Мгновения жизни отца народа

котором указывала, что товарищу Жданову нужен постельный режим и

терапия инфаркта. Я предупреждала, что такое лечение убьет товарища

Жданова. Я тут же, в этот же день передала товарищу Власику это письмо

через майора Белова.

- Та-ак! – удивился Хрущёв. - Значит начальник кремлевской

охраны генерал-лейтенант Власик знал, что Жданова лечат неправильно?!

- Знал!

- И что же он сделал?

395

- Для спасения жизни товарища Жданова – ничего. Егоров по-прежнему предписывал товарищу Жданову увеличивать физические

нагрузки, вечером у товарища Жданова был еще один приступ, начался отек

легких, и 31-го он умер.

- Но я хорошо помню заключение врачебной комиссии, и в этом

заключении ничего об инфаркте не было, там было что-то такое про

болезненное изменение сердца.

- Вот именно! Вот поэтому я и обратилась к вам, - обрадовалась

Тимашук, что Хрущёв хорошо запомнил те события. - В момент смерти

товарища Жданова я находилась на Валдае и была очевидцем всего. Умер

такой большой человек, один из вождей партии и народа. Тело его должны

были немедленно самолетом перевезти в Москву и там, в современной

операционной, в присутствии консилиума лучших патологоанатомов сделать

вскрытие и установить причину смерти. Так ведь?

Хрущёв попытался вспомнить.

- А разве было не так?

- Вот именно! Не тело товарища Жданова перевезли в Москву, а в

санаторий прилетел патологоанатом профессор Федоров с помощником и в

темной ванной комнате они произвели вскрытие тела товарища Жданова. Как

какого-то бродяги-алкоголика! И при вскрытии присутствовал не консилиум

патологоанатомов, а Кузнецов, Вознесенский и Попков.

- Все трое? – уточнил Хрущёв, но Тимашук пропустила мимо

ушей его вопрос, в желании рассказать главное.

- И Федоров зачем-то описал инфаркт словами, которые не

каждый врач поймет: «некротические очажки», «фокусы некроза», «очаги

миомаляций» и тому подобное. А это был инфаркт! Но его скрыли и

сообщили, как вы правильно сказали, о смерти от якобы постепенного

болезненного изменения сердца.

Хрущёв тут же понял, зачем заговорщики изменили диагноз. Ведь

Сталин знал, что в СССР есть яды, вызывающие инфаркт, и, узнав, что у

Жданова инфаркт, он мог бы потребовать провести анализ тканей тела

Жданова на наличие яда.

- Я тогда работал в Киеве и ничего этого не знал…, - задумчиво

покачал головою Хрущёв, - Вернее знал, что Политбюро назначило

Кузнецова присутствовать на вскрытии тела товарища Жданова, но вот то, что вскрытие происходило в какой-то ванной комнате и что на нем почему-то

присутствовали еще и Вознесенский с Попковым, этого я не знал.

«Не сказал Кузнецов об этом, докладывая на Политбюро о

результатах вскрытия, не сказал!» - подумал Хрущёв, и уточнил.

- Так получается, что этот Федоров обманул Кузнецова?

- Нет, Кузнецов все знал.

- Почему вы так уверены? – удивился Хрущев.

- Я написала об этом Кузнецову.

- Как?! И ему тоже? – Хрущёв был искренне поражен этим врачом.

396

- Да. Уже после смерти товарища Жданова товарищ Власик

передал мое заявление для рассмотрения Егорову. Я в заявлении жалуюсь на

Егорова, а он Егорову и передал на рассмотрение мою жалобу! Это

противозаконно! Егоров и Виноградов сняли меня с работы и перевели в

районную поликлинику. Тогда 7 сентября я написала жалобу товарищу

Кузнецову, в которой указала, что у товарища Жданова был инфаркт. И меня

восстановили в Лечсанупре.

- И фотокопия этой жалобы у вас есть? – уточнил Хрущев, уже не

сомневаясь в ответе.

- Конечно! У меня есть копии всех трех жалоб Кузнецову.

- Как? Вы писали ему по поводу смерти Жданова три раза? – уже

не смог скрыть удивления Хрущёв.

- Да, в сентябре, а потом еще в ноябре и в январе 49-го. Но он мне

ни разу не ответил.

- А зачем вы писали?

- Ну, товарищ Хрущёв! Я уже двадцать четвертый год работаю в

кремлевской больнице. А меня не ценят! Я же поставила точный диагноз

товарищу Жданову, а не они. Вон у всех у них грудь в орденах, а мне хотя бы

медальку дали!

Хрущев внутренне облегченно вздохнул: Тимашук была

тщеславной карьеристской, а не фанатиком, и это упрощало дело.

- Что-то еще хотите сказать?

- Знаете, товарищ Хрущёв, я упоминала процесс 38-го года, так

вот, когда он уже шел, то один врач, фамилия его Белоцерковский, прочитал

об этом процессе в газетах и дополнительно выступил на суде, показав, что

профессор Левин не лечил, а убивал товарища Максима Горького. Об этом

его гражданском поступке тогда писали все газеты. Вот я и думаю выступить

на суде этих врагов народа и показать, что Кузнецов скрыл причины смерти

товарища Жданова.

«Ах ты, сука, ты же из-за своего тщеславия и меня под расстрел

подведешь!» - тут же промелькнуло в мозгу у Никиты, но он сдержал себя и

«поддержал» Тимашук, зло сощурившись.

- А что? Мысль хорошая. Но дайте я немного подумаю.

«Но какие же идиоты эти ленинградцы!! Ясно, что они отравили

Жданова ядом, вызывающим инфаркт. Но что такое инфаркт? Миллионы

умирают от инфаркта. Вон Щербаков, тоже член Политбюро, умер от

инфаркта – и ничего! Зачем надо было это от Политбюро скрывать? Кто бы

догадался искать этот яд в теле Жданова? А теперь десятки людей знают, что

Жданов умер от инфаркта, а Кузнецов это скрыл, да еще для этого вскрытие

тела Жданова провел чуть ли не тайно. Е… их мать! Слов нет! Пидарасы!

Сокрытие ими причины смерти Жданова – это прямое

доказательство того, что причина его смерти преступна, прямое

доказательство того, что Жданов отравлен ядом скрытого действия, вызывающим инфаркт! Если из-за этой дуры дело вскроется, то Кузнецов и

397

Вознесенский не устоят и признаются. А, значит, потянут и меня за собой.

Ах, пидарасы, ну пидарасы!

Так, но нужно что-то делать с этой сукой, а то она, упаси господь, еще заявление кому-нибудь напишет… Так, ладно, сначала кнут, а потом

пряник», - наконец нашел Хрущев выход из положения. И он обратился к

Тимощук, как бы выходя из раздумий.

- Мысль-то хорошая, но вот тут какое дело. Вы знали, что у

Жданова инфаркт? Знали! А Егоров с Виноградовым ошиблись, положились

на эту Карнай, вы сами говорили, что она врач хороший. Далее. Кузнецов не

врач, а, значит, его обманули врачи, которые хотели скрыть ошибку. Почему

Кузнецов должен был верить вам, а не профессорам и академикам? Так что

остается? Остается одна врач, Тимашук Лидия Федосеевна, которая знала, что у товарища Жданова инфаркт, но не приняла мер для его спасения.

- Я написала заявление, чтобы спасти товарища Жданова! –

побледнела Тимашук.

- Лидия Федосеевна, я уже давно не хлопчик, - Хрущёв говорил

спокойно и равнодушно. - Я много разных заявлений видел и меня

заявлением не удивишь. Вы написали заявление не для того, чтобы спасти

товарища Жданова, а для того, чтобы спасти, как на Украине говорят, свою

сраку. Если бы вы хотели его спасти, то вы бы пошли к нему, сказали, что у

него инфаркт и ему нужно лежать, а уж он, поверьте, заставил бы сделать

себе кардиограмму, а не перенес бы ее на завтра. А вы этого ничего не

сделали, а написали заявление. Почему? Потому, что если бы у Жданова

инфаркта не оказалось, то вы ни при чем, так как вы ничего ему об инфаркте

не говорили, и усиливать физические нагрузки не мешали. Не мешали ему

умереть. А теперь, когда он умер, вы этим заявлением себе сраку-то и

прикрываете. Я правильно вас понял?

Хрущёв понял все правильно, так как Тимашук, перепугано пялясь

на него, сползла со стула на колени и запричитала.

- Товарищ Хрущёв!! Пожалейте! Дура баба, дура. Не сообразила!

Пожалейте, век бога буду за вас молить. Дура я, дура!!

«Да не такая уж ты и дура, раз фотокопии всех заявлений сделала

и где-то спрятала», - подумал Хрущёв, но ласково предложил.

- Да вы садитесь, Лидия Федосеевна, садитесь. Но это один

вопрос, с которым я разберусь и сообщу вам решение, наверное, тогда, когда

буду узнавать у вас заключение консилиума по своей ЭКГ.

Второй вопрос. Это вопрос о том, что вы тут давно работаете, а вас

не ценят. Над этим вопросом я тоже поработаю, - Хрущёв поднялся, довольный произведенным эффектом. - До свидания, Лидия Федосеевна, успокойтесь, не расстраивайтесь…, - Хрущёв сделал паузу и с нажимом

продолжил, - если будете вести себя правильно, то все будет хорошо.

8 сентября 1950 года,

Кабинет Абакумова на Лубянке,

Вторая половина дня.

398

Хрущёв и Абакумов вошли в пустой кабинет Абакумова, и

Хрущёв жестом показал плотно прикрыть дверь, после чего подошел к окну.

Абакумов продолжал еще в коридоре начатый разговор:

- Так что ленинградское дело полностью подготовлено и может

быть рассмотрено судом хоть завтра…, но удивленно замолчал, остановленный новым жестом Хрущева.

- Сегодня разговаривал с женщиной, которая в свое время

написала много заявлений, зовут Тимашук.

- И чего же она хочет? – напрягся и жестко спросил Абакумов.

- Хочет еще одно заявление сделать.

- Это лишнее. Ленинградское дело затянется и примет очень

нежелательный оборот, - заметил Абакумов.

- В том-то и дело.

- Видимо нужно срочно что-то сделать.

- Не дури, - остановил Хрущёв, правильно поняв это «что-то», - не

будь таким дураком, как ленинградцы. У нее копии заявлений неизвестно

где, а у тебя, небось, оригиналы. Если с ней что-то случится, то эти копии

попадут туда, - показал пальцем вверх, - а оригиналы у тебя найдут. При

наличии этих копий и свидетелей оригиналы не уничтожишь. Что будет, понимаешь?

- С нами?

- С тобой – это уж точно! …Ну, и у меня забот прибавится, отрицать не буду.

- Так что же делать?

- Ее заявления в адрес Кузнецова можно уничтожить – о них

никто, кроме нее, не знает. А вот первое заявление уничтожать бесполезно –

о нем знают десятки человек. Сейчас я ее запугал, но на сколько этого хватит

– не знаю. Поведение бабы предсказать трудно, а это еще и хитрая, или

думает, что хитрая, а это еще хуже.

В общем так. Чтобы завтра же из Лечсанупра в Президиум

Верховного Совета поступило представление ее к ордену.

- За что?

- Ну, она в Лечсанупре уже 24-й год работает.

- Не круглая дата, внимание обратят.

- А вы к Ордену Ленина не представляйте, - раздраженно ответил

Хрущёв, - утешим бабу орденом «Знак Почета». Завтра же!

10 сентября 1950 года,

Кабинет Абакумова на Лубянке,

Вторая половина дня.

Из своего кабинета Хрущёв по телефону соединился с Тимашук.

- Ну что там, Лидия Федосеевна, сказал консилиум по моей

кардиограмме? … Очень хорошо. Кстати, по первому вопросу я все

проверил, никаких ваших дополнительных действий не требуется, -

подчеркнул голосом. - Никаких! А по второму вопросу хочу вас обрадовать –

399

принято решение о награждении вас орденом «Знак Почета»… Не стоит

благодарности. Запомните, Лидия Федосеевна, партия ценит не болтунов, а

преданные партии кадры, - слова «болтунов» и «преданные кадры» Хрущев

снова выделил голосом.

30 октября 1950 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер.

Вечером 30 октября проходило заседание Политбюро, которое

Маленков специально назначил на позднее время из-за необходимости

принять оперативное решение по важному делу. Но пока вопрос, ради

которого, собственно, и было созвано совещание, еще не подоспел, члены

Политбюро решали текущие вопросы. За столом для заседаний в торце стола

сидел Сталин, возле него Маленков и Молотов, далее остальные: Берия, Микоян, Хрущёв, Каганович, Андреев и Шверник. Маленков зачитывал

Политбюро вопросы, требующие решения.

- Следующий вопрос: о выделении помощи английскому писателю

Джеймсу Олдриджу. Это прогрессивный писатель, очень хорошо о нас

пишет и отзывается, сочувствует коммунистам. За это его печатают в Англии

мало, и ему надо помочь деньгами…

В это время в комнату вошел секретарь и положил перед

Маленковым лист бумаги, забрал документы, по которым уже было принято

решение, и ушел. Маленков, пробежав глазами принесенный секретарем

документ, сообщил.

- Вот срочный вопрос, для решения которого мы и собрались так

поздно. Вы в курсе, что в Ленинграде идет судебный процесс по делу

антипартийной группы Кузнецова, Вознесенского и других. Специальное

присутствие Верховного Суда пришло к мнению, что Кузнецов, Вознесенский, Родионов Попков и Капустин заслуживаю высшей меры

наказания, но приговор пока не выносят и просят им сообщить, не считает ли

политическое руководство страны необходимым снизить наказание, поскольку оно исключительное.

Мы это дело за, считайте, полтора года уже изучили вдоль и

поперек, и, думаю, знаем его подробности лучше суда. Какие будут мнения?

Возникла пауза, никто не брался в таком вопросе высказать свое

мнение первым. Наконец начал Берия.

- Я, наверное, хуже всех знаком с этим делом, поскольку часто

отсутствовал в Москве, но по предвоенному опыту реабилитации жертв

ежовского произвола, скажу, что бывали случаи романтических, что ли, дураков. Вот сказал Троцкий, что Россию нужно сжечь, чтобы разгорелся

пожар мировой революции, и дуракам это очень нравилось. Очень хотелось

им сжечь СССР во имя победы коммунизма во всем мире. А на сталинский

ЦК, не соглашавшийся смотреть на советских людей, как на вязанку

хвороста, они смотрели, как на предателей в коммунистическом движении.

Конечно, оттого, что это не алчный враг, а глупый дурак, нам было не легче, 400

но все же… Может эти негодяи и в самом деле искренне были уверены, что

коммунистам России без своей компартии не обойтись? Стоит ли применять

к ним крайнюю меру?

Хрущёв решительно встал.

- Мне лучше стоя. Этот Кузнецов придумал умные слова: Хрущёв

мне друг, но истина дороже, - хотя он мне и никакой не друг. А Лаврентий

мне друг, и я скажу, что Берия мне друг, но истина дороже!

- Эти слова придумал не Кузнецов, их Аристотель сказал о своем

друге Платоне, - поправил Хрущёва Молотов.

- Это какой Аристотель? Лазарь Рувимович? – удивленно спросил

Хрущёв.

Сталин, спрятав в усах улыбку, сделал Молотову замечание: Не перебивай! – и кивнул Хрущёву. - Продолжайте товарищ

Хрущёв, товарищ Молотов потом вам расскажет, в какой парторганизации

состоит товарищ Аристотель.

Хрущёв простодушно улыбнулся.

- Я опять что-то не то сказал? Ну ладно, зато вот эти слова уж

точно сказал Вознесенский: лимит исчерпан! Как к нему в Госплан не

обратишься, а он: лимит исчерпан! И я тоже скажу: у партии лимит терпения

исчерпан!

Разве они хотели разорвать Советский Союз, чтобы людям жилось

хорошо и свободнее? Нет! Они его хотели разорвать, чтобы свои карманы

набить, чтобы советских людей обокрасть. А товарищ Сталин и сталинский

ЦК не дают им это делать.

Лаврентий мог этого и не читать, а Кузнецов показал на следствии

и такой случай, вы, наверное, его помните.

Есть такой Зальцман, директором танкового завода был, дарит он

секретарям ЦК подарки. Товарищу Сталину дарит сделанную умельцами

завода бронзовую чернильницу, наверное, товарищ Сталин ее в музей отдал, а Кузнецову дарит саблю в золоте и бриллиантах. Откуда на танковом заводе

золото и бриллианты? Значит украл! В войну наши женщины, вдовы

обручальные кольца добровольно сдавали в фонд победы, а этот украл! А

Кузнецов эту саблю принял, как юный буденовец. Он что – не понимал, что

золото и бриллианты краденные? Понимал, но саблю взял. Вот тут он весь. И

если мы таких начнем щадить, то, что с нашей партией будет? Я скажу: каков

поп, таков и приход!

Расстрелять и никакой пощады!!

Обычно члены Политбюро, не выказывая этого, не очень ценили

Хрущёва, но сейчас мысленно все согласились – лучше не скажешь! Других

мнений у членов Политбюро не было, но Сталин жестом попросил внимания.

- Товарищ Берия затронул важную мысль о восторженных

дураках. Нам не следует сообщать об истинной подоплеке заговора этих

негодяев, чтобы не плодить национальных дураков и потом их не наказывать.

401

Для их же блага, так сказать, идею создания российской компартии нужно

замолчать.

5 декабря 1950 года,

Москва, Московский театр оперетты,

вечер.

В ложу театра вошли Хрущёв и Абакумов, расположились

смотреть оперетту «Свадьба в Малиновке.

- С Кузнецовым и Вознесенским все, кажется, успокоилось, -

негромко сказал Хрущёв, одновременно рукой отвечая на приветствия из

зала тех, кто узнал его.

- А я это давно заметил: нет человека – нет проблем! Это всегда

так.

- Есть еще ты.

Абакумов, улыбаясь повернувшейся к нему женщине в партере.

- Я не проблема. Меня не возьмут – не на чем меня брать. А если и

возьмут, то я им не по зубам.

- Дай-то бог! Но не будем каркать…

29 декабря 1950 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер.

Перед войной правительство СССР обратило внимание, что

совсем бесплатное обучение не всеми ценится, и что для стимулирования

усердия со стороны обучающихся, полезно ввести оплату обучения. И в 1940

году вышло постановление «Об установлении платности обучения в старших

классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении

порядка назначений стипендий». Согласно этому постановлению, с 1

сентября 1940 года вводилось платное обучение в 8—10 классах средних

школ и учебных заведениях класса техникумов от 150 до 200 рублей в год. А

обучение в высших учебных заведениях стоило от 300 до 500 рублей в год.

Эта плата составляла даже в 1940 году в среднем примерно 10% от семейного

бюджета при одном работающем. А в 1950 году и далее вплоть до отмены

оплаты в 1954 - вообще около 5%. Но это если доход был в размере среднего

заработка, а ведь средний он потому и средний, что есть и люди с

минимальным заработком.

В кабинет Сталина зашел Поскребышев забрать подписанные

бумаги, и задержался, ожидая, когда Сталин закончит писать резолюцию на

очередном документе.

- Кстати, товарищ Сталин. Из отдела кадров МГУ позвонили по

поводу Лаврентьева, помните, этого солдата, поступившего в МГУ – они

запомнили, что я им интересовался. - Сталин поднял голову и с интересом

посмотрел на секретаря. - У него отца нет, а мать – медсестра. Короче, у него

нет денег, чтобы оплатить учебу в университете. Его выгоняют. Он раньше

подрабатывал и оплачивал учебу сам, а сейчас, видимо, не получается.

Сталин стукнул кулаком по столу.

402

- Та-ак! Я чувствовал, что университету имени Ломоносова

Ломоносовы не нужны. Позвоните в отдел кадров МГУ, пусть не спешат с

отчислением, мы этот вопрос решим, - и бросил зло. - И соедините меня с

Берией.

7 января 1951 года,

Москва,

вечер.

В это время финансовое положение Олега Лаврентьева

стремительно ухудшалось и неотвратимо приближалось к краху. В первом

семестре он стипендию не получал, а его скудные военные сбережения

закончились, мать же, работавшая медсестрой во Владимире, помочь ему

практически не могла. И хотя плата была не велика – 400 рублей в год –

месячная зарплата уборщицы, тем не менее, и этих денег Олег не мог

собрать. И декан физического факультета Соколов решил отчислить

неплательщика из университета, подав в отдел кадров соответствующие

документы.

А у Олега началась зимняя сессия. После первого экзамена по

математике он вернулся в общежитие поздно вечером и неожиданно узнал от

соседей по комнате, что его разыскивали и оставили номер телефона, по

которому Олег должен позвонить, как только придет. Человек на другом

конце провода представился: «Министр измерительного приборостроения

Махнев», - и предложил приехать к нему прямо сейчас, хотя время было

позднее. Сказал: «Подъезжайте к Спасским воротам». Пораженный Олег не

сразу поверил, что его приглашают в Кремль, который в то время был закрыт

для доступа посетителей, и переспросил адрес, а министр терпеливо стал

объяснять, куда надо ехать.

В бюро пропусков, кроме Олега, был еще один молодой мужчина, который внимательно на него посмотрел, когда Олег, получая пропуск, назвал свою фамилию. Оказалось, что им нужно идти по одному адресу, и

когда они пришли в приемную, Махнев вышел из кабинета и познакомил их.

Так Андрей Дмитриевич Сахаров впервые увидел человека, изобретение

которого самого Сахарова прославит.

На столе у министра Лаврентьев увидел свою вторую, аккуратно

отпечатанную работу, а рисунок к ней уже был выполнен тушью. Кто-то

прошелся по тексту красным карандашом, подчеркнув отдельные слова и

сделав пометки на полях. Махнев спросил, читал ли Сахаров эту работу

Лаврентьева. Оказалось, что он читал и предыдущую, и эти работы

произвели на него сильное впечатление. Особенно важным он считал выбор

Олегом умеренной плотности плазмы.

Махнев объявил, что их примет председатель Специального

комитета, но придется подождать, так как у него совещание. Ждать пришлось

довольно долго, а потом все пошли в здание Совета Министров СССР.

Прошли три поста: в вестибюле здания, при выходе из лифта и в середине

довольно длинного коридора, - и, наконец, попали в большую сильно

403

накуренную комнату с длинным столом посередине. Форточки были

открыты, но помещение еще не проветрилось.

Махнев сразу ушел на доклад, а Лаврентьев с Сахаровым остались

на попечении молоденьких капитанов с голубыми погонами, которые начали

угощать их лимонадом, но Олег с Андреем стеснялись, и Олег долго потом

жалел, что не попробовал, какой лимонад пьют министры.

Минут через тридцать в кабинет был вызван Сахаров, а еще через

десять - Лаврентьев. Он открыл дверь и попал в слабо освещенную и пустую

комнату. За следующей дверью находился внушительных размеров кабинет с

большим письменным столом и приставленным к нему буквой Т столом для

совещаний, из-за которого поднялся грузный мужчина в пенсне. Он подошел, подал руку, предложил садиться и первым же вопросом огорошил.

-У вас что, зубы болят? – спросил он и, начав выслушивать, почему у Олега пухлые щеки, махнул Сахарову рукой, - можете идти.

В приемной Сахаров с устремленным вдаль взглядом и

счастливым лицом сразу же подошел к столику с лимонадом.

- Нельзя ли стакан лимонада? – сипящим от пересохшего горла

голосом, попросил он.

Капитан открыл бутылку и налил полный стакан, Сахаров с тем же

взглядом машинально залпом опрокинул его в рот и снова подставил стакан

капитану, тот налил и Сахаров выпил второй стакан несколько медленнее, но

снова подставил его капитану.

Капитан, улыбаясь, начал открывать вторую бутылку.

- Понравился лимонад?

- Что? – Андрей непонимающе посмотрел на стакан в своей руке -

Да, да, очень понравился. Спасибо! - поставил стакан на столик и, потирая

подбородок, отошел к столу заседаний и опустился на стул.

А в это время в своем кабинете Берия, в присутствии Махнева, ставил Лаврентьеву задачу.

- Это не мне, это СССР необходимо, чтобы ты как можно быстрее

включились в работу по термоядерным проблемам. Поэтому я и прошу тебя

сделать все, чтобы закончить МГУ не за пять, а за четыре года. И, конечно, тебе надо уже сейчас втягиваться в эту работу.

- Я понял, товарищ Берия, я приложу все силы.

- Молодец. Я на это надеюсь. А теперь скажи, Олег, чем я могу

тебе помочь?

- Мне ничего не надо… - смутился Лаврентьев.

- Олег! – укоризненно протянул Берия. - Я заместитель главы

Советского государства. Я многое могу. Чем тебе помочь?

- Нет, - еще больше смущаясь, ответил Олег. - Я сам. Мне точно

ничего не надо.

Берия изучающе посмотрел на Лаврентьева и удивленно покачал

головой.

404

- Хорошо. Тогда до свидания, - попрощался он с Лаврентьевым за

руку. - Товарищ Махнев сейчас выйдет и проводит тебя.

После того как дверь за Лаврентьевым закрылась, Берия, глядя в

сторону, спросил официальным, бесцветным голосом, не предвещающим

ничего хорошего.

- Товарищ Махнев, вы знаете, что по идеям студента Лаврентьева

мы разрабатываем водородную бомбу-слойку и, скорее всего, будем строить

термоядерный реактор?

- Да, конечно! – с готовностью ответил тот.

- А вы знаете, что студента Лаврентьева исключают из МГУ за

неуплату денег за обучение?

- Как?!

- И я хочу знать – как?! – зло прореагировал на этот вопрос Берия.

- Если его исключат, то для России это будет позор хуже… хуже… хуже, чем

позор Японской войны! Понимаете, Махнев, если Лаврентьев, в отличие от

Сахарова, ничего не просит, то это еще не значит, что ему действительно

ничего не надо! Идите!!

По коридору Совмина, Махнев, Сахаров и Лаврентьев почти

бежали - молодые люди отказались от предложенной машины и спешили, чтобы не опоздать на метро. Вдруг, Махнев, вышедший от Берии веселым, но

и каким-то озабоченным, остановился, вынул из галифе бумажник и начал

отсчитывать купюры, но потом вынул из него все деньги и сунул их в руку

Лаврентьеву.

- Вот, возьми!

- Как?! Зачем?! – поразился Олег, машинально взяв купюры.

- Ну, в долг, - не сумел придумать ничего лучшего Махнев.

- Я не смогу отдать столько! – Олег попытался вернуть деньги

Махневу.

- Отдашь, не волнуйся, скоро все отдашь, - Махнев засунул руку

Лаврентьева с деньгами ему в карман, не обращая внимания на смущение

Олега. – Теперь у тебя все будет хорошо, - весело сказал он и похлопал Олега

по плечу.

Лаврентьев и Сахаров вышли из Кремля в первом часу ночи и от

Спасских ворот пошли пешком в направлении Охотного ряда. Лаврентьев

услышал от Сахарова много теплых слов о себе и о своей работе, Сахаров

тоже заверил Олега, что все будет хорошо, и предложил работать вместе, на

что простодушный Олег, конечно, согласился. Сахаров ему очень

понравился, и, как Лаврентьев полагал, и он произвел тогда на Сахарова

благоприятное впечатление. Они расстались у входа в метро, возможно, проговорили бы и дольше, но уходил последний поезд.

14 января 1951,

Москва, Кремль,

вечер.

405

Берия за своим рабочим столом диктовал секретарю ответы на

входящее письма. Он взял очередное письмо.

- Откажите в просьбе – пусть укладываются в плановые нормы, и

добавьте, чтобы срочно прислали отчет о причине аварии на

нефтеперерабатывающем в Баку, - передал письмо секретарю, взял

следующее и начал диктовать адресатов. - Ванникову, Курчатову, Завенягину…, - затем надиктовал текст, закончившийся словами: «Учитывая

особую секретность разработки нового типа реактора, надо обеспечить

тщательный подбор людей и меры надлежащей секретности работ. Кстати

сказать, мы не должны забыть студента МГУ Лаврентьева, записки и

предложения которого по заявлению т. Сахарова явились толчком для

разработки магнитного реактора (записки эти были в Главке у т.т. Павлова и

Александрова).

Я принимал т. Лаврентьева. Судя по всему, он человек весьма

способный. Вызовите т. Лаврентьева, выслушайте его и сделайте совместно с

т. Кафтановым С.В. все, чтобы помочь т. Лаврентьеву в учебе и, по

возможности, участвовать в работе. Срок 5 дней».

19 января 1951,

Москва, Кремль,

вечер.

Точно в срок Махнёв докладывал Берии об исполнении поручения.

- По Лаврентьеву. Ванников, Курчатов, Завенягин и Павлов

предлагают следующее, - Махнев начал читать: «По Вашему поручению

сегодня нами был вызван в ПГУ студент 1-го курса Физфака МГУ

Лаврентьев О.А. Он рассказал о своих предложениях и своих пожеланиях.

Считаем целесообразным: 1. Установить персональную стипендию – 600 руб.

2. Освободить от платы за обучение в МГУ. 3. Прикрепить для

индивидуальных занятий квалифицированных преподавателей МГУ: по

физике Телесина Р.В., по математике – Самарского А.А., (оплату

производить за счет Главка). 4. Предоставить О.А.Л. для жилья одну комнату

площадью 14 кв.м в доме ПГУ по Горьковской набережной 32/34, оборудовать ее мебелью и необходимой научно-технической библиотекой. 5.

Выдать О.А.Л. единовременное пособие 3000 руб. за счет ПГУ».

- У него одинокая мать, - задумчиво сказал Берия. - Медсестра.

Напишите: предоставить трехкомнатную квартиру, - и пояснил Махневу. -

Чтобы он мог вызвать мать.

- Но товарищ Берия! Сейчас же так тяжело с жильем! –

запротестовал Махнев.

- Знаете, товарищ Махнев, сейчас, когда с атомным проектом

многое стало ясно, в этот проект полезла толпа научной серости, которую

раньше в этот проект и на аркане нельзя было затащить. И вот этому

научному…быдлу мы не квартиры даем - мы им строим особняки и дачи за

государственный счет, хотя это быдло не внесло в атомный проект – да и не

внесет! – и сотой доли того, что уже дал Лаврентьев. - Берия помолчал, а

406

потом с некоторой тяжестью в голосе резюмировал. - Товарищ Махнев. У нас

сейчас в атомном проекте быстро вьет себе гнездо клан научной серости, а

Лаврентьев хотя и выдающийся талант, но он простой русский парень - он

безответный. И если мы его не защитим, то эта научная серость, которая из

четырех действий в арифметике помнит только, как отнимать и делить, это

быдло его обворует, а самого его «сожрет».

Для того, чтобы закончить университет за четыре года, Олег

должен был «перескочить» с первого курса на третий, для чего у министра

высшего образования было получено разрешение на свободное расписание и

посещение занятий первого и второго курса одновременно. Кроме того, Лаврентьеву была предоставлена возможность заниматься дополнительно с

преподавателями физики, математики и английского языка. От физика ему

пришлось вскоре отказаться – физик был слаб, а с математиком, Александром Андреевичем Самарским, у Олега сложились очень хорошие

отношения. Ему он считал себя обязанным не только конкретными знаниями

в области математической физики, но и умением четко поставить задачу, от

чего в значительной степени зависело ее успешное и правильное решение.

С Самарским Олег провел расчеты магнитных сеток

термоядерного реактора, были составлены и решены дифференциальные

уравнения, позволившие определить величину тока, проходящего через

витки сетки, при котором сетка защищалась магнитным полем этого тока от

бомбардировки высокоэнергетичными частицами плазмы. Эта работа, законченная в марте 1951 года, дала начало идее электромагнитных ловушек.

Приятной неожиданностью для Лаврентьева был переезд из

общежития на Горьковскую набережную, в трехкомнатную квартиру на

седьмом этаже нового большого дома. Махнев предложил перевезти в

Москву мать, но она отказалась, и вскоре Олег предложил заселить одну из

комнат своей квартиры – жилья в то время сильно не хватало.

В начале мая 1951 г. был наконец решен вопрос о допуске

Лаврентьева к работам, проводившимся в Институте атомной энергии

группой И.Н. Головина. Его экспериментальная программа выглядела

довольно скромной, поскольку Олег хотел начать с малого - с сооружения

небольшой установки, но рассчитывал в случае быстрого успеха на

дальнейшее развитие исследований на более серьезном уровне. Руководство

отнеслось к его программе одобрительно, поскольку не требовались

значительные средства для ее начала, а Махнев даже называл эту программу

«грошовой».

Был Сталин, был Берия, и в СССР было, кому защитить молодых

советских ломоносовых и кулибиных.

2 июля 1951,

Москва, кабинет Маленкова,

вечер.

Маленков был чертовски занят, а его помощник Суханов привел в

кабинет пришедшего к Маленкову на прием какого-то подполковника

407

госбезопасности Рюмина с дурацкими обвинениями министру МГБ

Абакумову. Рассерженный отвлечением от срочных дел, Маленков заорал на

Рюмина.

- Да ты понимаешь, кого обвиняешь?! Да ты не только партбилета

лишишься, ты в лагерях сгниешь!

- Товарищ Маленков, я все же считаю, что его нужно выслушать, -

не обратил внимания на гнев шефа Суханов.

- Говори! – недовольно разрешил Маленков.

Рюмин начал взволнованно и фанатично:

- Да, товарищ Маленков, я считаю, что Абакумов создал

преступную организацию еврейских террористов и эти террористы

действуют при его пособничестве…

Маленков злобно хлопнул ладонью по столу.

- Ну, хоть один факт у тебя есть?!

- Ну, выслушайте меня…, - взмолился Рюмин.

- Говори! Но только факты, а не этот антисемитский бред!

- Я вел следствие по делу врача-еврея, профессора Этингера. Он

был арестован за антисоветскую пропаганду – ну, вместе с сыном болтали

про товарища Сталина…

- Да знаем мы об этом, Абакумов прислал в ЦК протоколы

допросов, - недовольно скривился Маленков.

- Так вот, этот Этингер вдруг берет и признается на допросе, что

неправильным лечением убил товарища Щербакова за то, что тот был

антисемитом.

Маленков опешил.

- Ты этого Этингера что – бил?

Рюмин, стуча себя в грудь, поклялся:

- Да я его пальцем не тронул, грубого слова не сказал. Я про

Щербакова вообще ничего не знал – не знал даже, что его Этингер лечил. Я

просто так сказал, что они, евреи, только болтать горазды, а он на меня вдруг

окрысился – мы вас, антисемитов, под корень изведем, ну и вот это про

Щербакова вывалил. Я тут же позвал полковника Леонова – это начальник

следственной части, а тот Абакумова, и мы втроем еще раз допросили

Этингера, и тот все подтвердил.

- А как он Щербакова убил?

- Щербаков лежал в больнице под Москвой и там у него случился

инфаркт, и этот Этингер инфаркт определил, но ничего Щербакову не сказал

- не сказал, что нужно лежать и не шевелиться. А вместо этого посоветовал 9

мая – это же был 45-й год, только Победу объявили – съездить в Москву на

празднество, дескать, лучше себя почувствуете. Ну, Щербаков поехал и умер.

- Та-а-к…, - протянул Маленков и посмотрел на Суханова. -

Почему мы об этом не знаем?

408

- Я проверил еще раз, - спокойно подтвердил Суханов. - В

протоколах допросов, присланных из МГБ по делу Этингера, об этом его

признании ничего нет.

- В этом-то и дело! – горячо продолжил Рюмин. - Абакумов

объявил нас, следователей, неграмотными, поэтому наши протоколы

допросов перед отсылкой в ЦК переписывает еврей, полковник Броверман, как он говорит, «литературно правит». И вы получаете и знаете не то, что

было на допросах, а то, что Абакумов с Броверманом считают нужным вам

сообщить.

Так и это же еще не все. Абакумов запретил мне допрашивать

этого Этингера про убийство Щербакова. И это не все. Этот Этингер сидел у

нас на Лубянке, и вот я хочу вызвать его на допрос, а мне из внутренней

тюрьмы сообщают, что Этингер переведен в Лефортово. Я – следователь, кто

без меня перевел?! Отвечают – по приказу Абакумова. Делать нечего, я

оформляю все эти бумажки, чтобы допросить Этингера в Лефортово, еду

туда, а там сообщают – Этингер ночью умер от инфаркта. Как?! Я же его

накануне видел, он ни на что не жаловался!

Товарищ Маленков, это факт или нет?! – задал Рюмин

риторический вопрос Маленкову.

Маленков задумчиво постукивал карандашом по столу, вспоминая

еще свежие в памяти события прошедшей войны.

В партийной иерархии после членов Политбюро и секретарей ЦК

наиболее важными считались не должности первых секретарей

республиканских компартий, а должности первого секретаря Московского

горкома и обкома. В 1938 г. на эту должность был избран очень молодой (37

лет) А.С. Щербаков. Во время войны Сталин его нагрузил работой, как мало

кого грузил. Щербаков руководил не только Москвой, но и Московской

областью, был заместителем Сталина в наркомате обороны, политическим

комиссаром всей Красной Армии и руководителем органов военной

пропаганды.

Щербаков не снискал любви «советской интеллигенции» вот по

каким причинам. С началом войны лучшие представители всех

национальностей СССР отказывались от «брони», т.е. от освобождения от

призыва, и шли на фронт. Их должности немедленно заполняли еврейские

расисты, у которых есть свойство: обосновавшись где-либо, они немедленно

начинают тащить к себе соотечественников, давя и увольняя всех остальных.

Сложилось положение, которое «интернационализмом» уже никак нельзя

было назвать даже условно. Маленкову вспомнились строки из справки

Управления агитации и пропаганды от 1942 г., касающиеся положения в

московской филармонии:

«…Всеми делами вершит делец, не имеющий никакого отношения

к музыке, беспартийный Локшин – еврей, и группа его приближенных

администраторов-евреев: Гинзбург, Векслер, Арканов и др. …В результате из

штата филармонии были отчислены почти все русские: лауреаты

409

международных конкурсов – Брюшков, Козолупова, Емельянова; талантливые исполнители и вокалисты – Сахаров, Королев, Выспрева, Ярославцев, Ельчанинова и др. В штате же филармонии остались почти все

евреи: Фихтенгольц, Лиза Гилельс, Гольдштейн, Флиер, Эмиль Гилельс, Тамаркина, Зак, М. Гринберг, Ямпольский и др.».

Такое положение было везде – в науке, образовании, кино, журналистике. Если в центральной прессе «интернационализм» еще так-сяк

поддерживался за счет принятия евреями русских псевдонимов, то, скажем, в

малоизвестной англоязычной «Moscow News» редакция состояла из 1

русского, 1 армянина и 23 евреев. Терпеть этот разгул еврейского расизма

было немыслимо, это было бы оскорблением всех остальных народов СССР.

И в то время борьбу с еврейским расизмом возглавил А.С. Щербаков.

Действительно, вспомнил Маленков, к концу войны Щербаков начал

жаловаться на боли в сердце, его положили в больницу, но 9 мая лечащие

врачи вдруг отменили ему постельный режим, он поехал в Москву смотреть

салют и на следующий день после Победы – 10 мая 1945 г. – умер. Любить

его еврейским расистам было не за что, следовательно у них и был мотив

убить Щербакова.

Маленков вернул мысли к разговору с Рюминым и спросил его

уже спокойно:

- Есть еще что-нибудь?

- Вы про организацию молодых евреев «СДР» какое сообщение от

Абакумова получили?

Маленков вопросительно посмотрел на Суханова.

- Что это группа малолетних бездельников-антисоветчиков, и

только, - напомнил помощник.

- Ага! А то, что эти студенты-евреи оружие запасали, чтобы убить

товарища Маленкова, вы не знаете?

Маленков искренне удивился.

- Меня? Почему меня?

- А они вас считают главным антисемитом.

Маленков недоуменно покачал головой.

- Что еще?

- У Абакумова штук сто любовниц, и все еврейки.

- Ты что – им свечку держал? – разозлился Маленков.

- Ну, так все говорят, - смутился Рюмин.

- Все говорят! – Маленков хмуро передразнил Рюмина. - Факты

нужны, а не сплетни! – кивнул Суханову. - Дайте ему бумагу и пусть все

подробно напишет… Про любовниц - не надо!

4 июля 1951 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

Маленков не стал тянуть и обсудил сообщение Рюмина на

очередном заседании Политбюро.

410

- А вот срочный и очень тревожный вопрос об Абакумове, - сказал

он, дойдя в повестке дня до Абакумова. - Вы ознакомлены с заявлением

товарища Рюмина…

- Это что же получается – Абакумов как-то убил Этингера, чтобы

не дать тому рассказать об убийстве Щербакова? – с сомнением уточнил

Молотов.

- Что-то не верится в еврейский заговор. Мы помогли

провозглашению Израиля, мы помогаем ему сейчас… Почему евреи? Тому

же Израилю нет смысла как-то вредить нам, – поддержал сомнения Молотова

Сталин.

Но сам Молотов тут же оспорил довод вождя.

- Сионисты стремятся вызвать недовольство евреев в любой

стране, а на базе этого недовольства их объединить, и этим создать во всех

странах свои «пятые колонны». Они работают с перспективой - сегодня мы

им нужны, а завтра их «пятая колонна» сунет нам нож в спину.

- Товарищ Сталин, - усилил доводы Маленков, - вот само МГБ в

сообщении от 4 июля 1950 года докладывает: «По имеющимся в МГБ СССР

данным, в результате нарушения большевистского принципа подбора кадров

в клинике лечебного питания Академии медицинских наук СССР создалась

обстановка семейственности и групповщины. По этой причине из 43

должностей руководящих и научных работников клиники 36 занимают лица

еврейской национальности, на излечение в клинику попадают, главным

образом, евреи. Заместитель директора института питания БЕЛКОВ А.С. по

этому вопросу заявил: «Поближе ознакомившись с аппаратом клиники, я

увидел, что 75—80 % научных работников составляют лица еврейской

национальности. В клинике при заполнении истории болезни исключались

графы «национальность» и «партийность». Я предложил заместителю

директора клиники БЕЛИКОВУ включить эти графы, так как они нужны для

статистики. Они были включены, но через пять дней Певзнером снова были

аннулированы.

По существующему положению в клинику лечебного питания

больные должны поступать по путевкам Министерства здравоохранения

СССР и некоторых поликлиник Москвы, а также по тематике института

лечебного питания Академии медицинских наук СССР. В действительности в

клинику поступают в большинстве своем лица еврейской национальности по

тематике института питания, то есть с разрешения директора института

Певзнера и заведующего приемным покоем Бременера. Старшая

медицинская сестра клиники ГЛАДКЕВИЧ Е.А., ведающая регистрацией

больных, заявила: «Характерно отметить, что большинство лечащихся в

клинике больных — это евреи. Как правило, они помещаются на лечение с

документами за подписью Певзнера, Гордона или Бременера»».

Что же получается? Советский народ построил эту клинику для

всех, а пользуются ее одни евреи?

411

- Это еще что! Это, хотя и подлежит беспощадному искоренению, но может считаться пустяком, - взял слово Лазарь Моисеевич Каганович, которому ни еврейское происхождение, ни темперамент не давали

отмолчаться по этому вопросу. – А вспомните, как в 1948-м в «Правде»

выступил Илья Эренбург со статьей о патриотизме. Он абсолютно правильно

писал, что если бы не Советское государство, то никакого еврейского

государства не было бы и в помине, объяснял, что государство Израиль не

имеет никакого отношения к евреям Советского Союза. У нас нет еврейского

вопроса и в еврейском государстве нужды нет. Он высказал позицию партии

и Советского государства по этому вопросу - Израиль необходимо для евреев

капиталистических стран, где процветает антисемитизм. Правильно сказал, что у нас, у единого советского народа, не существует такого понятия -

«еврейский народ». Это смешно, так же, как если бы кто-нибудь заявил, что

люди с рыжими волосами или с определенной формой носа должны

считаться одним народом. Правильно он написал? Правильно!

И чем же ответила эта контра – эти еврейские националисты?

Всего через несколько дней был какой-то там еврейский праздник и они у

синагоги провели демонстрацию, и какую! Я потом узнавал, обычно по

праздникам в синагогу приходило примерно сто-двести человек, а тогда эти

американские прихвостни, чтобы приветствовать посла Израиля Голду Меир, собрали пятидесятитысячную толпу. Это как же понять?! Они плюнули в

лицо остальным народам СССР, заявив этой демонстрацией, что эти народы -

всего лишь три года назад отдавшие миллионы сыновей и за их, евреев, жизнь, - теперь им не братья! Они, видишь ли, евреи, сами по себе, их родина

- Израиль.

Эти 50 тысяч евреев – это ведь не только московские евреи, они

съехались со всего СССР, была даже делегация из Новокузнецка, а ведь в

1948 г. поездки по стране еще были проблемой, даже по железной дороге. И, тем не менее, как видите, по чьему-то указанию десятки тысяч евреев

получили отпуск или фиктивный больничный лист, кто-то помог им купить

билеты, организовал их размещение в Москве, - Каганович не мог

успокоиться и напоминал события, которые у многих были ещё в памяти. -

Правильно мы разогнали за это пресловутый Еврейский антифашистский

комитет, но только ли он один занимался этой подрывной работой?

И если эта гнида еврейского национализма завелась в

Министерстве государственной безопасности, то это страшно – это значит, что у нас теперь нет МГБ, что это не МГБ СССР, а МГБ этих националистов, или Америки, или Израиля. Товарищ Сталин! Евреев нельзя недооценивать.

Если их оставлять без присмотра, они в такой кагал объединяться, что не

всякая партия с ними сравнится!

Эх, жаль Лев Захарович Мехлис заболел! Вот кому надо было бы

поручить разогнать эти жидовские кагалы.

Ясно одно: Абакумова, этого, как его, Фраермана, что ли, и прочих

надо арестовывать и вытряхивать из них правду. Так дело не пойдет!

412

Еврейские заговоры – это те же контрреволюционные антибольшевистские

заговоры, и они нам тоже не нужны!

- А кто будет вытряхивать? Может там уже у всего МГБ «рыльце в

пушку», - засомневался Молотов.

- А вот этот, кто заявление написал, подполковник этот, пусть и

вытряхивает. Он уже пошел против Абакумова и его евреев, вот пусть и

копает дальше, - быстро нашел решение вопроса Каганович.

Берия вспомнил «ежовщину» и с сомнением покачал головой.

- Такие энтузиасты могут такого накопать…

- Ничего, - успокоил его Хрущёв, - Политбюро следить будет, если

чего, мы раскопаем обратно.

22 августа 1951 года,

Москва, кабинет Хрущёва,

вечер.

После снятия с должности министра госбезопасности Абакумова, его обязанности исполнял первый заместитель министра Огольцов. Сталин

пока не определился с тем, кого назначить на должность министра

постоянно, и Хрущев вызвал к себе Огольцова для непростого разговора.

- Мы с вами знакомы, если не ошибаюсь, с 1947 года? –

приветливо спросил Хрущев.

-Да, Никита Сергеевич, я представлялся вам в Киеве… при

определенных обстоятельствах.

- Вот именно - выделил голосом, - ЭТИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА меня

и беспокоят. Сейчас, когда после ареста Абакумова, вы остались исполнять

его обязанности министра госбезопасности, что вы можете сказать о вашем

новом замминистра и начальнике следственного управления Рюмине?

- Да как вам сказать…, - замялся Огольцов.

- А так прямо и скажите – честно, по-партийному.

- Он, как бы это сказать, оперативник, может быть, и неплохой, но

опыта для такой должности у него нет, и к тому же, мне кажется, он излишне

усердствует в направлении евреев.

- А может это и хорошо? Жидов погонять – это всегда полезно. А

то ведь совсем страх потеряли, опять в кагалы собираются и не Советскую

власть, а Израиль славят, неблагодарные сволочи. И если Рюмин надавит на

них, а не… - Хрущев сделал паузу и опять подчеркнул голосом, - НЕ НА

ДРУГИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, то от этого всем будет польза. Всем.

Огольцов мысленно выругался и по его спине от страха побежали

мурашки: «Черт! Он же что-то знает про мое участие в отравлениях, про

передачу мною яда Кузнецову! Это же провал, это – расстрел!»

-Я и не думал мешать товарищу Рюмину, - ответил он Хрущеву, не в состоянии скрыть дрожание в голосе.

- Это хорошо, - Хрущев понял, что Огольцов понимает его, - но

мало. По долгу службы, не только Рюмину, но вам надо будет и лично

допрашивать Абакумова, а ему может быть обидно, что он сидит, а вы на

413

свободе, и Абакумов может оклеветать честных людей, может вместо того, чтобы все честно рассказать про еврейский заговор, рассказывать про какие-нибудь ИНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. Мы с таким в 1937 году частенько

сталкивались – люди много о чем начинают рассказывать от обиды.

И Огольцов понял Хрущева и мысленно обрадовался: «Так ты, оказывается, не только все знаешь, но и хочешь это скрыть!»

- Да, такое вполне может быть, - он быстро подтвердил это здравое

опасение.

- Вот я и думаю, товарищ Огольцов, что партия не может вам

вполне доверять, в связи с тем, что вы много работали с Кузнецовым и

Абакумовым. Я думаю, что вам лучше поработать, - Хрущев опять

подчеркнул голосом, - НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ где-нибудь подальше от

Москвы, а на ваше место партия поставит какого-нибудь партийного

работника, пусть пока и неопытного, но которому МЫ С ВАМИ могли бы

доверять. А потом, когда Рюмин разберется с ленинградцами, с Абакумовым

и евреями, партия не забудет ваш опыт и вернет вас в Москву.

Оценив это Хрущевское «мы с вами», Огольцов понял его: «Так

вот, что ты хочешь! Ты хочешь разорвать связь между арестованными и

ядами, ты не хочешь раскрытия дела ленинградской группы до конца, ты не

хочешь, чтобы и Абакумов выболтал что-либо о ядах. Ты хочешь меня

сохранить, значит и тебе нужны или будут нужны яды. Так, понятно. А что

мне остается делать? Мне остается ввериться тебе».

- Я всегда верил и верю в партию и буду верно служить ей, - и тут

Огольцов сделал паузу и подчеркнул голосом, - И ВАМ НА ЛЮБОМ

ПОСТУ.

- Я надеюсь на это, - с простецкой доброжелательной улыбкой

ответил Хрущев, - и повторяю, как только во всем разберусь, то приму меры

к возвращению вас в Москву. Ваш опыт нужен партии здесь. Ваше место в

Москве… и во всеоружии. Вы меня поняли?

«Как же тебя не понять! Тебе нужен под рукой человек, имеющий

доступ к ядам!» - мигом промелькнуло в голове Огольцова, и он, выдержав

паузу, подтвердил.

- Понял, Никита Сергеевич, понял все точно и вы не пожалеете, доверяя мне.

25 августа 1951 года,

кабинет Сталина,

вечер.

Хрущев на очередном приёме у Сталина по решению кадровых

вопросов затронул и тему руководства МГБ.

- Товарищ Сталин, я считаю неправильным ставить в МГБ

Огольцова вместо Абакумова. Огольцов хотя и был замом Абакумова по

общим вопросам и следственных дел не касался, но он с ним давно работал, кроме того, во время войны служил в Ленинграде и тесно был связан с

Кузнецовым. Лучше его куда-нибудь переместить, а министром МГБ

414

поставить не связанного с МГБ партийного работника, которому можно было

бы верить. Опыта он наберется, а вера сейчас для нас главнее.

- А персонально есть кандидатура?

- Да, это Игнатьев: трудолюбив, был секретарем обкома и вторым

секретарем ЦК Белоруссии, сейчас завотдела партийных органов.

У Сталина не было никаких кандидатур на место министра МГБ, которым бы он мог доверять, поэтому предложение Хрущева, берущего на

себя ответственность за свое предложение, Сталина даже обрадовало.

- Припоминаю его… Ну, что же, подготовьте этот вопрос к

очередному заседанию Политбюро.

Глава 10. ПАВШИЙ НА ПОСТУ

25 октября 1951 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

На заседании Политбюро вопросы повестки дня дошли до вопроса

Берии, по которому он выступил сам.

- Товарищи, - начал Берия, - теперь, после успешного взрыва 18

октября советской атомной бомбы с ураном-235, у нас есть и плутониевая, и

урановая бомбы, кроме того, наработка запасов плутония и урана идет в

очень хорошем темпе. Поэтому я прошу Политбюро утвердить список

участников решения этой проблемы, представленных к награждению

Сталинской премией, к званию Героя Соцтруда и к орденам.

Берия начал читать списки тех, кого ожидало присуждение

Сталинской премии за создание промышленности по разделению изотопов.

По Горьковскому машиностроительному заводу список возглавил директор

завода А.С. Елян, в списке был главный конструктор А.И. Савин и еще семь

человек. По конкурентам горьковчан - Ленинградскому Кировскому заводу, -

список возглавил главный конструктор Н.М. Синев, и в этом списке было

еще семь человек. К Сталинской премии представлялись девять

проектировщиков, а по заводу Д-1 список возглавили А.И. Чурин, М.П.

Родионов, М.В. Якутович, Н.В. Алявдин и еще девять человек.

Представлялся к премии A.M. Петросьянц и еще два работника ПГУ, а также

двенадцать ученых во главе с И.К. Кикоиным и С.Л. Соболевым. К

Сталинским премиям представлялись также строители, монтажники и

некоторые предприятия-поставщики.

За особые заслуги по научному руководству диффузионной

проблемой, Берия предлагал присвоить звание Героя Социалистического

Труда Кикоину и Соболеву. Большая группа руководящего и инженерного

состава, а также работников завода Д-1, предприятий-поставщиков

специальных материалов и оборудования, строителей, монтажников была

награждена орденами и медалями СССР. Список кавалеров открывали

награжденные орденом Ленина слесари В.Ш. Ахмадеев, И.Б. Бамбуров, П.Л.

415

Лисицин, аппаратчики А.Е. Грошев, и И.И. Куликов, а дальше следовали

кавалеры других орденов.

Среди всех руководителей СССР Берия отличался тем, что

никогда не забывал наградить отличившихся подчиненных, в связи с чем, толковые работники всегда стремились работать с ним.

- Никого не забыли? – спросил Сталин.

- Как будто бы нет, - ответил Берия.

- Забыли! – вдруг вмешался Микоян. - Опять забыли самого

товарища Берию. Непорядок получается: Ванников, даже если и не

вспоминать ему его прошлое, подчиненный товарища Берии, уже дважды

Герой Соцтруда, а Лаврентий Павлович как получил в войну Звезду, так она

у него одна до сих пор. Пора уже давать ему и вторую.

- Нет, товарищи, увольте, я не больше Герой, чем остальные члены

Политбюро, тем более что некоторые из нас, товарищ Хрущев, например, и

одной Звезды Героя не имеют, - запротестовал Берия.

- Но мы звания Героев не за членство в Политбюро присваиваем,-

поправил Берию Сталин.

- Все равно, у меня и так наград – девать некуда, уже и груди не

хватает. Орденов Ленина только шесть. Товарищи, давайте закроем вопрос о

моем награждении, - упрямился Берия.

- Если мы отмечаем заслуги одних и не отмечаем такие же, и даже

большие заслуги других, - заметил Сталин, - то это не справедливо…

Затем, помолчав, Сталин продолжил.

- Наверное, не все до конца понимают, с какими трудностями

пришлось столкнуться товарищу Берии. Вы знаете, что мы огромные силы

вкладываем в науку и научные кадры. Возьмем только послевоенное время

Мы государство рабочих и крестьян, а чьи зарплаты за это время выросли

быстрее всех? – неожиданно спросил Сталин, и сам ответил. - Зарплата

ректора института выросла с 2,5 тыс. до 8 тысяч рублей, профессора, доктора

наук с 2 тысяч до 5 тысяч рублей, доцента, кандидата наук с 10 летним

стажем с 1200 до 3200 рублей. Теперь соотношение зарплаты доцента, кандидата наук и квалифицированного рабочего составляет примерно 4 к 1, а

профессора, доктора наук 7 к 1.

В коня ли этот корм? Есть ли отдача?

Если мы имеем дело с настоящими учеными, то отдача, конечно, есть.

Вот, скажем, в 1949 году у нас заработала первая советская

электронная вычислительная машина МЭСМ, в США ее называют

компьютером. Это первый компьютер в Европе и второй в мире. Да, первый

компьютер был создан в США в 1946 году, но в мире около 200 государств, а

из них на сегодня только два способны создавать компьютеры — СССР и

США. Этим научным достижением можно гордиться? Можно!

Но в целом уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас

сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был

416

стимул – страх перед надвигающейся войной. А сейчас у нас ученые нередко

говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим.

По количеству имевшихся и до войны ученых-химиков, мы еще тогда

должны были иметь у себя немецкий концерн «И. Г. Фарбениндустри» в

кубе. А нет его даже сегодня.

В науке новаторами являются единицы. Такими были Павлов, Тимирязев, Менделеев. Есть такие ученые и сейчас, но очень мало. А

остальные — целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят

больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что

все знают и с подозрением относятся ко всему новому, но, что особо

страшно, они душат молодежь с ее революционными научными идеями.

Что, меньше пытливости ума у нас, у русских? Нет.

Дело в организации. Товарищ Берия поднял организацию в деле

создания атомного оружия на такой уровень, что в науке даже рутинеры

заработали. Товарищ Берия двинул вперед молодежь - тех ученых, которых

раньше затирали, того же Курчатова, и мы создали атомные бомбы

практически в такие же по годам сроки, как и американцы, хотя мы понесли

огромные потери в войне, а они на этой войне только нажились.

Вот так надо работать, и за такую работу награда полагается.

Сталин задумался.

- А что, если мы введем в стране еще одно звание? Ведь у нас

звание Героя Советского Союза дается за мужество, а звание Героя

Социалистического Труда – за труд. А давайте введем звание, которое

совместит оба эти звания. Скажем, введем звание «Почетный гражданин

Советского Союза». Как, - товарищ Берия будет возражать против звания

«Почетного гражданина»?

- Товарищ Сталин, - взмолился Берия, - но давайте сделаем это

звание просто званием – без знаков, денег, привилегий и прочего. Только

звание – и все.

- Ну что, товарищи, уважим эту просьбу первого Почетного

гражданина СССР?

16 января 1952 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

Военный министр СССР маршал Василевский принёс Сталину на

подпись документы своего министерства. Сталин, обсуждая детали, прочитал, подписал и вернул их Василевскому, тот вложил документы в

папку, но замешкался.

- У вас все, товарищ Василевский?

Василевский, с некоторым колебанием, упрекнул Сталина.

- Товарищ Сталин, позволю себе вернуться к вопросу, по которому

вы уже приняли решение. Товарищ Сталин, вы поступаете не справедливо. У

нас действует вами же утвержденное положение, по которому, командующие

417

войсками, сумевшие добиться, чтобы вверенные им войска два года подряд в

масштабах всех Вооруженных Сил СССР занимали первое место в боевой

подготовке, награждаются орденом Ленина.

- И что я сделал не так?

- В 1947 году генерал-лейтенант Василий Сталин был назначен

помощником командующего Военно-воздушными силами Московского

военного округа, а с 1948 года он командующий ВВС этого округа. Заметьте, к моменту вступления Василия Иосифовича в должность командующего, Военно-воздушные силы Московского военного округа были на 10-м месте

среди ВВС остальных военных округов.

В результате уже в 1948 году Военно-воздушные силы

Московского военного округа занимают 2-е место среди всех ВВС и

воздушных армий, а в 1949 году – первое, и удерживают первое место в 1950

и 1951 годах. Не два, а три года! Василий Сталин честно заслужил орден

Ленина, а вы вычеркнули его из списка, представленных к наградам! Это

несправедливо!

- Все эти первые места - это субъективные оценки. Они сами по

себе не плохи, но не применимы к моему сыну.

- Хорошо! Вот объективная оценка. 1950 году генерал-лейтенант

Василий Сталин лично подготовил летчиков авиадивизии, посылаемой в

Корею для боев с американской авиацией. Замечу, что одновременно, готовил летчиков и командующий истребительной авиацией ПВО, генерал-лейтенант Савицкий, дважды Герой Советского Союза и сам летчик-ас. Так

вот, полки, подготовленные вашим сыном, по боевой результативности

намного превзошли полки, подготовленные Савицким. А подготовленный

Василием Сталиным 196-й истребительный авиаполк за 10 месяцев боев

потерял 4-х летчиков и 10 самолетов, но сбил 104 американских самолета. И

это учтены только те американские самолеты, которые упали на территорию

Северной Кореи, а не за линией фронта или в океан. Это объективный

показатель?

Сталин встал и начал прохаживаться, несколько возбудившись.

- Я не знал этого… Вы, товарищ Василевский, сегодня

наградили… меня. А что касается Василия, давайте подождем. Я не буду

менять это свое решение.

31 марта 1952 года да,

Москва, дача Хрущёва,

вторая половина дня.

Хрущёв и Игнатьев, прогуливаются по мокрым лесным дорожкам.

Хрущёв, слегка насмешливо взглянул на Игнатьева.

- Ну и как министр государственной безопасности Игнатьев, заботится об охране советского правительства?

- Начальник правительственной охраны Власик, как кремень.

Предан Сталину, как собака, - Игнатьев с полуслова понял, о чём его

спросили. - Подойти к нему невозможно.

418

- А партия нуждается в начальнике правительственной охраны, преданном не только товарищу Сталину, но и всей партии.

- А что тут сделать?

Хрущёв немного подумал.

- Бабник Власик отчаянный… Не хуже Абакумова. Наверняка

своим любовницам что-нибудь делал вопреки интересам службы. Расхищал, наверняка, что-нибудь. Надо проверить. Как там в кино поется – кто ищет, тот всегда найдет. Ищите!

- А кого вместо него?

- Трудно сказать…, - Хрущёв опять задумался. - Я предложу

товарищу Сталину, что бы вам поручили возглавить и правительственную

охрану, так сказать, по совместительству. Как человеку, которому партия

верит. Кстати, а лечащий врач товарища Сталина Смирнов, преданный

партии человек?

- Похоже, что скоро будет предан. Нашли слабое место.

- Какое?

- Гомосексуалист.

- Кто??

- Ну, пидарас.

- А! Это хорошо. А как ты его по-научному назвал?

1 мая 1952 года,

«Ближняя» дача Сталина,

полдень.

У Сталина собралось почти всё Политбюро, праздничное застолье

подошло к концу, разобран торт, в бокалах вино, но все уже пьют чай, за

столом начались разговоры между собой.

Микоян воспользовался тем, что Сталин прямо ни в одном

разговоре не участвовал, и обратился к нему.

- Товарищ Сталин, вопрос это, конечно, не праздничный, но я

хотел бы его обсудить, если вы позволите. Нам необходимо поднять

закупочные и розничные цены на ряд продуктов питания. Безобразие

получается. Картофель стоит всего 4 копейки за килограмм, и его еще с

осени весь раскупают, и получается, что в продаже в магазинах его либо нет, либо продают гнилой. А на колхозном рынке картофель продают втридорога.

Колхозам не выгодно выращивать картофель за 4 копейки.

- И про капусту можно сказать то же самое, поддержал Микояна, заинтересовавшийся Хрущёв. - Нет в магазинах капусты. А на рынке она

дороже бананов. И на капусту нужно поднять закупочные цены.

- Мясо закупаем в колхозах по 25 копеек в живом весе, а керосин

стоит рубль за литр, - продолжил Микоян. - Раньше за литр керосина

колхозы продавали полкилограмма мяса, а сейчас – 4.

- Да, на мясо мы сильно снизили цену, надо повышать, -

согласился и Молотов.

419

Сталин с некоторым удивлением посмотрел на Микояна, Молотова и Хрущева.

Вопрос о повышении закупочных цен и правомерен, и

своевременен, но я не услышал главного для того, чтобы цены повысить.

- Не выгодны эти цены производителю, что может быть главнее? –

удивился Микоян.

- Ошибаетесь, товарищ Микоян! Мы свою экономику развиваем

иначе, нежели капиталисты, и я думал, что вы это понимаете. Придется

пояснить! Слушайте.

Капиталисты обеспечивают емкость своего рынка за счет

увеличения зарплаты, но при этом оставляют себе свободу повышать цены.

Зарплату-то они поднимают, и емкость рынка зарплатой поддерживают, но

повышением цен они грабят трудящихся – грабят их сбережения. Пример.

Положим, человек сегодня сохранил 100 рублей, а товар стоит 25 рублей, то

есть человек сохранил деньги на покупку 4 единиц товара. У капиталистов

завтра товар будет стоить 50 рублей и этим капиталист обесценит

сбережения народа до покупки не 4, а всего двух единиц товаров. И если не

поднять зарплату, то промышленность капиталистов обязана будет

уменьшить производство этих товаров до 2 штук.

А мы обеспечиваем емкость рынка повышением зарплаты и

снижением цен. И емкость нашего рынка гораздо больше, чем у

капиталистов, то есть, наша промышленность развивается быстрее, чем у

капиталистов, и наши люди получают больше товаров, за счет роста

покупательной способности их сбережений. Тот же пример. Если мы завтра

снизим цену до 20 рублей, стало быть, эти 100 рублей сбережений нашего

народа вырастут до возможности купить не 4, а 5 штук этого товара. А наша

промышленность при той же зарплате имеет возможность произвести не 4, а

5 штук этого товара. Вот в чем преимущество нашего планового рынка!

- Но рынок сейчас командует нам поднять цену! – упрямо стоял на

своём Молотов.

Сталин при словах «рынок командует» рассердился.

- Товарищ Молотов, рынок командует ценами в тех странах, во

главе которых стоят бараны. Если во главе стоят хозяева, то тогда они

командуют ценами, а не рынок.

Молотов ответил точно так же раздраженно.

- Снижение цен имеет предел!

- Да! Это повышение цен предела не имеет, а снижение имеет. Но

кто здесь говорил про предел? – спросил Сталин. - Может товарищ Микоян

сообщил, что у него разработана технология хранения картофеля, по которой

у него в магазинах и складах ни тонны картофеля не сгнило? Может

секретарь Московского горкома Хрущёв сообщил, что московские институты

создали, а заводы Москвы производят картофелеуборочные комбайны, которые полностью заменили те сотни тысяч служащих Москвы, которых

товарищ Хрущёв ежегодно посылает копать картошку? И что даже после

420

того, как товарищи Микоян и Хрущёв приняли все меры к снижению

себестоимости картофеля, его выращивание все равно колхозам не выгодно.

Товарищи Хрущёв, Микоян и Молотов нам это сообщили?

Нет, они хотят, как капиталисты, - ничего не делая, решать свои

проблемы простым повышением цен. Они хотят не работая, считаться

государственными деятелями!

Как можно не знать принципов, по которым мы развиваем

экономику уже 20 лет?! Как можно не понимать, почему мы опережаем все

страны по темпам развития промышленного производства?!

Сталин посмотрел на всех с тоской и вдруг сказал усталым

голосом.

- Пропадете вы все без меня, пропадете…

Встал и вышел в свою комнату.

За ним поднялся Молотов, тихо и зло подытожив.

- Когда же это кончится?! Мы для него нерадивые слуги и только!

Резко пошел к выходу, остальные потянулись за ним.

11 мая 1952 года,

«Ближняя» дача Сталина,

поздний вечер

К Сталину приехал Берия со своими срочными вопросами и стол

Сталина, и так перегруженный стопками бумаг, присланных для

рассмотрения, пополнился и документами с вопросами Берии.

Наконец Сталин поставил резолюцию на последнем документе.

-Хорошо, с нефтью разобрались, - передал документ Берии и с

тоской взглянул на кипу оставшихся на столе документов. - Твои вопросы

все, но остались еще эти.

А давай, Лаврентий, я тебя и сегодня пока не отпущу. Что-то я

сегодня не в настроении заниматься рутиной. Пойдем, сыграем в бильярд, -

идут в бильярдную, продолжая разговор за игрой. - Стар стал, быстро

устаю… Жизнь прошла, а жизненной цели так и не достиг.

Берия от удивления выронил мелок, которым натирал кий.

- Вы?? Вы не достигли? Такое могучее государство построили и не

достигли цели??

- Это не то, - отмахнулся Сталин. - Пойми, Лаврентий, мы

коммунисты, а коммунизм это коммуна, это такой строй, когда все общее, и в

первую очередь, общая власть. Невозможно строить коммунизм дальше, если

власть принадлежит только части общества – только партии. Тем более, что у

нас все больше и больше аппарат партии под партией понимает только себя, а под коммунизмом – коммунизм в собственной квартире.

- Но есть же народный контроль, партийный, государственный…

- И это не то. Научился партийный аппарат и этим контролем

управлять себе на пользу… Я, как Пигмалион. Знаешь, есть такой

древнегреческий миф о царе Пигмалионе, сделавшем статую девушки и

влюбившемся в нее… Боги эту статую оживили… Так и я.

421

- Не понял, - Берия, склонившийся над столом, выпрямился, так и

не ударив.

- Ты молод, всего не знаешь. Когда мы, большевики, в 17-м

подобрали у этих гнилых либералов власть, то стали властью над царским

государственным аппаратом. Как стали властью? Мы просто поставили над

этим царским аппаратом органы Советской власти - Советы, а сами заняли

должности министров. Нам казалось, что этого достаточно…

А этот царский аппарат и при царе воровал и предавал, а уж при

нас распоясался. Нужно было установить контроль над ним, и я, по заданию

Ленина, стал Генеральным секретарем партии и создал партийный аппарат.

Создал его для контроля за царским, теперь уже советским, государственным

аппаратом. Хороший создал аппарат, мощный. Ведь такого аппарата, как у

ВКП(б), нет ни у одной буржуазной партии нигде в мире – он им просто не

нужен. А нам был нужен, и я его создал.

А после этого, этот партийный аппарат стал не коммунизм

строить, а жить ради собственных интересов. Когда я это увидел, то

попробовал подчинить его народу. Не получилось!

- Вы имеете в виду вашу Конституцию? – догадался Берия.

- Её… Ты тогда был простым членом ЦК и не знаешь всех

подробностей… По моей Конституции выборы должны были проводиться на

альтернативной основе, народ должен был выбирать одного депутата из

нескольких кандидатов. У нас до сих пор осталась в бюллетенях для выборов

запись «Вычеркнуть всех, оставить одного»… А в бюллетене стоит один

кандидат, кого вычеркивать? Да и этот кандидат назначается обкомом.

Когда мы идею выборов из нескольких кандидатов в депутаты

начали пытаться утвердить в ЦК, секретари местных организаций, во главе с

Эйхе, ты должен его помнить…

- Помню. Расстреляли его где-то перед войной.

- Так вот, этот Эйхе начал требовать разрешить ему создать

чрезвычайные тройки для уничтожения «пятой колонны». Уничтожить

«пятую колонну» было надо, но мы же видели, что Эйхе и другие секретари

не этого хотят – они хотели уничтожить своих конкурентов на выборах. В

связи с надвигающейся войной, пришлось на это пойти. Твой друг, Хрущёв, кстати, первым представил на утверждение список, если я правильно помню, на 8 тысяч человек, которых он просил разрешить ему расстрелять. Мы в

Политбюро сдерживали репрессии, как могли, но жертв было много, да ты

сам занимался их реабилитацией.

- Только в 39-м выпустили из лагерей более 300 тысяч…, -

подтвердил Берия.

- Право провести чистку областей, членам ЦК оказалось мало. Они

в последний момент, под угрозой перевыборов Политбюро, заставили нас

переписать положение о выборах и убрать из него выдвижение в кандидаты в

депутаты нескольких кандидатур. В спешке все делали, за один вечер, вот у

нас и осталась в образце бюллетеня эта дурацкая строчка – «вычеркнуть

422

всех», - Сталин ударил и промазал, казалось бы, верный шар, но не обратил

на это внимания, взволнованный разговором. - Власть партийного аппарата –

это не коммунизм… А как передать власть народу – вот вопрос!

Некоторое время играли молча, Берия выиграл вторую партию.

- У нас под партией понимают секретарей партии, - задумчиво

начал он, натирая мелом кий, - в лучшем случае, партийное собрание или

съезд. А ведь права партии записаны в ее Уставе. А на Устав мало кто

обращает внимание.

- К чему ты это? – удивился Сталин.

- А если взять и в Уставе устранить партию от власти над

Советской властью? Это никого не встревожит. А потом заставить

партийный аппарат исполнять Устав.

Сталин прекратил играть и посмотрел на Берию долгим и

задумчивым взглядом.

- А ведь это может быть решением вопроса…

10 июня 1952 года,

Кремль, кабинет Сталина,

вторая половина дня.

К этому заседанию Политбюро Сталин готовился очень долго и

тщательно.

До сих пор ни он лично, ни его постоянные призывы к ученым и

товарищам с объяснения им, что «без теории нам смерть!», ситуацию не

улучшили – теории строительства Коммунизма как не было так и не

появилось. Сталин был уже очень не молод, но хотел при жизни увидеть, если не начало Коммунизма, то хотя бы такое государство, в котором

Коммунизм возможен. Успехи в строительстве материальной базы

Коммунизма были огромны и вызывали в капиталистических странах и

зависть и ужас. Теперь оставалось реорганизовать партию так, чтобы власть в

СССР полностью перешла в руки всего народа – в руки Советов.

Сталин произнёс вступительное слово и начал объяснять план

реорганизации партии.

- …Мы увеличим количество секретарей Центрального Комитета в

перестроенной партии с нынешних 4-5 до, скажем, 10 человек. И не надо

должности генерального секретаря. Почему не надо? Потому, что партия это

коллектив, и ум партии должен быть коллективным, надо прекращать

практику единоличного вождизма. Почему нам надо прекращать эту

практику? То, что, может, и было хорошо во времена смертельной опасности

для всей страны и для коммунизма, не годится в период, когда надо искать

пути дальнейшего движения вперед. А искать эти пути уже сейчас жизненно

необходимо потому, что без теории строительства коммунизма нам смерть. У

нас была теория того, как взять власть, у нас был марксизм-ленинизм, но

теории как строить коммунизм, у нас нет до сих пор. А когда в партии или

стране единоличный вождь, никто не хочет думать самостоятельно – все

смотрят на вождя: что им вождь скажет? Самим нужно думать над вопросами

423

строительства коммунизма, самим! Чтобы не вождь, вернее, не только вожди

партии, но и каждый коммунист над этим думал, чтобы ночей не спал.

Далее. Нам нужно упразднить самих себя – нам нужно упразднить

Политбюро. Ведь, по закону, по Конституции страны, в Советском Союзе

высшей властью является Верховный Совет, а по существу, всю полноту

государственной власти имеем мы. Правильно ли это? Да, было правильно!

Потому было правильно, что в стране были троцкисты, была «пятая

колонна», была война с фашизмом, по сути, со всей Европой, был

тяжелейший период восстановления народного хозяйства. Тогда было не до

формальностей демократии, тогда требовалось единое руководство и именно

наше руководство – партии большевиков. Почему так было правильно?

Потому, что сама история, сама наша победа над всей фашистской Европой

это показала.

Но теперь нам нужно провести перестройку и отдать всю полноту

власти всему народу Советского Союза, передать власть Верховному Совету

СССР.

Далее. Если не будет Политбюро, то нужно реорганизовать и

текущее управление самой партией. Сейчас она управляется: Политбюро, секретарями ЦК и Оргбюро. Оргбюро упраздним и создадим Президиум

партии, и этот Президиум будет управлять только самой партией…

Товарищ Сталин, - не выдержал Хрущёв, - простите, что

перебиваю, но я не понял – это что же, мы лишаем партию большевиков

власти в Советском Союзе?! Как это можно? Ведь без Политбюро мы никого

и ничего не заставим делать.

- А почему партия, даже партия коммунистов, должна кого-то

заставлять? Коммунисты должны убеждать! Разве на фронте коммунисты

кого-то заставляли идти в бой? Заставляли идти в бой, если это требовалось, командиры - представители советской власти, а коммунисты первыми

поднимались в атаку и этим убеждали подняться в атаку и беспартийных. Так

должно быть и в мирной жизни. Мы оставляем в ведении партией всю

пропаганду в стране, оставляем отбор кандидатов в депутаты Верховного

Совета. Разве это не власть?

- Товарищ Сталин, - настаивал Хрущёв, - но практика показывает, если у нас не будет Политбюро, то мы не сможем приказывать, а если мы не

сможем приказывать, то как же мы будем выполнять решения партии?

- Вы хотите сказать товарищ Хрущёв, что вы такой коммунист, который без палки не может никого убедить выполнить решение партии? –

резко спросил Сталин. - Что у нас секретарь ЦК и вождь коммунистов

Москвы и Московской области, товарищ Хрущёв, держиморда? – Сталин

смягчился и сменил тон. - Пойми, Никита Сергеевич, мы коммунисты, а

коммунизм это коммуна, это такой строй, когда все общее, и в первую

очередь, общая власть. Невозможно строить коммунизм дальше, если власть

принадлежит только части общества – только партии, тем более, что у нас

все больше и больше секретарей парторганизаций под партией начали

424

понимать только себя, а под коммунизмом – коммунизм в собственной

квартире.

Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления партией, а

при сегодняшнем положении, когда партия управляет страной, то, значит, бюрократизм и канцелярщина управления всей страной, отсутствие

ответственности — вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся

теперь наши трудности. Да, сегодняшняя номенклатура партии это люди с

известными заслугами в прошлом, но люди, ставшие теперь вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для

них, а для дураков. Для дураков там – внизу!

Мало у нас в партийном руководстве беспокойных, зато уже есть

такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо. И эти, с

позволения сказать, коммунисты, стремятся сделать хорошо только себе, а

остальным – как получиться.

Если мы действительно коммунисты, а не каста, захватившая

власть для собственной выгоды, то, чтобы двигаться к коммунизму, мы

обязаны предать государственную власть всему народу. Ты что, Никита

Сергеевич, так и не понял, что мы, приняв в 1936 году Конституцию, еще

тогда хотели передать всю власть Советам? Ведь мы еще тогда предполагали

на выборах во все Советы выдвигать на одно место по несколько

кандидатов? Тогда это сделать не дал Гитлер и троцкисты, но сейчас нам это

сделать ничего не мешает. – Сталин задумался. - Как бы тебе это объяснить и

в принципе, и чтобы было понятно.

Любую позицию, конечно, можно пересмотреть, но надо

объяснить людям, почему это сделано, исходя из каких новых явлений. И мы

объясняли людям, какие внешние и внутренние условия в нашей стране, идущей к Коммунизму, требовали, сосредотачивать власть не в руках

«коммуны», а в руках немногих – в руках партии. Мы объясняли, почему

недовнедрили Конституцию в жизнь.

Но в теории необходима ортодоксальность как верность

принципам. А там, где речь идет о принципах, надо быть неуступчивым и

требовательным до последней степени. Пойми, этот принцип – то, что мы

строим Коммунизм, - это наша идея, это то, во имя чего мы живем. Главное в

жизни — идея. Когда нет идеи, то нет цели движения; когда нет цели —

неизвестно, вокруг чего следует сконцентрировать волю. Лиши нас идеи, и

как движущая сила, как концентратор воли людей, мы, коммунисты, умрем.

Мы станем паразитами на шее народа.

- Да, товарищ Сталин, теперь понял, - ответил Хрущев, широко и

искренне улыбаясь. - Я же человек простой, до меня такие теоретические

тонкости не сразу доходят

Сталин отвернулся и взгляд Хрущева немедленно стал злобным, а

в голове его промелькнуло: «Да ты, Хозяин, или дурак, или враг! Мы тебя на

вершину вознесли, ты нашим потом и кровью в своих руках всю власть

собрал, а нас и последней власти хочешь лишить?!» Злобный взгляд Хрущева

425

на Сталина с удивлением отметил сидящий напротив Берия, но не успел его

оценить, поскольку началось обсуждение.

- Я не понял, - вступил в спор Молотов, - То, что ты, Коба, сказал, я понял, я не понял, чем провинилась партия как таковая? Не бюрократия

партии, тут ты во многом справедлив, а рядовые коммунисты? Половина

довоенного состава партии погибла на фронтах, а мы возьмем и объявим, что

они теперь никто – рядовые пропагандистского фронта.

- А почему бы и не быть рядовым, чем это позорно? – спросил

Берия. – Тем более, что партию никто не бросает на произвол судьбы и у нее

будут все необходимые средства для пропагандистской борьбы – все

средства массовой пропаганды. Кроме того, партия будет встроена в систему

советской власти. Простите за сравнение, но оно в данном случае

правомерно, будет встроена, как православная церковь была встроена в

Российскую империю.

- Ну и чем православная церковь кончила? – вмешался

Ворошилов. – Попы, вместо того, чтобы нести в народ слово божье, занялись

стяжательством, в результате в ходе революции и Гражданской войны для

нас, большевиков, эсэры или меньшевики были страшнее, нежели попы – те

вообще никакого влияния на народ не оказывали – народ в своей массе

мигом стал атеистами.

- Ну, если наша партия станет, как попы православной церкви, то, значит туда нам и дорога – на свалку истории! Но так в этом и заключается

наша задача – задача ЦК, - перестроить работу партии так, чтобы она

постоянно сохраняла власть в умах людей, - горячился Берия.

- Это пустые слова, - вмешался Маленков. – Попробуй оказать

влияние на людей, если будет объявлено, что партия уходит от власти. Кто

поймет то, что только что сказал товарищ Сталин? Один из тысячи, даже

среди коммунистов. А остальные привыкли верить – они не думают. Как

только мы будем дискредитированы лишением нас власти, то говори, не

говори – толку не будет. Нас просто слушать никто не будет – будут слушать

любых болтунов, которые будут немедленно обещать народу какие-нибудь

блага. И именно им будут верить. Что, ты не знаешь, как западная

пропаганда оболванивает народ?

- Я хочу снова вернуться к началу разговора и сказать о вещах, которые товарищ Сталин не затронул в своем выступлении, - уже спокойно

начал Берия. – Пока у нас в стране партийные комитеты всех уровней

сохраняют государственную власть, у нас, по сути, самая худшая ситуация с

точки зрения управления. Это двоевластие, при котором не найдешь

виноватых в упущениях – это узаконенная безответственность управленцев и

начальников.

Да, раньше, до войны, когда нас, коммунистов, не признавали или

признавали через силу, тогда плохое управление страной нашей партией

привело бы к потере нами власти, а потеря власти - к смерти всего

партийного аппарата нашей партии. Да, тогда этот страх смерти

426

стимулировало партаппарат вникать во все дела на вверенном тебе участке

работы – это стимулировало его учится делу. Да и то, как мы знаем, даже

тогда эта угроза была стимулом далеко не для всех, а массу партийных

бюрократов надо было и подгонять, и с работы гнать. Но после войны и эта

угроза исчезла навсегда - мир нас вынужден принять на равных со всеми

основаниях, мы учредители и постоянные члены ООН, коммунистом быть

уже безопасно. Так зачем нынешним молодым партаппаратчикам учиться, зачем им лишняя работа? Они останутся дураками.

И другая сторона этого вопроса. Ведь некомпетентность может

быть не только следствием отсутствия стимулов, но и следствием

врожденных лени и тупости. На производстве, в живом деле такие люди

работать не смогут, но чтобы контролировать работу других так, как это

требуется от партийного аппарата, компетентность и не требуется.

Следовательно, мы уйдем, и работа в партаппарате станет вожделенной

мечтой ленивого дурака с честолюбивыми мечтами.

Поймите, если мы не примем меры, то пройдет одно поколение, и

во всем Советском Союзе некомпетентные люди, дураки, будут руководить

знающими людьми.

Мы

обязаны

провести

разделение

ответственности:

государственная власть – у Советов, а подбор кадров и пропаганда – у

партии. Мы обязаны это сделать и для спасения Коммунизма, и для спасения

СССР.

- Да хватит нас убеждать в пользе молока, - раздражено сказал

Молотов. – Речь не об этом. Если мы объявим, что уходим от

государственной власти, то партия потеряет авторитет и способность вести

ту самую пропаганду, за которую ты ратуешь. А как быть коммунистическим

партиям за рубежом? Чтобы начать движение к коммунизму нужно взять

власть, а как им ее брать в своих странах, если мы от власти откажемся? Им и

будут говорить – вон большевики пропагандой занимаются, вот и вы

занимайтесь, и к власти не лезьте!

- Хочу сказать по поводу пропаганды на фронте, - вновь вступил в

спор Хрущёв. – Я, пожалуй, из всех членов Политбюро больше всех

накомиссарил и никто меня не упрекнет, что я комиссарил с фронтового

тыла. Так вот, скажу я вам, пропаганда она особенно хороша, когда у тебя

есть власть приказать расстрелять труса перед строем. Такая пропаганда

остальных трусов убеждает лучше, чем все тома Карла Маркса!

Берия пропустил слова Хрущева мимо ушей, и продолжил спор с

Молотовым.

- А надо ли нам, чтобы все страны строили коммунизм и брали

власть только по нашему образу и подобию? – перефразировал он слова из

Библии. – Так ли уж, и всем ли нужны революции и кровь гражданских войн?

Может коммунистам за рубежом нужно сначала пропагандой взять власть в

умах людей, а потом прийти к власти на выборах? А для успеха их

пропаганды, как раз и нужно, чтобы наша партия была сильна именно в этом

427

– в пропаганде, а уровень жизни советского народа был примером для

народов других стран.

- Ну, это уж прямой мелкобуржуазный лепет! - возмутился

Каганович.

- Социал-демократчина! – подтвердил Микоян.

– Подождите, товарищи, - вмешался Сталин, - мы путаем вместе

два вопроса и поэтому превращаем обсуждение в свалку. Вопросы надо

разделить. Первый вопрос – надо ли передать власть Советам? Второй – как

это сделать? Какое мнение по первому вопросу?

- Какое тут может быть мнение? – вопросом на вопрос ответил

Каганович. – Если мы коммунисты, то передать власть народу обязаны.

Остальные согласно молчали, и Сталин вопросительно посмотрел

на Хрущёва.

- Я тоже «за», товарищ Сталин, - ответил Хрущёв.

- Тогда второй вопрос, - не спеша, начал Сталин. – У нас нет

необходимости кричать об этой передаче власти на всех перекрестках.

Начнем с того, что мы фактически уже не управляем страной с

помощью Политбюро. Начиная с 1941 года, Политбюро рассматривает

только вопросы назначения на государственные и партийные должности, и

вопросы пропаганды. И нам осталось и работу всей партии повернуть в это

русло. Дело это не такое, чтобы мы обязательно с ним спешили, его нужно

проводить неукоснительно, но не спеша. Товарищи правы – нам нельзя ни

оскорблять партию, ни подрывать доверие к ней. Нужно дать ей время

осознать и освоить новые исторические задачи.

Мы изменим устав партии, открыто обсудим его проект, а затем

соберем съезд партии и примем новый устав. Не вижу необходимости и даже

считаю вредным сосредотачивать внимание коммунистов и народа на том, что партия передает всю полноту власти Советам и народу. Иначе

получиться так, что Советы и народ ее до этих пор не имели. Проведем

перестройку так, как будто это к Советской власти прямого отношения не

имеет, а является сугубо нашим, партийным делом, а это, собственно, так и

есть.

- Правильно, согласился Молотов, - есть дела, которые не терпят

шума. Проведем перестройку тихо.

- И не спеша, – добавил Хрущёв.

Это компромиссное предложение Сталина разрядило обстановку и

было видно, что оно всех устраивает.

- Я против! – решительно заявил Берия. – Такое дело нельзя делать

тайно, в этом случае умолчание равносильно обману. Это недостойно!

- Почему? – удивился Сталин.

- Создается впечатление, что мы в нем не уверены и молчим, чтобы в случае чего, все вернуть назад. Это недостойно.

- Тебя что волнует – абстрактное достоинство или авторитет

партии? – уже рассержено спросил Сталин.

428

- И то, и то! Поэтому и против!

- Хорошо, - холодно закончил обсуждение Сталин, - тогда

голосуем. Кто «за»?

Кроме Берии, все подняли руки.

- Предложение принято, - подытожил Сталин, - а товарищ Берия

подчинится дисциплине.

15 июля 1952 года,

Кремль, кабинет Сталина,

поздний вечер.

Маленков, решив партийные вопросы, собирал в пачку

рассмотренные Сталиным документы.

- Есть ещё вопрос, который бы я хотел согласовать с вами, -

сообщил он. - Сейчас едет суд над деятелями Еврейского антифашистского

комитета. Председатель суда Чепцов явился ко мне и утверждает, что дело

нужно отправить обратно в МГБ на доследование, дескать, доказательств

мало. Я хотел с вами посоветоваться, что мне ему сказать?

Сталин с тоской опустил голову на руку – Маленков высший

руководитель страны и один из наиболее умных и деятельных, но и он не

хочет вникать в устройство государства, и он не хочет организовывать

правильное функционирование государственных дел! Помолчав, зло сказал.

- Георгий, ты хоть что-то соображаешь в устройстве нашего

государства?

У нас по закону судьи выносят приговоры на основании

собственного убеждения в виновности подсудимых. Заруби себе это на носу!

На основе его - судьи - убеждения, а не твоего! Он слушал дело, а не ты! И

обсуждать приговор судья может только в совещательной комнате с другими

судьями, а не с тобой! Если будет нарушена тайна совещательной комнаты, то приговор подлежит отмене, а судья должен отдаваться под суд за заведомо

неправосудный приговор!

Ты скажи этому сукиному сыну, что если он сам не хочет сесть лет

на 10, то пусть оправдает подсудимых, если считает их невиновными, а если

считает, что дело нуждается в доследовании, то пусть сам отправит дело на

доследование!

Понимаешь, Георгий, у нас в законе две высшие меры социальной

защиты – расстрел (это первая категория) и высылка за границу (это вторая

категория). Мы, политическое руководство страны, исходя из политической

ситуации в стране, по закону имеем право определить, какую высшую меру

судья обязан назначить тому, кого он считает виновным. Но мы никогда, запомни, никогда не указывали судьям, виновен человек или нет!

Иди, и хоть что-то сам узнай об устройстве СССР!

14 сентября 1952 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер.

429

Конец лета и осень 1952 года оказались для Сталина чрезвычайно

загруженными.

Ту атомную дубинку, которой США пугали весь мир, СССР

уверенно ломал через колено. Мечтаете нанести по СССР удар двумя

сотнями атомных бомб? Мечтайте! В ответ получите такое же количество

таких же бомб!

Но Сталин, кроме текущего управления страной, обдумывал и

разрабатывал новый устав партии, оценивал те замечания, которые

поступали к проекту этого устава от коммунистов, обдумывал персональный

состав руководящих органов партии, скрупулезно вникал в числа отчетного

доклада съезду. Кроме того, этой же осенью Советский Союз проводил

Конгресс народов мира, а это тоже требовало больших затрат времени. И, еще, в Москву приехал Мао-Дзедун, жил у Сталина на втором, гостевом, этаже Ближней дачи и Сталин вел с ним переговоры по заключению

союзного договора с великим соседом.

На какой- либо тщательный контроль по делу Абакумова не было

времени, и хотя протоколы допросов в Политбюро приходили, но всю борьбу

с еврейским заговором возглавил Хрущев. Под его руководством были

осуждены члены бывшего Еврейского антифашистского комитета за

шпионаж, были еще некоторые разоблачения, но дело Абакумова не

продвинулось ни на шаг.

А на это дело смотрели всерьез. Ведь МГБ – это достаточно

хорошо вооруженная организация, кроме того, защищенная законами и

документами. Кто не подчинится человеку, предъявившему удостоверение

сотрудника МГБ? И если уж сотрудники МГБ занялись террором, то это

было страшно. Поэтому вскрыть заговор в МГБ требовалось как можно

быстрее, однако Абакумов глупо выкручивался на допросах, но о причинах

своего проеврейского поведения молчал, а, главное, молчал, почему он замял

расследование убийства Щербакова. Арестованные вместе с ним евреи, работники МГБ и прокуратуры, признавались во многих мелких проступках, в обычном для определенной части евреев расизме, но еврейский заговор с

целью терроризма отрицали решительно.

Политбюро распорядилось бить Абакумова, и для МГБ это

оказалось определенной проблемой, поскольку не было ни специалистов

этого дела, ни палок. Палки нашли, работникам за битье Абакумова

пообещали отпуска, премии и внеочередные звания, но толку не было –

Абакумов не признавался, хотя били его почти год и пытки прекратили

врачи, предупредив, что Абакумов умрет.

В кабинете Сталина шло совещание Совещание закончилось, его

участники потянулись к выходу, навстречу с им вошёл Поскребышев с

документами.

- Товарищ Берия, задержитесь, - попросил Сталин, - товарищ

Поскребышев, организуйте нам чай. - Ты читаешь протоколы допросов по

еврейскому заговору в МГБ? – спросил он Берию.

430

- К сожалению, товарищ Сталин, я их скорее просматриваю, вникать не успеваю.

- Черт его знает, - пожал плечами Сталин, - складывается такое

впечатление, что еврейского заговора нет, но тогда непонятно, почему так

отчаянно лжет Абакумов, почему он скрывал убийство Щербакова, почему

потакал преступникам-евреям, что его с ними связывает?

Принесли чай, Сталин и Берия, оба уставшие от длинного

рабочего дня, долго задумчиво молчали.

- Уже понятно, что Рюмин перемудрил с этим еврейским

заговором, а мы продолжаем смотреть на дело его глазами…, - не спеша

продолжил тему Сталин. – Может в этом деле все на виду и очень просто?

Что-нибудь вроде французского «шерше ля фам»?

- Знаете, товарищ Сталин, вообще-то не еврею заниматься

расследованием преступлений евреев страшновато. Пусть этот еврей даже и

негодяй-преступник, а тебе все равно приклеят кличку «антисемит». А этой

кличке придано значение какого-то пещерного человека, какого-то

дегенерата. Не каждый способен плюнуть на мнение этой визжащей толпы, считающей себя цветом человечества…

- Но Абакумов - министр, генерал-полковник, ему ли обращать

внимание на это стадо, состоящее из каких-то актеришек, бездарных поэтов и

писателей? – пожал плечами Сталин.

Оба опять задумались.

- Постойте! – вдруг осенило Берию. – А, может, вы и правы насчет

«шерше ля фам» - насчет того, что нужно искать женщину, но только не

женщину, а много женщин!

- Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Сталин.

- Ведь Рюмин составил список любовниц Абакумова, и в этом

списке, в основном, еврейки. А если Абакумов боялся, что если его объявят

антисемитом, то перестанут пускать в общество, в котором он развлекается?

А если дело еще хуже – если ему подсунули несовершеннолетнюю, да еще и

повернули дело так, что он ее изнасиловал или, якобы, изнасиловал? А если

он был под этим шантажом? Между прочим, таким способом вербуем

агентов даже мы, а уж у капиталистических разведок это стандартный прием.

Как ему, генерал-полковнику, теперь признаться в этом позорнейшем

преступлении? Ведь оно позорно даже в среде уголовников – в лагерях из

насильников делают педерастов, хотя мы с этим и боремся.

- Может быть, может быть, - задумчиво проговорил Сталин, - но

убийство Щербакова почему скрывал, да еще так неуклюже – на глазах

Рюмина? Это шантажом раскрыть изнасилование не объяснишь…

- А может, он боялся аналогий? Может, он боялся, если вскроется

убийство Щербакова, то оно потянет за собой и расследование смерти, скажем, Жданова?

- До этого Рюмин додумался – он проверил обстоятельства смерти

Жданова – там, похоже, все чисто.

431

- Да, я помню, - подтвердил, Берия, - он проверял… Но я не

помню, назначал ли он медицинскую экспертизу?

Конечно, Рюмин, в желании раскрыть как можно более страшное

преступление, занялся и проверкой обстоятельств смерти Жданова. Но

немедленно охладел к этому делу, как только выяснил, что среди лечащих

врачей Жданова не было евреев. Игнатьев и Хрущев, у которых сначала

задрожали колени, когда следователи МГБ начали вызывать на допрос этих

врачей, успокоились, видя этот антиеврейский уклон следствия под

руководством Рюмина, более того, Игнатьев ненавязчиво этот уклон

поощрял, согласовывая Рюмину арест все новых и новых евреев, перегружая

этой, ни к чему не приводящей работой следственный аппарат МГБ.

«Хорошо» вела себя и Тимашук, ее вызывали в МГБ 24 июля и 11 августа

1952 года, но она ни слова не сказала, ни о сокрытии врачами инфаркта у

Жданова, ни о своем письме Власику.

Услышав от Берии о медицинской экспертизе, Сталин

засомневался:

- Возможна ли она, через четыре года после смерти человека?

- А пусть эксперты просмотрят медицинские документы Жданова, может, что-нибудь подозрительное и вскроется.

- Ну что же – это не сложно. Завтра же дам распоряжение

министру здравоохранения назначить для этой экспертизы комиссию из

лучших специалистов, - и поднявшись с некоторым трудом со стула, Сталин

подытожил. - Ладно, на сегодня хватит, давай-ка разъезжаться по домам.

Через

несколько

недель,

экспертная

комиссия

под

председательством главного терапевта Минздрава СССР профессора П.Е.

Лукомского, сделала 12 копий больничного дела Жданова, убрав из этих

копий его фамилию и оставив только результаты анализов, кардиограмм и

способ лечения, после чего разослала эти копии для оценки двенадцати

лучшим кардиологам СССР. Получив ответы, комиссия Лукомского пришла

к выводу, что врачи Жданова «залечили» - при наличии у Жданова инфаркта, его лечили такими методами, которые должны были привести к смерти.

После этого дело закрутилось осмысленнее: 18 октября был арестован

начальник Лечсанупра (начальник врачей, лечащих правительство) Егоров, вместе с ним лечащий врач Жданова Майоров, а 4 ноября – и академик

Виноградов. Припертые выводами комиссии Лукомского, они вынуждены

были признаться, что не определили у Жданова инфаркт, лечили его

неправильно, а заключение патологоанатома подделано, чтобы скрыть

неправильность лечения. (Какое-то время врачи молчали о диагнозе

Тимашук, поскольку начальник правительственной охраны генерал-лейтенант Власик изъял из Лечсанупра все документы по рассмотрению ее

письма и связанным с этим отстранением Тимашук от работы в Кремлевской

больнице).

Теперь Сталин окончательно уверился, что замминстра МГБ

Рюмин со своим антиеврейским энтузиазмом потратил год на расследование

432

того, что имело маловажное значение, и этим фактически саботировал

расследование террора против членов Правительства СССР. Хрущёв тоже, чтобы сберечь Игнатьева, всю вину возложил на Рюмина и предложил его

снять, а для помощи еще «слабому Игнатьеву», вернуть из Узбекистана в

Москву Огольцова. Хрущёв еще не думал об убийстве Сталина, еще не

собирался это делать, но животный инстинкт ему подсказывал, что уже

нужно быть к этому готовым. Верящий «простодушному Хрущёву», Сталин

согласился с ним: 11 ноября 1952 года был снят с должности и вообще

уволен из МГБ полковник Рюмин, а через неделю, 20 ноября генерал-лейтенант Огольцов вновь занял свою прежнюю должность первого

заместителя министра государственной безопасности СССР. Хрущёв не умел

играть в шахматы, но хитрость позволяла ему расставлять фигуры так, что

любой гроссмейстер позавидовал бы.

И, надо сказать, что Хрущев готовил новое преступление, уверив

себя в правоте своего дела – он «спасал не себя», он «спасал ленинскую

партию».

30 октября 1952 года,

Москва, квартира А. Андреева,

вечер

На день рождения Андреева – члена Политбюро, - собрались

практически все члены Политбюро. Кроме Сталина и Берия. Дата была не

круглой, и Хрущёв посоветовал Андрееву пригласить гостей именно так –

«не отрывать занятых товарищей на пустяки». Никто особо не пил и не ел, все понимали, что нужно поговорить откровенно, но никто не хотел

начинать. Наконец всё это надоело Кагановичу.

- Ну что, товарищи, давайте еще раз выпьем за здоровье нашего

дорогого именинника и товарища, Андрея Андреевича Андреева, да пойдем

по домам готовиться к съезду.

- Подожди, Лазарь Моисеевич, - остановил Хрущёв, понимая, что

пауза слишком затянулась. - Раз никто не хочет начать разговор о том, о чем

все хотят поговорить, то давайте я начну. Начну его прямо, по-мужицки. Как

хотите, Лазарь Моисеевич, но я этого не понимаю. За что партию устранять

от власти? Разве это по-ленински? Разве это по-большевистски?

- Ну, коммунизм, это общая власть…, - начал возражать

Каганович, но уж очень нерешительно.

- Да это я понимаю, - отмахнулся Хрущёв, - но партию как можно

устранить от власти? Половина состава партии погибла на фронте, а ее

устранять?! Вячеслав Михайлович, я не такой грамотный, как вы, я это знаю.

Но я и не дурак. А что делает товарищ, Сталин, не пойму.

Помните, в ноте от 9 апреля этого года мы предложили Америке и

остальным капиталистам проект договора по Германии. А по этому проекту

Германию предлагалось объединить, как единое государство; все

оккупационные войска вывести, а в Германии провести свободные выборы.

Причем, всем немцам, даже бывшим нацистам, давалось бы право голоса.

433

А как же наши товарищи-коммунисты в Восточной Германии? Что

ж, товарищ Сталин, без помощи бросил их на растерзание нацистам?

- Ну, зато, Германия обязывается не участвовать в военных

коалициях и союзах, - возразил Молотов, но как-то казённо, без внутренней

убеждённости в голосе.

- Да это хорошо, - Хрущёв понял, что он на правильном пути, - но

как же просто так взять и прекратить строительство социализма у немцев?

Георгий, ты грамотнее меня, может тебе это понятно – как же мы будем без

Политбюро руководить страной? Это что же – нам остается только агитация

и пропаганда? Через пять дней съезд, а я ничего понять не могу.

- Да еще и в Президиум ЦК предложены неизвестно кто…, -

отвернулся и начал демонстративно смотреть в окно Маленков.

Каганович явно удивился и заволновался.

- Кстати, а мы в списке Президиума есть или уже нас нет?

- В список ЦК я всех вставил, - сообщил Маленков. - А список

Президиума ЦК он сам готовит. И кто там, мы с Никитой не имеем ни

малейшего понятия.

- Хорошенькое дело! – возмутился Ворошилов.

По новому Уставу, который должен был принять XIX съезд

партии, партией управлял Центральный комитет – ЦК – из 125 членов и 110

кандидатов в члены ЦК). И уже после съезда члены ЦК раньше избирали

членов Политбюро, а по новому Уставу должны были избрать членов

Президиума. И раньше члены Политбюро предварительно обсуждали, кому

именно быть членом Политбюро, а вот теперь, оказывается, Сталин сам

формирует Президиум! Для всех присутствующих известие об этом стало

шоком.

Молотов осуждающе покачал головой.

- Во что превратилась партия… Он барин, а мы холопы.

- И какие холопы! – прорвало Микояна. - У холопа ведь хоть что-то было! А у нас ни личной собственности, ни личного времени, с утра до

ночи под конвоем МГБ. Слова лишнего не скажи – ему немедленно донесут!

И так до пенсии.

- До какой пенсии? – Ворошилов был полон сарказма. - Ты знаешь

хоть кого-то, кто с ним работал, кто-бы ушел на пенсию? У всех у нас одна

пенсия – пуля в лоб!

- Да, если вспомнить, начиная с ленинского Политбюро, - Молотов

прищурившись начал вспоминать, - то Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Томский, Сокольников, Рудзутак, Чубарь, Косиор…, - с видом

безнадёжности махнул рукой. - А сейчас вот Вознесенский. Все ушли на

пенсию с пулей в голове.

- Почему все с пулей? Троцкий – с ледорубом, - насмешливо

вспомнил подробность Ворошилов.

Но Каганович не хотел быть несправедливым.

434

- Ну, не без нашего же участия… Сами же голосовали… Он еще

их и жалел больше, чем мы. Вспомните Бухарина и Рыкова…

- Да разве же в этом дело! – перебил Хрущёв, опасавшийся, что

разговор свернёт не в ту строну.

- Придется заниматься пропагандой, - тоскливо напомнил

Маленков.

- И ничего поделать нельзя, - подытожил Микоян. - Самого-то

Сталина от власти не устранишь.

- В том-то и дело…, - Хрущёв решил пока не форсировать

события.

Андреев, обычно редко выступавший, вдруг начал раздумчиво

итожить.

- А вот этого не надо. Вы ситуацию не понимаете. Он – царь. Что

такое сегодня СССР? Это царь, служащий народу, и народ. А мы нанятые

царем слуги царя. В нас народ видит начальников только потому, что мы его

слуги. Его – царя! Если он партию перестанет возглавлять, то мы становимся

никем. Не могут быть слуги царя без царя… Другое дело, если он умрет, возглавляя партию. Свое смертью, конечно. Тогда мы, как бы, наследники, продолжаем династию. Так можно. А выгонять его, или ему самому уйти из

руководства партией, никак нельзя. Тогда у нас столько останется власти, что

мы еще и попам завидовать будем.

5-14 ноября 1952 года,

Москва,

XIX съезд ВКП(б).

В начале съезда – открытого и очень торжественного мероприятия, переполненного зарубежными гостями, - Сталин выступил с коротким

приветственным словом, а затем все 10 дней скромно просидел в глубине

президиума, слушая выступающих. Вёл съезд Маленков.

А на трибуне один выступающий менял другого, вот выступает

Микоян.

- …Мы уже давно, товарищи, по производству продуктов питания

и промышленных товаров опережаем показатели довоенного 1940 года. Как