Мгновения жизни отца народа

переднем крае учащается количество разрывов снарядов. Одиночный

тяжелый снаряд разорвался совсем недалеко от командного пункта, возле

Хёрлайна упал комок земли. Стоящий у стереотрубы офицер доложил.

- Господин генерал. Русская артиллерия усиливает заградительный

огонь.

- Этого следовало ожидать, - проворчал Хёрлайн. - Альбрехт, вызовите огонь всей нашей дивизионной артиллерии по возможным пунктам, с которых работают русские артиллерийские наблюдатели. Порвите им

провода к чертовой матери!!

Прошло ещё полтора часа. Генерал нервно ходит по траншее, мимо

него прошмыгнул денщик, поставив на столик накрытый салфеткой поднос и

термос.

-. Наша мотопехота отходит на исходные позиции, - тусклым голосом

доложил дежурный офицер.

- Альбрехт! – не выдержал генерал. - Почему наши артиллеристы

ведут такой редкий огонь?

- Подвозят и разгружают боеприпасы. Никто не думал, что нам

потребуется столько боеприпасов на этой позиции.

Минул ещё час. Генерал сидел у столика и курил одну сигарету за

другой. Поднос стоял в нетронутом состоянии – Хёрлайну кусок не лез в

горло при мысли, что его пехота – лучшая пехота Германии, сейчас гибнет

под огнём русских пулемётчиков и артиллеристов.

- Господин генерал, танки развернулись к атаке, радостно доложил

дежурный офицер.- Командир танковой бригады Штрахвиц спрашивает, сняты ли минные поля русских?

- А они сняты? – спросил Хёрлайн.

Дежурный офицер замялся.

- Саперы докладывают, что они старались.

- Понятно, - буркнул Хёрлайн и посмотрел на часы. - На четыре часа

задержка танковой атаки! Приказ Лаукерту и Штрахвицу: атаковать прямо

через минные поля! Касснитцу следовать за танками.

Время шло. Генерал ходил по траншее, ожтдая хоть каких-то хороших

новостей.

- Доклад с командного пункта 10-й танковой: у них на минах

остановилось 40 «Пантер», три горят, у остальных экипажи устраняют

повреждения ходовой части, - доложил дежурный.

Прошёл ещё час, Хёрлайн смотрел в стереотрубу, пытаясь увидеть

хоть какой-то просвет в этой безнадёжной попытке пробить оборону русских.

Подошёл дежурный офицер и нерешительно замялся, наконец доложил.

237

- Радист командира первого танкового батальона предал в эфир, -

читает с блокнота: ««Пантера» 11-01 подбита. Командир убит».

Солнце опускалось к горизонту. - Генерал за столиком вылил остатки

кофе из термоса в крышку термоса. Поднос остался закрытым салфеткой, как

его и поставил на столик денщик. Подошёл подполковник Альбрехт.

- Артиллерийские наблюдатели передали – у Черкасского горит уже

32 «Пантеры», помолчал. - Полковник Касснитц… убит.

Генерал со стуком ставит крышку термоса на стол, кофе

выплескивается ему на руку.

- Мы Черкасское по графику должны были взять в 9 утра, сейчас уже

9 вечера, а мы его еще не взяли! Альбрехт, вам повезло, вы становитесь

участником новой битвы под Верденом, и дай нам бог, чтобы мы закончили

ее хотя бы так, как под Верденом, - вничью!

12 июля 1943 года,

Курская дуга, Воронежский фронт, 6-я гвардейская армия, утро.

В пшеничном поле на возвышенности присев, рассматривал в бинокль

виднеющееся село старший лейтенант-артиллерист, рядом лежал ефрейтор-ординарец. На рукавах у них нашивки противотанкистов. Время от времени

через их головы перелетали снаряды и рвались сзади. «Пошли обратно!», -

наконец дал команду старший лейтенант, и они, пригнувшись, быстро пошли

по направлению к траншее своей линии обороны, приседая при близких

разрывах.

Из-за обстрела немецкой артиллерии, советская пехота сидела в

глубокой траншее, по брустверу которой шёл полноватый невысокий

генерал-лейтенант с яркими лампасами и в блестящих золотом погонах. Его

сопровождал командир сидящего в траншее полка, майор, и командир роты с

листками представлений к наградам. За ними семенил толстый полковник с

портфелем и два автоматчика. Командир роты показывал на очередного

солдата в траншее, тот выскакивал наверх, и генерал вручал ему медаль или

орден, которые полковник доставал из портфеля. При каждом очередном

разрыве снаряда полковник и автоматчики приседали, но генерал держался

прямо и невозмутимо.

- Товарищ старший лейтенант, это кто? – удивлённо спросил

ординарец.

- Член военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенант

Хрущёв, я его видел, когда мы прикрывали штаб армии, - ответил старлей.

Члены военного совета фронтов и армий были, по сути, комиссары

правительства, надзирающими за преданностью государству командования

фронтов и армий.

- Тот самый, что на Украине секретарем был? – вспомнил ефрейтор

читанное в довоенных газетах.

- Он самый.

- А мужик ничего - не робкого десятка, - похвалил генерала ефрейтор.

238

Артиллеристы попытались перескочить свою траншею незаметно для

генерала, но тот увидел и подзывая к себе, помахал рукой.

- Подойдите, старший лейтенант!

В это время награждающие подошли к пулемету «максим» и сидящим

в траншее двум пулеметчикам. Командир роты, мельком взглянув в бумажку, докладывает Хрущёву.

- Пулеметчик Глущенко. Второй номер – Никитин. У Гремучего в

одиночку почти час сдерживали наступление до роты немецкой пехоты.

Человек 15 немцев положили.

- Именем Верховного Совета награждаю Вас, товарищ Глущенко, орденом Отечественной войны 2 степени, а Вас, товарищ Никитин, медалью

«За отвагу», - объявил Хрущёв.

Полковник подал Хрущёву орден, но в это время немецкий снаряд

разорвался невдалеке, и в воздухе прошелестели осколки. Солдаты

инстинктивно присели в окопе, затем Глущенко протянул из окопа руку за

орденом.

Майор вскипел.

- Генерал стоит наверху и не боится, а вы в окопе прячетесь?! А ну, наверх!

Солдаты выскочили из окопа, Хрущёв усмехнулся и вручил уже

пожилому Глущенко орден, а Никитину прикрепил медаль, пожал руки.

- Сынки, товарищи, за вами жены и матери, за вами дети, за вами вся

великая страна, за вами коммунизм. Ни шагу назад, товарищи, ни шагу

назад! – просьбой приказал Хрущёв награждённым.

Солдаты спрыгнули в траншею, а Хрущёв повернулся к старшему

лейтенанту. Тот вскинул руку к фуражке.

- Командир 4-й батареи 595-го противотанкового артиллерийского

полка старший лейтенант Петров.

Хрущёв кивнув в сторону замаскированных орудий метрах в 50 в от

траншеи.

- Это ваши пушки?

- Так точно, товарищ генерал.

Хрущёв одобрительно прищурился.

- Близко поставил, значит не боишься. На тебя, Петров, вся надежда, не пропусти гадов, а мы тебе корпусной артиллерией поможем. Немцы уже

выдыхаются, надо устоять! - посмотрел на низкое небо. - Эх, погода

нелетная, а то бы и штурмовичков прислали бы!

Пожал Петрову руку и пошел, с сопровождающими, дальше, а Петров

поспешил на батарею. В окопе Глущенко, поглаживая сияющий орден, удивлённо сообщил Никитину.

- Два года воюю, а генерала первый раз вижу.

- Да еще на передовой! – согласился Никитин.

- Я тебе скажу так – раз тут генерал, значит, тут силы много, – сделал

авторитетный вывод Глущенко. - Генералы там, где опасно, ходить не будут.

239

В это время из нашего тыла прогудел снаряд, и мощный взрыв

раздался метрах в 100 перед окопами. На солдат упал комок земли.

- Что это наши по нам стреляют? – опасливо удивился Никитин.

- Пристреливаются, - сообщил опытный Глущенко. - Чуток

промазали. Видал, какие «чемоданы» бросают? Не иначе, как

шестидюймовка, снаряды по три пуда весом, - с нашего тыла пролетел еще

один снаряд, но взметнул разрыв уже метрах в 400 от траншеи. - Во! Что я

тебе говорил? Это наши пристреливаются, будут пред нами заградительный

огонь ставить. Не, раз у нас тут столько пушек, то немцы ни хрена не

пройдут. Ежели уж тут и генералы по окопам ходют, значит, и силы у нас тут

много.

3 августа 1943 года,

Западный фронт,

позднее утро

В большое село въехала кавалькада, возглавляемая двумя

броневиками БА-10, за ними ехали шесть «виллисов». В переднем «виллисе»

сидели Сталин и Булганин. Сбоку из пыли проглянуло двухэтажное здание, на нем был прикреплен небольшой белый флаг с красным крестом. Сталин

заинтересовался и приказал Власику подъехать к этому госпиталю. У входа в

здание были сложены ученические парты, на них сидели группа больных и

раненых, несколько компаний играла в домино. Несколько человек

полностью одетые и с оружием, но с перевязанными щеками сидели на

ступеньках, остальные раненные в связи с продолжавшейся жарой были

одеты только в брюки и нижние сорочки, большинство было босиком.

Сталин сошёл с автомашины.

- Здравствуйте товарищи, что у нас здесь?

При виде Сталина все опешили и будучи полураздетыми не знали, как

им реагировать, потом послышались нестройные голоса: «Здравствуйте

(здравия желаем), товарищ Сталин! Медсанбат тут, товарищ Сталин».

Куривший у входа санитар в белом халате, метнулся в здание.

- Ну, что же, давайте посмотрим медсанбат, - решил Сталин и

направился ко входу.

Вошли в школу, прошли по коридору, у одной из дверей Сталин

приостановился, затем свернул в класс. Из класса были вынесены парты и

стояли раскладные кровати, почти все пустые. На одной лежал на животе

раненный, еще на одной двое раненных играли в шахматы. Один раненный

был с подвешенной на косынке рукой и перевязанной грудью, другой с

перевязанной головой.

Сталин поздоровался и ошарашенные раненные вскочили и

вытянулись.

- Сидите, товарищи сидите! – командует Сталин.

-. Да как же мы при вас сидеть-то будем? – возражает раненный с

перевязанной головой.

- Да вот так! – отвечает Сталин и садится на койку.

240

Раненный в грудь сел, раненный в голову остался стоять у тумбочки, на которой лежала фляга и стояли кружки. У этого раненного прямо на

нижней рубахе пристегнута медаль «За отвагу», и был он явно поддатенький.

Лежавший ничком остался стоять у своей кровати. По ходу разговора сквозь

столпившееся начальство протиснулись к своим койкам и остальные

раненные, усаживаясь и натягивая на себя гимнастерки.

- Как были ранены? – спросил Сталин.

- На нас двоих в охранении немецкая разведка наткнулась. Ну, мы

огонь открыли, они тоже…

- Отбились, товарищ Сталин! – вставил слово раненный с

перевязанной головой.

- Черта бы отбились, - возразил раненный в грудь, - если бы рота

быстро не пособила. Наш взвод уже через пару минут подбежал, а то б они

нас к себе утащили. Сначала мы стреляли, а потом и наши, и их минометчики

начали мины швырять, так с ничего, почитай с полчаса воевали. У нас двоих

убило и еще трое в армейский госпиталь отправили, а мне сюда – выше

ключицы – пуля вошла и под лопаткой вылетела, а Кольке каску пробила и

по черепушке скользнула. Так мы тут теперь лечимся, через неделю –

врачиха говорит – пойдем в команду выздоравливающих, а там и в полк.

- А я поверху шел, а тут немецкий снаряд воет, - сообщил третий. - Я к

окопу, да перецепился и в окоп вниз головой, а тут он и взорвался и меня

осколком в… это, как это тут называют, в общем, в задницу.

Раненый с перевязанной головой хохотнул.

- Скажи спасибо, что не в передницу, - и тут же сам смутился.

Виноват, товарищ Сталин.

В это время в палату вбегжала женщина в белом колпаке и халате, забрызганном спереди свежей кровью, растолкала стоящих генералов, поднесла руку к колпаку.

- Товарищ Сталин, командир 203-го отдельного медико-санитарного

батальона майор Канцельсон!

Сталин встал и пожал ей руку.

- Здравия желаю, товарищ майор!

- В стационаре 9 раненых и 22 больных. Боев нет, товарищ Сталин, раненых мало, да и у нас остаются только легкораненые. Сейчас, в основном, только стоматолог и работает, - доложил командир медсанбата.

Сталин показал на кровь на её халате.

- Мы вам помешали?

- Нет, товарищ Сталин, я уже все сделала, его перевязывают. Это

тяжелый, его отправим в глубокий тыл.

Сталин снова садится на кровать.

- Я переговорю с товарищами, - попросил он разрешения у майора, показав на раненых.

- Конечно, товарищ Сталин, - майор отдала честь на всякий случай.

241

Пока Сталин говорил, врач с помощью медсестры стащила с себя

халат, осталась в гимнастерке с орденом «Красной звезды», надела пилотку.

Санитарка вынула из кармана зеркальце и врач, глядя в него, поправила

прядь волос на лбу под пилоткой.

- А как вам немец? – продолжал Сталин расспрос раненых.

- Ну, что немец? Немец вояка сурьезный…, - начал один.

- Не то говоришь Степаныч! – перебил второй. - Немец уже не тот!

Когда их разведку отбили и нас перевязывали, наши сбегали вперед и нашли

трех убитых немцев и одного раненного. Так среди убитых, говорят, был

такой пацан, что аж жалко, а пленный вообще оказался поляком, - обращаясь

к Степанычу. - Разве же они раньше бы нет то, что раненного, а убитых

бросили бы? Ни в жисть! Утащили бы с собой. А теперь бросили. Нет, немец

уже не тот!

- Из полка вас навещают? – поинтересовался Сталин.

- Кому навещать? – удивился раненый в ягодицу.

- Это тебя не навещают, а к нам командир старшину послал с

передачкой, - похвастался раненый в голову.

- Вот как? И что же из полка передали? – поинтересовался Сталин.

Солдат замялся и передвинулся, пытаясь задом закрыть фляжку на

тумбочке.

- Да так, разное…

- Ну… разное тоже бывает полезным, - усмехнулся Сталин. - В

небольших дозах…

- Да мы меру знаем, товарищ Сталин!

- А как кормят?

- От пуза! И на простынях спим. Как в санатории!

- Товарищ Сталин! – вмешалась Канцельсон. - По калориям все

выдается, но пресно очень, каши быстро приедаются. На складах нет уксуса, нет горчицы, лето идет, а овощей почти нет.

- Понял, товарищ майор, - Сталин встал с кровати и посмотрел на

сопровождающих генералов. - Присутствующие здесь товарищи тоже

поняли. Товарищ Власик, пусть кто-нибудь из охраны принесет этим

раненным товарищам по коробке папирос, а то мы пришли к ним с пустыми

руками, неудобно! До свидания, товарищи, удачи вам! – попрощавшись с

майором за руку, Сталин вышел в коридор и пошёл к выходу, его догнал

Власик.

- Товарищ Сталин, а у нас такого запаса папирос нет.

- В Военторге купите, потом привезете сюда.

На выходе Сталина догнал член военного совета Западного фронта

Булганин.

- Товарищ Сталин, давайте вы сфотографируетесь с раненными

бойцами на память о посещении Западного фронта.

- На память о посещении фронта, фронт должен выполнить стоящую

перед ним боевую задачу, а я сюда не на пикник - не фотографироваться

242

приехал, - и на крыльце сердито упрекнул. - Кстати, товарищ Булганин! Если

бы на вашем месте был товарищ Мехлис, то у солдат фронта были бы и

овощи, и уж, тем более, горчица и уксус! Мехлис разжаловал бы пару

интендантов в рядовые с отправкой на передовую, и у солдат все было бы!

3 августа 1943 года,

Западный фронт,

вторая половина дня

В штабе артиллерии Западного фронта за длинным столом, на

котором были разложены карты и схемы, сидели Сталин, Воронов, Соколовский и еще с десяток генералов-артиллеристов сидели за столом и у

стола.

- Товарищи, - начал Сталин, выслушав всех, - если верить разведке, то

у немцев на этом участке не более 9 тысяч стволов артиллерии, а у вас на

двух фронтах 22 тысячи стволов. Однако, выслушав ваши доклады, я не

уверен, что вы используете эти стволы так, как это надо.

Артподготовку вы запланировали и по первой, и по второй

оборонительным линиям немцев. А дальше? Я не вижу в ваших планах

планов артиллерийского наступления.

- Как только пехота прорвет первые линии, артиллерия начнет

сопровождать пехоту огнем и колесами, - сообщил Воронов.

- Это слова. А как вы собираетесь это делать? Для того, чтобы

открыть немедленный артиллерийский огонь по закрепившимся в глубине

прорыва немцам, надо, чтобы командиры артиллерийских дивизионов были в

стрелковых и танковых батальонах вместе с радиостанциями и радистами, с

помощью которых они могли бы немедленно развернуть свои дивизионы и

дать целеуказание для открытия немедленного огня.

Я ничего не услышал ни об организации связи в звене батальон-дивизион, ни о наличии у вас радиостанций, ни о наличии у вас опыта

подобных действий, ни о том, что вы обучили или собираетесь обучить такой

тактике командиров дивизионов и батарей…

4 августа 1943 года,

Калининский фронт,

вторая половина дня

Ознакомившись с подготовкой к наступлению на Западном фронте, Сталин переехал на Калининский фронт. В штабе фронта Сталин вместе с

Ворошиловым выслушал доклад командующего фронтом генерал-полковника А. Ерёменко. Теперь, постукивая карандашом по карте, Сталин

размышлял вслух.

- Местность перед вами, товарищ Еременко, трудная: много речек, ручьев, болот, перелесков. Это тяжелая местность для танков. Вам лучше

пускать в прорыв не просто танковый корпус, а конно-механизированную

группу – танковый корпус и кавалерийский корпус. Там где танк не пройдет, пройдет лошадь, кавалеристу с седла прекрасно все видно – это идеальные

разведчики. Они прикроют танкистам фланги от любых неожиданностей…

243

Сталина прерывает зашедший Власик..

- Товарищ Сталин, Брянский фронт освободил Орел!

Сталин радостно хлопнул ладонью по столу.

- Утром Белгород, сейчас Орел! Вот так надо воевать! В один день

освободить два города! Замечательно! Что-то надо предпринять...

- Что вы имеете в виду? – не понял Ворошилов.

- В старину, в честь победителей звонили во все колокола, и весь

народ понимал, что одержана победа. Но теперь колоколов у нас нет…

- Зато у нас есть пушки, - не растерялся Ворошилов, - а я читал, что и

из пушек в честь победителей тоже палили. Царь Петр и фейерверки жег.

- Правильно! – согласился Сталин. - Надо прочесть по радио

поздравительный приказ, и в честь победителей дать несколько залпов, скажем, из 100 или более орудий. Так и сделаем! – Власику. - Свяжите меня с

Генштабом!

Ночь на 5 августа,

Калининский фронт,

1-00

Когда послышался гул пролетающих самолётов и началась пушечно

пулемётная пальба зенитчиков, Сталин спал на железной кровати в

небольшом деревянном домике. Сталин вскочил, быстро натянул бриджи и

сапоги, набросил на плечи китель и вышел на крыльцо. Перед крыльцом уже

стоял Ворошилов и смотрел в небо. Во дворе стояли солдаты охраны, пожилой сержант в каске подошёл к Ворошилову: «Товарищ маршал, поднимитесь на крыльцо, сверху осколки зенитных снарядов падают».

Ворошилов послушно поднялся на крыльцо под защиту крыши и

показал Сталину на поднимающееся зарево вдалеке за лесом.

- Немцы бомбят Ржев. Там сейчас на станции выгружается 3-й

кавалерийский корпус Осликовского.

- Да, не в силах мы справиться со шпионажем.

28 марта 1944 года,

заседание ГКО

вторая половина дня

Государственный комитет обороны редко собирался в полном составе, обычно большинство его членов решали вопросы по телефону, но сейчас в

кабинете Сталина собрались Молотов, Берия, Каганович, Микоян и

Вознесенский.

- Вчера был знаменательный день, начал Сталин, - не прошло и года, как мы сломали немцам хребет под Курском, а уже освободили почти всю

Украину и вышли к границам СССР на реке Прут – к границам с Румынией.

Поздравляю вас товарищи, это подвиг всего советского народа, но и наш

труд.

- И ваш гений, товарищ Сталин! – напомнил Вознесенский, но Сталин

скептически на него взглянул

244

- Оставьте, товарищ Вознесенский, мы не на митинге. В связи с

развитием событий, возникает ряд вопросов. Во-первых, давайте поручим

товарищу Молотову подготовить проект постановления ГКО о том, как вести

себя нашим войскам в Румынии. Румыны воюют с нами, у многих наших

солдат возникнет желание рассчитаться с румынами и за Одессу, и за

Севастополь,

и

за

Сталинград,

за

миллионы

наших

убитых

соотечественников. Желание понятное, но дать выход мести нельзя. Нельзя

искусственно вызывать трудности румынского населения, мы коммунисты и

воюем с фашизмом, а не с народом. Нам придется создать свою

администрацию на занятых территориях Румынии, но, полагаю, что все

органы Румынской власти надо сохранять, поскольку они обеспечивают

жизнь населения. С ними надо будет сотрудничать. Думаю, что у товарища

Молотова достаточно опыта, чтобы предусмотреть в постановлении

необходимые меры.

Товарищу Берия вам, по старой памяти, надо подготовить проект

постановления ГКО о воссоздании пограничных округов – уже пора, раз мы

выходим к государственным границам.

Товарищ Каганович, нам предстоят бои в Белоруссии, а там нам не

хватает железных дорог для маневра: для подвоза войск, техники и

боеприпасов. Подготовьте проект по восстановлению тех железных дорог, которые мы вернем себе после освобождения Белоруссии, и по увеличению

мощности железнодорожной сети, ведущей на запад через Белоруссию.

И еще вопрос. Да, война в разгаре, и фронта требуют и требуют людей

и оружия. Но надо заниматься и другим. Война разрушила тысячи наших

городов и сел. Люди остались без крова. В Сталинграде разрушено 42 тысячи

жилых домов, в Ростове на Дону почти 13 тысяч. Бедный Орел разрушен на

90%, разрушен Киев, скорее всего и Минск мы найдем в развалинах. Их надо

отстраивать.

А для этого нам необходимо, во-первых, индустриальная база.

Конечно, сначала надо опереться на лесные ресурсы – необходимо создать

индустрию изготовления сборных домов, но необходимо строить заводы и по

производству материалов для строительства многоэтажных зданий, стало

быть, нам необходимы кирпичные заводы, заводы по производству гипса, шлакобетона, раковин и унитазов, кафельной плитки. Полагаю, что проект

этого постановления подготовит товарищ Вознесенский, но вы, товарищ

Вознесенский, согласуйте его с товарищем Кагановичем. Строительные

материалы это тяжелые грузы, надо планировать размещение заводов так, чтобы удобно было эти грузы перевозить по железной дороге.

И еще. Нам, конечно, в первую очередь нужно жилье, но нам нужно

жилье в красивых домах, которые должны стоять в красивых городах.

Поэтому, товарищ Вознесенский, вам нужно привлечь к этому делу всех

наших лучших архитекторов.

Кстати, товарищ Микоян, а нельзя ли по ленд-лизу получить от

американцев какие-либо производства для строительной индустрии?

245

- Исключено, товарищ Сталин, - вздохнул Микоян. - Можем получить

только оружие и станки для производства оружия. Ничего другого

американцы не поставят.

Сталин улыбнулся.

- А мне говорили, что в народе ходит стишок: «Самый хитрый из

армян, наш товарищ Микоян». Товарищ Микоян, надо оправдывать легенды, которые народ о вас слагает.

Каганович засмеялся.

- Да там в Америке с ним торгуются одни евреи, он их не перехитрит, не, не перехитрит!

Микоян послал Кагановичу успокаивающий жест ладонью.

- Это мы еще посмотрим, - и повернулся к Сталину. - Попробую что-нибудь придумать, товарищ Сталин.

23 мая 1944 года

кабинет Сталина,

полдень.

В кабинете Сталина уже час шло совещание об оперативных планах

Красной Армии на лето 1944 года, за столом сидели Жуков, Василевский, Ворошилов, Воронов, еще несколько генералов. У торца стола стоял

покрасневший и заметно вспотевший командующий 1-м Белорусским

фронтом генерал армии Рокоссовский. Совещание обсуждало предложенный

Рокоссовским план операций 1-го Белорусского фронта.

Сталин уже был раздражён.

- Товарищ Рокоссовский, выйдите в приемную и еще раз хорошо

подумайте над своим предложением.

Все удивились, Рокоссовский вышел.

Жуков тут же поддержал Сталина.

- Это невозможно! То, что предлагает Рокоссовский, это не просто

глупость, это непрофессионально! Чтобы нанести сильный удар, нужно

сжать пальцы в кулак, а не пытаться ударить растопыренными пальцами! Это

азбука военного дела! Товарищ Сталин, прекратите эти ненужные прения, это не колхозное собрание, это армия, и Рокоссовскому надо просто

приказать!

- Генштаб все просчитал, - согласился Василевский. - Нет другого

разумного решения: 1-му Белорусскому фронту нужно нанести мощный удар

с Рогачевского плацдарма, а затем быстро ввести в прорыв остальные силы.

Если только мы задержимся с прорывом, немцы подтянут войска с запада и с

юга, и тогда прорваться к Минску фронт вообще не сможет. Главный удар

должен быть один!

- Черт его знает! – пожал плечами Ворошилов. - С одной стороны, Генштаб, безусловно, прав, с другой стороны, Рокоссовский еще никогда ни

в чем не подводил…

Сталин подошёл к двери и пригласил Рокоссовского.

- Ну, как, товарищ Рокоссовский, подумали?

246

- Да, товарищ Сталин, подумал: вверенному мне фронту надо

наносить два главных удара.

Жуков раздосадовано сплюнул, Василевский поморщился, у

остальных генералов разочарованно вытянулись лица. Сталин вздохнул.

- Товарищ Рокоссовский, давайте с самого начала.

На сегодня конфигурация советско-германского фронта такова, что

нам необходимо наносить главный удар летней кампании с юга – через

Галицию на Варшаву и далее вдоль Вислы до Балтики, - и этим ударом

окружить две группы немецких войск – «Центр» и «Север». От истоков

Припяти до Балтийского моря расстояние не так уж велико – каких-нибудь

450 км, причем без серьезных естественных препятствий. Отличные условия

для стремительного броска. Но мы уверены, что и немцы считают, что мы

именно так летнюю кампанию и начнем, поскольку немцы из своих 34

танковых дивизий, 24 уже расположили в Галиции и ждут нас здесь.

Мы же решили обмануть их надежды и ударим севернее Припятских

болот – там, где нас немцы не ждут. Но условия для наступления здесь

тяжелы и наше единственное спасение в быстроте и скоординированности

действий всех наших фронтов, участвующих в главной кампании

наступающего лета.

Участок фронта здесь выступает в нашу строну, образуя некий мешок

с немцами группы армий «Центр». Завязать этот мешок, чтобы немцев

можно было в нем удавить, поручается 3-му Белорусскому фронту

Черняховского и вам, 1-му Белорусскому. Черняховский с севера, а вы с юга

должны прорваться к Минску и таким образом окружить немецкую 4-ю

армию. Но при этом вам нужно разбить по дороге к Минску 9-ю армию, а

Черняховскому – 3-ю танковую армия немцев. И чтобы разбить 9-ю армию, вам нужно ударить одним сильным кулаком.

Если вы не сможете прорваться к Минску быстро, то немцы

перебросят с Галиции свои танковые дивизии и вы уже никогда не

пробьетесь. Окружения не получится, группа армий «Центр» устоит, наша

летняя кампания провалится, сотни тысяч советских людей будут убиты зря.

Вы понимаете, что вы мне предлагаете вам согласовать?

- Товарищ Сталин, вы и Генштаб все это наступление видите на карте, а я на брюхе облазил всю линию своего фронта, - мрачно ответил

Рокоссовский. - На Рогачевском плацдарме мы не разместим большие силы, он как горлышко у бутылки, через которое мне надо будет продавить три

армии. Нас немцы здесь легко остановят, если мы не распылим их силы на

еще один мощный удар. Надо наносить два главных удара, и 1-й Белорусский

готов нанести два удара и прорваться!

Товарищ Сталин! У меня прекрасные командармы – Горбатов, Батов, Белов, Лучинский, Романенко! Им нужен простор для маневра и инициативы.

Сталин уже не скрывал недовольства.

- Выйдите еще раз в приемную и еще раз подумайте!

Рокоссовский вышел, Сталин повернулся к Ворошилову.

247

- Климент Ефремович, партизаны готовы ударить в Белоруссии по

немцам с тыла?

- Мы начнем за сутки до наступления фронтов. Поднимаем все

партизанские отряды сразу, примерно 250 тысяч бойцов. Планируем в одну

ночь взорвать все стратегически важные мосты между Днепром и Минском, и за Минском тоже, и наметили в тылу у немцев разрушить

железнодорожное полотно всеми способами не менее, чем в 11 тысячах мест.

Порвем немцам железную дорогу в клочья! Одновременно будем устраивать

засады на всех мало-мальски важных автомобильных дорогах. Постараемся

сделать так, чтобы немцы не смогли ни резервы к фронту подать, ни

боеприпасы. А по мере продвижения фронтов, будем захватывать

стратегически важные пункты до прихода наших.

- Хорошо, - ответил Сталин, оценив услышанное. - Пойду, позову

Рокоссовского, - пригласив и пройдясь по кабинету снова спросил. - Товарищ

Рокоссовский, так как все же 1-му Белорусскому наносить удар – в одном

месте или в двух?

- В двух! – непреклонно ответил Рокоссовский.

- Все! – резко подытожил Сталин и ускорил своё хождение по

кабинету, в молчании потянулась минута, после которой Сталин принял

решение. - Я принимаю план товарища Рокоссовского, но теперь, товарищ

Рокоссовский, на вашей совести двойная ответственность – за успех 1-го

Белорусского фронта и за то, что вы возложили на меня ответственность за

провал всей нашей летней кампании.

- По моей вине она не провалится, - чётко ответил Рокоссовский.

10 июля 1943 года,

1-й Белорусский фронт, западнее Минска,

вторая половина дня.

На опушке рощи одиноко стоял танк Т-34-85, рядом с ним ремонтная

«летучка» - «студебеккер» с будкой. На танке был разбит ленивец - переднее

колесо, поддерживающее и направляющее гусеницу, - его меняли экипаж и

ремонтники летучки, всего 7 человек. Командир танка лейтенант сидел на

башне и курил, ремонтом командовал механик-водитель танка.

- Вдвоем берись за лом, дергай, дергай! Не, не пойдет. Давай сначала

кувалдой…

Вдруг у лейтенанта вытянулось лицо, он вскочил во весь рост на

башне.

Ё…(удар кувалдой) твою мать!!

Все выпрямились и посмотрели в направлении, в котором смотрел

лейтенант. В полукилометре из противоположного леска выходят густые

цепи немцев и разворачиваются вдоль дороги. Из-за подъёма дороги и

дальше спуска в наш тыл, оттуда немцев плохо видно. Крик снизу:

«Уходим!». Лейтенант оглядывается – еще в полукилометре по дороге

ничего не подозревая об опасности, из нашего тыла пылит советская

стрелковая часть.

248

- Стой!! – командует лейтенант, принявший решение. - Наводчик и

заряжающий в башню! Радист, вытаскивай свой пулемет наружу, механик –

бери автомат! - наводчик и заряжающий заскакивают в люки башни, за ними

в башню прыгает лейтенант, на ходу командуя. - Заряжай осколочной!

Наводи по ближайшим!

Башня обездвиженного танка, оказавшегося на фланге немецкой цепи, поворачивается по направлению к немцам. Ремонтники бросились к своему

«студеру», радист головой вперед заскакивает в люк механика-водителя, за

ним точно так же до половины засовывается в люк механик и тут же

вылезает обратно с ППШ. Ремонтники бегут обратно от летучки с

карабинами, укрываются за танком, готовятся стрелять.

- Пока патроны не жгите, немцы еще далеко! – командует механик, возглавивший оборону снаружи танка.

Хлопнула выстрелом пушка танка и тут же за нею начал стрелять

башенный пулемёт. Радист выскочил наружу уже через люк башни со своим

пулемётом и двумя запасными дисками, установил пулемёт прямо на крыше

танка и добавил пулемётного огня. Пушка била каждые 6-7 секунд, внизу

захлопали выстрелы карабинов ремонтников, добавились короткие очереди

ППШ механика.

Командиры нашей идущей пехоты при пушечных выстрелах

выскочили из строя и в бинокли начали смотреть в ту сторону, в которую вед

огонь танк, раздались команды, треть колонны побежало влево, треть вправо, пехота развернулась в боевую линию, цепи побежали к гребню высоты, пересекающему дорогу, залегли, пулеметчики быстро собрали «максимы» и

через пару минут пехота обрушила на немцев шквал своего огня.

Всё было кончено в 10 минут, а через полчаса на затихшем поле

стояли в одиночку и группами немцы с поднятыми руками. У некоторых в

руках были белые платки. Цепь нашей пехоты по обе стороны дороги

прочесывала местность, осматривая убитых, отсылая живых немцев на

пригорок, где в окружении наших солдат уже собралось несколько сот

пленных. К раненным немцам подзывают целых и заставляют забирать

раненных с собой к месту сбора. И со стороны танка, в помощь пехоте, пошла цепь в пять человек во главе с лейтенантом, а легко раненные радист и

один из ремонтников остались у танка. Механик стволом автомата подозвал

стоящего невдалеке немца, опустил ему левую руку, снял с неё часы и

показал на пункт сбора пленных: «Ком, ком!». За небольшим кустиком

лейтенант наткнулся на немецкого капитана в танкистской форме. Тот

полулежал, опираясь спиной на сгнивший пень, зажимая левой рукой рану на

бедре. На одной ноге у него был сапог, на второй ботинок, на шее Рыцарский

Крест. Рядом валялся автомат с отстегнутым магазином, магазин был пустой.

Капитан с ненавистью посмотрел на лейтенанта.

Лейтенант, с ТТ в руке подошёл к нему и тоже в упор посмотрел на

немца.

249

- Что, отвоевался? – опустил пистолет и дал команду своему экипажу.

- Хмара, подгони штуки четыре фрица, пусть командира своего заберут! – и

снова немцу, зло. - Это вам, суки, не 41-й год!

Тот же день,

кабинет Сталина,

вечер.

У Сталина в кабинете начальник оперативного отдела Генштаба, генерал Антонов собирал карты и заканчивал докладывать.

- …По полученным от пленных данным и по захваченным

документам, в группе армий «Центр» у немцев было 43 генерала. Двое

застрелились, еще 8 уже найдены убитыми, либо убиты, но не найдены, – у

немцев их нет. Ну, и 21 генерала мы взяли в плен. О разгроме немцев можно

судить и по этим данным – группа армий потеряла более 70% генералитета.

Общие ее потери группы армий «Центр» наш Генштаб оценивает в 400 тысяч

человек.

- Наши полководцы, начиная от Суворова, не стесняются

преувеличить потери противника, - Сталин не спешил верить победным

реляциям.

- Этого полководцы во всех странах не стесняются, наши не

исключение, - заступился за своих Антонов. - Но, в данном случае, Генштаб

учел этот фактор.

- Скажите, товарищ Антонов, а насколько всё же наши полководцы

преувеличили число немецких пленных?

- Убитых преувеличить не трудно, а вот с пленными сложнее: пленных фронты сдают в НКВД по счету, и НКВД их строго учитывает, поскольку на них выделяется довольствие. Число пленных, безусловно, точное.

- Как вы считаете, сколько среди этих пленных может быть

совершенно целых – не раненных?

Антонов несколько удивился вопросу, не понимая, к чему он.

- Учитывая обстоятельства их пленения, думаю …до половины, а, может, и больше.

- То есть, на 50 тысяч целых немцев можно рассчитывать?

- Вполне.

- У наших людей от этой войны мало поводов для радости. Я думаю, что перевозя пленных на восток, нужно сгрузить целых немцев в Москве и

провести их по улицам столицы. В 41-м они хотели устроить парад своих

войск в Москве, вот давайте мы этот парад им и устроим. А москвичи, да и

весь советский народ, на этот парад полюбуются.

Займитесь этим, товарищ Антонов, подключите НКВД и Московский

военный округ, и устройте москвичам небольшое приятное развлечение.

Глава 6. ПОБЕДИТЕЛЬ

24 января 1945 года,

250

заседание Политбюро,

вторая половина дня

Сталин заканчивал своё видение вопросов, которые встанут на

Ялтинской встрече глав Антигитлеровской коалиции.

- …Мы, с товарищем Молотовым, естественно, будем стремиться

добиваться от Черчилля и Рузвельта как можно больше согласий, выгодных

Советскому Союзу. Однако так не бывает, чтобы нам все время уступали.

Стало быть, в Ялте и нам придется в чем-то уступить. Я полагаю, что нужно

уступить в вопросе участия польского правительства в Лондоне в

формировании правительства в Варшаве. Какие будут мнения по этому

поводу?

- Если позволите, товарищ Сталин, - сказал Берия, - то я

посоветовал бы вообще не иметь дело с поляками из Лондона. Это

предатели, которые, по моему мнению, служат немцам.

- Не все антикоммунисты, товарищ Берия, служат немцам.

- В данном случае я имел в виду не антикоммунизм лондонских

поляков, а то, о чем сказал, – эти лондонские поляки, по моему мнению, прямо служат немцам, то есть, предают в пользу немцев всю

антигитлеровскую коалицию – и Великобританию, и США, а не только

СССР. Это опущенные предательством люди, поэтому во главе обновленной

Польши они будут идти на любые гадости, как против нас, так и против

народа Польши.

- И на чем основано это ваше мнение? – удивился Молотов.

- На попытках понять, почему лондонские поляки сделали то, что

они сделали, - ответил Берия.

- А конкретно? – Молотов требовал уточнить.

- Посмотрите на участие лондонских поляков в немецкой

провокации с расстрелом пленных польских офицеров под Смоленском. Они

ведь прекрасно знали, что расстреляли этих офицеров немцы в 1941 году.

Мало этого, я проанализировал агентурные сообщения о реакции офицеров

польской армии Андерса, тогда находившейся в СССР, и обратил внимание

на то, что большинство польских офицеров армии Андерса презирали этих

расстрелянных под Смоленском офицеров. Они их называли «тещины

сынки».

- Как это понять? – поинтересовался Сталин.

- Так в Польше называют польских офицеров, которые вместо

того, чтобы бороться за освобождение Польши, отсиживаются дома под

немецкой оккупацией. Как стало понятно, накануне наступления немецких

войск в 1941 году на Смоленск, немцы заслали агентуру в наши лагеря под

Смоленском с этими польскими военнопленными офицерами, и немецкая

агентура убедила поляков, что если они не отступят с советской армией и

останутся в лагерях, то немцы отпустят их по домам. Естественно, что те

поляки, кто отступил с красной Армией и вступил в армию Андерса, а потом

251

и в формируемое нами Войско польское, презирали тех, кто остался под

Смоленском, чтобы пересидеть войну дома.

- Вы хотите сказать, что лондонские поляки, присоединившись к

немецкой провокации, пошли даже на подрыв авторитета в среде

руководимых ими польских войск в рядах английской армии? – уточнил

Сталин.

- Да, - подтвердил Берия. - Но, положим, что лондонские поляки и

не знали, кто расстрелял этих трусливых польских офицеров, однако ведь

они обязаны были обратиться к нам прежде, чем подключаться к немецкой

антисемитской пропаганде, вопившей на всю Европу, что поляков

расстреляли советские евреи. Ведь приток добровольцев в немецкую армию

и СС огромен, даже в таких чисто немецких элитных дивизиях, как скажем,

«Великая Германия, каждый третий это или француз, или чех, или поляк. У

нас уже сегодня в плену поляков из немецкой армии больше, чем

официально воюющих с нами итальянцев. Пленные немцы показывают, что

они неохотно сдаются в плен, поскольку уверены, что мы их расстреляем.

Это сколько же жизней советских, британских и американских солдат

положили союзники антигитлеровской коалиции из-за подлости лондонских

поляков, которых вы считаете возможным поставить во главе Польши?

- Мы рассматриваем варианты уступок, - оправдался Молотов.

- Извините, я не удачно выразился, - извинился Берия, но

продолжил. - А возьмите восстание в Варшаве 1944 года. Зачем лондонские

поляки потребовали от польских партизан его поднять?

- Ну, это-то понятно – так, сказать, чтобы утвердить себя в

качестве правительства Польши, - ответил за всех Каганович.

- Да не такие они идиоты, чтобы не понимать, что даже если бы

восстание было успешным, то никакой власти в Польше, освобождаемой

Красной Армией, они не имели бы без нашего согласия. Кроме того, даже

если они и надеялись на власть, то могли бы подождать, когда Красная

Армия форсирует Вислу и будет готова окружить Варшаву? Ведь и ребенку

понятно, что именно в этот момент надо поднимать восстание. Могли

захватить незащищенные мосты через Вислу и предместье на левом берегу –

Прагу? Могли оказать помощь нашим войскам в переправе через Вислу?

Могли. Но не сделали. Они ничего не сделали, чтобы это восстание было

успешным.

- Но что-то же они хотели? – спросил Молотов, заинтересованный

тем, как Берия оценивает события.

- Надо оценивать по результату, - пояснил Берия. - Что в итоге

этого восстания? По приказу лондонских поляков, все бездействовавшие до

этого силы польских партизан были стянуты в Варшаву. Немцы о восстании

знали заранее, поэтому эвакуировали из нее женский и другой персонал, не

нужный в боях, и создали в Варшаве опорные пункты, которые восставшие, кстати, так и не взяли. Восставшие поляки перебили в Варшаве евреев и

украинцев, а после того, как немцы начали разрушать Варшаву артиллерией

252

и авиацией, сдались немцам. И теперь польские партизаны, которые, в конце

концов, хоть как-то обязаны были бы помочь Красной Армии в

освобождении Польши, сидят у немцев в лагерях военнопленных и жрут

выторгованные у немцев улучшенные пайки.

Если смотреть принципиально, то это восстание – это прямая

помощь лондонских поляков немцам, выраженная в виде уничтожения

основных сил партизанского движения в Польше.

- Нет, я не пойму – недоумевал Каганович, - зачем лондонским

полякам предавать союзников? В чем выгода?

- Это сейчас выгода не видна, - Молотов опередил Берию с

ответом. - А кто в 1940 году знал, что немцы потерпят в войне поражение?

Вот лондонские поляки, «как умные политики», и «не клали яйца в одну

корзину». Заключили соглашение и с союзниками, и с немцами, в надежде, что если немцы победят, то как-то устроят их в Польше в качестве какой-нибудь администрации. А теперь лондонские поляки уже не могут не

предавать, боясь немецкого разоблачения.

- М-да…, - подытожил Сталин.

6 февраля 1945 года,

Ялта, конференция союзников,

полдень.

Обсуждение мировых проблем подошло к вопросу о Польше.

- Со своей стороны, однако, я должен сказать, что для русских

вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом

безопасности, - сообщал Сталин. - Дело не только в том, что Польша —

пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы

гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно

вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы

два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги

до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего, потому что

Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически

извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только

изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша

была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше — это вопрос жизни и

смерти для Советского государства.

Чего я как военный требует от правительства страны, освобожденной Красной Армией? Я требует только одного: чтобы это

правительство обеспечивало порядок и спокойствие в тылу Красной Армии, чтобы оно предотвращало возникновение гражданской войны позади нашей

линии фронта. В конце концов, для военных довольно безразлично, какое это

будет правительство; важно лишь, чтобы им не стреляли в спину.

В Польше имеется варшавское правительство. В Польше имеются

также агенты лондонского правительства, которые связаны с подпольными

253

кругами, именующимися «силами внутреннего сопротивления». Как

военный, я сравниваею деятельность тех и других и при этом неизбежно

прихожу к выводу: варшавское правительство неплохо справляется со

своими задачами по обеспечению порядка и спокойствия в тылу Красной

Армии, а от «сил внутреннего сопротивления» мы не имеем ничего, кроме

вреда. Эти «силы» уже успели убить 212 военнослужащих Красной Армии.

Они нападают на наши склады, чтобы захватить оружие. Они нарушают

наши приказы о регистрации радиостанций на освобожденной Красной

Армией территории. «Силы внутреннего сопротивления» нарушают все

законы войны. Они жалуются, что мы их арестовываем. Я должен прямо

заявить, что если эти «силы» будут продолжать свои нападения на наших

солдат, то мы будем их расстреливать.

В конечном итоге, с чисто военной точки зрения варшавское

правительство оказывается полезным, а лондонское правительство и его

агенты в Польше — вредными. Конечно, военные люди всегда будут

поддерживать то правительство, которое обеспечивает порядок и

спокойствие в тылу, без чего невозможны успехи Красной Армии. Покой и

порядок в тылу — одно из условий наших успехов. Это понимают не только

военные, но даже и невоенные. Так обстоит дело…

26 марта 1945 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер.

Сталин и Антонов сидели за длинным столом с картой Германии, возле Антонова и Сталина на карте лежали различные документы, а перед

Антоновым ещё и три папки с документами для доклада Сталину – красная, синяя и зеленая. Сталин, несколько раз скептически усмехнувшись, подписывает последний прочитанный документ и Антонов кладет его в

зеленую папку.

- Итак. – Сталин возвращается к вопросу, который они обсуждали

уже больше часа. - Сколько Генштабу еще нужно времени, чтобы в деталях

проработать план Берлинской операции?

- Дня три, - Антонов понимал, что в данном случае нужно

спешить.

- Вызывайте на 1 апреля Жукова и Конева в Москву, в Генштабе

детально ознакомьте их с нашим планом, пусть выскажут вам свое мнение, потом они мне доложат планы операций, в части действий уже своих

фронтов, и я их утвержу. Линию разграничения фронтам Жукова и Конева я

довожу только до городка Люббен – Сталин красным карандашом обвёл этот

город на карте полукругом. - Будем смотреть по ходу операции: если у

Жукова не будет получаться операция в плановые сроки, развернем на

Берлин и правофланговые армии Конева. Все, вы свободны.

Антонов собрал бумаги и свернул карту, но потом нерешительно

начал.

254

- Есть вопрос, который напрямую не касается Генштаба, но

который мне хотелось бы прояснить, если это возможно.

- Пожалуйста.

- Мы сейчас обсудили план Берлинской операции, в ходе которой

1-й Украинский Конева и 2-й Белорусский Рокоссовского отсекут Берлин от

помощи немецких армий извне. Но всё равно наиболее трудная задача ляжет

на 1-й Белорусский фронт. Ему надо будет взять Берлин, но перед взятием

потребуется уничтожить 9-ю немецкую армию, опирающуюся на хорошо

подготовленные оборонительные позиции Зееловских высот. Не заставить 9-ю армию отступить, а задержать и уничтожить. И только после этого начать

штурм собственно Берлина.

- Да, - подтвердил Сталин, несколько удивлённый повторением

того, что они только что обсудили, - обходить 9-ю армию немцев нельзя, иначе она отступит в Берлин и там ее уничтожить будет чрезвычайно трудно.

При таком развитии событий мы потеряем дополнительно десятки тысяч

жизней при штурме собственно Берлина. Нам обязательно надо уничтожать

9-ю армию в поле – на Зееловских высотах.

- Поэтому я и считаю, что с точки зрения командования этой

операцией, для 1-го Белорусского фронта это очень сложная операция, -

начал объяснять свою мысль Антонов. - И хотя разработаем и проработаем ее

мы – Ставка и Генштаб, - но эта операция потребует большого искусства и

самоотверженности от того, кто будет командовать фронтом. Мы здесь, в

Москве, не сумеем реагировать на все изменения обстановки под Берлином с

достаточной быстротой.

Поэтому, простите, я позволю вмешаться не в свое дело и

предложить вернуть в командование 1-м Белорусским фронтом

Рокоссовского, - видя, что Сталин нахмурился и задумался, продолжил

торопливо. - Видите ли, маршал Жуков почти всю войну провоевал не

командующим войсками, а вашим генерал-адъютантом. А когда Жукову

поручались самостоятельные задачи, он командовал очень неубедительно.

Кроме того, его сибаритство, совершенно не солдатское стремление к

жизненным удобствам на фронте…

- Я вас понял, товарищ Антонов, - Сталин раздражённо остановил

Антонова, - не надо продолжать. Мне могут не сообщить об истинном

положении на фронте, но о любовницах своих коллег, наши генералы

сообщают мне обязательно.

Сталин, разумеется, знал, что множество командующих

советскими армиями и фронтами, удалившись от жён, завели себе любовниц, мало того, использовали государственные ресурсы для ублажения подруг, в

частности, устраивая их на разных штабных должностях и бессовестно

награждали. Сталину уже сообщили то, что, возможно, хотел сообщить

Антонов, - что любовница Г. Жукова, сопровождавшая его в поездках на

фронт в качестве военфельдшера и не перевязавшая за всю войну ни одного

255

раненого, была награждена Жуковым орденами Красного Знамени, Красной

Звезды и пятью медалями.

- Извините, - стушевался Антонов.

- Во-первых, не стоило извиняться, – успокоил Антонова Сталин, -

вы обязаны высказать мне все свои сомнения по предстоящей операции.

Однако должен сказать, что если бы даже у меня не было иных, более важных соображений, то я бы не согласился с вашим предложением и

по причинам военного характера. Думаю, вы уже в мыслях весь в

предстоящей Берлинской операции, и перестали обращать внимание на то, что у нас еще не закончена Восточно-Померанская операция, в которой

задействован 2-й Белорусский фронт. И после окончания этой операции, Рокоссовскому придется перебросить войска фронта на 350 километров к

Одеру. Перебросить в условиях разрушенных железных дорог и угнанного

подвижного состава. Сколько Генштаб может выделить Рокоссовскому

автомобилей? – неожиданно спросил Сталин.

- Около 2 тысяч…, - Антонов тем был и силён, что помнил всё.

- Две тысячи, - подтвердил Сталин. - Стало быть – ничего. И

Рокоссовскому придется перебрасывать армии фронта к Одеру в основном

пешим порядком. А немцы затопили пойму Одера, Одер теперь около 7

километров шириной, и Рокоссовскому придется эту преграду преодолеть в

условиях противодействия сильного противника, и не имея времени даже на

разведку. Вы как-то недооцениваете задачи, стоящие перед Рокоссовским, товарищ Антонов, а это такие задачи, которые только Рокоссовский и сумеет

решить.

Но, в данном случае, дело не только в этом, - Сталин помолчал. -

Товарищ Антонов, я работал с четырьмя начальниками Генерального штаба и

должен сказать, что для войны вы выдающийся генштабист. Вы способны

пропустить через себя тысячи данных о противнике и предсказать его

поведение с исключительной точностью. Начиная с 1943 года, во всех наших

операциях заложен ваш талант.

Антонов заметно растерялся.

- Спасибо, товарищ Сталин…

- В данном случае не в вашей похвале дело, хотя, конечно, я мог

бы высказать вам её и раньше. У меня вопрос, а почему вы не имеете звания

Героя Советского Союза? Почему не просите это звание, как просят другие

генералы?

Антонов совсем смутился.

- Товарищ Сталин, я не совершил ничего, что позволяло бы мне

претендовать на это звание.

- А многие ли из тех генералов, кто это звание имеют, совершили

то, что требует статут этого звания? Вот вы в зеленой папочке представили

мне очередные несколько десятков представлений к наградам. Из этих

нескольких десятков, многие ли заслужили эти награды?

256

- Товарищ Сталин, но если я не соглашусь с этими

представлениями фронтов и наркомата обороны, то они ни мне, ни вам не

дадут работать жалобами и обидами.

- Это так, - усмехнулся Сталин. - Но я подписываю эти

представления и из иных соображений.

Каждая награда на груди генерала, это свидетельство о

выигранном им бое. Ведь никто не знает, как и за что этот генерал награду

получил. Поэтому я считаю, что наши полководцы должны быть увешаны

наградами, чтобы наши будущие враги смотрели на наших генералов… и

боялись.

Видите ли, товарищ Антонов, вы думаете только о том, как взять

Берлин. Это правильно. А я обязан думать и о том, как сделать так, чтобы

Берлин никогда больше не приходилось брать. Ни нам, ни нашим потомкам.

Поэтому, кроме военных, мне приходится руководствоваться и иными

соображениями.

И Жуков с Коневым будут командовать войсками, берущими

Берлин, не по военным соображениям.

Вы читали произведение Гитлера «Моя борьба»?

- Да. Можно сказать, изучил, - подтвердил Антонов.

- Тогда вы должны помнить, что Гитлер обосновал нападение на

нас тем, что русские – это недочеловеки, которые без их, немцев, руководства, пропадут. Это у немцев в крови. Да, что немцы – этот расизм у

всей Европы в крови. Все западные европейцы искренне считают русских за

неких папуасов, - помолчал. - В Первую мировую войну немцы сдались, когда англичане и французы еще не ступили на землю Германии. А сейчас

дерутся. Мерзавцу Гитлеру уже давно пора у нас просить пощады, а он

дерется. Почему?

- Немцы боятся расплаты за содеянное?

- Нет. Они же понимают, что чем дольше будут сопротивляться, тем больше будет расплата. Уверен, если бы наши союзники не пытались

перехитрить нас (а заодно и друг друга) и высадились во Франции еще в

позапрошлом 1943 году, то они уже могли бы подойти к Берлину. И вот им

бы Гитлер сдался. Сдаться англичанам или американцам для немцев не

зазорно, а русским они сдаться не могут. Для них невыносима мысль о том, что какие-то полуобезьяны-русские пришли и всю цивилизованную Европу

победили. И немцы дерутся…

Так вот, нам для будущего очень важно, чтобы Европу победил не

только русский солдат, но чтобы во главе русских солдат победили Европу

русские генералы. Поскольку Гитлер и Европа считают этнических русских

недочеловеками, то этнические русские и должны поставить последнюю

точку в этой войне. Мы, русские, их европейский расизм должны заткнуть им

в их европейскую глотку.

Я не могу поставить командовать 1-м Белорусским Тимошенко

или Буденного, поскольку это герои еще с Гражданской войны, а мне нужно

257

показать Европе преемственность – показать, что у русских не только были, но есть и всегда будут генералы, которые, если потребуется, …поставят

Европу раком! А Рокоссовский поляк…

- Поэтому Берлин будут брать Жуков и Конев, - закончил Сталин

тоном, не предусматривающим возражения.

24 мая 1945 года

Большой Кремлёвский дворец

с 20-00

В этот день правительство СССР устроило прием в честь

военачальников, командовавшими войсками в Великой Отечественной

войне. Прием проходил в Георгиевском зале Большого Кремлевского

Дворца, и присутствовало около тысячи человек гостей. В 8 часов вечера

гости начали занимать столы, к центральному столу, так сказать президиуму

этого банкета подошёл Сталин вместе с членами Правительства и

маршалами. По происхождению Сталин был грузином, а грузины знают толк

в застольях и тостах, но банкет предполагался длительный, и роль тамады

взял на себя более молодой Молотов, - и сам говорил тосты, и давал говорить

другим. Сталин тоже не молчал и был весел, говорил свои тосты и дополнял

тосты Молотова, охотно шутил, скажем, что Берлин раньше был

гитлеровский, а теперь стал жуковский. Когда подняли тост за адмирала

флота Юмашева, командовавшего Тихоокеанским флотом, Сталин

предложил выпить за победу советского флота в будущей войне, и многие на

банкете уже понимали, о какой войне идёт речь, поскольку пакт о

нейтралитете с Японией СССР досрочно денонсировал 5 апреля 1945 года.

Но чем дольше длился банкет, тем тоскливее становилось на душе у

Сталина. Война была выиграна с тяжелейшими жертвами советских солдат, и

эти жертвы были во многом вызваны ленью и глупостью веселившихся на

банкете генералов. Пусть они не понимали этого, но они генералы! Кто-то же

должен был поднять тост за советских солдат, и поднять только потому, что

он генерал! Но генералы любовались собой, и пили друг за друга…

Сталин ждал и ждал тост за солдат, а ещё лучше – отдельные тосты за

солдат, за сержантов и за офицеров. Но этих тостов не было. В первом часу

ночи начали подавать десерт, Сталин не выдержал, встал, все замолчали.

- Товарищи, разрешите мне поднять ещё один, последний тост.

Я, как представитель нашего Советского правительства, хотел бы

поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского

народа.

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он

является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав

Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил

в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы

нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны.

258

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он

— руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты

отчаянного положения в 1941-42 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Карело-Финской республики, покидала, потому что

не было другого выхода. Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не

оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое

заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду.

Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошёл на

компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству.

Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была

отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с

создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и

надеялся, что мы все-таки с событиями справимся.

Вот за это доверие нашему правительству, которое русский народ нам

оказал, спасибо ему великое!

За здоровье русского народа!

Объявив, что он не будет больше говорить тостов, и показав примером, за кого именно надо произнести следующий тост, Сталин опустился на стул, ожидая реакции.

Но генералы, отбив ладони в аплодисментах тосту своего Верховного

главнокомандующего, поняли тост иначе. Дело в том, что маршал Жуков

хотя и находился за одним столом с Верховным Главнокомандующим, но в

его персональную честь не было сказано ни слова. Вот в этом генералы

увидели непорядок и старшие военачальники стали знаками подавать ему

Жукову сигнал на перекур. Жуков попросил Сталина сделать перерыв и тот

не возражал. Сталин остался курить трубку за столом, а все вышли в

курительную комнату и здесь генералы попросили маршала Жукова начать

короткое выступление, чтобы они могли предложить здравицу в его честь.

Жуков согласился, и после перерыва встал, дождался молчания и не

спеша начал.

- Если бы меня спросили, когда за всю войну мне было тяжелее всего, то я бы ответил, что осенью и зимой при обороне Москвы, когда практически

решалась судьба Советского Союза…

Поняв из вступления, что Жуков будет говорить не о солдатах, а о себе, Сталин попытался подсказать ему, что от Жукова ожидается.

- Вот вы, товарищ Жуков, вспомнили оборону Москвы. Правильно, что

это было очень трудное время. Это была первая победоносная битва нашей

армии при защите столицы. А вы знаете, что многие ее защитники, получившие ранения и отличившиеся в боях, оказались не отмеченными

наградами и не могут получить их, так как стали инвалидами!

259

Но Жуков ничего не понял.

- Товарищ Сталин, я, как и Вы, тоже не отмечен наградами за эту

битву, вполне допускаю, что мною допущен в этом деле просчет, и мы

поправим это.

Это упорное нежелание думать ни о ком, кроме себя, вывело Сталина

из себя окончательно. Он ударил кулаком по столу так сильно, что

хрустальная ножка высокого фужера обломилась, и красное вино пролилось

на скатерть. Сталин встал и негромко процедил сквозь зубы:

- А вместе с тем вы не забыли наградить своих бл…ей!

Не смотря на то, что сказано было негромко, в зале наступила гробовая

тишина, в ходе которой Сталин вышел из-за стола и больше не вернулся.

25 мая 1945 года,

«Ближняя» дача,

04-00

Вернувшись с банкета, Сталин просмотрел срочные бумаги, разделся и

лёг, но не мог заснуть, ругая себя за невыдержанность. Но дело касалось

превращения всех видов управления в СССР в бюрократию – тупую, алчущую только денег и наград и не думающую о народе. Кроме того, так

или иначе разговор зашёл о таких специфических наградах, как ордена, а

положение с этим видом наград нельзя было назвать нормальным и всегда

раздражало Сталина. Положение с наградами показывало, что командование

Красной Армией в подавляющей своей массе совершенно не чувствует своей

вины за огромнейшие потери в прошедшей войне.

Начиная с Гражданской войны в СССР учреждались награды «за бой и

за труд» - ордена, этими орденами награждали отличившихся, в том числе, и

Сталина. Сталин, не придавая этим наградам никакого значения, тем не

менее, не мог отказываться от награждения орденами, поскольку это было бы

пренебрежением к государственным наградам – получалось бы, что вождь

ими брезгует. Хотя сам Сталин орденов никогда не носил, делая исключение

лишь для звезды Героя Социалистического Труда, которая с момента

присвоения ему этого звания в 1939 году, время от времени появляелась на

его груди. Кроме этой медали у Сталина до войны было три ордена – Орден

Ленина и два Красного Знамени. Орденом Ленина награждались Герои, а два

боевых ордена Красного Знамени были результатом участия Сталина в

Гражданской войне.

В ходе Великой Отечественной войны Сталин начал командовать

всеми фронтовыми операциями и принял еще пять наград – один Орден

Ленина, два ордена Победы, один Красного Знамени и орден Суворова 1

степени.

Маршал Тимошенко, который полтора года накануне войны был

наркомом обороны, прекрасно воевал во время войны и был в ходе её

награжден шестью орденами – одним Орденом Ленина, одним орденом

Победы, тремя орденами Суворова и одним Красного Знамени. То есть, был

260

награжден

даже

большим

количеством

орденов,

нежели

Главнокомандующий Сталин.

Маршал Ворошилов, с 1925 года до начала 1940 года тоже был

наркомом обороны. Во время войны был награжден тремя орденами – одним

Орденом Ленина, одним орденом Суворова и одним Красного Знамени.

Звание Героя Советского Союза начали присваивать военачальникам с

момента учреждения этой награды ещё задолго до Великой Отечественной

войны, Жуков, к примеру, имел это звание за Халхин-Гол, маршалы Кулик и

Тимошенко – за финскую войну, а генерал Штерн за руководство войсками в

Испании – за исполнение интернационального долга. То есть, присвоение

звания Героя Советского Союза высшему командному составу Красной

Армии было уже устоявшейся практикой. Соответственно, и во время

Великой Отечественной войны присвоение старшим военачальникам этого

звания было продолжено, но уже в резко возросшем количестве. Некоторым

это звание было присвоено дважды (маршалам Рокоссовскому и Жукову), а

по окончании войны и по ее итогам звание Героя Советского Союза вообще

присваивалось чохом, и в списки награжденных генералов попали и такие, которых, по совести, полагалось бы расстрелять.

Однако маршалам Тимошенко и Ворошилову это звание не было

присвоено ни в ходе войны, ни по ее итогам. Сталин, утверждая списки

представленных к присвоению звания Героя Советского Союза, Тимошенко

и Ворошилова просто вычеркивал, хотя на протяжении всей войны

соглашался с награждением их полководческими орденами, если они их

заслуживали. К примеру, Сталин трижды представил Тимошенко к

награждению высшим полководческим орденом Суворова 1 степени (у

Жукова их было всего два, у Сталина один), Сталин представил Тимошенко

и к награждению уникальным орденом Победы, то есть считал, что

Тимошенко эти ордена заслужил. Но Героем ни его, ни Ворошилова не

считал!

И ещё был момент, который отметили комиссары. Ни один комиссар в

высоком звании (потом «член военного совета») не стал Героем Советского

Союза, хотя таких политработников, как Хрущёв, Брежнев и, особенно, Мехлис, невозможно обвинить в трусости. К примеру, не генерал, а комиссар

Поппель не бросил вверенных ему солдат и 800 км по тылам немцев с боями

вывел остатки своего корпуса из окружения. Но Героем Советского Союза и

он не стал.

Сталин понимал, что многие не понимают, почему так?

Ответ действительно был не прост, и объяснять его публично было

нельзя. К 22 июня 1941 года Красная Армия имела от советского народа все

для разгрома немцев – прекрасный человеческий материал (даже Жуков

считал главным фактором победы наличие в Красной Армии молодого

советского солдата), вполне современные оружие и технику, и, главное, все

это в количествах, превосходивших оружие и технику немцев. Красная

Армия имела достаточно боеприпасов, горючего и снаряжения. Но потерпела

261

в 1941 году позорные поражения, отдала немцам огромные территории СССР

и почти 40% населения. И Сталина мучал вопрос, почему?? Этот вопрос

мучал Сталина от начала войны. И, так или иначе, причины сводились к той

мерзости, которую проявил в войне кадровый командный состав Красной

Армии. Эти причины были в массовой подлости, предательстве, трусости, неумении воевать и презрении к жизни солдат. Понятно было, что всю эту

гнусность кадровый командный состав Красной Армии сохранял и сохранил

в неприкосновенности от царского офицерства, и на начало войны эта

царско-офицерская мерзость в Красной Армии осталась неискорененной. Всё

это было понятно, но от этого не было легче – почему эту гнусность не

искоренили? Искоренить должны были министры обороны и комиссары, но

они этого не сделали и, по мнению Сталина, Героями не могли быть.

Но генеральско-офицерской мерзости нельзя было говорить вслух во

время войны и сразу после нее. Начни говорить об этой генеральско-офицерской подлости или даже расстреливать за нее во время войны, и

доверие к командному составу рухнет, соответственно, армии не станет. А

поскольку после победы над немцами последовала война с японцами, и даже

после этих войн военная угроза для СССР постоянно сохранялась, то молчать

об этом приходилось и после окончания войны.

А как же сам Сталин? Он Герой или нет? Он же вождь, разве его вины

в таком составе командования Красной Армии не было? Да, он был вождь, да, на нем ответственность лежала за все. И эту свою вину с негодными

кадрами армии, Сталин понимал и принимал.

Когда после окончания войны с немцами все командующие фронтов

подписали коллективное ходатайство в Президиум Верховного Совета

присвоить их главнокомандующему звание Героя Советского Союза, и

Верховный Совет СССР эту просьбу удовлетворил – присвоил Сталину это

звание с вручением Золотой Звезды и ордена Ленина, то Сталин

категорически отказался принимать знаки этих наград. И, забегая вперёд, впервые эти награды появились только на подушечках возле его гроба.

(Потом уже художники на его портретах стали подрисовывать и звезду, и

еще один орден Ленина, но при жизни Сталин их не то, что не носил, а и не

получал).

Не считал себя Сталин Героем Советского Союза. Не считал!

И его коробило то, с какой алчностью требуют себе наград военные, особенно те, кто их никак не заслужил.

28 июня 1945 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня.

В кабинете заходит президент Всесоюзной сельскохозяйственной

академии Т.Д. Лысенко, Сталин радушно встретил его у порога, пригласил

сеть у своего письменного стола.

- Товарищ Лысенко, вы знакомы с ветвистой пшеницей? -

протягивает Лысенко колосок из небольшого снопика за своей спиной.

262

- Да, товарищ Сталин, конечно знаком, - подтвердил Лысенко.

- И всегда вы все знаете…, - пошутил Сталин. - Как вы думаете, годится она для выращивания на территории СССР?

- Абсолютно не годится! - возразил Лысенко, совершенно не

подумав, какое впечатление этот его вердикт произведёт на Сталина. - Это

подвид пшеницы правильно называется «тургидум». Родом он из Древнего

Египта. При хорошем питании и хороших условиях произрастания, дает вот

такие ветвистые разновидности. Хлебопекарные качества у нее плохие, а

чтобы получить такую ветвистую разновидность, эту пшеницу нужно

возделывать, как огородную культуру – нужен уход за каждым отдельным

кустиком. Если ее посеять как обычную пшеницу – густо, то она не будет

ветвиться и даст обычный колос и плохой урожай.

Короче, если говорить о ветвистой пшенице, как об яровой

культуре, то найдется сотня растений, которые выгоднее выращивать в

яровом поле, чем ветвистую пшеницу…

Сталин раздраженно перебил.

- Мало того, что вы не видите очевидной ценности этой пшеницы, так вы еще и не знаете, что она озимая!

- Товарищ Сталин, это яровое растение, - Лысенко несколько

растерялся.

- Крестьянин, который подарил мне этот сноп, сеял ее под зиму!

- Но если зимы мягкие, то можно сеять и под зиму, - не сдавался

Лысенко.

- Какие – мягкие!? Там бывают очень суровые зимы!

- Нет там суровых зим, товарищ Сталин.

- Вы мне будете рассказывать о климате Кавказа?

- Извините, товарищ Сталин, - смутился Лысенко, - я не знал, что

эта пшеница с Кавказ, думал, что она с Египта. Но все равно, это пшеница

яровая.

- Нет! Озимая!

- Товарищ Сталин, мне очень хочется вам поддакнуть, но что вы

обо мне подумаете, когда узнаете, что эта пшеница яровая?

Сталин был раздосадован.

- Ничего вы не знаете – ни какая это пшеница, ни откуда она.

Думал доверить работу с нею вам, а теперь вижу, что вы для этого не

годитесь! Поручу ее селекцию академику Цицину, - подает руку. - До

свидания, товарищ Лысенко! Нет, постойте, вот вам колосок этой пшеницы, чтобы вам было стыдно, что вы не видите в нем его замечательных качеств!

Лысенко вышел и в дверь заглянул Поскребышев.

- В приемной нарком иностранных дел Украины Корнейчук.

- Приглашайте! – Сталин поздоровался с Корнейчуком у входа и

пригласил сесть у начала длинного стола для заседаний, сам садится

напротив.

- Что у вас случилось, товарищ Корнейчук?

263

Постоянная нужда в талантливых кадрах заставляла Сталина

пробовать на государственной работе всех, в ком он видел «искру божью», вот и данном случае, он уговорил талантливого и популярного драматурга

Советского Союза Александра Корнейчука попробовать себя на

дипломатическом поприще. Корнейчук явно не хотел менять вольные хлеба

драматурга на тяготы государственной службы, но и отказать Сталину не

мог. Теперь вот Сталин боялся, что Корнейчук выдумал себе причину уйти с

дипломатической работы. Однако речь пошла о другом.

- Товарищ Сталин, из меня, драматурга, очень негодный дипломат.

Вы мне поручили согласовать договорами границы Советской Украины. Я не

могу это сделать - у меня не хватает умения настоять на нашем предложении

границ перед президентом Чехословакии Бенешом. Он отказывается от

судетских областей Чехословакии, но требует себе у нас Закарпатскую

Украину. Он называет ее Подкарпатской Русью.

Сталин понял, в чём дело, и хмыкнул.

- Когда в 1938 году немцы потребовали у Чехословакии Судеты

под угрозой войны, мы Бенешу, а также Англии и Франции нескольку раз

подтвердили, что будем воевать за независимость Чехословакии, будем

воевать, даже если союзник Чехословакии Франция, откажется от своего

союзнического долга. Мы уже бомбардировщики начали перегонять в

Чехословакию. Мы хотели сохранить Бенешу Чехословакию вместе с этой

Подкарпатской Русью. Но Бенеш тогда перепугался блефующих немцев и

сдался. Сдал немцам и эту Подкарпатскую Русь, и мощнейшую военную

индустрию Чехословакии, и помог немцам пролить море русской крови с

помощью чешского оружия.

Почему он сегодня отказывается от Судетских областей? Потому, что это бывшие немецкие области, а Бенеш, даже потерпевших поражение

немцев, до сих пор боится. А почему он требует у нас Подкарпатскую Русь?

А он русских не боится.

Эти малые народы, товарищ Корнейчук, понимают только силу. В

немцах они видят хозяев, а в нас видят брата, который обязан терпеть, когда

эти братья гадят ему, русскому брату, на голову!

Так, что, товарищ Корнейчук, дело не в том, что вы драматург, а в

том, что вы не ведете себя так, как должен вести себя настоящий старший

брат.

Предайте господину Бенешу мои слова: если он немедленно не

подпишет наш вариант границ, он из Москвы никогда и никуда не уедет.

Дипломатично передайте, - закончил Сталин жёстким голосом.

2 июля 1945 года,

заседание ГКО,

вторая половина дня

В кабинете Сталина собрались Берия, Молотов, Маленков, Микоян и Вознесенский.

264

- Нам предстоит очередная встреча с союзниками, - начал Сталин, когда все расселись. - В числе прочих вопросов надо будет рассмотреть

вопрос о репарациях с Германии. Надо подумать, как заставить немцев хотя

бы немного компенсировать нам потери в войне? Здесь два принципиальных

момента.

Можно наложить на немцев большую контрибуцию. Вряд ли

англичане и американцы дадут нам это сделать, но пробовать можно. Сразу

немцы большую контрибуцию не выплатят, следовательно, придется

получать ее в течение 10, а может и 20 лет. Для этого надо оставить немцам

все их заводы, они будут на них работать и выплачивать нам долг.

А можно вывезти у них по репарациям оборудование всех их

военных заводов и включить стоимость этого оборудования в сумму военных

компенсаций.

Товарищи Вознесенский и Микоян предлагают идти по первому

пути, я правильно вас понял, товарищ Вознесенский?

- Да, конечно, - начал пояснять Вознесенский. - Оборудование

нынешних заводов Германии уже и физически изношено, и морально, устарело. А за немецкие деньги мы можем купить в США или у тех в мире, у

кого оно есть, самое современное и эффективное оборудование.

На протяжении всей истории, СССР испытывал кадровый голод, вот и Вознесенский, конечно, был человеком не на своем месте уже хотя бы

из-за своих непомерных амбиций и гипертрофированного самолюбия.

Освоив плановую работу, по сути, работу бухгалтера, но в масштабе

государства, он был Председателем Госплана и в этой должности

заместителем Сталина в правительстве – в Совете народных комиссаров.

Работы советской экономики не знал и не собирался в подробности

народного хозяйства вникать. Работал механически, полагаясь на числа в

отчетах и советы своего аппарата. Понимал он это сам или нет, но из-за

своего незнания, в трудных вопросах он боялся принимать ответственные

решения, стремясь, чтобы эти решения принял лично Сталин. Этим

Вознесенский

очень

усложнял

работу

остальных

хозяйственных

руководителей страны, в том числе, и Берии, хотя Берия был заместителем

Сталина не только в правительстве, но и в высшем властном органе страны –

в Государственном комитете обороны.

Не понимая, что он является самым слабым руководителем, Вознесенский очень обиделся, когда ему не присвоили звание Героя

Социалистического Труда в 1943 году. До этого, еще в 1942 году, Звание

Героя было присвоено целому ряду хозяйственных руководителей звена

директор завода-нарком (министр), а потом Сталин счел, что это

ненормально, что среди высших руководителей страны он единственный

Герой (правда, ещё довоенный), и представил к присвоению звания Героя

своих заместителей – Молотова, Берию, Микояна и даже Маленкова.

Возможно, что из жалости, и чтобы не обижать Вознесенского, из

которого амбиции просто выпирали, Сталин представил бы к званию Героя и

265

Вознесенского, но тот своей глупостью испортил все дело. Он в 1942 году

поручил своему аппарату состряпать себе докторскую диссертацию по

экономике, а в 1943 ее защитил ее, и тут же угодливая Академия Наук

приняла его своим членом. Таким образом, Вознесенский получил нужным

образом оформленные справки о том, что он лучший хозяйственник СССР.

Академик! У него не хватало ума понять, что мнение о нем его товарищей-министров и его подчиненных, о котором он не заботился никак, в тысячу раз

более почетно и ценно, нежели мнение безответственных и продажных

болтунов из Академии Наук. Но главным было время, которое он выбрал для

защиты диссертации и баллотировки в Академию – 1942-1943 годы, -

страшнейшие годы войны, когда его товарищи по правительству и

подчиненные света белого не видели из-за работы по приближению Победы.

Вознесенский не понимал, что теперь присвоение ему звания Героя

Социалистического Труда было бы оскорблением этому званию.

И Сталин, и Берия, изучив Вознесенского, разумеется, сомневались, что тот мог додуматься до мысли о контрибуции с Германии, и

не сомневались, что идею явить Сталину свой академический гений

ненавязчиво подсказал Вознесенскому хитрый Микоян – нарком внешней

торговли СССР. В войне Советский Союз поистратил свой золотовалютный

запас, и после войны Микоян рисковал остаться без работы, а валюта, поступающая из Германии, давала его наркомату надежду на постоянную

работу и хороший кусок хлеба с маслом.

- Что вы по этому вопросу думаете, товарищ Берия? – этим

вопросом Сталин пояснил, зачем он пригласил на совещание Берию, который, казалось бы, не имел прямого отношения к этому вопросу. Но

Берия ещё раньше попросил Сталина выслушать его по этому поводу и

поэтому был приглашён на это совещание.

- Да, логика есть, – ответил Берия. - Но проработали ли товарищи

Вознесенский и Микоян вот такие, сходу пришедшие мне в голову вопросы.

Большая часть Германии будет оккупирована союзниками. Это

сейчас мы им очень нужны в связи с тем, что они без нас войну с Японией не

закончат. Поэтому не исключено, что мы в документах по итогам войны

сможем убедить их на выплату Германией достойной контрибуции. Но ведь

как только мы перестанем быть им нужны, они тут же сделают так, что с той

части Германии, которую оккупируют они, мы никаких денег не получим. А

будем собирать ее только со своей части Германии, озлобим против себя тех

немцев, которых нам, собственно, злить ни к чему. Большая контрибуция –

это журавль в небе.

А вот оборудование тех заводов, которые наши войска захватят –

оно наше, оно уже у нас. И лучше синица в руке, чем журавль в небе.

Но не это главное. Мы демобилизуем армию. Где, на каких

заводах будут работать наши демобилизованные солдаты? Даже если бы

сейчас у нас было много денег, и мы сегодня заказали бы заводы в США, то

пока там их спроектируют, пока поставят нам новое, еще не опробованное в

266

работе оборудование, пока на нем будет отработана технология, пройдут

годы.

А если мы перевезем к себе немецкое оборудование, то, во-первых, оно уже готово, во-вторых, технологические процессы на нем уже

отработаны, в-третьих, мы среди пленных найдем специалистов для

быстрого обучения наших специалистов работе на этом оборудовании. У нас

не возникнет обычной для послевоенного времени безработицы.

Гитлер основные заводы построил перед войной, и даже в ходе

войны, поэтому я бы не стал пугаться того, что они так уж сильно морально

устарели. Потом, что такое морально устаревшее оборудование? Положим, это старый токарный станок. Да, на нем не выточишь гидрогайку, но

простую гайку и болт выточишь без труда. Но у нас сейчас не хватает

многого – и болтов, и гаек, и каких-либо станков, чтобы их точить, – не

хватает ни старых, ни новых. А рассрочка в выплате контрибуции приведет к

тому, что мы новое оборудование за рубежом будем покупать и вводить в

строй очень долго, и очень долго еще и потому, что ни у кого не будет опыта

эксплуатации такого оборудования. При таком подходе, процесс

восстановления нашего хозяйства будет идти очень медленно.

А для перевозки немецких заводов из Германии в СССР, и для

постройки у нас зданий этих заводов и фундаментов для этого оборудования, потребуется хотя и много труда, но это будет, в основном, не очень

квалифицированный труд. И вот тут, на мой взгляд, есть очень важный

вопрос, который напрямую с экономикой, как будто, и не связан.

У нас сейчас около трех миллионов пленных - три миллиона

трудового ресурса низкой квалификации. К станкам пленных не поставишь –

к станкам нужно ставить свободных людей, чтобы они имели стимул

повышать квалификацию. А пленных придется использовать в строительстве, но в строительстве каких предприятий, если для этих предприятий нет

оборудования?

И не только о пленных речь. Масса наших мерзавцев служила у

немцев. Простить их нельзя! Представляете, товарищ Сталин, вернется такой

мерзавец, служивший у немцев пусть даже и в обозе, в свое село, а вокруг

вдовы, мужья которых убиты с помощью этого мерзавца. Каково будет этим

вдовам? Поэтому таким мерзавцам хоть пять лет, а дать надо. И, думаю, таких негодяев будет несколько сот тысяч.

В итоге я за то, чтобы сразу же выгрести из Германии все, что нам

может пригодится. Этим мы выиграем два-три года в собственном развитии,

- закончил свои доводы Берия.

- Что касается рассрочки выплаты контрибуции, - возразил

Микоян. - Мы могли бы взять кредиты и погашать их этой самой, получаемой в рассрочку контрибуцией. Но мы купили бы новые и

современные оборудование и заводы, а не старые и изношенные.

- Ты, товарищ Микоян, не беспокойся – затянувшись дымом из

трубки, ухмыльнулся в усы Сталин, - мы закупки за рубежом прекращать не

267

собираемся, и работы тебе, наркому внешней торговли, хватит. Тут вопрос в

другом. Наша цель – как можно быстрее построить такой Советский Союз, который бы не нуждался в закупках оборудования за рубежом, который бы

любую сложную технику мог делать сам. А для этого СССР нужны опытные

ученые, инженеры и рабочие. И опыт эти люди получают в собственной

работе, а не в созерцании чужих достижений.

Образно этот случай можно описать так. У нас есть возможность

или немедленно получить грузовик с мотором мощностью 30 лошадиных сил

и грузоподъемностью 1 тонну, или через три года получить 3-тонный

грузовик в 70 лошадиных сил. Что лучше? Я думаю, что лучше немедленно

начать возить грузы на 1-тонном грузовике и работой на нем воспитать

кадры конструкторов, механиков и шоферов, которые через пять лет безо

всяких закупок из-за рубежа сами построят, и сами будут успешно

эксплуатировать 10-тонный грузовик. Мы не потеряем время не только для

восстановления народного хозяйства, но и для обучения и воспитания

кадров.

Тот же день,

кабинет Берии,

вечер.

Берия, покачиваясь на каблуках, стоял у карты Советского Союза, испещренной булавочными пометками. Вошёл вызванный Берией Байбаков.

- Добрый вечер, Николай Константинович, я вас вызвал вот зачем.

Нам досталось множество немецких химических заводов, работавших на

войну. К примеру, в Польше, в районе Освенцима, немцы построили

комплекс современнейших химических предприятий, на которых евреи, согнанные в концлагеря Освенцима со всей Европы, из местных углей

производили для немцев каучук, моторное топливо, взрывчатку и многое

другое.

Советскому Союзу вся эта продукция нужна, поэтому эти заводы

обязательно нужно перевезти в СССР, смонтировать и заставить эти заводы

работать на нас.

- Но товарищ Берия, я нарком нефтяной промышленности, а это

химия, эти заводы – это не мое дело, это дело Главгазтоппрома! –

запротестовал Байбаков.

- Во-первых, это и не мое дело, - жестко ответил Берия, - во-вторых, я знаю, какой вы промышленности нарком, товарищ Байбаков. Но

Советскому Союзу нужна продукция этих заводов, понимаете – нужна! И

Политбюро поручило мне организовать ее производство, а вы подчиняетесь

мне. Так что включайте в состав своего наркомата Главгазтоппром и

считайте это дело своим!

- Слушаюсь, товарищ Берия, но вы берете у правительства

поручения, а выполнять потом мне.

- Вы паникуете, товарищ Байбаков, раньше времени, вам

гордиться нужно тем, что в вас верят, а не ныть! – рявкнул Берия, но быстро

268

отошёл и уже спокойным тоном продолжил. - Давайте лучше прикинем, где в

Союзе их разместить? Эти производства требуют много воды, поэтому нам

нужны такие районы, чтобы и уголь был в избытке, и река была.

Начнем с Донецкого угольного бассейна, - вместе смотрят на

карту. - Пусть специалисты Главгазтопа поищут площадку для строительства

где-нибудь в низовьях Дона – в районе Ростова или Новочеркасска.

Так, Урал, - передвинулся Берия вдоль карты. - Тут, пожалуй, удобно опереться на реку Белая. Рядом и бурые угли, и нефть Башкирии.

Пусть поищут подходящую площадку в районе Уфы или Стерлитамака.

Ну, и что-то нужно дать Сибири. Тут очень хороши Черемховские

залежи угля. А рядом Ангара. Давайте-ка именно сюда перебросим

предприятия из Освенцима. Комбинат будет очень большой, возможно, собственно в Иркутск его перемещать и не стоит… Видимо рядом придется

основать новый город, какой-нибудь Ангарск.

- И за сколько же лет мы должны будем управиться с этим делом?

– спросил Байбаков, понявший, что увернуться от этого дела не удастся.

- За два года.

- Это не возможно!! – чуть ли не закричал Байбаков.

- Опять вы паникуете! Ничего. Глаза боятся – руки делают, управимся…

15 июля 1945 года,

поезд,

утро

По Белоруссии шёл поезд с советской делегацией, едущей на

конференцию победителей в Потсдам. Сталин смотрел в окно и уже перестал

замечать, что вдоль пути, на железнодорожной насыпи метров через 100

стоят солдаты с винтовками, но спиной к поезду, – охрана поезда. Когда он

их заметил, то сначала возникло возмущение – кому нужна эта показуха?

Однако потом вспомнил, что армию в один день не демобилизуешь, да и

война с японцами на носу, а для солдат нет ничего хуже безделья. И уж

лучше пусть в карауле постоят, чем напьются и что-нибудь натворят.

Мимо проплывали разрушенные деревни и села Смоленской

области, теперь шли землянки, разрушенные и полуразрушенные поселки и

станции Белоруссии. Уже началась уборка пожелтевшей ржи, но на полях

практически не было мужчин. Вот проплывает поле пожелтевшей ржи: первым идёт с косой старик, за ним идут с косами молодые женщины и

девушки. Старухи и подростки вяжут снопы. Увидев поезд, который так

сильно охраняют, люди бросили работу, всматриваются в окна, машут

руками. Вот показался переезд, проезд поезда ожидает телега, в нее впряжена

корова. У Сталина подступает ком к горлу, он отходит от окна и садится в

кресло у стола салона, но тяжелые раздумья от вида всего этого разорения

его не покидают. Напротив, за столом сидел Антонов, перед ним на столе

была карта с видимыми очертаниями Японии и Дальнего Востока, поверх

269

карты лежали карандаши, линейка, циркуль. Антонов не перебивал раздумий

вождя, и Сталин отрешился от раздумий сам.

- Так говорите, радиуса действия штурмовой авиации будет не

хватать?

- Да, надо строить полевые аэродромы, потребуется еще 4-5

инженерно-строительных батальона…

Поезд подошёл к вокзалу Минска, собственно перрон был пуст, ближе к вокзалу стоял ряд солдат с винтовками у ноги. По обеим сторонам

здания вокзала милиционеры, все очень пожилые, сдерживали народ за

невысоким, свежесколоченным заборчиком, не пуская на перрон большую

толпу собравшихся на площади людей. Наконец паровоз, весь подозрительно

окутанный паром, начал подтягивать к перрону поезд правительственной

делегации. Из здания вокзала быстро вышел партийный и государственный

глава Белоруссии Пономаренко, с ним еще несколько человек, Пономаренко

на ходу достал из папки несколько листиков бумаги и положил их сверху на

папку – подготовил к вручению Сталину. Их дверей вагона выскочили два

подполковника охраны, встали у поручней, проводник вытер ручки у

лестницы. Подвинув его, соскочил Власик, поздоровался со всеми

встречающими, подошёл к военному – начальнику НКВД Белоруссии, - и

начал с ним негромко переговариваться. Энергично соскочил и Берия в белой

маршальской форме, со всеми быстро поздоровался за руку и тут же

предъявил претензии Пономаренко.

- Товарищ Пономаренко, почему у вас в республике такой

большой простой крытых вагонов?

- Нет у нас простоя, мы вкладываемся в нормы! – возмутился

Пономаренко.

- Это нормы мирного времени, и они сейчас не годятся! Нам

нужно вывести из Германии демобилизованных, нам нужно перебросить

войска на Дальний Восток, нам как воздух нужны крытые, а вы разгружаете

вагоны, как сонные!

В это время на перрон спустился Молотов в чёрном костюме и

поздоровался за руку со всеми, за ним в дверях появился Сталин в защитного

цвета мундире. Народ по бокам здания и окнах вокзала радостно зашумел, приветствуя вождя, инвалид без ног на тележке, которому из-за заборчика не

видно, закричал: «Ну, поднимите же меня ну, поднимите кто-нибудь!». Два

милиционера перегнулись через заборчик, подняли его и посадили на

заборчик. Сталин помахал людям и спустился к встречающим, поздоровался

со всеми за руку, увидел бумаги в руке у Пономаренко и тяжело вздохнул.

- И знаю, и видел! Товарищи, Москва все делает, чтобы помочь

Белоруссии, но у нас полстраны в развалинах. Сталинград стерт с лица

земли, Смоленск вы, наверное, сами видели. На Украине только полностью

разрушено и сожжено 714 городов и сел. Десять миллионов людей лишены

крова. Разрушено и разграблено около 16 тысяч промышленных

270

предприятий, тысячи колхозов, школ, техникумов. Такая же картина в 19

областях России. Да и в Прибалтике, и Молдавии не на много лучше…

Пономаренко грустно вложил бумаги обратно в папку. Но Берия, стоящий за спиной Сталина, вытянул шею и что-то вполголоса Сталину

проговорил. Сталин, немного подумав, продолжил.

- Тут товарищ Берия напомнил. Мы будем с союзниками говорить

и о репарациях с Германии. Мы о вас, конечно, помним – лошади, скот, сельхозинвентарь. Но, может быть, у вас есть какие-то мысли о том, что

можно с немцев взять, и что вам быстро надо. Дайте нам телеграмму.

Берия еще раз наклонился и что-то быстро сказал. Сталин

посмотрел на Пономаренко и поднял бровь.

- А пленных вы возьмете, товарищ Пономаренко?

- Дак ведь это рабочие руки, конечно возьмем, - воодушевился

глава Белоруссии.

Сталин изучающе на него посмотрел.

- Я засиделся в вагоне, хочу немного пройтись, товарищ

Пономаренко, проводите меня, Сталин и Пономаренко, к удивлению

остальных товарищей, медленно пошли по перрону к голове состава.

- Товарищ Пономаренко, а почему бы вам не расконвоировать

пленных? Куда им бежать? Пусть свободно живут.

Пономаренко понимающе пожал плечами.

- Сэкономим на их конвоировании?

- Да, - Сталин как будто замялся, - но не только в этом дело, -

вздохнул. - У нас на фронтах столько погибло молодых мужчин, столько

женщин осталось без пары и без детей!

Пономаренко понял, почему Сталин хочет расконвоировать

пленных и даже остановился пораженный.

- Потакать связи пленных с нашими женщинами?! Да мы своих

потаскух за связь с немцами немецкими овчарками называем, а вы такое

предлагаете?!

- Кто сказал потакать? Не надо потакать, - быстро оправдался

Сталин. - Просто не замечать. Если мы только это не заметим, народ нас

простит. И потом, то были оккупанты, а это пленные.

- Ну и что?

- Да то, что женщина без ребенка это несостоявшаяся женщина, это несчастная женщина, - пояснил Сталин, уже несколько раздражаясь.

- Но ведь это же н-е-м-ц-ы! – не соглашался Пономаренко.

- Черт возьми! В старину женщины были главной добычей в

войнах. У нас царица Екатерина Первая, немка, жена Петра I, была военной

добычей! Вот и считайте, что вы для женщин своей республики на войне

добыли мужчин!

- Товарищ Сталин, да я же всю войну призывал их беспощадно

убивать, я всю войну организовывал их беспощадное уничтожение!

271

- Все! Война с немцами закончилась! Мы, товарищ Пономаренко, живем ради будущего, а оно без детей невозможно! Нам дети нужны, понимаете, дети!

Пономаренко вдруг улыбнулся и понимающе посмотрел на

Сталина.

- Как в народе говорят, чей бы бык не бегал, а телочка будет наша?

- Вот именно! – усмехнулся и Сталин. - Правильно в народе

говорят.

Они подошли к голове состава и упёрлись в паровозную бригаду: на перроне стояли пожилой машинист, на пиджаке его был привинчен орден

Трудового Красного Знамени довоенного образца, и молодой кочегар с

огромным шрамом на лице и вытекшим глазом, с орденом Славы и медалью

на гимнастерке без погон. У их ног стояли жестяные чемоданчики

железнодорожников, ящик с инструментом, лежали кувалда и две лопаты.

Сталин и Пономаренко поздоровались с ними за руку.

- Товарищи, а где же паровоз? – удивлённо спросил Сталин.

- Сломался, товарищ Сталин, - пояснил машинист. - Паровоз был

американский, перед Минском паровая трубка лопнула. Нарком товарищ

Ковалев с моим помощником, поехали за нашим паровозом серии «фэдэ», поясняет, - «Феликс Дзержинский». Сейчас подадут.

Пономаренко усмехнулся.

- Не хочет, товарищ Сталин, американский паровоз везти вас на

встречу с американским президентом.

- А «Федор» паровоз надежный, - вступил в разговор кочегар. -

Мы вас на нем хоть в Берлин, хоть в Америку дотянем.

- Ну, что же, на своем даже лучше, - согласился Сталин, и они с

Пономаренко развернулись и пошли обратно. - Так говорите, женщин за

связь с немцами называют немецкими овчарками?

- Да, товарищ Сталин.

- Ладно, давайте вашу бумагу. Ничего не обещаю, но посмотрим, может, что-то и добавим.

Пономаренко быстро вытащил из папки заготовленные просьбы и

довольный подал их Сталину.

Поезд поехал дальше, Сталин по-прежнему стоял у открытого

окна, но теперь на месте Антонова за столом сидел Берия и изучал просьбы

Пономаренко.

- Нет, цементом никак нельзя помочь! - сопровождал Берия чтение

просьбы Пономаренко. - Никак! А вот известью… - раскрыл свою записную

книжку. - Есть у меня надежда на сверхплановый уголь, подброшу на

известковые печи… Пожалуй извести тысяч десять белорусам можно

добавить.

Сталин обернулся к Берии.

- Послушай, Лаврентий, у нас ведь есть такая порода собак

«немецкая овчарка»?

272

- Есть, отличная собачка! Очень умная. И сильная. Идеальная

порода для службы.

- Надо эту породу переименовать.

Берия поразился.

- Зачем??

- Чтобы все побыстрее забыли, кто такие были немецкие овчарки.

25 июля 1945 года,

Германия, Потсдам, резиденция советской делегации,

полдень.

Сегодня Черчилль должен был улететь в Лондон, поэтому обед

начался и закончился пораньше, тем не менее, время ещё было и Сталин, Черчилль и Трумэн перешли за кофейный столик перекурить. Трумэн и

Черчиллем пили кофе, Сталин – чай, перед Трумэном стоял стакан с виски, перед Сталиным и Черчиллем – коньячные рюмки. Трумэн решил

воспользоваться случаем.

- Господа, - перевёл переводчик слова Трумэна для Сталина, -

поскольку мы на заседании обсуждали вопрос о Польше, я бы хотел не под

протокол вернуться к вопросу, который наши страны уже разрешили на

Крымской конференции – к вопросу о границах Польши.

- А что здесь может быть за вопрос, мистер Трумэн? – удивился

Черчилль. - Восточная граница Польши сейчас идет по линии Керзона, а в

качестве западной польской границы положена линия Одера, включая

основную часть Оппельна. Это дает полякам прекрасное пространство для

существования размером более 300 миль в длину и столько же в ширину

вместе с 250 милями Балтийского побережья Польше отводится положение

великой независимой нации в сердце Европы, с прекрасным морским

побережьем и лучшей территорией, чем та, которую она имела прежде, -

Черчилль хмыкнул. - Я вообще сомневаюсь, что польская нация достойна

иметь предложенную ей территорию.

- Мистер Черчилль, вы знаете, как сильно американские

президенты зависят от голосования на выборах, а у меня огромная поддержка

американских граждан польского происхождения, - пояснил Трумэн. - И эти

избиратели ориентируются не на польское правительство, созданное

русскими, а на польское правительство в Лондоне. А польское правительство

в Лондоне не устраивает эта самая линия Керзона.

- Должен заметить, - вмешался Сталин, - что линия Керзона

придумана не русскими. Авторами линии Керзона являются министр

иностранных дел Великобритании лорд Керзон, премьер-министр Франции

Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919

года. Русских не пригласили на эту конференцию. Линия Керзона была

принята на базе этнографических данных вопреки воле русских. Ленин не

был согласен с этой линией. Он не хотел отдавать Польше Белосток и

Белостокскую область, которые в соответствии с линией Керзона должны

были отойти к Польше.

273

Советское правительство уже отступило от позиции Ленина. Что

же вы хотите, чтобы я был менее русским, чем Керзон и Клемансо? Этак вы

доведете меня до позора. Что скажут украинцы, если я приму требование

лондонских поляков? Украинцы, пожалуй, скажут, что Сталин оказался

менее надежным защитником русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо.

С каким лицом я вернусь в Москву?

- Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена

до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли, - сердито

рубил воздух ладонью Черчилль. - Но доблестные русские армии освободили

Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать. Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к

руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу

истинной свободы и независимости.

- Простите господа, но исторически город Львов никогда не

входил в состав России, - продемонстрировал Трумэн знание географии, что

для американских президентов было удивительно и выдавало, что у Трумэна

не экспромт, а заранее заготовленная речь.

- Зато город Варшава входил в состав России, - тут же отпарировал

Сталин. - И тут господин Трумэн, не стоит касаться далекой истории, тут

хватает новейшей.

Всем нам троим сейчас не выгодно вспоминать об этом на

публике, но ведь Польша является одним из главных европейских

агрессоров. Именно она начала эту войну, захватив вместе с Германией и

Венгрией часть Чехословакии в 1938 году.

Именно она, отказавшись пропустить Красную Армию для боев с

немцами, сорвала Англо-Франко-Советский военный союз, который

предотвратил бы эту войну.

- Да, Польша показала себя алчной европейской гиеной, -

подтвердил Черчилль, затянувшись дымом сигары, - это не оспоришь.

- Советский Союз всеми силами пытался сохранить Польшу, -

напоминал Сталин. - Мы в секретном протоколе к пакту о ненападении с

немцами провели границу своих интересов через Польшу по рекам Нарев –

Висла – Сан. Это старый рубеж защиты России от немецкого нападения. На

этом рубеже еще царями выстроены крепости. Мы считали, что если в ходе

войны дела у поляков пойдут плохо, то они начнут отступать на восток, и

когда они перейдут границу сферы наших интересов, то немцы не смогут их

преследовать, поскольку вторгнутся в сферу интересов России. Если немцы

все же перешли бы эту границу, у нас был бы повод разорвать пакт и

заключить военный союз с терпящей поражение Польшей – тот военный

союз, который она отказывалась с нами заключать. За три дня до начала

войны, мы начали отвод своих войск от польской границы, чтобы Польша

могла снимать с нашей границы войска и перебрасывать эти дивизии на

запад — навстречу немцам.

274

Ничего не помогло: польская армия во главе с польскими

генералами начала позорно удирать от немцев. Причем, не на восток, не к

линии рек Нарев-Висла-Сан, не к крепостям, не для того, чтобы сохранить

хотя бы половину Польши под своим контролем. Они начали удирать на юг -

в Румынию. Удирать, чтобы удрать! И возглавили это бегство польское

правительство и польский главнокомандующий.

- Это тайная трагедия Польши – в ней всегда храбрейшими из

храбрых, руководят гнуснейшие из гнусных, - поддержал Сталина Черчилль.

- Но, господин президент, дело не только в том, что Польша —

пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы

гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно

вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы

два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги

до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего, потому, что

Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически

извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только

изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша

была сильна. Вот почему Россия заинтересована в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше — это вопрос жизни и

смерти для Советского государства. Это так.

Но при этом я подозреваю, что пройдет какое-то время, и Польша

снова предаст Россию. Поэтому, я хочу создать и такие границы России с

Польшей, чтобы ущерб от будущего предательства Польши, для России был

не очень большим.

25 июля 1945 года,

Германия, Потсдам, резиденция советской делегации,

ранний вечер.

После обеда 25 июля 1945 года Черчилль улетел в Лондон, чтобы, как все полагали, присутствовать на своей победе на очередных

парламентских выборах. На Конференции глав стран-победительниц во

Второй мировой войне в Европе, проходившей не далеко от Берлина в городе

Потсдаме, образовался перерыв в два дня.

Вечером, когда жара несколько спала, Сталин, Молотов и Берия

вышли прогуляться в парк Нойен Гартэн.

Для этой, оговоренной еще в Крыму Конференции, сам Берлин, после его штурма советскими войсками, никак не подходил, Потсдам тоже

был сильно разрушен, посему размещать делегации и там было трудно. Но в

Потсдаме сохранилось большое здание - дворец германского кронпринца, расположенный в парке Нойен Гартэн. В нем было достаточно помещений

для заседаний и работы многочисленных экспертов и советников, а для

размещения глав делегаций, министров иностранных дел и остальной свиты, хорошо подходил пригород Потсдама — Бабельсберг, почти не

пострадавший во время войны. В Бабельсберге до войны жили крупнейшие

275

правительственные чиновники, генералы и прочие видные деятели

нацистской Германии, в связи с чем, он состоял из многочисленных удобных

двухэтажных вилл, утопавших в зелени и цветниках.

Маршал Жуков, командовавший войсками в советской зоне

оккупации, проявил бешенную энергию и чудеса верноподданнической

старательности, послав в Потсдам многочисленные отряды и команды

инженерных частей Красной Армии. Работа шла по 24 часа в сутки, и к 10

июля все было закончено. В помещении дворца, где должна была проходить

конференция, капитально отремонтировали 36 комнат и конференц-зал с

тремя отдельными входами. Американцам выбрали для апартаментов

президента и его ближайшего окружения голубой цвет, англичанам для У.

Черчилля — розовый. Для советской делегации зал был отделан в белый

цвет. В Нойен Гартэн соорудили множество клумб, высадили до десяти

тысяч различных цветов, многие сотни декоративных деревьев.

Помимо прочих обязанностей, Берия все еще руководил

Народным комиссариатом внутренних дел, поэтому в его работу входила и