там не помню. Как чёрно-белое кино. Вижу яркие моменты, а между ними — пустота.

Старик опёрся на метлу, будто на посох, и сочувственно посмотрел на меня.

— Вот оно как… — протянул он, словно разгадав загадку. — Теперь понятно. А я-то дивился… Раньше, как было. Пройдёшь мимо — кивнёшь еле-еле. «Здравствуйте, Николай Семёныч». И дальше, по своим делам ушуршал. Вечно куда-то спешил. Ни словечка лишнего не говорил. Точь-в-точь как твоя мамка, — он тихо, скрипуче рассмеялся. — А сейчас… «отец». Непривычно.

— Извини, если невзначай обидел чем, — сказал я, пожимая плечами. — Честно, не помню. Может, и впрямь вёл себя не очень.

Старик замахал свободной рукой.

— Нет-нет, что ты! Не за что извиняться. Не обижал ты меня. И никого не обижал. Ты рос славным парнем. Тихим. Послушным. — Он сделал паузу. — Слишком послушным, пожалуй…

Старик внезапно замялся, взгляд метнулся куда-то в сторону, избегая встречи с моим. От меня эти перемены не укрылись. Вероятно сболтнул что-то такое, о чём тут же пожалел. Этот момент заинтересовал меня не на шутку. Но давить не стал. По старику видно, что он больше ничего на эту тему не расскажет. Просто уйдёт, и всё.

Отложил эту тему в памяти, пометив её флажком: «Срочно разобраться». Нужно будет ещё раз побеседовать со стариком, раскрутить его на историю. Мне ведь нужна любая информация, каждая мелочь. Как-никак это теперь моя жизнь, не чужая. И я должен владеть всеми вводными, чтобы понять, кто я и что со мной происходит.

Я решил вернуть разговор в более безопасное, но информативное русло — к школе.

— А почему закрывают школу? Раз многим детям придётся чуть ли не в другой город ездить, значит, она нужна здесь.

Николай Семёныч издал смешок. Снял кепку, провёл мозолистой ладонью по редким, всклокоченным седым волосам и снова нахлобучил её на голову.

— Место, Егорка, — нехотя ответил он. Взгляд его посмурнел, как у человека, который слишком многое видел и уже перестал удивляться. — Место нужно. Ходят слухи… — он понизил голос, хотя вокруг, кроме нас, ни души не было, — что здесь торговый центр хотят возвести. Новомодный, с кинотеатром и с этим, как его там… фуд-кортом. Вот! А земелька-то муниципальная. Школу — под снос, дома вокруг, — он обвёл округу рукой, — туда же. Взамен обещают квартиры в новых домах. Но… — Старик криво ухмыльнулся. — Верится слабо. Особенно тем, кто здесь всю жизнь прожил.

Он чиркнул взглядом по ближайшим домам. Я тоже посмотрел.

— И мать должна об этом что-то знать? — уточнил я.

— А как же, — подтвердил старик. — Она ведь теперь в мэрии работает. Девка неглупая, выбилась в люди, — прибавил он с ноткой гордости, будто говорил о собственной дочери. — По-любому в курсе того, что задумали. Должна быть в курсе.

Я завис.

— В мэрии?.. — переспросил я. — Не в школе?

— Нет уж. Какая школа с её-то характером? Она то ли в отделе по связи с прессой, то ли кем-то при управе работает. Не знаю. Бумагой ворочает, решения какие-то подписывает. Шустрая. Многих своих бывших коллег туда пристроила, чтоб не пропали.

Вот те раз. Мать у меня, оказывается, чиновница. Неожиданный поворот событий. Очень интересный. Это многое объясняло в её властных манерах. И это же добавляло горький привкус к истории со школой.

— И что, прям вот так в открытую могут выселить всех, школу закрыть, всё снести и построить новое? — спросил я, размышляя о законности подобных действий.

Всё это мало походило на современные реалии, о которых я успел узнать. Больше похоже на прежние, старые времена. Но, возможно, я что-то упустил. Или этот город живёт по своим, особым правилам.

Старик снова зашёлся скрипучим смехом.

— Нет, не так просто. Всё будет по закону. Бюджета на школу нет — это раз. Само здание в аварийном состоянии — это два. — Он обвёл взглядом окружающие пятиэтажки. — Что видишь?

Я посмотрел. Облупившаяся штукатурка, ржавые балконы, забитые окна первых этажей в некоторых подъездах.

— Разруху вижу, — констатировал я очевидное. — Запустение.

— Вот-вот, — кивнул старик. — Народ здесь разный живёт. Не все… ну, ты понимаешь. Мало кто ремонты делает. Кому охота вкладываться, если слухи ходят о сносе? А где бедность да безнадёга, там и пожары случаются. Потом скажут, что жильё аварийное, риски для жизни и здоровья людей. Кто захочет жить в таком? И вот тебе законная причина снести всё к чертям, Егорка. Прецедент.

Старик сплюнул в сторону и сжал метлу покрепче.

— Бюрократия теперь новая религия. Бюджета на школу не хватает, а тут вот «инвесторы» нашлись. Построят торговый центр, пару парковок обустроят, будет «развитие района». Красиво звучит, правда?

Я не ответил, уставившись в пустоту. Старик, заметив моё молчание, вдруг засуетился.

— Да что это я… Мелю языком всякую чепуху, а работы по горло. Пойду делом займусь.

Он сделал шаг, но замер.

— А ты, Егорка… лучше у матери всё выспроси. Она тебе толково объяснит, не то что я, старый.

Посмотрел на старика, но он по-прежнему избегал прямого взгляда, уставившись куда-то в сторону.

— Рад был поболтать, — прошамкал он. — Спасибо… что не прошёл мимо.

Затем, не дожидаясь ответа, он заковылял прочь. Я проводил его задумчивым взглядом, пока он не скрылся за углом. Странный старик. И, очевидно, знает больше, чем говорит. Боится чего-то. Или кого-то. Его слова стали для меня ещё одним элементом головоломки.

Я снова посмотрел на школу, затем на окружающие дома, на пустынную улицу. Картинка складывалась классическая, до боли знакомая. Земля в центре города (пусть и не в самом престижном районе, но всё же), которую нужно освободить под застройку. Сначала доводят инфраструктуру до ручки, создают невыносимые условия, ждут «прецедента» (пожар, обрушение), а потом следует «вынужденное переселение» и «рациональное использование территории». Только раньше всё делали грубо: рейд, подкуп, угрозы. Теперь методы стали тоньше, прикрыты бюрократией и «законом». Но суть одна и та же. Поспешил я с выводами, что девяностые канули в Лету.

А ещё была Зоя Валентиновна. Моя нынешняя мать. Если она причастна к этому, тогда почему её сын работал в этой самой школе? Случайность? Или часть какой-то более сложной схемы? Может, её задачей было держать руку на пульсе и контролировать ситуацию изнутри через своего человека? А послушный сын как раз и был этим человеком?

Информации было мало, а предположений — слишком много. Возможно, и к лучшему, что район хотят перестроить и уберут разруху. Может быть, всё не так, как кажется, и никто не выживает намеренно людей, чтобы построить свой торговый центр на чужих костях.

Может, мне стоит просто принять новую действительность и не лезть в это. В конце концов, прошлую жизнь я хоть и помню обрывками, но даже их хватает, чтобы понять — я и не пожил-то толком. И вот он шанс на нормальную, сытую жизнь. Найду жену, заведу детишек. Квартира, машина, потом дача, пёс и счастливая старость.

Но природным у меня было не только любопытство, жгучее и неутолимое, но и подозрительность. Я привык докапываться до самой сути вещей, не принимать на веру красивые слова и обещания. Здесь пахло большим делом. Не криминалом в его привычном, бандитском виде, а чем-то более изощрённым. Но от этого не менее дурнопахнущим.

Я посмотрел на вечереющее небо и вздохнул. Уже понимал, что не видать мне дачи и спокойной старости.

— Горбатого могила исправит, — ни к кому не обращаясь, проговорил я, а потом рассмеялся. — Хотя тебя, Макаренко, и могила не исправила.

Встав с забора, пошёл в обратном направлении. Решение относительно предстоящих действий было сформировано. Оставалось уточнить детали и пообщаться с Зоей Валентиновной.

Мысль о её возможной причастности к «грязным схемам» была неприятна, но требовала проверки. Пусть она и ощущалась сейчас чужим человеком, но она была моей матерью. И если эта женщина вляпалась в дерьмо, я должен её оттуда вытащить. Иначе я предам самого себя.

А ещё есть брат, которому нужна моя помощь. Уже только ради него одного стоит побывать в школе и проверить, что там происходит. Что, если и он в этом замешан? Тогда нужно и его вытаскивать. Частенько крайними делают как раз вот таких руководителей…

Ну что ж, я ускорил шаг. Welcome to the real world, Егор Викторович. Вернее, welcome back.