Мгновения жизни отца народа

Берия, тяжело дыша.

- Опять промазал! - засмеялся Хрущев, - Зажирел, прокурор, зажирел!

- Рано радуешься, Мартин Боруля, я еще не размялся.

Сталин пригласил прибывшего на побывку из Германии сына и

приехавшего по делам из Киева Хрущева с его приятелем Берией к себе на

воскресный обед, но теперь его эти крики отвлекали, и Сталин раздраженно

сделал выговор игрокам.

- Да что вы как дети?! Члены Политбюро, а друг другу клички даете, как шпана какая-то!

Берия с Хрущевым начали обмениваться репликами тише, а Сталин

мысленно удивился насколько эти приятели подходят друг другу из-за своего

совершенного несходства.

Берия обладал исключительно мужским умом и характером – он

глубоко и точно мог исследовать любой вопрос, мог решить самые тяжелые

проблемы, был благороден и прощал, а порою и пренебрежительно не

замечал выпадов против себя лично, по-отцовски опекал всех своих

подчиненных, но был по-мужски добродушен и непрактичен.

А Хрущев обладал ярко выраженным женским складом ума и был

чрезвычайно практичен, что делало его прекрасным хозяином. Но, на взгляд

Сталина, Хрущев был по-женски излишне жесток, хотя и тщательно скрывал

эту свою черту характера. Много лет наблюдая за работой Хрущева, Сталин

где-то в глубине души подозревал, что Хрущев совершенно равнодушен к

людям и может обречь на смерть сотни тысяч, если сочтет, что в данный

момент так поступать правильно.

316

В начале войны Сталин в своей речи потребовал при отступлении не

оставлять немцам ничего ценного и никаких запасов, и практичный Хрущев, услышав это, немедленно, как танк, двинулся на исполнение указания, приказав в полосе 150 километров от линии фронта все сжечь, взорвать, скот

угнать или перебить, все поля вытоптать. Короче, немцам он ничего

оставлять не собирался. А за счет чего должны были жить оставляемые под

оккупацией немцев советские люди? Об этом Хрущев не думал, а если и

думал, то считал этот вопрос не существенным. Сталин тогда остановил

безумные по своей жестокости действия Хрущева и вообще считал, что за

Хрущевым нужен постоянный контроль, чтобы тот чего-нибудь не натворил

с самыми искренними намерениями.

Сталину надо было бы попробовать поговорить с Хрущевым по душам, хотя Никита вряд ли бы открылся и ему.

В раннем детстве, кода Никите было лет 6, он заболел, и отец, бедный

крестьянин, нес его к фельдшеру, а по дороге их нагнал в повозке местный, тоже бедный, панок, поляк. Отец попросил подвезти больного сына, а панок

и презрительно над ним посмеялся, назвав глупым быдлом, и презрительно

заметив, что если Никита тут у дороги и подохнет, то на свете одним глупым

быдлом будет меньше. Это, уже забытое, яркое детское впечатление вселило

в Никиту не просто ненависть к угнетателям, оно вселило болезненный

комплекс доказать всем, что он не глупое быдло, что он может встать надо

всеми и быть умнее всех. Это болезненное честолюбие руководило

Хрущевым всю жизнь, хотя он сам об этом не думал, но во имя этого

честолюбия Хрущев готов был и на собственную смерть, и только это

честолюбие определяло смысл его жизни.

Хрущев был, безусловно, очень умным человеком от природы, но у

него был дефект: он органически имел очень бедную фантазию и не мог

представить в уме ни предметов, ни ситуаций, если они не были ему знакомы

из его практики, из его предшествующей жизни. То есть, если он читал или

слышал о чем-то, чего раньше не видел, то текст терял для него смысл, представлялся просто набором слов и становился неинтересным. Если бы

Хрущев подался в интеллигенты, то он не испытывал бы трудностей, поскольку интеллигенты просто запоминают тексты и потом их

воспроизводят, не заботясь о понимании смысла. Но Хрущев был слишком

умен для интеллигента - он был человеком дела, и отсутствие фантазии было

для него трагичным, поскольку из-за этого ему было неинтересно чтение, неинтересна самостоятельная учеба по книгам.

А это превращалось для него в проблему. Если стоящая перед ним

задача включала в себя вещи, ранее знакомые Хрущеву, то он мог творчески

решить ее, но как только задача касалась областей, Хрущеву ранее

неизвестных, то он становился беспомощен — даже читая о них, он не мог их

себе представить и, следовательно, не способен был найти правильное

решение. А ведь руководитель ведет свою организацию вперед — в

неизвестное или малоизвестное, — ему без фантазии нельзя. Поэтому

317

Хрущев был прекрасным руководителем, но только как исполнитель – он не

годился на самостоятельную роль. Хрущев был хорош, если ему точно

указывали решение — цель, которой должна достичь руководимая им

организация, — да еще и проверяли, точно ли Хрущев эту цель понял. Вот

тут Хрущеву не было цены: он прекрасно знал людей, хорошо в них

разбирался, знал силу и слабости каждого и мог прекрасно организовать

работу своих подчиненных, добиваясь от них нужных и уже понятных

Хрущеву результатов. Этим и объяснялся быстрый карьерный рост этого, по

сути, очень малообразованного человека, — Хрущев был прекрасный

исполнитель.

Хрущев был умен и видел эту свою слабость, хотя и самому себе не

хотел в ней признаться. Он очень хитро и не без коварства выбрал себе то, что называется имиджем. Он вжился в роль такого простого сельского

дядьки, умного, но неискушенного во всяких там городских хитростях, а

потому требующего постоянной подсказки более умных товарищей. И этой

своей позицией Хрущев переигрывал всех. Ему, безусловно, верили. Если

умников подозревали, если о них думали, предал или нет, то о Хрущеве и

мыслей таких ни у кого не возникало — как же он предаст, если он без нас

беспомощен? Это же все равно как младенцу предать свою мать.

В полном смысле слова Хрущев не был коммунистом, поскольку вряд

ли мог при своей фантазии представить, что это такое. Но он был, безусловно, преданным членом партии, поскольку только благодаря ей, он

сделал карьеру. Он пока не хотел в этом признаться даже себе, но уже

ненавидел Сталина и многих членов Политбюро по причине, в которой, собственно, сам был и виноват. Он выбрал себе роль глуповатого парня, а эта

роль обязательным условием имела подшучивание товарищей. Хрущев

смеялся вместе со всеми над своими глупостями, и это только поощряло

насмешки. Если бы он обиделся, то все насмешки бы прекратились, но

Хрущев боялся потерять имидж простака, и ему приходилось терпеть.

Подшучивал над ним и Сталин, уверенный в искренности Хрущева, не

представляя, какое бешенство в груди Хрущева вызывают такие шутки.

И лишь его друг, простодушный Берия, не смотря на то, что он, по

мнению Никиты, был умнее всех в Политбюро, относился к Никите, как к

другу – искренне уважая его даже тогда, когда и сам Хрущев понимал, что

наговорил или натворил глупостей.

Надо сказать, что хотя в Политбюро над Хрущевым и подшучивали, но

все уважали его за личную храбрость, а Никита действительно был храбр, то

есть, был способен хладнокровно и обдуманно действовать в условиях

непосредственной опасности для жизни. Война показала, что по личной

храбрости, показанной на фронте, Хрущев намного превосходит основную

массу советских маршалов и генералов и, пожалуй, сравним только с Львом

Захаровичем Мехлисом, чья бесстрашие было непререкаемым образцом, и о

котором и сам Хрущев говорил, что Мехлис честнейший человек, но немного

сумасшедший.

318

Сталин не подозревал о истинной сущности Хрущева, да ему и недосуг

было так глубоко задумываться над его внутренним миром. Вождь зяб на

прохладном ветерке и с раздражением просматривал документы, раз за разом

убеждаясь, что ему подсовывают для решения вопросы, которые без проблем

можно было бы решить и без Сталина, и над решением которых ему надо

было думать не меньше, чем подчиненным. Между делом он начал думать, что когда он отстранит партию от государственной власти и сделает чисто

идеологическим органом в стране, то ее возглавит Жданов, наиболее

сильный идеолог. А вот во главе единовластной Советской власти вполне

мог бы встать Берия со своим глубоким аналитическим умом и видением

далеких перспектив. Правительство же вполне способен возглавить Хрущев, он, правда, простоват, но трудяга, и под руководством Берии вполне будет на

месте.

В это время, вытирая руки о фартук, к беседке подошла

домоправительница Сталина Валентина Истомина.

- Товарищ Сталин, и обед уже готов, и Василий Иосифович уже

подъехал.

В беседку быстрым и легким шагом зашел Василий, одетый в

повседневную форму генерал-майора авиации.

- Здравствуй, папа! – поприветствовал он отца, после чего помахал

рукой игрокам. - Здравия желаю, Никита Сергеевич и Лаврентий Павлович!

Хрущев и Берия в ответ отсалютовали Василию битами.

- Привет, Василий! Иди к нам, поможешь прокурору, - весело

прокричал Хрущев

-Не слушай Мартина Борулю, ему сейчас самому помощь нужна будет,

- не сдавался Берия.

Василий сел на скамейку напротив отца и закурил.

-Что это с ними?

Сталин усмехнулся.

- Пенсне у Берии, как, вроде, у какого-то районного прокурора, знакомого Хрущеву, вот Микита с утра и обзывает Берию прокурором. А сам

привез в Москву из Киева пьесу, называется «Мартин Боруля», и пьеса такая

идеологически правильная, и такая примитивная, что аж тошнит. Видимо, за

эту идеологическую ясность она Хрущеву и понравилась, и он решил

поразить Москву достижениями киевской драматургии. Ну, а в Москве эту

пьесу освистали, и вполне заслуженно. Вот Берия в ответ и называет его

Мартином Борулей. С одной стоны, они, конечно, приятели, но, с другой

стороны, все же государственные деятели и могли бы держаться посолиднее.

Сталин слегка задумался и стал серьезным.

- Послушай, Вася, ты бы не мог вести себя так, чтобы мне не намекали

на твое пьянство? Или хотя бы поменьше намекали на это?

Василий вскочил, отбросил папиросу и с обидой ответил вопросом на

вопрос.

319

-Как, папа, я могу прекратить эти сплетни, если я – Сталин? – с минуту

нервно прохаживался по беседке. - И сплетни, наверняка, идут с кругов, так

называемой, творческой интеллигенции?

- Сложно сказать, - ответил отец, задумавшись, - я с кругом этих людей

не часто имею дело, да и не откровенничаю, но вполне возможно, что и

оттуда. Но какая разница, ведь речь-то о тебе.

- Есть разница. Я ведь тоже с этим кругом людей, тщеславных, глупых

и подлых, общаюсь крайне редко. Вот они и не могут простить ни мне, ни

тебе того, что мы ими пренебрегаем.

- На счет их тщеславия и подлости, положим, ты прав, но ведь не

бывает дыма без огня.

- Папа, я – летчик. На этой службе, даже в мирное время, совсем не

пить нельзя, а уж во время войны не давать летчику выпить – преступно.

Пойми, в бою летчику нужно собрать все силы, чтобы самому

совершить действие, которое грозит ему смертью, самому направить свой

самолет на врага. Это же требует огромного нервного напряжения. Возьми

Покрышкина – летчик от бога и, казалось бы, страха никогда не знал. А я с

его механиком разговаривал – даже Покрышкин после каждого боя

гимнастерку с нательной рубахой менял – мокрые были от пота. И вот эти

нервные напряжения в бою, не дают летчику заснуть ночью. Ложишься, глаза закроешь, а перед глазами трассы, разрывы, эти желтые кресты, крылья.

И летчик после боя может заснуть, если его на ночь девушка

облагодетельствует, или если вечером хоть 100 грамм, а примет. А не

выспится, как ему с утра снова в бой лететь?

Правда, скажу¸ пьют не все, есть которые и обходятся, процентов 50.

Но остальным-то надо! – Василий не кривил душой перед отцом, которого

уважал безмерно, и не хотел, чтобы отец считал его оправдывающимся.

Девушек я своим летчикам предоставить не мог, а 100 грамм обязан

предоставить.

- И сам? – внимательно глядя на сына, спросил Сталин.

- Когда летал, то и сам. Я ведь, папа, в плен попадать не мог, я ведь на

боевые вылеты без парашюта летал.

Сталин вздохнул.

У него было трое детей. Младшая и любимая дочь Светлана выросла

какой-то сильно любящей себя и равнодушной к делу отца.

Старший сын Яков погиб в бою в Белоруссии 16 июля 1941 года, предопределив своей гибелью трагическую историю, поскольку немцы, подобрав его тело, в пропагандистских целях объявили, что он сдался им в

плен. Проверить действительность этой провокации в то время было

невозможно, и Сталин санкционировал арест и содержание в лагере жены

Якова, своей невестки Юлии Исааковны Мельцер - матери двоих своих

внуков. По положению военного времени так полагалось поступать с женами

всех кадровых офицеров, сдавшихся немцам в плен, и жена Якова сидела в

лагере до 1943 года, когда стало понятно, что Якова немцы в плен не взяли и

320

он, скорее всего, погиб в бою. Это положение о женах сдавшихся в плен

офицеров на практике не работало, поскольку связей с немцами даже через

Красный Крест СССР не имел, и все сдавшиеся в плен советские офицеры

числились пропавшими без вести, а их семьям оказывались внимание, помощь и выплачивалась пенсия. Исключение составляли только вот такие

случаи, когда немцы сами объявляли, что данный офицер сдался им в плен

добровольно, как это было с предателем генералом Власовым, и вот – с

Яковом.

А Василий рвался в бой, и задержать его в тыловых войсках

противовоздушной обороны было невозможно – Василий требовал отпустить

его на фронт. Он – Сталин, он обязан был воевать за СССР! Но он понимал, что сделают немцы, если он попадет к ним в плен, поэтому и летал в бой без

парашюта, чтобы сгореть вместе с самолетом, если немцы его подобьют.

- Но дело даже не в этом. Если бы дело было только в этом, то и

сплетен бы не было, - немного помолчав, с горечью продолжил Василий.

Я – Сталин. Поверь, очень многим лестно встретиться со мною, невзирая на то, нужна ли эта встреча мне, приятно ли мне это. И приходится

быть радушным, чтобы никто не сказал, что Сталин заносчив, что он

пренебрегает людьми. И в результате многие хвастаются встречами со мною, хвастаются якобы дружбой со мною, а как им эту дружбу подтвердить?

Только тем, что они со мною, якобы, напивались. И фантазию в этих баснях

проявляют самую дикую.

Один футбольный тренер, с которым я несколько раз встретился сугубо

в служебной обстановке, теперь всем рассказывает, что он две недели жил у

меня в доме, мы все эти две недели беспробудно пьянствовали, закусывали

арбузами и спали на полу. И такое придумал всего лишь футболист! А

представь, что придумывают все эти поэты, журналисты и прочие артисты, которые зачисляют меня в свои друзья, и которым в своей жажде славы

хочется казаться выше меня – выше пусть не Сталина, но хотя бы его сына?

Ведь вся эта интеллигенция – мелкие людишки, у которых нет иного способа

возвыситься, кроме унижения других.

Да и не это особенно обидно. Ты знаешь, сколько командиров

авиационных истребительных полков во время войны, особенно в начале ее, командовали воздушными боями с земли, с аэродромов? – И, поняв, что отец

знает чуть ли не о массовой трусости советского кадрового офицерства в

начале войны, не стал развивать эту тему. - Сколько их было снято за эту

трусость, поскольку командовать воздушным боем можно только в воздухе!

А я водил свой полк, а потом и дивизию в бой лично во всех операциях, когда мы задействовали все силы. Я командовал вверенными мне летчиками

в воздухе. А что в результате?

Сообщают, что один сухопутный маршал всем до сих пор

рассказывает, что «когда Васька летал на задание, его охранял весь полк».

Какая сволочь! Он же военный, как же можно так извратить смысл боя!

- И кто этот маршал? – прищурившись, спросил Сталин.

321

- Не хочу говорить, маршал он, наверное, хороший, орденами весь

увешан, - ответил Василий, больше всего боявшийся, что его сочтут

доносчиком при своем отце.

- На самом деле у нашей армии хороших маршалов до слез мало, - с

горечью констатировал Сталин. - Вот и приходится прославлять всех, и

ордена вешать на всех, чтобы враги их боялись. Скажи о них народу и миру

правду, скажи о том, как они трусили, как бежали от немцев, Советская

Армия у врагов всякое уважение потеряет.

Так кто это?

- Не скажу, папа, получится, что я доносчик, не хорошо это.

Так что, папа, я пью, это да, но, как написал Есенин своей маме, не

такой уж горький я пропойца, чтобы не исполнять добросовестно те задания, которые мне доверяет Родина.

- Не хотелось бы, чтобы ты кончил, как Есенин…, – сам поэт, прекрасно знавший отечественную и мировую литературу, Сталин тут же

вспомнил трагическую судьбу Есенина, смерть которого списывали именно

на пьянство. - Ну ладно, закончим этот разговор, и давай-ка

передислоцируемся в столовую.

- Подожди, папа, у меня есть просьба, - остановил отца Василий. -

Видишь ли, я – летчик, и, без хвастовства, я очень хороший летчик – я летаю

на всем, что летает, и налет у меня такой, что мало кто в ВВС СССР столько

налетал даже к пенсии. Причем, даже не в боях у меня всякое было: и молния

в мой самолет била, и вслепую транспортник, полный летчиков моего же

полка, сумел как-то в Ростове посадить. Я действительно хороший летчик.

Поэтому я своих летчиков и знаю чему надо учить, и знаю, как эту

учебу организовать, и сам научить могу. В этом деле меня не обманешь и

пыль в глаза бумажками и рапортами не пустишь. Папа, я в Германии службу

своего 1-го гвардейского воздушного истребительного авиакорпуса уже

настроил – у меня прекрасные командиры дивизий и полков, прекрасные

инструкторы, молодые летчики быстро обучаются и становятся в строй. У

меня сейчас в день работы на 3-4 часа, а дальше я уже начинаю своим

присутствием своим подчиненным мешать. Если начнется война, любой

противник сразу же заметит, что тут воюет корпус Сталина, но война, скорее

всего, в ближайшие годы не начнется.

Папа, мне скучно в этой чертовой Германии! Поговори с Вершининым

– пусть меня переведут на родину. Пусть мне дадут любой самый отсталый

корпус в любой точке СССР, лишь бы работы было на целый день. Меня

гнетет это безделье мирного времени.

- Что же, запрошу официальные характеристики на тебя, подумаю, -

хмыкнул Сталин.

В это время с городошной площадки донеслись радостные крики

Хрущева.

- Моя взяла, прокурор!

322

Подняв биту вертикально и дирижируя ею, как тамбур-мажором, Хрущев замаршировал к беседке, распевая на мотив «Три танкиста»:

- Рука крепка и палки наши быстры, и наши люди мужества полны…, -

дальше у Никиты кончилась рифма и перестал складываться размер стиха.

Сталин засмеялся.

- Микита! Ну, с тобою невозможно работать!

- Товарищ Сталин! Народ говорит, что если невозможно работать, то

срочно нужно обедать! – ликовал довольный собою Хрущев.

- А все уже готово, идемте, – Сталин кивнул Василию. - Вася, отнеси

бумаги на стол в моем кабинете, только возьми обе пачки отдельно, чтобы не

перепутать.

- Папа, у тебя в ванной на кране прокладка прохудилась. Инструмент у

тебя там же? Я после обеда заменю.

Помимо всегда занятого отца, в детстве и юности развитием Василия

занимался и его дед, тесть Сталина Сергей Яковлевич Аллилуев —

удивительный мастер во всем, за что брался! По дому он, как впоследствии и

Василий, многое делал сам – все столярные, слесарные, сантехнические и

электротехнические работы. И, в результате, Василий очень любил работать

руками, а поскольку в семье Сталина вообще приветствовался труд, особенно

физический, то Василий и дома, и на даче много работал: сгрести мусор, с

крыши сбросить снег, грядки вскопать, починить что-то — он первый, и

всегда работал с интересом и буквально до упаду.

Тот же день,

«Ближняя» дача,

вечер

В столовую первым вошел всегда очень подвижный Хрущев, за

ним Сталин и Берия. Хрущев тут же направился к стоящему у стены

сервировочному столику и заглянул в судки с едой.

- Ага, котлетки, ага, гречневая каша, ага, украинский борщ! Так и

знал! Вареников только не хватает.

- Это Валя распорядилась сварить борщ специально к твоему

приезду, - пояснил Сталин.

- Ну конечно – удивить хотела. Разве ж Хрущеву на Украине кто-нибудь нальет миску украинского борща! Только у товарища Сталина его и

попробуешь, - ерничал Никита.

Берия рассмеялся шутке Хрущева.

- Это Истомина не для тебя, Никита, борщ сварила, для тебя вон

«горелка» на столе. Это она для нас борщ и гречку сварила, чтобы подать нам

Хрущева в гарнире из украинских блюд.

Поскольку Сталин работал непрерывно и государственные

разговоры могли вестись даже за обеденным столом, то в штате

обслуживающего Сталина персонала не было официантов, да и не приняты

были слуги у советских руководителей. Мария Бутусова состояла в штате

охраны и была «подавальщицей», то есть, когда у Сталина были гости, она

323

приносила из кухни судки с блюдами и чистые тарелки, ставя их на

сервировочный столик еще до обеда. Во время обеда, в столовой не было

никого, кроме Сталина и приглашенных им гостей. Каждый сам вставал, подходил к сервировочному столику и сам наливал или накладывал себе

понравившееся блюдо, сам же и относил на него грязные тарелки.

После смерти жены, в штат охраны Сталина была введена сначала

подавальщицей молодая девушка Валентина Истомина. Со временем она

стала кем-то вроде домоправительницы при Сталине – следила за чистотой и

целостью его одежды и обуви, за общим порядком в доме. Конечно, учитывая ее молодость, определенные слухи ходили, но Валя вела себя со

всеми так, что не давала ни малейшего повода считать, что она для Сталина

является чем-то или кем-то большим, чем домоправительница и сержант

НКВД.

Все налили себе в тарелки борщ и сели за стол: в торце, на месте

хозяина – Сталин, слева и справа от него - Хрущев и Берия. Последним

вошел задержавшийся Василий.

Хрущев, спросив у Сталина, что тот будет пить, налил ему в бокал

вина, а себе, Берии и Василию – в рюмки водки.

- Под борщик нужна водочка, - приговаривал Никита.

Сталин поднял свой фужер с вином.

- Я хочу сказать тост за нашего дорогого Никиту Сергеевича. Все –

и партия, и народ – любят товарища Хрущева за его преданность делу

Коммунизма, за его мужество и храбрость и за его неукротимую, прямо-таки

атомную энергию во всех делах. Центральному комитету иногда приходится

сдерживать эту атомную энергию товарища Хрущева и направлять ее, так

сказать, для использования в мирных целях. Но энергия – это такой

недостаток, который хочется пожелать каждому. Я пью за здоровье товарища

Хрущева и за то, чтобы его энергия никогда не иссякала и при этом не

требовала контроля Центрального комитета.

Хрущев был до глубины души тронут этим тостом. Поэтому

следующий тост он почти сразу же предложил «за товарища Сталина, за

нашего вождя, за нашего батьку, за наше все!», потом Сталин поднял фужер

«за успехи Лаврентия в создании атомной бомбы», а Берия – «за нашу

авиацию и ее сокола Василия Сталина», а Василий – «за здоровье отца и всех

присутствующих». Хрущев был искренне счастлив и весел, поэтому, когда

Берия налил себе добавку борща, засмеялся и многозначительно пояснил:

- Это он, чтобы в следующий раз у меня в городки выиграть.

Наконец на столе осталась ваза с фруктами, а перед каждым

фужер с вином. Все ели, в основном, виноград и груши, только перед

Василием, который очень любил лимоны, стояло блюдечко с сахаром - он

резал лимоны на крупные дольки, обваливал их в сахаре и с удовольствием

отправлял в рот. Разговор зашел об атомной энергии и Берия объяснял

Хрущеву и Василию.

324

- Если определенным образом провести деление ядер урана-235-го

или плутония 239-го, то с их килограмма выделится энергии в 2 миллиона

раз больше, чем дает энергии килограмм угля при своем сгорании. А если

соединить ядра тяжелого водорода, то энергии выделится в 12 миллионов раз

больше. Миллионов!! Сейчас-то мы думаем об атомной бомбе, об оружии, которого у нас нет, но в будущем это будет огромным источником энергии

для мирных целей.

- Я думаю, что будущее надо делать сегодня, а то оно от нас

уходит и уходит. Я думаю, что все советские люди должны жить, как мы, -

сказал Хрущев.

- Что ты имеешь в виду? – не понял Сталин.

- А то, что мы их селим в городах, в многоэтажных домах, они же

там земли не видят. А надо, чтобы они жили вот как мы - чтобы у каждого

отдельный удобный домик, со всеми удобствами, чтобы садочек рядом, чтобы детки тут же на лужайке бегали. И вот думаю я, начать строить на

Украине такие агрогородки – такие города-сады, как и говорил товарищ Карл

Маркс. Города-сады – звучит-то как хорошо! Чтобы и поле тут было, и завод

какой-нибудь. Чтобы люди и в поле немного поработали, и на заводе, и на

просторе, на воздухе жили…

- Микита! Маленький ты наш Маркс! – Сталин сказал это с

некоторым раздражением в голосе. - Ну, кто же этого не хочет?! – я вот с

неделю назад подписал постановление о строительстве 50 тысяч

индивидуальных домов за Уралом – там, где нам люди нужны, как воздух.

Но ты же хоть немного подсчитай прежде, чем что-либо делать. Полстраны в

развалинах, люди в землянках живут, в бараках, у тебя на Украине

невиданная засуха, а ты каждому отдельный домик с удобствами. Где взять

материалы, чтобы их построить, где людей, где деньги взять?

Ну, вот возьми шестиэтажный дом на 100 квартир и поселок на

100 домиков. Ведь это только строительных материалов нужно вдвое больше, а если с учетом подвода тепла, воды, канализации, то и впятеро. А по

трудовым и денежным затратам? В десять, если не в 100 раз! Ну, построишь

ты 100 домов для 100 семей, а тысяче семей, сколько лет в землянках жить?

Тон Сталина больно задел Хрущева, и это заметил Берия.

- Не могу с вами согласиться, товарищ Сталин. Да, Никита

торопится со сроками и денег не считает, но кто у нас сейчас думает о

будущем и считает? А Хрущев, по крайней мере, думает о будущем.

Все министерства стремятся сегодняшние дыры залатать, и только.

И только у себя. К примеру. Каждый для своих заводов заказывает и строит

электростанции, и не очень мощные, каждый заказывает к ним уголь, и мы

строим шахты, а к шахтам железные дороги, чтобы этот уголь подвозить. А в

угле минимум 10% золы, да еще влага. В экибастузском угле (а это

огромнейшие запасы) вообще только золы 25%. Это же мы в каждом

четвертом вагоне везем не топливо, а золу и воду.

325

А если в этих районах с большими запасами энергии строить

комплексы электростанций, да мощнейших, да энергию передавать по

проводам? А может, и не передавать? Может, еще выгоднее тут же, а не в

традиционных районах, строить энергоемкие заводы – алюминиевые, электрометаллургические, химические, тогда мы будем возить не золу, а

продукты, в которых уже будет заложен огромные объем энергии. Но чтобы

это сделать, нужно, чтобы все министерства, зализывая сегодняшние раны, смотрели в будущее, как Никита.

Сталин задумчиво посмотрел на Берию.

- А ведь вы правы… Надо не пятилетние планы обсчитывать, вернее, не только их, – надо обсчитывать будущее. Пора уже обсчитывать и

Коммунизм!

Сталин достал из коробки две папиросы «Герцоговина Флор», разорвал, их табаком набил трубку, раскурил ее и предложил.

- Зачем откладывать на будущее? Давайте сейчас и поговорим, что

нам нужно для Коммунизма, как это должно выглядеть и в какие реальные

сроки мы это сможем сделать?

Говорили долго, сначала все еще за столом, потом – прогуливаясь

по парку, и в общих чертах стали появляться планы того, что стране нужно

будет иметь. В дальнейшем и Сталин, и его заместители, всю свою работу

стали рассматривать через призму будущего, настойчиво требуя этого и от

министров Советского правительства.

11 сентября 1946 года,

кабинет Сталина,

вечер

Сталина вызвал для разговора Берию и Ванникова.

- Товарищи, на вас жалуется наука. Вот товарищ Капица написал

письмо, в частности, написал, что товарищ Берия негодный руководитель и в

Спецкомитете он, как дирижер, который не знает партитуры.

- Изящно излагает, - усмехнулся Берия.

Но Ванникова эта фраза искренне возмутила.

- Товарищ Сталин, для того, чтобы судить, знает товарищ Берия

партитуру или не знает, нужно самому ее знать. Но если Капица, член

Спецкомитета, знает эту самую партитуру, то почему ни Спецкомитету, ни

вам ее не докладывает? Почему вместо этого пишет и пишет вам доносы?

Почему корчит из себя гения, хотя в атомных делах стране от него толку, как

от быка молока?

- Я попробовал получить от Капицы конкретные решения по

атомному проекту, - начал пояснить Берия, - и этот наглец мне ответил, -

Берия нашел нужную бумагу: «Спор – скоро или нескоро получим урановую

энергию – зависит и от того, какую мы приложим свою энергию для

овладения энергией урана. Выделим много средств, людей, материалов, сконцентрируем на этой теме основные силы, результат будет скорый, а нет –

326

нет. Я – инженер и привык к любой сложной проблеме подходить по-инженерному».

- Видели?! – ткнул в бумагу пальцем экспансивный Ванников, -

Капица, оказывается, инженер прекрасный, да только мы ему не даем

средств, людей и материалов. Да мы ему еще год назад дали зеленую улицу: бери все – людей, деньги, материалы, - но дай и стране хотя бы что-нибудь!

А что от него толку?

- А как другие ученые? – поинтересовался Сталин.

- От корифеев толку очень мало, - Берия опять поискал нужный

документ. - Вот посмотрите, что мне пишет академик Иоффе: «…Вряд ли

можно ожидать в ближайшем будущем практической отдачи от деления

урана. Другое дело – исследование этого процесса. … Здесь надо расширять

фронт работ. …О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить

рановато».

Вот кому нужна эта пустопорожняя болтовня? – задал Берия

риторический

вопрос

и

передразнил:

«О

срочном

создании

уранопроизводящей индустрии говорить рановато». Нам бомбу нужно

срочно, а ему рановато! Да ты дай хоть какое-нибудь конкретное решение

хоть какого-нибудь момента этой проблемы!

- Товарищ Сталин, я уже не могу терпеть эту «научную»

болтовню. Давайте всех физиков загоним в «шарашки», - предложил

Ванников. - Американцы что – дураки? Они всех своих ученых закрыли в

Лос-Аламосской «шарашке» и не выпускали до тех пор, пока они не создали

атомную бомбу. А чем мы хуже?

Раз американцы своих ученых посадили, по сути, в лагерь, значит, нам сам бог дал.

- Нам-то как раз бог не дал, - возразил Сталин. - У нас, товарищ

Ванников, действует Конституция, и никто не имеет права лишать советского

человека свободы, если он не совершил преступления.

- Но ведь перед войной мы посадили в лагеря авиаконструкторов, организовали там «шарашки», и они в зоне сделали прекрасные самолеты, -

настаивал на своём Ванников.

- Ты кого, Борис Львович, имеешь в виду? – удивился Берия.

- Туполева и Петлякова, и их бомбардировщики Пе-2 и Ту-2.

- Вы, товарищ Ванников не были связаны со строительством

самолетов, поэтому питаетесь слухами, - поморщился Сталин. - Во-первых.

Все эти авиаконструкторы сели за измену Родине, причем из низменных, корыстных побуждений. Во-вторых. Толку от творческой работы в тюрьме

очень мало. Вот вы упомянули самолеты Пе-2 и Ту-2. Так вот, самолет Пе-2 –

это слегка (не в ответственных местах) видоизмененная копия немецкого Ме-110, образцы которого мы перед войной у немцев купили. А Ту-2 только

считается пикирующим бомбардировщиком, а на самом деле он после

нескольких пикирований разваливается.

327

А вот авиаконструктор Илюшин работал на свободе и создал наш

родной Ил-2, технологичный и насколько можно защищенный. И именно

этот самолет немцы назвали «черной смертью». Поэтому, товарищ Ванников, ваше предложение негодное по всем статьям.

- Так что же с учеными делать? Ведь не работают!

- А у товарища Берии есть предложения? – поинтересовался

Сталин.

- Во-первых, нужно опереться на тех ученых, кто пошел в науку, чтобы служить Родине, а не для того, чтобы у Родины больше денег оттяпать,

- начал Берия.

- Это понятно, - прервал его Сталин. - Кстати, мне Капица своим

пустым умничаньем тоже надоел. Подготовьте распоряжение и гоните этого

барина из Спецкомитета, а заодно и из его института. Может, напугаем его, и

он поумнеет? Одновременно, это и для других наших бар будет примером

того, что мы с ними цацкаться не намерены.

- Но, оставлять их, товарищ Сталин, в стороне тоже нельзя, -

поморщился Берия, - Может, у них ума и не хватает для такой проблемы, как

атомная, но что-то они все же знают, а посему могут быть полезны. Значит, их тоже нужно заставить работать.

- Но как, если не бить их регулярно сучковатой дубиной? –

Ванникова было трудно разубедить.

Берия начал размышлять вслух.

- Они зачем стали учеными? Чтобы у станка не работать и много

денег получать, да еще и славу иметь. Деньги и слава для них главное, а не

наука. Вот давай на этом и сыграем. Если мы для этих научных ослов не

имеем кнута, то давай, стимулируем их морковкой.

- Что ты имеешь в виду под морковкой? – заинтересовался Сталин.

- Давайте пообещаем, что после испытания атомной бомбы все, кто отличится в этой работе, получат: первое – Звание Героя Соцтруда; второе – денежную премию, ну, скажем, тысяч 150 рублей.

- Ничего себе! – возмутился Ванников.

- Подождите возмущаться, товарищ Ванников, - придержал его

Сталин, - в общих затратах на бомбу это мелочь. Что еще?

- Еще можно государственную дачу в собственность. Еще -

автомашину в подарок. Да, лауреатство Сталинской премии. Можно также

дать право обучать своих детей за государственный счет в любых учебных

заведениях СССР .

- А если дети тупые? – Ванникова распирало возмущение.

- Да ладно, - махнул рукой Берия. - Что бы еще? Ага, бесплатный

проезд в поездах и авиацией в пределах СССР. Пожизненно им с женой, а

детям – до совершеннолетия. Что бы еще? И, конечно, чтобы они в течение

всей работы ни в чем не нуждались: квартирами, лучшими товарами и

продовольствием обеспечивать, так сказать, «от пуза». Всех.

Ванников не стерпел и съехидничал.

328

- Осталось выдать им по имению в Херсонской губернии и человек

по 300 крепостных.

- Не надо паясничать, товарищ Ванников, вопрос серьезный, -

отмахнулся Сталин.

- Мне что, деньги-то казенные, - пожал плечами Ванников. - пусть

они ими хоть подавятся, да только не правильно это!

Сталин вздохнул.

-

Правильно, товарищ Ванников, бомбу сделать! Это

единственное, что правильно.

10 октября 1946 года,

кабинет Сталина,

вечер

Берия, просматривая ведомственные газеты, обратил внимание на

выступление министра путей сообщения (железнодорожного транспорта) СССР И.В. Ковалева и доложил об этом выступлении Сталину. Тот тоже

просмотрел текст этого выступления и вечером вызвал обоих.

- Товарищ Ковалев, и я, и товарищ Берия интересует смысл вашего

выступления перед железнодорожниками, - сердито начал Сталин. - Скажите, на каком основании вы говорили в своем докладе о трехлетнем плане

развития железнодорожного транспорта? Разве партия уполномочила вас

заявить об отказе от пятилеток?

- Нет, товарищ Сталин, я говорил о трехлетнем техническом

плане, - начал взволнованно оправдываться Ковалев. - Этот срок обусловлен

тем, что во время войны мы восстанавливали разрушенные врагом железные

дороги, используя подручные средства, - обрубки рельсов, сырой лес для

изготовления шпал и ряжевых опор мостов. Но сырой лес, не пропитанный

креозотом, через три года сгниет, и если шпалы и опоры мостов не заменить

за означенный срок, то движение поездов на этих линиях станет

невозможным. Вот почему нам нужно капитально восстановить железные

дороги в освобожденных районах не позднее, чем за три года. А

устанавливать, на какой срок разрабатывать планы развития народного

хозяйства СССР, - это прерогатива политического руководства страны, ЦК

партии.

- Нет, товарищ Ковалев, не только наша прерогатива, но и ваша, -

вдруг не согласился Сталин, вспомнив разговор месячной давности с

Хрущёвым и Берией. - Не могли бы вы в МПС подумать о пятнадцатилетнем

плане развития железных дорог СССР, исходящем не из каких-то

технических обстоятельств, а из условий полного удовлетворения

потребностей развитой страны в грузовых и пассажирских перевозках?

Можете вы представить себе как бы общество, уже подходящее в своем

развитии к коммунизму?

Понимаете, Коммунизм – это общество свободных людей, но

свобода требует материально-технической базы. Вот на Западе кричат, что у

них люди свободны потому, что могут поехать куда угодно. Мочь-то они, 329

может, и могут, да как они поедут, если у них на поездку нет денег, если им

не на что купить билет? Так что западная свобода – это спекуляция для

дураков, на самом деле, там свобода только для богатых. А в СССР каждый

человек должен поехать куда хочет. Если захочет какая-нибудь уборщица на

Урале поехать в Крым отдохнуть – у нее не должно быть никаких трудностей

ни с деньгами для покупки билетов, ни с самим билетом.

А для этого надо всемерно развить все виды транспорта, и, в

первую очередь, железнодорожный. Только при больших объемах перевозок

стоимость перевозки тонны груза или пассажира будет минимальна, и наши

советские люди без затруднений смогут купить любые билеты и будут по-настоящему свободны. Вот в чем тут дело, товарищ Ковалев.

- Мы сейчас же возьмемся за составление этого плана, товарищ

Сталин, - облегченно пообещал Ковалев, обрадовавшийся, что Сталин

сменил тон на доброжелательно-деловой.

- Пассажиропотоки продумайте сами с учетом того, что на очень

большие расстояния основную массу людей будет перевозить гражданский

воздушный флот, а на малые – автобусы. А по грузопотокам контрольные

числа вам даст товарищ Берия. До свидания, товарищ Ковалев, - попрощался

Сталин, отпуская министра, а после его ухода с усмешкой обратился к Берии.

- Ну что, Лаврентий, твой друг Хрущев будет доволен моими

распоряжениями?

6 января 1947 года,

Киев,

0-30

СССР Сталина был честным государством, и честно исполнял

положения международных законов, договоров, честно вел себя даже с

противниками, но Сталин никогда не позволял эту честность Советского

Союза использовать против советских людей. Если по отношению к СССР

кто-то вел себя бесчестно, то он получал адекватный ответ. Скажем, какая-то

организация за рубежом засылает в СССР террористов, и те убивают

советских людей. Смотреть на эту организацию и ничего не делать? Нет, СССР, в свою очередь, уничтожал главарей этой организации и этим быстро

отучал их от террора.

Но СССР был правовым государством, в котором преследовались

убийства, поэтому тех главарей террористической организации в СССР

заочно судил суд, приговаривал их к смертной казни и уже потом за границей

люди, исполнявшие функции палача правосудия СССР, приводили приговор

в исполнение. При этом, приказ таким палачам обязательно давали лично

высшие руководители СССР, а не непосредственные начальники этих людей.

Это ведь понятно. Если бы Сталин допустил, чтобы в стране кого-то убивали

без приговора суда и по приказу непосредственного начальника исполнителя, то очень скоро какой-нибудь спецназовец НКВД мог бы получить от своего

начальника заказ и на убийство честного человека или даже самих членов

Политбюро. Откуда этот спецназовец знает – может, приказ, данный ему его

330

начальником, действительно исходит (в чем и убеждал бы его начальник) от

Сталина?

К примеру, до войны возникла необходимость казнить врага

украинского

народа,

пособника

немецких

фашистов

Коновальца.

Исполнителя приговора, спецназовца Павла Судоплатова, пригласили в

кабинет Сталина, и там Петровский торжественно объявил Судоплатову, что

на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие

преступления против украинского пролетариата. (Чтобы не спугнуть

Коновальца и не затруднить работу палачу, об этом приговоре не сообщалось

до казни). После этого нарком НКВД поставил Судоплатову задачу на

уничтожение Коновальца.

То есть, этого спецназовца вызвали не к непосредственному

начальнику, не к министру и даже не к Сталину. Его вызвали к Петровскому

– к Председателю Президиума Верховного Совета Украины – органа, к

которому приговоренный судом к высшей мере наказания Коновалец

теоретически мог обратиться за помилованием. И Петровский лично

сообщил палачу приговор Коновальцу и отрицательное отношение

Верховного Совета к вопросу о его помиловании. После этого Судоплатов

уже никак не мог стать убийцей, он – палач, он человек на службе

правосудия СССР, и он исполнил не чью-то личную прихоть, а Закон СССР.

А о том, что живший в Мексике Троцкий приговорен Верховным

Судом СССР к смертной казни, было публично объявлено, задачу палачей на

службе Правосудия СССР взяли на себя мексиканский гражданин, художник

Давид Сикейрос и гражданин Испании Рамон Меркадер. Нужно было просто

передать им приказ, тем не менее, Судоплатова, который этот приказ передал

исполнителям, пригласили к Сталину, и теперь Сталин уже торжественно

объявил ему приказ исполнить приговор Верховного Суда.

Такой приказ палачу на тайное приведение приговора в исполнение, сейчас надо было дать Хрущеву.

Сотрудники МГБ Украины незаметно провели двоих пассажиров в

штатском, сошедших, с остановившегося в Киеве поезда «Москва-Ровно» в

кабинет начальника вокзала, в котором их ожидал Хрущев и министр

госбезопасности Украинской ССР Савченко. Когда сопровождавшие

сотрудники вышли из кабинета, приехавшие из Москвы представились

Хрущеву.

- Первый заместитель министра государственной безопасности СССР

генерал-лейтенант Огольцов.

- Полковник государственной безопасности Майрановский.

Хрущев и Савченко поздоровались за руку с приехавшими, причем

оказалось, что Савченко одет точно так же, как и Огольцов.

Хрущев, внимательно присмотревшись к Майрановскому, спросил:

- Вы и есть…исполнитель?

- Так точно, товарищ Хрущев.

331

- Тогда приступим к делу, чтобы не сильно задерживать поезд, - решил

Хрущев.

Из папки, лежащей на стоящем рядом столе, Хрущев достал три

прошнурованные и опечатанные машинописные странички и начал читать.

- «Приговор. Специальное присутствие Верховного Суда Украинской

Советской Социалистической Республики в составе…». Так, тут фамилии, Ага, «рассмотрев в закрытом судебном заседании дело архиепископа

Ромжи…». Этот Ромжа такая сволочь, из-за которого и льется кровь на

Западной Украине. Бандеровцы убивают колхозников, жгут сельсоветы, даже

учительниц, сволочи, убивают, а этот Ромжа их убеждает, что это

богоугодное дело. Был архиепископ в Ужгороде, Костельник звали, хоть и

поп, но хороший человек, хотел эту братоубийственную бойню прекратить и

с православными объединиться, так этот Ромжа подослал боевика и этого

Костельника застрелили прямо в соборе. Совсем осатанел, гад! Короче, Верховный Суд Украины приговорил этого гада к высшей мере наказания!

Передал текст приговора для ознакомления Огольцову, тот пробежав

его глазами, передал Майрановскому. В это время Хрущев вынул из папки

еще один листик бумаги и продолжил.

- Этот Ромжа мог бы, конечно, просить помилования у Верховного

Совета Украины, так вот вам решение Президиума Верховного Совета

оставить ему приговор в силе.

Передал и этот листок для ознакомления Огольцову и Майрановскому.

Дав им время прочесть, спросил.

- Я вам что-то еще должен сказать или показать?

- Нет, этого достаточно, - ответил Огольцов, возвращая документы

Хрущеву.

- Поймите, товарищи, - решил от себя оправдаться Хрущев. - Конечно, надо было бы эту сволочь открыто судить и расстрелять, но его же эти

бандиты-бандеровцы тут же сделают святым, и эта война еще больше

разгорится. Поэтому и приходится давать вам такое задание. Мы сами тут

попробовали устроить ему автомобильную аварию, но он, гад, уцелел и

теперь лежит в больнице в Ужгороде. Надо, чтобы его оттуда вынесли вперед

ногами.

- Сделаем, Никита Сергеевич.

Огольцов достал из портфеля лист бумаги и положил на стол, рядом

авторучку, затем вынул портсигар, раскрыл его и положил рядом с бумагой.

В портсигаре была вата, Огольцов поднял верхний слой, показав внутри две

ампулы. После этого сделал Майрановскому жест рукой – распишись! Тот

расписался в акте.

Хрущев, с интересом показывая пальцем на ампулы, спросил:

- Это и есть…это?

- Да! – подтвердил Огольцов.

- И никто не узнает, что Ромжа…того?

332

- Мы сначала узнаем анамнез, то есть, к каким сердечным

заболеваниям Ромжа предрасположен, - начал пояснять Майрановский, - а

потом используем соответствующее средство – одну из этих двух ампулок - и

спустя от полусуток до двух суток у него будет либо инфаркт, либо инсульт с

летальным исходом. Если патологоанатом не будет догадываться в чем дело, то он отравления не обнаружит.

- Ага…, - протянул Хрущев уважительно, а потом напутствовал. - Так

как извести такого гада-попа это богоугодное дело, то с богом, товарищи! И

чтобы ни один комар носа не подточил!

Майрановский спрятал портсигар во внутренний карман, а Огольцов

положил акт в свой портфель и скомандовал.

- Товарищ полковник, вы поступаете в распоряжение министра

государственной безопасности Украины генерал-лейтенанта Савченко!

- Есть! – подтвердил получение приказа Майрановский.

Хрущев и Огольцов попрощались с Майрановским и Савченко, пожав

им руки, и те вышли. Хрущев и Огольцов подошли к окну, наблюдая, как

Савченко и Майрановский сели в вагон. Спустя несколько секунд из вагона

спустился дежуривший в купе сотрудник МГБ и помахал рукой в голову

поезда. Послышалось усилившееся пыхтение паровоза, и поезд тронулся.

Хрущев прервал молчание.

- Были на фронте, товарищ Огольцов?

- По декабрь 42-го был начальником управления НКВД в блокадном

Ленинграде.

- С Андреем Александровичем Ждановым работали?

- Да, но больше, конечно, с Алексеем Александровичем Кузнецовым.

Глава 8. ТОВАРИЩИ ПО ПАРТИИ

13 июня 1947 года,

московская квартира Хрущева,

утро

Ранней весной 1947 года Берия был в командировке в Сибири и вопрос

о снятии Хрущева с должностей застал его там. Хрущев был избран первым

секретарем ЦК ВКП(б) Украины еще в 1938 году и с тех пор бессменно

избирался на эту должность, а с 1944 года он был еще и председателем

правительства Украины, то есть, имел на Украине высшую и

государственную, и партийную власть. И вот теперь его снимали.

В 1946 году страшнейшая засуха обрушилась на Европу, сильно

пострадали все страны (СССР пришлось тогда помогать зерном

дружественным Чехословакии, Венгрии и Румынии), очень сильно это

бедствие ударило и по Украине. Хрущев же, стремясь выполнить как можно

больше уже невыполнимый план по продаже колхозами зерна государству, заставил колхозы продать почти все зерно, кроме посевных запасов. В

результате уже весной 1947 года в сельских районах Украины начался голод.

Сведения о голоде повлекли сначала выезд на Украину комиссии ЦК, а затем

333

и рекомендации секретариата ЦК ВКП(б) освободить Хрущева от

занимаемых должностей.

Берия понимал гнев Сталина – Хрущев опять «во благо всего

человечества» не думал о тех людях, которые ему были вверены. Но в

Красноярском крайкоме он прочел справку комиссии ЦК, подготовленную

под руководством секретаря ЦК Кузнецова, и эта справка сильно ему не

понравилась своим явно обвинительным уклоном: все огромные заслуги

Хрущева затушевывались, а все недостатки выпячивались. Хрущев

заслуживал наказания, но он заслуживал и справедливости.

Когда член Политбюро, секретарь ЦК и одновременно первый

секретарь Ленинградского обкома и горкома А.А. Жданов переехал в Москву

и фактически возглавил партию, дав возможность Сталину больше

сосредотачиваться на государственных делах, вслед за ним Москву на

руководящие должности перебралось довольно много «ленинградцев», которые держались вместе и особнячком. Особенно заметно это стало после

того, как в начале 1946 года Москву секретарем ЦК перебрался, бывший при

Жданове в Ленинграде вторым секретарем, А.А. Кузнецов, который в ЦК

курировал кадры партии и силовые министерства страны, определяя

кадровый состав этих министерств. Не малую силу у «ленинградцев»

составлял и Вознесенский, тоже выходец из Ленинграда, возглавлявший

Госплан СССР. Берия все время ощущал на себе какую-то враждебность этой

группировки, кроме этого, ему казалось, что Кузнецов, контролируя, как

секретарь ЦК, кадры партии, добивается от них не преданности делу

коммунизма, а преданности этой «ленинградской группировке». За счет этого

группировка набирала реальную силу без гарантии, что эта сила

используется во благо государства. Все это Берии не нравилось, но у него не

было фактов как-то выступить против такого местничества.

Поэтому, когда ему, как члену Политбюро, позвонил в Сибирь

Маленков, чтобы узнать его мнение по вопросу снятия Хрущева с

должностей

на

Украине,

то

Берия

не

проявил

«партийной

принципиальности», а как-то автоматически встал на защиту друга, заявив, что он «против». Маленков удивился, поскольку все остальные члены

Политбюро проголосовали «за». По вопросу выведения оставшегося без

должностей Хрущева из членов Политбюро, Берия еще более решительно

проголосовал «против». Но тут его удивил Маленков, сообщивший, что

«против» проголосовали и все остальные члены Политбюро, включая

Вознесенского. Берия из Иркутска позвонил в Киев, стараясь как-то

морально поддержать друга, но Хрущев, сдававший Кагановичу дела, был

явно подавлен, ведь до сих пор его никогда не снимали с должностей.

В конце весны Берия опять был в командировке по атомным делам на

Урале. Вернувшись в начале лета Москву и доложив состояние дел Сталину, он узнал, что Хрущев живет теперь в своей московской квартире, посему, отложив дела, Лаврентий заехал домой за гостинцами и поехал к Никите.

334

Берия вошел в квартиру друга, обнялся и поцеловался с Никитой и с

женой Хрущева Ниной Сергеевной. Вручил ей корзинку:

- Сегодня приехал из Свердловска, а тут мне переслали из Тбилиси

немного фруктов. Постой, Ниночка, постой! - вынул из корзинки бутылку

коньяка и подмигнул Хрущеву - Как думаешь, Никита, не выпить ли нам к

чаю прекрасного грузинского напитка? Взял бы вина, но ты же, хохол, его не

переносишь.

Хрущев засмеялся, обнял Берию и повел в комнату:

- А Микоян твердит, что их армянский самогон лучше вашего…

- Ты же его знаешь, он же хвастун! – запротестовал Лаврентий.

Нина Сергеевна быстро накрыла стол с закусками и поставила поднос с

чайными приборами, а сама вышла, чтобы не мешать мужчинам

переговорить. Никита сходу начал наливать себе водку в вынутый из

подстаканника чайный стакан и быстро пьянел, а Берия понемногу пил

коньяк из рюмки.

- Белая все же лучше коньяка, хотя сегодня и она почему-то плохо

берет, - сказал Хрущев, предлагая Берии. - Давай и тебе в стакан!

- Спасибо, Никита, но я хотел сегодня еще немного поработать.

- А я вот безработный, мне можно…, - с глубокой тоской протянул

Хрущев.

- Да перестань ты, Никита, себе душу травить! Ведь из Политбюро тебя

не вывели, значит, с должности сняли временно, не переживай, все утрясется.

Хрущев пьяно ударил себя в грудь и заплетающимся языком спросил:

- Лаврентий, ты мне друг, а я простой мужик, ты знаешь, что я сдохну, но тебя не предам, но сейчас ты на это не смотри, ты мне скажи и не смотри, что я друг, скажи честно – меня правильно сняли? Неужто, Каганович лучше

меня?

- Ну, Никита, ну, прошу – не трави же ты себе душу! Ну, ты же сам

слушал Кузнецова, ну он же такие факты привел, что какое еще решение

могло быть. Но ты об этом забудь…

Однако Никита не дал Лаврентию закончить мысль:

- Во! Во!! Ты правильно сказал, Лаврентий! Это все эта сука-Кузнецов, это все эти курвы-ленинградцы. Он же, падлюка, все извратил!! У меня в

прошлом году засуха была – старики такой не помнят! Реки пересохли!! А

Кузнецов об этом, хоть словом, вспомнил?! Вроде я специально голод

организовал. Неужели у меня дела хуже, чем в других республиках? А? А что

он про них сказал? – передразнивая. - «Некоторые недостатки». А у Хрущева

на Украине, говорит, «полный развал». Падлюка!! – бьет кулаком по столу. -

Это у меня-то развал?! – Хрущев пылал негодованием. - А Вознесенский?!

«План – это закон». А то я без тебя, олуха из академии, этого не знаю! А

Жданов их покрывает! – и, несколько упокоившись, продолжил. - Я

товарища Сталина не виню – его рукой ленинградцы водят. Но, Лаврик, попомни мои слова – Кузнецов и Вознесенский – это падлюки. Ленинградцы

– это падлюки! Они и самого Жданова дурят, я чувствую!

335

Хрущев, конечно, кривил душой, на самом деле он в этот момент

глубоко ненавидел и Сталина, но, само собой, несравненно большую и

искреннюю злобу он испытывал к Кузнецову и Вознесенскому.

Берия просидел у Хрущева около двух часов, пытаясь успокоить друга, но потом все же засобирался. Никита провел его до входной двери.

- Спасибо, Лаврик, ты настоящий друг, - искренне признавался он. - А

остальные… - Хрущев обреченно махнул рукой. - То, как приеду, Микоян у

меня чуть не жил, а как в марте сняли – все, сейчас уже пять дней в Москве, а

он даже не звонит!

После ухода Берии, Хрущев долго, опираясь на дверь, стоял в

прихожей в пьяной задумчивости, но из комнаты вышла Нина Сергеевна с

неожиданным сообщением.

- Никита, тебе Кузнецов звонит.

Хрущев, мгновенно протрезвев, пошел в комнату и заговорил в трубку

очень приветливо. Нина Сергеевна, не закрыв плотно дверь, смогла

услышать.

- А, Алексей Александрович! Добрый вэчир… А какие у меня, у

безработного, дела. Протоколы Политбюро просмотрел – и свободен… На

рыбалку, говоришь? Завтра вечером?.. Почему же рыбкой не побаловаться, конечно, поеду, с довоенных времен на рыбалке не был.

Хрущев положил трубку, взгляд его стал злым, он не сдержался и вслух

задал естественный в данном случае вопрос.

- И что же это вам, падлюки, от меня надо? Да еще и без лишних ушей?

13 июня 1947 года,

кабинет министра МГБ Абакумова,

вечер

Утром следующего дня этот же вопрос – что Кузнецову надо от

Хрущёва - задал себе и теперь уже министр государственной безопасности

СССР В.С. Абакумов, прочитав расшифровку этого, подслушанного МГБ

телефонного разговора.

После разговора с Огольцовым и после того, как тогда ещё бывший

начальник СМЕРШ Абакумов съездил на дачу к секретарю ЦК Кузнецову и

убедил того в своей личной преданности, подтвердив ее очень ценным

подарком, Кузнецов немедленно организовал комиссию ЦК по проверки

работы министра МГБ Меркулова. В то время достаточное количество

высокопоставленных лиц в СССР погрязло в воровстве и, особенно, в

воровстве военных трофеев. Но Меркулов был честен. И тогда Кузнецов его

обвинил, якобы, в умышленном прекращение борьбы с троцкизмом во время

войны, и добился отстранения от должности с заменой Абакумовым.

Меркулов год отмывался от грязи, но на прежнюю должность его не вернули, назначив управляющим советским имуществом за рубежом. А Абакумов

остался министром государственной безопасности с практически вассальной

зависимостью от Кузнецова.

336

С одной стороны Абакумова это не сильно тяготило, поскольку

Кузнецов был алчным и покрывал алчность Абакумова. Этим надо было

пользоваться, и оставив имевшуюся у него 5-комнатную квартиру

брошенной жене, Абакумов приказал оборудовать себе новое гнездышко

получше в 300 м2. МГБ на это потратило 800 тысяч рублей и выселило из

отводимых под квартиру Абакумова помещений 16 семей числом 48 человек.

При этом, и при молодой жене Абакумов не бросил свои жеребячьи забавы в

московских салонах, таким образом, все у него было хорошо.

Но, с другой стороны, Абакумов был мужчиной самолюбивым и с

сильным характером, ему претила роль «шестерки» при Кузнецове и

Вознесенском - непереносима была их заносчивость и чуть ли не явное

презрение к нему этих академиков. Поэтому, узнав из подслушанного

телефонного разговора о тайной встрече Кузнецова с Хрущевым, Абакумов

решил на всякий случай выяснить, о чем будет договариваться его хозяин с

опальным Никитой Сергеевичем.

Просмотрев запись прослушанных разговоров Хрущёва с

Кузнецовым, Абакумов взглянул на принёсшего эту запись полковника.

- И что же это товарищу Кузнецову надо от товарища Хрущева?

Да еще и без лишних ушей?

Полковник неопределённо пожал плечами.

- Прикажите установить прослушивание разговоров товарища

Кузнецова?

- Нет, пока не надо. Помнится мне, товарищ Лапшин, что в ваш

отдел «Б» поступила какая-то мощная подслушивающая техника.

- Разработчики говорят, что дальность подслушивания до 300

метров, но у этой бандуры антенна около метра в диаметре Её в городе не

замаскируешь, кроме того, надо, чтобы между антенной и подслушиваемым

не было иных источников звука. Мы ее еще даже не опробовали, не было

случая.

- Вот и случай представился. Я выясню, где и когда будет эта

рыбалка, а вы проведите полевое опробование новой техники.

14 июня 1947 года,

Подмосковье,

вечер

Как только стемнело, шофера споро начали облавливать бреднем берег

тихой речушки, выгоняя рыбу из небольших, заросших камышом

заливчиков. Кузнецов и Вознесенский оставались на берегу, брезгливо

наблюдая, как Хрущев, раздевшись до трусов полез вместе со всеми в воду

тянуть бредень, чтобы испытать азарт и удовольствия от передаваемых в

руку толчков попавшей в сеть рыбы покрупнее. Через два часа рыбалку

закончили, поймав больше четырех ведер. Первую пойманную рыбу охрана

быстро почистила и, соорудив костер, начала варить уху и оборудовать место

для застолья, повесив над ним три керосиновых фонаря «летучая мышь».

Организовав комфорт начальству, охрана разлила первую порцию ухи в

337

глубокие керамические миски и вынув из речки охлаждающиеся бутылки с

водкой, деликатно отошла метров на 50 вверх, к оставленным автомашинам, у которых шофера тоже начали варить уху.

В это время на другом берегу реки двое вспотевших оперативных

работника отдела «Б» Министерства государственной безопасности

устанавливали подслушивающее оборудование. Под старой сосной был

размещен громоздкий электронный аппарат, возле которого на коленях

устроился опер-стенографист в наушниках. Подсвечивая себе фонариком, он

делал записи в блокноте, лежащем на крышке аппарата. От аппарата вверх

тянулись провода в хлопчатобумажной оплетке, а в развилки веток сидел

второй опер, тоже в наушниках. Он наводил через оптический визир

большую параболическую тарелку подслушивающего устройства.

Опер внизу скомандовал вполголоса:

- На костер не наводи, треск дров разговор глушит!

Наконец в наушниках достаточно ясно прозвучал конец фразы, сказанной Хрущевым.

- ...и я вам так скажу, по-мужицки скажу, что товарищ Сталин такое

решение примет, какое ему секретари ЦК в уши надуют.

Хрущев, уже подвыпил, и обида вновь ударила ему в голову, посему

говорил он довольно резко. Кузнецов же пытался сгладить остроту разговора

- он примирительно не согласился.

- Ну, ты, Никита Сергеевич, не прав! Что же мы, секретари ЦК, должны

недостатки скрывать? Тут, как говорится, Хрущев мне друг, а истина дороже.

Вознесенский хихикнул, а Никита возмутился.

- Истина??!

Вознесенский, уже посерьезнев, решил перевести разговор в

конструктивное русло:

- Не надо спорить по мелочам: ну не сегодня, так завтра, такое с

каждым из нас может случиться. Это дело нужно рассмотреть теоретически, а теория говорит, что Хозяин стар, и эта старость видна в его капризах, из-за

которых любой из нас может попасть в твое, Никита Сергеевич, положение –

любой может слететь с должности за какую-нибудь чепуху.

Мысль Вознесенского поддержал Кузнецов.

- Тут, Никита Сергеевич, действительно дело не в том, что тебя сняли с

постов на Украине, - Кузнецов сделал паузу и многозначительно, усилив

голос, закончил предложение, - что, собственно, легко поправимо. Тут дело в

том, кто мы? Руководители великих государств или бесправные слуги при

Хозяине?

Хрущев понял по этому «поправимо», что ему предлагают

восстановление в прежних должностях, но на каких-то условиях. Он не стал

спешить узнавать эти условия, а решил уточнить совершенно новое для него

упоминание о государствах, а не о республиках.

- Почему «государств»?

338

- Но ведь теперь, после войны, Украина и Белоруссия равноправные

члены ООН и отдельные субъекты международного права, а СССР, если ты

помнишь, это с самого начала союз государств.

Когда после войны создавалась ООН, то Сталин, чтобы увеличить

присутствие СССР в ООН численно, добился у союзников, чтобы УССР и

БССР состояли в ООН как отдельные государства. Хрущеву стало ясно, что

Кузнецов и Вознесенский как-то хотят использовать этот факт для развала

СССР.

Между тем, Кузнецов продолжил.

- Нам нужно новое мышление. На Западе в цивилизованных странах

руководители нашего масштаба имеют все, а мы?! Нам нужна такая власть, которая приближала бы нас к цивилизованным странам. Хватит потрясений!

Нужно, наконец, зажить спокойной обеспеченной жизнью, нужно открыто

пользоваться благами, которые мы, как руководители государства должны

иметь. Да что об этом говорить, - Кузнецов презрительно и безнадежно

взмахнул рукой, – у нас, в СССР, слуга должен иметь только то, что

кремлевский хозяин разрешит. Вот мне Попков говорил, что у него, секретаря обкома и горкома, хозяина Ленинграда и Ленинградской области, -

Кузнецов усилил голос, чтобы показать, насколько велика эта должность, но, побоявшись, что глупый Хрущев его не поймет, уточнил, - по своим

масштабам, главы, можно сказать, какого-нибудь европейского государства, так вот, у Попкова всего каких–то жалких 15 костюмов!

- Так Попков и те, что есть, боится надевать, чтобы Сталину донос не

написали, - поддержал тему Вознесенский.

Хрущев, как и Сталин, как и Берия, был абсолютно равнодушен к

каким-то личным материальным благам и попросту презирал алчных людей.

Но его хитрость и сметка не позволяли делать скоропалительные выводы, поскольку опыт Хрущеву подсказывал, что животную жадность людей очень

легко использовать себе на пользу. Поэтому он не стал комментировать эти

устремления Кузнецова и Вознесенского, а попробовал выяснить, что они

хотят. Он уже понял, что эти мерзавцы задумали развалить Советский Союз, чтобы настроить лично себе дворцов, нахапать разных товаров – чтобы

удовлетворить свою алчность. Но Хрущев пока не понимал, как они

собираются это сделать.

- Что-то я не пойму, к чему вы ведете? Товарища Сталина, что ли, свергнуть? – поинтересовался он.

- Знаешь, мы тут одни и я тебе скажу откровенно: мы бы его свергли, но нас, к сожалению, народ не поймет, - заявил Кузнецов.

Хрущев усмехнулся, подумав в который раз, что умные люди алчными

не бывают, - вот и Кузнецов такой же идиот, как и те алчные людишки, которых ему доводилось встречать.

- Ну, положим, народ вы знаете плохо – народ понимает то, что ему в

газетах всякая там интеллигенция объясняет, - цинично не согласился

Никита. - А эту сраную интеллигенцию купить или запугать ничего не стоит: 339

и цена ей копейка, и труслива, как зайцы. Да и глупа она - ее и обдурить

легко. Но если не свергать Сталина, то, что же вы хотите? – Хрущев

действительно искренне недоумевал.

Вознесенский снисходительно усмехнулся.

- А тебе не кажется, Никита Сергеевич, что это несправедливо – во всех

республиках есть своя компартия, а у русских – нет. Вот мы и хотим создать

Российскую коммунистическую партию.

- И что это даст? Хрущев удивился еще больше.

Вознесенский, с плохо скрываемым превосходством, объяснил.

- А то, что мы, каждый в своей республике, будем самостоятельны, мы

в республиках будем хозяевами, а не Сталин, а Сталин останется почетным

председателем всех партий. А хочет народ считать его вождем – пусть

считает. Нам это в своих республиках мешать не будет – мы будем делать не

то, что Сталин скажет, а то, что сами захотим.

Хрущев задумчиво переводил взгляд с Вознесенского на Кузнецова и

размышлял. Он понял, что опрометчиво посчитал этих предателей глупцами, на самом деле эти негодяи задумали исключительно умную подлость, рассчитанную на

искреннюю глупость масс, связанную с

их

национальностью.

- Так-так-так…, - подытожил он. - А что, хлопчики, вы Уголовный

кодекс давно читали?

- Причем тут он? – недовольно сморщился Кузнецов

- А при том! – жестко ответил Никита. - То, что у русских нет

компартии, делает их коммунистами сразу всей ВКП(б). А в ВКП(б) именно

этих, российских коммунистов большинство, и именно они своими

решающими голосами сохраняют единство СССР. Если вы выделитесь в

свою компартию, то у ВКП(б), то есть, у СССР не останется ни одного

коммуниста – все будут по республикам. А что дальше? А дальше СССР

распадется как единое государство. Вы его сразу же растащите по

национальным хуторам, чтобы, - Хрущев явственно передразнил Кузнецова,

- «открыто пользоваться благами».

А в Уголовном кодексе есть статья 58, по которой за попытку развала

СССР полагается расстрел. Вот я вас и спросил, давно ли вы читали

Уголовный кодекс? И что будет, хлопчики, если я об этих ваших планах все

расскажу товарищу Сталину и Политбюро?

К удивлению Хрущева, ожидавшего, что он напугает заговорщиков

упоминанием о 58-й статье, Кузнецов совершенно спокойно и даже

презрительно ответил.

- Будет очная ставка меня и тебя при всех членах Политбюро. На этой

ставке я докажу, что ты клевещешь на меня за мой доклад по Украине, из-за

которого тебя сняли с должности. А Николай Алексеевич это подтвердит, -

кивнул Кузнецов в сторону Вознесенского. - Ну, а после этого с мест

поступит столько сообщений о неблаговидных делах товарища Хрущева, что

340

товарищу Хрущеву не только в Политбюро, но и в членах ЦК больше не

быть! – тут Кузнецов зло подытожил. - Будет рад, если в партии оставят!

На противоположной стороне реки оперу, стенографировавшему этот

разговор, стало откровенно страшно, и он приглушенно предложил

сидящему на дереве товарищу.

- Слушай, может, скажем, что аппарат из строя вышел? Что-то я боюсь

это записывать…

Опер вверху вошел в охотничий азарт и зло скомандовал.

- Пиши! Мы записали и забыли, а товарищ Абакумов премию выпишет

и, глядишь, звездочку добавит.

А у костра Хрущев понял, что заговорщики хорошо обдумали все

варианты встречи с ним, и что теперь для него настал момент истины –

Никите надо было принять решение, которое определит всю его будущую

жизнь.

Хрущев оценил свои возможности.

Заговорщики взяли его за горло. Если он объявит о заговоре, то сорвет

им планы, но ничего не докажет и, действительно, навредит только себе.

Даже если просто промолчит, то падлюка-Кузнецов будет копать и копать

под него на Украине и вытащит на свет божий столько фактов, и так их

извратит, что Никиту выведут и из членов Политбюро, и из ЦК – ему как

политику придет скорый конец.

С другой стороны, это только считается, что в партию принимаются

самые умные, а на самом деле в ней масса восторженных дураков. И если

суметь публично объявить о создании компартии России, то у этой идеи

сторонников будет куда больше, чем у Троцкого, пожалуй, абсолютное

большинство будет за это. Сталин ничего не сумеет сделать – партия лишит

своего вождя власти и развалит СССР из самых, как ей покажется, благих

побуждений. Хрущев еще раз восхитился – до чего же хитры эти мерзавцы!

И, наконец. Хрущев во главе СССР никогда не встанет, поскольку в

Политбюро все считают себя умнее его. (Вариант, что его могут поставить во

главе именно поэтому, Хрущеву просто не приходил в голову). А вот на

Украине он признанный вождь! Пусть кто-нибудь попробует думать иначе! -

тут же криво усмехнулся своей мысли Никита. И если Украина станет

самостоятельной, то во всем мире к нему будут относиться, как к главе

великого государства. Никите представилось, как он выходит из поезда где-то в Париже, а на перроне выстроен красочный почетный караул…, - но он

тут же отбросил эту неуместную мысль, нужно было сосредоточиться и

думать, что отвечать.

- Ну а если смолчу о вашем заговоре? – возобновил обсуждение

Хрущев.

Вознесенский размеренно ответил.

- Тогда Алексей Александрович пошлет новую комиссию на Украину, и ты очень скоро снова Украину возглавишь. Ты же понимаешь, Никита

Сергеевич, что не дуб-Каганович, а ты нужен нам во главе Украины, а в

341

Москве мы и без тебя справимся. Если украинские коммунисты поддержат

российских коммунистов в их стремлении создать свою собственную

компартию, то и дело сделано!

- Ну, может и не немедленно, - поправил Вознесенского Кузнецов, - но

через полгода твой возврат на Украину гарантирован.

- А с остальными республиками как? – уже по-деловому

поинтересовался Никита.

Кузнецов ответил уклончиво:

- Работа ведется.

Но Хрущев настаивал.

- И с Белоруссией?

- Там уже наш человек ждет, чтобы сменить Пономаренко, - успокоил

Кузнецов.

А кто?

- Неважно…, - Кузнецов дал понять, что на этот вопрос не ответит, хотя и понимал, что член Политбюро Хрущев теперь выяснит этот вопрос

немедленно и без Кузнецова.

А в памяти Вознесенского тут же всплыл телефонный разговор

Кузнецова с Пономаренко в Минске, который Кузнецов вел из московского

кабинета Вознесенского:

-

Товарищ

Пономаренко?..

Это

Кузнецов.

Как

дела

в

Белоруссии?...Звоню вам, Пантелеймон Кондратьевич, проверить, как там

наши выдвиженцы… Я имею ввиду товарища Игнатьева… ЦК считает его

очень толковым организатором… Ну, и что, что не воевал. Тыл был тоже

фронтом… Зато товарищ Игнатьев приобрел очень ценный опыт

хозяйственной работы, а это для Белоруссии сегодня очень важно. Товарищ

Вознесенский его очень ценит. А, знаете, если Госплан кого-то ценит, то для

республики это очень полезно. Мы считаем, что товарищ Игнатьев будет

очень хорошим вашим помощником, и достоин быть вторым секретарем ЦК

Белоруссии…

Вознесенский забеспокоился – Хрущев и Пономаренко оба фронтовики

и в очень-очень хороших отношениях друг с другом. А, значит, Хрущев без

труда вычислит Игнатьева и будет знать о заговоре больше, чем нужно. Но

его мысли перебил Хрущев.

- Хлопчики, но вам надо будет сагитировать несколько сот секретарей

обкомов и других партийных руководителей в областях. Национальность это

хорошо, возможность сладко жить после удачного заговора это тоже хорошо, но все это очень мало по сравнению с возможностью лишиться всего, что они

уже сейчас имеют, в случае провала заговора.

Вознесенский усмехнулся.

- Но они и сегодня этого могут лишиться, причем сам Сталин их с

должности погонит, если их области не выполнят планов промышленного и

сельскохозяйственного производства. А вот это зависит от меня –

председателя Госплана. Будут нас слушать – будет у них и план реальный и

342

все для выполнения плана – и трактора, и оборудование, и сырье, и

материалы, не будут – ничего этого не будет и план они не выполнят. А тогда

– прощай должность!

«Ах ты гад! – понял Хрущев. – Так это ты извращением плана берешь

секретарей обкомов за горло, а Кузнецов их агитирует?». Восхитившись

подлостью заговорщиков, Никита понял, что этот заговор, в принципе, может

быть осуществлен, если еще и учесть, что заговор, как бы, направлен на

устранение несправедливости по отношению к русским коммунистам.

- Ну, а если эти ваши махинации станут известны товарищу Сталину?

Чтобы учредить российскую компартию нужен съезд, ну хотя бы секретарей

обкомов нужно созвать, а как вы такой съезд тайно подготовите и созовете?

На этот вопрос Вознесенский ответил со своей обычной улыбочкой

умственного превосходства.

-

Организуем всероссийскую торгово-промышленную ярмарку, скажем, в Ленинграде, пригласим на ее открытие всех секретарей обкомов

России вместе с делегациями партийного актива из областей. Вот и съезд.

Гениально то, что просто.

Хрущеву осталось мысленно развести руками – эти мерзавцы

действительно могут добиться успеха!

- Ну а если Политбюро все же узнает?

- Через кого? – вопросом на вопрос ответил Кузнецов. - По линии

партии оно может узнать только через меня, а по линии МГБ у нас все

предусмотрено.

- Неужто и Абакумов с вами? – удивился Хрущев.

- У нас есть в МГБ люди и без Абакумова…, - замялся Кузнецов.

Ленинградцы? – продолжал выпытывать Никита.

Кузнецов запнулся не желая делиться ценной информацией, но он и

понимал. что Хрущеву нужно что-то сказать, если хочешь получить от него

нужное решение.

- Неважно. Во-первых, это я продвинул Абакумова в министры

госбезопасности, если бы не я, министром бы до сих пор был дружок Берии

Меркулов. Ну, а во-вторых, у самого Абакумова рыльце в большом пуху: он

устроил с начальником охраны Сталина Власиком соревнование, кто больше

в Москве баб, скажем так, перетопчет. А поскольку Абакумов предпочитает

иметь под собой интеллигентных женщин, то ему, так сказать, и

подкладывают интеллигенток. И если он окажется глупцом, то эти

интеллигентки тут же напишут заявления, что он их изнасиловал. И нет

Абакумова.

Но мы полагаем, что он умный человек, да еще и под присмотром

нашего человека. Не такой дурак, как его предшественники Ягода или Ежов.

Поверьте, Никита Сергеевич, мы не троцкисты-бухаринцы, мы

трезвомыслящие умные люди, - добавил Вознесенский.

Хрущев понимал, что нужно отвечать на предложение, уже понимал, что он ответит согласием, но как-то пытался оттянуть сам момент ответа.

343

- Люди вы, в первую очередь, молодые, и Мыколу Бухарина хорошо не

знали, а уж он-то считал себя таким умным, таким умным, что просто

гениальным…

Значит так, хлопчики. Я с вами рыбку ловил, и рыбку кушал. Никаких

таких разговоров от вас не слышал. Получится у вас учредить компартию

России – я с вами. Провалитесь – не обессудьте. Буду, конечно, помогать, но

чем смогу. А сейчас пойду, дела есть.

- Ты, Никита Сергеевич, со своим другом Берией не сильно

откровенничай, неровен час…, - предупредил Кузнецов.

На это предупреждение Хрущев отреагировал с откровенной злобой.

- Я, конечно, человек простой, но считать меня дураком вам не следует, неровен час, ошибетесь. Кстати, об откровенности, - а со Ждановым

откровенным можно быть? – и увидев, как Вознесенский с Кузнецовым

явственно напряглись, усмехнулся. - Ага, значит, и со Ждановым не нужно

откровенничать, значит, и Жданову, который перетянул вас в Москву, вы

ничего не говорили… Ну, ладно, будем считать, что мы вместе. Прощавайте!

Хрущев попрощался и медленно пошел к своей машине, выражение его

лица стало злобным и решительным, а в голове билось: «Ах, падлюки, ну

падлюки! Ну ладно, вы меня на Украину верните, а там видно будет».

Никиту должен был бы остановить страх содеянного, но он уже давно

научился свой страх подавлять даже в более опасных случаях.

Вознесенский же, вместе с Кузнецовым глядя вслед уходящему

Хрущеву, встревожился:

- Черт! Он оказался умнее, чем можно было о нем подумать!

- Не умнее, а хитрее, - здраво поправил его Кузнецов, - но это у него

природное, звериное. Не просто же так он стал членом Политбюро. Но нам

главное, чтобы он нас поддержал, а потом разойдемся - мы в России, он на

Украине, - и нам его хитрость помехой не будет.

По дороге с рыбалки в Москву, Хрущев продолжал осмысливать

положение: каковы все же реальные шансы этого заговора? Он требует

большой подготовки, в ходе которой заговорщикам нужно будет сначала

прощупать, а потом переговорить с получением согласия у сотен опытных и

осторожных партийных функционеров хотя бы половины областных

партийных организаций России. В случае неудачи, нужно будет, под

благовидным предлогом, заменить на ключевых постах тех, кто не

соглашается с заговорщиками. И все это с соблюдением строжайшей

конспирации в условиях, когда не только партийные органы контролируют, чем живут эти функционеры, но и МГБ их «защищает», то есть, следит за

ними и сообщает в Москву обо всех их неблаговидных поступках, подозрительных словах и связях.

Положим, Кузнецов перекроет поступление разоблачающей заговор

информации от партийных органов к Сталину (да и к Жданову, раз он не с

заговорщиками), но насколько реально перекрыть поступление этой же

информации к Сталину через МГБ – через Абакумова?

344

Абакумова Хрущев знал плохо и не был уверен, что этот, по слухам, крутой генерал-полковник так уж предан Кузнецову. Но Кузнецов

проговорился, что у них в МГБ есть еще верный человек, кто он, какую

должность занимает? Кто там у вас в Минске появился, я завтра узнаю, -

думал Хрущев, - но, вот кто у вас в МГБ?? И его мощная память подсказала

ему ответ, тем более, что случай был совсем недавний – ночь, Киев, поезд, благополучно умерший от сердечного приступа архиепископ Ромжа…

Огольцов!

И когда возвращавшийся с рыбалки Хрущев вспомнил этот эпизод

полугодичной давности, то ему сразу стало понятно, кто поддерживает

заговорщиков в МГБ СССР, и стало немного легче – все-таки министр МГБ и

первый его заместитель в заговоре – это кое-что! Тогда же Хрущёв вспомнил

и яды скрытого действия, и узнал, что их хранит Огольцов, но пока еще не

придал этому значения.

А Кузнецов выполнил свое обещание, послал комиссию на Украину, нашел у Кагановича массу недостатков и секретариат ЦК внес предложение

вернуть на Украину Хрущева. Так что к декабрю 1947 года Никита вновь

стал хозяином в Киеве.

8 июля 1947 года,

будущий Челябинск-40,

позднее утро

Берия, Ванников и с ними свита человек в 15 шли по огромнейшей

строительной площадке будущих комбината и города, которые в последствии

будут названы Челябинск-40.

В промышленности мало дураков показывать начальству истинное

состояние дел, и на этой стройке к приезду начальства подготовились: внешне все выглядело очень деловито – работали машины и механизмы, туда-сюда сновали озабоченные рабочие и инженеры. Но и Берия, и

Ванников были стрелянные воробьи, не одну стройку видевшие во время

войны и после. Их на этой показушной мякине провести было не просто.

Берия остановился у очередного котлована, внутри которого с

полсотни заключенных подравнивали лопатами грунт и переносили с одного

места на другое с машину горбыля.

- Что это за объект?

Начальник строительства начал суетливо смотреть в услужливо

развернутый перед ним ситуационный план, в конце концов, ему подсказали, что это, и он бодро ответил.

- Трансформаторная подстанция главной насосной станции.

- Какова должна быть готовность на сегодня?

Несколько человек начали листать бумаги и начальник строительства, наконец, доложил.

- Должны монтироваться трансформаторы.

Ванников тут же посмотрел на начальника Управления оборудования.

- Где трансформаторы?

345

Тот быстро пролистал свои бумаги.

- Прибыли, и уже на складе все три. В пути четвертый – запасной.

- Кто за это отвечает?! - Ванников указал пальцем на котлован.

Робко выступил из толпы полненький инженер в очках и затарахтел

оправдывающейся скороговоркой.

- Начальник 17 стройучастка инженер Абрамзон. Товарищ Ванников, я

не виноват, что я могу сделать?

- Где фундаменты, где здание?! – рыкнул Ванников.

- Я каждый день даю заявки, и каждый день одно и то же: леса на

опалубку нет, арматуры нет, транспорта нет. А теперь Абрамзон виноват!

- Где лес? – Ванников повернулся к начальнику Управления

снабжения.

- Товарищ Ванников! – снабженец, давно привыкший, что на него

всегда вешают всех собак, спокойно открыл журнал на нужной странице и

доложил. - На складах более 7 тысяч кубов только доски. Мы прибывающий

лес уже за забором складываем.

- Арматура?

- На складах 11 тысяч тонн черного проката, периодичка есть всех

марок, - полистав журнал, так же спокойно доложил снабженец.

- Пропуск!- скомандовал Ванников Абрамзону.

На стройке работали как вольнонаемные работники, так и

заключенные, поэтому стройка была зоной, входить в которую и выходить из

которой вольнонаемные могли только по пропускам. Абрамзон вынул и

протянул Ванникову пропуск, не понимая, зачем он такому высокому

начальству. Ванников тут же отдал его пропуск стоящему рядом полковнику

из охраны зоны, и распорядился.

- Поселите его вместе с заключенными! - а затем повернулся к

Абрамзону. - Это ты раньше был инженер Абрамзон, а теперь ты Абрам в

зоне, и будешь в зоне, пока не введешь готовность объекта в график!

- Это не законно! – попытался протестовать Абрамзон.

- Иди работать!! – зло рявкнул Ванников.

Берия сделал свите жест рукой, чтобы она приотстала, и отошел вместе

с Ванниковым. Он не собирался отменять его распоряжение, поскольку

Ванников сам его к вечеру отменит, все же закон есть закон. А шутка его

была удачной и благодаря этому она немедленно распространится по стройке

и произведет необходимое воспитательное впечатление. Просто Берия не

считал, что исправить положение можно только наказанием очковтирателей.

- Борис Львович! Твоя манера руководить, безусловно, имеет

определенное воспитательное значение, но ты же видишь, что этот Абрамзон

не одинок, – по всей стройке бросающийся в глаза беспорядок. Дело здесь не

в этих абрамзонах, кстати, нет сомнений, что он не врет и, безусловно, заявки

на лес и арматуру подает. Дело в руководстве стройкой.

Здесь сейчас работает 45 тысяч строителей, а нынешние руководители

стройки не имеют опыта организации такого объема работ. Ждать, пока они

346

этот опыт приобретут, мы не можем. Здесь нужны уже готовые асы, здесь

нужны лучшие строители страны. Прежде всего, начальник строительства.

Берия вопросительно посмотрел на Ванникова.

- Вы имеете в виду Царевского? – с полуслова понял Ванников, о ком

речь.

-

Он построил Горьковский автозавод и Нижнетагильский

металлургический комбинат. Построит и плутониевый завод.

- А главным инженером кого?

- Мы строим и завод, и город одновременно, тут был бы хорош

архитектор-практик. Думаю, что здесь нужен Сопрыкин.

- Да, лучше его трудно кого-либо вспомнить.

- Я с ними обоими лично переговорю. Идем-ка в контору.

Из всей совокупности проблем следовало, что разделение изотопов

урана – проблема, решение которой будет более длительным, нежели

получение плутония, и это требовало на этом первом этапе сосредоточить

усилия на том, от чего можно было получить эффект в первую очередь, - на

плутониевом комбинате. Поэтому Ванников находился в Челябинске-40

почти безвыездно, особенно в ответственные пусковые моменты, да и Берия

вынужден был приезжать туда не один раз, хотя ему, возглавлявшему не

только атомный проект, но и топливно-энергетическую, и нефтяную отрасли, покидать свой командный пункт в Москве часто или надолго было

невозможно.

Так в конце ноября 1947 года они сидели с Ванниковым в

строительном вагончике после окончания очередного неутешительного

совещания. Все уже вышли, оставив дверь открытой. На улице моросил

мелкий холодный и унылый дождь, и настроение руководителей атомного

проекта было под стать ему. Из вагончика выветривался папиросный дым, на

дощатом столе стояли консервные банки с окурками, лежали строительные

планы и чертежи. Теперь проблема была не в руководителях строительства, а в руководителях будущего завода, которые были ранее назначены и теперь

обязаны были принимать и вводить в эксплуатацию уже построенные

объекты, но делали это недостаточно хорошо.

- Славский в роли директора завода не тянет… - задумчиво

констатировал Берия.

- Но он замминистра цветной металлургии, как он может не справиться

с одним заводом? Да и я здесь сижу почти постоянно, - вступился за своего

зама по ПГУ Ванников.

- У него совершенно нет опыта пуска заводов такого масштаба и в

такие сроки. Он работал директором уже построенных заводов, и ты, кстати, тоже. А здесь требуется принимать работы у строителей, у монтажников, у

изготовителей оборудования, у институтов-разработчиков технологии. Тут

количеством начальников и их должностями, делу не поможешь. Тут и я

могу сидеть вместе с тобой, но толку от этого не будет, поскольку и я

никогда не вводил в работу завод такой новизны и мощности. Тут нужен

347

директор-бык, директор-волкодав, директор, знающий, как такие заводы

вводятся в эксплуатацию. А Славский толковый инженер, а не директор.

Славского надо ставить главным инженером завода, а директора искать.

- Еляна? – немедленно прореагировал Ванников.

- Нет, у него очень много работы по нашему же атомному проекту –

как его забрать с Горького?

- А Уралмашзавод?

- Музруков? – быстро вспомнил фамилию директора Уралмашзавода

Берия.

- Да.

- А это не плохая мысль. Музруков…Он Борис, кажется, Глебович, да, пожалуй, это тот, кто нужен, - Берия снял трубку стоящего рядом на табурете

телефонного аппарата и скомандовал в трубку. - Соедините меня с

Уралмашзаводом!

На этом этапе Берия еще мог подобрать на ключевые посты в атомном

проекте имевшихся у Советского Союза асов-директоров, таких как генерал-майоры технической службы М.М. Царевский, Б.Г. Музруков или будущий

академик архитектуры В.А. Сапрыкин. В дальнейшем положение

осложнилось и приходилось опираться на молодых энтузиастов, всемерно

помогая им в работе и подстраховывая их.

14 февраля 1948 года,

квартира Жданова,

вечер.

Праздновался день рождения А. Жданова – члена Политбюро и

секретаря ЦК ВКП(б), по своему заслуженно заработанному статусу –

главного идеолога партии. Сам Жданов, прилично музицировавший и

любивший музыку, сидел у пианино, столпившиеся возле него гости, в том

числе и его будущая невестка Светлана Сталина – дочь Сталина, увлечённо

пели под аккомпанемент именинника. Отделившись то всех, за столом с

закусками и едой сидели Вознесенский и Юрий Жданов – сын Жданова.

Сыну Жданова ещё не было и 30, он успешно окончил химический факультет

МГУ, но на тот момент был одним из тысяч мелких партийных работников и

удачно ухаживал за дочерью Сталина, уже находившейся в ссоре с первым

мужем

И Вознесенский, и Кузнецов и ряд других деятелей были

выходцами из Ленинграда, начавшими делать свою карьеру тогда, когда

Ленинградом руководил Жданов, который их впоследствии и привлёк к

работе в Москве. Обычно принято считать, что начальники тянут за собой на

новое место знакомых, чтобы организовать вокруг себя «своих», что

правильно только для тупых и подлых начальников. А нормальные

руководители привлекают старых сослуживцев обычно потому, что знают, как те работают, а на новом месте у таких начальников все работники

незнакомы. Тем не менее, «ленинградцы» были близки и часто встречались

348

вне дома. И сейчас, Вознесенский, на правах «старшего товарища» учил сына

Жданова уму-разуму.

- Понимаете, Юра, то, что вы сын Андрея Александровича и

фактический зять товарища Сталина, это всего лишь потенциал, это талант, который очень просто зарыть в землю навсегда. Вам нужно показать всей

партии, что вы и сами по себе личность. Иначе вы просто засохнете на этой

мелкой должности заведующего сектором науки в Управлении пропаганды.

- Я сам об этом постоянно думаю, но как показать?

- Да, это вопрос очень непростой, - Вознесенский сделал вид, что

задумался. - А знаете, вам нужно выступить против Лысенко и довести дело

до снятия его с поста президента ВАСХНИЛ, - как бы сам себе, - да, это

хорошая мысль.

Это ошарашило Юрия.

- Но кто я и кто академик Лысенко! Меня просто высмеют.

- Тут вы, как раз, не правы. Вы не знаете всей ситуации. На самом

деле, значительная часть биологов, причем, не просто биологов, а ученых, имеющих высокий авторитет за рубежом, считают Лысенко глупым

выскочкой, не имеющим представлений о генетике, а все его достижения –

дутыми. Таким образом, ваше выступление найдет очень большую

поддержку в самых широких кругах научной общественности.

- А почему они сами не выступят?

Вознесенский снисходительно усмехнулся.

- Юра, они не выступают по очень простой причине – они трусы.

Кроме того, Лысенко ценится товарищем Сталиным.

- Вот видите!

- Это ровным счетом ничего не значит. Лысенко попался. Он

сейчас пытается сделать себе рекламу на введении в сельхозоборот ветвистой

пшеницы, а это очень большая глупость. Эту пшеницу и до него пытались

выращивать, но нигде в мире она не идет. Не пойдет и у нас. Товарищ

Сталин этого не знает. И если, с одной стороны, кто-то докажет научную

несостоятельность Лысенко, а мы, ленинградцы, покажем товарищу Сталину

глупость Лысенко с ветвистой пшеницей, то Лысенко конец. А это скандал в

научном и партийном мире СССР, и если вы будете на вершине этого

скандала, то вас все немедленно заметят. Очень удобный случай показать

себя.

- Ну, а если товарищ Сталин, все же не пойдет на снятие Лысенко

с должности?

Вознесенский опять снисходительно усмехнулся.

- Юра, нас, ленинградцев, только в Политбюро уже трое – ваш

отец, я и Косыгин. Да плюс Алексей Александрович Кузнецов в

секретариате. Товарищ Сталин, на самом деле, всегда прислушивается к

мнению большинства, а это большинство в таком вопросе мы обеспечим.

- Прошу прощения, Николай Алексеевич, но почему вы …как бы

это сказать, хлопочете за меня?

349

- Во-первых, мы все обязаны вашему отцу за доверие и понимаем, что ему неудобно самому помогать вам. Считайте, что мы ему делаем

подарок ко дню рождения. Во-вторых, мы просто обязаны готовить и

продвигать вверх кадры, которым можем доверять. Что тут непонятного?

Конечно, выступать против Лысенко нельзя неподготовленно. Я

вас свяжу с академиками Цициным и Жебраком, они вас снабдят

конкретными фактами, которыми вы и убьёте Лысенко. Будем действовать

не спеша. Но быстро.

А сейчас, пойдите, потанцуйте со Светланой, а то она уже

посматривает в нашу сторону очень недовольно. Дочь товарища Сталина не

годится надолго оставлять без внимания.

5 апреля 1948 года

Москва, заседание Политбюро,

вторая половина дня.

- Полгода назад мы отменили карточную систему, - начал Сталин,

- ежегодно 1 апреля будем снижать цены. Особое внимание нами будет

обращено на расширение производства предметов широкого потребления, на

поднятие жизненного уровня трудящихся путем последовательного

снижения цен на все товары, для чего нам нужны подготовленные кадры

промышленности и новые технические идеи. Следовательно, мы обязаны

налечь на широкое строительство всякого рода учебных и научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть

свои силы и помочь создавать качественные товары и снижать на эти товары

цены, - Сталин снова сделал паузу, собираясь с мыслями.

- Наши университеты после революции прошли три периода. В

первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были

основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере

развивались рабфаки. Затем, с развитием хозяйства и торговли, потребовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был

нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов.

Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы

в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.

Сейчас, наоборот, у нас слишком много университетов.

Следует не насаждать новые, а улучшать существующие. Нельзя

ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо

научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы, и не зная практики. Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше

разбираться в практических вопросах, чем узкий практик, но и без практики

теория мертва. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, конечно, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.

Но в чем наша беда. В университеты стремятся выпускники школ, дети высокопоставленных родителей, многие из которых поступают в них, чтобы не стоять у станка, чтобы не заниматься производительным трудом.

350

Хотим мы этого или нет, но университеты формируют нам и проклятую

касту, ненавидящую труд.

В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь

со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный

производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения. Вот этим людям нужно дать

теоретические знания, а они в университеты не спешат. Почему? У них уже

есть семьи, где им жить с семьей при университете?

Вот этот вопрос нам тоже нужно решить, и Москва должна

показать пример в этом.

Что у нас запроектировано для строительства на Воробьевых

горах? – спросил Сталин, глядя на Кагановича, который начинал

реконструкцию Москвы, и с тех пор всегда ею интересовался.

- Комплекс высотных жилых зданий, - подумав, ответил

Каганович.

- Давайте возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10—12, а в 20 этажей, или еще выше, чтобы университет был виден

всей Москве. Строить поручим министру промышленного строительства

Комаровскому. Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования

на необходимое оснащение и оборудование лабораторий – сказал Сталин, обращаясь к Микояну, - университет должен быть обеспечен новейшими

приборами и реактивами.

Но, главное, необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить

студентов? Шесть тысяч? Значит, в общежитии должно быть шесть тысяч

комнат. И, подчеркиваю, особо следует позаботиться о семейных студентах, о тех практиках, которые будут в нем учиться.

Хрущёв, работавший в это время в Киеве, лично на заседаниях

Политбюро присутствовал редко, - решения с ним согласовывались по

телефону. Но сейчас он, приехав в Москву для решения целого ряда

украинских дел, попал непосредственно и на заседание Политбюро, однако

повестка оказалась такая, что Хрущеву просто нечего было сказать при

обсуждении её вопросов, и он томился от длительного вынужденного

молчания. А тут для него подвернулся удобный случай.

- И давайте этот новый университет назовем именем товарища

Сталина, - предложил он, по его мнению, на 100% верное решение.

Сталин посмотрел на него, и с деланной жалостью сказал.

- Никита, ты там в Киеве совсем от России оторвался. Главный

университет страны может носить лишь одно имя — Ломоносова!

- Для ускорения темпов строительства, его надо будет вести

параллельно с проектированием, - продолжил Сталин, - значит, это

строительство надо поручать человеку, который бы мог подчинить себе и

министра Комаровского, и архитектора или группу архитекторов, и мог

351

повлиять и на товарища Микояна. То есть, строительство нового

Московского университета желательно поручить члену Политбюро.

Сталин усмехнулся и с хитрецой посмотрел на Берию.

- У нас в Политбюро есть товарищ, который жаловался, что партия

не дала ему стать хорошим инженером-строителем. Не поручить ли нам это

дело ему?

- С удовольствием возьмусь, товарищ Сталин! – не задумываясь, ответил Берия.

- А как же большая загруженность вас работой?

- Да разве это работа? Построить красивейшее здание в Москве, а, может, и в СССР, – это не работа – это награда, это удовольствие!

- Ну что, товарищи, - улыбнулся Сталин, - кто за то, чтобы

доставить это удовольствие товарищу Берии?

10 апреля 1948 года,

Москва, Политехнический музей,

вечер

Висевшая перед входом в Политехнический музей небольшая

афиша: «Семинар общества «Знание». Лекция. Ю.А. Жданов «Спорные

вопросы современного дарвинизма»», - была замечена сотрудниками

Лысенко, как только появилась на музее. Кроме того, до него доползли и

слухи, что на этой лекции будет критика его воззрений, поэтому Трофим

Денисович подошёл к музею точно ко времени, чтобы зайти в зал с началом

лекции и ни на кого не давить своим авторитетом. Однако его узнали ещё на

улице и перед входом в лекционный зал двое молодых людей, с красными

повязками дежурных, остановили Лысенко на входе и не пустили на лекцию.

Лысенко несказанно этому удивился, поскольку это было беспрецедентно, и

дело было даже не в том, что по теме лекции он был самым авторитетным

специалистом СССР. А потому, что он был депутат Верховного Совета, и

отказ пустить его куда-либо, тем более на какое-то публичное мероприятие, был оскорблением Советской власти. Лысенко решил соблюсти

формальность и вынул удостоверение депутата Верховного Совета.

- Какое право вы имеете не пускать на публичное мероприятие

депутата Верховного Совета??

Дежурные сами понимали дикость того, что они делают, и один из

них извиняющимся голосом попросил.

- Трофим Денисович, ну, не можем мы вас впустить. Это семинар

лекторов обкомов и горкомов ВКП(б), а вы беспартийный. Вы же не можете

по своему удостоверению посетить частную квартиру, и это партийное

мероприятие тоже не можете посетить.

- У нас что – партия это частное заведение?? – удивился академик.

- Трофим Денисович, ну мы не виноваты, мы приказ выполняем: не впускать вас.

Лысенко развернулся и энергичным шагом пошёл к директору

музея академику Митину, в приемной директора зло распахнул дверь и почти

352

вбежал в кабинет. Из-за стола поднялся и бросился к нему навстречу

академик Митин, который понимал всю дикость происходящего.

Лысенко не стал подавать руку для пожатия и как можно более

официальным тоном заявил.

- Академик Митин! Я требую от вас, как от директора музея и

заместителя председателя общества «Знание» распорядиться, чтобы меня

впустили на этот семинар!

- Академик Митин, академик Митин! Кто академик Митин, а кто

Жданов?! – чуть не плакал Митин. - Что может академик Митин сделать

против сына товарища Жданова и зятя товарища Сталина?? Дорогой Трофим

Денисович, поймите меня правильно, он распорядился вас не впускать, ну, что тут можно сделать?

Сядьте, Трофим Денисович, сядьте, успокойтесь! Я сейчас

распоряжусь – нам чайку принесут. Трофим Денисович, я с ним уже

договорился, чтобы микрофон из лекционного зала соединили с вот этим

репродуктором, мы с вами прекрасно послушаем все, что он скажет. А мы

чайку попьем…

- Марк Борисович, но ведь это унизительно!

- А что поделать, что поделать, дорогой Трофим Денисович?

Митин быстро поднялся до звания академика и сытных

должностей исключительно благодаря связям в секретариате ЦК, поэтому

как огня боялся впасть в немилость к партийным органам.

Лысенко презрительно посмотрел на Митина и сел за стол, а

Митин услужливо подсунул ему листы чистой бумаги и карандаши для

конспектирования. После чего повернул до максимума тумблер громкости на

репродукторе, и из репродуктора послышался голос человека, читающего

плохо знакомый текст.

- …Обычно говорят – школа Лысенко и школа противников

Лысенко. Это не точно. У нас имеется ряд различных школ и направлений, которые солидаризируются в одних вопросах и расходятся в других. И в

данном конкретном случае разделить всех советских биологов на два лагеря

невозможно. Тот, кто пытается это делать, преследует скорее узкогрупповые, нежели научные интересы и прегрешает против истины…

Лысенко, не теряя времени начал, конспектировать.

Через час в лекционном зале Юрий Жданов на трибуне сложил

вместе листы своего доклада.

- А в заключении скажу, - самодовольно и победно постучал по

микрофону. - Академик Лысенко, вы меня слышите? Слова Андрея

Андреевича Жданова о лженоваторах науки, относятся именно к вам!

В кабинете директора музея от этих слов Лысенко отшатнулся от

репродуктора, выражение его лица приняло решительное и злое выражение.

Решение

подать

в

отставку

с

поста

Президента

Академии

сельскохозяйственных наук созрело у него немедленно.

21 апреля 1948 года,

353

кабинет Сталина,

вторая половина дня

Получив заявление Лысенко об отставке, Сталин вызвал его для

разговора. Наглая выходка Юрия Жданова возмутила Сталина, но возмущал

и Лысенко какой-то своей беспомощностью – Сталина считал, что тот мог бы

сам навести порядок в своей епархии. Надо сказать, что и Лысенко стеснялся

своего обращения к Сталину, но искреннее не представлял, как ему быть.

Когда он вошёл в кабинет, Сталин с ним поздоровался, предложил сесть, взял

со своего стола сшитые скрепкой листов 10 – заявление Лысенко об отставке.

- Я рассмотрел ваше заявление об отставке с поста президента

ВАСХНИЛ…

- Товарищ Сталин, инструкция, данная лекторам всех обкомов, считать меня шарлатаном, означает, что правительство не доверяет мне, следовательно, мое пребывание на этом посту становится невозможным, -

перебил его Лысенко дрожащим голосом.

Сталин не обратил внимания на эту тираду, но прервал начатую

мысль и задумчиво сообщил.

- Я запросил Управление пропаганды, дать мне прочесть доклад

Юрия …Жданова. Мне ответили, что они этот доклад не могут найти, -

Сталин хмыкнул. - Придется ориентироваться на ваш конспект этого

доклада, - ещё раз быстро просмотрел заявление Лысенко, уже испещрённое

красным карандашом сталинских пометок, подумал и бросил его снова на

стол.

- Кстати, товарищ Лысенко, мне сообщили, что вы кормите коров

шоколадом, чтобы увеличить жирность молока...

- Даже так?? – удивился Лысенко. - Товарищ Сталин, я что – так

сильно похож на идиота? У коров сложный желудок, это не свинья, коров

можно кормить хоть шоколадом, хоть мармеладом, коровы шоколад не

переработают. Такую клевету могут распространять только полные дураки.

Сталин усмехнулся.

- Дураки-то они может и дураки, но с учеными званиями. А о чем

тут с этим шоколадом может идти речь, ведь не бывает дыма без огня?

- Не знаю! – резко ответил Лысенко. - …Хотя… Тут вот, что

может быть. Коровам, для правильного питания обязательно необходимы

грубые корма – солома. А она денег стоит. А наши шоколадные фабрики

получают сырье для производства шоколада – какао-бобы. Так эти бобы

приходят в скорлупе, ну, как арахис или фисташки. На шоколадных

фабриках эту скорлупу – она называется какавеллы - счищают и

выбрасывают. Ну, я и вывез с шоколадной фабрики несколько машин этой

скорлупы, чтобы попробовать, нельзя ли ею в рационе коров заменить часть

соломы? Вот, может, поэтому и начали клеветать, что я кормлю коров

шоколадом?

- Получилось заменить? – поинтересовался Сталин.

- Нет, коровы не едят, пустили на подстилку.

354

- Товарищ Лысенко, во всех науках ученые используют заявления

в соответствующие органы, для борьбы с научными противниками, - начал

Сталин, прохаживаясь по кабинету. - Вот не так давно наши славные физики

написали коллективное заявление на имя моего заместителя Берии с

требованием запретить критиковать теорию относительности Эйнштейна.

Так сказать, руки прочь от товарища Эйнштейна! Но нигде нет того, что

творится в руководимой вами сельхознауке. Ваши научные оппоненты, как с

цепи сорвались, сколько я вас помню, на вас потоком идут и идут заявления

от

вейсманистов

с

обвинениями

в

вашей

глупости,

научной

несостоятельности, шарлатанстве и желании обмануть правительство. Как вы

сами на это смотрите – почему так?

- Товарищ Сталин, за всю свою жизнь я не сделал ни одного