Мгновения жизни отца народа

организация подслушивания конфиденциальных разговоров, которые вели

между собой приезжавшие в СССР высокопоставленные иностранцы. И

Берия знал, что подобная мишура, давала прямо противоположный эффект, поскольку и премьер-министр Британской империи, и президент США были

выборными руководителями, которых требования избирательных кампаний

заставляли вести себя скромно. Излишняя роскошь, которую предоставляла

им советская сторона, может, и льстила им, но давала возможность

громогласно издеваться над ненужной расточительностью «тоталитарного

режима», противопоставляя эту, действительно ненужную, помпезность

своей «демократической» скромности. Кстати, глава «тоталитарного

режима» Сталин, органически не терпевший никакой помпезности, приехав с

вокзала в свою резиденцию в Потсдаме - виллу генерала Людендорфа, - тут

же потребовал убрать из нее всю излишнюю мебель, которую с

фельдфебельской старательностью со всей Германии стащил в нее маршал

Жуков.

В этот день встреча Сталина, Черчилля и Трумэна началась в 11

часов утра, а это время, когда Сталин, обычно работающий до 4-5 часов

ночи, только просыпается, поэтому Сталин уже встал раньше, чем обычно, но впритык к началу заседания. Потом был обед и Сталин не смог

переговорить с Молотовым и Берией ни о чем, непосредственно не

касающемся темы идущих переговоров с союзниками. Теперь же можно

было поговорить не спеша, и Сталин решил совместить трудный (в чем он не

сомневался) разговор с осмотром окрестностей, которые его, любившего

цветы, не могли не интересовать.

Речь шла о сообщении, полученном от Трумэна вчера вечером, которое Сталин тогда же передал Молотову, а тот Берии, но обсудить его они

не успели.

276

Накануне, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда

члены делегаций поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по

три человека, президент Трумэн подошел к Сталину, и они начали

разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Трумэн

сообщил, что Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали

более 400 миллионов фунтов стерлингов, если считать в британской валюте, и создали новую бомбу! Исключительной силы! И уже успешно испытали ее!

И эта бомба будет иметь решающее значение для всей войны с Японией!

Какая удача!

Однако Сталин принял это известие настолько спокойно, что и

Трумэн, и, наблюдавший за их разговором со стороны, Черчилль решили, что

в тяжелых трудах Сталина заботам атомной бомбе совсем не было места.

Черчилль, к примеру, был уверен по виду Сталина, что если бы Сталин имел

хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась благодаря наличию у США, и только у США, такого

мощного и принципиально нового оружия, то это сразу было бы заметно.

Более того, Черчилль считал, что ничто не мешало Сталину сказать:

«Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить

своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим

экспертом завтра утром?» Однако Сталин сохранял на лице веселое и

благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными

деятелями скоро закончилась. Когда все начали разъезжаться, Черчилль

подошел к Трумэну. «Ну, как сошло?» — спросил он. «Он не задал мне ни

одного вопроса»,— ответил Трумэн.

Отсюда Трумэн с Черчиллем пришли к выводу, что Сталин ничего

не знает об атомном оружии, и, следовательно, СССР в атомной гонке

безнадежно отстал.

Однако они ошибались.

Сталин об атомной бомбе знал очень много, но это не делало

СССР сильнее.

В Нойен-Гартен Сталин продолжил прерванный вчера разговор, восхищенно осматривая кусты роз, разведением которых увлекался на своей

даче.

- Какой прекрасный сорт! Интересно, приживется ли он в

Подмосковье? – начал он, а затем повернулся к Молотову. - Так ты, Вячеслав, считаешь, что у союзников атомной бомбы еще нет, и Трумэн с

Черчиллем вчера просто блефовали, когда сообщили об ее успешном

испытании?

- Думаю, блефуют, – как всегда, подумав, ответил Молотов, -

набивают цену, чтобы убедить нас, что мы им больше не нужны для победы

над Японией, и с японцами они, дескать, и сами справятся, а посему в

вопросах европейского устройства мы им должны уступать. Они на нас давят

277

этой бомбой – это как раз в характере Черчилля и по его физиономии это

было видно.

Мы в своей зоне оккупации взяли всех найденных немецких

физиков, допросили, и они, судя по всему, не врут – немцы были еще очень

далеки от создания атомной бомбы. Неужели их так опередили американцы?

Не верится…

- Не верится или не хочется верить? – спросил Сталин и обратился

к Берии. - А ты, что думаешь, Лаврентий?

- Тут два вопроса, - тоже подумав, начал Берия. - Во-первых, они

эту чертову бомбу создали. Наши компетентные источники информации нам

пока не доступны – мы не можем пока с ними связаться, но, судя по веселью

и пьянкам в кругах, связанных с этим проектом, скорее всего, позавчера они

ее успешно испытали.

Но сколько этих бомб у них может быть? По нашим сведениям и

расчетам еще две, от силы, три. Ну, разрушат они два или три японских

города, ну, убьют несколько десятков, пусть даже сотен тысяч мирных

жителей – что из того? Они только разозлят японцев. Нет, без нас, без СССР, союзники войну с Японией не закончат. И только вступление в войну

Советского Союза подорвет боевой дух японцев, только это заставит их

капитулировать, ввиду полной бесперспективности дальнейших боевых

действий.

Во-вторых. Они действительно блефуют. Им, чтобы закончить

войну с Японией, нужны сухопутные силы, а их армия в Европе драться в

Японию не поедет – разбежится. Правда, их генералы стесняются так

говорить, и говорят «самодемобилизуется». Их же солдаты тут в Европе

счастливы, что уцелели в войне с немцами, а теперь сама мысль о том, что их

ждет возможная смерть в боях с японцами, для американских солдат

невыносима. Американские солдаты, да и большинство офицеров, открыто

говорят, что они, дескать, свой долг исполнили - немцев разбили, и теперь

пусть с японцами дерется кто-нибудь другой.

Так что Черчиллю и Трумэну мы нужны, как воздух, и нельзя им

ни на копейку делать никаких уступок по этой причине – с бомбой или без

бомбы, они войну без нас не закончат.

- То, что они сегодня блефуют, это понятно, но атомная бомба –

это очень серьезно, – продолжил Сталин. - Почему? Потому, что именно это

преимущество через год, или через пять лет - когда они накопят эти бомбы, может толкнуть их на военную авантюру против нас: вора делает вором

случай.

Вячеслав, партия и Государственный комитет обороны тебе

поручили создать атомную бомбу. Когда нам ее от тебя ждать? Через год, три

года, десять лет?

- Не знаю, стыдно признаться, товарищ Сталин, но не знаю.

- Что так? Тебе не помогают? Вознесенский или Берия не делают

того, что обязаны делать?

278

- Не в этом дело: с Вознесенским я совладаю, а Лаврентий сам

меня в этом деле подталкивает.

Чувство собственного достоинства, присущее Молотову, не

позволяло ему врать в случаях личного оправдания, поэтому он и сказал, о

подталкивании его Берией. А вызвано это было тем, что Курчатов, занимавшийся работой по атомной бомбе, не получая необходимого для этой

работы у подчиненных Молотова, часто жаловался Берии, и уже тот решал

вопросы Курчатова у Молотова.

- Так в чем же дело? – настаивал Сталин на ответе.

- Я не могу вопросы создания атомной бомбы охватить. Я же все

время, как буриданов осел, стою перед вопросом, кому направить ресурсы –

на производство танков, самолетов – того, что действительно приведет к

Победе и спасению жизней наших солдат, или на какую-то сомнительную

атомную бомбу? Ведь тратя деньги на это дело, я фактически отодвигаю

Победу, а мне никто внятно не говорит, получится это дело или нет. А сам я, к своему стыду, вникнуть в подробности создания атомной бомбы не могу.

- Но ты же мог заставить Академию Наук прояснить тебе

ситуацию…

- Как, Коба, как?! – начал горячиться Молотов, который

единственный в правительстве обращался к Сталину на «ты» и называл его

старой партийной кличкой «Коба». - Это же не простые люди, это большие

умы, - это обмылки в бане, которые в руках не удержишь. Как только

ставишь перед ними прямой вопрос, они начинают вертеться, как уж на

сковородке, и ни да, ни нет, не говорят.

Не ладное у нас дело с наукой, не ладное, - продолжил Молотов. -

Набились в нее черт знает, какие люди, понаписывали неизвестно кому

нужных диссертаций, а на самом деле только и умеют, что повторять то, что

уже открыто другими. Деньги тратят на свои исследования без счета, любуются собой, как гигантами ума, а попробуй поручить им действительно

новое, нужное стране дело и в ответ, вместо конкретного решения, получишь

только заумную болтовню и общие сомнения по любому вопросу.

- Это обычное дело, и тебе надо было искать действительных

ученых-физиков, и на них опираться, – не принял объяснения Сталин. - Разве

не то же самое у нас происходит с конструкторами, скажем, в авиации? А

возьми биологию с ее засильем болтунов-генетиков, морганистов-вейсманистов, бесплодных, как мулы. Но мы же выдвинули Лысенко, мы же

оперлись на его идеи мичуринской генетики и теперь имеем не только

болтунов-морганистов в институтах, но от Лысенко имеем и новые

высокопродуктивные сорта, и прогресс в сельском хозяйстве. Подбор кадров, Вячеслав, это главное дело коммунистов, и нас с тобой от этого никто не

освобождал.

- Я что, заслужил такой упрек? – обиделся Молотов. - Ты вспомни

середину тридцатых, ведь крику о достижениях советской ядерной физики

было хоть отбавляй, казалось, еще немного и у нас паровозы будут ездить на

279

ядерном топливе. Вспомни, у нас перед войной не только академики, но и

молодые физики, казалось бы, делали выдающиеся открытия в области

ядерной физики. У нас уже тогда было, только специализированных на

ядерных исследованиях, четыре исследовательских института: в Ленинграде, Харькове и два в Москве. По-моему, с 1920 года у нас работает завод по

переработке урановой руды и получения радия на Каме в Березниках. Я же

был председателем Совнаркома и помню, что государство денег для этих

физиков не жалело.

А что получилось, когда государству потребовалась атомная

бомба? Эти же физики все разбежались. Есть такой Ландау, рекламу ему

сделали, что это чуть ли не «быстрый разумом Невтон», так тот вообще

заявил, что по его расчетам атомная бомба невозможна…

- Постойте, Вячеслав Михайлович, знакомая фамилия, - вступил в

разговор Берия. - Это не тот антисоветчик, которого я где-то перед войной

освободил и передал на поруки академику Капице?

- Может, и тот. И Капица, кстати, тоже уклонился от того, чтобы

возглавить работы по созданию атомной бомбы. Вспомните, товарищ

Сталин, когда Берия где-то весной 42-го года написал докладную о

необходимости заняться атомной бомбой, и этот молодой физик Флеров нам

об этом же с фронта написал, мы же тогда запросили Академию Наук. И все

эти иоффе и капицы, наши «быстрые разумом невтоны», - снова

процитировал Пушкина волнующийся Молотов, - нам ответили, что

советская наука не может сделать стране атомную бомбу, - зло напомнил

Молотов, известное собеседникам обстоятельство. - В конце концов, я в 1943

году поставил на эту работу Курчатова, хотя он ученик и сотрудник

предателя Гамова, сбежавшего в Америку в начале тридцатых. Сам Курчатов

и этот Флеров работают, как и надо работать, но с ними-то почти никого нет!

Курчатов до сих пор смог привлечь человек 5-6 физиков, да и то – молодых.

На важнейшем направлении – на создании ядерного реактора работает сам

Курчатов и еще всего два физика.

Можно заставить человека выкопать яму, - подумав, закончил

мысль Молотов, - но как ты ученого заставишь найти в науке что-то новое, если он заявляет, что это новое найти невозможно? И остальные физики, ходят вокруг да около, занимаются чем угодно, какими-то космическими

лучами, как тот же Ландау, но начинаешь привлекать их к делу, и они тут же

становятся неспециалистами в этом вопросе.

- Это что же – саботаж?! – Сталин посмотрел на Берию.

- Не думаю… - пожав плечами, ответил тот. - Мы до сих пор не

имеем никаких данных о том, что такое поведение наших ученых является

осмысленным стремлением помочь немцам, их союзникам или капиталистам.

Скорее всего, тут трусость нашей науки перед реальным делом. Привыкли к

тому, что есть у их исследований полезный результат, или его нет, а

диссертации они все равно защитят. Привыкли повторять чьи-то

280

исследования. А атомная бомба - дело незнакомое: возьмешься за него и

ничего не получится – какой же ты физик и академик?

Но, товарищ Сталин, на мой взгляд, товарищ Молотов говорит не

о главном, - Берия решил высказаться. - Я вообще не вижу здесь вопроса

после того, как американцы атомную бомбу, все же, создали. Раз

американские физики ее создали, значит и наши обязаны… если они физики.

А не хотят, так у нас еще много школ, в которых не хватает учителей, - будут

не в Академии сидеть, а учить деток в школах тому, что тела при нагревании

расширяются.

Потом, если бог не выдаст, и американцы не вскроют нашу

агентуру, то мы вскоре получим все, чтобы американскую атомную бомбу

скопировать. Не захотят наши академики этим заняться, найдем простых

физиков, и на этой работе они станут академиками.

Вообще, все эти вопросы с конструкцией атомной бомбы, это не

айсберг, и даже не вершина его, а только маленькая льдинка на вершине

айсберга. Главное же в другом.

Образно говоря, нам сейчас нужен современный самолет и мы

обсуждаем, есть ли у нас конструктор, чтобы сконструировать такой самолет.

Но, чтобы построить самолет, нужен алюминий, нужна качественная сталь, нужна резина, нужна медь, нужны изделия из этих материалов – от

двигателей до электромоторов. И если ничего этого нет, то какой смысл

обсуждать кандидатуры и количество конструкторов самолета? Его все равно

не создашь из-за отсутствия материалов, а не из-за отсутствия чертежей

самого самолета.

А для нашей атомной бомбы на сегодня ничего нет. Для создания

урановой атомной бомбы нет урана 235, нет способов получения этого

изотопа, нет оборудования для этого, нет заводов. Для создания плутониевой

атомной бомбы нет плутония, нет реактора для его наработки, нет даже

представлений, как с плутонием работать. Нам предстоит привлечь и

организовать работу нескольких сотен тысяч человек только в атомной

отрасли, и миллионы работников в других областях, причем так, чтобы там, как только потребуется, немедленно бросали свою работу и начинали

работать на бомбу. Работа по собственно изготовлению бомбы, как бы она ни

была сложна, - это ничто по сравнению с работой над материалами, из

которых она будет изготовлена, - вздохнул Берия.

- Это так, я просто не договорил, - подтвердил слова Берии

Молотов.

- И как же Вячеслав, ты собираешься эту работу сделать? -

спросил Сталин.

- Ты знаешь, Коба, я большевик, я живу для коммунизма, и я умру

для него на любом посту, на который меня поставит партия, но, Коба, и

партии, и Советскому Союзу будет лучше, если мы эту работу поручим

Берии.

281

Сталин, до этого разговаривавший очень спокойно, не забывая

осматривать кусты роз, вскипает, бьет ладонью по бутону, осыпая

лепестками ботинки.

- Берии?! И это Берии?! Металлургия – Берии! Топливная

промышленность – Берии! Производство оружия – Берии! Танки – Берии!

Добыча нефти – Берии! Да, забыл, Берия еще и нарком внутренних дел!

Когда же вы перестанете эксплуатировать этот гнилой лозунг: «Кто везет, на

том и ездят!». Маленков завалил выпуск самолетов – передадим это дело

Берии!

Каганович

расписался

в

своем

бессилии

организовать

железнодорожные перевозки – поручим их Берии! Когда же это закончится?!

– несколько успокоившись. - Знаешь, Вячеслав, дай бог нам на своем

большевистском посту умереть не от безделья, а то мы еще до этого задавим

Берию на его посту своей немощностью.

- Но мы же можем какие-нибудь дела передать от Лаврентия кому-нибудь молодому, скажем, добычу нефти, - невозмутимо игнорируя вспышку

Сталина, настаивал на своем Молотов.

- Нефти? Да ты что – не понимаешь, что нефть это мясо для

советского народа? Что мы не можем больше поставлять зерно на экспорт

потому, что, сколько бы дополнительного зерна мы не выращивали, а его

нужно скармливать скоту, чтобы получать мясо. А что еще мы можем

поставлять на экспорт, пока мы не начнем производить для экспорта

избыточное количество техники? – задал Сталин риторический вопрос и сам

на него ответил. - Только нефть. Это важнейшая задача, и какому же

«молодому» ты ее хочешь поручить?

Вознесенскому? Так он хорошо справляется только с теми делами, которые знает, как делать, а новое дело он не потянет, мало этого, замордует

нас вопросами. Новое дело быстрее и легче самому сделать, чем ему

поручать.

Маленкову? Так он все превратит в бумажную волокиту.

Может Хрущеву с его энергией? Так мы будем иметь не нефть, а

большую поленницу дров, которые он наломает, пока доберется до нефти.

- Но ведь я уже не молод, садиться за парту и учить физику, - не

сдавался Молотов.

- А я – мальчик?! - вновь раздраженно отчеканил слова Сталин.

После этого Сталин повернулся и, ни слова не сказав, быстро

пошел по дорожке по направлению резиденции, а Молотов под нос зло

прошептал:

- Всю войну был не доволен, победили – все равно не доволен! –

затем подошёл к Берии и виновато полуобнимая, попытался оправдаться. -

Лаврентий, извини, но я искренне думаю, что никто в стране не организует

это дело лучше тебя.

Берия же, удивленно и восхищенно глядя вслед Сталину, ответил в

пространство.

- Не ожидал я от товарища Сталина такого…Не ожидал!

282

19 августа 1945 года,

кабинет Сталина,

поздний вечер

Сталин стоял у окна, глядя в опускающиеся сумерки, когда вошел

вызванный Берия. Он не стал отвлекать Сталина от мыслей, а молча сел у

стола для совещаний, ожидая, когда Сталин очнется от раздумий. Будучи

умным человеком, Берия прекрасно осознавал свою роль в системе

управления СССР и его народным хозяйством, знал, что он один из наиболее

сильных хозяйственных руководителей страны, если не самый сильный, поэтому, хотя Сталину и не хочется поручать ему атомный проект, а все

равно поручит.

Заканчивалась война Советского Союза с Японией и проходила

она быстрее и легче, чем ожидал Сталин.

Эта война началась 9 августа 1945 года, а уже утром 18 августа

главнокомандующий японской Квантунской армией генерал Ямада, находившийся в Чанчуне, подтвердил по радио согласие выполнить все

условия капитуляции, предложенные ему командующим советскими

войсками маршалом А. М. Василевским. Дело было сделано – Великая

Отечественная и, одновременно, Вторая мировая войны были закончены.

Огромный груз упал с души у Сталина, но, как всегда бывает у руководителя, окончание одного дела означало, что нужно всеми силами наваливаться на

очередное. И сейчас Сталин думал об одном из таких дел – о том, как

предотвратить Третью мировую войну.

- Ну, что же, американцы расставили точки над i: взорвали

атомные бомбы над Хиросимой и Нагасаки, – не спеша, начал Сталин. - И

этим они показали всему миру, в первую очередь, нам, что и бомба у них

есть, и решимости ее применить тоже достаточно, – Сталин помолчал. - Не

вижу иного выхода, Лаврентий, надо тебе браться за это дело.

Сталин вновь задумался и Берия, видя это, не спешил отвечать.

У Сталина было очень много подчиненных, и все они (порою не

без оснований) считали себя прекрасными работниками и выдающимися

государственными деятелями. Однако среди них было очень мало таких, которым можно было поручить совершенно новое дело.

Все остальные были хороши в делах, по которым уже было

известно, как их делать, и по которым требовался только контроль за

исполнением и незначительные, тоже понятные, усовершенствования. В

таких, привычных, делах подчиненным не требуется рисковать и брать на

себя ответственность за абсолютно новое решение, по которому нельзя

предсказать, чем оно закончится, – победой или поражением. Правда, таким, сереньким подчиненным новые дела тоже поручались (куда денешься!), но

такие подчиненные тут же шли к Сталину, чтобы спросить его, как это новое

дело сделать. Прямо они, конечно, не спрашивали, поскольку их

должностное положение обязывало их принимать решения самим, но они

283

«согласовывали» со Сталиным свои решения, как бы демонстрируя ему свою

исключительную дисциплинированность и послушность.

Однако Сталину, чтобы согласовать какое либо решение своему

подчиненному, требовалось разобраться в этом вопросе так же хорошо, как и

самому подчиненному, то есть, таким «согласованием» подчиненные

Сталина заставляли Сталина работать за себя и нести ответственность за те

дела, которые Сталин поручил этим подчиненным. И деваться было некуда –

Сталин вынужден был работать за таких «государственных деятелей», но

справиться он мог только с их небольшими по масштабу делами – он успевал

вникнуть в подробности таких дел, чтобы принимать по ним компетентные

решения.

А среди подчиненных Сталина, Берия был полностью

самостоятельным и ответственным работником, которому без страха можно

было поручить любое новое дело, и Сталин знал, что если Берия его не

сделает, то тогда это дело не сделает никто.

Но это было не единственным достоинством Берии, которое знал и

ценил Сталин.

Огромная эффективность Берия как руководителя достигалась, прежде всего, за счет его ума. (Сталин внутренне усмехнулся: этот довод

мало действует на людей - ведь все «тоже умные». Вот в этом заключается

незаметная для многих разница - все тоже умные, а Берия был просто

умным). Сталин знал, что многие, зная Берию, прежде всего, как главу

НКВД, уверены, что он каждого мог убить или посадить в лагерь, поэтому

его подчиненные его боялись и только из-за этого страха становились очень

трудолюбивыми.

Это было не так, и даже не потому, что Берия никогда такой

власти не имел. Просто умный руководитель никогда не станет пугать

подчиненного. Если бы люди вдумывались в то, как функционирует система

управления, то без труда поняли бы, почему это так. Запуганный самодуром-начальником подчиненный, вынужден подавить в себе любую инициативу и

работать только «от и до» - делать только то, что приказал начальник.

Ведь тут так. Если вы в подчинении у самодура и проявили

инициативу, т.е. сделали нечто, чего он не приказывал, то тут два варианта.

Это нечто» может окончиться неудачей. Что с вами сделает начальник за то, что вы нанесли убытки самовольничая? При наличии небольшой фантазии, вы это легко себе представите. Второй вариант - вы добились успеха. Не

спешите радоваться, результат может быть еще хуже. Если, действуя по

своей инициативе, без приказа самодура-начальника, вы добьетесь успеха, то

этим оскорбите его. Получится, что он такой дурак, который не догадался

дать вам нужный приказ, а вы умнее его, и сделали трудное дело без его

мудрых указаний. Конечно, он вас не накажет - победителей не судят, - но

найдет способ отбить у вас желание самовольничать.

В результате у дурака-начальника умственный потенциал его

подчиненных парализуется, а сам начальник не способен продумать и

284

указать, что делать каждому подчиненному. Такой начальник может даже

сам «пахать» днями и ночами, а его подчиненные все равно будут

бездельничать, дожидаясь его указаний. И тут тоже два варианта. Если дело, которым командует дурак, запугавший подчиненных, развивается

экспансивно, т.е. растет количественно, то за счет этого какое-то время его

дурость не будет видна и создастся впечатление, что такой стиль руководства

эффективен.

Положим, дураку поручили выращивать зерно, и он в первый год

приказал засеять 10000 га, во второй 15000, в третий 20000 га и т.д. Объем

получаемого зерна будет все время расти, за счет роста пахоты, создавая

видимость благополучия. Но если прирост объема пахоты прекратится, и

надо будет добиваться роста объема труда интенсивным путем, т.е. в

основном за счет ума подчиненных, то не только роста не будет, но и

достигнутая эффективность начнет падать при увеличении числа наказаний и

жестокости расправ.

Сталин вспомнил Кагановича - наркома путей сообщений. Пока

правительство ежегодно давало ему дополнительные деньги, рельсы, шпалы, стройматериалы, паровозы, людей и т.д., он всех в своем наркомате «брал за

горло», жестоко наказывал, и дела у него шли как будто прекрасно. Но

началась война, экстенсивный рост НКПС остановился, перевозки надо было

обеспечивать за счет ума подчиненных, и тут-то и выяснилось, что ни его

личная работоспособность, ни наказания ничего не дают.

Умный руководитель сделает все, чтобы подчиненные его не

боялись, сделает это не во имя дешевой популярности, а по деловым

соображениям - чтобы не задавить в них инициативу. Если они ошибутся, то

он простит, а если и накажет, чтобы подчиненный в следующий раз был

вдумчивее и более собранным, но так, чтобы наказанием не запугать

подчинённого. А если подчиненный отличился, то наградит его и будет за

него искренне рад - ведь подчиненный эффективно сделал часть дела, порученного самому начальнику. Как же тут не радоваться?

Умный начальник – подумал Сталин - это не безвольный

толстовец. Он может быть и зол на язык, и тяжел на руку, и скор на расправу.

Пока есть лентяи и разгильдяи - по-другому нельзя. Если не бить

разгильдяев, то это будет вопиющей несправедливостью по отношению к

добросовестным работникам. Ведь все кормятся от одного дела, и

бездельники паразитируют на трудолюбивых. Умные начальники

бездельников и разгильдяев кнутом заставляют отрабатывать свой хлеб, поскольку выгнать их не всегда удается: не всегда есть им замена, да и не

всегда эту замену справедливо делать. Скажем, ленивый солдат. Что, его в

тыл отправлять, а трудолюбивые пусть гибнут?

Сталин редко видел Берию в работе с подчиненными, но Сталин

получал с мест и характеристики на него, и доносы, поэтому прекрасно

представлял стиль руководства Берии. Сталин знал, что Берия всегда

предупреждает руководителей предприятий о их личной ответственности за

285

неукоснительное выполнение задания, но у Берии была уникальная

способность воодушевлять подчиненных на работу. Естественно, у

директоров промышленных предприятий вначале работы с Берией

превалировал страх. Но постепенно у работавших с ним несколько лет

чувство страха исчезало, и приходила уверенность, что Берия будет

поддерживать

их,

если

они

успешно

выполняют

важнейшие

народнохозяйственные задачи. Берия поощрял в интересах дела свободу

действий крупных хозяйственников в решении сложных вопросов. То, что и

требуется, - подумал Сталин — жесткий контроль, исключительно высокая

требовательность и вместе с тем умение создать у руководителя уверенность, что в случае добросовестной работы над поставленной задачей, поддержка

Берии ему всегда обеспечена.

А атомный проект был огромным делом с тысячами никому не

известных подробностей, в которые Сталину, на тот момент главе

Советского правительства, председателю Государственного комитета

обороны, наркому (министру) обороны и фактическому генеральному

секретарю партии, не хватило бы никакого времени вникнуть. Волей-неволей

Сталин вынужден был пойти на уступки Молотову и забрать у него атомный

проект, чтобы сдвинуть это дело с мертвой точки, но кроме Берии атомный

проект действительно просто некому было поручить.

- Что ты, Лаврентий, думаешь по этому вопросу? – наконец

прервал паузу Сталин.

Берия уже был готов к ответу.

- Нам нужна быстрота, - ответил он, - поэтому, полагаю, что

начать нужно со специального комитета под моим председательством. Это

будет, как бы, законодательный орган всех работ по атомной бомбе.

Включить в него предлагаю следующих товарищей.

Берия вынул из папки, принесенной с собой, лист бумаги и

протянул его Сталину, а тот окинул документ взглядом.

- Ванников, Первухин, Махнев, Завенягин – это понятно.

Маленков – тоже. Курчатов – понятен. Ты считаешь, что Вознесенский со

своим гонором будет хорошо работать под твоим началом? – спросил

Сталин.

- Будет, конечно, постоянно вам на меня жаловаться, но куда он

денется – если будет он, то и Госплан будет работать на бомбу быстрее.

- Думаешь, академик Капица по-настоящему подключится к

созданию бомбы?

- У меня, на самом деле, надежда на Курчатова и на тех, кого он

привлечет к проекту. А Капицу я предлагаю для очистки совести. Ученый он, может, и неплохой, но тип скользкий, скорее всего, он извернется, чтобы не

нести ответственности. Но чем черт не шутит – вдруг действительно начнет

работать и что-то сделает?

- Полагаю, что ты больше надеешься на получение разведданных, нежели на наших ученых.

286

- Не совсем так. Вы же знаете, кто организовал нам поставку

сведений по американскому атомному проекту, – это люди, которые могут

предать нас в любой момент, как только они сочтут это выгодным для себя.

Да, в конце концов, и американскую контрразведку нельзя недооценивать.

Так что американские ученые это хорошо, но и своих ученых надо готовить и

подбирать для этого дела.

- Что еще? – Сталин вернул Берии документ, тем самым

согласившись с предложенными кандидатурами членов Спецкомитета.

- Далее я хочу создать нечто вроде смеси из разных министерств, назовем его, предположим, первое главное управление, и подчинить это

управление Спецкомитету – это будет его исполнительный орган.

- Что значит - смесь министерств? – не понял Сталин.

- Введу в состав этого управления действующих замов тех

министерств, которые во многом определят решение этой проблемы.

- Но тогда ты посягнешь на единоначалие – у этих замов будет два

министра – свой и ты.

- Тут мы, конечно, потеряем, - согласился Берия, - но зато

возрастет скорость решения вопросов в этих министерствах.

- Кого предлагаешь во главу?

- Ванникова.

Сталин, усмехнувшись, оценивающе посмотрел на Берию.

- Надеешься, что прощеный предатель до конца жизни будет

замаливать грехи самоотверженной работой?

- Не только на это. У Ванникова есть, конечно, и отрицательные

черты, но он исключительно энергичен и болезненно честолюбив. Если мы

пообещаем ему еще одно звание Героя, или даже два, то он будет землю

носом рыть. А в данном случае только такие исполнители и нужны.

- Ты становишься главой атомного государства в государстве, -

понимающе усмехнулся Сталин. - Хорошо, - подытожил он, - готовь

соответствующие постановления о создании Спецкомитета и этого ПГУ.

Берия напоминающее посмотрел на Сталина.

- Товарищ Сталин. Все же меня надо освободить для этого дела

хотя бы от чего-нибудь.

- От чего?

- Вы же знаете – от должности наркома внутренних дел.

- А кого вместо тебя?

- Круглова, моего зама в НКВД.

Сталин сначала сделал движение, как бы соглашаясь с Берией, но

потом, все же, заколебался.

- Нет, подождем немного – пока у тебя по бомбе организационный

период и дел не много. А чуть позже решим и этот вопрос.

31 декабря 1945 года,

Москва, Кремль,

вечер.

287

В коридоре сталкиваются Берия Хрущев. Обнимаются.

- Никита, ты чего в Москве под Новый Год?

- Да вот пробовал кое-какие дела Украины у Вознесенского

решить, мать бы его так! А тебя где черти носят, прохвессор?

- Да вот только из Уфы вернулся.

- А я вот на вокзал, поеду в Киев.

- И не думай! На всю жизнь обидишь! Сейчас я пару звонков

сделаю, и поедем ко мне, - потребовал Берия. - Нина наверняка готова, отпразднуем Новый год, и утром уедешь.

- Уговорил, прохвессор, - широко улыбнулся Хрущёв своему

искреннему другу, и они пошли пока что в кабинет Берии.

- А с чего это ты взялся дразнить меня профессором? –

поинтересовался Берия.

- А ты что, обзоров заграничной прессы не читаешь? – удивился

Хрущёв.

- Да я в пути был.

- Тогда дай-ка я тебе прочту, что о тебе пишут империалисты, -

Хрущев остановился, открыл папку и вынул лист бумаги. - Вот из «Нью-Йорк таймс», - запинаясь, читает, - «Живой бывший начальник политической

полиции – редкое явление в Советской России. На прошлой неделе в России

появилось такое лицо – профессорского вида маршал Берия перестал быть

начальником НКВД. Преемником Берия Сталин избрал генерал-полковника

Сергея Круглова, великана с лицом младенца (6 футов и 2 дюйма, 245

фунтов), который имеет вид полицейского и действительно является

таковым» . Так что, раз ты дела в НКВД уже сдал младенцу, то ты теперь

только прохвессор.

Берия засмеялся и подтвердил.

- Да, это товарищ Сталин сделал мне подарок к Новому году – в

январе передам наркомат внутренних дел Круглову.

Глава 7. ПРОБЛЕМЫ МИРА

31 декабря 1945 года,

квартира академика Лысенко,

поздний вечер.

В большой комнате наряжена ёлка, нарядные женщины хлопочут, накрывая стол, в комнате гости. Звонок во входные двери, Лысенко идёт

встречать и через минуту входит с невысокой женщиной, лет 35, с короткой

стрижкой в тяжелых очках с круглыми стеклами и в темной оправе, в

военной форме, но на офицерском кителе уже нет погон. Это довоенная

аспирантка Лысенко Марина Алексеева, у неё справа на груди ордена

«Отечественной войны» 2-й степени и «Красной звезды», под ними

гвардейский знак. Слева – две медали: «За оборону Москвы» и «За победу

над Германией». Женщина здоровается со всеми.

Лысенко, искренне радуясь Алексеевой.

288

- Как я рад, что вы, наконец, демобилизовались живой и здоровой, Марина Владимировна! Как ваша диссертация?

- Я сама удивлена, но она сохранилась. Хозяйка квартиры всю

войну боролась с искушением пустить ее на растопку или раскурку, но

устояла и сохранила рукопись на чердаке.

- Вам надо немедленно ее завершить и защитить. Тема

вегетативной гибридизации как никогда нужна для мичуринской биологии.

Исаак Израилевич, - обратился Лысенко к стоящему рядом мужчине, -

помогите

товарищу

Алексеевой

со

всеми

диссертационными

формальностями!

В это время в коридоре зазвонил телефон, к аппарату на тумбочке

подбежал мальчишка лет 10, снял трубку и попытался говорить басом.

- Квартира академика Лысенко! …Ага …Щас! - кладет трубку на

столик и забегает в комнату к взрослым. - Папа, тебя какой-то Поскребышев!

Все немедленно стихли и напряглись, Лысенко быстро вышел в

коридор и поднял трубку.

- Здравствуйте, Александр Николаевич! …Понял… Нет, машины

не надо, я быстрее пешком! - положил трубку и развёл руками. - Сталин

пригласил в кремлевский кабинет. Вы уж тут начинайте без меня…

Поскрёбышев сразу же впустил Лысенко в кабинет Сталина, тот

работал за своим письменным столом, и вопреки своему обычаю не вышел

из-за него для встречи посетителя, а довольно хмуро поздоровался с

Лысенко, и пригласил его сесть возле стола за маленький приставной столик.

Перебрасил ему на этот столик письмо.

- Вот ознакомьтесь. Грузинский Совнарком сообщает, что

задержал присылку семян ветвистой пшеницы потому, что она яровая, и

Совнарком ждал осени, чтобы эти семена получить. В вопросе, яровая это

пшеница или озимая, вы оказались правы, а я не прав, - после признания

Сталиным своей неправоты, повисла пауза. - Товарищ Лысенко, думаю, что

это вам нужно взяться за селекцию ветвистой пшеницы.

- Товарищ Сталин, извините, но не могли бы вы мне пояснить, чем

вам понравилось это растение? – Лысенко продолжал упрямиться.

Сталин, подумав, начал, помогая своему объяснению дымящейся

трубкой.

- Зададим вопрос – чего добивается товарищ Лысенко в своей

селекционной работе? Он добивается получения растений, в данном случае, пшениц, которые бы брали от плодородия земли и климата как можно

больше и давали как можно больше зерна. Не так ли?

Лысенко был явно озадачен таким началом.

- Да, в принципе это так. Только такие растения могут дать

максимальный урожай с единицы площади.

- Но этот урожай состоит из зерна и соломы, стало быть, плодородие почвы и энергия солнца расходуются на производство и зерна, и

соломы. А соломы получается где-то вдвое больше, чем зерна.

289

- У яровой пшеницы это соотношение может быть и один к

одному, - Лысенко мог бы и промолчать, но не сдержался.

- Зато у озимой пшеницы может быть один к двум с половиной, а

урожай озимой на четверть больше, чем у яровой, - настоял на своём Сталин.

- Ну, ладно, в данном случае это не существенно, главное, что плодородие

расходуется на зерно и солому. И если мы, увеличением количества зерна в

колосе изменим это соотношение, то есть, создадим пшеницу, у которой на

килограмм зерна будет не два, а всего полкилограмма соломы, то мы при тех

же условиях, то есть, при том же количестве удобрений получим с гектара

больше зерна. Не так ли?

Лысенко растерялся.

- Я как-то не задумывался над таким направлением селекции, над

таким ее принципом…

- А я вот, во время войны, чтобы отдохнуть от военных вопросов

иногда думал… Этот направление селекции вызывает у вас сомнения?

- Нет, ни в меньшей мере!

- Тогда вам надо вывести сорт ветвистой пшеницы для

выращивания ее в СССР потому, что у ветвистой пшеницы очень высокое

соотношение зерна к соломе, - поставил задачу Сталин.

Лысенко поморщился.

- Товарищ Сталин! Да, я могу вывести ветвистую пшеницу, устойчивую к нашему климату. Да, я могу вывести ветвистую пшеницу, то

есть, не тургидум, а именно пшеницу с хорошими хлебопекарными

свойствами. Наконец, я могу вывести озимую ветвистую пшеницу. Но я не

смогу обмануть природу.

Почему этот тургидум ветвится? Он с жиру бесится! Он ветвится

тогда, когда возле него простор. Если его посеять густо, то он даст

одиночный колосок. Ветвистый колосок - это его способ завоевания

пространств. Следовательно, ему нужно дать простор, то есть, нужно делать

широкие междурядья. Но на них будут расти сорняки, и забирать на себя

плодородие почвы. Следовательно, с сорняками придется бороться, а эта

борьба съест весь доход от прибавки урожая. Мы не сможем поставить

ветвистую пшеницу на производство.

- Вы слыхали о Генри Форде? – спросил Сталин.

- Да кто же о нем не слыхал? – обиделся Лысенко такому вопросу.

-. Капиталист, но очень умный человек. Он многое в жизни сделал, и многое в жизни объяснил. Так вот, он сформулировал очень точную мысль

– побежденных меньше, чем сдавшихся. Вы еще не начали заниматься

ветвистой пшеницей, а уже сдались.

Лысенко задумчиво повторил.

- Побежденных меньше сдавшихся… Да, это так! Я возьмусь, товарищ Сталин, за эту пшеницу, и обещаю вам не сдаваться до

последнего…

290

Лысенко вернулся к себе в квартиру уже во втором часу ночи.

Гости праздновали Новый Год без него, но у всех было тревожно на душе.

Поэтому когда хлопнула входная дверь, все бросились в прихожую. Быстро

вошёл Лысенко, а за ним четыре офицера втащили четыре мешка с семенами

ветвистой пшеницы и сложили их в коридоре.

Улыбающийся Лысенко развёл руками.

- Вот подарок от товарища Сталина к Новому году…

10 февраля 1946 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня

Сбоку около торца длинного стола для заседаний сидел Байбаков, тут же прохаживается Сталин с трубкой в руках, оба молчали – ждали

вызванного Берию. Когда тот вошёл, Сталин трубкой показал ему сесть

напротив Байбакова.

- Товарищ Берия! Вчера я выступил перед своими избирателями и

сообщил советскому народу контрольные цифры, которыми мы, правительство, должны руководствоваться при восстановлении народного

хозяйства. В том числе я уверил советский народ, что через три пятилетки, то

есть к 1960 году, добыча нефти в стране возрастет по сравнению с

сегодняшним днем в три раза и достигнет 60 млн. тонн.

Я согласовал это число с вами, и вы одобрили эти 60 миллионов

тонн, уверив меня, что фактически мы будем производить гораздо больше…

- Как?! Еще больше?! – ужаснулся Байбаков.

- А народный комиссар нефтяной промышленности товарищ

Байбаков, считает производство 60 млн. тонн нефти в 1960 году авантюрой, считает, что в 1960 году мы будем краснеть перед советским народом за

невыполнение этого авантюрного плана.

- Я так не говорил! – запротестовал нарком.

- Но это следовало из того, что вы сказали. Товарищ Берия, я

действительно возложил на нефтяную промышленность совершенно

невыполнимое задание?

- Товарищ Байбаков, у председателя Совнаркома товарища

Сталина есть заместители, которые руководят и отвечают за группы

наркоматов. Какой заместитель товарища Сталина руководит наркоматом

нефтяной промышленности? – прищурившись, задал риторический вопрос

Берия.

Байбаков, опуская голову, ответил упавшим голосом.

- Вы товарищ Берия.

- Значит это я, не только согласовал товарищу Сталину дать вам

задание в 60 млн. тонн нефти, но и себя обязал дать Родине эти 60 миллионов

тонн, не так ли?

- Но Лаврентий Павлович, - начал оправдываться Байбаков, - я

специалист-нефтяник, я ответственно заявляю – не возможно за 15 лет

скакануть в добыче нефти в три раза. Мы сегодня качаем всего 19 млн. тонн в

291

год, чтобы качать 60, нам нужно увеличивать производство, грубо говоря, на

20% ежегодно, мало того, делать это непрерывно в течении 15 лет! Это

невозможно!

Однако Берия уже прекрасно разбирался во всех вопросах добычи

и переработки нефти, но, главное, руководство нефтяной и топливной

промышленностью заставило его досконально разобраться в геологи и

технологии горного дела, и быть в курсе всех новейших достижений в этих

отраслях науки.

- А девонские залежи, а шельфовая нефть, а «второе Баку», а

метод опорных скважин? – тут же быстро спросил он Байбакова. - Вы что же, собираетесь все это осваивать враскачку, не спеша?

- Но в стране разруха, у нас очень мало буровых станков и еще

меньше обсадных труб – ведь для них нужна очень прочная сталь. Как без

всего этого мы будем бурить скважины? – ужасался Байбаков.

- Товарищ Байбаков, стволы артиллерийских орудий – это тоже

трубы из очень прочной стали, а сами буровые станки не сложнее

артиллерийских систем, - веско ответил на эти опасения Берия. - Мы

переводим на мирные рельсы артиллерийские заводы, на которых у нас есть

оборудование и специалисты, умеющие производить и прочные трубы, и

сложные системы. Почему мы должны паниковать при мысли о тройном

увеличении добычи нефти? Мы увеличим добычу гораздо больше, чем в три

раза!

Сталин подошел к Байбакову, тот попытался встать, но Сталин

чубуком трубки нажал на его плечо и посадил на место.

- Товарищ Байбаков, какими свойствами должен обладать

советский нарком?

Байбаков, ненадолго задумавшись, ответил.

- Знанием своей отрасли, трудолюбием, добросовестностью…

опорой на коллектив…

- Все верно, товарищ Байбаков, - подтвердил Сталин. - это очень

нужные качества, но какие все-таки наиважнейшие?

- Ну, наверное, бережливость, самоотверженность…

- Еще что? – Сталин оставался недоволен ответом.

- Товарищ Сталин, я весь арсенал качеств наркома назвал. Буду

рад, если вы мне что-нибудь подскажете.

- Все правильно товарищ Байбаков, - улыбнулся Сталин, и сам

ответил с явственным грузинским акцентом, - но главного вы не сказали. У

советского наркома должны быть «бичьи» нервы… плюс оптимизм!

Байбаков вышел, и Сталин с Берией остались наедине.

- Мы не ошиблись с этим юношей? – спросил Сталин.

- Не думаю, - ответил Берия, – просто он еще очень неопытен как

нарком, отсюда все его страхи. Есть, конечно, и завихрения молодости –

любит в ресторанах покрасоваться, как какой-то купчик или актриска, но я

его от этого отучу. Тут дело в другом, он не имеет - не накопил - нужных

292

знаний для работы в такой должности, да и не один он – по топливному

наркомату у меня такие же проблемы с наркомом. Это объективно, как

говорится, даже если взять девять беременных женщин, то ребенка через

месяц все равно не получишь.

- У тебя есть предложения?

- Надо временно разделить наркомат нефтяной промышленности

на два аналогичных – на наркоматы юго-западного и восточного районов

СССР. На второй поставим наркомом Евсеенко, кстати, и на него посмотрим

в самостоятельном деле, может он окажется лучше Байбакова. А года через

три, когда наркомы будут готовы, снова объединим. То же надо сделать и с

топливным наркоматом. А пока наркомом всей нефтяной и топливной

промышленности СССР придется побыть мне.

- Много на себя валишь, Лаврентий.

- А куда денешься? Пока они самостоятельно не работают, мне все

равно приходится их работу делать, а так они быстрее научатся.

18 марта 1946 года,

кабинет Сталина,

полдень

Перед заседанием Политбюро, Сталин решил переговорить с

кинорежиссером Эйзенштейном, а, заодно, и актёром Черкасовым.

Эйзенштейн уже давно просил переговорить, да и Сталин понимал, что

переговорить необходимо. Однако помимо Эйзенштейна и Черкасова, Сталин пригласил и Молотова, мнению которого доверял, и Жданова, поскольку

Жданов

отвечал

за

идеологическую

работу.

Тепло

поздоровавшись с кинодеятелями у входа, Сталин начал с извинений.

- Извините, что задержал ответ на ваши письма, много дел. Тоже

хотел ответить вам письмом, но решил, что лучше встретиться лично. Но

опять времени мало. Поэтому не буду вас хвалить, начну сразу с критических

замечаний. Что вы, товарищи Эйзенштейн и Черкасов, думаете делать с

продолжением картины «Иван Грозный»?

-. Мы разрезали вторую серию на две части, отчего Ливонский

поход не попал в эту картину, и получилась диспропорция между

отдельными ее частями, - начал Эйзенштейн, а Черкасов дополнил:

- Думаем, что исправлять картину нужно в том смысле, что

сократить часть заснятого материала и доснять, в основном, Ливонский

поход.

- Вы историю изучали? – вдруг спросил Сталин.

- Более или менее…, - не решился хвастать Эйзенштейн.

- Более или менее?.. Я тоже немножко знаком с историей, -

сообщил Сталин с изрядной долей иронии. - У вас неправильно показана

опричнина. Опричнина – это королевское войско. В отличие от феодальной

армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с

войны, – Иван Грозный создал регулярную армию, прогрессивную армию -

опричнину. А у вас опричники показаны, как ку-клус-клан. Они во время

293

пляски похожи на каннибалов и напоминают каких-то финикийцев и каких-то вавилонцев.

- Товарищ Сталин, но ку-клус-клан одет в белые колпаки, а у нас –

в черные, - попытался возразить Эйзенштейн.

- Это принципиальной разницы не составляет, - усмехнулся

Молотов.

- Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета, -

продолжал высказывать замечания Сталин. - Все ему подсказывают, что надо

делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый

правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по

отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла

в том, что он стоял на национальной точке зрения, и иностранцев в свою

страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния.

В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и

неправильности. Петр I – тоже великий государь, но он слишком либерально

относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное

влияние в страну, допустив онемечивание России. Еще больше допустила его

Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве

двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы.

Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он

первый ввел государственную монополию внешней торговли. Иван Грозный

был первый, кто ее ввел, Ленин – второй.

- Кроме этого, Иван Грозный у вас получился неврастеником, -

добавил Жданов.

- Да и вообще сделан упор на психологизм, на чрезмерное

подчеркивание внутренних психологических противоречий и личных

переживаний, - поддержал Жданова Молотов. – Он был царём, а не

мечущейся в панике институткой.

- Нужно показывать исторические фигуры правильно по стилю, -

со своей стороны добавил и Сталин. - Так, например, в первой серии не

верно, что Иван Грозный так долго целуется с женой. В те времена это не

допускалось.

- Картина сделана в византийском уклоне, но и в Византии тоже

это не практиковалось, - поддержал Сталина Жданов.

- Вторая серия очень зажата сводами, подвалами, нет свежего

воздуха, нет шири Москвы, нет показа народа. Можно показывать разговоры, можно показывать репрессии, но ведь не только это, - вспомнил Молотов

увиденное в набросках второй серии.

- Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был

жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким, -

Сталин подчеркнул «почему» и этим поменял тему, понимая, что этот вопрос

для кинодеятелей наименее понятен. - Одна из ошибок Ивана Грозного

состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если

294

он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы

Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго

каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще

решительнее.

- Исторические события надо показывать в правильном

осмыслении, - указал Молотов. - Вот, например, был случай с пьесой

Демьяна Бедного «Богатыри». Демьян Бедный там издевался над крещением

Руси, а дело в том, что принятие христианства для своего исторического

этапа было явлением прогрессивным…

- Конечно, мы не очень хорошие христиане, - как бы извинился за

Молотова Сталин, - но отрицать прогрессивную роль христианства на

определенном этапе нельзя. Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот русского государства на смыкание с Западом, а

не ориентация на Восток… Да… Плохо раскрыт образ Малюты Скуратова, Малюта был крупным военачальником и героически погиб в войну с

Ливонией.

- Критика помогает, я уверен в том, что переделка фильма удастся,

- решился что-то сказать и Черкасов.

- Дай вам бог, каждый день – Новый год, - усмехнулся Сталин

неуклюжему комплименту.

- В первой серии удался ряд моментов, и это нам дает уверенность

в том, что мы сделаем и вторую серию, - заверил Эйзенштейн.

- Что удалось и хорошо, мы сейчас не говорим, мы говорим сейчас

только о недостатках, - напомнил Сталин.

- Не будет ли еще каких-либо специальных указаний в отношении

картины? – поинтересовался Эйзенштейн.

- Я даю вам не указания, а высказываю замечания зрителя, -

несколько раздражённо возразил Сталин. - Нужно исторические образы

правдиво отображать.

Да, режиссер может отступать от истории; неправильно, если он

будет просто списывать детали из исторического материала, он должен

работать своим воображением, но – оставаться в пределах стиля. Режиссер

может варьировать в пределах стиля исторической эпохи.

- Вы увлекаетесь тенями, - Жданов читал пометки в своём

блокноте, - а это отвлекает зрителя от действия, и бородой Грозного

увлекаетесь. У вас Грозный слишком часто поднимает голову, чтобы было

видно его бороду.

Сталин, вспоминая отдельных исполнителей первой серии «Ивана

Грозного», решил, всё же, не только критиковать.

- Курбский – великолепен. Очень хорош Старицкий - артист

Кадочников. Он очень хорошо ловит мух. Тоже: будущий царь, а ловит

руками мух! Такие детали нужно давать. Они вскрывают сущность человека.

- Надо ли менять что-то в облике Ивана Грозного, - спросил

Черкасов.

295

- Облик правильный, его менять не нужно. Хороший внешний

облик Ивана Грозного, - похвалил Сталин Черкасова. - А артист Жаров

неправильно, несерьезно отнесся к своей роли в фильме «Иван Грозный».

Это несерьезный военачальник.

- Это не Малюта Скуратов, а какой-то «шапокляк»! – добавил и

Жданов свои «пять копеек».

- Сцену убийства Старицкого можно оставить в сценарии? –

спросил Черкасов?

- Можно оставить. Убийства бывали, - подтвердил Сталин.

- У нас есть в сценарии сцена, где Малюта Скуратов душит

митрополита Филиппа…

- Это было в Тверском Отроч-монастыре? – спросил Жданов.

- Да, - подтвердил Черкасов, - но нужно ли оставить эту сцену?

- Эту сцену оставить нужно, это будет исторически правильно, -

высказал своё мнение Сталин.

- Репрессии вообще показывать можно и нужно, но надо показать, почему они делались, во имя чего, - пояснил Молотов. - Для этого нужно

шире показать государственную деятельность, не замыкаться только сценами

в подвалах и закрытых помещениях, а показать широкую государственную

деятельность…

В это время в дверь заглянули, а потом начали заходить остальные

члены Политбюро - Маленков с толстой кипой документов, Берия, Хрущев, Микоян, Каганович и Андреев. Рассаживаются за столом, Маленков

раскладывает бумаги возле Жданова. Кинодеятели, понимая, что нужно

уходить, встают, но продолжают разговор стоя.

- Нужно ли наметку будущего сценария фильма показывать для

утверждения Политбюро? – спросил Черкасов.

- Сценарий представлять не нужно, разберитесь сами, - Сталин

шутливо обратился к Молотову.- Ты, вероятно, очень хочешь прочесть

сценарий?

- Нет, я работаю несколько по другой специальности. Пускай

читает Большаков, - засмеялся Молотов.

- Было бы хорошо, если бы нас с постановкой этой картины не

торопили, - попросил Эёзенштейн.

- Ни в каком случае не торопитесь, и вообще поспешные картины

будем закрывать и не выпускать. Репин работал над «Запорожцами» 11 лет, -

напомнил Сталин.

- 13 лет, - поправил Молотов.

- 11 лет! – настоял на своём Сталин. - Если нужно полтора-два

года, даже три года для постановки фильма, то делайте в такой срок, но

чтобы картина была сделана хорошо, чтобы она была сделана «скульптурно».

Вообще мы сейчас должны поднимать качество. Пусть будет меньше картин, но более высокого качества. Зритель наш вырос, и мы должны показывать

296

ему хорошую продукцию, - провожая к двери. - Товарищ Эйзенштейн, как у

вас со здоровьем? Нужна помощь?

- Спасибо, товарищ Сталин, было неважно, но сейчас

выпутываюсь.

- Ну, помогай вам бог! – улыбнулся Сталин, прощаясь.

С 1941 года совместные решения партии и правительства Сталин

подписывал только как председатель Совета Министров. От партии эти

документы подписывал один из секретарей ВКП(б): сначала А.А. Жданов, после его смерти - Г.М. Маленков. Чрезвычайно загруженный как глава

страны, Сталин стал пропускать заседания Политбюро, согласовывая

решения Политбюро по телефону или после того, как оно уже состоялось. Но

сегодня он участвовал в заседании ввиду сложности рассматриваемого

вопроса.

- Вопрос Секретариата Центрального комитета, - начал Жданов. -

Товарищи, после смерти товарища Щербакова мы никого не вводили в

состав Политбюро, а тут еще тяжело… если не сказать больше, заболел

Михаил Иванович Калинин, и практически не работает. Секретариат ЦК

предлагает на предстоящем пленуме предложить Центральному комитету

утвердить членами Политбюро кандидатов в члены Политбюро товарищей

Берию и Маленкова, а кандидатами в члены Политбюро избрать товарищей

Булганина и Косыгина.

- Этот вопрос – не вопрос, - тут же заявил Хрущев, который не скрывал

дружеских отношений с Берией. - Давно пора! Я – за!

- Нет, товарищи, подождите, - остановил Хрущева Сталин. - На самом

деле в отношении товарища Берии вопрос есть. Нас в Политбюро всего 10

человек, при этом я – русский грузинского происхождения, и товарищ Берия

тоже. Да еще и товарищ Микоян – кавказец. Не много ли у нас в Политбюро

будет кавказцев?

-Товарищ

Сталин,

-

удивился

Молотов,

-

мы

партия

интернационалистов, ставить вопрос таким образом, нам просто

недопустимо!

-Вообще-то, три кавказца в Политбюро – это перебор, - задумчиво

подтвердил армянин Микоян.

- Вот ты и выйди, чтобы перебора не было, - тут же шутливо

среагировал Хрущев.

- Разве Берия еврей? – Каганович формировал свой словарный запас

еще до революции и ему более привычным было слово «жид», поэтому он

«еврей» произносил как «яврей». - Если бы был еврей, то тогда да, тогда

были бы разговоры. А еврей в Политбюро я один, значит, все в порядке. Если

не еврей, то кто там будет смотреть, кто он?

2 апреля 1946 года,

Москва, просторная квартира,

поздний вечер

297

Виктор Сергеевич Абакумов не был большим интеллектуалом, но

дело контрразведки знал очень хорошо и, возглавляя во время войны

фронтовую контрразведку СМЕРШ (Смерть шпионам!), добивался больших

успехов в обеспечении секретности проведения Красной Армией

стратегических операций. Так в июле 1944 года, СМЕРШ обеспечил такую

скрытность сосредоточения войск для Белорусской наступательной операции

Красной Армии, что немецкий Генштаб только на четвертый день поверил, что советские войска наносят главный удар именно в этом месте, и уже

ничего не сумел предпринять для отражения этого удара.

Абакумов был сравнительно молодым, сильным и самолюбивым

мужчиной, но недалеким, в связи с чем, понятие карьеры связывал только с

материальными благами, которые дает высокая должность. Из-за этой своей

недалекости генерал-полковнику Абакумов грозило остаться не у дел, поскольку в связи с окончанием войны СМЕРШ был намечен к упразднению, время шло, а никаких достойных предложений замене своей должности

Абакумов не получал.

По

своей

натуре

Абакумов

был

секс-спортсменом,

коллекционировавшим победы у московских интеллигенток, посему, поселившись в Москве, быстро выяснил адреса злачных мест, в которых с

«интеллигентками» можно было встретиться, и стал постоянным

посетителем таких мест. Но сегодня он, к своему удивлению, в таком

злачном месте столкнулся со своим коллегой – первым заместителем

министра государственной безопасности СССР генерал-лейтенантом

Огольцовым. Абакумов ещё не знал, что Огольцовым был недоволен

тогдашний министр госбезопасности В.С. Меркулов, и Огольцову грозило, как и Абакумову полностью остаться не у дел, точнее, уехать из Москвы

начальником УВД какой-нибудь области.

Сейчас же Огольцов нарушил уединение Абакумова с молодой

женщиной, которая льнула к мускулистому Абакумову, игриво смеясь. Узнав

Огольцова, Абакумов погладил её по оттопыренному заду и проводил.

- Розочка, мы ненадолго, нам нужно с генералом парой слов

переброситься без твоих нежных ушек.

Розочка, надув губки, ушла, виляя бёдрами, а генералы сели на

диван и закурили.

- Вы удивитесь, товарищ Абакумов, но совершенно случайно и

неожиданно встретил вас здесь, в компании этих милых дам…

Абакумов засмеялся этой шутке.

- Очень удивился бы, если бы при нашей профессии, товарищ

Огольцов, эта встреча произошла случайно. Что у вас ко мне?

- Ну, что же, в нарушение правил нашей профессии, буду говорить

откровенно. Руководимое вами главное управление контрразведки СМЕРШ

через некоторое время будет включено в состав Министерства

госбезопасности в качестве 3-го Управления…

- Я знаю об этом.

298

- …и я стану вашим начальником, а если сказать точнее, то мы с

вами станем коллегами… коллегами по подчинению генералу армии

Меркулову – министру госбезопасности. Поскольку я работаю с Меркуловым

давно, то хотел бы сказать, что мы с вами станем коллегами по несчастью.

- Догадываюсь и об этом. А что – у нас есть иные варианты? –

Абакумов заинтересовался и насторожился.

- У меня есть.

- Например.

- Например, я мог бы быть заместителем министра МГБ товарища

Абакумова.

Абакумов не смог скрыть удивления и заинтересованности.

- Нельзя ли пояснить?

- Я довольно долго работал в Ленинграде с Алексей

Александровичем Кузнецовым, сейчас он стал секретарем ЦК и начальником

Управления партийных кадров. Он в Москве недавно и ему очень хочется

иметь надежных людей во всех ведомствах. Должен вам сказать, что он не

считает товарища Меркулова вполне надежным.

- Он, наверное, не вошел в курс дела, насколько я знаю, товарищ

Сталин полностью доверяет генералу армии Меркулову, - насторожено

возразил Абакумов.

- Сегодня доверяет, а завтра товарищ Кузнецов во исполнение

своих обязанностей пошлет комиссию в МГБ, и комиссия (если будет знать, где искать и что искать) вскроет факты, после которых товарищ Сталин

перестанет доверять генералу-армии Меркулову. Вы же знаете, как это

делается.

- А меня товарищ Кузнецов считает вполне надежным?

- А вас он лично не знает. А надо бы, чтобы он вас узнал лично.

Абакумов пристально посмотрел на Огольцова.

- И как это сделать?

- Позвоните ему и скажите, что хотели бы познакомиться, -

ответил Огольцов.

- Это уместно?

- Я бы не стал вам это советовать, если бы не знал мнения Алексея

Александровича.

- А почему Кузнецов не предложит министром МГБ вас? –

спросил Абакумов «в лоб».

Огольцов несколько заколебался, тем не менее, ответил.

- Понимаете, если назначить меня вместо Меркулова, то сложится

впечатление, что товарищ Кузнецов расставляет на какие-то посты людей

только потому, что они ленинградцы. А это не хорошо. Ему нужен

заслуженный генерал – не ленинградец, но надежный. Преданный партии

человек. Вы понимаете, кого я имею в виду под партией?

- Догадываюсь, - без колебаний ответил Абакумов. - Ну, что же, в

любом случае я вам уже благодарен и буду благодарен еще больше.

299

Огольцов улыбнулся.

- Чтобы вы были мне благодарны еще больше, дам совет.

Кузнецов очень любит внимание, а поскольку он очень занят и пригласит вас

встретиться в воскресенье у него на даче, то очень кстати было бы оказать

ему внимание каким-либо пустячком из ваших, привезенных из Германии

трофеев. Судя по тому, что вы подарили Розочке, они у вас имеются.

- Вы и это знаете?

- Ну, не можем же мы не иметь агента в таком злачном месте. Но

вы не волнуйтесь. Информация поступает на верх только та, которую я сочту

ценной.

- Спасибо и за совет насчет внимания к товарищу Кузнецову.

- Ну, что? Пойдем к дамам и тряхнем стариной?

14 апреля 1946 года,

«Ближняя» дача,

полдень

В обеденную комнату с пачкой бумаг подмышкой вошёл Жданов, а в столовой личный врач Сталина за пустым обеденным столом делал запись

в больничной карточке Сталина.

- Как его дела? – спросил Жданов, поздоровавшись.

- Не важно. Бронхит. Температуру не могу сбить, гнилая

температура 37,4. Товарищ Жданов, уговорите товарища Сталина съездить

отдохнуть к морю. Так же нельзя! Он же всю войну без отдыха, а годы уже

не те. У него легкие стали совсем слабые.

- Ему работать можно? – беспокойно поинтересовался Жданов.

- Не желательно… Нельзя! Но он же не слушает!

Жданов прошёл в следующую комнату, Сталин полулежал на

подушках, в руках была книга. Весело поздоровался со Ждановым, и было

видно, что ему было скучно болеть и лежать одному.

- Товарищ Сталин, может, не будем о делах?

- Надо отвлечься делами. По-стариковски сплю мало, а лежать без

дела трудно – тяжелые мысли из головы не прогонишь.

- О смерти? – брякнул Жданов, сам не поняв, почему.

Сталин удивился.

- Почему о смерти? Разве мысли о смерти тяжелые? Смерть

естественна, от нее никуда не убежишь. Чего от мыслей о смерти переживать

и чего о ней вообще думать? Сколько отпущено, столько и проживешь.

Тяжело от мысли, что всю жизнь борюсь за коммунизм, и средства

огромной страны в моем распоряжении, и народ прекрасный, а как вести

народ к коммунизму, не вижу…

- Но Маркс ведь пишет…

Сталин раздраженно перебил.

- Да, что Маркс! До дыр его перечитал, а что сейчас делать, Маркс

сказал? Уж как не отбираем людей в партийный и государственный аппарат, на словах все коммунисты святее Ленина, а копнешь – половина мелкие

300

стяжатели, половина строит коммунизм для себя лично и немедленно. Ты

посмотри на наших генералов и маршалов, посмотри как они в Германии

наворовались. Глупо, тупо, алчно! И у кого украли? У вдов советских солдат, погибших под их командованием. Мне стыдно, а им нет! Что Маркс об этом

написал? Что делать? Нет теории…

- Контролировать! – предложил Жданов, понимая, что сказал

банальность.

- Так-то оно так… Но сколько на кнуте можно продержаться и как

кнутом в коммунизм гнать?

Добиваешься от аппарата самостоятельности, а он ее только во

вред государству использует… А вот вопросы, которые обязаны сам решать, мне несут для решения. Чтобы самим не работать!

- Отбор надо тщательнее вести.

- Отбор должен народ вести, ему виднее, нежели нам. Но для этого

надо народу власть дать. А как народу ее дать? В 1937 году пробовал, ЦК не

позволил. Нет, Андрей, надо создавать новую теорию. Мы не можем пока

отказаться от марксизма – без него мы пока ничто. Но и с одним марксизмом

мы дальше никуда не продвинемся. Без теории нам смерть!

Ладно, давай твои бумаги…

31 мая 1946 года,

«Ближняя» дача,

вторая половина дня.

Сталин вышел из дачи и спустился с крыльца, провожая

Рокоссовского, автомашина которого подъехала поближе. И уже при

прощальном рукопожатии Сталин, что-то вспомнил и задержал маршала.

- Товарищ Рокоссовский, подождите пару минут.

Быстро ушёл за угол дачи, на ходу подхватив с завалинки секатор.

Через несколько минут вернулся с букетом крупных роз и вручил их

Рокоссовскому.

- Это вам, Константин Константинович!

Рокоссовский был удивлен и смущен.

- Спасибо, товарищ Сталин!

Сталин сам смутился от своего порыва и попытался найти ему

оправдание.

- Раз уж я их выращиваю, то надо их и дарить.

Рокоссовский уехал, а Сталин немного постоял перед крыльцом, а

потом сказал стоящим рядом телохранителю: «Схожу к Калинину». Тот

быстро скрылся в дверях и тут же появился с фуражкой Сталина и вторым

телохранителем. Подал фуражку Сталину и быстро пошёл вперёд к выходу

из дачи.

Прошли метров 200 по обсаженной соснами дорожке, зашли

внутрь дачи Калинина.

301

Подошедший врач сообщил Сталину: «Очень плох, но сейчас в

сознании». Сталин вместе с врачом вошёл в комнату больного, сел у кровати, положил свою руку на руку Калинина и кивнул врачу, чтобы тот ушел.

Калинин слепо взглянул на Сталина.

- Кто тут?

- Это я, Михаил Иванович.

- Я тебя ждал… ты один?

- Мы в комнате одни.

- Грех на душе, надо исповедаться.

- Ну, какие у тебя могут быть грехи? – поморщился Сталин.

- Я знаю, вы молча считали, что я связан с троцкистами, а я –

гордый, я никогда не оправдывался…

- О чём ты, Михаил Иванович, зачем об этом вспоминать?

- Надо, - уверенно прошептал Калинин. - Мне Бухарин предложил

выступить против тебя, я его послал, но никому об этом не сказал - не мог: Бухарин мне доверился, а я не мог его выдать…

- Да бог с ним, с этим Бухариным!

- Если у тебя есть камень на душе против меня – не держи!

- Нет у меня камня против тебя, - с болью ответил Сталин. – И не

было! Может, попросишь что-нибудь? – спросил он после нависшего

молчания.

- Попрошу… Писулек у меня накопилось очень много, если

захотите издать, то назначьте разобрать мои писульки Свечникову Наталью

Дмитриевну, она к моему архиву ближе, чем кто-либо из семьи. И еще… У

сестры моей два маленьких иждивенца, ей их трудно прокормить на

трудовую пенсию, я помогал со своих… Поэтому прошу дать ей

персональную пенсию и прибавить одну комнату, ибо в одной комнате с

ребятами слишком ей будет жить трудно… Все… все просьбы…

По щеке Сталина побежала слеза.

- Все сделаем.

- Боли сильные… Скажи лекарю, пусть уколет…

Калинин потерял сознание, Сталин кликнул врача и вышел.

4 июня 1946 года,

кабинет Сталина,

вторая половина дня

Когда Берия и Курчатов вошли в кабинет, Сталин, как обычно, работал с документами, вот и сейчас он, пока Берия и Курчатов

подсаживались к его столу, нанес на очередной документ резолюцию и

отложил его стопку отработанных.

- Слушаю вас, - сообщил Сталин спокойным голосом, но было

видно, что у него и так много работы.

Берия жестом предложил Курчатову начать и тот начал

нерешительно.

302

- Понимаете, товарищ Сталин, для производства фильтров для

диффузионного разделения изотопов нужны каркасы, а эти каркасы прядутся

из очень тонкой никелевой проволоки, а чтобы получить эту проволоку, нужны фильеры. Фильер – это такая матрица с отверстием, через которое

протягивается проволока…

- Я знаю, что такое фильеры, что вам нужно?

- Лучшие фильеры можно изготовить только из алмазов…

- Сколько алмазов вам необходимо?

Курчатов подал лист бумаги, Сталин взглянул и вскинул брови.

- М-да! Такое количество алмазов действительно необходимо?

- Конечно, - тут уже ответил Берия, - а Вознесенский и слушать не

стал.

Сталин положил листок на стол и накрыл ладонью.

- Это не ваш вопрос – это мой вопрос. Алмазы у вас будут.

-. Спасибо, товарищ Сталин! – радостно поблагодарил Курчатов.

- За что? – удивился Сталин, встал, и, прощаясь, подал руку

Курчатову. - Товарищ Берия, на минуту задержитесь.

Курчатов вышел

- У тебя по-прежнему не выстраиваются отношения с

Вознесенским? – спросил Сталин.

- Очень тяжело с ним работать. Хам, к нему даже министры боятся

заходить, а работники его аппарата толпами просятся на работу ко мне.

- Самый грамотный мой заместитель, академик…, - усмехнулся

Сталин.

- Который докторскую диссертацию защитил в 1943 году, во время

войны. Иных забот у него не было, - не удержался Берия.

Сталин покачал головой.

- Лаврентий, ты слишком требователен. На самом деле

руководителю, в том числе и мне, приходится работать не с теми

подчиненными, о ком мечтаешь, а с теми, кто есть.

- Да это я понимаю, сам так работаю.

- Что наша разведка получила о конструкции атомной бомбы? –

спросил Сталин то, зачем оставил Берию.

- Детальные эскизы конструкции и особенности производства и

урановой, и плутониевой бомб, данные о конструкции системы

фокусирующих взрывных линз и размерах критической массы урана и

плутония для взрыва ядерного устройства. Получили данные о принципе

имплозии — сфокусированном взрыве вовнутрь, соединяющем уран или

плутоний в критическую массу. Получили данные о плутонии-239, о

детонаторном устройстве, о времени и последовательности операций по

производству и сборке бомбы, и о способе приведения в действие

содержащегося в ней инициатора. Был бы уран-235 или плутоний и можно

собственно бомбу делать.

- Кого поставил главным конструктором атомной бомбы?

303

- Харитона.

Чего морщишься? – усмехнулся Сталин.

- Выбирать было не из кого, и этот все из тех же пресловутых

теоретиков.

- Ну, ты не прав, теории в любом деле необходимы.

- Лучшие и самые точные теории создают только практики, поскольку они понимают, о чем теоретизируют.

- А этот Харитон не понимает? – удивился Сталин.

- Вот пример. Получать плутоний можно либо в реакторе с

замедлением нейтронов графитом, либо в реакторе с замедлением их тяжелой

водой. Так вот, у нас именно Харитон создал «выдающуюся теорию», сделал

с ее помощью расчет и доказал, что реакторы на тяжелой воде невозможны.

И мы эти реакторы не создавали, а бросились только после того, как узнали, что американцы их уже эксплуатируют.

- М-да… Ну, черт с ним. Если сами ничего придумать не может, может хоть повторит без ошибок то, что американцы придумали.

12 июля 1946 года,

дача Сталина в Сочи,

позднее утро

Через год после окончания войны Сталин позволил себе ненадолго

съездить на отдых в Сочи, а вскоре вызвал к себе для разговора Берию. Был

солнечный и жаркий день, Берия в белых брюках, рубашке и шляпе, обутый в

сандалии ожидал Сталина у ступенек его дачи, слушая жалобу телохранителя

вождя.

- Дача плохо защищена, и вчера мы, сопровождая товарища

Сталина к берегу моря, наткнулись на двух девочек из Сочи, лет по десяти, собиравших грибы на территории дачи. Причем, девочки пролезли сквозь

изгородь из колючей проволоки «не зацепившись», и не заметив, что они

зашли на охраняемый участок. Сталин, естественно, распорядился дать

девочкам собрать грибы и отправить их на машине домой, но такая изгородь

вокруг места отдыха главы государства, – это непорядок! - возмущался

приехавший вместе со Сталиным из Москвы телохранитель (их в то время

называли «прикрепленными»). – И вообще, товарищ Берия, нас мало. Мы же

из Москвы до Харькова ехали на трех машинах, по дороге товарищ Сталин

все время выходил и пешком осматривал деревни, разрушенные кварталы в

Курске и Орле. Ходит по улицам, за ним толпа немедленно собирается, женщины на шею вешаются, а нас всего восемь! Ведь никакого внешнего

оцепления такими силами не организуешь.

А здесь, в Сочи? - продолжал жаловаться телохранитель. – Выедем

в город вроде на машине, а он выйдет и пойдет по улице пешком. Как

позицию занять? Вот и идем: один спереди, двое сзади, и четвертый идет по

противоположной стороне и просит людей не перебегать через дорогу

навстречу товарищу Сталину. Да разве всех уговоришь?!

304

Вчера поехали в порт, от проходной пошли к причалу. Там

разгружался теплоход «Ворошилов», и товарищ Сталин долго смотрел на

разгрузку, между прочим, теплоход ему не понравился - он нашел его

неуклюжим. Возвращаемся к машинам, а у проходной уже собралась

большущая толпа отдыхающих. Ведь всем охота посмотреть на вождя, убедиться, правда ли, что товарищ Сталин вот так просто гуляет по порту.

Подходим к машинам, думаем, что вот, наконец, обеспечим безопасность, а

товарищ Сталин открывает дверцу и приглашает прокатиться с нами

сбежавшуюся ребятню. Поехали на «Ривьеру», там было открытое кафе, зашли туда, усадили ребят за столики, но получилось то же, что в порту.

Отдыхающие окружили, и среди них было много детей. Он еще и их всех

приглашает на лимонад, да еще я по его распоряжению принес из буфета

большую вазу конфет, и товарищ Сталин начал угощать детей конфетами.

Это в такой-то толпе! А нас всего четверо! Ну, а если враги об этом узнают, ну что стоит выстрелить из толпы, как Каплан в товарища Ленина?!

Берия слушал, и ему это тоже не нравилось. Но что он мог

сделать? Заикнись об этом Сталину, и Сталин обругает. Он и в Москве, намечая планы ее реконструкции и интересуясь строительством, ходил точно

так же. Причем, собирающаяся толпа ему мешала, он пытался уговорить ее

разойтись, а потом стал осматривать подлежащие реконструкции районы

ночью, но и это не спасало – народ как-то узнавал его и все равно тянулся за

ним хвостом. Причем, Сталин не делал из этого не малейшей рекламы, никогда с ним не было не только кинооператоров или фотографов, но и

просто журналистов.

Однако сама мысль о том, что кто-то, какая-то охрана, отделит его

от народа, была для Сталина оскорбительной и унизительной. Он скорее бы

согласился быть убитым, чем подать кому-либо мысль, что он боится народа, ради которого живет.

А в это время в доме Сталин, заканчивая собираться на пляж, закатывал рукава рубашки, на что очень расстроенно смотрела

домоправительница Сталина Валентина Истомина.

- Ну, товарищ Сталин, ну давайте эту рубашку отдадим кому-нибудь, ну, у нее же манжеты истрепались. Ведь все равно я две новые

рубашки купила.

- Манжеты можно подшить.

- Да я их уже подшивала.

Сталин надевает белую полотняную штатскую фуражку, берет

тонкую папку и выходит.

- Ничего, еще поносится, никто этих манжет не видит

На улице Берия поздоровался со Сталиным, и они, разговаривая, по длинной тропинке двинулись вниз к морю. Впереди, метрах в 10, пошел

один из телохранителей Сталин, сзади, метрах в 10, – второй, вместе с

телохранителем Берии. Через минуту вышла из дома и пошла вслед за ними и

Истомина с корзинкой.

305

- Не подумал ли ты случайно, Лаврентий, что я вызвал тебя в Сочи

отдыхать? Нет, дорогой, нам надо поработать, и вызвал я тебя, к сожалению, не для того, чтобы от работы разгрузить.

- Сам начальник: знаю, зачем начальники вызывают, - улыбнулся

Берия.

- Получаю я кое-какие сведения о планах мистера Трумэна, и

сведения, надо сказать, не утешительные. Эти сукины дети все же планы

войны с нами разработали, разумеется, с применением атомных бомб.

Цели наметили – бомбить будут там, где больше людей. На

Москву определили 8 бомб, на Ленинград – 8, ну и на остальные наши города

соответственно. Считают, что для первого удара по СССР им нужно 133

бомбы, а потом еще 70. Вот накопят они эти 200 бомб – что будут делать?

Остановить их может только одно – знание, что и у нас этих бомб

не менее сотни.

Насколько ты вник в вопросы создания атомной бомбы, на каком

этапе мы находимся? Вводи меня в курс дела, можешь не спешить, но и не

нужных мне подробностей не надо.

Берия удивился.

- Я не взял никаких данных…

- А это и хорошо, что не взял. Что ты знаешь – то и я буду знать.

Опиши мне сначала принципиальные трудности.

- Главные трудности это получение урана-235 и плутония. Вот эта

работа – упаси господь! Не знаешь даже, с чего начать.

Разговаривая, они вышли на участок пляжа, отгороженный от

остального пляжа, подошли к грибку с окружающими его лавочками. Один

из идущих за ними телохранителей положил на лавочку несколько

вафельных полотенец и покрывало. Оба телохранителя отошли ко второму

грибку, метрах в 20 от первого, и там сели, наблюдая за обстановкой.

- А знаете, товарищ Сталин, давайте начнем с того, что я

искупаюсь? – предложил Берия.

- Давай, усмехнулся Сталин, - для этого сюда и пришли.

Берия быстро раздевается, остается в трусах и бултыхается в море, где некоторое время плавает и ныряет. Сталин стаскивает сапоги и носки, закатывает штаны и заходит в море, бродя по щиколотки в воде. К грибку

подошла Истомина и разгрузила корзинку. Поставила поднос с парой

бутылок «Боржоми» и парой стаканов, накрыла их полотенцем, затем вынула

и поставила большую миску накрытую тарелкой. В миске была крупная

почти чёрная черешня.

- Товарищ Сталин, берите черешню, ох, и вкусная! – окликнула

Истомина Сталина.

- Ты, Валюша, сама бери, раз вкусная!

- А вы думаете, я не взяла? – засмеялась Истомина. -Уже

напробовалась. Я лучше искупаюсь.

- Правильно, искупайся.

306

Истомина отошла к грибку с охраной, разделась и побежала в

море. Сталин сел на песок, опёрся спиной на лавочку и поставил рядом

миску с черешней, прыгая на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из ушей, подбежал Берия, вытер лицо полотенцем и лёг на песок рядом с черешней. И

сначала Сталин и Берия увлечённо ели черешню, складывая косточки в

тарелку, а Берия, кроме того, время от времени бросал взгляды на

купающуюся у берега Истомину. От Сталина это не укрылось.

- Твои доброжелатели сообщили мне, Лаврентий, что ты

ненасытный любовник и пропустил через свою кровать чуть ли не всю

Москву.

Берия несколько удивился.

- Я бы может и с удовольствием это сделал, товарищ Сталин, да

когда? С утра атомная бомба, потом нефть, потом металл, а потом уголь - до

ночи, - улыбнулся чему-то своему. – Хотя… хотя правду вам добрые люди

сказали – есть и для меня в одном окошке свет - двадцать лет, красавица не

дающая забывать, что я еще мужчина. Даже дочурка у меня есть. Вот только

неделями я там не бываю.

– Жена знает?

– Догадывается… Она ведь жена. Как от неё укроешь.

- Ладно, - поменял тему Сталин, - так, что там с трудностями

атомного проекта?

- Начну с руды. В природе уран находится в основном в виде

урана-238, изотопа уран-235 в этом природном уране всего 0,711% от всего

урана. И придется именно так и говорить – не ноль семь десятых процента, а

ноль семьсот одиннадцать тысячных процента. Правда, для работы реактора

– для наработки нужного для бомбы количества плутония, и эта смесь

годится, главное добыть хотя бы этот уран.

А тут такое положение: в собственно урановой руде – в том, что

геологи называют урановой рудой, - урана в лучшем случае 2 килограмма в

тонне, а, судя по всему, вскоре нам придется перерабатывать и руды с

содержанием 200 грамм урана в тонне. Но чтобы добыть эту руду, надо

перелопатить пустую породу. Как мы оцениваем, для получения 1 тонны

металлического урана нам придется добыть и переработать 100-120 тысяч

тонн различных минералов. Тонна урана занимает объем чуть больше, чем

бочонок в 50 литров, а чтобы эту тонну получить, нужно переработать 2000

полностью груженных железнодорожных вагонов сырья! Представляете?

Но даже эта тонна такого урана прямо для бомбы не годится. Этот

уран нужно либо грузить в ядерный реактор для получения плутония, либо

извлекать из него те 0,711% изотопа уран-235. И вот тут проблемы только

нарастают.

- А руда-то у нас есть?

- Думаю есть. Просто запасы урана у нас практически не

разведаны, на сегодня наши запасы урана – 370 тонн, и даже Курчатову

исследования начинать пока не с чем. Ищем уран по всему СССР и Европе, 307

кое-что взяли трофеями в Германии, думаю, что нужные 50 тонн для

Курчатова все же найдем, и к концу года Курчатов сумеет запустить хотя бы

опытный реактор. Но это опытный реактор, на нем плутония для атомной

бомбы не наработаешь.

Ну, начнем с того, что для управления реакцией получения

плутония из урана-238 в реакторе, в промышленный реактор нужно загрузить

примерно 150 тонн урана и не менее 1000 тонн блоков из чистейшего

графита. Графит и алмаз – это химический элемент углерод, так вот, графит

для реактора должен быть по примесям чище, чем чистейшей воды алмаз.

Как такой графит получать в таких количествах, тоже пока неизвестно.

- Графит замедляет нейтроны, - пояснил Берия, - но их можно

замедлить и с помощью тяжелой воды – я вам об этом уже рассказывал, - это

вода, в молекуле которой вместо двух атомов водорода, два атома дейтерия.

Но на сегодня производство тяжелой воды – это совершенно нерешенная

проблема, и даже, по нашим прикидкам, более тяжелая проблема, нежели

получение чистого графита. Поэтому, думаю, мы сначала начнем получать

плутоний в реакторах с графитом.

Такой реактор для получения плутония будет работать месяца три, только после этого в урановых брикетах в этом реакторе накопится плутоний

в мало-мальски достаточных количествах. Эти урановые брикеты нужно

будет извлечь из реактора, растворить, выделить из урана плутоний (пока не

известно, как), и вот уже этот плутоний, после пока неясной его обработки, можно будет использовать для создания атомной бомбы.

-. Прервись, - остановил Сталин, - сколько плутония будет в уране

после трех месяцев работы промышленного реактора?

- Если ориентироваться на американцев, и на наши расчеты, то не

более 0,01%, то есть максимум до 100 граммов в тонне обработанного в

реакторе урана, но, сколько мы плутония сможем извлечь из этой тонны на

самом деле, пока не ясно, может, грамм 50-60.

- То есть, со 150 тонн урана, обработанного в реакторе, через три

месяца получим до 10 кг плутония. А сколько нужно для одной маленькой

атомной бомбы?

- Столько, примерно, и нужно.

- Значит, с одного промышленного реактора мы сможем получать

всего четыре бомбы в год? – удивился Сталин.

- Хотелось бы, да сразу и столько вряд ли получится. В этом деле

пока ничего не известно - нет ни одной опробованной технологии ни в одном

процессе, требуемом для создания этой бомбы, поэтому думаю, что нас ждут

годы аварий и срывов.

- Это понятно, но, надеюсь, что и ты понимаешь, что все

трудности нужно устранять как можно быстрее. У нас нет времени на эти

аварии и срывы. Кстати, ты сказал, что у нас разведано всего 370 тонн

запасов урана, а только на одну загрузку реактора нужно 150…

308

- Пока что мы основную добычу урана ведем в Германии и Европе,

- сообщил Берия, - а свои запасы пока разведываем. Думаю, что с этим

проблемы не будет – найдем! Лучшие силы геологов работают. Через год, полагаю, в добыче урана у нас будет занято до 600 тысяч человек.

- Сколько, сколько?! – поразился Сталин.

- Меньше не получится, - извиняющимся тоном подтвердил Берия.

Сталин покачал головой.

- М-да…Значит, к концу года мы запустим исследовательский

реактор… А когда начнем строить промышленный?

- Уже начали. Производство плутония будет огромным

комбинатом, и как этот комбинат будет выглядеть, примерно понятно. Вот

мы и начали строить, а подробности, которые получит на исследовательском

реакторе Курчатов, учтем, когда начнем монтаж собственно промышленного

реактора. Надеюсь, что мы его введем в строй не позже 1948 года.

- Хорошо бы, - поддержал надежду Сталин. - Ладно. Но ты

говорил о возможности выделения изотопа урана-235 из урана. Как идут дела

в этом направлению

- Есть, в принципе, несколько способов, однако часть из них

пригодна, скорее, для лабораторных исследований, а для промышленности

подходят два – диффузионный и центрифужный.

- В чем их смысл? Как они разделяют 238-й и 235-й ураны? –

поинтересовался Сталин.

- Уран сначала переводят в газообразную форму – соединяют со

фтором в шестифтористый уран – гексафторид урана, а это газ, - начал

пояснения Берия. - После обработки урана фтором, получается газ, в котором

молекулы урана-238 чуть-чуть тяжелее, нежели молекулы урана-235.

Разница ничтожна: если считать, что молекула 235-го весит

килограмм, то молекула 238-го будет весить килограмм и еще 8 грамм. Эту

разницу – эти 8 грамм в килограмме, в обычной жизни ни на каких весах не

определишь. Вот, скажем, тоже не простое дело – разделить молоко на обрат

и сливки. Так здесь, если объем сливок весит килограмм, то такой же объем

обрата весит килограмм и 120 грамм, т.е. разница заметная, почти 12%, а при

разделении изотопов урана – всего 0,8%. Вот за такую соломинку – за эти

0,8%, - приходится цепляться.

В диффузионном способе используют то, что в газе все молекулы

хаотично двигаются, и тем быстрее, чем легче молекула. Соответственно, молекулы гексафторида урана-235 движутся чуть-чуть быстрее, чем урана-238. И если на пути такого газа поставить перегородку с очень маленькими

отверстиями - диафрагму, то через нее пройдет несколько больше более

быстрых молекул гексафторида урана-235.

- На сколько больше?

- Без слез, как говорится, не выговоришь, - ответил Берия, - на

0,2%. То есть, если взять исходный газ и прогнать его через одну

диффузионную машину – через одну диафрагму, то в нем содержание

309

изотопа урана-235 поднимется с 0,711% всего до 0,712%. Поэтому, полученный после первого обогащения газ запускают в следующую

диффузионную машину, потом в очередную, и так далее, и так далее. После

прохождения, скажем, через 14 машин, содержание увеличится с 0,711% до

0,730%.

- А какое же содержание 235-го урана нам надо иметь в этом газе?

- Не менее 90%.

- Так сколько же нам этих машин надо?! – ужаснулся Сталин.

- Мы их еще не имеем, поэтому сказать трудно, но, полагаем, до 10

тысяч в одной колонне друг за другом, причем разных типов.

- Подожди, - Сталина что-то встревожило. - Если десять тысяч

машин стоят одна за другой, то неисправность одной машины из этих 10

тысяч, будет приводить к остановке всех!

- Да, - невесело подтвердил Берия .- Да добавьте к этому то, что

гексафторид урана чрезвычайно агрессивен и неустойчив, поэтому, как эти

машины создать, пока не понятно. Не понятно и как создать мембраны с

этими мельчайшими отверстиями.

- М-да…Кому поручил конструирование этих машин?

- Наука ратовала за конструкторов Кировского завода в

Ленинграде, я согласился, но на всякий случай поручил и Горьковскому

машиностроительному.

- Знаменитый завод. Выпускал артиллерию, генеральный

конструктор Грабин, а директор – Елян, - без труда вспомнил Сталин.

- Да, но Грабина отвлекать не стали, пушки тоже нужны, поручили

молодому конструктору Савину, ему всего 27 лет.

- Соревнование – это хорошо! – подтвердил Сталин. -

Проектирование, может, и окажется дороже, но зато изделие будет и

дешевле, и качественнее. А по какому пути идут американцы?

- По этому – по пути диффузионного разделения.

- И мы за ними?

- Да, Почти все наши ученые, особенно, из привыкших

копировать, только за этот путь.

- Ты говорил и о каких-то центрифугах, - вспомнил Сталин.

- Мне этот способ очень нравится – простой и понятный, - ответил

Берия. - Газ в центрифуге вращается, более тяжелый уран-238 отжимается к

стенке, сползает вниз, а легкий 235-й отводится через верх. Никаких

диффузионных перегородок.

- Так почему американцы по этому пути не идут? – спросил

Сталин.

- Центрифугу создать не могут. Там скорости нужны огромные: стенки должны вращаться со сверхзвуковой скоростью… Но, я все же

вкладываю деньги и в этот способ.

- Зачем, если он у американцев не пошел? – удивился Сталин.

310

- Есть у нас молодые ученые, энтузиасты этого способа, и есть у

нас один профессор – немец, который этой центрифугой занимается. Толку

от этой его работы, надо сказать, нет, как и у американцев, но пусть наши

молодые ребята у него поучатся. Уверен, - рано или поздно они эту

центрифугу сделают.

Нельзя же все время американцам в рот смотреть. Поскольку мы

пока идем за ними, то может оказаться, что мы смотрим им не в рот, а совсем

в другое, так сказать, отверстие.

Сталин усмехнулся.

- Что ты имеешь в виду?

- Если капиталисты поймут, что наши ученые у них копируют

научные достижения, то специально будут подсовывать нам дезинформацию, чтобы наши академические олухи тратили государственные деньги под

заведомо дурацкие проекты.

Ведь немцы до войны буквально издевались над нашими

академиками от химии Бахом, Фрумкиным, Семеновым и их группировкой.

Приглашали в Германию, там показывали им липовые лаборатории, занимающиеся липовыми исследованиями, и наши тупые бестолочи тратили

огромные деньги на попытках повторить эти исследования в СССР.

- Есть факты?

- Полно. К примеру. Немецкий химик Габер убедил наших

специалистов, что синтез аммиака очень труден и в производстве

невозможен, а сами немцы по методике Габера производили сотни тысяч

тонн взрывчатки. Немцы внушили нашим научным олухам, впрочем, и

американцам тоже, что ароматические углеводороды в авиабензине вредны, а

уже во время войны выяснилось, что они необходимы. И таких фактов много.

Сталин вздохнул и вернулся к теме.

- Когда начнем разделять уран-238 и уран-235 в промышленных

объемах?

- Используем корпуса недостроенного на Урале авиазавода, но

работ все равно очень много. Проект делаем, строительство начали, и, думаю, через год на площадке будет работать тысяч 25-30 строителей.

Ничего точнее пока сказать не могу.

- В общем, получается то, что и должно было получиться, –

кавалерийским наскоком эту задачу не решить. Тебе придется вникать во все

мельчайшие вопросы, иначе исполнители свою тупость, свою лень будут

объяснять тем, что эти вопросы вообще решить невозможно. А этих вопросов

тысячи и тысячи, и для того, чтобы вникнуть в каждый из них, тебе нужно

время. А его в сутках всего 24 часа. Жаль. А я хотел догрузить тебя еще

одним, очень важным делом.

- И что это за дело? – заинтересовался Берия.

Сталин раскрыл папку и просмотрел несколько документов.

311

- Понимаешь, американцы собираются сбрасывать на нас атомные

бомбы со своих бомбардировщиков Б-29 – со своих «Летающих

сверхкрепостей».

И я вот думаю: полетят эти американские «крепости» с атомными

бомбами на Москву, а чем их сбивать?

Конечно, у нас есть истребительная авиация, но эти «крепости»

потому и названы крепостями, что очень хорошо защищены. И если они

сбросят на Москву пусть не восемь атомных бомб, а пусть хоть две, хоть

одну бомбу, то это тоже очень плохо. Вот я и думаю, как их сбивать так, чтобы ни один не долетел?

А если с земли пустить на эти «крепости» большие ракеты – такие, которые бы без летчика можно было наводить на вражеский самолет, или

даже сделать так, чтобы ракеты сами наводились? Тогда эти «крепости» уж

точно до наших городов не долетят.

Сейчас наши конструкторы этими ракетами занимаются, но нужен

организатор, который бы объединил усилия всех и создал мощный ракетный

щит противовоздушной обороны вокруг Москвы. Вот я и хотел тебе это

поручить, но, выслушав тебя, уже не решаюсь.

Берия подумал и оценивающе взглянул на Сталина.

- Товарищ Сталин, я все же еще не стар, силы есть, задачу я понял, и если у вас нет на примете никакого иного исполнителя, кроме меня, ну, что

же, давайте я возьмусь и за это дело.

- Спасибо, Лаврентий! Ты снял с меня большую заботу.

2 августа 1946 года,

кабинет Сталина,

вечер.

Сталин вызвал к себе министра финансов СССР А. Зверева и начал

с объяснения проблемы.

- Нам нужно привлечь для работы на строящихся на Урале, в

Сибири и на Дальнем Востоке заводах и шахтах как можно больше людей с

запада СССР, следовательно, нам надо как-то простимулировать их

деньгами. То есть, сделать зарплаты на Урале и за Уралом несколько больше, чем в Европейской части СССР. Ну, скажем, процентов на 20.

Зверев тут же начал прикидывать в уме.

- Думаю, что такое повышение зарплаты затронет около миллиона

работников, ну, пусть немного меньше, скажем, 850 тысяч. Там сейчас

средняя зарплата 700 рублей в месяц, значит, надо будет поднять до 850…

это будет где-то полтора миллиарда рублей по году, - почесал затылок. –

Деньги – деньгами, но ведь это будут деньги без товарного покрытия. Мы их

людям дадим, а что они за эти деньги купят – вот в чём вопрос.

Сталин тоже задумался.

- Где-то в начале 30-х, в связи с военной угрозой от Малой

Антанты, мы увеличили продажу водки, но сейчас это не выход, - снова

помолчали.

312

– Мы в достаточно высоком темпе развернули и продолжаем

разворачивать производство строительных материалов. А что если продавать

строительные материалы, чтобы люди строились сами? Мало этого, а что

если строить индивидуальные дома и продавать дома? – предложил Зверев.

- Но это очень дорого, - не согласился Сталин, - у людей не будет

денег купить дом.

- А мы кредит дадим, - тут же среагировал Зверев, - на Западе

такой кредит ипотекой называется.

- Правильно, - обрадовался Сталин. – Мало этого, надо

стимулировать людей, чтобы они сами строили – мы и дополнительно

рабочие руки введём, и заполним досуг людей. Кроме того, имея

собственность в Сибири, люди будут неохотно возвращаться на восток, кадры будут лучше закрепляться.

- Нас, товарищ Сталин, в строительстве уже подпирает проблема

цен. Из-за военной инфляции строительные материалы подорожали, - Зверев

вынул записную книжку. - К примеру, себестоимость куба древесины уже 35

рублей, а отпускаем мы её по цене 22,47 рубля, цемент обходится в 110

рублей за тонну, а отпускаем по 76,63 рубля, себестоимость чугуна минимум

197 рублей, а его цена 145 рублей, уголь для отопления обходится 81 рубль, а

продаём мы уголь населению по 30рублей 40 копеек за тонну. Боюсь, что

если продавать по настоящим ценам, то людям такие дома обойдутся очень

дорого – не будут покупать. Будут ждать, когда мы постоим государственное

жильё и их в него заселим.

- Цены нельзя поднимать ни в каком случае, - Сталин задумался. –

Вы говорите, что средняя зарплата за год где-то 8,5 тысяч, а будет около 10.

Вот надо, чтобы и дома стоили около этой суммы – около годовой зарплаты.

А кредит давать на 12 лет под символический процент, так, чтобы в оплату

дома в год шла месячная зарплата одного члена семьи.

24 августа 1946 года,

кабинет Сталина,

полдень.

Приехав на работу, Сталин занялся лежащей на столе стопкой

принесённых на подпись документов. Снял верхний документ, это оказался

проект Постановления на Совета Министров СССР СССР «О повышении

заработной платы и строительстве жилищ для рабочих и инженерно-технических работников предприятий и строек, расположенных на Урале, в

Сибири и на Дальнем Востоке». Начал читать:

«Учитывая, что суровые климатические условия районов Урала, Сибири и Дальнего Востока создают дополнительные трудности для рабочих

и инженерно-технических работников, занятых тяжелым трудом - на добыче

угля, руды, нефти, в металлургии, на строительстве и погрузо-разгрузочных

работах, - Совет Министров СССР считает необходимым: а) повысить в

сравнении с существующей нормой заработную плату для вышеуказанных

313

категорий рабочих и инженерно-технических работников, а также б) значительно увеличить программу жилищного строительства на Урале, в

Сибири и на Дальнем Востоке, в первую очередь для рабочих и инженерно-технических работников, занятых на тяжелых работах. В этих целях Совет

Министров Союза ССР постановляет:

1. Повысить с 1 сентября 1946 г. на Урале, в Сибири и на Дальнем

Востоке заработную плату на 20%: рабочим и инженерно-техническим

работникам

предприятий

угольной

промышленности,

занятым

непосредственно на добыче угля и погрузо-разгрузочных работах; рабочим и

инженерно-техническим работникам предприятий черной и цветной

металлургии, занятым непосредственно на работе в горячих цехах, на горных

предприятиях и погрузо-разгрузочных работах; рабочим и инженерно-техническим работникам предприятий нефтяной промышленности, занятым

непосредственно на добыче нефти и буровых работах; рабочим и инженерно-техническим работникам, занятым на добыче торфа, графита, слюды, асбеста

и на производстве цемента, а также на добыче соли; рабочим и инженерно-техническим

работникам

химической

промышленности,

занятым

непосредственно на работе во вредных и горячих цехах, в рудниках и

погрузо-разгрузочных

работах;

рабочим

и

инженерно-техническим

работникам строек Министерств: предприятий тяжелой индустрии, топливных, военных и военно-морских предприятий, черной металлургии, нефтяной промышленности восточных районов СССР, цветной металлургии

и химической промышленности, занятым непосредственно на строительно-монтажных работах.

2. Установить, что указанное в п. 1 настоящего Постановления

повышение заработной платы распространяется на 824000 рабочих и

инженерно-технических работников, занятых на 727 предприятиях и

стройках Урала, Сибири и Дальнего Востока, согласно списку, утвержденному Советом Министров СССР. В связи с повышением

заработной платы для указанных рабочих и инженерно-технических

работников увеличить соответствующим министерствам годовой фонд

заработной платы на 1 миллиард 400 миллионов рублей.

3. Утвердить следующий план жилищного строительства в

районах Урала, Сибири и Дальнего Востока с выполнением его в течение

второго полугодия 1946 г. и 1947 года: всего 60750 жилых домов общей

площадью 4 миллиона 200 тысяч квадратных метров, в том числе: 50650

индивидуальных жилых домов двух-трехкомнатных с кухней (деревянных и

каменных); 10100 коммунальных жилых домов (каменных и деревянных), с

количеством 55000 квартир.

4. Установить, что строящиеся во втором полугодии 1946 г. и в

1947 году 50650 индивидуальных жилых домов продаются в собственность

рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим предприятий по

следующей цене: жилой дом двухкомнатный с кухней, деревянный рубленый

314

- 8 тыс. рублей и каменный - 10 тыс. рублей; жилой дом трехкомнатный с

кухней, деревянный рубленый - 10 тыс. рублей и каменный - 12 тыс. рублей.

5. Для предоставления рабочим, инженерно-техническим

работникам и служащим возможности приобретения в собственность жилого

дома обязать Центральный Коммунальный Банк выдавать ссуду в размере 8 -

10 тыс. рублей покупающим двухкомнатный жилой дом со сроком

погашения в 10 лет и 10 - 12 тыс. рублей покупающим трехкомнатный жилой

дом со сроком погашения в 12 лет с взиманием за пользование ссудой одного

процента в год.

Обязать Министерство финансов СССР ассигновать на выдачу

кредита рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим до 1

миллиарда рублей.

Председатель Совета Министров Союза ССР И.СТАЛИН

Управляющий Делами Совета Министров СССР Я.ЧАДАЕВ».

Подпись Чадаева уже стояла, и Сталин поставил над ней росчерк

своей подписи.

6 сентября 1946 года,

«Ближняя» дача,

вторая половина дня

В начале сентября 1946 года даже в четвертом часу дня было уже свежо

и Сталин, начавший к старости зябнуть, в накинутой на плечи шинели сидел

за столиком в беседке на Ближней даче и работал с документами. Поодаль, на

специальной площадке Берия и Хрущев, повесив пиджаки на перила беседки, играли в городки.

Документов было много и их количество изо дня в день нарастало.

После войны, когда стало ясно, что социализм победил окончательно, и быть

коммунистом уже не опасно, в партию стали записываться откровенные

карьеристы, которые пробивались на руководящие должности, но работать

не умели и не учились. Знающий и ответственный руководитель решает

подавляющую часть вопросов самостоятельно и не беспокоит своего

начальника, а эти, не зная работы и боясь принимать самостоятельные

решения, слали «наверх» массу мелких вопросов, «чтобы их решил вождь».

Они заваливали Сталина этой мелочевкой, мешая заниматься вопросами

перспективы – вопросами главы Советского государства.

Сталин понимал, в чем дело, и всячески поддерживал инициативу у

подчиненных – их стремление решать вопросы самостоятельно, без него, но

созданная Сталиным же система контроля, по существу, давила любую

самостоятельность тем, что жестоко наказывала за убытки, которые у любого

руководителя возможны, и за которые отвечает только он, если примет

решение сам. Он вспомнил, что как раз накануне контрольные органы на

Политбюро предложили снять с должности и отдать под суд секретаря

Мурманского обкома Прокофьева. В его область ошибочно завезли слишком

много продуктов, и у населения не хватило денег их раскупить. Возникла

315

угроза, что продовольствие сгниет, и Прокофьев своей властью снизил на

него цены на 20%, хотя, конечно, не имел права это делать без разрешения

правительства. Сталин понимал, что если бы Прокофьев начал согласовывать

этот вопрос в правительстве, то не был бы виноват, но на эти согласования

ушли бы недели, и он сгноил бы продовольствия на миллионы рублей, а так

он спас государству эти деньги.

Но ведь и контролеры исполняли свой долг!

Сталин не знал, какое в таком случае нужно «соломоново решение —

как ему поощрить и Прокофьева за самостоятельность, и не обидеть

контролеров. И он тогда дипломатично отделался шуткой: «Товарищ

Прокофьев человек инициативный, смело берет на себя ответственность. Это

хорошо. Однако за ним нужно присматривать, не то он по своей инициативе

еще войну кому-нибудь объявит».

Сталин поежился от прохладного сквозняка, тяжело вздохнул от

нерешаемости задачи, и положил перед собой очередной документ из

лежащей на столе кипы. Но в это время в его мысли вмешался ликующий

вопль Хрущева.

- Ну что, видал, прокурор, как надо бить?!

- Подожди, Мартин Боруля, мы еще не окончили, - прокричал в ответ