Мгновения жизни отца народа

доноса на своего научного оппонента. Прошу вас, не заставляйте меня это

делать.

- Действительно, - выражение лица Сталина приняло сердитое

выражение, - написание доноса в некоторых случаях это подлость, - Сталин

помогал себе пальцем, направленным на Лысенко. - Но в других случаях

подлостью является не написание доноса…

Лысенко быстро понял, о чём речь, и возразил, перебивая.

- У меня первый случай – я не считаю допустимым вмешивать в

научный спор никого, кроме ученых.

- Мы вас за эту позицию уважаем, - Сталин изучающе посмотрел

на Лысенко, - но я не прошу вас называть фамилии. Я прошу вас объяснить в

принципе, что происходит?

Лысенко задумался.

- Вы этого, может, и не помните, но в тридцатых годах все учёные-биологи единодушно утверждали, что я являюсь самым выдающимся

генетиком Советского Союза, поскольку только у меня были открытия в этой

области. Вы этого можете не помнить, но тогдашний президент ВАСХНИЛ

Вавилов в 1933 году даже на международном симпозиуме по проблемам

генетики и селекции в США мою теорию стадийного развития растений

назвал крупнейшим мировым достижением в области физиологии растений

за последнее десятилетие. И этой моей теорией пользуются не только

селекционеры-мичуринцы у нас, ею уже пользуются и селекционеры на

Западе. Они, правда, не говорят об этом, но из технологии выведения ими

новых видов следует, что они мою теорию знают и используют.

Товарищ Сталин, ведь меня в 1938 году и избрали президентом

ВАСХНИЛ именно потому, что я считался самым выдающимся генетиком

СССР. И вот избрали, и сразу началось.

- Зависть?

- Нет… Ну, может и зависть, но я не считаю это главным.

- Тогда что?

- Я начал требовать от всех практического результата – новые

продуктивные сорта растений и породы животных. А вейсманисты, опираясь

355

на свою лженауку, не могли такие результаты получать. Я с ними никогда не

ругался, я неоднократно заявлял вейсманистам: давайте не спорить, все равно

вейсманистом я, мичуринец, не стану. Давайте дружно работать по строго

научно разработанному плану. Давайте брать определенные проблемы, получать заказы от Министерства сельского хозяйства СССР и научно их

выполнять.

- А я думал, что вейсманисты просто поддерживают течения, модные на Западе, - хмыкнул Сталин. - Думал, что это пережиток того

положения, когда русские ученые, считая себя учениками европейской

науки, полагали, что надо слепо следовать западной науке и раболепно

относились к каждому слову с Запада.

- Это тоже есть, - согласился Лысенко, - но главное – в их

практической бесплодности. Вот вы мне прошлый раз привели высказывание

американца Форда о том, что сдавшихся больше, чем побежденных. А я

приведу тоже американскую поговорку: кто умеет, тот работает, кто не умеет

– тот учит, как работать. И у нас сегодня так: мичуринцы работают на

Министерство сельского хозяйства, а вейсманисты преподают в

университетах и институтах. И преподают только вейсманизм, а не

мичуринскую генетику. Я считаю, товарищ Сталин, что правительство

должно вмешаться в процесс обучения нашей молодежи.

Тут Лысенко, сам того не понимая, Сталина «достал» и Сталин

перебил его очень раздраженно.

- Спасибо, товарищ Лысенко, что и вы нашли мне работу.

Товарищу Сталин совсем заняться нечем и он должен за вас расставлять

преподавательские кадры! – Сталин быстро вернулся к столу и занял своё

место. - Негодный вы президент, абсолютно негодный! Какой Вы, к черту, организатор, если будучи президентом сельскохозяйственной Академии, не

можете организовать за собой большинство?! Я бы сейчас же принял у вас

отставку, …если бы у меня в запасе был еще хотя бы один Лысенко.

Лысенко сидел покрасневший, поняв, наконец, что Сталина

разозлила его, Лысенко, управленческая беспомощность – согласился стать

Президентом ВАСХНИЛ, руководителем науки, так руководи ею! Но Сталин

быстро успокоился и начал деловым, распорядительным тоном.

- Решим так. ЦК назначит дискуссию по вопросу обеих генетик: мичуринской и вейсмановской. Вы подготовьте доклад и готовьтесь на этой

дискуссии выдержать бой вейсманистов. Доклад предварительно пришлете

мне для прочтения, - снова раздражённо, - чтобы потом не оказалось, что и

вы его потеряли. После этой дискуссии и решим, что с вами делать. Все, до

свидания! …Нет, постойте, присядьте еще ненадолго, - Сталин немного

помялся. - Вы по-прежнему уверены, что ветвистая пшеница не пойдет в

производство.

- Да, собственно, уже не так уверен.

- И что поколебало вашу уверенность?

356

- У вас товарищ Сталин, появились мощные сторонники. В Горках

Ленинских энтузиастом, уверенным, что ветвистая пшеница пойдет, являются сильнейший генетик Авакян и… И мой отец, Денис Никанорович.

А мой папа это крестьянин от бога. Знаете, про таких раньше говорили: он

весной оглоблю посадит, а осенью у него телега вырастет.

Сталин расплылся в довольной улыбке и потом нарочито

назидательно почеркнул.

- Папу надо слушать, папа плохого не посоветует! – но потом уже

серьёзно. - Я приветствую ваши опыты с ветвистой пшеницей в

подмосковных районах. Но плохо, что Вы производите опыты с этой

пшеницей не там, где это «удобно» для пшеницы, а там, где это удобно вам

как экспериментатору. Ведь пшеница эта - южная, она требует какого-то

минимума солнца и влаги. Я бы на вашем месте производил опыты с

ветвистой пшеницей не в Одесском районе (это же засушливый район!) и не

под Москвой (тут же мало солнца!), а, скажем, в Киевской области или в

районах Западной Украины, где и солнца достаточно и влага обеспечена.

- Но, товарищ Сталин, мы же не распространяем ее, а выводим

новые сорта…, - Лысенко уселся поудобнее, пододвинул к себе лист чистой

бумаги со стола Сталина и достал из кармана авторучку.

19 июня 1948 года,

столовая на даче Сталина,

10-30

Сталин позавтракал гречневой кашей на молоке и пил чай с

пирожком с картошкой, когда позвонил Берия.

- Не стал вас с утра беспокоить, товарищ Сталин, решил

дождаться, когда вы проснётесь. Примерно 2 часа назад плутониевый

реактор начали выводить на мощность 100 мегаватт. …Будут, конечно, и

неприятности, как без них, но дело, все же, пошло!

- Молодцы, Лаврентий Павлович, все молодцы! Надеюсь, что

больших срывов не будет.

28 июля 1948 года,

кабинет Сталина,

вечер

В кабинете помимо членов Политбюро и секретарей партии за

столом сидели и члены комиссии по рассмотрению деятельности Лысенко.

Вознесенский, возглавлявший комиссию, закончил доклад.

- …Единогласные выводы комиссии, товарищ Сталин, получаются

сами собой: за те огромные убытки, которые нанесла деятельность Лысенко

Советскому Союзу, его необходимо немедленно снять с должностей

президента ВАСХНИЛ и директора института генетики, а материалы

комиссии передать в следственные органы.

Прохаживавшийся по кабинету во время доклада Сталин

остановился и пристально, с каким-то новым интересом посмотрел на

Вознесенского. Потом объявил.

357

- 31 июля начнется сессия ВАСХНИЛ, на которой состоится

дискуссия между генетиками-вейсманистами и генетиками-мичуринцами.

После этой дискуссии и примем решение. Все свободны, товарищей

Вознесенского, Косыгина и Кузнецова прошу остаться, - после ухода

лишних, Сталин не спеша начал. - Накануне научного спора между двумя

научными течениями в биологии, вы вознамерились обезглавить одно из

научных течений. У меня простой вопрос – зачем?

- Товарищ Сталин, это не мы хотим снять Лысенко, этого требуют

приведенные мною в заключении комиссии цифры убытков от его

деятельности, - ничуть не смутился Вознесенский.

- Давайте о числах, - согласился Сталин. - Любая деятельность

требует затрат, но эта деятельность дает и доход. Если затраты превышают

доходы, то только тогда можно говорить об убытках. Есть две научные

школы, обе несут затраты на эксперименты, на зарплаты ученым и

содержание научных учреждений. Начнем с научной школы мичуринцев.

Впрочем, возьмем одного Лысенко. На него мы произвели много затрат, но

получили и доходы. Не помню всего, но по памяти.

Не буду говорить о научном открытии Лысенко – о его законе

стадийного развития, - но Лысенко разработал способ чеканки хлопчатника, резко увеличивающий урожайность хлопка, дав нам к войне не только во что

одеваться людям, но и сырье для производства пороха. Это доход. Лысенко

разработал новую агротехнику проса, позволившую увеличить урожайность

проса вдвое. Это доход. Лысенко предложил в южных районах Советского

Союза применять летние посадки картофеля для улучшения его сортовых

качеств и улучшил эти качества. Это доход. Во время войны предложил

посадки картофеля верхушками клубней, чем позволил в голодную военную

зиму съесть посадочный картофель. Это доход. Лысенко предложил и

внедрил посев хлебов по стерне, чем сэкономил горючее для танков и

самолетов. Это доход…

- Это все неправда и мошенничество Лысенко! – Вознесенский

позволил себе перебить Сталина.

- Вот как? Значит, руководимый вами Госплан все эти годы

обманывал Правительство? Обманывал в том, что якобы направлял в армию

и тыл дополнительное просо, на пороховые заводы – дополнительный

хлопок, топливо, оказывается, вы отправили не на фронт, а на вспашку

стерни, и где-то взяли посевной картофель взамен съеденного? Так, может

нам надо проверить не Лысенко, а Госплан? Доходы Лысенко занесены в

бухгалтерские книги Советского Союза, вы о каком мошенничестве

говорите?

А теперь расскажите нам о доходах Советского Союза от затрат на

генетиков-вейсманистов.

Вознесенский с Косыгиным переглянулись.

- Но мы их не проверяли…, - сообщил Косыгин.

358

-. Не все научные затраты окупаются сразу, - поспешил объяснить

Вознесенский.

- Что-то вы, товарищи Вознесенский и Косыгин, забыли об этой

истине, когда проверяли деятельность Лысенко.

Да, не все затраты на ученых, окупаются сразу, но если эти

затраты десятилетиями не окупаются, то это не наука – это кормушка, и

затраты на эту кормушку и есть убытки.

Товарищ Сталин, но партия уже осудила лженоваторство Лысенко,

- попытался сказать своё слово и Кузнецов.

Сталин, услышав про то, что Кузнецов называет Юрия Жданова

партией, потерял интерес к разговору и завершил его крайне раздраженно.

- Все! Закончили разговор. Но хочу сказать, что меня удивило, что

меня уже считают олухом, способным опупеть от тарахтения чисел. Либо вы

не только не понимаете основ экономики, но не понимаете и того, что сын

товарища Жданова и зять товарища Сталина, это еще не партия!

22 августа 1948 года,

Подмосковье, дача А.А. Кузнецова,

полдень

20 августа Кузнецов вдруг позвонил Хрущёву и голосом, в котором

явственно чувствовалась тревога, попросил приехать в Москву. У Хрущёва

накопилось для решения в Москве много дел, и он тут же выехал.

На следующий день Кузнецов и Вознесенский сидели за

сервированным хрусталем и серебром столиком и с хмурым видом пили

коньяк, ожидая приезда Хрущева.

- Возьми икорки, мне ее каждую неделю из Астрахани шлют, свеженькую, - угощал Кузнецов.

- Тошнит уже от нее…, - поморщился в ответ Вознесенский. - Нет, напрасно ты пригласил Хрущёва, боюсь я этого лиса.

- А что делать? Мы в таком положении, что нас только иезуитская

хитрость Хрущёва и спасет. Если, конечно, он сумеет, что-то придумать. И

не надо в доме об этом. Вроде Абакумов обещал, и Огольцов подтверждает, -

Кузнецов обвел рукой вокруг, намекая, что в помещении может быть

подслушивающая аппаратура, - но бережёного бог бережёт.

Приоткрылась дверь и в нее заглянул офицер охраны:

- Подъехала машина товарища Хрущёва.

Кроме боязни быть подслушанным, Кузнецову очень не хотелось

показывать Хрущёву внутреннее убранство своей дачи, и он предложил

Вознесенскому:

- Ты побудь здесь, а я с ним на улице переговорю.

Кузнецов сбежал по ступенькам и радушно поприветствовал уже

вышедшего из машины Хрущёва.

- По такой жаре в доме сидеть душно, давай-ка я тебе, Никита

Сергеевич, свои розы покажу.

359

- Да и я на пять минут заехал, - согласился Хрущёв, понимая, что

разговор будет очень секретным.

- Видал, какая красота? – похвастался Кузнецов своим розарием.

- А по мне красиво то, что полезно, а какая с этих роз польза? – Хрущёв

скептически оглядел посадки на участке дачи. - Ты с этими розами Сталину

хочешь понравиться, что ли? Ну, что там у вас стряслось? – и увидев, что

Кузнецов мнется и не решается начать разговор, поторопил. - Да не тяни, у

меня в самом деле нет времени.

- Жданов все знает…

- Да?! – Хрущев остановился, пораженный новостью. - Это на самом

деле новость… Откуда он узнал?

- С мест донесли.

- Так, ты же говорил…, - со злобой начал Хрущёв, но потом

безнадежно махнул рукой и, глядя на Кузнецова, подумал: «Интеллигенты-конспираторы! Пидарасы!! С кем я связался?!!» - Ладно, поздно жалеть.

Подожди, а как он узнал? Ведь у него же сердечный приступ, он лечится на

Валдае.

- После того, как узнал, вернее, после разговора с нами, у него этот

приступ и случился, - упавшим голосом сообщил Кузнецов.

- Это понятно - он вас в Москву перетащил, в ЦК, а вы, бараны, такое

задумали…

- Никита Сергеевич, подбирайте слова, не забывайте свою обязанность

быть интеллигентным человеком!

Хрущёв прищурился и зло парировал.

- А я не забываю слова товарища Ленина, что интеллигенция это не

мозг нации, а ее говно. Я бы эти слова забыл, но дня не проходит, чтобы

какой-нибудь интеллигент мне о них не напомнил, – после этого Хрущёв

быстро взял себя в руки и продолжил совершенно спокойным голосом. - Ну и

что Жданов?

- Требует, чтобы мы немедленно покаялись и свели дело к

нашей…ну…к нашему непродуманному энтузиазму.

Хрущёва прошибло потом: Жданов посоветовал им то, что и должен

был посоветовать, но если «ленинградцы» начнут каяться, то обязательно

назовут и его. Все узнают, что он знал о заговоре и молчал – ему крышка!

Хрущёву надо было немедленно запугать Кузнецова таким развитием

событий и он равнодушно подтвердил.

- Ага! Правильно говорит Андрей Александрович, он плохого не

посоветует. Ну, пошлет вас партия за этот заговор с покаянием куда-нибудь в

Сибирь парторгами на великие сталинские стройки. Грамотные коммунисты

в Сибири ой как нужны.

- Мы вас, как единомышленника, просим помочь, а вы издеваетесь! –

оскорбился Кузнецов.

Хрущёв «довернул гайку».

360

- Просто вы с Вознесенским не знаете, как в таких случаях помогают

единомышленники. Где-то в начале 37-го разбирали мы на пленуме ЦК

измену Бухарина и Рыкова, тогда членов ЦК, а их единомышленники, Косарев и Якир, еще не были разоблачены, и тоже были членами ЦК.

Создали комиссию человек в сорок членов ЦК, заслушали Ежова, потом

Рыкова с Бухариным, нужно решать. Товарищ Сталин предлагает провести

следствие, чтобы все выяснить, а потом исключить их из партии и выслать из

Москвы. А единомышленники, Косарев и Якир, предлагают следствие не

проводить, а тут же Бухарина и Рыкова расстрелять.

Так вы что, хотите, чтобы я вам помог, как Косарев и Якир помогли

Бухарину и Рыкову?

- Вы могли бы переговорить со Ждановым…

- Да вы со страху совсем ополоумели! У товарища Сталина много

товарищей, но душевный приятель у него один – Жданов. И Жданов это

ценит. Для него вы против товарища Сталина – ничто, пустое место. Это

Жданов пока молчит потому, что не хочет позора, но долго он молчать не

будет! А я заикнусь, он немедленно Сталину доложит, поскольку поймет, что

дело не только в вас! - некоторое время оба стояли в задумчивости. - Есть

один человек, который вам поможет.

- Кто? – с надеждой в голосе спросил Кузнецов.

- Огольцов.

- Как?!

- А у него такие ампулки есть, которые он в нужных случаях нужным

людям выдает, - с деланным равнодушием пояснил Хрущёв. - Вот у вас как

раз такой случай.

Кузнецов даже задохнулся от возмущения.

- Да как ты…да как ты смеешь такое предлагать?!!

В ответ Хрущёв прошипел со злобой:

- А ты что думал, что власть тебе, как рюмку коньяка, на серебряной

тарелочке поднесут? Да за нее нужно драться беспощадно, и лично драться, и

только тогда ты ее получишь!… - затем продолжил спокойно. - А тут удачно

очень – у Жданова сердечный приступ. Ну, умер и умер – сгорел на работе.

Ну ладно, я пошел! - пошел было, но приостановился и окинув рукой

розарий, язвительно добавил. - Ты это, когда тебе, как парторгу, дачку в

Сибири дадут, ты не розы, ты огурчики посади. Если, конечно, они там расти

будут.

Никита даже не думал, что уже преступил все пределы, поскольку в

голове его была одна мысль – спастись! Ему казалось, что та страшная

подлость, которую он только что совершил, – последняя, он не хотел думать, что подлость имеет свойство тянуть за собой все новые и новые подлости, и

все более страшные.

И он понимал, что за человек Кузнецов, и когда на следующий день

уезжал в Киев, не сомневался, что скоро снова вернется.

1 сентября 1948 года,

361

Тель-Авив, кабинет премьер-министра Израиля, полдень.

Премьер-министр Израиля Бен Гурион вызвал для напутственной

беседы Голду Меир, свою соратницу в борьбе за дело сионизма, такую же

преданную только что образовавшемуся Израилю, как и он сам. Израиль

продолжал войну за свою независимость, и положение его было очень

тяжелым.

- Голда, у тебя необычайно трудная миссия, ты посылаешься в

Москву не просто послом, ты должна разрешить ряд задач, решения которых, казалось бы, исключают друг друга.

- Я и так понимаю, Давид, что представительство Израиля в СССР

в моих задачах отходит на десятое место.

- Вот именно. Ты свою роль понимаешь и без меня, но я, все-таки

обязан обсудить ее, чтобы быть уверенным, что мы понимаем ее точно.

Во-первых. Тебе надо организационно укрепить лобби Израиля в

СССР. Мы должны иметь сторонников Израиля во всех ключевых

структурах СССР, включая правительство. Везде обязаны быть люди, охваченные стремлением помочь Израилю. У нас сегодня очень мало денег, и

для создания из гоев такого лобби в СССР, требуется твой ум. Что касается

собственно евреев для лобби Израиля, то не стоит ориентироваться на евреев

в правительстве СССР – это, скорее всего, интернационалисты и враги

Израиля. Нам хватит в СССР евреев на вторых ролях – в аппарате

правительства, правоохранительных и судебных органов, в прессе. Евреев в

этих структурах СССР очень много, они и без нас сплочены желанием

получше устроится в жизни, поэтому эта часть задачи не видится очень

сложной.

Что касается первых лиц СССР, то здесь лучше иметь подход

через их жен-евреек. Не забывай, Голда, что из 10 членов их высшего органа

власти, Политбюро, трое, Молотов, Ворошилов и Андреев, женаты на

еврейках.

- Как говорят русские, ночная кукушка лучше всех кукует, -

усмехнулась Голда.

- Примерно так. Ты должна сделать все, чтобы мы смогли

выкачать из СССР как можно больше помощи, особенно помощи оружием и

боевой техникой.

- А людьми?

- Пока не надо. Мы и так не справляемся с устройством

прибывающих эмигрантов. Но готовить их переезд необходимо. Однако, Голда, нам не нужны эти посредственные интеллигенты из СССР. Нам

нужны евреи-рабочие и крестьяне, евреи-практикующие инженеры и

строители. А они и в СССР хорошо живут, к тому же, они атеисты, поэтому

вытащить их в Израиль будет очень трудно. Поэтому, главной твоей задачей

является разжигание антисемитизма. Тебе требуется создать атмосферу при

362

которой местные гои будут ненавидеть всех евреев. Это будет фундамент для

будущих переездов евреев из СССР в Израиль.

- Но это может вызвать репрессии против евреев.

- Забудь о евреях вообще. Есть евреи, которые полезны в Израиле

и для Израиля. Это и есть евреи. И есть еврейский мусор, который только и

годится, чтобы подложить его в костер антисемитизма и жаром этого костра

заставить как можно больше евреев служить делу Израиля, - помолчал, презрительно усмехнувшись. - Когда во время последней мировой войны

меня упрекнули в том, что я, Давид Бен Гурион, не предпринимаю мер для

спасения советских евреев от массового уничтожения, я ответил, что для

меня одна дойная корова в Палестине, дороже сотни пейсатых в СССР.

Формально это жестоко, но мы строим Израиль в очень жестоких условиях

противостояния арабов и чуть ли не всего мира, и моя жестокость к

еврейскому мировому балласту, это продолжение моей любви к народу и

будущему Израиля.

- Я поняла, Давид. Я могу кого-то использовать в СССР?

- Там есть еврейский антифашистский комитет. В этом комитете и

так было много наших людей, но в начале года в нем удалось заменить

председателя. Слишком он уж был коммунистическим. Теперь этот комитет

вполне наш.

И еще одна задача. Она очень трудна, трудна настолько, что я тебе

ее не ставлю для исполнения.

- Тогда зачем о ней говорить?

- Тебе может представиться случай ее решить, кроме того, такая

умная женщина может и поторопить этот случай.

Меир заинтересовано.

- Я заинтригована, что же это?

- Гои продажны, их можно купить деньгами или женщинам. Но в

СССР сейчас очень неприятное государственное устройство. Там царь, так

же преданный своему народу, как и мы с тобой преданы Израилю. Его не

купишь. Мы можем предоставить этому царю гарем из сотни самых

прекрасных Юдифь, он этим гаремом будет пользоваться, но это ничего не

изменит. Мы в Израиле славим этого царя за его помощь Израилю, но это

наш враг. И чем быстрее его не станет, тем лучше для Израиля…

4 сентября 1948 года,

«Ближняя» дача Сталина,

вторая половина дня

4 сентября 1948 года Советский Союз и ВКП(б) похоронили одного из

своих вождей - Андрея Александровича Жданова. После похорон Сталин

пригласил членов Политбюро и секретарей ЦК помянуть товарища на свою

дачу.

На кухне дачи повар жарил к поминкам блины, и забежавшая за

посудой Валентина Истомина настойчиво потребовала:

- Главное – кутю сварите.

363

-Валя, ну какая кутя, они же в бога не верят.

- Верят – не верят, поминки ведь, как без кути?

А в столовой Валентина и Матрена Бутусова заранее раскладывали на

столе приборы, сервировали стол тарелками, рюмками и фужерами, бутылками с минеральной водой, потом поставили принесенные с кухни

блюда с блинами и тарелки с кутей. На столике сбоку обеденного стола уже

стояли запасные стопки глубоких и мелких тарелок, закрытые судки с пищей.

Наконец вошел комендант дачи Орлов, с подоткнутым за ремень в виде

фартука полотенцем, он нес в руках большую супницу.

- Матрена, подвинь тарелки, я щи поставлю.

Бутусова помогла разместить супницу и мельком взглянула в окно на

улицу.

- Едут!

Орлов сдернул с пояса полотенце и вышел в коридор встречать

Сталина и гостей. В обязанности Орлова и дежурных комендантов входило

поддержание здания дачи в порядке и охрана его, поскольку телохранители

все время находились при Сталине.

В прихожей открылась входная дверь, впустив телохранителя, тот, быстро окинув взглядом прихожую и кивнув Орлову, придержал дверь, дав

войти Сталину и остальным. У всех на рукавах были черно-красные

траурные повязки. После того, как Сталин снял фуражку и положил ее на

вешалку, к нему подошел комендант.

- Все готово, товарищ Сталин, какое вино поставить на стол?

- Водку, – Сталин тяжело вздохнул. - Вино и коньяк поставьте сбоку, если кто захочет.

Поминки продолжались уже около часа, и тяжесть атмосферы этого

застолья чувствовалась даже через двери столовой, у которой, как обычно, сидел телохранитель Сталина и стояла Матрена на случай, если потребуется

что-то подать.

- Любил он его, - прервала Бутусова молчание, - Что, не видно, что ли, было, как он веселел, когда Жданов приезжал?

А в столовой, сидевший справа возле Сталина Молотов, уговаривал.

- Коба, ну ты же поешь хоть что-нибудь, что же ты пьешь не

закусывая?

- Кусок в горло не идет…Мы, старики, небо коптим, а молодые

умирают, - сетовал Сталин с отрешенным взглядом.

Он сидел на своем месте в торце стола в маршальском, расстегнутом на

несколько пуговиц кителе, и было видно, как взмокла от пота нательная

рубаха. Сидевший слева Берия встал и принес Сталину тарелку щей, тот

поблагодарил кивком, но съел только пару ложек.

Поднялся Кузнецов.

- Товарищи! Разрешите и мне слово сказать.

Все налили. Берия налил Сталину треть рюмки, но Сталин задержал

руку Берии, требуя налить полную. Берия налил и посмотрел на Молотова

364

взглядом «что я могу поделать?». Молотов в ответ сделал расстроенное

движение головой. Кузнецов продолжил.

- Мы с

товарищем Вознесенским и товарищем Попковым

присутствовали при вскрытии тела товарища Жданова. Мы докладывали

Политбюро… Такое сердце! Такого большевика! Сгорел в борьбе за

коммунизм, как Данко. Он был нам больше чем учитель, товарищ Жданов

для нас, ленинградцев, был вторым отцом, он…, - Кузнецов всхлипывает, -

…извините – не могу говорить.

В это время за Кузнецовым искоса с интересом наблюдал Хрущев, а

Сталин приподнял вверх рюмку и выпил до дна. Все последовали его

примеру.

После поминок гости расходились, прощаясь со стоящим в коридоре и

слегка покачивающимся Сталиным. Последними прощались Берия и

Молотов.

- Коба, ложись отдыхать, сегодня был тяжелый день, - попросил

Молотов.

- Рано еще. Цветы вот надо полить, жара стоит…

Берия и Молотов вышли и спустились по ступенькам. Вдруг Берия

остановился и повернулся лицом к ветерку.

- А ветер-то к вечеру холодный! – заметил он.

Молотов тоже остановился и, почувствовав на лице температуру ветра, понял, о чем подумал Берия. Он повернулся и снова вошел в дом. Сидевший

в прихожей телохранитель встал и как бы невзначай закрыл собою проход.

- Товарищ…? – спросил Молотов.

- Старостин, - отрекомендовался телохранитель.

- Товарищ Старостин, товарищ Сталин сейчас разгорячен и вспотел, а

на улице начался холодный ветер. Если товарищ Сталин захочет пойти на

улицу цветы поливать, то вы его не пускайте.

Слушаюсь, товарищ Молотов! – ответил растерявшийся Старостин

За его спиной в коридоре появилась Матрена, вынесшая из столовой

поднос с грязной посудой.

- Сам пьет! Ей-ей, я его таким никогда не видела, - сообщила она с

круглыми глазами Старостину.

Тот растерялся еще больше. Вышел на крыльцо, тревожно подставил

ветру лицо, зашел в дом и запер на ключ входную дверь. Вынул ключ из

двери и обшарил взглядом прихожую в поисках места, куда его спрятать, затем сунул в карман, сел, снова встал, вставил ключ в скважину и с усилием

заклинил его в замке поворотом до отказа. Снова сел на свой стул. В

прихожую, покачиваясь, вошел Сталин в расстегнутом кителе, Старостин

встал и спиной заслонил входную дверь.

- Товарищ, Сталин, вам нельзя на улицу, простудитесь.

- Отойдите от двери! – скомандовал Сталин.

- Товарищ Сталин, ну нельзя вам…, - взмолился Старостин.

- Отойдите!!

365

Старостин отошел, Сталин, пошатываясь, подошел к двери и

попытался ее открыть, затем некоторое время безуспешно пробовал

повернуть ключ в замке.

- Откройте! – скомандовал он.

- Не буду!

- Откройте!!

- Не буду!

- Завтра передайте Власику – вы у меня больше не служите!

- Слушаюсь, товарищ Сталин!

Сталин повернулся и, пошатываясь, ушел внутрь дома.

5 сентября 1948 года,

«Ближняя» дача Сталина,

утро.

Сталин встал довольно рано, и Старостин, который уже собрал вещи, по шуму воды в ванной догадался, что Сталин уже умылся и ему можно

предлагать завтрак. Он тут же сообщил об этом Бутусовой.

Когда Матрена внесла завтрак, Сталин уже сидел за рабочим столом и

работал с документами. На столе между бумагами стояли пустая бутылка

«Боржоми» и стакан

- Доброе утро, товарищ Сталин!

- Доброе утро, Матрена!

- Товарищ Сталин, уберите тут бумаги, я поднос поставлю, - и после

того, как Сталин освободил от бумаг угол стола, Бутусова поставила поднос

и сообщила. - Тут вот кислое молочко, холодненькое.

Сталин залпом отпил половину стакана, вытер губы салфеткой:

- Вкусно!

- А у нас и рассол есть огуречный…, - но, увидев вопросительный

взгляд Сталина, Матрена тут же быстро поправилась. - Это я так сказала.

- Спасибо, не надо. Матрена, позови Старостина.

- Сейчас, - горестно пообещала Матрена, жалевшая Старостина и

надеявшаяся, что Сталин про вчерашнее забудет.

Вошел Старостин.

- Доброе утро, товарищ Сталин.

- Здравствуйте, товарищ Старостин, - ответил Сталин, не отрывая

взгляда от документа. - О чем вчера говорили – забудьте! Я не говорил, вы не

слышали. Отдыхайте и выходите на службу.

- Уже забыл, товарищ Сталин!

29 сентября 1948 года,

Москва, гостиница «Метрополь»,

вечер.

Накануне еврейского Нового года Голду Меир, жившую пока в

гостинице «Метрополь», посетили три члена Еврейского антифашистского

комитета СССР

366

- …Голда, вы просто не представляете себе, как евреи СССР

счастливы, обретя, наконец, историческую родину.

- Я этого не вижу, - сурово возразила Голда, - вы уверяете меня, что представляете евреев Советского Союза, а я читаю в «Правде» от 21

сентября слова о том, что, оказывается, государство Израиль не имеет

никакого отношения к евреям Советского Союза, что здесь нет еврейского

вопроса, и нужды в еврейском государстве не ощущается. Что государство

Израиль необходимо для евреев капиталистических стран, где процветает

антисемитизм, а в СССР антисемитизма нет. И вообще, не существует такого

понятия – «еврейский народ». Это, оказывается, смешно, так же, как если бы

кто-нибудь заявил, что люди с рыжими волосами или с определенной

формой носа должны считаться одним народом.

- Кого вы слушаете? Это же Илья Эренбург! Его даже немцы

называли комнатным евреем Сталина.

- Важно не то, что я его слушаю, важно то, что его слушают все

евреи Советского Союза. Его слушают, а не вас! – подчеркнула Голда.

- Голда, вы недооцениваете нашу силу.

- Мой папа, плотник, учил, что прежде, чем оценить, годятся ли

эти доски для шкафа, таки их нужно увидеть.

- Хорошо, Голда, вы это увидите. Сколько у нас дней до

еврейского Нового года?

Меир прикинула.

- Пять дней, он начнется вечером 4 октября.

- Вы пойдете в синагогу?

- Конечно! – даже удивилась Голда.

- Вот пойдите и вы все увидите сами.

4 октября 1948 года,

Москва, хоральная синагога

вечер.

Сквозь огромную толпу евреев проталкивается Голда Меир с

дочерью Сарой. Толпа скандирует: «Голда!», «Все в Израиль!»

6 октября 1948 года,

заседание Политбюро,

вторая половина дня.

50-ти тысячная толпа евреев у синагоги поразила членов

Политбюро, для которых такое поведение советских евреев оказалось полной

неожиданностью. Поэтому, как только члены Политбюро собрались за

длинным столом, Сталин подписав очередную бумагу, отложил её и встал из-за своего письменного стола

- Товарищ Маленков, если вы уже отпраздновали еврейский

Новый год, то мы бы хотели услышать объяснения.

Маленков был растерян.

- Это все совершенно неожиданно, никто и предположить не мог

такого…

367

- Как же не мог, - возразил Каганович, который уже успел

познакомиться с делом немного ближе, - как же не мог, когда МГБ уже

дважды предлагало закрыть эту лавочку – Еврейский антифашистский

комитет!

- А что это за комитет? – не мог вспомнить Сталин.

- Ты забыл, Коба: мы создали его в 42-м, перед моей поездкой в

Нью-Йорк, чтобы облегчить мне установление контактов с сионистами, -

напомнил Молотов.

- А сейчас он зачем? – удивился Сталин. - Чтобы организовывать

евреев в антисоветскую организацию?

- Да пока его возглавлял Михоэлс, он особо и не мешал.

- Ничего себе – не мешал! – не соглашался Каганович. - Евреев

нельзя недооценивать. Если их оставлять без присмотра, они в такой кагал

объединяться, что не всякая партия с ними сравнится!

- А кто этот Михоэлс и почему его сняли? – поинтересовался

Сталин.

- Артист, абсолютно советский человек и настоящий коммунист. Я

его рекомендовал в 42-м, - продолжил пояснения Молотов. - Его не сняли, он

погиб зимой этого года. Правда, непонятно как. Вроде ночью на улице

Минска его сбила угнанная грузовая автомашина. Какого черта он поперся

ходить ночью по неосвещенным улицам – непонятно. Зимой расследовала

его смерть прокуратура СССР, как сейчас обстоит дело – не знаю.

- Эти люди осмелились плюнуть в лицо советского народа, -

подчеркнул проблему Сталин. - Советский народ, своей кровью спас

еврейство от огромных потерь, а эти 50 тысяч собравшихся у синагоги евреев

объявили, что советские люди им больше не братья, что их родина –

Палестина.

- А какая организация этого мероприятия! – удивлялся Каганович.

- Ведь в этой манифестации участвовали не только московские евреи, но и

приехавшие из самых отдаленных городов и местечек СССР. Это же надо

было оформить всем отпуска, купить билеты. Это и аппарат нашего ЦК так

не организует.

- Ну, что же, эту лавочку, как говорит товарищ Каганович, надо

закрыть, - подытожил Сталин. - Совершенно очевидно, что она ставит себе

целью вызвать у советских людей если не ненависть, то неприязнь к евреям.

- А головку этого комитета надо тщательно проверить: это

демонстрация у синагоги это что – глупость или измена? – Кагановичу

нравился этот вопрос Милюкова – дореволюционного врага большевиков, лидера Кадетской партии.

7 ноября 1948 года,

квартира Молотова,

полдень

После военного парада и демонстрации трудящихся, по просьбе

своей жены-еврейки Полины Жемчужиной министр иностранных дел СССР

368

Молотов пригласил к себе домой на обед посла Израиля Голду Меир. И хотя

обед уже был закончен, и все сидели за столом с кофе, но тут же стоял и

графинчик с водкой и маленькими рюмками.

- Я смотрела военный парад, господин Молотов, - взволнованно

говорила Голда, - я видела все это грозное оружие, и мне было ужасно

завидно. Ведь армию нашего бедного маленького Израиля до сих пор учат

пользоваться коктейлем вашего имени, настолько мало у нас настоящего

оружия.

Молотов улыбнулся и поднял рюмку с водкой, предлагая Голде

выпить.

- Не думайте, что мы все это получили сразу. Придет время, когда

и у вас будут такие штуки. Все будет в порядке! Выпив, поднялся из-за стола.

- Извините, госпожа Меир, мне необходимо заняться кое-какими

неотложными делами, я оставляю вас на свою жену.

- Я так рада, что вижу вас, наконец! – сообщила Полина, когда

муж вышел. - Я ведь говорю на идиш, знаете?

- Вы еврейка? – притворно удивилась Голда.

- Конечно! Я дочь еврейского народа, - из Жемчужиной пёр пафос.

- Я была в синагоге во время празднования еврейского Нового года, это

фантастика! Евреи так хотели вас увидеть.

Разумеется, Меир ставила себе целью заиметь контакты с жёнами-еврейками руководителей СССР, но даже она не ожидала такого быстрого

развития событий. Опасаясь, нет ли здесь какой-либо провокации, она

решила сменить тему.

- У вас есть дети?

- Дочь, - сообщила Жемчужина, - а у вас?

- Двое. А дочь Сарра находится со мной в Москве.

- Я должна с ней познакомиться, - попросила Полина.

- Пожалуйста! Я буду рада видеть вас в моем доме всегда, когда

вы пожелаете, - наконец решила Голда пойти навстречу такому

восторженному фанатизму.

- Мне кажется, мы можем подружиться…, - не успокаивалась

Жемчужина.

22 декабря 1948 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер.

Восторги жены Молотова очень быстро закончились тем, чем и

должны были закончиться. Вошедший в кабинет Молотов тяжело сел у

письменного стола Сталина и передал тому Сталину пухлую папку.

- Все прочел? – поинтересовался Сталин.

-Да, - выдавил из себя Молотов.

- Тому, что твоя жена передавала в Еврейском антифашистском

комитете содержание секретных решений Политбюро и секретных решений

правительства, веришь? Или это следователи сфабриковали?

369

Повисла пауза, наконец Молотов выдавил из себя:

- Верю…

Сталин закричал.

- Как ты мог, старый осел, разбалтывать жене содержание

секретных правительственных решений?!

- Коба, - быстро заговорил Молотов, - я живу с не почти 30 лет

душа в душу, я верил ей, как себе… - Молотов сник. - Это я виноват.

- Ты виноват в том, что ты осел! А Полина виновата в шпионаже в

пользу США.

- Да она по глупости болтала! Откуда ей было знать, что ее

слушают шпионы? – встал на защиту жены Молотов.

- И ты считаешь это оправданием? – насмешливо спросил Сталин.

- Я знаю твою жену очень давно, твоя Полина была лучшей подругой моей

покойной жены Нади. И Полина мне всегда нравилась, знаешь чем? Своим

умом! Я ее за ее ум в наркомы выдвигал. Она была первым наркомом-женщиной СССР. И я не верю в то, что она разбалтывала государственные

секреты по глупости. Это был осмысленный шпионаж. И если исходить из

уже нанесенного ею ущерба, за это уже полагается расстрел.

- Ну, это придурь у нее такая еврейская! – взмолился Молотов. -

Ну, гордится она тем, что еврейка…

- Что ты предлагаешь?

Молотов долго молчит.

- Простить…

- Хорошо, - безразличным голосом ответил Сталин. - Ставь на

Политбюро вопрос о прощении Полины по тому основанию, что она твоя

жена, и ты к ней привязан. Я проголосую «за».

- Ты же знаешь, что я не могу поставить этот вопрос, - скривился

Молотов.

- Конечно, - Сталин был безжалостен, - ты стольким тысячам

шпионов согласовал расстрел за менее тяжкие последствия, что как тебе

теперь просить помилование жене?

Так, что делать?

- Я разведусь…, - промямлил Молотов.

Сталин задумался.

- А я не знаю, стал бы я разводиться с Надей или нет, - вздохнул, поднял и снова бросил на стол дело жены Молотова. - Если тут все и ничего

больше за Полиной не вскроется, то я распоряжусь передать ее дело не в суд, а на Особое совещание при МВД. Скажу Круглову, пусть ей Совещание

определит лет 5 ссылки.

Ну, а ты думай, как тебе с женой-шпионкой быть министром

иностранных дел и главой всех разведывательных служб Светского Союза.

Думай сам…

15 января 1949 года,

«Ближняя» дача.

370

около 1-00

Сталин, как обычно в это время, работал. Сегодня сказали бы, что

он был «сова», то есть, лучшими часами для индивидуальной работы он

считал ночные часы. Поэтому, если ничего не требовало встать рано, то

Сталин работал до 4-5 ночи, просыпался в 10 утра, а в своем рабочем

кабинете в Кремле появлялся после обеда, работая в нем до позднего вечера.

Под него подстраивались и остальные руководители страны.

Сейчас Сталин сидел за письменным столом в форменных брюках, но в нижней рубахе с черными сатиновыми нарукавниками, чтобы сберечь от

истирания манжеты рубашки, и внешне напоминал старого колхозного

бухгалтера, корпевшего над годовым отчетом. Рядом на столе громоздилась

высокая стопка документов, вложенных в переплеты самых различных

фасонов. Еще большая стопка высилась на стоящем рядом стуле. Сталин

вынимал документ из папки переплета и с досадой отбрасывал переплет к

стене, читал, делал пометы и накладывал резолюцию.

Вообще-то, Сталин, возможно, был самым богатым человеком в

СССР за счет гонораров от издания его трудов, но он не испытывал никакой

потребности в лишних вещах, в личном плане был с детства очень бережлив

и откровенно брезглив к помпезности и бессмысленным тратам. Поэтому из

его гонораров составлялся фонд Сталинских премий, которыми

награждались в СССР те, кто отличился в области техники, науки или

искусства.

Неожиданно вошел телохранитель.

- Товарищ Сталин, подъехал товарищ Маленков. И ко въезду на

дачу подъехала машина товарища Берии.

Сталин удивился:

- Зови! – а затем показал телохранителю на лежащие у стены

переплеты. - Товарищ Хрусталёв, вы это все выбросьте в печку. Не сейчас, завтра утром.

- Доброй ночи, товарищ Сталин. Берия сказал приехать, – сказал

вошедший Маленков, и удивленно спросил. - А его еще нет?

- Сейчас будет, - ответил Сталин и резко начал выговаривать

Маленкову. - Слушай, Георгий, мы когда прекратим это безобразие? Еще с

полгода назад в почте не было писем в этих переплетах, а теперь чуть ли не

любая записка так оформляется. У нас не хватает бумаги печатать школьные

учебники, а они тратят бумагу на эту дрянь. Да посмотри, как оформляют, -

Сталин показал Маленкову переплет с золотым теснением герба и надписи

«Товарищу Сталину», - мы так собрание сочинений Пушкина не оформляем.

В стране люди не все вторую пару обуви имеют, а этот трест, - трясет

листиком бумаги из переплета, - жалуется на Вознесенского за недопоставку

десяти вагонов цемента, и вкладывает это паршивое письмецо в кожаную

папку! Заставь этих подхалимов лично заплатить за это безобразие!

- Но это же от уважения…, - попробовал запротестовать

Маленков.

371

- К черту такое уважение! Уважение без мозгов – это не уважение.

Вошел Берия.

- Извините, уже выезжал, позвонили – пожар на нефтяной

скважине под Грозным.

- Жертвы? – тут же поинтересовался Сталин.

- Жертв нет, но пожар большой.

- Садитесь, в чем дело? И почему без предварительного звонка? –

спросил Сталин.

- Может быть я паникую… дело, в общем, вот в чем, – начал

Берия. - Вы, наверное, знаете, что отношения с Абакумовым у меня не

складываются после того, как он стал министром госбезопасности. Недавно я

заехал в свой кабинет на Лубянке, а Абакумов, оказывается, приказал

сократить моего секретаря и прекратить убирать помещение. В кабинете

пыль, паутина… От моих телохранителей требует не просто информации, а

какой-то компрометирующей меня информации. Вот поэтому я и поостерегся

по телефону сообщать суть дела Георгию Максимилиановичу, а просто

попросил его приехать со мной к вам.

- Чем же ты обидел Абакумова, что он опускается до таких

глупостей? – поднял брови Сталин.

- Не знаю, но не в этом дело. Меня две недели не было в Москве, я

вам днем докладывал, - поясняя Маленкову, - надеюсь, что этим летом у нас

уже будет атомная бомба, и у меня в кабинете накопилась груда не

просмотренных бумаг. В том числе и эта.

Берия открыл портфель, достал папку, а из нее письмо. Передав

письмо Сталину, продолжил.

- Это письмо предсовмина России Родионова Маленкову о том, что в Ленинграде проводится общероссийская торгово-промышленная

ярмарка залежалых товаров. Причем, ярмарка-то, оказывается, идет уже с 10

января, а письмо отправлено 13-го. Георгий отписал письмо мне, Вознесенскому, Микояну и Крутикову с возмущением, что это мероприятие

проводится без разрешения Совмина СССР. Письмо, к сожалению, пролежало у меня без движения до сегодняшнего вечера.

Сталин удивленно посмотрел на Маленкова.

- Георгий, какая ярмарка? Какие залежалые товары?

- Я сам, товарищ Сталин, узнал о ней из этого письма, - ответил

Маленков.

- Было поздно, я в Госплане России едва нашел работника, который что-то невнятно сказал про распоряжение Вознесенского распродать

залежалые товары. Вот я и сопоставил.

Во-первых. Ярмарка – это движение товаров и людей, и место

ярмарки всегда выбирается таким, чтобы путь товаров был короче. Если бы

эта ярмарка была в Горьком, в центре России, то ничего страшного нет – там

исстари была Нижегородская ярмарка, но Ленинград это крайне северо-372

западная точка России, там и при царе никогда внутрироссийских ярмарок не

было.

Во-вторых. Всего три года после войны, едва год, как мы

отменили карточки, мы еще не восстановили ни промышленность, ни

сельское хозяйство, у нас сильный товарный дефицит и нет ни килограмма

лишнего хлеба, ни лишнего гвоздя. Откуда у нас взялось столько залежалых

товаров, чтобы для их распродажи потребовалась ярмарка? Но раз ярмарка

работает, то, значит, они есть, а появиться залежалые товары могли только в

случае, если Госплан весь год умышленно направлял в торговлю товаров

меньше, чем их производила промышленность СССР. То есть, специально

предпринял меры, чтобы товары залежались, и был повод провести ярмарку.

В-третьих. Я каждый день просматриваю газеты. Ярмарка – это

публичное мероприятие, ей нужна реклама. Но я не помню ни единого

объявления. Что это за подпольная ярмарка, о которой знают только те, кого

на нее специально пригласили?

Из-за отношений Абакумова ко мне, сотрудники МГБ меня

сторонятся, но в Ленинграде в транспортном отделе работает надежный

чекист, и я разбудил его. Выяснилось, что на эту ярмарку из России

съехались не только торговцы, туда прибывают секретари обкомов с

партийными делегациями областей.

Товарищ Сталин, это не ярмарка, это партийный съезд российских

коммунистов. Подпольный съезд. Зачем подпольный, и что они хотят?

Сталин тяжело посмотрел на Маленкова.

- Товарищ Сталин, я первый раз об этом слышу! – Маленков в

ужасе побледнел.

- Тогда еще момент. О сборе партийных делегаций в Ленинграде, Правительство СССР должно было бы узнать от МГБ, от Абакумова. Я

позвонил в Совмин Чаадаеву – он тоже ничего не знает.

Повисло тяжёлое молчание – всем был понятно, что речь идёт о

каком-то заговоре против Советской власти. Сталин медленно и

сосредоточенно снял нарукавники, аккуратно их сложил и спрятал в ящик

стола. Встал и одел, застегивая на все пуговицы, маршальский китель.

- Ты, Лаврентий, езжай домой, отдыхай и занимайся бомбой. Мы с

Георгием во всем разберемся.

- Но, может быть, я нужен? – уточнил Берия.

- Теперь, когда вопрос поставлен, уже нет, - ответил Сталин. - Это

партийные дела, это работа для секретарей партии, это наш с Маленковым

вопрос. Езжай домой.

Так, Георгий, поднимай всех работников ЦК, обзвоните области, узнайте, кто выехал в Ленинград. Телеграммами срочно вернуть всех, немедленно вернуть! Тех, кто собирается ехать в Ленинград, предупреди –

головой рискуют! А я займусь МГБ.

373

15 января 1949 года вечером Маленков позвонил в Киев узнать у

члена Политбюро Хрущева мнение по поводу освобождения секретаря ЦК

Кузнецова от партийных должностей, объяснив, за что его снимают.

- Где, в Ленинграде? Не может быть! – ужаснулся в трубку

Хрущев, а в его мозгу пролетело: «Пидарасы! Все же провалили дело!» -

Конечно я за то, чтобы снять Кузнецова с должности секретаря ЦК и

начальника Управления кадров партии.

Никита повесил трубку, вытер испарину и вслух произнёс: «Так, лышэнько мое, Горпына, що ж воно дали будэ?», - встал из-за стола и начал

ходить по кабинету. А в мозгу вертелось:

- Выдадут или нет? Нет! Им, если меня выдавать, нужно

признаться в убийстве Жданова. Спасая себя, они и меня спасут!

Могут Кузнецов и Вознесенский признаться откровенно и во

всем? Могут сообщить, что хотели развалить СССР, что убили Жданова, чтобы скрыть развал именно СССР? Могут признаться, что я, Абакумов и

Игнатьев с ними в заговоре?

Если только вскроется, что они задумали заговор еще до убийства

Жданова, то их связь с убийством покажет на то, что они играли по-крупному, что хотели развалить СССР… А это немедленно направит

следствие на поиски того, кто их поддерживал на Украине и в Белоруссии…

Мне конец!

Нет, для них признание в желании развалить СССР, это верная

смерть, немедленная! Про меня будут молчать…

Что же они будут говорить?

Будут утверждать, что они, оставшись без мудрого руководства

Жданова, всего лишь решили создать российскую партию коммунистов, только и того… Тогда возможно их простое разжалование в секретари

обкомов.

Спасая себя, они и меня спасут! И Абакумова не выдадут, но тот

обо мне и не знает… Или знает?

Что же мне-то делать?... Ни в коем случае не допустить, чтобы

обнаружилась связь между смертью Жданова и Кузнецовым с

Вознесенским… Вот, что делать! Но как??

Темперамент Хрущёва требовал что-то делать, но ум ничего не

мог подсказать.

Глава 9. СОЗИДАТЕЛИ И ПАРАЗИТЫ

25 января 1949 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

Сталин сидел на очередном заседании Политбюро, поскольку

считал неправильным свое частое отсутствие, даже не смотря на огромную

загрузку делами в Правительстве. Все же партия считает своим вождем его, а

не Маленкова, и пренебрегать уважением коммунистов Сталин не мог.

374

Маленков, поднаторевший в проведении заседаний Политбюро, проводил их

быстро за счет тщательной предварительной проработки вопросов – он, как

правило, предлагал толковые варианты решений, и члены Политбюро не

возражали их принять. Шел длинный перечень, чуть ли не стандартных

вопросов по награждению отличившихся и по одобрению кандидатур для

назначения на руководящие должности. Но вот Маленков взял в руки

очередной лист проекта решения Политбюро и начал читать суть вопроса.

- Вопрос ЦК Украины. Предлагается ввести паспорта всем

жителям СССР, а жителям Западной Украины ввести специальные паспорта.

- Что за паспорта? – Сталин удивленно взглянул на Маленкова. -

Это что, имеются в виду эти вот виды на жительство, которые люди

предъявляют по требованию милиции?

- Да, чтобы милиция могла определить, кто перед ней, -

подтвердил Маленков.

Сталин нашел глазами Хрущёва.

- Товарищ Хрущёв! Это кто выдумал этот вопрос?

- Товарищ Сталин! Это мы предлагаем, - горячо начал Хрущёв. -

Во-первых, у нас до сих пор жители сельских районов, крестьяне, паспортов

не имеют, и получается, что они как-то лишены прав по отношению к

жителям городов…

- Да кто тебе сказал, что паспорт – это право человека? – зло

перебил его Сталин. - У тебя есть хоть одна жалоба колхозника на то, что он

чего-то не смог в нашей стране из-за того, что у него нет паспорта? Что он не

смог куда-нибудь поехать, где-нибудь устроиться на работу, получить

деньги, или хоть что-нибудь ему не сделали?! Назови мне того, кто помешал

колхознику что-либо сделать без паспорта, и этот умник будет сидеть в

лагере, пока не поумнеет! У тебя есть такие факты?

- Фактов нет, но…

- Никаких но! Паспорт – это не право человека, а право

чиновников государства командовать человеком, право вмешиваться в его

дела, право брать с него взятки. Как ты, коммунист, можешь этого не

понимать? Советский человек – это свободный человек! А раз он свободный, то он ни перед кем не обязан отчитываться, ни кто он, ни почему здесь. Кто

он – он сам знает, а здесь потому, что захотел быть здесь, и никто ему не

указ!

Сталин встал и начал возмущенно прохаживаться вдоль стола, а

потом обратился к Берии.

- Это надо же – паспорта! Товарищ Берия, неужели в США уже

введены паспорта?

- Нет, ничего не слышал об этом…, - Берия пытался вспомнить.

- У американцев – у узников капитала – и то паспортов нет, а мы

будем вводить паспорта для свободных советских людей??! Государство

имеет право контролировать и ограничивать свободу граждан только в

тюрьме, вы, товарищ Хрущёв, из всего Советского Союза тюрьму хотите

375

сделать? При Коммунизме и государство отомрет, а вы паспорта хотите

вводить?

- Но у нас же, у жителей городов есть же паспорта! – упрямо не

сдавался Хрущёв.

Сталин разочарованно развел руками и уже мягче начал объяснять.

- Поймите, товарищ Хрущёв, паспорт – это то, с помощью чего

чиновники государства ограничивают свободу людей, и с помощью чего

издеваются над ними. Сколько трудящиеся люди в царской России

натерпелись от паспортов! Хочешь куда-то поехать – дай чиновникам взятку, чтобы они тебе выдали паспорт. А там, куда выехал, каждый полицейский

тебя останавливает и, если в паспорте что-то не так, и ему дай взятку.

Хочешь где-то жить – получи разрешение, а паспорта нет – дай взятку. А

дворяне, попы и чиновники паспортов не имели, вернее, имели справку, которую им давали на всю жизнь и которую они никому не обязаны были

показывать. Паспорта – это орудие издевательства царизма над народом.

И как только мы, коммунисты, взяли власть в России, мы тут же

упразднили все паспорта.

Да, мы, большевики, проявили слабость и непоследовательность: мы не устояли перед ГПУ, которое непрерывно бомбардировало Политбюро

просьбами ввести паспорта, мы в начале 30-х ввели их, но в виде

исключения. В виде исключения!! – повторил Сталин с нажимом. - И только

для жителей городов. Почему ввели? Люди в городах друг друга не знают, а

тут была введена карточная система, из деревень в города хлынули кулаки, началось мошенничество, повысилась преступность – мы проявили слабость

и пошли на уступку ГПУ в вопросе паспортов. Но это временно. Вот залечим

военные раны, мало-мальски улучшим жизнь людей, и отменим к черту

паспорта у всех! Американская полиция обходится без паспортов? Наша

милиция тем более обойдется.

Мы коммунисты, товарищ Хрущев, и если мы введем паспорта, то

советские свободные люди нас просто не поймут.

- Но людям можно сказать, что паспорта – это большое благо, что

это и есть свобода, а зато милиции будет удобнее, - цинично заявил Хрущёв, чувствуя себя политиком.

- Да, можно про свободу сказать, и тупые рабы охотно поверят. Но

я, товарищ Хрущев, советский народ тупыми рабами не считаю, – Сталин

говорил уже с очевидной злостью. - И вам бы не советовал, даже если у вас и

есть какие-то основания так считать. Будете вести себя с народом, как с

рабами, народ таким и станет.

А мы Коммунизм не для тупых рабов строим!

7 августа 1949 года,

3авод «В», район города Кыштым,

полдень

22 декабря 1948 года была начата первая загрузка уже облученных в

реакторе урановых блоков в аппарат-растворитель. Начался муторный

376

процесс химического извлечения нескольких десятков грамм плутония из

каждой тонны растворенного урана. И вот в феврале 1949 года инженеры

радиохимического завода Гладышев и Чугреев спустились в подвальное

помещение цеха, которое на местном жаргоне называлось «каньоном», и в

присутствии представителей науки и администрации начали соскабливать

ложкой с нутч-фильтра первую порцию готовой продукции в виде

плутонийсодержащей пасты. А затем заложили эту плутониевую «пасту» в

эбонитовую коробку и передали ее заводу-потребителю, на котором ее

превратили в металлический плутоний.

При достижении массы плутония определенной величины, так

называемой, «критической массы», происходит атомный взрыв, причем

критическая масса может уменьшаться, если плутоний подвергается

давлению, однако тогда еще никто не знал точно, при каком давлении данная

порция плутония может взорваться. Бомба должна была состоять из двух

полусфер плутония, получить из цилиндрической отливки плутония

полусферу можно было только прессованием, то есть, плутоний надо было

давить. А если шандорахнет?! Поэтому металлурги отлили заготовки

плутония всего с 10% припуском на механическую обработку после

прессования – с припуском на снятие стружки при токарной обточке

полусфер.

Прессование отлитых из плутония цилиндриков (размерами с чайный

стакан) из тяжелого серебристого металла, было поручено специалисту по

обработке металлов давлением инженеру Самойлову. Народу в цехе было, само собой, мало, физики у пресса поставили свои приборы, а сами

быстренько удалились, остались только ответственные за эти работы А.А.

Бочвар и А.С. Займовский. А.Г. Самойлову помогали инженеры-конструкторы М.С. Пойдо, И.Д. Никитин и Ф.И. Мыськов.

Самойлов взялся за рычаг гидравлического пресса, что вызвало у всех

гнетущее состояние - каждый обдумывал свое будущее в ближайшие

секунды: будет ли он жив или разложится на атомы? Не ошиблись ли

физики, учли ли они все факторы, влияющие на снижение критической

массы, не произойдет ли ядерный взрыв во время горячего прессования

плутония? Все замолкли, наступила тишина. Пуансон медленно стал

опускаться в матрицу, давление на манометре постепенно стало возрастать и

дошло до требуемого показателя. И вот, наконец, прессование благополучно

закончено, нагревательная система отключена. А взрыва не было! Все

радостно зашевелились, засуетились, громко заговорили. Теперь подошло и

начальство: заместители Ванникова Завенягин и Славский.

Неожиданное затруднение испытали при извлечении изделия из

разъемной прессформы, но здесь помог своей могучей силой Ефим Павлович

Славский. Как говорится, и начальник пригодился – с его помощью без

каких-либо повреждений плутониевая полусфера была извлечена из прессформы и выглядела она блестяще!

377

С большой тщательностью начали обтачивать ее на станке при помощи

специального приспособления. Операция обточки была очень ответственная, трудоемкая и требовала большого внимания, осторожности и смекалки, чтобы не запороть изделие в брак и сделать плутониевую полусферу

идеально круглой, не уменьшив ее вес ниже разрешённого. Обтачивал

полусферы конструктор Михаил Степанович Пойдо. Все уже дошли до такой

критической точки нервного напряжения, когда все казалось не таким, как

было в действительности. И Завенягин впал в истерику, решив, что изделие

по сферичности запорото, посему он весь свой гнев обрушил на Пойдо, который выслушал эти обвинения молча, не сказав в свою защиту не единого

слова. После ухода истеричного А.П. Завенягина, Михаил Степанович

мужественно продолжал вести обработку изделия до конца и сделал его с

большой точностью на, надо сказать, достаточно примитивном

оборудовании.

Сияющие на свету и ощутимо теплые плутониевые полусферы тут же

передали в конструкторское бюро №11 (КБ-11) – к тому времени уже

мощную организацию, конструировавшую и изготавливавшую собственно

атомные бомбы. Ею руководил бывший во время войны заместителем

министра танковой промышленности П.М. Зернов, главным конструктором

бомбы был Ю.Б. Харитон, получавший сведения о ее конструкции прямо из

разведданных. КБ-11 размещалось в двух местах – в городе Сарове и его

окрестностях, и в казахстанских степях на Семипалатинском полигоне, который в то время имел кодовое название «Берег».

29 августа 1949 года

Семипалатинский полигон,

раннее утро.

Безопасность требовала, чтобы полигон был расположен в пустынном

районе СССР диаметром около 200 километров, причем, желательно было, чтобы к этому району прилегала к железнодорожная ветка и не далеко был

аэродром. Таким местом оказалась площадка в 160 км от Семипалатинска, ограниченная рекой Шаган (приток Иртыша), горами Дагилен и Капястан, отстоящими друг от друга на 100 километров. С 1947 года на полигоне

интенсивно велись работы по подготовке к испытаниям, строились

необходимые сооружения и жилой поселок, который располагался в 120

километрах от города Семипалатинска на берегу реки Иртыш, и в 60

километрах на северо-восток от испытательной площадки. (Сама площадка

для взрыва первой атомной бомбы находилась в центре полигона).

Населенных пунктов на территории полигона, естественно, не было, и к

середине 1949 года в 15 км от испытательного поля были построены

технические помещения для работы с ядерным оружием, дома для

временного

проживания

военных

строителей,

гостиница

для

прикомандированных лиц, участвующих в подготовке испытания, столовая, котельная с электростанцией и другие объекты.

378

Для изучения влияния ударной волны и ядерного взрыва на расстоянии

800 метров от эпицентра будущего взрыва были построены 2 трехэтажных

здания с расстоянием между ними 20 м (ширина городской улицы). На

различных расстояниях размещалась военная техника, включая самолеты, танки и бронемашины. Были установлены скоростная и обычная

киноаппаратура, а также многочисленные приборы и измерительная техника

для определения параметров взрыва, развития газового облака, светового

излучения, ударной волны, нейтронного и гамма-излучения. В качестве

подопытных были привезено большое количество разных видов живности.

10 августа 1949 года Государственная комиссия под председательством

М.Г. Первухина закончила приемку полигона, а 28 августа весь

измерительный комплекс полигона вводился в боевое положение.

Заряжались пленкой фото-, кино- и осциллографическая аппаратура. В 4-00

29 августа на первом командном пункте (НП-1) опечатывается пульт

управления, обесточиваются все линии кабельных связей. В 4-30 начат

подъем заряда на верхнюю площадку испытательной башни, высотой 30

метров. После подъема клеть жестко скрепляется с площадкой башни. В 5-00

инженеры Ломинский и Матвеев снаряжают бомбу капсюлями-детонаторами.

В бетонированном бункере, с потолка которого спускались перископы, Берия, Курчатов, Харитон, Флеров, Первухин и еще несколько технических

работников полигона и охраны, взволнованно и напряженно ждали докладов.

Удерживающий у уха трубку телефона, Харитон умоляюще просил.

- Подождем еще немного – не все самописцы включились… - и, наконец. - Все! Телеметрия работает!

Курчатов вопросительно посмотрел на Берию, тот на Курчатова.

- Ну что – перекрестимся? - неожиданно спросил Берия.

- Да я в партию только в прошлом году вступил, мне неудобно, -

растерянно ответил Курчатов.

- А я член Политбюро – мне можно, - Берия перекрестился. - Давай!

- Надеть на окуляры фильтры! – скомандовал Курчатов.

Курчатов, Берия, Харитон прильнули к окулярам перископов, за их

спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились

вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд

прозвучал грохот, бункер шатнулся, с потолка посыпалась пыль. Берия, а за

ним все устремились к выходу и выскочили наверх, наблюдать гриб

атомного взрыва.

Берия бросился обнимать и целовать Курчатова и Харитона.

- Получилось, родные, получилось!! Есть, есть бомба! Пойду, доложу

товарищу Сталину.

- В Москве же ночь, - заметил, не теряющий контроля над реальностью, Харитон.

- А ты думаешь, товарищ Сталин спит?! – удивился Харитону Берия, сбегая в бункер.

379

Курчатов скомандовал сотруднику высылать разведку, и вскоре от НП-2, находившемся в 10 километрах от места взрыва, два танка КВ, набирая

скорость, двинулись к эпицентру.

- Ну что думаешь, Юлий Борисович?- спросил Курчатов Харитона.

- Хотелось бы КПД процентов 10, но, думаю, что процентов пять… -

ответил тот.

- Ничего, это только начало, - не поддержал скепсиса Курчатов. -

Кстати, ты главный конструктор бомбы, как назовешь свое детище?

- Знаете, Игорь Васильевич, я с вами почти с самого начала и уверен, что если бы атомным проектом продолжали руководить Молотов и

Первухин, то мы не то, что бомбы, мы бы на сегодня и плутония не имели.

Предлагаю назвать эту бомбу Берия-1 или Б-1.

- Сомневаюсь, что Лаврентий Павлович это одобрит, но попробуйте…

Из бункера поднялся Берия и громко объявил, хотя слушателей было не

много.

- Товарищ Сталин всех поздравляет! Итак, в связи с успешным

испытанием изделия… Да, кстати, этому изделию надо дать имя. Товарищ

Харитон, вы конструктор – ваше слово!

- Предлагаю назвать «Б-1»,- все же предложил Харитон.

- А почему не «А-1»? – засмеялся, все еще ликующий, Берия.

- «Б» - это от Берия – «Берия-1», - уточнил Харитон.

Берия мгновенно помрачнел.

- У вас, товарищ Харитон, от радости ум за разум зашел?! Причем тут

Берия?! Бомбу сделали вы… да нет, эту бомбу сделал весь советский народ, ее сделала та самая Россия, которую испокон веков все считали лапотной. А

вы – Берия! Лишаю вас права давать название. Товарищ Курчатов, ваше

мнение по этому вопросу.

- РДС-1, - тут же нашелся Курчатов.

- А это как понять? – подозрительно спросил Берия.

- «Россия делает сама»!

Берия на мгновение задумался.

- А вот это то, что надо! Утверждаю! Так! Вас всех я знаю и на вас

представления сам подготовлю, но я не знаю многих, чьим трудом и умом

сделана РДС-1. Прошу вас срочно подготовить и представить мне

предложения по их награждению…

7 января 1950 года,

Москва, Лубянка

вторая половина дня.

Когда Хрущев слышал умствования дураков о том, что для

подчинения кого-либо, требуется иметь компромат на него, то презрительно

ухмылялся этой глупости. Иметь компромат на кого-либо – это иметь

компромат на себя. Ведь суть компромата - это какое-то преступление, и

если ты об этом преступлении не донес, то ты соучастник преступления. Вон

командующий Киевским военным округом Якир хранил в сейфе компромат

380

на командующего Харьковским военным округом Дубового – расстреляли

обоих, хотя и не только за этот компромат.

Надо не компромат иметь, а надо знать, где этот компромат можно

найти, после чего дать понять, что при желании ты этим поиском займешься.

Вот тогда тот, кого ты берешь за горло, будет стараться, чтобы у тебя такого

желания не появилось. И Никита действовал только так – давал понять, и не

больше! Особенно много у него осталось «благодарных ему» после войны, когда он многим генералам помог избавиться от разжалования и даже от

расстрела, но знал, в архиве какого трибунала или особого отдела нужно

искать старое дело, чтобы при необходимости прижать к ногтю или

уничтожить строптивого «полководца».

Поэтому, когда в декабре 1949 года его перевели в Москву и

избрали Первым секретарем Московского Обкома и горкома и секретарем

ЦК на место Кузнецова, то он решил, не откладывая, прижать и подчинить

себе министра МГБ Абакумова. Решил это сделать намеком на то, что знает

где найти компромат об участии Абакумова в «ленинградском деле» и в

убийстве Жданова. И дать ему понять, что если Абакумов не подтвердит

свою преданность лично Хрущеву, то этот компромат будет найден.

Однако «коса нашла на камень» - Абакумов оказался столь же

хитрым, коварным и бесстрашным, как и сам Хрущев.

Никита вошел в кабинет Абакумова на Лубянке несколько дней

спустя после своего прибытия в Москву, его сопровождал сам Абакумов и

несколько генералов МГБ.

- Ну, глянем-поглянем вашу резиденцию, товарищ Абакумов, -

голос Хрущева излучал отеческую доброжелательность. - Где мне сесть?

- Где хотите, товарищ Хрущев, – голос Абакумова был еще более

медовым. - Для нас большая честь в том, что вновь избранный вождь

московских коммунистов начал знакомство с московской организацией с

проведения встречи с партийным активом здесь у нас – в МГБ. Но, товарищ

Хрущев, мы назначили на пять…

- А я специально приехал пораньше, чтобы поговорить лично с

вами, товарищ Абакумов, - Хрущев посмотрел на присутствующих

выпроваживающим взглядом.

- Товарищи могут заняться своими делами, - скомандовал

Абакумов и все вышли, а он по приглашению Хрущева подсел к столу

напротив Никиты.

- Я, товарищ Абакумов, не только первый секретарь МГК, я еще и

секретарь ЦК ВКП(б), имеющий задачу контролировать работу органов

государственной безопасности. Так с кого же мне начинать, как не с вас? А у

вас, к сожалению, дела обстоят очень, как бы это сказать, непонятно, и я

хочу, после этого совещания, прислать к вам комиссию и хорошенько во

всем разобраться.

Абакумов неожиданно дерзко посмотрел в глаза Хрущеву.

- А что тревожит партию, товарищ Хрущев?

381

Несколько

озадаченный

наглостью

Абакумова,

Хрущев

продолжил.

- Товарищ Абакумов, партия и правительство доверили вам

защищать низовой партийный аппарат от вражеских происков, а для этого

следить за секретарями обкомов, интересоваться их разговорами, выяснять, чем они живут, как работают.

Как сучилось, что у МГБ под носом враги организовали

антипартийную группу под руководством Кузнецова и Вознесенского и уже

влили в нее тысячу, если не больше, человек, а ЦК и правительство об этом

узнали не от МГБ, а от рядовых коммунистов?

Абакумов ответил, продолжая спокойно и дерзко смотреть на

Хрущева:

- Виноваты, товарищ Хрущев, очень виноваты, но не было ни

малейшего сигнала, - демонстративно сделал вид, что задумался. - Хотя нет, что-то вспоминаю, кажется, летом 1947 года поступил от службы

прослушивания сигнал о совещании Кузнецова и Вознесенского еще с кем-то

на лесной речушке во время рыбалки. Я, каюсь, как-то не придал этому

значения, но комиссия ЦК этот сигнал, безусловно, найдет, и если там было

что-то серьезное, то я, как коммунист, готов понести любое наказание.

Хрущев от негодования даже побледнел, и в его голове вскипела

ярость: «Ах ты гад! Так ты об этом разговоре знал?! Шантажируешь, сволочь?! Но что же делать? Что делать?! Ладно, ты победил. Но я тебе этого

не забуду!». Улыбаясь, Никита постарался сохранить лицо и вынести этот

удар от Абакумова как можно спокойнее.

- Ваша искренность внушает доверие, товарищ Абакумов, пожалуй, мы повременим с комиссией, но вы подготовьте на мое имя

объяснительную записку по этому вопросу и готовьтесь к выговору.

14 февраля 1950 года,

Москва, ЦК ВКП(б),

утро.

В феврале 1950 года в свой кабинет секретаря ЦК Хрущев вызвал

секретаря Среднеазиатского бюро ЦК Игнатьева. Эта должность была

фиктивной и на нее временно определяли партийных работников, которых

необходимо было проверить, прежде чем решить, что с ними делать. До

своего ареста и Кузнецов сидел на похожей должности секретаря

Дальневосточного бюро, после снятия его с должности секретаря ЦК ВКП(б).

Вот и Игнатьева засунули в этот отстой, сняв с должности 2-го секретаря

компартии Белоруссии.

- Я не люблю юлить туда-сюда, - «взял быка за рога» Хрущев. - Я

человек простой и скажу прямо, хотя вы и так, товарищ Игнатьев, об этом, наверное, знаете. Негодяи - Кузнецов, Вознесенский, Попков и члены их

банды - хотели расчленить нашу партию и Советский Союз. После того, как

партия об этом узнала и начала принимать меры, по предложению товарища

Пономаренко вас перевели с должности 2-го секретаря Белоруссии на эту

382

пустячную должность. Товарищ Пономаренко сообщил мне, что вас в

Белоруссию направил Кузнецов, и предложил мне проверить вас на участие в

заговоре ленинградцев.

- Это неправда, товарищ Хрущев, я ничего об этом не знаю, -

перепугано залепетал Игнатьев.

Хрущев, глядя на Игнатьева строго и оценивающе, угрожающим

голосом посоветовал.

- Подумайте, товарищ Игнатьев, подумайте, мы и так все узнаем, а

искренне раскаявшихся партия прощает.

Игнатьев тут же пришел в смятение и покрылся потом, потом

невнятно замямлил.

- Я не знаю… Я честный коммунист… Я всегда верно служил

партии… Кузнецов и был для меня партией. Я только делал, что он говорил.

Я готов искренне покаяться и все рассказать…, - не закончив в смятении

замолчал.

Хрущев, продолжая смотреть на Игнатьева тяжелым взглядом.

Подумал: «А ты, хлопчик, трус! На тебя положиться нельзя! Но что же

делать? Додавить тебя и сдать? Но с кем мне тут в Москве работать, где

найти своих людей? Придется тебя использовать… Кузнецов все отрицает, но Игнатьев-то этого не знает, он только знает, что мы с Маленковым

следствие ведем. А, значит, Игнатьев знает, что если я захочу его привлечь к

делу ленинградцев – привлеку, не захочу – еще поживет. Значит, он меня

будет бояться». Обдумав ситуацию, Хрущев многозначительно, с намеком в

голосе сказал.

- Покаяние, товарищ Игнатьев, вещь хорошая, но партия больше

всего ценит не покаяние, а преданность. Понимаете? – подчеркнул голосом и

произнес по слогам. – Пре-дан-ность.

Игнатьев растерянно смотрел на Хрущева и в панике не мог

понять: «Чего он хочет? Не хочет слушать мое покаяние… Почему? Ага, он

не хочет, чтобы я своим покаянием запутал и его в это дело. Он хочет быть в

стороне и надо мною. Хочет и командовать мною, и иметь возможность

сдать в любой момент. Гад! Но что же мне-то делать?!! Покаяться или

положиться на Хрущева? Может с его помощью пронесет, может Кузнецов

меня не выдаст или Хрущев это скроет?». Игнатьев, наконец решился.

- Дорогой Никита Сергеевич! Можете быть уверены, что я лично

вам буду предан, как собака. Я сделаю все, что вы прикажете, только

пальцем пошевелите!

- Не мне, а партии нужно быть преданным, - нарочито

назидательно поправил Хрущев.

- Конечно, но вы для меня, дорогой Никита Сергеевич, и есть

партия, - Игнатьеву было не до гордости, и он решился на откровенное

низкопоклонство.

- Хорошо, - тоном этого «хорошо» Хрущев показал, что

низкопоклонство оценено. - С ленинградцами вы не были связаны, в

383

Ленинграде не работали, будем считать, что товарищ Пономаренко проявил

излишнюю бдительность, а вы, товарищ Игнатьев, проверку прошли.

Игнатьев сначала не поверил сказанному, но потом лицо его

просияло, он быстро перегнулся через стол и схватил Хрущева за руку.

- Благодарю, дорогой Никита Сергеевич, благодарю. Век буду

помнить, и вы никогда об этом не пожалеете.

- Хотелось бы! – выдернул свою руку Хрущев, брезгливо боясь, что Игнатьев ее поцелует. - Думаю, товарищ Игнатьев, что вы засиделись в

секретарях этого никчемного бюро, думаю, что вас надо выдвигать. Как вы

смотрите, если мы выдвинем вас в заведующие отделом ЦК по контролю за

советскими и партийными органами? Будете глазами и ушами партии, будете

наблюдать за всеми партийными и советскими руководящими работниками.

Справитесь?

- Дорогой Никита Сергеевич! Я буду вашими глазами и ушами…, -

мгновенно понял Игнатьев, что от него требуется.

Хрущев усмехнулся и одобрительно подумал: «Сообразительный, сукин сын!», - после чего пообещал.

- Хорошо, я переговорю с остальными секретарями ЦК и

попробую убедить их в полезности вашего перевода на эту должность.

8 апреля 1950 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

В кабинет Сталина зашли заведующий отделом ЦК, курирующим

оборонную промышленность Сербин, Курчатов и Тамм. Сталин решил

ознакомиться с состоянием дел по созданию термоядерного оружия, так

сказать, из первых рук, и созвал у себя в кабинете небольшое совещание, пригласив на него и И.Д. Сербина, заведующего отделом ЦК, курировавшим

оборонную промышленность.

Поскольку И.Е. Тамм был главным теоретиком в группе ученых, создающих в СССР термоядерное оружие, то вводить Сталина в курс дела

начал он.

- Видите ли, товарищ Сталин, чтобы провести термоядерный

синтез, то есть взрыв водородной или, точнее, термоядерной бомбы, нужна

обычная атомная бомба, плутониевая или урановая, в качестве, так сказать, детонатора, и смесь изотопов водорода – дейтерия и трития. Тритий

нестабилен, его период полураспада всего 8 лет, поэтому в природе, например, в воде, он существует в очень незначительных количествах.

Тритий можно производить в атомных реакторах, работающих на

обогащенном уране, однако у нас в СССР таких реакторов еще нет, и только

28 января этого года Правительством поставлена задача по их сооружению.

Само собой понятно, что за короткое время, скажем, за 2-3 года не удастся

наработать сколько-нибудь значительное количество трития.

Мало этого, при нормальной температуре дейтерий и тритий – это

газы. Их для термоядерной бомбы нужно сжижать, и они в самой бомбе

384

требуют особого хранения при очень низкой температуре. Смесь дейтерия и

трития нужно поместить в криостат, то есть в сосуд с двойными стенками, между которыми вакуум, этот сосуд погрузить в жидкий гелий, находящийся

в таком же криостате, а тот в свою очередь погрузить в криостат с жидким

азотом. Все эти газы будут испаряться, поэтому их надо улавливать и снова

сжижать. Поэтому в устройстве водородной бомбы нужна и криогенная, то

есть, холодильная техника, причем, непрерывно работающая, - Тамм пытался

объяснить проблему, используя наиболее общедоступные понятия.

- И сколько же такая бомба должна весить? – спросил Сталин.

- Трудно сказать точно, но мы полагаем, что до ста тонн, может

быть, если удастся облегчить криогенную технику, то тонн 80.

- Сейчас самые мощные стратегические бомбардировщики

поднимают до 5 тонн, а если летят на небольшое расстояние – то до 10. Как

вы собираетесь эту бомбу довезти до противника? – удивился Сталин.

- Наш молодой и талантливый сотрудник Сахаров предлагает

погрузить ее на судно, это судно подвезти к берегам Америки и там взорвать.

Но наши адмиралы не хотят рассматривать это единственно разумное

предложение, мы полагаем, что ЦК должен был бы оказать на адмиралов

влияние в этом вопросе, - решил воспользоваться случаем Тамм.

- Почему адмиралы против? – спросил Сталин.

- Демагогия! – щегольнул модным тогда словом Тамм. – Контр-адмирал Фомин, с которым Сахаров по этому вопросу встречался, демагогически заявил: «Мы, моряки, не воюем с мирным населением».

- Да, - язвительно подтвердил Сталин, - образ мыслей военных

моряков сильно отличается от образа мыслей мирных ученых.

- Но другого выхода нет! - запротестовал Тамм, хотя и понял

сарказм Сталина. - Это прекрасная бомба, но ее эффективнее всего

применять по скоплениям людей.

Тамм очень боялся, что из-за невозможности военного применения

водородной бомбы по военным целям, ЦК прекратит эту работу, и они с

Сахаровым останутся без хорошо оплачиваемых должностей.

- Ну, неужели нет никаких путей, сделать термоядерную бомбу

пригодной для военных целей – для доставки ее авиацией? – не хотел

поверить Сербин.

-

Простите, товарищ Сербин, - позволил себе Тамм

снисходительный тон, - но это физика, это теория, это азбука нашего дела.

Дейтерий и тритий – это газы, и ничего тут не придумаешь. По нашему

желанию эти газы при обычной температуре твердыми не станут. А, значит, без криогенной, то есть, замораживающей техники не обойтись, а основной

вес бомбы даст вес именно этой техники. У американцев, между прочим, термоядерная бомба проектируется размером с двухэтажный дом.

Ну, хорошо, спасибо, товарищи, за разъяснения, - поблагодарил

Сталин.

385

Сталин и Сербин попрощались с учеными и Курчатов с Таммом

ушли.

- Вот видите, товарищ Сталин, какое положение, развел руками

Сербин. - Этот Тамм возглавляет группу по созданию водородной бомбы и

считается, чуть ли не гением в этом вопросе. Да и американцы действительно

идут по этому пути – это подтвердила наша разведка. Поиска новых путей

мы, конечно, прекращать не будем, но решения пока не видно. Сербин вдруг

замялся.

- Знаете, товарищ Сталин…, - начал было, Сербин, но тут же

махнул рукой, - а, впрочем, это чепуха.

- О чем вы? – тем не менее, поинтересовался Сталин.

- Да смешной случай. На днях получил посланное в ЦК письмо

одного солдатика, служащего на Сахалине, так вот этот солдатик утверждает, что знает, как сделать водородную бомбу. Не знаю, плакать или смеяться, -

академики не знают, как ее сделать, а солдатик знает.

- Письмо сумасшедшего? – понимающе спросил Сталин.

Сербин, немного подумав, и как бы сам удивляясь, ответил.

- Я бы не сказал… Письмо короткое, но написано, безусловно, грамотным человеком. И разумно…

- Подождите, - прервал Сербина Сталин, - а ведь и я что-то помню.

Вполне возможно, что этот солдат и мне писал. Давайте вот, что сделаем. Вы, Иван Дмитриевич, запросите Сахалинский обком – пусть этого солдатика

деликатно проверят на вменяемость, и если он не откровенный

сумасшедший, то пусть дадут ему написать то, что он хочет. И пусть то, что

он сочинит, быстренько направят мне.

- Сделаю, товарищ Сталин! – пообещал Сербин, прощаясь.

27 мая 1950 года,

Сахалин, город Первомайск,

полдень.

В отличие от Андрея Сахарова, который, окончив в 1942 году в

Ашхабаде эвакуированный туда Московский университет, спрятался в тылу, работая сначала учетчиком в женской бригаде лесорубов, а потом на

оборонном заводе в Коврове, Олег Лаврентьев в 18 лет ушел добровольцем

на фронт и успел поучаствовать в боях за освобождение Прибалтики.

А с ядерной физикой Олег познакомился еще в 1941 году, когда

учился в 7 классе средней школы. Он прочитал, тогда только что вышедшую, книгу «Введение в ядерную физику» и открыл для себя новый мир. Из этой

книги, автора которой по еще детской привычке он не стал запоминать, Олег

впервые узнал про атомную проблему, и уже тогда возникла у него мечта, поставить атом на службу человеку. Олег понимал, что для осуществления

своей мечты нужно учиться, но ведь была война!

Пришлось учебу оставить и поступить работать, а потом

подоспели служба и фронт. После окончания войны Олег попал служить на

Сахалин. Там ему повезло на командиров - замполита майора Щербакова и

386

командира

221-го

отдельного

зенитно-артиллерийского

дивизиона

подполковника

Плотникова.

Во-первых,

они

помогли

Олегу

переквалифицироваться из разведчиков в радиотелеграфисты и занять

сержантскую должность. Это было очень важно, так как Олег начал получать

денежное довольствие, смог выписать из Москвы нужные книги и даже

подписаться на журнал «Успехи физических наук». Кроме этого, в гарнизоне

имелась библиотека с довольно большим выбором технической литературы и

учебников.

Олег поставил себе цель и начал подготовку к будущей научной

работе. Его упорство поражало всех. Он самостоятельно, и не имея

официального среднего образования, освоил дифференциальное и

интегральное исчисление в математике, по физике проработал общий курс

университетской программы - механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику, а по химии - двухтомник

Некрасова и учебник для университетов Глинки!

Особое место в его занятиях занимала, конечно, его мечта -

ядерная физика. По ядерной физике Олег впитывал и усваивал все, что

появлялось в газетах, журналах, передачах по радио. Его интересовали

ускорители: от каскадного генератора напряжения Кокрофта и Уолтона до

циклотрона и бетатрона; методы экспериментальной ядерной физики, ядерные реакции заряженных частиц, ядерные реакции на нейтронах, реакции удвоения нейтронов, цепные реакции, ядерные реакторы и ядерная

энергетика, проблемы применения ядерной энергии в военных целях.

Идея использования термоядерного синтеза для создания «сухой», то есть, без жидких дейтерия и трития, водородной бомбы, впервые

зародилась у Лаврентьева зимой 1948 года. Помог случай: командование

части поручило ему подготовить лекцию для личного состава по атомной

проблеме и дало ему несколько дней на подготовку. Вот тогда и произошел

«переход количества в качество». Сосредотачиваясь на том, о чем ему надо

было читать лекцию, Олег заново переосмыслил весь накопленный в голове

материал и нашел решение вопросов, над которыми бился много лет подряд.

Он нашел вещество - дейтерид лития-6, - способное заменить газообразный

дейтерий и детонировать под действием атомного взрыва, многократно его

усилив за счет термоядерной реакции, - это первое. К своему открытию

рядовой Лаврентьев пришел, последовательно перебирая и перебирая

различные варианты новых цепных ядерных реакций, пока не нашел то, что

искал, - цепь с литием-6 и дейтерием замыкалась по нейтронам!!

Нейтрон, попадая в ядро лития-6, вызывает реакцию образования

обычного гелия-4 и… трития! Того самого трития, без которого все ядерные

физики мира не знали, как провести термоядерную реакцию. А тритий, взаимодействуя с ядром дейтерия по известной уже физикам схеме, образовывал все тот же гелий и… еще один нейтрон, который снова ударял

по ядру лития-6! Круг замкнулся – суммарной из этих двух реакций была

цепная термоядерная реакция!

387

Дальнейшее уже было делом техники. В двухтомнике Некрасова

Олег нашел описание гидридов – химических соединений с водородом

(дейтерий – тяжелый водород). Оказалось, что можно химически связать

дейтерий и литий-6 в твердое стабильное вещество с температурой

плавления 700°.

Итак, суть изобретения Лаврентьева: термоядерный процесс

инициируется мощным импульсным потоком нейтронов, который получается

при взрыве атомной бомбы. Этот поток дает начало ядерной реакции

взаимодействия нейтрона с литием-6, продуктом этой реакции является

тритий, который реагирует с дейтерием, и в сумме обе эти реакции приводят

к выделению огромной энергии!

Схема бомбы Лаврентьева была подобна той, над которой

работали и американцы, и Тамм с Сахаровым, но только в ней жидкие

дейтерий и тритий заменялись на твердый дейтерид лития. В такой

конструкции уже не нужен тритий, и это уже не устройство, которое надо

было бы подвозить на барже к вражескому берегу и подрывать, а настоящая

бомба, при необходимости доставляемая баллистической ракетой.

А, во-вторых, Лаврентьев кроме термоядерной бомбы придумал

схему для использования термоядерных реакций в промышленных целях.

Что было делать дальше рядовому Лаврентьеву?

Он-то, конечно, понимал всю важность сделанных открытий, понимал и необходимость донести их до специалистов, занимающихся

атомными проблемами. Но в Академию наук он уже обращался: в 1946 году

посылал туда предложение по ядерному реактору на быстрых нейтронах.

Никакого ответа не получил. В Министерство Вооруженных Сил направил

изобретение по управляемым зенитным ракетам. Ответ пришел только через

восемь месяцев и содержал отписку в одну фразу, где даже название

изобретения было искажено. Что поделаешь – в Москве люди заняты: театры, футбол, пиво… Кроме этого, в Москве все умные и точно знают, что все

великие достижения придумывают только академики, и только в Москве. На

периферии умных нет, тем более, рядовых Советской Армии.

Писать еще одно послание в «инстанции» было бессмысленно. К

тому же Олег считал свои предложения преждевременными: ведь пока не

решена главная задача - создание атомного оружия в нашей стране, - никто

не будет заниматься термоядерным «журавлем в небе», который невозможен

без атомной бомбы.

И Олег наметил себе такой план: окончить среднюю школу, поступить в Московский государственный университет и уже там, смотря по

обстоятельствам, довести свои идеи до специалистов.

В сентябре 1948 года в городе Первомайске, где дислоцировался

221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, открылась школа

рабочей

молодежи.

Тогда

существовал

приказ,

запрещающий

военнослужащим посещать вечернюю школу. Но замполит Щербаков сумел

убедить командира части, и троим военнослужащим, в первую очередь –

388

рядовому Лаврентьеву, было разрешено учиться. В мае 1949 года, закончив

три класса за год, Лаврентьев получает аттестат зрелости. В июле ожидалась

демобилизация, Олег уже готовил документы в приемную комиссию МГУ, но страна испытывала страшную послевоенную нехватку мужчин для

службы в армии, и, совершенно неожиданно для Лаврентьева, ему присвоили

звание младшего сержанта и задержали на службе еще на один год.

В августе было сообщено об успешном испытании в СССР

атомной бомбы, а младший сержант Лаврентьев знал, как сделать

водородную бомбу! И он написал письмо Сталину. Это была коротенькая

записка, буквально несколько фраз о том, что ему известен секрет

водородной бомбы. Ответа на свое письмо не получил.

Прождав безрезультатно несколько месяцев, Олег написал письмо

такого же содержания в ЦК ВКП(б). Вот такая присказка к тому, что

последовало дальше.

Был конец мая, но было уже жарко. Подполковник инженерной

службы Юрганов трясся по ухабам дороги на Первомайск в еще ленд-лизовском «виллисе», проклиная и своего начальника управления, пославшего подполковника для выполнения спецзадания в Сахалинский

обком, и сам обком за это дурацкое задание, которое нужно было бы

выполнять не ему, а какому-нибудь психиатру. В 221-й отдельном дивизионе

он представился командиру дивизиона и, стараясь сказать как можно

меньше, объяснил, зачем он приехал. Командир вызвал командира батареи, приказал комбату исполнять распоряжения подполковника, и тот сопроводил

Юрганова в свое подразделение.

В маленькой комнатке канцелярии батареи было три табуретки и

два стола: за одним из столов сидел ефрейтор, второй был стол капитана.

Вошедший капитан скомандовал «Смирно!» и пропустил первым

подполковника.

- Сюда, товарищ подполковник, садитесь за мой стол, - старался

быть спокойным капитан, совершенно не представляя, кто этот

подполковник и что ему на батарее надо, но, заметив его взгляд, брошенный

на ефрейтора, дал ефрейтору еще одну команду, - постойте в коридоре!

Подполковник сел, достал блокнот, изучающе взглянул на севшего

перед ним на табурет капитана, и спросил.

- Что вы можете сказать о младшем сержанте Лаврентьеве Олеге

Александровиче?

- А что он натворил? – тут же встревожился капитан.

- Что он за солдат? Каких-то ненормальностей за ним не

наблюдается? – уточнил вопрос подполковник.

- Вы имеете в виду, не контуженный ли он?

- Примерно это…

- Нет! – даже возмутился капитан. - Мы его еще в прошлом году

должны были демобилизовать - участник войны и шестой год служит! Но

задержали – специалистов нет. Радист прекрасный. Голова – во! В том году в

389

вечерней школе сразу три класса за один год окончил, получил аттестат

зрелости и послал документы в Московский университет – на физика хочет

учиться. Всему гарнизону лекции про атомную бомбу читает – меня даже

командир за него похвалил. Книг и журналов у него – чемодан, и такие

книги, что сроду не прочитаешь…

В коридоре перед дверью ефрейтор направил ухо на филенку и

пытался услышать, о чем начальство толкует, поэтому и не заметил

подошедшего старшину. Впрочем, старшина не стал обращать внимание на

эту мелочь, а сразу взял быка за рога.

- Васильев, что у него на погонах?

- Подполковник инженерной службы.

- Так. Лопатки будет проверять, - немедленно оценил обстановку

опытный старшина, - а у нас шесть штук не хватает. Так, Васильев, мчись в

четвертую батарею к старшине…

Его прервала открывшаяся дверь, в которую выглянул капитан.

- Васильев, младшего сержанта Лаврентьева ко мне! Бегом! – дал

он команду ефрейтору, опередив в этом старшину.

Несколько минут спустя в канцелярию батареи вошел и доложил о

себе Лаврентьев.

- Младший сержант Лаврентьев по вашему приказанию прибыл!

- Садись, сынок, - показывая на табурет, пригласил подполковник, после чего кивнул капитану. - Нам с сержантом наедине поговорить надо…

Капитан вышел в коридор в коридор к обеспокоенному старшине.

- Проверять будет? – тревожился тот.

- Нет, тут что-то другое, - недоумевал капитан.

- А лопатки в четвертой батарее все же надо одолжить –

береженного бог бережет! – к такому выводу пришел опытный служака.

Юрганов возвращался в кабинет командира 221-го дивизиона

успокоенным – сержант был безусловно вменяем, и, безусловно, был очень

неординарной личностью, со знаниями, удивившими и окончившего

академию Юрганова. А то, что Лаврентьев не рассказал ему суть того, что он

собирается сообщить в ЦК, даже понравилось подполковнику – парень не за

славой стремился и, судя по всему, действительно что-то придумал.

На правах работника штаба округа, он распорядился.

- Задерживать его демобилизацию больше нельзя – если им

Москва заинтересовалась, то у нас никаких оправданий не примут. И, главное: младшего сержанта Лаврентьева от несения службы с сегодняшнего

дня освободить, предоставить ему в штабе отдельную комнату и писаря, допущенного для работы с секретной документацией, дать бумагу, чертежные принадлежности. Все, что напишет, - перепечатать в одном

экземпляре и срочно выслать в сахалинский обком. Черновики сжечь, составить об этом акт.

Командир дивизиона подполковник Плотников был заинтригован, но понимал, что спрашивать о подробностях у Юрганова бесполезно.

390

Лето 1950 года,

Сахалин, город Первомайск,

Лаврентьеву выделили в штабе дивизиона охраняемую комнату, и

предоставили возможность написать свою первую работу по термоядерному

синтезу.

Работа состояла из двух частей. В первую часть вошло описание

принципа действия водородной бомбы с дейтеридом лития-6 в качестве

основного взрывчатого вещества и урановым детонатором. Она представляла

собой ствольную конструкцию с двумя подкритическими полушариями из

урана-235, которые выстреливались навстречу друг другу. Симметричным

расположением зарядов Олег хотел увеличить скорость столкновения

критической массы вдвое, чтобы избежать преждевременного разлета

вещества до взрыва. Урановый детонатор окружался слоем дейтерида лития-6. Олег выполнил оценку мощности взрыва, предложил способ разделения

изотопов лития и экспериментальную программу проекта.

Во второй части работы он предлагал устройство для

использования энергии термоядерных реакций между легкими элементами в

мирных целях – ту самую идею управляемого термоядерного синтеза, работы

по которой ведутся уже более полувека во всем мире.

Лаврентьева, конечно, торопили, да и он сам спешил быстрее

закончить работу, так как им уже были посланы документы в приемную

комиссию МГУ, и пришло уведомление, что они приняты.

21 июля пришел приказ о его досрочной демобилизации, – солдат, который переписывается с ЦК, да еще и по секретной почте, - это большие

хлопоты для любого начальства, от таких солдат очень полезно побыстрее

избавиться. Олегу пришлось закругляться, хотя вторая часть его работы была

еще не закончена. Работа была отпечатана в одном экземпляре и 22 июля

1950 года отослана секретной почтой в ЦК ВКП(б). Черновики были

уничтожены, о чем составлен акт за подписью военного писаря секретного

делопроизводства старшины Алексеева и самого автора. Грустно было

смотреть Олегу, как сгорают в печке листки его первой выдающейся научной

работы, в которые он вложил две недели напряжённейшего труда и

несколько лет раздумий. Уже вечером, с документами о демобилизации, младший сержант выехал в Южно-Сахалинск, а там узнал неприятную

новость.

Оказывается,

близ

Владивостока

дождями

размыты

железнодорожные пути, и на вокзале скопилось более 10 тысяч пассажиров.

А до начала приемных экзаменов оставалась неделя!

Олег обратился в Сахалинский обком партии за помощью и

секретари по науке и промышленности помогли ему купить билет на самолет

до Хабаровска, чтобы перепрыгнуть пробку во Владивостоке. В Москву Олег

приехал 8 августа, приемные экзамены еще не закончились, и его включили в

группу опоздавших.

19 августа 1950 года,

кабинет Сталина,

391

вторая половина дня.

Сталин, как обычно работал с документами – снимал слева от себя

с кипы принесенных ему секретарем бумаг очередной документ, читал его, обдумывал, писал резолюцию и клал в кипу справа. Наконец взял документ в

три десятка страниц, понял, что это, улыбнулся и сначала начал небрежно

листать страницы. Потом взял красный карандаш и начал читать с первой

страницы. Через полчаса встал и начал прохаживаться в задумчивости, вернулся к столу и снял трубку.

- Возьмите в библиотеке и принесите мне учебник химии

Некрасова. Там два тома.

Минут через 15 Поскребышев принёс книги, Сталин по

оглавлению нашёл нужное место, прочёл и опять погрузился в задумчивость.

Наконец снял трубку телефона.

- Соедините меня с Берия и еще. Запишите: Лаврентьев О.А. Да, О.А. Он должен был в этом году поступать в Московский университет.

Выяснить в отделе кадров МГУ, поступил или нет.

Спустя полтора часа в кабинет Сталина зашли Берия и Курчатов.

Сталин сразу же «взял быка за рога».

- А если мы в водородной бомбе вместо смеси жидких дейтерия и

трития применим твердый дейтерид лития?

- Дейтерид лития? А что это даст? – скептически прореагировал

Курчатов.

- Во-первых. Дейтерид лития - это не газ, это твердое вещество.

Значит, бомбе не нужны будут криостат и холодильники, значит, ее можно

сделать легкой - сухой! Схема проста – атомная бомба, а вокруг нее слой

дейтерида лития.

-. Да, - вспоминал Курчатов, не готовый к такому разговору, -

дейтерид лития это действительно твердое вещество, но Гинзбург уже

проверил - литий будет задерживать нейтроны.

- Наоборот и это, во-вторых! – Сталин многозначительно поднял

палец. - Нужен не просто литий, а литий-6! Вот в чем хитрость! Тогда при

поглощении нейтрона литий-6 даст гелий и необходимый нам для

термоядерного взрыва тритий, который мы сегодня не знаем, где взять и как

сохранить! Ну, а тритий, соединяясь с дейтерием, даст термоядерный взрыв, гелий и снова нейтрон! Эта цепь реакций замыкается по нейтронам! - с этими

словами Сталин передал Курчатову предложение Лаврентьева. - Вот

посмотрите, что пишет этот солдат, вернее, младший сержант.

Курчатов начал быстро просматривать документ, передавая Берия

уже просмотренные страницы. Передав последнюю страницу удивлённо

развёл руками.

- Черт возьми!! А ведь это может быть решением вопроса… И ни

один физик в мире до этого до сих пор не додумался! Но, тут очень много

написано, это надо обдумать, - поспешно закончил Курчатов.

392

- Дайте на заключение специалистам, и доложите мне! – Сталин

слегка задумался. - Если это предложение пойдет, то этому солдату пока не

сообщать, что его предложение принято. Он сейчас поступает в университет, дело молодое, может невзначай где-нибудь похвастаться. Ему надо сказать, что он большой молодец, но что мы создаем водородную бомбу по другим

принципам. Пообещайте, что мы его привлечем к этой работе, когда он

выучится, но что сейчас нужно держать язык за зубами. Отметить мы его и

так отметим, а сейчас пусть пока побудет в неведении. Для пользы дела.

Берия и Курчатов вышли, вошёл Поскребышев.

- Лаврентьев Олег Александрович зачислен на физический

факультет МГУ.

-. Если бы этот Ломоносов не поступил в МГУ, нужно было бы

закрыть МГУ.

Поскребышев не понял.

- Какой Ломоносов?

- Это я так – не тебе.

8 сентября 1950 года,

кремлевская поликлиника,

утро.

Хрущёв не мог понять, жалеть ему, что заговор «ленинградцев»

провалился, или не жалеть? Ему было и жаль, что он не стал единовластным

хозяином Украины, но арест Кузнецова освободил ему ключевую должность

в секретариате ЦК, а вместе с нею он получил и престижнейшую должность

в Москве. Того, что заговорщики его выдадут, он перестал бояться, поскольку такая глупость с их стороны начисто лишала их надежды на

помилование и прощение. Но опасность возникла неожиданно, и Хрущёву

просто повезло, что он успел принять меры для ее предотвращения.

Он проходил обычный регулярный для членов ЦК и

Правительства медосмотр, и, пошучивая, лежал на кушетке в

кардиологическом кабинете кремлевской поликлиники. Кардиолог Лидия

Тимашук и медсестра сняли его кардиограмму, после чего Тимашук

разрезала на части вышедшую из аппарата ленту, рассмотрела ее и наклеила

в больничное дело Хрущева.

- Снимайте электроды! – дала она команду сестре, но потом

неожиданно обратилась к Хрущёву. - Товарищ Хрущёв, если у вас есть пара

минут времени, не могли бы вы выслушать меня?

Медсестра деликатно вышла, а Хрущёв встревожился:

- Что-то не в порядке с моим мотором?

- Нет, окончательно скажет консилиум, но и я могу сказать точно –

пока что сердце у вас в норме даже для вашего возраста, - похвалила врач.

Хрущёв начал одеваться.

- Тогда что же вы хотели?

Тимашук замялась, но потом все же решилась.

- У меня дело, Никита Сергеевич, политическое.

393

Хрущёв удивился и с небольшой иронией предложил.

- Вот как? Тогда выкладывайте, Лидия… как вас по батюшке-то?

- Федосеевна.

- Выкладывайте, Лидия Федосеевна, что там у вас есть.

Тимашук по-прежнему мялась.

- Не знаю, как начать…

Хрущёв уже закончил одеваться и демонстративно посмотрел на

часы, чтобы Тимашук не очень надеялась, что он будет бесконечно тратить

время на выслушивание ее каких-то, наверняка мелких внутрибольничных

дрязг.

- А начните с конца, Лидия Федосеевна. Так быстрее. А если я

чего не пойму, тогда начнем с начала.

- Я так понимаю, что скоро будет суд над товарищем Кузнецовым, простите, оговорилась, над Кузнецовым. Так вот, у меня есть доказательства, что этот враг народа скрыл от партии, что товарищ Жданов умер от

неправильного лечения.

- Что?! – Никита метнул взгляд на закрытые двери и сел за столик

напротив Тимощук. - А ну начинайте с начала.

- С самого начала? – переспросила Тимашук, заметившая жест

Хрущёв с часами.

- Да, что знаете и как узнали.

Тимашук немного задумалась, вспоминая.

- Товарищ Жданов поправлял здоровье в санатории на Валдае под

присмотром своего лечащего врача товарища Майорова. А кардиограммы

ему периодически снимала мой врач Карнай, очень хороший кардиолог. Но в

середине августа она ушла в отпуск, поэтому на очередное комиссионное

обследование товарища Жданова я, как заведующая кардиологическим

кабинетом, полетела сама. Я вылетела вместе с начальником Лечсанупра

товарищем Егоровым, академиком Виноградовым и профессором Василенко.

Это было 28 августа 1948 года – за три дня до смерти товарища Жданова. Я

хорошо помню, поскольку сохранила фотокопии всех документов о тех

событиях.

При этих словах Хрущёв удивленно взглянул на нее и

насторожился – если кто-то потратился на изготовление у фотографа

фотокопий, то это очень серьезно!

- Мы прилетели рано утром, и Егоров сказал, что состояние

здоровья товарища Жданова хорошее, что его вчера посетили товарищи из

ЦК, привезли передачу, товарищ Жданов был веселым, - продолжила рассказ

Тимашук. - Тут еще Василенко забеспокоился – не привезли ли они ему

спиртного, но Егоров сказал, что нет, что только компот. Это так, я

действительно видела у него на столе банку с остатками компота. Меня

послали снять кардиограмму, но когда мы с сестрой подвозили аппарат к

комнате товарища Жданова, то он на кого-то сильно кричал по телефону. Мы

394

отошли и немножко подождали, чтобы он успокоился. И где-то около

полудня я сняла кардиограмму – у товарища Жданова был инфаркт!

- Так. Значит эта, как ее… Партай неправильно делала

кардиограммы?

- Нет, я же говорила, Карнай очень хороший врач. Я просмотрела

ЭКГ, снятые Карнай, - до моего приезда у товарища Жданова инфаркта не

было!

«Так, - подумал Хрущев, - значит, у Жданова случился инфаркт

после того, как он попил компота, привезенного «товарищами из ЦК».

Узнать, кто это был? Нет, от этого дела надо держаться подальше!» Он

кивнул Тимашук продолжать.

- Так, и что же вы сделали?

- Я доложила консилиуму, что у товарища Жданова инфаркт

миокарда в области левого желудочка и межжелудочной перегородки, а они

на меня накричали, что я не умею диагностировать ЭКГ и никакого инфаркта

у товарища Жданова нет. Они меня тут же отправили обратно в Москву.

Но на следующий день, то есть 29-го, мы узнали, что у товарища

Жданова сердечный припадок, и я тут же вылетела на Валдай. Но

Виноградов и Егоров не дали снять кардиограмму в тот день, сказав, что это

успеется и завтра, но заставили меня изменить в истории болезни мой

диагноз.

- Как это – «заставили»?

- Но товарищ Хрущёв! – затараторила Тимашук, оправдываясь. -

Ну, кто я, и кто Егоров с Виноградовым! Я простой врач, а профессора

Егорова лично товарищ Кузнецов перевел заведовать кремлевской больницей

из Ленинграда.

Вы же помните процесс 1938 года правотроцкистского блока?

Ведь суд за неправильное лечение Горького, Куйбышева и Менжинского

приговорил к расстрелу врачей Левина, Казакова и Плетнева по заключению

академика Виноградова. Суд Виноградову поверил, а не им.

- Там и других доказательств было много…

- Все равно, без заключения Виноградова их бы не расстреляли.

Так как сравнивать мое слово с его словом?

И товарищ Хрущёв, я ведь не бездействовала! Когда я узнала, что

консилиум прописал товарищу Жданову гулять по парку, ходить в кино, я

немедленно написала письмо начальнику Егорова – генералу Власику, в