Мир империи землян 2

Глава 4. Способ нашего выживания

Бажовск – подземный город. Он расположен в уральских горах. Прямо в самих горах выходя на поверхность лишь своей малой частью. Это город нового типа который Российская Федерация начала массово строить когда стало понятно, что война вторжения затягивается, а противник, не сумев добиться моментальной победы на поле боя, сделал ставку на медленное изменение климата и отравление биосферы делая её всё более малопригодной для выживания человека. Миллионы беженцев из захваченных эльфами городов и переселенцев из районов, где шли боевые действия, бежали вглубь страны. Их требовалось где-то поселить, чем-то кормить и занять полезным делом. Сначала миллионы, позже уже десятки миллионов. Требовалось эвакуировать крупные заводы и важнейшие производства в глубокий тыл. Спешно строить, создавать и запускать дополнительные производственные цепочки.

Ответом на все вопросы стали новые города. Города-крепости. Города-ульи. Города-форпосты. Как их только не называли. Закопавшиеся в землю, хотя это было не обязательно, но так проще их защищать. Гигантские дома, рассчитанные сразу на проживание нескольких тысяч человек, представляли собой закрытые системы со всем необходимым – дублированным ядерным реактором, фермами гидропоники, активным оборонительным периметром, списком необходимых производств и так далее. Дома такого типа на пару тысяч, а то и на пару десятков тысяч человек острые на язык журналисты назвали коллективными капсулами выживания человечества. Название понравилось и прижилось. Фактически это были города в миниатюре в рамках одного единственного гигантского здания высотой в десятки этажей, точнее глубиной так как большая часть обычно скрывалась под землёй. В условиях вторжения и непрекращающейся войны на выживание города вынуждены были расти вглубь, а не вверх, прятаться в ладонях матери-земли, а не тянуться к небу тончайшими стебельками из стекла, пластика и армированного бетона.

Дома-крепости объединялись в города на пару сотен тысяч человек каждый. Огромному множеству людей пришлось резко сменить профессию. Сытая, безмятежная жизнь, когда можно было заниматься ничем и при этом иметь кусок хлеба с маслом и постоянно находиться в перманентном поиске развлечений ушла в прошлое. Если раньше миллионы только и занимались, что «искали себя» или пытались найти и понять «смысл жизни», то сейчас этот смысл был найден и оказался до крайности простым. Смысл жизни – в выживании. Выживании тебя лично, твоих детей, твоей семьи, твоей страны и всего человечества наконец. Простая и понятная мотивация. Не всем, конечно, она пришлась по вкусу. Но какие времена, такие и мотивации.

Задействовав беженцев, которые строили, фактически, новые дома сами для себя, получилось в кратчайшие сроки возвести новые города и, главное, поднять агрокомплексы – залог будущей продовольственной безопасности. Каждый дом-крепость имел собственную гидропатическую ферму с нормальными овощами и зеленью. Порой, на нижних этажах, в искусственно созданном тёплом и влажном климате располагались грибные фермы. В миниатюрных агрокомплексах на нижних этажах жители домов-крепостей держали кроликов, кур, даже коз и так далее. Но всё это закрывало их собственные потребности в питании не более чем на двадцать – тридцать процентов. Чего уж говорить о всех остальных гражданах, больше восьмидесяти процентов которых до сих пор проживало в старых городах, расположенных на поверхности?

Основа продовольственной безопасности – огромные агрокомплексы размерами с те же гигантские дома-крепости, но всё внутреннее пространство которых поделено на подуровни и задействовано для одной единственной цели – выращивания растительной и животной пищи. В мире, где больше нельзя просто посадить в землю картошку и осенью выкопать урожай. Где выведенные чужими вирусы сохраняются в промежуточных носителях, но стоит только высадить рис, пшеницу, кукурузу, фасоль, картофель или другие основные сельскохозяйственные культуры как едва успевшие проклюнуться семена превращаются в гниль, не давая возможности получить урожай. Больше не найти корову или свинью на свободном выпасе. Стоит ей только выпить нефильтрованной и непрокопчённой воды, съесть не ту травинку являющуюся промежуточным носителем искусственно созданной эльфами болезни или получить укус от пролетающей мимо мухи также сделанной промежуточным носителем, как животное умирает или, хуже того, оказывается заражённым и после заражает уже других, может быть даже человека. Эльфы большие мастера выводить разнообразную гадость и отравлять биосферу завоёвываемых миров делая её малопригодной для существования коренных обитателей.

Но спокойно и ритмично бьются ядерные сердца атомных реакторов, что лежат в основе любого дома-крепости, любого агрокомплекса или спешно возводимых на опасных направлениях долговременных оборонительных систем. Пока есть энергия – есть жизнь. Работают автоматизированные производственные цеха под присмотром инженеров и техников штампуя ракеты, создавая танки, собирая самолёты. Горит в домах свет и течёт горячая вода давая возможность уставшему за двенадцатичасовой рабочий день бывшему менеджеру по продажам, а ныне технику, или строителю или агроному, а может быть учёному, солдату, врачу, инженеру-программисту или любому другому человеку труда спокойно отдохнуть и быть готовым завтра потрудиться также упорно как он поработал сегодня.

Человечество, как вид, училось выживать в изменившихся условиях. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже, но в целом «по больнице» результат оказался более чем удовлетворительным. По крайней мере на быструю победу в течении пары ближайших лет эльфы рассчитывать не могли. Они и сами это понимали, поэтому в очередной раз изменили стратегию пытаясь расколоть и без того не слишком крепкое человеческое единство пользуясь старой, как мир, тактикой «разделяй и властвуй». Впрочем, об этом позже.

Город Бажовск, как и другие города-ульи продолжал расти и достраиваться. Сюда прибывали новые переселенцы, хотя и в меньшем объёме чем в самом начале. Но многим до сих пор приходилось жить в искусственных пещерах или ночевать на работе, в производственных цехах, ожидая очереди на получение собственного жилья. Очередь постоянно двигалась, смещалась так как в первую очередь жильём обеспечивались специалисты наиболее дефицитных специальностей, а также члены семей военнослужащих и сами военнослужащие прибывшие сюда восстанавливаться после ранений.

Конкретно в Бажовске или городе номер семь, как он именовался официально ещё совсем недавно, построены и введены в эксплуатацию два крупных агрокомплекса, танковый завод, эвакуированный из Санкт-Петербурга и машиностроительный завод, на семьдесят процентов переориентированный на выпуск техники военного назначения и только на тридцать гражданского. Кроме того, в Бажовске открыли по полученным от Китая технологиям экспериментальное производство искусственных конечностей и прочих имплантов при центре новейшей медицине занимающимся восстановлением получивших тяжёлые ранения или потерявших одну и больше конечностей солдат. Это не считая множества мелких производств вроде сборки дронов, различных, не слишком сложных, компьютерных систем, элементов военной экипировки и так далее.

В Бажовск перевезена семья Кузнецова Максима служившего пулемётчиком.

Сам Максим знать не знал, что это за город такой. Ему было довольно знать: родные в безопасности, в глубоком тылу. Что ещё нужно солдату? Самое главное знать - родные в безопасности и у них всё в порядке, насколько это может быть с учётом того, что пришлось бросать всё нажитое, бежать за сотни километров и пытаться устраиваться жить на новом месте. Сестра писала, что они вынуждены жить в искусственной пещере вместе с парой сотен других беженцев. Удобств – самый минимум и за ними приходится выстаивать очереди. Но все живы, есть где спать, что есть, есть работа и какое-никакое будущее, и перспективы. Вот, в течении месяца, должны будут дать отдельную квартиру в достраиваемом доме-крепости. Смело бей врага братишка, а о нас не беспокойся, - писала сестра.

И он бил, но всё равно беспокоился потому, что иначе не получалось несмотря на письма.

А потом он получил ранение в боях за пригороды Санкт-Петербурга. Из города вывезли гражданских, а сам город превратили в огромный укреплённый район призванный надолго задержать тварей пока те будут прогрызать много раз эшелонированную оборону.

Правая рука практически отнялась и только стреляла болью при любой попытке ею воспользоваться.

-Это хорошо, что болит, -говорили врачи. -Болит, значит живая, значит сохранилась хотя бы часть нервных окончаний и руку можно будет восстановить.

А где восстанавливаться как не в центре новейших медицинских технологий как раз и специализирующемся на восстановлении бойцов после сложных ранений? Так Кузнецов оказался в Бажовске воссоединившись с семьёй. Кантоваться в пещерах не пришлось. Как раненому военнослужащему ему сразу выделили жилую ячейку и не простую, а почти элитную, на две комнаты, не считая подсобных помещений. Двух и более комнатные ячейки выделялись семьям с детьми, но тут или произошла ошибка в документах, а может быть управляющая распределением материальных благ и ресурсов МИР-система посчитала что он должен будет скоро жениться, а то и завести детишек и сразу выделила ему большую квартиру, чтобы не менять потом уже по факту. Вообще МИР – то есть межведомственная интеграционная распределённая система здорово уменьшила количество всевозможных чиновников и бюрократов оптимизировав и упростив их работу настолько, что большая часть чиновников оказалась просто не нужной в новых реалиях. Не иди полным ходом война вторжения и чиновничье сословие ещё бы поборолось за своё существование с очень неплохими шансами запинать новое и оставить всё по-старому с собой любимыми во главе. Однако война вторжения быстро смела подобную накипь вынуждая делать выбор в пользу эффективности, а не кумовства и личного благополучия.

В общем Максим поселился в двухкомнатной жилой ячейке и первые дни немного терялся в просторных и пустых, не считая необходимого минимума мебели и вещей, комнатах и том огромном количестве свободного времени, которое на него свалилось после переезда в Бажовск.

Из боевых будней в глубокий тыл.

Всех забот и обязанностей, что раз в день посещать центр медицинских технологий где его осматривал лечащий врач и иногда просил поучаствовать в тестировании различных разрабатываемых экспериментальной лабораторией штуковин вроде управляемой силой мысли железной рукой через подключенные к вискам электроды или попыткой сгибать и разгибать металлические пальцы, или (и это было самое сложное) учиться поднимать искусственной рукой стакан с водой пытаясь не разлить воду и не разбить сам стакан.

Занимали эти опыты едва ли пару часов в день и ещё около часа Максим тратил на прописанную ему лечебную физкультуру разминая уже свою собственную, родную, только раненную руку.

-Работаю доктором Осьминогом, -шутил он, пересказывая сестре и родителям чем ему приходится заниматься в центре новейших медицинских технологий. -Навешают на меня пару железных рук, и я давай пытаться всеми ими управлять одновременно. Оказывается, даже три рабочих конечности – уже слишком много и сложно привыкнуть тому, у кого с рождения была всего одна пара рук. Жаль, что у людей, в процессе эволюции, отвались хвосты. Если бы остались, то, наверное, было бы проще научиться.

Больше ничем Кузнецов не был занят. А Бажовск, при всех его достоинствах, всё же совсем не туристический город. Здесь, особенно, нечего смотреть. Да и отнюдь не везде можно ходить. Через пару недель такой жизни Максим даже заскучал. Не помогали ни фильмы, ни книги, ни клуб, в который он вступил, где другие раненные солдаты собирались вместе, играя в незамысловатые игры, но больше просто разговаривая и общаясь.

-Что-то вы последние дни как в воду опущенный, -заметил лечащий врач на очередном приём. -Рана беспокоит?

-Нет, нет, -заверил Максим. -Так только, покалывает иногда.

-Если покалывает, это хорошо.

Боец сидел на кушетке, раздетый по пояс. Освобождённая от повязки, пострадавшая рука бессильно лежала на столике, словно варёная колбаса. Столик был металлический и с колёсиками, чтобы его было удобно перекатить в любое нужное место. Закончив процедуры, врач ловко вытаскивал иглы-электроды из руки Максима и складывал их в чашку. От страшной раны нанесённой тварью остался не слишком заметный рубец. С виду рука казалась в полном порядке. Вот только тварь не только чуть было не отрубила Максиму руку, но и успела плюнуть туда какой-то гадостью, от которой нервные окончания плавились и сворачивались будто синтетическая нитка, подвешенная над пламенем свечи. В самом начале врачи спорили: не лучше ли будет полностью отнять руку, но всё же сделали выбор в пользу попытки восстановить, точнее вживить искусственные нервы в живую плоть. Долгое время не было никаких результатов и, казалось, будто попытка окончилась неудачей. Тем большее воодушевление почувствовал Максим, когда впервые смог пошевелить сначала одним пальцем, потом другим, а затем и согнуть руку в локте. Но до тех пор, пока он сможет действовать ею как раньше, не раздумывая и не сосредотачиваясь перед каждым действием, лежал ещё долгий путь постепенной реабилитации.

Вытащив последний из электродов, врач протёр кожу спиртовым раствором и снял одноразовые перчатки.

Сосредоточившись, несколько раз представив себе ожидаемый результат, Максим смог сжать пальцы в кулак и разжать, расслабив ладонь. Сразу после электрической стимуляции управлять рукой выходило проще, и она уже не казалось чужой частью по недоразумению, намертво прикреплённой к нему.

-Возвращаясь к моему вопросу, -напомнил доктор. -Если беспокоит не рука, то тогда что?

Максим замялся: -Так, ничего.

Врач вздохнул. Контрастирующая с белым халатом смуглая кожа выдавала выходца откуда-то с юга России. На выбритом до синевы подбородке билась жилка.

-Я ведь не просто так спрашиваю, не из пустого любопытства. Ваше психическое состояние прямо влияет на темпы выздоровления. Если говорить без подробностей, то положительные эмоции ускоряют процесс, а негативные замедляют и усложняют.

-На счастливых раны заживают быстро? -усмехнулся Максим.

-Можно сказать и так, -согласился доктор. -И всё же: что вас беспокоит?

-Ничего. Правда ничего! Только… - Максим задумался. -Скучно здесь. Фильмы смотреть надоело. Книги тоже. А что делать не знаю.

-Не знаете, что делать? -переспросил врач как будто ставя диагноз. -Влюбитесь!

-Влюбиться? -поразился Максим.

-Именно так. Пусть кровь побежит по жилам, а сердце забьётся чаще. Вы знаете, что те, кто любит и кого любят – живут дольше? Было даже статистическое исследование, где в зависимости от количества поцелуев в месяц выводилась кривая снижения риска заиметь различные хронические заболевания.

Максим покачал головой: -Не знал. Как-то антинаучно.

-Конечно, это было не совсем серьёзное исследование. Но проведённое с соблюдением всех правил для такого рода исследований и вполне достоверное с статистической точки зрения.

-И сколько раз в день нужно целоваться, чтобы жить хорошо и не болеть?

-Минимум два раза в день.

-Утром и вечером? Как чистка зубов?

-Или как чашка кофе.

Приём уже закончился, но видимо у доктора имелось лишнее время и желание поговорить с Максимом. А может быть он серьёзно относился к такой ерунде как психологическое состояние пациента, действительно считая будто состояние духовного комфорта ускорит процесс реабилитации.

Сам Максим был совсем не против зацепиться языками. Слушать байки сослуживцев в солдатском клубе надоело, да и там приходилось постоянно пить, чтобы не выбиваться из компании. А здесь новый человек. Да и тема поднялась какая-то неожиданно интересная.

-Кстати, насчёт кофе, будете? -предложил врач.

-А это ничего, что мы тут кофий распивать собираемся?

-Окно в расписании, -объяснил доктор. -Предупредили в самый последний момент, ничего переиграть уже не получилось, поэтому давайте введём в организм немного кофеина. Очень, кстати, полезно, если в умеренных дозах. Было исследование, что те, кто выпивает в день от одной до трёх чашек кофе меньше подвержены риску сердечных заболеваний.

-Значит нужно пить кофе и целоваться? -сделал вывод Максим.

-Получается так, -согласился доктор. -А если даже всё это ерунда, то ничего страшного. Про эффект плацебо слышать доводилось?

Максим кивнул.

-Вот так, -продолжил разглагольствовать врач, освобождая стол и доставая из тумбочки печенье. -Плацебо – пустышка. Лекарства нет, а лечебный эффект есть и, порой, весьма значимый. Главное, чтобы пациент искренне верил. Средний человек значительно более властен над собственным телом, чем он привык думать. Ведь что такое, по сути, любая болезнь? С одной стороны, это нарушение нормального состояния тела. С другой – некое новое, пусть и болезненное, состояние. А телом управляет кто? Конечно же голова. Вот и получается, что голова – всему эм… голова.

Улыбнувшись собственному каламбуру, врач ненадолго вышел из кабинета и вернулся уже с двумя полными чашками. Одну поставил перед Максимом, о другую продолжил греть руки, время от времени делал крохотные глотки и блаженно улыбался. На то, как врач пьёт свой кофе было приятно смотреть. Он наслаждался каждым глотком и щедро делился своим наслаждением с любым, кто находился рядом.

-Разве сейчас время для любви? -спросил Максим. -Это как-то даже аморально.

-Аморально быть счастливым, когда идёт война? -уточнил доктор.

Максим кивнул. Врач не спрашивал какой кофе он любит, принёс на свой вкус и тот был слишком крепок и сладок. Впрочем, что-то всё-таки было в том чтобы крохотными глотками пить горько-сладкую жидкость с крепким и даже немного резким вкусом.

-Стремиться к счастью не аморально, а даже вполне естественно. Если, конечно, не пытаться строить своё счастье на чужом горе или за чужой счёт. А кому будет плохо от того, что в мире появится на одного счастливого человека больше или сразу на два счастливых человека? Больше счастливых – меньше несчастных. Есть поговорка: чем больше в мире улыбок, тем меньше энтропии.

-Что-то вроде: при экстренной разгерметизации салона сначала надеваем кислородную маску на себя и только потом на ребёнка, старика, соседа?-уточнил Максим не скрывая улыбки. Разговор забавлял его.

-Вот именно! -обрадовался врач. -Очень хорошее сравнение! Не испытав счастья сам, как можно научиться дарить его окружающим? А насчёт того, что «сейчас не время» - глупость всё это.

Распробовав кофе, Максим выдул уже полкружки и сейчас делал перерыв грея сосуд из тёмного матового стекла в ладонях. Начатая пачка печенья так и стояла между двумя разговаривающими мужчинами не нужная ни одному, ни другому. Во всяком случае не под этот кофе. Врач, видимо, выставил её просто так, на всякий случай, и чтобы стол не казался совсем пустым.

-Влюбиться, а в кого?

-Да в кого угодно! Обычная влюблённость – чистой воды химия. Осознанный выбор двух взрослых людей. Имей в виду: как твой лечащий врач, настоятельно советую. Чтобы не хандрил!

-Ну если как врач советуешь, -улыбнулся Максим. По крайней мере ему больше не было скучно.

…

Всю свою жизнь Дора Олдриж прожила в Лондоне. Ещё в детстве она немного путешествовала по Европе вместе с родителями. Побывала в Берлине, Париже. Участвовала в семидневной экскурсии по Мадриду, которую получила в награду за победу на детской городской олимпиаде заняв там второе место. И все семь дней приходилось уживаться с той врединой, которая заняла первое место и, соответственно, тоже выиграла ту же самую экскурсию. Впрочем, в Мадриде было интересно – им показывали древние здания ещё времён римской империи. Любопытно увидеть их вживую, а не на страницах учебника.

В Париже Доре не понравилось. У неё там украли телефон, а у отца дорогие часы и ещё там было очень много арабов и, кажется, совсем не было французов. И эти арабы постоянно тарахтели на дикой смеси французского и какого-то своего, видимо арабского, языка. Они смотрели наглыми глазами на туристов и только пальцем не показывали, но видно, что обсуждали их между собой. Чувствовать себя объектом обсуждения каких-то незнакомых арабов было крайне неприятно.

Берлин показался ей почти таким же мрачным городом как родной Лондон. Большой, мрачный, давящий. Кроме того, как раз к их приезду, в Берлине опять началась дискуссия о том, чтобы снести монумент советским воинам – победителям фашизма в рамках борьбы с пресловутой «российской агрессией» или, как часто писали в газетах – с «российским неофашизмом». Тогда как раз начинался очередной виток эскалации конфликта вокруг Калининграда, который через пару лет выльется в настоящую, хотя и локально ограниченную войну - попытку сначала изолировать, а потом и просто отобрать российский анклав в Европе. А кончится тем, что русские пробьют себе сухопутный коридор до Калининграда и на этом все успокоятся потому, что немцы и прочие европейцы хотели воевать с Россией, но исключительно чужими руками. Поляки, литовцы, прибалты и так далее, чьими руками как раз и воевали, сильно получив по этим самым рукам вынужденно успокоились. Самой же России война в Европе и вовсе нужна как собаке пятая нога. Пробив сухопутный коридор в калининградскую область и тем самым устранив возможность блокады, русские успокоились и конфликт заморозился.

Но это всё случится только через несколько лет, а пока не такие уж далёкие потомки эсэсовцев, вернувшихся домой солдат вермахта и всех прочих, кто с гордостью состоял в партии фашистов, отлавливал и выдавал евреев, а также записывался в очередь за «славянскими рабами» с восточного фронта – другими словами добропорядочные немецкие граждане - яростно требовали снести советский момент победителям фашизма во имя борьбы с этим самым фашизмом. Дора в те времена, по малолетсву, в политику особенно не вникала, хотя и считала всех русских агрессивными варварами потому, что так говорили в школе, писали в книгах и показывали в фильмах и мультиках. Но толпы немецких демонстрантов, размахивающих радужными флагами, агрессивно накрашенных, словно все поголовно собрались идти не на демонстрацию, а прямиком в ночной клуб или даже в том самом клубе и работали. Нет, впечатление от поездки в Берлин у Доры осталось не самое приятное.

В более взрослом возрасте Дора никуда не путешествовала так как заработная плата учительницы в Англии не предполагала возможности путешествовать. Тут бы голодной не остаться, да за квартиру заплатить хватило и то радость.

Быть может Дора Олдриж и прожила бы в Лондоне всю свою жизнь. Если бы пришельцы не захватили бы её город и его не пришлось бы сжигать ядерным пламенем чтобы хотя бы сохранить остальную Англию, не давая чужим создать из захваченных в плен гражданских или из свежих тел погибших солдат брошенных прямо на улице новую громадную армию.

Дора тогда выжила только чудом. Сотни тысяч счастливчиков потеряли родных или близких. Счастливчиков – потому, что выжили сами. Не всем так повезло. Гораздо большему количеству не повезло – они не выжили. И десятки тысяч, из этих сотен были детьми потерявших родителей, а то и всех родственников разом.

Доре в этом плане повезло в том смысле, что её родители умерли за несколько лет до войны вторжения и на момент гибели Лондона девушка оставалась одна-одинёшенка, не считая, конечно, подруг и просто знакомых. Всё что Дора потеряла с гибелью Лондона это её прошлая жизнь, а также планы и надежды на будущее.

Ни планов. Ни надежд. Ни будущего.

Пытающейся оправиться от потери столицы Британии было не до оставшихся неприкаянными сирот. Многих разобрали дальние родственники или благотворительные организации, но несколько сотен остались неприкаянными и никому не нужными. Просто лишние рты, обуза. Только русские согласились забрать детей и позаботиться о них.

Вместе с детьми, в загадочную Россию, поехала и Дора.

Что она знала о России? Лишь самую капельку больше, чем средний европеец: большая страна, отсталые технологии, дикие жители, а ещё пьяные медведи, дерущиеся друг с другом на балалайках за выброшенные урановые стержни из старых ядерных реакторов. Хотя, если секунду подумать, то сразу встаёт вопрос: как сочетаются отсталые технологии с ядерными реакторами? Не говоря уже обо всём остальном.

Чужая, в чужой стране. Дора сразу начала учить русский язык и помогала учить его детям.

-Почему мы должны учить русский?! Пусть лучше они учат английский, – возмущалась некоторая часть детей.

-Мы гости и должны говорить на языке хозяев, -убеждала Дора.

-Не хочу быть гостем!

-Тогда скорее учи язык и становись полноправным гражданином России.

-Хочу домой!

-Мы уже дома. Наш дом теперь здесь и нигде больше.

-Почему?

-Потому, что только тут мы нужны. Только тут нас приняли и поэтому здесь теперь наш дом.

Но здесь, это где? Им только предстояло узнать.

Сеть скоростных железнодорожных путей связывала большую страну воедино. Их привезли в Москву, но, буквально, на насколько дней, видимо пока решалась их судьба и определялось будущее. Потом ещё один переезд, в какой-то «город номер семь» - один из так называемых «новых» городов-крепостей построенных чтобы при любом возможном раскладе оставаться форпостами человечества в непрекращающейся войне с чужими.

Чужие – Дора ненавидела их всем сердцем. Её бы воля и всем эльфам, без исключения, пришлось бы солоно. Впрочем, она была не одинока в своей ненависти, рождённой из горя потерь.

-Видишь эльфа – убей! Всегда будь на страже, чтобы ни один эльф не сумел пробраться мимо тебя и совершить какое-нибудь злодеяние, -учила Дора своих маленьких подопечных.Стоило ли говорить такие вещи детям? Тем, чьи родные погибли по вине остроухих тварей вполне себе стоило.

И дети играли, подрисовывая куклам длинные уши и затем с удовольствием отрывали им головы или забрасывали карандашами изображая ракетный удар или раскатывая игрушечными танками. Какие времена – такие и дети. Какие дети – такие и игры. Дора считала, что поступает правильно: адаптируя детей к жизни в мире напряжённой и непрекращающейся войны.

Их поселили в огромном доме совсем немного выступающим из земли, но зато уходящем глубоко вниз. Дома напоминал лежащего в окопе солдата, который осторожно выглядывает, следя за передвижениями противника. Дом – крепость. Дом – город в городе. Здесь русские уже собрали своих детей, кто потерял родителей или если оба родителя воевали с чужими и не на кого было оставить ребёнка. В этот кипящий котёл и влились несколько сотен маленьких британцев.

Конечно, не обошлось без инцидентов. Дети притирались друг к другу.

-Зачем ты его ударил? -пыталась разобраться Дора.

-Он назвал меня эльфийской задницей!

-Как думаешь: почему он тебя так обозвал?

-Потому, что сам эльфийская задница!

-Всё с вами понятно, -вздохнула Дора.

Саму её поселили в небольшой, но отдельной квартирке, где всё было под рукой и почти до всего можно было легко дотянуться, не сходя с места. Но всё-таки отдельное жильё. Дома, в Лондоне, она едва ли могла позволить себе такое. Квартирка ей досталась вместе с мебелью и необходимой техникой. Причём видно, что всё новое, ещё никем не использованное. Только вот окон сильно не хватало. Какие тут окна если они находятся глубоко под землёй? Отсутствие окон девушка компенсировала картинами. Стены её небольшой квартирки украсились копиями полотен мировых живописцев. Дора и сама неплохо рисовала. Несколько её собственных набросков также нашли места, скромно затесавшись между работами признанных классиков.

В ближайших соседях у Доры проживали другие учителя и воспитатели, работающие с несколькими тысячами детей, у которых война вторжения отобрала самое дорогое, что есть у каждого ребёнка – его родителей. Несколько тысяч детей до двенадцати лет в одном только городе. А сколько всего по стране, по миру? Задумываться об этом было больно. Но Дору утешало, что русские подошли к проблеме комплексно и централизована, собирая беспризорных детей в такие вот большие детские дома, не обращая особого внимания на национальность, не деля детей на своих и чужих, на русских и не русских. Не только потому, что в войне с тварями было всего две стороны: люди и чужие. Но и просто потому, что дети это дети. Такая позиция выгодно отличала Россию в глазах Доры от родной ей Англии, которая просто отказалась от сотен сирот оставшихся после гибели Лондона, не найдя места куда бы их можно было пристроить.

Детский дом делился на четыре отделения, согласно возрасту детей. Первое отделение занималось совсем крохами, до двух, максимум до трёх лет. Там пахло молоком, отглаженными простынями и, чуть-чуть, чистящей химией и лекарствами. Воспитатели звались нянечками. Крохи ревели, смеялись и хлопали большими глазёнками познавая этот новый, может быть не самый гостеприимный, но всё-таки вполне себе пригодный для жизни мир.

Второе отделение – дети постарше, примерно от трёх до шести лет. Здесь воспитатели – именно воспитатели. Главная задача: подготовить детей к школе и следить за их здоровьем. По возможности каждый должен получить необходимый минимум знаний: уметь читать, писать, считать и строить простейшие логические конструкции, чтобы в дальнейшем не пришлось создавать отдельные группы для отстающих.

Третье отделение – от шести до десяти лет. Школа. Здесь детьми командуют учителя, а маму, папу и высшего судию заменяет классный наставник, к которому можно обратиться с любым вопросом и любой проблемой. Задача учителей: впихнуть в учеников максимум знаний за минимум времени. Безусловный приоритет отдаётся техническим наукам и дисциплинам, но и такие гуманитарные предметы как история и литература прочно занимают своё почётное место обеспечивая максимально полное и всестороннее формирование юных личностей. И конечно отдельной красной нитью, на всё время обучения, проходят уроки физической культуры на которых детям дают начала военной подготовки, рассказывают куда следует бежать и что надо делать в случае нападения чужих на город в целом и непосредственно на их дом-крепость в частности.

Четыре года, конечно, слишком мало, но их хватает чтобы заложить твёрдый базис. И обучение на этом не заканчивается. В идеале человек должен учиться, расти и развиваться всю свою жизнь.

В последнее отделение переходят дети с десяти до двенадцати лет. Здесь их готовят к взрослой жизни. Обучение продолжается, но приобретает специализацию. В этом возрасте ребёнок должен уже решить кем он будет и какую профессию получит. По крайней мере какая из его профессий будет первой. В четвёртом отделении вместо учителей – старшие товарищи и делящиеся опытом мастера. После двенадцати, старшим детям предстоит дальнейшая специализация в выбранной профессии, но проходит она уже обычно за пределами детского дома, в специализированных учебных центрах, а то и прямо на действующем производстве, под контролем работающих там мастеров.

Дора работала во втором отделении с перспективой перехода в третье, когда изучит язык и программы обучения, которые всё-таки довольно сильно отличались от привычных ей по английской школе. Но пока она работала с привезёнными из Британии детьми помогая им адаптировать и втянуться в учёбу вместе с их сверстниками.

Рядом с ней, на этаже, слева и справа, жили другие учителя. В непосредственных соседях – приехавшие из Англии учительницы, которые также, как и она сама, не могли бросить детей и которых больше ничего не держало на родине. Они все стали между собой близкими подругами. Дальше жили уже местные учителя. Ещё дальше – разные технические работники, вроде поваров в столовой или ремонтников, следящих за исправностью техники и так далее. Большую часть бытовых обязанностей старались поручать старшим детям из четвёртого и, частично, из третьего отделения обучения. Но нужны люди, которые бы им всё рассказали, научили и проконтролировали правильность исполнения. Тоже, в каком-то смысле, учителя или, по крайней мере, наставники.

Другими словами, в детском доме, на учительском этаже Дора видела вечером и утром всё те же лица, что и во время рабочего дня. Это было удобно, но всё же утомляло. Хотелось разнообразия. Немного развеяться, порадоваться, может быть даже чуточку почудить. Хотелось почувствовать себя живым и ощутить жизнь вокруг себя.

Разумеется, в доме-крепости имелось всё необходимое начиная с мастерских для любителей конструировать или чинить всякую ерунду. Имелась пара любительских театров, они даже конкурировали между собой. Бассейны, спортзалы, беговые дорожки – всё что угодно. По факту, в детском доме, всего было даже больше, чем в любом другом доме-крепости потому, что детям старались дать самое лучшее. На учительском этаже имелся свой небольшой бар, но день за днём видеть одни и те же лица коллег всё же несколько утомляло.

Психологи прекрасно понимали возможные проблемы людей живущих в домах-крепостях новых городов. И если лучший отдых это смена вида деятельности и, по возможности, места этой самой деятельности, а в идеале и коллектива, в котором эту самую деятельность осуществляешь - то такой отдых вполне может быть предоставлен каждому. Отдых, так сказать, без отрыва от производства. Просто на какое-то время от пары недель, до пары месяцев человек, который решил, что он устал и ему всё совсем надоело мог быть временно переселён в другой дом-крепость и ему поручалось совсем другое дело. Ничего сверхсложного. Никто не поставит, допустим, программиста на место врача-хирурга, а врача на место какого-нибудь цехового мастера заведующего сложным, многоступенчатым процессом. Но вполне хватало и относительно простых профессий, на которых требовались рабочие руки и не имелось необходимости в длительном обучении.

Надоело сидеть за клавиатурой – нет проблем, помахай лопатой. Или подолби туннели. Или поработай в столовой. Думаете, что за работа такая в столовой? Но сначала приготовь хотя бы на тысячу – другую человек, потом составь посуду в посудомоечную машину, потом достань, протри столы, поправь занавески, наконец разлей компот. Умаешься так, словно за день, лично, продолбил километр туннеля в твёрдой породе.

Устал махать лопатой или добить туннели? Не проблема. Посиди за радаром на пункте раннего обнаружения. Поуправляй дроном. Побудь младшим техником на подхвате, может ещё понравится и чему-нибудь научишься и оставишь любимую лопату в прошлом, другим желающим.

С одной стороны, вроде совсем даже не отдых в его классическом понимании, когда на пляже с коктейлем, и чтобы «всё включено». Но людям нравилось. Ведь в отдыхе что самое главное? Возможность отвлечься от рабочих проблем и вырваться из рутины, а именно это как раз и давала временная смена деятельности.

Почувствовав что от нервного срыва её удерживает одна тоненькая ниточка, что она больше не может видеть лица коллег-учителей, да и прибывших вместе с ней из Англии подружек тоже, Дора подала заявку на такой вот«псевдо отпуск». Она не являлась критически важным, незаменимым специалистом, поэтому её просьбу удовлетворили легко и быстро. Через день Дора уже вселялась в новую квартирку в другом доме-крепости. На самом деле квартирка почти такая же, как её собственная, может быть даже чуть меньше, но самое главное – она новая. Новые люди вокруг. И ждут её тоже новые дела. Душа Доры Олдридж буквально пела. И самое главное – никаких детей на ближайшую пару-тройку недель. Если какой ребёнок ей попадётся, то он будет под присмотром своих родителей и Доре не нужно подходить к нему, утешать, если заплачет и разбираться в глупых детских ссорах, выясняя кто из них, кого и почему назвал обидным словосочетанием «эльфийская задница».

Дора любила детей и любила работать с ними, иначе выбрала бы какую-нибудь другую профессию. Но всё же иногда случается передозировка общения. И когда начинаешь видеть в каждом ребёнке вместо крохотной, мало знающей, формируемой личности только очередную «эльфийскую задницу», значит тебе пора отдохнуть и перевести дух.

Когда Дора заполняла заявление на «временную смену вида полезной деятельности», проще говоря заявление на «работный отпуск», как его назвал в народе, МИР-система предложила ей несколько подходящих вариантов. Честно говоря, Олдридж было глубоко всё равно. Лишь бы только работать со взрослыми, а не с детьми. Поэтому она легко согласилась на «сестру-помощника» в одну из клиник от центра медицинских технологий, где занимались восстановлением раненных бойцов, а заодно испытывали разные крутые штуки вроде разнообразных имплантов, дополнительных конечностей, считывания управляющих сигналов прямо с мозга и передачу информации от управляемого объекта сразу в мозг оператора. В общем что-то такое фантастическое и интересное, с медицинским уклоном.

Пройдя трёхдневный обучающий курс, Дора с интересом вышла на новую временную работу. Ничего особенно фантастического там не оказалось. Точнее, вся фантастика происходила за закрытыми дверями, под контролем специальных людей подписавших специальных гриф секретности. На долю Доры выпадало общение с посетителями, ведение журнала регистрации, небольшая помощь дежурному врачу и, в принципе, всё. Но и это было просто классно! Новые люди, новые встречи, новые обязанности. Классическое вдохновение новичка на новой работе. Но именно для этого и нужна была «временная смена деятельности», разве не так?

Закончив вносить данные об очередном пациенте в компьютер, Дора вернулась к конструированию бумажных цветов, которыми хотела украсить слишком казённо, на её взгляд, выглядевшую приёмную. Опять же, древнее японское искусство создания бумажных зверей, птиц, растений и цветов крайне положительно развивало ловкость пальцев, что хорошо влияло на мозги в целом. Заодно будет чем заинтересовать детей, когда она вернётся. В общем со всех сторон полезное и нужное дело.

Очередной цветок вышел из рук своей создательницы. Сложное переплетение тонких бумажных полосок. Такое воздушное. Казалось, только тронь и развалится на тысячу бумажных лент. Но кому, как не Доре знать, насколько крепко сделаны бумажные «замки», цепляющие одну ленту с остальными.

Она посмотрела расписание. Сейчас у принимающего врача «окно», то есть между приёмами пациентов. Так иногда бывает. Может быть кто-то перенёс запись или кому-то требовалось обследование на специальном оборудовании, а там расписанная наперёд очередь и так далее. Доктор должен будет отпустить пациента, который находится у него прямо сейчас и потом они вместе будут пить кофе и заедать печеньем, а если захочется чего-то более основательного, то Дора сделает бутерброды.

Однако время приёма заканчивалось, но из кабинета никто не выходил.

Дора за это время собрала ещё пару пушистых цветов и теперь они все три стояли на столе как большие, с голову размером, белые шары геометрически правильной формы.

-Следующий надо будет попробовать сделать из цветной бумаги, -подумала Дора.

Открылась дверь, вышел врач, но только попросил её сделать кофе. Сделать не сложно. Только дойти до кофейной машины. Дора взяла и себе стаканчик, добавив сладкой пены в горький напиток, как она любила.

-Интересно, кто там сейчас? -заинтересовалась Дора, открывая карточку последнего пациента. На неё, с прикреплённых к электронной мед-карточки фотографий, смотрел вполне приятный молодой человек в военной форме. Она захотела получить подробности, однако уровня доступа дежурной медсестры на это не хватало.

Ну и подумаешь.

Ну и ладно.

Дора спокойно допила кофе и выбросила стаканчик в утилизатор для бумажного мусора.

Она ещё раз пробежала по фотографиям молодого человека из медицинской карточки. Там, у себя, в Англии, Доре не хватало на личную жизнью ни времени, ни денег. Увы, заработная плата английских учительниц оставляет желать сильно лучшего, если, конечно, ты не преподаёшь в какой-нибудь элитной частной школе для богатеньких детишек. Дора работала в обычной государственной и её дела на личном фронте оставались весьма печальны. Нет, случались, конечно, редкие проблески. В наше время, с учётом всех существовавших приложений для знакомств и разовых встреч, будучи может быть не самой красивой девушкой на свете, но и не уродиной и не суметь, при желании, найти себе парня хотя бы на один вечер – попросту невозможно. Только вот хотелось бы чтобы не на один вечер, и чтобы хорошего и заботливого, а таких мало и чем дальше, тем только меньше. Таких разбирают в первую очередь. Впрочем, это работает в обе стороны. Вот и получается, что приложения для знакомств сводят между собой, как правило, людей обоих плов уже успевших обзавестись коллекцией собственных тараканов в голове. И как раз самое сложно этим тараканам притереться друг к другу. Для разовой встречи это не важно, но вот для сколько-то длительных отношений имеет критическое значение. Если ваши тараканы не уживутся между собой, то вы и подавно.

Здорово было бы, -- прикрыв глаза начала вдруг мечтать Дора. -Если бы этот красивый русский парень вышел бы сейчас и сказал что-нибудь, как в самых лучших романах. Например: прекрасная незнакомка, твоя красота поразила меня в самое сердце, где до этого властвовали лишь мрак и стужа, но теперь, увидев тебя, там наступает весна!

Или, ещё бы, он мог бы сказать: будь благословен миг нашей встречи!

Или ещё какую-нибудь пафосную и слезливую чушь, о которой, однако, мечтают все девушки.

По крайней мере Дора Олдридж – мечтала.

Она открыла глаза и увидела, что он, тот пациент, фотографии которого она только-что рассматривала, стоит прямо перед ней. Видимо вышел из кабинета, когда она замечталась.

Хорошо ещё что монитор повёрнут к ней и слегка утоплен так, что с противоположенной стороны стойки он совершенно не виден. Не хватало ещё чтобы он догадался, что она рассматривает его фотографии.

-Бумажные цветы? -спросил он. -Сами делаете?

-Только учусь, -зачем-то уточнила Дора, -пока ещё не совсем хорошо получается.

-Если вы свободны сегодня вечером, то может быть поужинаем вместе? -предложил он.

Дора впала в ступор. Мысленно она кричала самой себе: да, скажи «да»! Немедленно открой рот и скажи «да»!

Но рот никак не открывался, а все русские слова разом вылетели из головы.

-Пожалуйста скажите что-нибудь, -попросил он. -А то я чувствую себя очень глупо сейчас.

-Да, конечно, да. В смысле: я свободна. Свободна поужинать, да.

Он протянул к ней руку с браслетом личного контроля словно предлагая ей бросить всё и отправиться вместе с ним прямо сейчас. Но, на самом деле, это был стандартный жест. Дора тоже протянула руку с браслетом и те оба негромко звякнули показывая, что успешно обменялись идентификационными данными друг друга.

Парень улыбнулся: -Увидимся вечером.

-Вот, возьмите, -сама не ожидая от себя Дора вдруг схватила и протянула ему первый попавшийся бумажный шар. -Если он вам так понравился.

-Спасибо, -кивнул он с шаром в руках.

Проводив его взглядом до выхода, Дора обернулась и наткнулась на стоящего в дверях кабинета, широко улыбающегося врача.

-Это вы! -сказала она, обличительно выставив в его сторону указательный палец на манер пистолета. -Это всё вы! Ваших рук дело?!

-Конечно моих, -не стал отрицать доктор. -Чьих же ещё?