Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Заключение: диалектика международных отношений

Исторический поворот в теории МО помог нам разбить оковы ориентированной на государство ортодоксальной теории международных отношений. В результате внимание сместилось к геополитическим отношениям в безгосударственном обществе, что позволило выработать объяснения формирования нововременной системы государства, то есть объяснения устройства нововременной анархии. Однако в ходе этой историзации неореалисты просто внедрили свою модель рационального выбора, которая, согласно их концепции, управляет действием международной системы и самим процессом ее формирования – логика неоэволюционного отбора как теория развития сливается с логикой рационального выбора как теории действия. Этот подход не только приводит к ошибочному датированию начала нововременной системы государств, воспроизводя миф о 1648 г., он также не может объяснить различия в поведении политических акторов, относящихся к разным геополитическим порядкам, и затемняет неравномерный характер формирования государств и геополитических трансформаций, которые коренятся в классовых отношениях.

Конструктивистская теория МО предложила несколько новаторских подходов, в том числе социальных и исторических. Эти подходы поставили под вопрос позитивистские очевидности общепринятой теории МО. Но конструктивизм, независимо от того, что именно выдвигается им в качестве объяснительного принципа – различные модусы территориальности, модусы легитимности или же интерсубъективное конструирование норм, которое корректирует «правила игры» в соответствии с вебери-анской логикой ценностно-ориентированных сообществ, – в значительной мере деполитизировал и десоциализировал процессы складывания и перестройки международных отношений. В эмпирическом отношении, его привязанность к Франции раннего Нового времени как прототипу формирования нововременного государства и пренебрежение Англией завели теорию в исторический тупик, так что ее пределом оказался все тот же 1648 г.

Историческая социология значительно обогатила поле теории МО. Однако она остается зажатой рамками неовеберианского плюрализма, который способен интерпретировать историческое развитие лишь в терминах внешнего взаимодействия независимо заданных сфер реальности. Ошибка неовеберианства состоит не в столько в том, что привилегия была отдана геополитической конкуренции как главному уровню детерминации, сколько в неспособности раскодировать геополитику в качестве социального отношения и выйти за пределы собственного традиционного плюрализма. Еще со времен проведенного Тедой Скочпол важного сравнительного исследования социальных революций стандартная критика марксизма стала выражаться в том, что он якобы не позволяет принять «относительную автономию государства» и положение в системе государств в качестве независимых факторов, которые учитывались бы в полном объяснении генезиса, хода и результатов социальных революций, а также общей природы долгосрочного исторического развития. В нашем исследовании мы попытались избежать этой двойной ошибки, которая заключается в том, что либо историческое развитие представляют как единую всемирно-историческую схему, либо сужают фокус рассмотрения до одного общества, абстрагируясь таким образом от международного контекста. Однако, не соглашаясь с веберианской моделью плюрализма детерминации, это исследование показало, как международные отношения внутренне связаны с политически выстроенными классовыми отношениями (режимами общественных отношений собственности) и как геополитическое давление влияет на ход социально-политического развития. Однако такое геополитическое давление – будь оно военным или «дипломатическим» – не было у нас реифицировано и не конкретизировалось в качестве сферы «международного», а было вписано во внутренние отношения и расшифровано в качестве социального праксиса, связанного с господствующими режимами общественных отношений собственности. И наоборот, исследование показало не только то, как международные отношения ограничивали, усиливали или отклоняли развитие революционных комплексов государства/ общества, но и то, как социальные революции влияли на природу международных отношений и изменяли их. Это привело к объяснению формирования и развития европейской многоакторной системы как результата классового конфликта. Однако выдвинутые тезисы несовместимы с веберианской позицией, которая подчеркивает взаимодействие независимых сфер реальности: напротив, они вытекают из диалектического понимания марксизма, центральными понятиями которого являются праксис, противоречие и тотальность. Хотя в марксисткой традиции роль международных отношений как фактора всемирно-исторического развития не была теоретизирована в должной мере, концептуальный аппарат Карла Маркса, если мне так позволят выразиться Скочпол, Манн и другие, оказывается более надежным средством их объяснения.

Действительно, я показал, что экономическое и политическое, внутринациональное и международное никогда не выстраиваются независимо друг от друга. Я утверждал, что ядром их взаимодействий являются общественные отношения собственности. Эти отношения – будь они феодальными, абсолютистскими или капиталистическими – не просто экономической феномен, они внутренне связаны с политической и военной властью, а также с различными конструкциями субъективности. И обратно, политическое и военное по своему существу связаны с собственным воспроизводством и расширением – и на внутринациональной арене, и в международном масштабе. Политически заданные отношения общественной собственности образуют противоречивую и многостороннюю динамическую тотальность.

Формирование, действие и трансформация международных отношений – все это на фундаментальном уровне управляется общественными отношениями собственности. Теория общественных отношений собственности показывает, как геополитические порядки отражают структуры власти, укорененные в отношениях между производителями и непроизводителями. Различия в геополитическом поведении и в системных трансформациях можно понять именно на этой основе. Нельзя построить адекватную теорию международных отношений, выводя внешнюю политику из предзаданных и уже сформированных политических сообществ, в обычном случае сводимых к единицам конфликта, погруженным в анархическую среду. Структурные принципы – анархия и иерархия – не способны объяснить то, как ведут себя политические акторы. Анархия остается неопределенной. Агрессивное геополитическое поведение может оказаться совместимым и с анархией, и с иерархией – как мы видели на примере Средневековья; кооперативное поведение может быть совместимым с анархией. Однако, чтобы понять все эти различия, международные отношения следует подвергнуть историзации и вписать их в социальный контекст.

Теория общественных отношений собственности не только объясняет геополитическое поведение, но и предлагает теоретическое описание формирования и трансформации геополитических порядков – сдвигов в структуре системы, если говорить в терминах современной теории МО. Однако она также показывает, что эти системные трансформации всегда связаны с глубокими социальными конфликтами, которые реорганизуют и отношения господства или эксплуатации, и отношения между внутренним и внешним, национальным и международным. Отношение между структурой и субъектом действия не является круговым отношением рекурсивного определения, в котором структура определяет действие, а действие, наоборот, подтверждает и укрепляет структуру. Нельзя также понять это отношение и как простую полярную оппозицию рационализма, стремящегося к причинно-следственным объяснениям, и рефлективизма, ищущего герменевтического понимания. Это противоречивый и динамический процесс, который также интерпретирует сам себя, приводя к качественным трансформациям. Абсолютно ясно, что эти трансформации не следуют какой-то схеме очередности, а являются в высшей степени неравномерным – в социальном, географическом и хронологическом отношениях – процессом. Они не стремятся достичь некоего трансцендентного телоса, но в ретроспективе они постижимы. История не только динамична, но и кумулятивна. Следы прошлого должны быть приспособлены к реорганизованному настоящему. Старое и новое сливаются непредсказуемым образом. Структура и субъект действия, необходимость и свобода сочетаются по-разному – и на внутреннем, и на международном уровне. Это мир, творимый нами, однако это творение не является ни суммой намеренных и осознанных действий, ни результатом десубъективированных механизмов, имеющих чисто структурную природу. Это процесс не структурации, а диалектического развития.

Теория международных отношений – это социальная наука. Как социальная наука, она не стоит в стороне от повседневного воспроизводства структур господства и эксплуатации. Однако доминирующая в теории МО парадигма, то есть неореализм – вместе со своим рационалистским двойником в виде неолиберализма, – в своих попытках объяснить международную политику остается привязанной к позитивистской концепции науки. Подведение международных действий под один общий закон, претендующий на объективность, – прием, способствующий как теоретическому обнищанию, так и интеллектуальному упадку. В политическом отношении он весьма опасен и слишком часто вступает в сговор с агрессивными политиками гегемонистского государства. В некоторых из своих вариантов он оказывается просто скандальным. Неореализм – это наука господства. Это технология государственной власти, захваченная инструментальной рациональностью. Его гротескные и грубоватые напевы звучат для студентов как голоса сирен. Что касается его объяснительной силы, неореализм больше затуманивает существо дела, чем проясняет его, а богатейшую историю человеческого развития он сжимает в повествование о сухом перерасчете власти. Возвышение анархии и баланса сил до уровня трансисторических принципов, механистически определяющих геополитическое поведение, опирается на цепочку непроверенных предположений, порождая тезисы, которые можно легко опровергнуть. Проекция модели рационального выбора на политических акторов в «системе выживания» сводит политическую волю к реакциям на «железные законы» и скрывает массивные исторические преобразования в процессе формирования социального и политического мира. В эпистемологическом отношении сохранение неолиберализма определяется его стремлением оторвать политическое от социального и структурное от процессуального, дабы укрепить автономную и общую науку МО. Его техника проверки сводится к постоянному самоподтверждению, то есть поиску в истории удобных и подтверждающих теорию случаев, тогда как противоречащие данные объявляются поведением, не соразмерным теории, и, соответственно, иррациональными аномалиями.

Причин сохранения влияния неореализма довольно много. Академическая социализация в пределах американизированной дисциплины, которая так никогда и не смогла разорвать пуповину, связывающую ее с немецкой традицией Geopolitik, закрепляет словарь и коллективное дисциплинарное умонастроение, которое сужает возможности свободного мышления. Привлекательность возможной консультативной деятельности и перспективы вхождения в политический истеблишмент – в качестве советчиков князя – обрывают возможность критической мысли. Усиление коммодификации мышления блокируют стремление к эмансипации. Современная научная и образовательная политика отдает приоритет «практическим» исследованиям в области социальных наук, исключая рефлексию, нацеленную на смысл и цели социальной науки как демократического предприятия. Установление университетов в качестве автономных и самоуправляющихся образований было значительной победой Просвещения. Их целью было создание светского социального пространства, публичной сферы, управляемой разумом, дискуссией и критикой, которые противостояли догматизму церкви, власти государства и прибыльности рынка. Это пространство рискует подпасть под господство логики капитала. Исследование сегодня не только оценивается бюрократами, использующими чисто количественные параметры; оно также должно выполнять категорический императив производства ценности, возможности предстать в виде определенной стоимости. Эта книга в значительной степени была написана против подобных тенденций. Это критическое выступление против развертывающегося по всему миру процесса эксплуатации и господства. Пульс диалектики ускоряется.